День счастья – завтра Робски Оксана

— У тебя кто-то есть, Рома?

— Не в этом дело.

— У тебя кто-то есть? — закричала я.

— Да нет у меня никого.

— Тогда что же?

— Я не хочу жить с тобой.

— Думаешь, я с тобой хочу? Да я просто так позвонила! Думаешь, ты мне нужен? Да у меня любовник молодой! Он на мне жениться хочет!…

— Извини меня, Никит…

— Я изменила тебе! Ты слышишь? И мне было очень хорошо!…

— Ты не заводись, ладно? Хочешь, пойдем вместе позавтракаем?

— Да пошел ты знаешь куда?

Я кричала так, что перекрикивала гудки в телефоне.

Достала из бардачка валерьянки.

Снова набрала Ромин номер. Телефон был отключен. Вот свинья.

Этого не может быть, потому что просто не может быть.

Я выпила валерьянку.

Расплакалась. Меня бросил муж.

Нажала на газ. Не было никакого смысла куда-то ехать.

Я свернула в сторону химчистки. Надо забрать пальто. Потом заехать в магазин, купить стиральный порошок.

Потом застрелиться. Жизнь потеряла всякий смысл.

Колонотерапия — это клизмы по-научному.

Катя увлеклась ими с таким же рвением, с каким еще недавно изучала йогу. Каждый день с 4 до 5 сухонькая женщина в белом докторском халате вставляла шланг в ее прямую кишку и закачивала по нему специальный состав, имевший своей целью промывание кишечника. К шлангу, вероятно, была приделана портативная камера.

Потому что изображение своих внутренностей с 4 до 5 Катя рассматривала на плоском мониторе, как научно-популярный фильм. Под комментарии женщины в белом халате.

Курс состоял из 10 процедур по 80 долларов.

После первой процедуры Катя позвонила в состоянии легкой эйфории.

— Представляешь, — прошептала она в трубку, словно боясь, что ее услышат, — у меня глисты. Я видела их прямо на экране. Это отвратительно.

— Наверное, съела что-нибудь, — предположила я, думая о том, что у Кати с ее девицами и поездками еще и не то может быть.

— Доктор сказала, что глисты есть почти у всех. — Катя словно читала мои мысли. — Тебе тоже надо пойти.

— Обязательно.

У Барона Мюнхгаузена в распорядке дня с 4 до 5 был «подвиг». У Кати — клизма.

Я лежала на полу своей ванной и смотрела в потолок.

В конце концов, почему бы не сделать клизмы? Но только пусть приходят сюда и делают их прямо здесь.

Я немного поплакала.

Я все время думала об этом юноше. Который сейчас у таджиков.

Я пыталась представить его. Наверное, красивый. Высокого роста. С темными грустными глазами. И тонкими длинными кистями рук.

Почему-то я представляла такого юношу, которого хотелось жалеть.

Он сказал, что его бьют. Что у него на глазах повязка.

Наверное, у него связаны руки. Затекли и болят.

Ему дают пить? И есть?

Его не насилуют?

Образы грязных пьяных таджиков, сдирающих одежду с темноволосого юноши, разрывали мое сердце на миллиарды острых и ядовитых осколков, которые рассыпались по моим внутренностям. Но я никак не могла прогнать эти образы. Как вообще таджики относятся к гомосексуализму?

Я взяла телефон.

Одновременно он прошептал: «Message». Потом чуть громче: «Message». Потом еще чуть громче. Я скачала это из Интернета. Так было, когда мне приходили сообщения. Через несколько секунд телефон дурным голосом уже орал на всю квартиру: «Message! message! message!»

От Стаса.

«Я хотел снять про тебя кино. Но никак не мог решить, что должно быть на экране? Твое тело? Или твои глаза?»

У Ромы отличная служба безопасности. Они все сделают как надо.

Я набрала Ромин номер.

Телефон заблокирован.

Я снова расплакалась.

Дурак. Он отключил телефон. Из-за меня. Думает, я буду названивать ему.

Я ведь позвонила только из-за того, что надо помочь его папе.

Второе SMS от Стаса.

«Где ты? Отзовись!»

Я смотрела в потолок и чувствовала себя законсервированным огурчиком.

Огурчик, после того как его законсервируют, становится похожим на рыбку. Плавает себе за стеклянной стенкой.

Мне бы хотелось, чтобы мою банку никогда не открыли. Мне бы хотелось всю жизнь провести в тесноватом мирке огурчиков, делающих вид, что они — рыбки.

Надо бросить коко-джанго. А я и бросила.

Рембо нет уже две недели.

Позвонила Мадам.

Больного Сайда отпустили на выходные. Он сказал свекрови, что пойдет к своему брату. У таджиков все — братья.

Мадам считала, что это — наш шанс.

— Я не упущу его, — пообещала она.

Я отправила ей на помощь Гору.

Эрудит осталась в доме.

Хотелось позвонить в милицию и переложить все на чьи-то надежные плечи.

Я боялась все испортить.

Ни в одном кино родственники похищенных не обращаются в милицию.

А может быть, Сайд приведет моих девушек сразу туда, куда надо?

Может же такое быть?

Первый раз за весь день мне стало легко.

Я даже ответила на звонок Стаса.

— Я хотел сказать тебе спасибо за эту ночь, — все-таки у Стаса очень сексуальный голос, — такого в моей жизни никогда не было.

— Спасибо, — произнесла я кокетливо. Словно его слова были банальным комплиментом. — Что делаешь?

— Работаю. Знаешь, у меня столько новых идей! Ты — мое вдохновение.

— Клево.

— Моя муза.

Может, посоветоваться со Стасом? Он же мужчина.

Нет. Он или испугается, или уйдет в мир своих фантазий. Или и то и другое.

— Ты уже подбираешь себе свадебное платье?

В этой теме есть все, о чем любая женщина будет говорить часами и с придыханием; замужество и одежда. Один этот вопрос сделает женщину лучше и добрее в несколько раз.

Я рассмеялась. Сказала очень нежно:

— Конечно. Какой бы ты хотел меня видеть?

— Голой, — ответил он.

— Заколку можно?

— Да. Сосредоточься на дизайне заколки.

Он спросил, во сколько мы увидимся. Я сослалась на семейные проблемы.

— А можно мне поучаствовать в их решении? — спросил Стас.

Конечно. Последи за Саидом. Убей его товарищей. Освободи заложника. Объясни всем ситуацию — и можно идти ужинать. В японский.

— Еще успеешь, — пообещала я.

Я отправила Роме SMS.

«Срочно перезвони»

Он получит его, как только включит телефон.

Позвонила Катя. Я машинально посмотрела на часы. Половина пятого. Неужели она собирается вести «репортаж с места событий»? Рассказывать мне про своих глистов и пользу клизм прямо с той кушетки, на которой она лежит лицом вниз?

— Алле.

Всхлипывания и рыдания.

За последнюю неделю такая реакция на мое «алле» ужа стала нормальной. Попробую говорить «да».

— Этот идиот переспал со Снежанной! — прорыдала Катя.

Надеюсь, эту новость она узнала не с трубкой в попе.

Речь шла об Антоне. Не потому, что он — идиот. А потому, что он уже давно поглядывал на Снежанну. И это замечали все, кроме Кати.

— Откуда ты знаешь? — спросила я. Как будто это имело какое-то значение.

— Прочитала ее SMS в его телефоне. Ты знаешь, как она его там называет? — Катя слегка завывала и шмыгала носом каждую секунду.

Мне было ужасно интересно, как может называть Снежанна Антона. Если, например, своего олигарха она называет Пузиком.

— Что будешь делать? — Мне казалось, что чем спокойнее я говорю, тем лучше для Кати.

— Не знаю.

Катя перестала всхлипывать.

— А он что говорит?

— Говорит, что ревность надо убрать. Что ревность все убивает.

— А…

Мы помолчали.

Я не знала, можно ли убрать ревность. Рома никогда мне не изменял.

Про ревность лучше спросить его.

Неужели он так же всхлипывал, узнав про очередного моего любовника? Вряд ли. Скорее всего, просто тер свою бровь большим пальцем правой руки, как всегда, когда он нервничал. Как всегда, когда я доводила его.

— Может, правда? — вздохнула Катя. — Может, не обращать на это внимания? Он говорит, что это животный инстинкт. Ничего общего с любовью не имеет.

— Конечно. — Я легко согласилась. Представить себе, чтобы Антон полюбил Снежанну, было невозможно. Как невозможно представить своим мужем Телепузика.

— К тому же у него сейчас совсем нет денег. Как я его брошу?

— Да…

Катя снова тихонько всхлипнула.

— А может, тебе тоже изменить ему? И сказать, что это — животное? Посмотрим, понравится ли ему это?

— Нет… Антон считает, что у женщины все идет от головы. В отличие от мужчин. И поэтому достойная женщина спать с кем попало не будет.

Я восхитилась Антоном. Недаром мы дружим столько лет. Такая сильная аргументация! Буквально все продумано до мелочей.

— А ты его любишь? — спросила я подругу.

— Да, — выдохнула Катя.

Я словно увидела ее улыбку на другом конце провода. Дурацкую улыбку. Такую, словно мышцы лица на секунду перестали работать. Улыбка посвященных.

Я вдруг подумала, что тоже простила бы Рому.

Пусть он удовлетворяет свои тупые животные инстинкты с такими девушками, как Снежанна.

Только пусть он потом приходит домой!

Я так пронзительно остро поняла это: я очень хочу, чтобы Рома пришел домой. И пусть хрустит своими вечными сухариками перед телевизором. И даже ест семечки. Я так хочу, чтобы кто-то хрустел сухариками у меня перед телевизором! Или даже ел семечки.

И чтобы это был не кто-то. А он. Никого другого с сухариками я не вынесу.

И чтобы Артем отрабатывал на нем новые приемы карате.

Чтобы ко мне вернулась моя жизнь.

Эти каникулы слишком затянулись. И я очень соскучилась по Артему. Почему Рома отправил его за границу?

Рома не перезванивал.

Я выехала на освещенную трассу Ленинградского шоссе.

Свернула на 16-м километре. Долго плутала проселочными дорогами, сверяясь с планом, который нарисовала на титульном листе «Голого завтрака» Берроуза. Мадам диктовала мне по телефону, а я рисовала все эти повороты с ее слов.

Как в анекдоте про гинеколога.

Я искала экспериментально-строительный поселок «Эдем». Интересно, с чем они экспериментируют? Надеюсь, не со строительными материалами? Может быть, с ценами?

В поселке под названием «Эдем» скрылся Сайд.

Было уже совсем темно.

Мадам ждала меня около широкого проема в кирпичном неоштукатуренном заборе. Но недостаточно широкого для того, чтобы проехала моя машина. Я вышла.

«Эдем» располагался примерно на пятнадцати гектарах земли. И на Эдем совсем похож не был.

Огромные костры освещали одинаковые двух-трехэтажные коттеджи. Некрашеные и без окон, в красном свете костров они были похожи на страшную коллекцию черепов с пустыми глазницами.

Всюду сновали рабочие, в основном таджики.

Их были сотни.

Женщины готовили на кострах еду.

Дети играли с таким азартом, словно это была не полночь на стройке, а утренник в образцовом детском саду.

Я оставила машину около забора.

— Им к этому проходу проституток привозят, — пояснила Эрудит, — на автобусе.

— Проституток? — удивилась я.

Вспомнились проститутки из фильмов. В ботфортах и коротких шубках. Они ругаются матом и смеются с вульгарным шиком. Но я никак не могла представить их себе в данной интерпретации Эдема.

— Ну, с Ленинградки. Они берут одну на круг, человек на десять. У них же денег нет.

Эрудит уверенно пробиралась мимо людей, домов, костров и кирпичей. Таджики молча косились на нас и не уступали дорогу.

Найти Сайда в этом муравейнике было невозможно.

Я заглядывала в пустые окна домов, словно надеясь увидеть там юношу своего свекра. Или какие-то его следы. Я всматривалась в лица рабочих, и в каждом мне мерещился похититель.

Я была бы не против найти здесь и свою машину.

Я уехала домой, а мои девушки остались в «Эдеме».

Мне снился страшный сон. Как будто Рома разводит костер, но у него никак не получается.

Он злился и подкидывал в слабенькое пламя все новые и новые дрова. А вокруг сновали таджики.

Я стояла в стороне и смеялась с вульгарным шиком. Над Ромой, над таджиками, над всеми. Это длилось целую ночь.

Я проснулась с головной болью.

Захотелось пересказать сон Роме. Я представила себе, как он смеется надо мной. Или философски замечает, что такой сон может быть, например, к деньгам.

У Ромы отключен телефон. Я отправила еще одно SMS:

«Прошу тебя, перезвони мне. Я не буду кричать, не буду скандалить. Я просто хочу все тебе объяснить»

Свекру дали три дня, чтобы он собрал миллион долларов. Еще ничего. Вероятно, им и в голову не могло прийти, сколько миллионов мог бы собрать мои свекор за три дня. К счастью.

Они сказали, что перезвонят и скажут, куда привезти деньги.

Я не могла заставить себя встать с кровати.

Я вела бесконечный монолог с Ромой. Я мысленно все ему объясняла и рассказывала. Я вспоминала все наши ссоры и заново оправдывалась перед ним. И обвиняла его. Я вытирала слезы, и жалость к себе сменялась обидой. Бессилием. Меня бросил муж, и я уже ничего не могу поделать с этим.

Я звонила Рембо. Телефон отключен. Я была рада этому. Через несколько минут звонила снова. Я боялась, что он ответит. Но все равно звонила.

Я постаралась взять себя в руки. Не плакать.

Я облизала губы. Они были солеными. Хорошо к пиву.

Плакать не буду.

Буду.

Меня бросил муж.

Подлец! У-у-у!…

Интересно, а как плачут глухонемые? Не слыша собственных завываний? Наверное, от тишины в этот момент у них лопаются барабанные перепонки.

Позвонил Стас.

— Что у тебя с голосом? — тревожно спросил он.

Я всхлипнула.

— Не молчи, пожалуйста. Что случилось?

Я с удовольствием разрыдалась.

Зачем мне Рома, если у меня есть Стас? Такой молодой, такой заботливый. Такой красивый.

Я могу родить ему ребенка. Сына. И у него будут такие же, слегка припухшие, губы. Нет, пусть лучше будет девочка. Девочку можно наряжать, и ей не обязательно быть умной. Достаточно хорошо готовить. Я готовлю отвратительно. Зато меня жалко.

— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…

— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?

Мне давно никто не говорил «девочка моя».

Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.

— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.

— Девочка моя… Самая лучшая!

Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше. Пусть поревнует. Все мужчины — собственники.

Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.

Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.

Рома не звонил.

Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.

Рома не звонил.

Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.

— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.

Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.

— А ты меня?

Я ответила шепотом:

— Мне кажется, да.

И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».