Кровник Пучков Лев
Игорь выложил нам большую часть того, что ему удалось здесь разузнать, в первый же вечер нашего совместного пребывания. На следующий день мы с Джо устроили ему перекрестный допрос и к обеду высосали еще массу дополнительных параметров.
Для чего приговоренный к смерти фээсбэшник занимался целый месяц сбором сведений, которые ему наверняка не пригодилась бы даже в случае благоприятного решения вопроса о его выкупе, остается только догадываться. Мы тактично не стали интересоваться этой стороной его жизнедеятельности, а он, в свою очередь, моментально раскусив, что мы не те, за кого себя выдаем, сделал вид, что его это не касается.
Во-вторых, нам удалось с его же подачи организовать круглосуточное наблюдение как за хоромами Руслана (что нам не очень-то и пригодилось), так и за подворьем главаря банды — Салаутдина Асланбекова (что, сами понимаете, нам было очень на руку!).
На второй день, после плотного обеда, когда все примостились чуток вздремнуть, Братский пригласил меня на кухню: маленькую комнатку, отделенную от общего зала тонкой дощатой перегородкой и, заговорщицки подмигнув, поинтересовался:
— На экскурсию не желаешь?
Вообще-то я с детства люблю экскурсии. Особенно такие, в процессе которых в меня не стреляют и нет необходимости смотреть до рези в глазах под ноги, чтобы не напороться на растяжку, хитро замаскированную в траве. А потому я ответил:
— Можно. Шампанское и женщины будут?
— Нет, не будут, — огорчил меня Игорь. — Будет семейство Асланбековых и хорошее домашнее вино — визуально. Ну так что?
— Уболтал, языкастый, — согласился я. — Поехали.
Игорь влез на стол, отодвинул в сторону две доски потолочного перекрытия и сноровисто вскарабкался на чердак.
— Давай, полезай за мной, — распорядился он. — Только аккуратно — доски тут больно хлипкие.
На чердаке было темно и пыльно. Внутренность чердачного пространства освещали всего лишь два тонких лучика света, пробивавшихся через отверстия, проверченные в шиферных скатах крыши.
Пригласив меня к одному из отверстий, Игорь порекомендовал:
— Посмотри-ка…
Я посмотрел — для этого мне пришлось сесть на настил в позе лотоса — и чрезвычайно обрадовался: просматривалась большая часть основного двора поместья Руслана: крыльцо, огромный гараж, незначительный фрагмент распашных ворот и два окна в фасаде здания.
— Ночью, когда в доме включают свет, видно, что творится в большой комнате — в зале, — прокомментировал Игорь. — Они шторы не занавешивают — не от кого таиться… Теперь посмотри сюда, — Братский указал на отверстие в противоположном скате крыши — в голосе его я уловил тщательно скрываемое торжество.
Прильнув ко второму отверстию, я замер и осторожно стравил лишний воздух, скопившийся в легких. Я всегда так делаю — чисто автоматически, — когда собираюсь нажать на спусковой крючок или обнаруживаю врага в том месте, где его вроде бы быть не должно.
Прямо передо мной — метрах в двадцати — располагалась обширная веранда — терраса, увитая слегка побуревшими лозами винограда. А на веранде, за большим прямоугольным столом вольготно сидели товарищи, с которыми я не так давно успел очень хорошо познакомиться, правда, в одностороннем порядке и заочно: два брата Салаутдина и его младший племянник. Возглавлял застолье сам Асланбеков-старший.
— Вот так ни хуя себе… — не сдержавшись, шепотом пробормотал я и вытер мгновенно вспотевший лоб. — Это что ж…
— Усадьба главы клана соседствует с подворьем Руслана, — поспешил пояснить Игорь. — А наши апартаменты аккурат в дальнем углу двора. Ну а дальше — дело техники. Эти ребята проводят на веранде много времени — я наблюдал от нечего делать. Едят, пьют, совещаются… Можно организовать круглосуточное наблюдение: когда темнеет, на веранде зажигают свет — все видно. Ну как?
Что «как»? Разумеется, это подарок, о котором я даже и мечтать не смел! Только за каким сморщенным пенисом, спрашивается, обычному среднестатистическому крутому, не страдающему избытком мозговых извилин, в ожидании обязательного выкупа организовывать круглосуточное наблюдение за главарями банды?
— Зачем? — Не оборачиваясь к Братскому, я равнодушно пожал плечами и спросил:
— Каким боком нам эти уроды?
— Ну мало ли… — Игорь многозначительно хмыкнул. — Может, пригодятся для чего…
— Может, и пригодятся, — согласился я, поворачиваясь к Братскому и пытаясь рассмотреть его глаза, что в чердачном полумраке оказалось делом неперспективным. — Ты за кого нас принимаешь, Игорек?
— Не надо напрягаться, Фома, — посоветовал Братский. — Мне глубоко до лампочки, кто вы такие. Просто я подумал, что нелишне будет знать, чем эти ребята тут занимаются. Вдруг они какую-нибудь бяку захотят сделать? А если вести непрерывное наблюдение, можно, по крайней мере, вовремя отреагировать…
— Какую бяку? — деланно удивился я. — Чего уж хуже может быть — в плен взяли и кучу бабок состригли! Разве что расстрелять под горячую руку? Так невыгодно им это. Вот при обмене — там да. Там надо будет уши торчком держать, чтобы не кинули да второй раз не заставили платить. А пока…
— Ну и хрен с вами, — вроде бы легкомысленно заявил Братский. — Наше дело предложить, ваше — отказаться. Не хочешь — я буду сам периодически лазать сюда и поглядывать. Делать все равно нечего — а так хоть какое-то занятие. А вам если облом — можете дрыхнуть целыми днями.
— Да нет — отчего же, — я лениво зевнул и почесал затылок. — Дело не хлопотное. Может, и действительно пригодится. Правильно ты сказал — все равно балду парим. А так, глядишь, время быстрее пролетит… — Таким вот образом мы с Братским заключили негласный договор о взаимной недогадливости. Он согласился считать нас среднестатистическими бандитами, по хилости ума угодившими в плен, а мы не стали докапываться, зачем обычному следователю ФСБ, пребывающему на грани жизни и смерти, заниматься сбором разведданных, которые в большей степени могут пригодиться даже и не органам безопасности, а таким ушлым ребятам, как дядя Толя Шведов.
Чтобы слегка поддержать соответствующий легенде имидж и не сдаваться Братскому с потрохами, я сразу же туманно пояснил своим «подельщикам», что таковое наблюдение необходимо для «высекания» какого-то важного гипотетического груза, который в любой момент может чудесным образом возникнуть как в той, так и в другой усадьбе.
— А на хуя он нам тута нужен, этот груз? — вяло подыграл мне Джо, углубленно ковыряясь грязным мизинцем в носу и кося на фээсбэшника ленивым взором. — Мы ж с ним, один хер, ниче сделать не сможем! Даже если бы не было вертухаев, — Джо кивнул за окно, где в беседке дремали наши часовые, — через забор полезешь — все очко располосуешь! А потом эти нитки тама у них — сразу кипеж подымется… Не, че-то я не врублюсь, как ты собираешься с этим грузом барахтаться.
— Да при чем здесь очко! — включился Мент. — При чем здесь нитки! Может, получится слинять отсюда и бабки не давать? Ты это имел в виду, Фома?
— Что-то типа этого, — согласился я. — Но насчет груза — это серьезно. Надо смотреть в оба. Если вдруг что — я Саналу по телефону шепну, — при следующем разе, когда будем насчет выкупа болтать. А он разберется…
Придя к консенсусу, мы разработали график, в соответствии с которым на чердаке круглосуточно кто-то торчал и следил попеременно за обоими подворьями. Облегчалось данное мероприятие тем, что часовые никогда не заходили в наше жилище — незачем было. Нас строили для проверки три раза в сутки: утром, в обед и вечером. Ночью, когда происходила смена, часовые светили через окно фонариком, чтобы удостовериться, что пять тел пребывают в сохранности и никуда не улетучились. Поскольку нохчи в вопросах организации службы педантичны, как немцы, смена производилась всегда в одно и то же время. Тому из нас, кто нес ночное дежурство на чердаке, оставалось лишь не прозевать и вовремя спуститься, чтобы притвориться спящим.
В процессе наблюдения удалось выяснить некоторые подробности жизни клана Асланбековых, каковые (подробности) даже при поверхностном анализе легко складывались в стройную систему, обещавшую пригодиться в ходе осуществления нашего предприятия.
Дом Салаутдина, помимо основного его предназначения, выполнял функции штаба, а также великокняжеской приемной. Здесь постоянно сшивались какие-то темные личности, преимущественно вооруженные, которые решали с главой клана разнообразные вопросы, как личного, так и административного характера.
Обычно в таких случаях Салаутдин сидел в кресле посреди двора — наверно, начитался в детстве про князя под дубом — и царственно снисходил к просителям, величественным мановением монаршей длани разрешая их проблемы, либо тем же мановением посылая «в» и «на» известное место — в зависимости от настроения. Когда на чердаке приходилось дежурить мне, я в некоторых случаях мог по отдельным, наиболее эмоциональным фрагментам диалогов определить, о чем идет речь.
К сожалению, когда в усадьбе Салаутдина собирались «основные», подслушать, о чем они толкуют, было сложно: «военные советы» по большей части происходили на террасе, крыша которой приглушала звуки речи, а присутствовавшие на данных «соберунчиках» эмоциональностью не отличались и разговаривали вполголоса.
Данное обстоятельство всякий раз вызывало у меня изрядную досаду — на каждом таком «военном совете» присутствовали как раз те лица, кто интересовал нас: четыре брата Салаутдина, двое его взрослых сыновей, трое племянников и еще двое каких-то важных родственников (об их ликвидации Зелимхан ничего не говорил).
Эти клановые совещания происходили ежедневно в десять ноль-ноль, — «основные» прибывали без опозданий, рассаживались за столом и докладывали о состоянии дел. Затем Салаутдин ставил задачи, ребята мирно пили чай, шутили-смеялись — верно, горный воздух и хорошая еда способствуют вечно приподнятому настроению — и расходились по своим делам.
Помимо наблюдения за «княжеским» подворьем, мы получили неожиданную возможность ознакомиться с некоторыми особенностями кланового жития в отдельно взятом административном районе Ичкерии. А наряду с этим были милостиво допущены к косвенному участию в варварской процедуре, сильно отдающей первобытнообщинным душком и отравившей мою легкоранимую душу самими мерзопакостными впечатлениями.
На второй день пребывания в «концлагере», через полчаса после экскурсии на чердак, Руслан потащил нас на экскурсию несколько иного характера. Данное мероприятие было обставлено племянником Салаутдина с таким флером загадочности и таинственности, что я невольно поразился способности детей гор облекать свою склонность к бахвальству в столь непредсказуемые формы.
Ну что, казалось бы, можно выдумать в родном селе, где каждый тебя знает как облупленного, а новости разлетаются с быстротой горного потока? Представьте себе, что в какой-нибудь Константиновке какой-нибудь среднестатистический Игнат приобрел дойную корову и решил, не будучи сильно с будуна, представить ее односельчанам в этаком необычном ракурсе: покрасил в ядовито-зеленый цвет, напялил на нее ОЗК[39], водит по улицам и всем подряд по секрету сообщает, что данная корова является закамуфлированным статским советником или действительным членом-корреспондентом РАН. Ну и куда его упекут после такого выкидона?
В нашем случае дело обстояло примерно так же, только в качестве коровы выступали мы — всем гуртом. Нас поместили на заднее сиденье экспроприированного «Ниссана» — а впятером там, хочу заметить, не совсем удобно, — рядом с водилой важно восседал Руслан, а спереди и сзади имел место эскорт: два открытых «уазика», из которых вытарчивали по четыре до зубов вооруженных бойца стволами в небо. И в таком составе мы покатили по селу: осматривать достопримечательности.
Меня эта экскурсия поначалу было страшно встревожила: как я уже говорил, у вашего покорного слуги отсутствовали основания радоваться близкому общению с широким кругом местных жителей. Но вскоре выяснилось, что мои опасения были напрасными. Руслан останавливал кортеж у каждой лавки с аксакалами, выходил из машины и пространно пояснял, что он заполучил в полон не просто каких-то проходимцев без роду-племени, а важных государственных деятелей общероссийского масштаба (в некоторых случаях мы выступали в роли членов Совета Безопасности, но по большей части приходилось довольствоваться статусом обычных депутатов Госдумы). Что за деятели такие — страшный секрет, — но через них, то бишь нас, Руслан теперь может и будет влиять на формирование чечено-российских отношений. А как бы посмотреть на деятелей? Может, по телевизору кого видели — так щас моментом узнаем. Тпррру, Казбек, осади! Смотреть нельзя — секрет. Салаутдин — благоговейный тычок указательным пальцем в небо — за такие посмотрения головенку оторвет. А стекла сильно тонированные в «Ниссане», так что снаружи ни хрена не видно, кто же там есть в салоне…
Вот так, с шутками-прибаутками, мы за полтора часа объехали все Мехино и прилегающие окрестности. Братский откровенно скучал — широко зевал во весь рот и пытался вздремнуть на могучем Лосином плече.
— Меня уже вот так десятый раз возят, — пояснил он свое совсем нетрепетное отношение к показу достопримечательностей. — Депутатом Госдумы я был, представителем ООН — тоже, а пару раз выступал в роли американского диверсанта, отловленного при попытке организовать покушение на Салаутдина. Надоело…
Между делом Руслан рассказал и показал нам, на чем зиждется процветание могучего клана Асланбековых и почему Салаутдин должен вскорости непременно стать президентом Ичкерии. И хотя не следовало особенно доверять нашему «экскурсоводу», памятуя о патологической склонности тутошнего народа к некоторому преувеличению своих достижений, увиденное и услышанное меня вполне впечатлило.
В селе не было ни одной покосившейся лачуги: все дома, как на подбор, лажены из новехонького кирпича, под черепичными и шиферными крышами, обнесены изящными, преимущественно металлическими, изгородями самых разнообразных конфигураций и выстроены как по ниточке — будто один военный архитектор равнял улицы. Все улицы аккуратно заасфальтированы и даже размечены в соответствии со стандартами ГОСТА! А между прочим, когда я проезжал здесь что-то около года назад, ничего подобного не было и в помине. Были глинобитные домишки, с некоторым вкраплением каменных построек, и бурая густая пыль на дорогах — на всем протяжении, вплоть до серебряного рудника, где некогда обитал славный горный орел Абдулла Бекаев (УАЕД). «После войны все заново отстроились, — похвастался Руслан. — У нас тут есть свой кирпичный завод. И бетонный завод есть, и асфальтный завод есть — мы все сами сделали. Сейчас я вам покажу…»
Посмотрели мы эти три завода — любо-дорого! Какой-то талантливый ворюга нахапал где-то оборудования европейского качества, поднял все это дело сюда, в горы, и смонтировал, как положено, по мировому стандарту. Все скрипит, шипит, жужжит — одним словом, работает.
— Сами монтажили! — горделиво пояснил Руслан, заметив, как у нас вытянулись лица при виде исправно функционирующих мини-предприятий. И счел нужным скромно добавить:
— Ну, итальянцы мало-мало помогали — Салаутдин нанимал… Кирпич и плиты всем раздавали бесплатно — сколько хочешь. Салаутдин щедрый…
Аэропорт, разумеется, Салаутдин не возводил — места тут, знаете ли, маловато для строительства такого уровня. Но взлетно-посадочную полосу действительно монтировал! Имели счастье полюбоваться: ровная как стрела трасса из бетонных плит — длиной пока что метров в триста.
А еще нам были представлены маленький, но богатый базар, не хуже грозненского, несколько магазинов с приемлемыми ценами, большая школа с просторным спортзалом, новая мечеть, телевизионный ретранслятор и ряд других достопримечательностей, совершенно неожиданных в этом некогда захолустном горном селе.
Однако жители села нигде не работают, ничего не производят и вообще не участвуют в каких-либо межотраслевых отношениях — даже хлеб сами не сеют, поскольку в данной местности это совершенно невозможно: на скальных склонах, как известно, злаки не произрастают. Откуда же дровишки?
— А экспроприации, — научно выразился Руслан и тут же пустился в пространные объяснения по поводу суровой необходимости, заставляющей гордых чеченских орлов заниматься столь рисковым занятием.
Ну что ж — все ясно. Банда Салаутдина денно и нощно занимается всеми доступными видами грабежа, а награбленное пускает в общий котел: вождь не скупится на благоустройство своего «гнезда».
Зелимхан был прав: попытка грозненских властей официально покарать Салаутдина выльется в кровопролитную межродовую войну с непредсказуемым финалом. Клан Асланбековых крепко обеспечивает своих вассалов всем необходимым, в самом Мехино и прилегающих селах царят достаток и железный порядок… Что еще нужно людям в нашу бардачную эпоху? Ретранслятор работает исправно, и в каждом доме — телевизор: все видят тотальную нищету, произвол и разгул преступности, царящие как в Ичкерии в частности, так и в Федерации в целом. А тут — этакая розочка благополучия на фоне беспросветного дерьма… Немудрено, что тутошние аборигены готовы Салаутдина со товарищи в попу целовать, и не захотят добровольно отказаться от налаженного бытия.
И никого не смущает, что этот славный парень убивает и грабит направо-налево: настоящий чеченский мужчина должен прежде всего обеспечить свою семью. Каким образом — его личные проблемы. Тут от века так было — это закон, а вовсе не нововведение, продиктованное суровыми условиями действительности…
Следующая «экскурсия», устроенная для нас гостеприимным Русланом, разительно отличалась от первой. Я бы назвал это скорее актом устрашения, нежели мероприятием познавательного характера, если бы не так хорошо знал повадки чеченцев. Мои боевые братья, кстати, да и фээсбэшник тоже, восприняли эту акцию именно в этом аспекте. Но все было гораздо проще: в этот раз Руслану взбрело в голову, пользуясь случаем, похвалиться перед нами железным порядком и строгостью нравов, царившими в данном удельном княжестве.
Через день после «секретной» демонстрации нас в качестве важных персон после обеда Руслан вновь запихал на заднее сиденье «Ниссана», и мы покатили на центральную площадь села.
В этот раз обошлось без почетного эскорта: на нас напялили наручники в положении «руки за спину» и пропустили через некое приспособление, похожее на гибкий велосипедный замок, сковав таким образом в единую «неразлучную» пятерку.
— А если удерем? — пошутил Джо, убедившись, что сопровождение отсутствует.
— Шутишь? — Руслан ухмыльнулся. — Ну куда вы на хер денетесь с подводной лодки?!
Действительно, деваться было некуда. Через двести метров «Ниссан» выкатил на окраину площади, которая была заполнена огромной толпой, изрядно разбавленной вооруженными гвардейцами Салаутдина, облаченными в новехонький камуфляж самых разных стандартов.
Посреди площади мрачно возвышался помост с диковинным сооружением: невысокой, чуть более человеческого роста стенкой, перед которой симметрично торчали три вертикальные толстые жердины. Или три тонких столбца — как хотите. Стенка была накрыта черным крепом, свешивавшимся по обеим сторонам помоста до самого асфальта.
— А-ха! — озадаченно протянул Джо. — Прям как в Грозном! Вы че — расстреливать кого-то будете?
— Ну зачем как в Грозном? — обиделся Руслан. — У нас что — своей головы нет, что ли? Это стандарт — по шариату так положено… А расстреливать не будем — некого пока.
— А что будете? — мрачно поинтересовался Братский.
— Сиди спокойно — увидишь, — пообещал Руслан и вышел из машины — пообщаться с «основными», расположившимися на некотором удалении от общей массы.
— Тут раньше что-то подобное было? — шепотом спросил я Братского, перегнувшись через мускулистую спину Джо.
— Пока я сидел — нет, — так же шепотом ответил чекист.
— Хорош, бляд, шиптат! — лениво вмешался водила, выразительно похлопав ладошкой по автомату, торчавшему промеж передних сидений. — Тывой смотры и ахуивай, какой ми тут парьядак навол, бляд! Рот, на хуй, закрыл и малчыт, на хуй! А то…
— Все, все, братан! — примирительно пробормотал Мент. — Уже закрыл и молчит — без базара.
— Маладэць, бляд, — похвалил водила. — Смотры — вон пошел…
Толпа притихла и раздалась в стороны, образуя узкий коридор. По этому коридору шестеро гвардейцев Салаутдина вели к помосту двух человек. Когда они подошли поближе, я разглядел, что это женщина неопределенного возраста (лицо ее почти полностью закрывал низко повязанный черный платок) и молодой мужчина — практически юноша, едва вступивший в совершеннолетие.
И юноша и женщина были облачены в чистую, хорошо выглаженную одежду мрачных тонов — на голове у парня красовалась черная четырехугольная тюбетейка, чуть великоватая по размеру — она лезла ему на брови, и приговоренный (к чему?) ежесекундно поправлял свой строптивый головной убор скованными спереди руками.
— Чего они натворили-то? — болезненно поморщившись, поинтересовался Джо. — Угрохали кого?
— Син и мат, — хмуро пояснил водила, бросив через плечо неприязненный взгляд. — Атэц уехал — он ибалса мало-мало. Адын родстник паймаль…
В этот момент Руслан вернулся в салон, одновременно хлопцы Салаутдина начали пристегивать приговоренных наручниками к столбам — какие-то там у них скобы были для этой цели, то ли петли — не рассмотрел.
Конвоиры обращались с пленниками очень деликатно: не дергали, не толкали, зачем-то разомкнули наручники и пристегнули каждого за левую руку, на высоте метр с небольшим от помоста.
— Это чтобы молиться было удобнее, — пояснил Руслан, перехватив мой взгляд. — По шариату, нельзя отказывать в последней молитве — даже самому плохому мусульманину…
Возившийся с женщиной гвардеец сделал-таки неосторожное движение локтем — платок на голове приговоренной съехал на затылок, на миг открыв лицо.
— Господи, да она совсем еще девчонка! — невольно воскликнул Джо. — Ну какая же она ему мать?
Действительно, прикованной к столбу женщине никак нельзя было дать на вид более чем двадцать лет. Если брать в расчет то обстоятельство, что женщины гор не по годам быстро утрачивают обаяние молодости — из-за частых родов и каторжной работы, — пригожая дивчина, прикованная к столбу, никак не могла быть матерью парня, которому суждено было разделить с ней печальную участь.
— Ты им что сказал? — по-чеченски поинтересовался Руслан у водилы.
— Сказал, что мат и сын… что трахались, — водила боязливо покосился на хозяина. — Что — разве не правильно сказал? Так ведь и есть…
— Много говоришь, — беззлобно констатировал Руслан и пояснил нам:
— У одного уважаемого сельчанина умерла жена — при родах. Он взял в дом другую жену — вот эту, — Руслан потыкал пальцем в сторону помоста. — Она, как видите, совсем молодая… — Наш пленитель на пару секунд смутился и пожал плечами. — Ну, сын у него — как раз ее возраста: вон он, — опять тычок пальцем в сторону помоста. — Отец часто в разъездах… гхм-кхм… Короче, они того… ну, трахались маленько… А это нехорошо: по шариату не положено. Она же ему как мать. В общем, нельзя так… гхм — кхм… Ну, родственники их засекли и сдали шариатскому суду… Вот.
— А что ж отец? — неожиданно прорезался невозмутимый обычно Лось. — Отец — что?
— Что «что»? — не понял Руслан. — Вон отец — жив-здоров, — он показал пальцем вправо: там, посреди толпы, но все же как будто в каком-то выделенном пространстве, стоял высокий бородатый мужик с автоматом, облаченный в камуфляж, по-видимому, один из командиров Салаутдина. Мужик хмурился и безотрывно смотрел в сторону помоста. Люди, похоже, старались держаться от него подальше, как от прокаженного.
— Не, ты не понял, — Лось напрягся лицом из-за необходимости говорить так много. — Отец что: не стал отмазывать своего сына и жену перед этим вашим… ну, перед судом?
— А, вон ты про что! — Руслан криво ухмыльнулся. — Ну, вам это трудно понять… «Отмазывать»! Хм… Я вас для этого сюда и привез, чтобы посмотрели, какие у нас строгие порядки и высокая чистота нравов. Именно поэтому наш народ непобедим! — Руслан патетически вздернул бровь и важно скрестил руки на груди. — Именно поэтому мы победили Россию в тяжелейшей кровопролитной войне… — И, как нечто само собой разумеющееся, добавил:
— Отец сам и настоял, чтобы это дело вершил шариатский суд. Его, кстати, родственники сначала уговаривали, чтобы все это по-тихому обстряпать, в семейном кругу. Но он предпочел вытерпеть всенародный позор, как видите, но сделать все по нашим древним законам. И поступил совершенно правильно… — Последняя фраза прозвучала не совсем уверенно: дрогнул голос у Руслана, прозвучала в его тоне какая-то досадливая нотка.
— Так что — расстреляют их? — настырно повторился Джо. — За такую хуйню?
— Ну я же сказал — не расстреляют! — раздраженно воскликнул Руслан. — За такие штуки не расстреливают — не положено. Смотрите, сами все увидите.
В это время на помост шаркающей походкой поднялся местный мулла — Хафизатдин. Я его в прошлом году имел счастье мельком наблюдать в лагере Абдуллы Бекаева в процессе какого-то торжественного богослужения по случаю ратных успехов тутошнего отряда: небольшого росточка благообразный старец с солидной седой бородой, в здоровенной чалме и каком-то невообразимом черном балахоне. За год он не изменился — только, пожалуй, чуть располнел от благополучного жития.
Завидев муллу, Руслан проворно выбрался из машины, буркнув водиле: «Пошли!» — а нам показал кулак и посоветовал:
— Пока молитва будет — сидите тут как мыши. Если что — пристрелю!
Водила тоже покинул салон, не забыв выдернуть автомат и забросить его за спину. Мы остались без присмотра.
— Ну вот, можно и на рывок, — деланно улыбнулся Мент и кивнул на приборную панель. — Ключики-то — вот они! Раз! И погнали…
— Ага, и впятером будем рулить, — оборвал я соратника, так некстати взявшегося каламбурить в преддверии чего-то мерзкого. — Сиди уж лучше и помалкивай — посмотрим, чего они тут…
Мулла что-то говорил осужденным, прикасаясь пальцами к их опущенным лицам и изредка всплескивая руками, как коршун крыльями. Затем он встал боком к стенке, воздел ладони к небу и начал нараспев читать молитву — толпа вторила ему нестройным хором. Приговоренные тоже молились, отрешенно глядя перед собой и невысоко вздымая руки, — наручники ограничивали движения.
Не успели еще отзвучать последние слова молитвы, как мулла проворно спустился с помоста и юркнул в толпу, растворившись в плотной массе тел. Кто-то грозно крикнул, будто команду подал. Толпа в едином порыве подалась вперед, затем схлынула. Я еще раньше заметил большую кучу разнокалиберных булыжников, наваленную неподалеку от помоста, но не обратил на нее особого внимания, только мельком отметил, что, наверное, самосвал разгрузился для каких-то хозяйственных нужд…
Сейчас, когда толпа отхлынула назад, куча заметно поубавилась. Зато у многих сельчан в руках оказались камни.
— Не понял, они что ж… — растерянно бормотнул Джо.
— Они то самое, — глухо процедил сквозь зубы Братский. — Смотри и запоминай, с кем дело имеешь…
Где-то неподалеку от помоста опять раздался грозный окрик-команда. Толпа на секунду притихла, затем вдруг заколыхалась, заплескалась, как вода в корыте, которое раскачивает малолетний шалопай. Шум голосов начал нарастать, явственно провоцируемый кем-то изнутри, из плотного скопления людей. Раздались несколько поощрительных криков, один за другим, как будто кто-то хотел задать определенный темп. Эти крики подхватили еще несколько мощных глоток, затем еще, еще… Вскоре вся толпа на площади, зараженная неведомым искусным провокатором, бесновалась в пароксизме невостребованной жажды справедливой кары за попрание устоев, за нарушение… да нет, уже было совершенно без разницы — за что, лишь бы найти выход сконцентрированной над колыхающимся морем голов энергии ненависти.
— А-а-а-а-а-аррррр! — дико заверещал кто-то тонким фальцетом, перекрывшим на секунду общий рев, — и как будто лавина прорвалась от этого нечеловеческого крика. На прикованных у стены обрушился смертоносный каменный град. Толпа орала что-то неразборчивое, заходясь в едином порыве ненависти и злобы, ритмично двигаясь: к куче — обратно, на пару шагов всего, — снова к куче… Тела приговоренных жутко дергались от ударов. Парень свалился быстро — кто-то метко угодил в голову, положив конец страданиям несчастного. Женщина держалась гораздо дольше — женщины вообще гораздо более живучи, нежели мужики, — она, повинуясь природному инстинкту, успела упасть ничком при первых же ударах и закрыла голову свободной рукой. Булыжники довольно долго терзали ее молодое сильное тело, никак не желавшее умирать: оно конвульсивно дергалось, пытаясь сжаться в комок, спрятаться (не верило, что забивают насмерть), оно хотело жить…
Толпа перестала откатываться назад — некая стихийная ударная группа приблизилась вплотную к помосту и несколькими точными бросками, в упор, добила молодую жену опозоренного воина.
— Уроды… Господи, какие же уроды… — трясущимися губами бормотал Джо, в глазах его стояли слезы. — Да их, бля, только атомной бомбой… — Остальные мои соратники мрачно отводили взгляды, хмуря брови и избегая смотреть в сторону помоста. Лишь фээсбэшник тяжелым взглядом сверлил кровавое месиво из тряпок и камней, будто хотел непременно что-то понять. Обнаружить какую-то логику, что ли…
Вскоре все кончилось. Гвардейцы Салаутдина начали вежливо разгонять сельчан по домам. «Основные» благопристойно ушествовали куда-то по главной улице. Откуда-то вынырнул шустрый мужичонка в белом халате — местный коновал. Вприпрыжку подсеменил к помосту, разгреб булыжники и принялся щупать пульс у трупов. Какой там, в задницу, пульс!
— Вот… наше правосудие, — возбужденно пробормотал Руслан, возвращаясь в машину. — У нас очень строго — ни шагу от закона. Ну и как вам?
Ему никто не ответил. Язык не поворачивался сказать что-либо нейтральное после ТАКОГО. Мрачно ухмыльнувшись, Руслан не стал настаивать — дал команду начать движение и отвернулся от нас, видимо, проникся теми ощущениями, которые мы испытывали в тот момент…
Как ни странно, Братский, казавшийся мне самым стойким из нашей компании, переживал случившееся гораздо тяжелее других. Он на сутки впал в глухую прострацию: ничего не ел, лежал на своем топчане и ни с кем не разговаривал. К вечеру следующего дня он слегка ожил и поделился со мной своими впечатлениями.
— Странный народ… Очень странный, — неожиданно изрек фээсбэшник, когда мы остались в доме одни, соратники организованно вышли покурить на воздух. — Сколько с ними общаюсь, никак не могу понять.
— Это ты насчет чего? — удивился я.
— Да все насчет того же, — Братский свесил ноги с топчана и потянулся. — Понимаешь, никак не укладывается в схему их поведение… Ну, стереотип составить никак нельзя — совершенно… Может, помнишь, было дело — когда какие-то придурки в Халашах миссию Красного Креста расстреляли?
— Помню, — я слегка насторожился: с этими Халашами у меня имелись ассоциации личного характера. Впрочем, с расстрелянными врачами — тоже. Точнее, с богатеньким и не совсем крепким «крышей» муженьком одной из тех несчастных врачих. — А что там с этой расстрелянной миссией?
— Да был я там, — нехотя сообщил Братский. — Ну, после расстрела. В составе объединенной комиссии. Естественно, ни хера не нашли — сам понимаешь. Но их люди определенно знали, кто это сотворил. Гадом буду — знали. И тутошнее управление… ммм… ДГБ[40] их долбаный, и менты — тоже. И заметь — никого не повязали из тех уродов и не расстреляли на площади. Хотя наверняка запросто могли, если бы захотели. А тут… — Игорь сокрушенно покачал головой и, закурив, продолжил:
— Вот ведь как получается. За то, что молодые идиоты перепихнулись, камнями их, бля… Тогда, в Грозном, помнишь — когда угрохали мужа у одной дуры, — расстреляли парня с бабой перед толпой и орали, что парень — наемный убийца? Хотя все в курсе, что бытовое преступление, в состоянии аффекта… А сколько мерзостей здесь сотворили разные банды — со своими же, заметь! — никого не трогают. Хотя все прекрасно знают — кто. Нет, ни хера не могу врубиться…
Помолчали. Сопереживать? Нет, пожалуй, не стоит. Не тот тип — пусть сам варится в своих умозаключениях, таким сочувствие не требуется. Однако информация насчет миссии меня слегка заинтересовала: не потому, что могла пригодиться, нет — момент, естественно, упущен. Просто любопытства ради.
— А ты откуда знаешь, что они были в курсе насчет убийц тех врачей? — спросил я после некоторой паузы. — Расследование все-таки дало какие-то результаты?
— Да ну, какие там результаты?! — Игорь досадливо покрутил головой. — Я же тебе сказал — глухо, как в танке… Просто у меня там один знакомый был, скотина, — ну, в той объединенной комиссии. Три года назад мы с ним вместе на курсах были. Это он, кстати, пиндос, меня людям Салаутдина сдал — встретились в Грозном, обнялись, ага… Ну, я рассказывал.
— Ну и знакомые у тебя! — посочувствовал я. — Я бы таких в унитазе топил — пачками.
— Да, хорошо бы, — согласился Братский. — Но, увы, невыполнимо… Так вот, тогда, после расстрела миссии, мы встретились там, в Халашах, посидели вечерком, винца попили, ага… А утречком он прошвырнулся по соседним селам, пока мы там возились со всякими формальностями, и все разузнал. Ты же знаешь — у них тут тотальная омерта…
— Чего-чего? — удивился я. — Тотальная чего?
— Ну, закон молчания, — пояснил Братский. — Это по аналогии с итальянской мафией — читал, наверно… В общем, неверному, не мусульманину то бишь, они ничего лишнего не скажут — даже под страхом смертной казни. А этот вот все разузнал. И опять же, вечерком, за винишком, мне на ушко: мол, все в ажуре, коллега, завтра достанем этих козлов, я, типа того, знаю, где их искать.
— И почему же не достали? — вежливо поинтересовался я, хотя прекрасно знал, каков будет ответ.
— Да вот так — не достали, и все, — Братский сокрушенно махнул рукой и полез за следующей сигаретой. — Съездил он на следующий день куда-то, с кем-то погутарил… А когда вернулся, начал петь уже совсем другое. Не знаю, мол, ничего — и всех делов. А когда я ему напомнил, что он мне вечерком за столом нашептывал, он от всего отперся и поклялся Аллахом, что ничего такого не говорил.
Вот и вся история. Мораль сей басни такова: эти уроды непонятно по каким причинам отстреливают своих правонарушителей, совершивших незначительные проступки, а также забрасывают камнями, а настоящих бандюг, которых следовало бы четвертовать двадцать раз подряд, почему-то не трогают… Нет, решительно не могу понять…
— А как звали того гэбэшника? — поинтересовался я опять же из чистого любопытства, по инерции.
— Да зачем тебе? — Братский невесело хмыкнул. — Хочешь пробраться в Грозный и надрать ему задницу? Ценю. Рад, что болеешь за товарища по несчастью. Только дохлое это дело — порвут на части, пикнуть не успеешь.
— Ну, кто его знает, как оно в жизни повернется, — я неопределенно пожал плечами и многозначительно пообещал:
— Не век же ему в Грозном сидеть. Глядишь, как-нибудь в наши края залетит — тут-то я и припомню его заковыристую фамилию… И жопу на барабан, сам понимаешь.
— Да ничего заковыристого, — Братский опять хмыкнул. — Дудаев его фамилия.
— Чего? — я аж поперхнулся. — Как-как?
— Дудаев, — подтвердил Игорь. — Гасан Дудаев. Ну, естественно, к легендарному Джохару он никакого отношения не имеет — просто однофамилец, даже в дальних родственниках не ходит.
— Запомним, — несколько обескураженно протянул я. — Такую фамилию не забудешь…
После этого разговора я впал в какое-то смутное беспокойство — ночь напролет ворочался на своем топчане, а под утро даже добровольно подменил Лося, которому выпала самая нехорошая вахта на чердаке — шестичасовая. Имелись, знаете ли, кое-какие основания для этого. С одной стороны, конечно, это полное безрассудство: пытаться использовать полученную от Братского информацию о предполагаемом носителе секретов с громкой фамилией. Очень может быть, что никакого Гасана Дудаева в природе вовсе и не существует, и все это не более чем досужий вымысел Братского, плод расстроенного воображения. Очень может быть, что если даже такой Дудаев и существует, то ничего конкретного он и не знает, а просто потрепался из чисто чеченского бахвальства. А если даже и знает, достать его в Грозном и допросить с пристрастием — целое дело… И вообще надо сначала выбраться отсюда, а уже потом, после благополучного завершения акции, строить какие-то планы. Но, с другой стороны, я привык с максимально возможной выгодой использовать любую информацию. А потому и этой не стану пренебрегать — отложу на потом, авось пригодится…
— Через неделю свадьба у них будет, — сообщил мне на пятый день активного наблюдения Братский, — в то утро была его очередь дежурить у дырки во время кланового совещания. — А дня за три до того — та же свадьба, только наоборот. В соседней деревне. Сейчас, знаешь ли, у них время свадеб… — Братский зевнул во весь рот, рискуя вывихнуть челюсть, — ему пришлось вставать в шесть утра, чтобы принять у меня пост, а поскольку фээсбэшник был мне братом по биоритмам, «сова», короче, — можете себе представить, как тяжко ему давались такие вот утренние дежурства.
— Загадками изъясняться изволите, коллега, — недовольно высказался я. — Что значит, та же свадьба, только наоборот?
— Женится старший сын Салаутдина. — Прозевавшись, Братский юркнул под одеяло, с удовольствием растягиваясь на топчане. — Сначала они прокатятся к невесте — там гульнут, а потом уж здесь. Так сказать, основное действо — принято так у них. Свадьба будет проходить в усадьбе отца, само собой… Угу… Музыка будет, очень громкая музыка. Стрелять будут — немеряно. Они всегда палят, когда гуляют. Короче, будет людно, шумно и весело. Очень шумно, угу… Вот такие дела, Фома.
— Свадьба, значит, — пробормотал я и мгновенно проснулся, несмотря на то, что после ночной смены намеревался давить подушку до обеда. — Свадьба…
Вот это новость так новость! Честно говоря, меня эти самые военные советы, проводимые с завидной пунктуальностью, уже на третий день пребывания в плену натолкнули на дерзкую мысль: перебить всех «основных» прямо среди бела дня. Каким макаром перебить — это уже дело техники: главное, что они все ежеутренне пребывали в комплекте, что и требовалось для осуществления нашего плана. А поскольку устройство тотальной резни в центре села, да еще в светлое время суток, было чудовищно проблематичным, у меня в последнее время непрерывно болела голова, в самом прямом смысле, из-за попыток соорудить приемлемую версию предстоящей операции. Судите сами: нужно было незаметно пробраться в усадьбу Салаутдина во время утреннего совещания, негромко «перемочить» более десятка вооруженных военачальников — шустрых, здоровенных и бывалых до безобразия, — подать условный сигнал группе обеспечения Зелимхана, которая должна находиться где-то в горах неподалеку, и живыми-невредимыми убраться из села, кишащего бойцами асланбековского клана! А у них тут, между прочим, принято вставать ни свет ни заря — от десяти до двенадцати часов как раз на улицах очень оживленно и людно…
И вот, представьте себе, в самом апогее моих аналитических мучений сонный фээсбэшник спускается с чердака и этак мимоходом, небрежно, выдает информацию, которая может одним махом решить все эти фантасмагорические заморочки! Посидел себе у дырки, позевал, подслушал… Так-так… Подслушал?!
Воровато оглянувшись по сторонам — соратники единодушно умывались во дворе, только прожорливый Лось негромко гремел на кухне сковородой, разогревая на плитке вчерашний шашлык, — я склонился к Братскому, отвернувшемуся к стене, и вкрадчиво зашептал ему в затылок:
— Эй, това-а-арищ! Това-а-арищ! Только не притворяйся, что уже уснул! За десять секунд у нас даже Стадо не засыпает… Личико-то повороти к дяде!
— Ну чего тебе, дядя? — недовольно пробурчал Братский, поворачиваясь ко мне и натягивая одеяло до подбородка. — Мало на чердак загнали ни свет ни заря, так еще и спать не дают! Злые вы все — уйду я от вас…
— Это моя присказка, — оборвал я его. — Ты мне лучше скажи — каким макаром ты узнал про свадьбу старшего сына Асланбекова? Ась?!
— То есть как это — каким? — Братский удивленно округлил глаза. — Совещание у них было в десять утра — как обычно. Они там как раз про свадьбы говорили — как чего устроить. Вот и…
— А говорили они по-русски и очень громко. Прямо орали от избытка чувств: «Свадьба, свадьба — в жизни только раз!» — язвительно вставил я. — Или по-английски балакали… Поэтому ты все услышал и понял. Так?
— Ну… это… короче, я немного понимаю по-чеченски, — смутился Братский. — За месяц, от нечего делать, научился, когда с часовыми болтал. Вот и…
— Неубедительно, дорогой ты мой, — сурово отчеканил я. — Я тоже немного понимаю по-чеченски — было дело, пришлось научиться. Однако ни хуя не смог разобрать из их базаров, сколько ни прислушивался через дырку… Ну так что?
— Что ты имеешь в виду?! — насторожился Братский, в глазах заплясали встревоженные огоньки. — Ты что, хочешь сказать, что я на чеченов работаю?
— Что имею, то и введу, — грубо буркнул я. — Учти, Игорек: ты хоть и крепкий парень, но удавим мы тебя за три секунды — «мама» сказать не успеешь. Тут одно из двух: или ты так хорошо знаешь чеченский, что можешь читать по губам — а для этого требуются специальные навыки, — или… или тебе о свадьбе сказал кто-то из Асланбековых. С часовыми ты сегодня не общался — не успел. Так что — делай выводы. Только очень спешно, дружище. И учти — я слежу за каждым твоим движением, а инсценировать случайную смерть в настоящих условиях значительно легче, чем тебе это представляется, можешь мне поверить!
— Вон ты как говорить-то умеешь! — Братский вдруг не к месту улыбнулся и укоризненно покачал головой. — Давненько бы так! А то все «в натуре» да «ништяк» — прям как заправская братва… Да, действительно, я хорошо владею чеченским и могу читать по губам — даже на значительном удалении от говорящего. А с Асланбековыми никаких сношений не имел: чист перед соратниками по плену. Это тебя устроит?
— Однако ты и фрукт, Братский, — озадаченно пробормотал я. — Откуда дровишки?
— Я же не лезу вам в душу, — отпарировал Братский. — Братва так братва — не мои дела… А то, что я чеченским владею и могу читать по губам, никому, как мне кажется, не вредит. На то я и сотрудник хитрого ведомства, чтобы владеть некоторыми специфическими навыками, недоступными простому обывателю. Или я не прав?
— Прав, — согласился я, крыть было нечем. — Отдыхай, сотрудник…
Через два дня, ближе к вечеру, меня вызвал Руслан и предложил связаться с «корешами» — уточнить, как идут сборы необходимой для выкупа суммы.
— А что, уже неделя прошла? — деланно удивился я, застыв у стеллажа с кучей телефонных аппаратов. — Вроде бы только недавно разговаривал…
— Видишь, как я хорошо о вас забочусь! — похвалился Руслан. — Кормлю как в ресторане, пиво даю, на экскурсии вожу. Время летит как птица! А мог бы в яму вас посадить и жрать бы не давал — многие, кстати, именно так своих пленных и держат. Две недели вы бы переторчали — не сдохли бы. Во время войны ваши солдаты у нас в плену без жратвы и поболее выдерживали… Но хороших людей я никогда не обижаю! Я их только маленько расстреливаю, если бабки вовремя не платят. — Тут Руслан жеманно рассмеялся, а я покрепче стиснул трубку телефона: захотелось вдруг одним прыжком достать этого симпатичного нохчу и свернуть ему башку к чертовой матери.
«Однако нервы у тебя ни к черту, парниша!» — поругал я себя, накручивая номер «Санала». До операции осталось еще минимум пять дней, рановато заводиться…
Шведов оказался на месте — схватил трубку после первого же гудка и писклявым голосом (вышло так фальшиво, что плеваться захотелось!) прогундосил:
— Я вас слушаю!
— Санала позови, — нетерпеливо потребовал я. — Срочно!
— Зову, — несколько обескураженно пропищал Шведов и после небольшой паузы рявкнул нормальным голосом:
— Да!
— Здорово, братишка! — обрадованно заголосил я и без обиняков перешел к делу:
— Как тама насчет бабок?
— А-а-а, это ты, Фома, — недовольно пробурчал полковник. — Хоть бы спросил, как здоровье, как родичи, не хватил ли кого кондратий из-за ваших приколов…
Так-так… Насчет кондратия полковник обмолвился не просто так: это значит, что какие-то товарищи «сели» на ту же телефонную пару, которую он использовал для переговоров со мной. Однако глубоко копают сексоты Руслана — разрабатывают объект выкупа по всем правилам оперативной науки! Вот тебе и дикие горцы с первобытнообщинным интеллектом и родоплеменным укладом…
— Да что с ними станется? — я изобразил удивление. — На свободе, в безопасности, опять же — кореша под боком… Ты же там, значит, беспокоиться нечего. Или я не прав?
— Прав, старик, прав, — поспешил успокоить меня «Санал». — Все живы-здоровы, передают приветы. Маненько, правда, повозмущались — было дело. Но ничего — все замяли.
— Насчет бабок как? — опять поинтересовался я. — Собираешь?
— А куда деться? — полковник на том конце провода сокрушенно вздохнул, дескать, навязались на мою голову, обормоты, — расхлебывай тут теперь. — Уже больше половины есть. Думаю, всю сумму соберу дней через… К какому там надо?
О! Это вопрос на засыпку. Если я скажу, что не знаю, это значит, что ситуация крайне неблагоприятная и ничего у нас пока не вытанцовывается, — полковник будет страшно переживать. Если же назову конкретное число, значит, акция уже спланирована с учетом особенностей обстановки и именно в этот день мы будем ее осуществлять. Полковник свяжется по своему каналу с Зелимханом — предупредит о переводе в готовность номер один группы обеспечения — и распорядится по поводу «вертушки». И хотя мы пока конкретно не определились даже с предварительным раскладом предстоящей акции, я не стану разочаровывать полковника, потому что другого варианта у нас быть не может.
— Ну как это — к какому? — возмутился я. — Чем скорее, тем лучше! Ты че — не врубился еще: ежели будешь тянуть, то выкупать будет некого?! — Мельком глянул на Руслана, он одобрительно покачал головой и почему-то шепотом подсказал: «Ты скажи — очень злые! Настоящие волки! Каждый день хотят расстрелять и кастрировать. Скажи!» — Они нас уже давно хотят расстрелять и кастрировать! — возопил я. — Не веришь — сам спроси! — Я протянул было трубку Руслану — он категорично выставил вперед ладонь, отказываясь от непосредственного участия в переговорах.
— Может, сначала кастрировать, а уже потом расстрелять? — поправил меня Шведов.
— Не один ли хер?! — набычился я. — Я б на тебя посмотрел, если б ты тута оказался! Шутник, бля! Тебе че — до пятницы слабо бабки собрать?
— Ладно, не бери в голову, — примирительно пробормотал полковник, в голосе его я уловил некоторое оживление. — До пятницы… Хм… Ну, можно и до пятницы. Если поднапрячься…
— Да ты уж поднапрягись, братишка, поднапрягись! — униженно попросил я. — Уже нам тута совсем невмоготу — голодом морят, вкалываем каждый день, как папа Карло…
— Ой пиздит, э — вай пиздит! — воскликнул Руслан, ласково ухмыляясь и разводя руками. — В следующий раз попадешься — точно жрать не дам и вкалывать заставлю!
— Следующего раза не будет, — твердо пообещал я и вновь обратился к полковнику:
— Значит, если к пятнице соберешь — обмен в субботу.
— Можно и в субботу, — согласился Шведов. — Ты только в пятницу еще раз звякни — мало ли…
— Не пойдет в субботу, — что-то посчитав про себя, заявил Руслан. — Мы в субботу заняты будем. Скажи, пусть в воскресенье приезжают. Где вас проводник встретил, помнишь?
— Помню, — кивнул я, едва сдержавшись, чтобы не разулыбаться. Прав был фээсбэшник! В субботу у этих товарищей не будет времени для такого скучного мероприятия, как получение каких-то вшивых восьмисот пятидесяти штук баксов. Очень приятно!
— В воскресенье с утра их там будет ждать наш человек, — сказал Руслан. — Так и передай — в воскресенье с утра.
— Значит, обмен будет в воскресенье, — сообщил я Шведову. — В субботу МЫ БУДЕМ СТРАШНО ЗАНЯТЫ… — покосился на Руслана — как-то он отреагирует на это «мы»? Не отреагировал. Ну и молодец — поживешь чуть подольше. Окажись ты посообразительнее, пришлось бы тебя ликвидировать прямо сейчас и на ходу рожать плохо претворимый в жизнь план внезапно свалившегося на голову предприятия, чреватого самыми неожиданными последствиями.
— Ну что ж, ежели вы в субботу будете заняты… — Шведов сделал паузу, давая мне понять, что информация принята к сведению. — В воскресенье так в воскресенье. Объясни, куда ехать…
Подробно объяснив полковнику, как добраться до условленного места, я пообещал еще раз позвонить в пятницу, и мы распрощались. Ну что ж: машина запущена. Осталось дело за малым — дождаться субботы и, аккуратно вырезав всех подвернувшихся под руку нужных товарищей, свалить из этого славного местечка целыми и невредимыми…
Глава 8
— А тебе с чеченками не доводилось в джюжилярики играть? — не отрываясь от дырки, поинтересовался Братский. Говорил он практически в полный голос — шум в обоих дворах стоял такой, что можно было особо и не таиться.
— В джужи… как? — не понял я.
— Ну, это определенная часть публики у них так выражовывается, — поспешил пояснить фээсбэшник. — В буквальном смысле — трахаться.
— Да нет, как-то не пришлось, — слегка покривил я душой — был, знаете ли, у меня некоторый опыт по данной части. Весьма незначительный. Но Братскому совершенно необязательно об этом знать, как, впрочем, и остальным тоже. — Ты это к чему?
— Да так… — фээсбэшник едва слышно крякнул и некоторое время помолчал. — Без дамского общества давненько уже, а тут… В общем, есть очень даже аппетитные, я вам скажу. Ннн-да…
— Терзаешься? — ехидно полюбопытствовал я и назидательно продекламировал:
Читать бесплатно другие книги:
