Кровник Пучков Лев
— А ты так шустро побежал открывать, я подумал, значит, знаешь код, — хладнокровно пошутил горец, доставая из кармана сигареты. — А ты, оказывается, не знаешь… Один, два, три на каждом замке. Не сердись, дорогой, все нормально…
Нечленораздельно ругнувшись, русый быстро накрутил код, открыл «дипломат», и они совместно с брюнетом принялись пересчитывать деньги, выборочно проверяя некоторые купюры детектором.
— Почему недоволен белобрысый? — негромко поинтересовался на чеченском Хафиз. — Почему мы не отдали все деньги?
— Сэкономили, — лаконично ответил седой, хмуро глядя в сторону зарослей ивняка, в некоторых местах подбиравшихся почти вплотную к пологому берегу Терека. — Показалось, что ли… Ну-ка посмотри-ка туда, ничего там не шевелится?
— Что там может шевелиться? — беспечно откликнулся Хафиз. — Проверяли же перед приездом этих, все кусты облазили. Нету там никого.
— Кажется мне, что там кто-то сидит, — пробормотал седой, делая глубокую затяжку и тугой струёй выпуская дым через ноздри. — И как раз в том месте, где казаки обычно своих дозорных выставляют…
— Ты, наверно, плохо спал, — легкомысленно заметил Хафиз. — Сам же сказал, эти договорились с казаками, чтобы сегодня никого здесь не было. Ты лучше скажи, почему белобрысый недоволен? До стрельбы дело не дойдет?
— Если ты краем уха слушал наш разговор, то понял, наверно, что они хотели продать нам секрет, — сообщил седой, пыхнув дымком и неодобрительно покачав головой. — А мы не покупаем…
— А зря, — неодобрительно заметил Хафиз. — Если бы я был старшим, обязательно поторговался бы с ними. Обязательно! Аслан обязательно спросит, почему мы не привезли ему информацию об организаторе… Что, много просят?
— Это не важно, сколько они просят, — снисходительно бросил седой. — Я сразу назвал несколько имен, и на одном из них оба этих индюка сыграли лицом. Одновременно. И сразу ясно стало, что они имели в виду. А раз ясно, зачем деньги тратить? Кроме того, теперь у нас есть Иван, — седой обернулся к джипу и ткнул сигаретой в мою сторону. — Он нам все расскажет. Нет, это не тот секрет, про который я думал…
— Все в норме! — возбужденно сообщил кабинетный брюнет, разгибаясь от «дипломата» с баксами и отряхивая коленки. — Тики-тики.
— Не понял… — вопросительно обернулся седой к пулеметчику. — Как он сказал?
— Все на месте, — бормотнул Хафиз и опять поинтересовался о насущном:
— Стрельба будет?
— Будет, — успокоил его седой. — Обязательно будет. Смотри внимательно…
— Ну, потопали мы, пожалуй, — закрывая «дипломат», сообщил русый кабинетный и, не удержавшись, едко попенял седому:
— А натянул ты нас, Гасан! Ой натянул? Хитрый ты, как сто китайцев!
— Зачем натянул? — неискренне возмутился седой. — Ты что, дорогой, — щкур, чтобы я тебя натягивал? Зачем сам себя обижаешь?
— Хлопчика взял, — русый кивнул на джип. — Значит, узнаешь все, что тебе нужно. Бесплатно. Хитрый, как сто китайцев.
— Месяц, — напомнил Гасан, оставив без внимания замечание оппонента. — Найдете за месяц остальных, три «лимона» ваши. Как договаривались. До свидания, дорогой, — не болей.
— Шибко не радуйся, — угрюмо пробурчал русый. — Земля имеет форму чемодана, так что…
И, не договорив, неторопливо направился к своим машинам. Брюнет не замедлил к нему присоединиться, засеменил рядышком, как толстый плохиш переросток, втянув голову в плечи и часто оборачиваясь назад.
— По местам! — негромко скомандовал Гасан, выбрасывая сигарету и присаживаясь на корточки у джипа.
Четверо оружных абреков, до сего момента пребывавших в праздном ожидании, бесшумными тенями сорвались с места и в мгновение ока рассредоточились по обе стороны от джипа с интервалом восемь-десять метров. И сели на корточки, поставив оружие торчком меж колен. В таком положении, нетипичном для равнинного жителя, горцы могут находиться по несколько часов кряду.
— Ну вы, блин, даете! — с некоторым запозданием отреагировал кабинетный русый, так и не успевший дойти до своей колонны. — Вы что ж это, совсем за козлов нас держите?! Или мои гарантии безопасности для вас, пустой звук?
— Иди, дорогой, иди! — помахал рукой Гасан. — Парни размяться решили, вот и все. Тебе какая разница, как они сидят? Денег от этого меньше не стало!
— Вот же уроды, а! — не пытаясь замаскировать досаду, печально воскликнул русый, плюя вторично на землю и быстро преодолевая последние несколько метров до машин. Брюнет неотступно следовал за ним жирной тенью, крутя башкой на сто восемьдесят градусов и нервно тиская ручонками бесполезный в этой местности сотовый телефон.
С ходу загрузившись в «уазик», кабинетные захлопнули двери и перестали быть доступными для визуального контроля с моей стороны. Между тем камуфляжные хлопцы, разгуливавшие между «уазиком» и «рафиком» «Скорой помощи», не проявили даже намека на поползновение к скорому отъезду: они лишь переместились за машины, продолжая контролировать действия противной стороны.
Из «уазика» вылез водила, разложил на земле инструментарий, лениво откинул капот и, прислонив автомат к бамперу, принялся ковыряться в двигателе, показательно корча недовольные гримасы и громко ругаясь вслух. Типа проблемы с двигуном. Типа вот не вовремя, зараза! Типа недоволен страшно. Ага…
— Ва! Нет, ты посмотри, э, какие шакалы… — тревожно пробормотал Хафиз. — Что за люди, э! Взяли деньги, езжайте с миром. Чего еще надо?
— Они сыграли лицом, когда я в числе прочих назвал Ахсалтакова, — невозмутимо сообщил Гасан, попыхивая сигаретой. — И поняли, что я догадался. Теперь злоба точит их сердца: они рассчитывали, что мы купим у них эту тайну. Совсем дурные! Зачем нам тайна, если есть свидетель?
— Иван стекло опустил, слушает, — предостерег старшего Хафиз, поворачивая голову в мою сторону и силясь рассмотреть меня через тонированное стекло джипа. — Он понимает по-нашему… Может, не стоит пока об этом?
— Пусть понимает, — не согласился Гасан. — У нас от него секретов нет. А ну, Иван, скажи, это Ахсалтаков вас нанял? — Гасан приподнялся и заглянул через щель в салон, пытливо всматриваясь в мое лицо.
— Да, это Зелимхан, — не счел нужным отпираться я и тут же пожаловался:
— И кинул нас на два миллиона баксов.
— Молодец, — похвалил Гасан, опять присаживаясь у машины. — Кидать он у нас мастер, что и говорить! Да, тебя шура допрашивать будет… Ты все расскажешь про это? Подробности, детали, как, что… А?
— Так этот прендергаст на вас работает? — деланно удивился я, переходя на русский. — Ну, это вы напрасно. Зря вы с ним связались! Хлебнете вы с ним, я вам обещаю!
— Кто работает? — Гасан опять привстал, заглянув через щель. — С кем хлебнем?
— Да с Шурой с этим, с кем же еще! — я попытался выдать слабое подобие улыбки. — Видал я пару раз, как он дергается на сцене да кричит надрывно, оторва еще тот…
— Он издевается над нами. Или они не правильно его кололи, — озабоченно нахмурился Гасан, обращаясь к пулеметчику. — Плохие специалисты, рецептуру не соблюдали. Или наоборот, специально. Чтобы дураком сделать. Чтобы ничего хорошего не смог рассказать. Надо будет сразу к Али завезти, пусть посмотрит.
— Это какой Али? — подозрительно поинтересовался я. — Это, случаем, не доктор из Хакан-Юртовского дурдома?
— Тебе какая разница? — досадливо воскликнул Гасан. — Ты что, всех врачей в Чечне знаешь?
— Всех не знаю, — не стал преувеличивать я. — Но вот этого, из Хаканского дурдома, лично застрелил. Пару лет назад. За некорректное поведение. Вот я и подумал, а как же вы можете меня к нему завезти, ежели он в расходе?
Тут может быть одно из двух: или я его некачественно пристрелил и он жив остался, или он давно разложился, а вы ведете речь совсем о другом Али. Если имеет место второй вариант, тогда я прошу прощения за то, что встрял в вашу беседу и вверг вас в сомнения. Ну а если все же присутствует первый вариант, я страшно огорчен, обычно я работаю качественно и рекламаций такого рода пока что не поступало.
Горцы озадаченно переглянулись. Гасан почесал затылок и растерянно пожал плечами. Хафиз покрутил головой и после минутного раздумья высказал предположение:
— А по-моему, все нормально. По-моему, у них артист такой есть, Шура. Песни поет. Противный, на мокрого ишака похож. А в Хакане я лет шесть назад работал пару недель, мы на нефтебазе компрессоры устанавливали. Действительно, дурдом там есть, и главврача звали Али. Но это давно было…
— Разве бывают такие имена? — усомнился Гасан. — Шура? Чтобы так человека называли? Нет, не может быть. Наверно, ты ослышался. Таких имен не бывает.
— У них все бывает, — Хафиз кивнул в мою сторону и пренебрежительно хмыкнул. — У них каждый третий ребенок рождается дебилом. Это не я придумал, это американские врачи такую статистику подсчитали. Каждый третий, ты только представь! Нация дебилов. А на их правительство посмотри, старые, больные все. Скоро у них нормальных совсем не останется.
— Ты имел в виду артиста? — поинтересовался Гасан, изучающе рассматривая меня. — Это имя такое, Шура?
— Точно, имел, — согласился я. — Есть такое имечко. Что поделать, если разные понятия у нас именуются одинаково. У нас, певун, у вас, орган госуправления. Но по сути, как мне кажется, они одинаковы. Клоуны…
— Ну, слава Аллаху! — облегченно пробормотал Гасан, не дослушав мою сентенцию и вновь проявляя заботу. — Ты давай приляг, отдохни немного. Тебе, наверно, тяжело сидеть. Береги себя, Иван, — ты нам нужен.
— Шутит, значит, — констатировал Хафиз после того, как Гасан оставил меня в покое и в очередной раз присел на корточки у машины. — Это хорошо, значит, не сдурел окончательно. Хотя знает, что приговорен. Настоящий воин, уважаю таких. Если меня русские в плен поймают и на расстрел поведут, я тоже буду так себя вести: шутить и прикалываться. И умру гордо, смеясь над ними! Пусть эти трусливые овцы видят, как гордо умирает горный волк!
— Чтоб тебя ишак за язык укусил! — сердито буркнул Гасан. — Зачем тебе в плен? Ты лучше ходи все время грустный, но живи. В нашем роду и без того каждый второй мужчина убит…
Некоторое время горцы молчали, наблюдая за супостатами. Порывы ветра настырно вторгались в уютную тишину салона через щель и заставляли меня зябко ежиться, но я не торопился нажимать на кнопку подъемника. И не воспользовался советом Гасана прилечь на сиденье. Драма, которая разыгрывалась снаружи, стоила того, чтобы на нее посмотреть, даже если ты заочно списан со счетов и пребываешь в роли стороннего наблюдателя. Списан так списан, чего теперь переживать?
Если верить седому Гасану, в расход меня выведут не ранее чем через месяц. Месяц. Целых тридцать дней. За это время я приду в себя, поправлюсь и чего-нибудь придумаю. Я много где сиживал в свое время и не по своей воле, и отовсюду, прошу заметить, рано или поздно уматывал.
А чем данный эпизод моей жизни хуже остальных? Ничем: опять я в руках врагов и вновь эти враги хотят меня в конечном итоге перевести на положение трупа. Ну и флаг им в руки, пусть дерзают. А пока есть вещи поинтереснее. В настоящий момент меня более всего занимает, каким образом обе стороны будут выпутываться из ситуации, в которую они совершенно добровольно себя загнали.
Итак, супостаты убираться восвояси не собирались. Водила изображал вялотекущую деятельность у поднятого капота «уазика», разноволосые кабинетные засели в салоне, не желая подавать признаков жизни, бойцы камуфляжные перемещались за машинами, постукивая себя по плечам, чтобы согреться, и халатно поглядывая в нашу сторону, пристально не следили за каждым движением, полагая, видимо, что абреки вряд ли первыми вломятся в агрессию.
Супостаты ждали. Ждали, когда горцы подбросят им шанс и добровольно совершат глупость. Сделка завершена, можно плотоядно потереть ладони и везти милого чеченскому сердцу киллера (вашего покорного слугу то бишь) домой.
Но для того, чтобы везти, сами понимаете, необходимо сесть в машину, без этого никак. А в машину нельзя. Машина, братская могила. Тут не нужно быть стратегом, чтобы мгновенно произвести элементарные расчеты и сделать вывод. Расстояние до супостатов немногим более двадцати метров. В настоящий момент абреки представляют собой отделение в обороне: четыре автомата и пулемет, рассредоточенные по фронту до пятидесяти метров.
Все, опытные боевики, прошедшие суровую школу войны. Попробуйте наступать на такое отделение, не имея трехкратного численного перевеса и такой же кратности превалирования в огневой мощи, я на вас посмотрю. Можете не пробовать, а просто поверить мне на слово, ничего хорошего из этого бестолкового занятия не выйдет.
А если запихать это опытное отделение в машину да начать движение, чтобы нельзя было в мгновение ока спешиться и рассыпаться по рубежу, тогда совсем другое дело. Почти в упор, сосредоточенным, да с восьми стволов, кабинетные наверняка не замедлят поучаствовать… И пластины бронированные в дверях не помогут, у трех камуфляжных хлопцев из кабинетной бригады за спинами пришпандорены «мухи».
А уехать под прикрытием четырех стволов тоже не получается: забравшись на бугор, придется встать, чтобы подобрать эти стволы, а потом пару километров перемещаться над обрывом вдоль Терека, являя собой великолепную мишень для гранатометчиков, коль скоро те пожелают двигаться параллельным курсом с казачьей стороны. Так что нельзя пока в машину. Необходимо во что бы то ни стало дождаться, когда «продавцы» плюнут на все и уберутся восвояси…
— Если он на шуре все расскажет… — донесся снаружи продрогший голос Гасана. — Представляешь, что будет?! Ой-е-е… Зелимхан сейчас в большой силе. Такой вес имеет! Его два отряда, считай, третья часть всей национальной гвардии…
— Да, это уж точно, — поддержал пулеметчик Хафиз, потирая озябшие руки и ерзая локтями по полированному капоту джипа. — Этот зверь большой и сильный, придется нам с ним повозиться…
Сейчас бы шулюмчика горячего похлебать да стакан водки… Что за люди, э?! Сидят, индюки, не хотят уезжать! Понятно все, ничего им тут не обломится! Чего сидят, больной собаки дети? Ух, шакалы…
Ветер дул, время шло. Пауза с отъездом уже давно перешла всякие нормы приличия и как-то самопроизвольно трансформировалась в состояние напряженного предбоевого ожидания. Водиле уазному прискучило ковыряться в моторе, изображая фиктивное устранение неполадки, он захлопнул капот, подхватил автомат и совместно с камуфляжными хлопцами принялся активно перемещаться за машинами, грелся.
Теперь можно было с уверенностью сказать, что кабинетная команда также является заложником ситуации. Даже если отказаться от неприличной затеи перебить горцев и завладеть недоданным за информацию «лимоном», то убираться первыми с поля переговорного «продавцам» теперь нельзя. Кто поручится, что абреки не захотят сотворить с ними то же самое и вернуть отданный за меня миллион? А никто! И те и те, волки, промышляют в ЗОНЕ не первый год, судя по всему.
Диспозиция примерно паритетная, так что остается одно: ждать. И как долго, позвольте спросить? Мне в принципе без разницы, я в Мехино шибко не тороплюсь. А парням снаружи каково? Абреки вон уже синие, от неподвижного сидения скоро в статуи превратятся. Да и камуфляжные хлопцы тоже продрогли. Зря они так, здоровье беречь надобно…
— Это война, — отмороженным голосом проскрипел Гасан. — Крови будет по колено…
— Точно, — подхватил Хафиз. — Как бы нам не пожалеть, что мы не отдали им все деньги. Не отпустят они нас просто так. За эти паршивые деньги они нас на куски порежут…
— Да я не про это! — с некоторым раздражением воскликнул Гасан. — При чем здесь мы и то, что происходит сейчас? Я имею в виду Ахсалтакова. Как только Иван выступит на шуре, нашему роду, хочешь не хочешь, придется воевать с Ахсалтаковым. Ты представляешь, что это будет? Это будет гражданская война, до последнего кровника… Если честно, я уже жалею, что мы согласились выкупить Ивана. И, думаю, Аслан тоже пожалеет, он очень умный, Аслан… Иван! У тебя семья есть?
Сильно покрасневшее от холода лицо Гасана вновь возникло в щели между дверью и верхним срезом стекла. Горящие глаза с надеждой смотрели на меня.
— Я сирота, — не стал я обнадеживать хорошего человека. — Близких и друзей не имею, поскольку с детства страдаю явно выраженной пиплофобией. Так что давить на меня вы не можете, увы.
— Я так и думал, — констатировал Гасан, вновь исчезая из поля моего зрения. — Он ненормальный, сам сказал. Такие волки семьи иметь не могут. Они всю свою короткую жизнь бегут сломя голову и грызут всех, кто попадается на пути. Вообще удивительно, что его поймали живым…
— Мы можем до шуры его не довезти, — высказал предположение Хафиз. — В Мехино привезем, покажем Аслану. Потом народ соберем и расстреляем Ивана на площади. Нормально? А потом наймем специалистов из славян, чтобы по-тихому убрали Ахсалтакова. Зачем скандал разводить? Адаты, конечно, адатами, но если подумать, сколько крови прольется, если этот волк заговорит…
— А он обязательно заговорит, — как о чем-то решенном заявил Гасан. — На площади! Хм… На площади народ обязательно спросит, кто послал. Кто нанял. Кто организовал. И что ему мешает сказать правду? А если он скажет…
Это мы с тобой такие умные, поправ гордость, думаем о том, как сохранить мужчин рода и не допустить кровопролитной войны. А когда народ об этом узнает, остановить его будет невозможно. Ты же знаешь, какие наши старейшины, умрут, но не переступят через законы.
— Тогда попросим сказать, что его спецслужбы направили, — легкомысленно предложил Хафиз. — Пообещаем ему что-нибудь…
— Ты что, совсем больной? — взвился Гасан. — Как ты заставишь его сказать неправду? Пообещаем! Ты что, с коня упал? Ему все равно умирать! Он скажет все, что захочет! И ничто не помешает ему сделать это. Так я говорю, Иван?
— Я очень рад, что попал в руки такого мудрого человека, — сообщил я, чуть напрягая голос. — Ты все знаешь, Гасан. Ты все предугадал, ты очень умный. Но вот идея Хафиза нанять славян для устранения Ахсалтакова мне очень даже понравилась. Хорошая задумка! Стратегически очень правильная. Нанять славян, это что-то… Наймите меня, я недорого возьму и обещаю добросовестно поработать.
— Он издевается над нами, — пришел к выводу Гасан, но после некоторого раздумья добавил:
— Вообще, конечно, если бы не надо было его расстреливать, можно было бы подумать над этим предложением. Представляешь: Зелимхан нанял его, чтобы он убил людей нашего тейпа, а мы наймем его, чтобы он убил Зелимхана. Представляешь?!
Пулеметчик издал какой-то хрюкающий звук, отдаленно похожий на скверную имитацию жизнерадостного смеха, и завершил высказывание старшего:
— А в последний момент, перед тем, как перерезать глотку Зелимхану, Иван скажет ему: «Привет тебе, уважаемый, от Асланбековых!!! Хэч!!!» Ха! Нормально? Вот было бы интересно!
Соратники совместно похихикали, и я порадовался вместе с ними. Картина, нарисованная Хафизом, вполне соответствовала моим представлениям о предполагаемом финале жизнедеятельности господина Ахсалтакова. Умереть от руки некогда нанятого тобой и впоследствии обманутого ликвидатора, в этом есть нечто символическое. Нечто знаковое. Типа каждому воздается по заслугам его.
Это мне нравится. Молодцы, ребята. С чувством юмора у них все в порядке, зря говорят, что большинство горцев, угрюмые злобные личности. Это совсем необъективно: когда они обсуждают способы умерщвления своих врагов, лица их суровые лучатся дружелюбным восторгом.
— Эй, Гасан! — крикнул кабинетный русый, приоткрыв дверь «уазика» и выглядывая наружу. — Чего на ветру торчишь? Езжай домой, жена ждет! Или иди к нам, водочки хряпнем. Давай иди, у нас и закусь имеется! А то простынешь, на холоде сидючи!
Помахав приветственно рукой, Гасан не счел нужным отвечать на предложение русого и негромко выругался сквозь зубы:
— Вот шакал! Совсем обнаглел, сын осла. Он издевается над нами!
Кабинетный русый, поглазев с минуту в нашу сторону, зафиксировал отсутствие какой-либо реакции, пожал плечами и опять захлопнул дверь «уазика».
Да, если у них там водка и закусь, ждать они могут долго. А если много водки и закуси, тогда Гасан подхватит воспаление легких, из абреков он одет легче всех. Но если у кабинетных водки много, а закуси мало, то на определенном этапе потребления первой они обязательно войдут в кураж и начнут делать глупости, как и положено нормальным индивидам славянской расы. Так что…
— Мы можем не довезти его до Мехино, — вкрадчиво предложил Хафиз после продолжительной паузы. — Как ты думаешь, Гасан? Тебе такая мысль в голову не приходила?
— Ну-ка расскажи? — заинтересовался Гасан, вставая из положения полуприседа и резко размахивая руками, решил погреться.
— Мы можем перестрелять этих, — Хафиз кивнул в сторону супостатской колонны. — Застрелить Ивана. Забрать свои деньги. И потом поехать к Аслану, рассказать, что русские напали на нас, хотели отбить Ивана. А труп Ивана привезем Аслану. Аслан умный, он все поймет.
Потом ты ему с глазу на глаз расскажешь про Зелимхана, и Аслан поймет нас еще больше. Труп Ивана мы положим в центре Мехино, пусть люди смотрят. Нормально?
Гасан даже махать руками перестал. Некоторое время переваривал бредовое предложение пулеметчика, затем хмыкнул:
— А что? Хорошо придумал. Вот так было бы лучше всего. Так было бы просто прекрасно… Но смотри, они не собираются уезжать. Они нас ждут. А начинать прямо сейчас, один шайтан знает, чем это все закончится. Смотри, они за машинами ходят. Если бы у нас было пять пулеметов, тогда ясно, можно было бы разнести их в клочья. Но у нас только один пулемет. Расстояние до них совсем маленькое. Сразу всех не убьем, успеют изготовиться, отвечать будут, а с такого расстояния… Представляешь? Да что я тебе рассказываю, сам все прекрасно видишь!
— Вижу, — согласился пулеметчик. — Но если все же попробовать? Смотри, они не готовы. Ходят, в нашу сторону почти не смотрят. Главные в «уазике» сидят, я их одной очередью из пулемета… Если цели разобрать, да одновременно начать, может получиться! Как думаешь, Иван, — получится?
«Совсем плохой, — подумал я, не торопясь с ответом, — лихорадочно соображал, что бы такое предпринять, дабы сорвать внезапно рожденную пулеметчиком продуктивную идею. Зря я вас похвалил, с чувством юмора у вас проблемы. Собираетесь человека прямо сейчас вывести в расход и спрашиваете у него, как ему нравится этот план…»
— Иван! — чуть громче позвал Хафиз. — Ты что, замерз? Я, кажется, спросил, как тебе моя идея.
— Зачем спрашиваешь? — не одобрил Гасан. — Как ему может нравится твоя идея, если ты собираешься убить его?
— Дрянь идея, — подхватил я, переходя на русский, моих познаний в чеченском на лаконичное и вместе с тем красноречивое пояснение дрянности Хафизовой идеи явно не хватало. — Хуже идеи за последние пять лет я не видывал. И вовсе не потому, что я, будучи жертвой, субъективно отрицаю сам факт моего предполагаемого умерщвления, дорогие мои. Вовсе не поэтому. Мне, в отличие от вас, прекрасно известно, чем эта дурацкая затея закончится.
— Почему тебе известно? — тревожно поинтересовался Гасан, вновь прилипая лицом к щели в окне. — Мы чего-то не знаем?
— Вы не знаете, что в «Скорой помощи» сидят еще два гаврика, — как можно безразличнее выдал я. — Пулеметный расчет. Сюрприз. Сидят и смотрят на вас. С наружной стороны стекла закрашены, поэтому не видно. А изнутри обзор прекрасный, мало того, там специально оборудованная турель для «ДШК».[61] Вот так. Номер первый, пулеметчик «ДШК», номер второй, боец с «ПК»[62]. Итого, два ствола. Теперь понятно, что я имел в виду, когда сказал, что идея, дрянь?
— Он издевается над нами, — неуверенно пробормотал Гасан. — Не думаю, чтобы там действительно…
— Не веришь, сгоняй посмотри, — напористо посоветовал я. — Заодно можешь пощупать борта у «рафика», изнутри. Там титановыми пластинами выложено, ваш «ПК» в упор будет долбить, не пробьет, уж я-то в таких вещах понимаю. Вы что, не обратили внимание, как тяжело «рафик» ехал? Если не обратили, весьма странно. Опытный воин должен был сразу заметить, что такая легкая машина прогибает рессоры совсем не в соответствии со своими техническими данными. Или вы просто ожирели от долгой мирной жизни, я не знаю…
— «ДШК», — со знанием дела протянул Гасан, неотрывно глядя в сторону «рафика». — Да, «ДШК», это сильно. Это все меняет. Это…
— Давай, я схожу посмотрю, — предложил сомневающийся Хафиз, отрываясь от своего пулемета и делая шаг в сторону. — Что-то не верится мне, что там у них действительно…
— На место!!! — всхлипнул Гасан, встревоженно округляя глаза и тыкая пальцем в капот джипа. — Ты что, совсем сдурел? На место!
— Да я только хотел посмотреть… — недовольно пробурчал Хафиз, возвращаясь в исходное положение и без дополнительной команды переводя ствол «ПКМС» на «рафик». — Подумаешь, «ДШК»… Я, кстати, предлагал еще пулемет с собой взять, ты сказал, что обойдемся и так.
— Они могут первыми начать, не дожидаясь, когда мы сядем и поедем, — оценил внезапное изменение обстановки Гасан. — В любой момент могут. Хафиз, смотри за «рафиком», глаз не спускай! Это, цель номер один. Не прозевай.
— Если захотят стрелять, будут стекла бить, — со знанием дела сообщил Хафиз. — Два пулемета, два сильных удара молотком. Я успею. Как только начнут бить, влеплю полкоробки по «Скорой».
— Бить не будут, — счел нужным подыграть я. — Стекла съемные, на защелках, открываются внутрь, бесшумно. Две секунды, и готово.
— Плохо, — помрачнел Гасан. — Бесшумно, плохо. Можем прозевать.
— Я буду смотреть, — пообещал Хафиз. — Не прозеваю…
В напряженном молчании пролетели несколько минут. Гасан прошелся вокруг джипа, сделал сидящим в цепи боевикам какие-то условные знаки, затем возвратился на место и, не таясь, вытащил из багажника джипа автомат. Противная сторона на прибавление ствола в горском стане не реагировала никак.
— Полчаса уже торчим, — решил я разрядить обстановку. — Неприлично. Они никогда не уедут, жить здесь будут.
— Двадцать три минуты, — поправил меня Гасан, зачем-то оборачиваясь в сторону зарослей ивняка, вплотную примыкавших к пологому берегу Терека. — Но им неудобно, лица не показывают, в «уазике» сидят. Мне бы, например, тоже неудобно было. Это все равно что продать человеку что-то, а потом идти за ним по базару, показывать нож и намекать, что в любой момент можешь забрать все деньги, которые у него остались… Кстати, Хафиз, — у тебя глаза помоложе, посмотри, там ничего не шевелится?
— Ты сказал мне неотрывно за «рафиком» смотреть, — резонно возразил не утративший чувства юмора пулеметчик. — Я одним глазом туда, другим сюда смотреть не могу, глаза не разбегаются. Нет, ты точно плохо спал! Все тебе мерещится! Кстати, я придумал, что Ивану пообещать, чтобы он шуре рассказал, что его спецслужбы направили. Мы ему…
Чего они мне, я так и не услышал. Гасан вдруг замер на месте как вкопанный и, уставясь куда-то вдаль, издал протяжный горловой звук, могущий означать все, что угодно. И открыл рот.
— Ва-а-а… — растерянно протянул Хафиз, глядя в противоположную сторону, как раз туда, где совсем недавно Гасан предполагал наличие гипотетических соглядатаев, в заросли ивняка у излучины реки.
Я проследил взглядом в том направлении, куда смотрел Гасан. Из-за поворота лесной дороги, по которой кабинетные привезли меня к месту обмена, метрах в стапятидесяти от нас, неторопливо выкатили два грузовых тентованных «уазика». Выкатили, развернулись к не желавшим разъезжаться участникам сделки задницей и встали с интервалом в десять метров друг от друга, явив моему взору те самые лживо обещанные мною горцам «ДШК», укрепленные на станках в кузовах. В дополнение к тяжелым пулеметам откуда-то подскочили десятка два мужиков в фуфайках, грамотно попадали за деревьями и ощетинились стволами в нашу сторону.
Переведя взор в противоположный сектор, потенциальную опасность которого так не оценил в свое время Хафиз, я обнаружил, что чутье не обмануло седого горского воина. Метрах в пятидесяти от нас, у излучины реки, из зарослей ивняка торчали с десяток голов, усугубленных какими-то огнестрельными железяками. Очень мило! Нас взяли в огневые клещи, да так ловко, что даже видавшие виды чеченские боевики и глазом моргнуть не успели. Молодцы! А кто?
— Казаки… — прохрипел наконец Гасан, вскидывая автомат к плечу и присаживаясь у джипа на колено. — Я говорил! Я…
— А ну всем лечь, бля! — развязно заорал от поворота противный мегафонный глас. — Руки на голову, бля! Оружие перед собой, нах! На два метра, нах!!! Считаю до пяти, бля!!! Потом открываю огонь, нах!!! Раз, нах! Два, нах!..
— Та-та-та! — экономно выдал автомат Гасана, клюя коротким носом малиновой трассы пространство между казачьими «уазиками», в котором подпрыгивала от нетерпения фигурка в бекеше, отягощенная мегафоном. Фигурка мгновенно пропала, но насовсем не умерла, а в отместку завопила хриплым мегабасом:
— Мочи, бля!!! Долби, нах!!!
И словно всем была дана команда: доселе напряженно застывшие на своих рубежах участники событий стряхнули ожидательный морок и разом свалились в жуткую круговерть страшного в своей стремительности и беспощадности ближнего боя.
Четверо горских бойцов, разом поменяв сектора прицеливания, влупили длиннющими очередями по казачьим «тачанкам», те с секундным запозданием ответили размеренным рокотом пулеметов, вокруг джипа тотчас же вздыбились фонтанчики каменистого крошева. Фантастически уравновешенный пулеметчик Хафиз глазом не моргнул: продолжал «пасти» свой гипотетически опасный «рафик», колюче прищурив правый глаз и словно превратившись в негармоничный кусок капота импортного внедорожника. Повинуясь основному инстинкту, я напряг свое слабосильное тельце и начал заваливаться с сиденья вниз, на пол, под защиту обещанных Гасаном спасительных бронепластин.
По объективным причинам процесс заваливания затянулся, что позволило мне напоследок зацепить ускользающим взором следующий эпизод кровавой бойни: упавшие наземь бойцы «продавцов» вдруг развернули стволы в нашу сторону и в упор лупанули!
— Ар-р-р-р!!! — зверино оскалившись, зарычал Хафиз, разнося в клочья «рафик» «продавцов» и хороня кинжальным огнем все живое, что за ними скрывалось.
Дальнейшее лицезрение этого взаимоубойства мне было недоступно: тяжелая голова таки перевесила туловище, и я рухнул меж сидений на пол. Пластины в дверях действительно присутствовали: снаружи как будто какой-то разбуянившийся пьяный слесарь лупцевал по джипу киянкой. Стекла моментально расползлись паутиной трещин, а затем и вовсе разложились на фрагменты, обвиснув внутрь некрасивой бахромой.
Если бы мог, я попрыгал бы от радости, что основной мишенью джип избрали стрелки кабинетных, а не казачьи пулеметчики, в противном случае внедорожник давным-давно превратился бы в дуршлаг, а вашего покорного слугу можно было бы использовать в качестве фарша на тефтели людоедам. Однако прыгать я не мог, а потому лежал себе смирно, втянув голову в плечи, и терпеливо ждал, когда все это безобразие закончится.
Не в том плане, что прилетит ненароком шальная дура из «ДШК» и разнесет башку вдребезги, а в том, что мужики перестреляют друг друга и останется кто-нибудь в живых, чтобы транспортировать меня куда-нибудь. Если же никто в живых не останется, я просто тихо замерзну здесь…
Вскоре стрельба стихла, время я специально не засекал, как-то не до того было, но мог поспорить, что с начала боестолкновения минуло не более десяти магазинов «АКС». В нормальных временных единицах это объяснить довольно проблематично, а на практике выглядит примерно так: если у вас есть возможность кувыркаться и выписывать кренделя на грунте, вы выпускаете навскидку полмагазина по вспыхивающим в двадцати-сорока метрах от вас смертоносным светлячкам вражьих стволов, пытаясь нащупать их своим свинцом, затем стремительно перекатываетесь по рубежу на пять-шесть шагов, опять жмете на спусковой крючок, вновь перекатываетесь, на ходу изрыгая проклятия, выбрасывая отработанный магазин и вставляя новый, и так до тех пор, пока не израсходуете весь носимый боекомплект (как правило, 8-10 магазинов, больше просто некуда засунуть).
Работать в таких условиях короткими очередями категорически возбраняется, это не то чтобы малоэффективно, а просто опасно для жизни, поскольку подавить инициативу вражьего стрелка можно лишь плотным и регулярным огнем. А для тех военных, что носят погоны, но о войне лишь читали в книгах, поясняю: не нужно скептически хмурить брови, припоминая табличные нормативы учебных стрельб с расходом боеприпасов, не превышающим тридцати патронов на всю накрытую мишенную обстановку. Это таким образом толстые дяди с большими лампасами над нами пошутили: не из злого умысла, а по простоте душевной и отчасти в целях экономии.
Так что не верьте, когда ловкие репортеры взахлеб рассказывают вам о получасовом встречном бое между двумя внезапно напоровшимися друг на друга рейдовыми группами. Восемь-десять магазинов, вот реальный временной лимит такой скоротечной баталии. Как только данный лимит исчерпан, те, кто остался без патронов, автоматически переходят в разряд «безвозвратные потери»…
Итак, снаружи никто более не стрелял. Через разбитые стекла в салон назойливо врывались запахи и шумы отзвучавшей баталии. Несло порохом, гарью, кислятиной, какой-то нездоровой поджаркой. Кто-то предсмертно скулил, хрипя на вдохе надсадно, совсем рядом, у джипа, может, даже Хафиз-пулеметчик или седой воин Гасан.
Взбудораженный гомон людской толчеи доносился со стороны кабинетной колонны, кто-то надсадно орал матом, всхлипывая от боли и выплевывая в спешке звонкие согласные.
В правом заднем оконном проеме возникла сильно небритая личина в лохматой овечьей папахе, вытаращилась на меня и безразмерно удивилась:
— Мотри, бля, живой! Ну ни хуя себе! А как эти долбили по машине! А он, живой! Не, ты погляди!
Затем небритая личина посмотрела озабоченно куда-то вбок и свела на переносице густые брови:
— У, чамора! Живучий, гада. Петро! Петро-о!
— Ну чаво?! — ответствовал со стороны реки недовольный голос.
— Чаво-чаво! — передразнил небритый. — Поди пулеметчика добей. Мучается скотинка, мотри, бочину разворотило.
— А сам чаво? — возмутился недовольный. — Патронов нема?
— А кто седня дежурный?! — коварно напомнил небритый. — Леняешь? Мотри, батьке доложу! Поди добей, не по-христьянски так.
— От бля… — досадливо буркнул приближающийся недовольный. — Как говно черпать, Петро. Как чечена добивать, Петро. А всего-то работы, пальцем шевельнуть. На!
Сочно шлепнул винтовочный выстрел. Предсмертный хрип оборвался на половине такта. Небритый поморщился и, плотоядно крякнув, похвалил:
— Ну, казак! Казак. Поди подмогни хлопчика вытягнуть.
Дверь распахнулась, меня в четыре руки вытянули наружу.
— Ранен? — озабоченно поинтересовался небритый, вертя меня в разные стороны и тщательно осматривая.
— Вроде нет, — напрягая голос, ответил я.
— А чаво не шеволисся тады? — подозрительно уставился на меня Петро, белобрысый, белобровый веснушчатый малый лет двадцати, с красным лицом, пораженным полным отсутствием какого-либо намека на интеллект. — Косишь?
— Наркотой ширяли, — по-простому пояснил я. — Двигаться не могу, совсем. Вот-вот умру.
— Чаморы! — резюмировал небритый, нагибаясь и подхватывая меня под коленки. — Петро, хватай под мышки, понесли к батьке.
В процессе перемещения к расстрелянной колонне кабинетных я получил возможность наспех рассмотреть детали, которые не мог наблюдать, находясь в джипе. Ну, сами понимаете, трупы имели место. Горская бригада недвижными бугорками легла на своем огневом рубеже: последнего оставшегося в живых, пулеметчика Хафиза, несколько секунд назад рассчитал белобровый Петро.
У казачьих «уазиков» мужик с санитарной сумкой бинтовал троих заголенных по пояс станичников. Судя по витиеватым матюкам и характерной жестикуляции, станичники умирать пока не собирались. А неподалеку от бинтовальщика лежали два недвижных тела, прикрытых зелеными плащ-палатками.
Казаки, рабочие войны, ремесленники, все делают обстоятельно, по-мужицки. Нормальные городские жители после боя метались бы еще с час, унимая эмоции и шарахаясь от свежей крови павших сотоварищей, — вряд ли кому в голову пришла бы конструктивная мысль аккуратно накрыть трупы, дабы не смущали оставшихся в живых.
В стане кабинетных потери были значительно тяжелее: из восьми приехавших на сделку в живых остались лишь трое, оба кабинетных и водила «уазика», причем все имели ранения различной степени тяжести. Горские дровосеки не пожелали отправляться в свой последний поход в гордом одиночестве, срубили на прощание целую рощу равнинных деревьев.
Состояние уазного водилы и кабинетного брюнета оставляло желать лучшего: они оба получили множественные ранения конечностей и на момент нашего приближения даже не предпринимали попыток оказать себе первую помощь, хотя у каждого в руках я еще издалека рассмотрел перевязочные пакеты, которыми их снабдил запасливый русый.
Сам же русый держался молодцом: приложив марлевый тампон к раненому правому предплечью, он хрипло орал на высокого плечистого мужика в бекеше, судя по всему, казачьего атамана. Напористо этак орал, в буквальном смысле буром пер.
— Ну че ты разоряешься, нах! — досадливо воскликнул атаман, хмуро глядя в нашу сторону. — Я ж тебе, нах, объяснил, за ча така херня получилась. Дозорный прискакал, нах, так и так, бля, грит…
— Да хули мне твой дозорный! — бешено взвизгнул русый. — Ты смотри, что ты натворил! Мы с тобой как договаривались? Какого хера ты приперся? Нет, ты посмотри, посмотри на них! Ты мне их обратно вернешь?! А?! Что я их матерям скажу?!
Тут он начал тыкать пальцем раненой руки в сторону трупов своих бойцов, развернулся по оси и увидел меня.
— Aп… — поперхнулся русый, резко замолк и отчего-то начал пятиться назад. Видимо, не ожидал увидеть меня живьем. Видимо, ожидал совсем наоборот. Видимо, приложил к данному процессу определенные усилия: судя по пороховой копоти на руках и лице, ролью стороннего наблюдателя в этом боестолкновении он не ограничился.
— А! Замолк, нах, — удовлетворенно констатировал атаман, потирая ладони широкие и ласково мне подмигивая. — Заглох, бля, пятиться начал, как та рака. Ну, поглядим, нах, что ты нам щас запоешь… А ну, хлопче, кажи батьке, нах, какого рожна ты тута забыл?
— Они меня продали, — сипло выдавил я, громче не получилось, слаб был.
— Не понял, нах! — нахмурился атаман, грузно подскакивая ко мне и подставляя ладонь к уху. — Ты ранен?
— Грит, наркотой кололи, — охотно пояснил небритый. — Грит, сам двигаться не могет, совсем.
— Живодеры, — констатировал атаман. — Ракалы. Ну, какими непонятными вещами вы тута занимались?
— Они меня продали чеченам, — сообщил я. — За миллион долларов. Чего тут непонятного?
— О! — атаман поднял палец вверх и, развернувшись вполоборота к русому, ткнул указующим перстом в грудь державшего меня Петрухи, дежурного киллера.
— А ну, дозорный, нах, кажи батьке, что видал? Для ча станицу в ружье поднял, нах?
— Дык чаво… — засмущался белобровый Петро. — Ну, эта… Парня они привезли, — он ткнул пальцем в сторону благополучно допятившегося к расстрелянной «Скорой» русому.
— А эти бабки дали, — теперь Петро потыкал пальцем в сторону горских недвижных тел. Шмыгнул носом, почесал свободной рукой затылок и несмело резюмировал:
— А ты, батько, сказал как: наши будут выкупать с плену хлопца… Ну, дык я скумекал, не то!
— Значитца, гришь, с плену выкупать… — недобро прищурился атаман. — И чтобы не мешали, значитца… Ага. А я-то, нах, верил тебе, падаль. А ты, оказывается, иуда. Ты, оказывается, своего брата-славянина…
— Я все объясню! — торопливо воскликнул русый. — Ты не понял, тут кое-какие нюансы, сразу все не охватишь! Отойдем, я тебе растолкую…
— Хули тут растолковывать, нах! — с деланной ленцой зевнул атаман. — Все и так ясно. Деньги где?
— Вот, тут, пожалуйста! — заторопился русый, забыв держать раненую руку, захромал к «уазику», выдернул из-под сиденья продырявленный в нескольких местах «дипломат». — Тут много, на всех хватит! Там в их машине еще должны быть, такой же кейс, столько же примерно, ну, я так рассчитываю… — тут он встретился взглядом с атаманом и почему-то осекся.
— Ну и любо, — мирно констатировал атаман, чуть ли не силой выдирая кейс у русого. — Мы люди небогатые, нам деньги всегда пригодятся.
— Так что ж… — неуверенно пробормотал кабинетный. — А мне как же? А что ж, такие жертвы, и все напрасно? Нет, давай как-нибудь…
— Чуб, возьми еще одного, тащите хлопца к машинам, — не желая выслушивать русого, распорядился атаман. — Гомон! Гомон, ну-ка, дуй к ихней иностранной тачке, поищи там саквояж, вот такой же, как этот. Быстро! Петруха, бери наряд, бери этих, — красноречивый жест в сторону кабинетных и уазного водилы, небольшая пауза, и… — И по-быстрому в расход. Не хоронить, иуды. Православные так не делают. Все, делать!
— Ты не понял! — отчаянно закричал русый, пытаясь вырваться из цепких лап тут же приступившего к выполнению задачи Петрухи и невесть откуда взявшихся двух его подручных. — Я тебе все объясню, ты просто не так понял! Руки! Руки убери, сиволапый! На кого руку поднимаешь, сволота?! На полковни…
Бац! Крепкий удар прикладом оборвал вопль раненого. Небритый Чуб и еще один здоровенный хлопец подхватили меня под мышки и поволокли к казачьим «уазикам». Заметив, что посланец извлек из джипа «дипломат», атаман радостно крякнул и пошел за нами следом, словно торопясь покинуть место событий.
А я изо всех сил выворачивал голову назад, почему-то не верилось мне, что этих людей сейчас вот так просто возьмут и расстреляют. Это было не правильно, не вписывалось это в обстановочные рамки! Одно дело, убить плененного и допрошенного врага в рейде, когда оставлять его в живых смертельно опасно для тебя. И совсем другое, расстрелять пленного на своей земле, практически в мирной обстановке, просто из-за того, что он одной с тобой веры и потому, иуда. Не правильно! Этого врага нужно волочь в свой стан, с максимально допустимой выгодой для себя допросить, вытащить кучу информации, а потом уже думать, как с ним поступить…
— Шлеп! Шлеп! Шлеп! — раскатисто защелкали сзади винтовочные выстрелы. Я инстинктивно зажмурился и отвернулся.
— Что, не нравится? — криво ухмыльнулся шедший рядом атаман. — Осуждаешь, поди? А ты не вороти рожу, хлопче. Не вороти… Тут наша земля. Искони мы здесь. И законы у нас свои, уж не взыщи. А знаешь, почему тут наша земля? Потому что живем мы по этим самым своим законам. А жили бы по вашим, человечьим, на этой земле давно бы уже чечен хозяйничал…
Глава 2
— Антон! Анто-он!
О! Как звучит, Антон! Почти Антуан. С этаким леможским прононсом, сильно в нос: «Антуан». А-ха! А голосок-то какой певучий да зазывный! Мадемуазель Жане.
Коко Шанель. Круассаны с апельсиновым соком и кофе, варенный в песочной жаровне. Эротика в розовом мраморе!
Можно подумать, что мы во Франции. И солнце как раз светит так ласково, так нежно, лживо обещая мировое благоденствие минимум на неделю вперед, будоража воображение самовольно вползающим в неоднократно травмированную черепную коробку фантомом бесконечных виноградников с налитыми янтарным золотом бусами грядущих бордо, божоле, шато де, сколько их там…
— Анто-он! Антоша! Черт… Да где ж запропастился этот тунеядец?
Ну вот, последнее совсем напрасно. С неба на землю. А я уж было возомнил себе невесть что. Чуть ли не Сент-Экзюпери. Славный летчик, легендарный романтик. Всю жизнь мечтал стать летчиком и бороздить какие-то там, к известной матери, просторы. Увы мне, увы, я отнюдь не летчик. Я скорее товарищ из летучего отряда. Это я, Антон, прошу любить и жаловать.
Когда пришла пора представляться, я ничтоже сумняшеся назвался атаману своим подлинным именем. Подумал почему-то, что рабочая фамилия Шац может вызвать у моих спасителей отнюдь не самые радужные эмоции. Казаки все же. И вообще, что-то размечтался я сегодня не в тему: виноградники, французели, розовый мрамор…
Видимо, до сих пор препараты мерзкие кабинетноориентированные действуют.
Францией здесь даже отдаленно не пахнет: ежели только я не отстал сильно от жизни за последнюю неделю и станица Литовская Стародубовской губернии не попросила политубежища на исторической родине Бурбоновского тейпа. И прононс тут ни при чем. Татьяна позавчера весь день стирала, вешала белье во дворе, а было сильно студено, вот и подхватила насморк. Сплошная проза.
— Анто-он! Ты где? Ты не упал там где?
Читать бесплатно другие книги:
