Кровник Пучков Лев
— Где?! Где ты их взял?! — замогильным голосом крикнул Зелимхан, именно крикнул, с надрывом, болью, тоской, да с чем угодно, но факт налицо: не понравилось ему дико, что дискеты эти оказались у меня!
Я не стал запираться, честно рассказал, каким образом ко мне попали дискеты. Зелимхан сунул пистолет в кобуру, присел на корточки и, обхватив голову руками, несколько минут раскачивался в таком положении наподобие ваньки-встаньки. Видимо, достал я его.
— Ты иди, Серега, отдыхай, — глухо вымолвил Ахсалтаков, покачавшись вволю и обращаясь к Лосю, переминавшемуся с ноги на ногу у машины. — Ты правильно сделал, что привез Ивана, — молодец.
— Его зовут Олег, — сообщил зачем-то Лось, удаляясь в сторону строений. — Он никогда не был Иваном.
— Для меня он всегда, Иван. — Ахсалтаков распрямился, подошел ко мне поближе и тихо пожаловался:
— Мы в четвертый раз встречаемся, и я опять не могу убить тебя… Первый раз не мог: ты взял в заложники мою семью. Второй раз не мог: ты мне был нужен для работы. Третий раз не мог: ты мог уничтожить мои деньги… Сейчас, дискеты… Это что такое, Иван? Как это называется?
— Это судьба, — неискренне заявил я. — Тебе никогда меня не убить, наверно. А насчет дискет… Я понятия не имею, что на них записано, — там пароль стоит. Но я подозреваю, что они очень дорого стоят. Недаром же за ними столько народу охотится… В общем, я искал тебя, Зелимхан. Специально, чтобы совершить сделку. Но ты очень хорошо прячешься, тебя трудно обнаружить. А теперь, раз такой случай подвернулся, я продаю их тебе. Завтра, в пять вечера, в Стародубовске. Если не завтра, то послезавтра, тоже в пять. В общем, в любой день в пять часов, на протяжении двух недель. В это время там постоянно будет посредник, мой человек, который по описанию узнает тебя. Мы вместе придем в Центральный парк, сядем на скамейку, а посредник, когда убедится, что мы одни, без сопровождения, принесет дискеты. Как тебе?
— Сколько ты хочешь? — вяло поинтересовался Зелимхан.
— Поторгуемся, — я заговорщицки подмигнул ему. — Но сначала я требую освободить меня от гири, высыпать из ботинок подшипники, чекисты напихали, нехорошие люди, и покормить. Сейчас сколько времени?
— Двадцать три тридцать пять, — машинально ответил Зелимхан, бросив взгляд на свои часы, и тотчас же спохватился:
— А зачем тебе время? Тебе что, не все равно?
— Я после полуночи стараюсь не есть, — лживо сообщил я, мгновенно высчитывая время, необходимое полковнику для сбора казачьего резерва: если взять за основу обещанные два часа с момента обнаружения базы, штурм следует ожидать где-то в половине второго. — Стараюсь диету блюсти и вообще, вести правильный образ жизни.
— Бери свою гирю, пошли, — сказал по-чеченски Зелимхан, держа руки скрещенными на груди и внимательно глядя на меня.
Я глазом не моргнул, продолжал осматриваться, словно ничего не понял. Показалось мне почему-то, что совсем не обязательно знать моему давнему врагу о том, что я владею его родным языком.
— Очень хорошо! А вообще я сомневался… — констатировал Зелимхан и отдал распоряжение своим телохранителям:
— Этот человек крайне опасен. Убивать его пока что нельзя, он мне нужен. Вы не будете спать всю ночь, за ним нужно непрерывно наблюдать.
— Я есть хочу, — напомнил я. — Где твое горское гостеприимство?
— Бери свою гирю, пошли, — распорядился Зелимхан. — А что там, говоришь, за подшипники у тебя в ботинках?
Я объяснил. Ахсалтаков хмыкнул и менять ничего не пожелал:
— Пусть так и будет. Тут недалеко идти. Давай, пошли…
Через десять минут мы с грехом пополам преодолели сотню метров до приземистого каменного строения, вплотную прилипшего к противоположному склону котловины. Пока перемещались, я имел возможность поверхностно лицезреть детали окружающего ландшафта и пришел к выводу, что на базе у Зелимхана присутствуют едва ли более полусотни бойцов, судя по числу каменных лачуг, ровным строем расположившихся на дне котловины.
Если полковник с командой подкрадется бесшумно, оседлает верхушки скатов котловины и пустит через тоннель казаков с пулеметами, мои парни с ночными прицелами за несколько минут перещелкают всех, кто в панике повыскакивает из лачуг на открытое место. Если. Ах, это коварное «если»…
Строение прикрывало вход в пещеру, выдолбленную в каменистом склоне котловины. Толстенная металлическая дверь с винтовой задвижкой изнутри, посаженная на монолитную раму, наводила на мысль о том, что Ахсалтаков не склонен доверять свою жизнь таким неустойчивым человечьим качествам, как честность, бдительность и неподкупность, и предпочитает нечто более надежное.
Пещера была довольно просторной и по-своему комфортабельной. Две электрические лампы горели под потолком ярким чистым светом. Откуда-то еле слышно доносился звук работающего генератора. Помещение было перегорожено толстой решеткой, в которой имелась дверь, снабженная амбарным замком. Почти как в палате у кабинетных, где я беспомощно возлежал на кровати живым трупом.
В первой половине находились три топчана, аккуратно застланные одеялами, стол, два стеллажа с предметами обихода, холодильник и телевизор вкупе с видео на фирменной тумбе, сплошь утыканной видеокассетами.
Во второй половине, за решеткой, стоял один топчан и здоровенный сейф. Неплохо, неплохо устроился горный волк, для полевых условий это просто шик-модерн!
Пока один из телохранителей закручивал дверь на тугую задвижку, второй протащил меня за решетку, закрыл дверь на замок, ключи подвесил на пояс и, отойдя к двери, сел на табурет. Через несколько секунд к нему присоединился тот, что боролся с дверью. Оба застыли истуканами и неотрывно пялились на меня, буквально восприняв распоряжение хозяина по поводу не спускать с пленника глаз.
— Хидар, сними с него наручники и дай еды, — распорядился Зелимхан. — Положи оружие, потом иди.
Один из телохранителей сложил свое оружие у двери и подошел к решетке, сняв с пояса ключи. Я подтащил гирю и, пока страж расстегивал наручники через решетку, мельком глянул на его нож, притороченный к голени в специальных ножнах.
Зелимхан сказал, положить оружие, а про нож ничего не сказал. Для горца нож, не оружие, а неотъемлемая часть организма. Они живут с ножом, спят, едят, любят, это, если хотите, как хорошо прижившийся протез, про существование которого со временем забываешь.
Так вот, я смотрел не столько на нож, сколько на застежку ножен. Если изловчиться просунуть руку через решетку и дернуть застежку, нож станет доступным. Но извлечь из ножен его можно только в том случае, если страж будет совсем рядом с решеткой…
Мне отстегнули гирю и просунули через решетку ужин: лаваш с лежавшей на нем горкой жареного холодного мяса и кружку с родниковой водой. Я с удовольствием расшнуровался, высыпал на пол подшипники, никто мне в этом не препятствовал, затем обулся и принялся с аппетитом трапезничать.
Пока я ел, Зелимхан удобно уселся на топчане, над которым висел «АКМС» с присоединенным магазином и «разгрузка» с полными кармашками, и принялся разглагольствовать.
Это были пространные умные мысли о неисповедимости путей Господних и о сложности наших отношений. А в конце хозяин пещеры высказался довольно конкретно:
— Ты меня всегда обманывал, Иван. Если честно, я боюсь тебя. Потому что меня никогда никто не обманывал. Никто, кроме тебя. Ты меня слушаешь?
— Угу, — промычал я с набитым ртом. — Слушаю внимательно.
— Но сейчас тебе не удастся меня обмануть. — Зелимхан потыкал пальцем в сторону двери:
— Вот видишь, эти парни? Это иорданцы. Братья-близнецы: Мубарек и Хидар. Они за меня убьют кого угодно. Я могу ночь спать спокойно. Знаешь почему?
— ??? — с набитым ртом.
— Они ни слова не понимают по-русски. — Зелимхан погладил окладистую бороду и подмигнул мне. — Знают только свой язык и чеченский, и то не очень хорошо. Ты не сможешь с ними общаться. Я дал им команду убить тебя в любой момент, как только им покажется, что ты хочешь сбежать. Ты понял? Если понял, давай обсудим условия сделки.
— Близнецы, говоришь? — я доел мясо с лавашем и пошел было к топчану. — Близнецы…
— Нет, ты не правильно делаешь. — Зелимхан погрозил мне пальцем. — Иди к решетке, сейчас Хидар наденет тебе наручники. Подойди спиной, руки через решетку просунь. Давай. — И, повернувшись к стражам, распорядился по-чеченски:
— Хидар, надень ему наручники. Руки за спину, так лучше.
Хидар без команды сложил оружие на табурет и приблизился к решетке. Я повернулся к нему спиной и просунул руки через решетку. В этот момент снаружи глуховато шарахнула короткая автоматная очередь и раздался приглушенный крик.
Обитатели пещеры, как по команде, обернулись к двери и на миг замерли. Началось! Оперативно сработал полковник, почти на час раньше положенного срока.
— Иди сюда, — выдохнул я, ловя отвлекшегося Хидара за руку и с размаху прислоняя его к решетке. Страж больно стукнулся лицом и на несколько мгновений утратил способность соображать. Удерживая его за предплечье левой рукой, я просунул правую через решетку, отщелкнул застежку и, выдернув из ножен острый как бритва боевой нож, прижал его к горлу Хидара. А левой рукой перехватил за курчавые волосы и придавил голову к решетке.
— Ты что делаешь, Иван? — севшим от гнева голосом проскрипел Зелимхан. — Ты что, совсем сдурел? Отпусти его сейчас же! Ты думаешь, мне жаль этого парня? Я прошью вас обоих насквозь! У тебя есть три секунды поправить свое положение. — Высказавшись таким образом, хозяин пещеры привстал на топчане и потянулся за автоматом, висевшим на гвозде.
— Он сейчас застрелит меня и твоего брата, — торопливо протараторил я по-чеченски, обращаясь к растерянно застывшему у двери Мубареку. — Он сам так сказал! Чтобы убить меня, не пожалеет твоего брата. Смотри, сейчас снимет автомат и наставит на нас.
— Ты все-таки говоришь по-чеченски, — грозно раздувая ноздри, ухмыльнулся Зелимхан, снимая автомат с гвоздя и ставя предохранитель в положение автоматического огня. — Я подозревал. Это кто там, снаружи?
— Это моя команда, которую ты не смог толком «зачистить», — мстительно сообщил я и кивнул в сторону двери. — И обрати внимание, каждое твое движение контролирует взгляд опытного бойца, который желает сохранить жизнь брату.
Действительно, Мубарек у двери заледеневшим взглядом следил за каждым движением Зелимхана. В то время как страж держал оружие параллельно полу и сжимал палец на спусковом крючке, автомат хозяина висел стволом вниз, в опущенной вдоль туловища руке. Минимальное преимущество, но все же… Зелимхан понял абсурдность ситуации и растерянно помотал головой.
— Какой я был дурак, Иван, что не пристрелил тебя… — сокрушенно пробормотал он. — Какой…
— Базу штурмуют две сотни казаков и взвод мобильной пехоты, — выпалил я по-чеченски. — Вы оба мне не нужны, можете, пока не поздно, уходить. Даю слово офицера, что отпущу вас…
— Шайтан! — бешено заорал Ахсалтаков, вскидывая автомат и направляя его в нашу сторону.
Мубарек опередил хозяина. Мгновенно повернув ствол вправо, он нажал на спусковой крючок. Треснула короткая очередь, Зелимхана отбросило назад, на топчан, он выронил автомат и стал медленно сползать на пол, беззвучно шевеля губами.
— Положи оружие, подойди и открой замок, — распорядился я по-чеченски, адресуясь к Мубареку. — Шевелись, иначе я перережу глотку твоему брату.
Мубарек быстро выполнил команду.
— Оба, на пол! — скомандовал я.
Братья дисциплинированно легли лицом вниз, сложив руки на затылке; опытные хлопцы.
Повесив автомат Зелимхана на плечо, я зашвырнул оружие братьев в дальний угол клетки, повесил замок и с натугой открутил винтовую задвижку входной двери.
— А теперь оба, бегом отсюда, — скомандовал я, на всякий случай отойдя от двери на три шага. — Я слово держу. Бегом!
Когда братья выскользнули за дверь, я запер задвижку и подошел к Зелимхану. В животе его зияли три пробоины, одна из которых пришлась на печень. Дрянь дело, этот человек умрет с минуты на минуту.
— Там… там… — Зелимхан потянулся рукой к стеллажам. — Там пакет… Закрой… Раны прикрой…
— Ты умираешь, Зелимхан, — тихо сказал я. — Тебе уже нельзя помочь. Зачем продлевать мучительные минуты агонии?
— Закрой раны… Я хочу… Хочу сказать тебе… боюсь, не успею…
Я подскочил к стеллажу, нашарил ИПП, надорвал и приложил в животу умирающего.
— Дискеты… Там все, — принялся бессвязно бормотать Ахсалтаков. — Все акции против кабардинцев, осетин, против других тейпов… Сделки с русскими… с чиновниками русскими… Там все мои дела за последние четыре года. Сын… сын предал. Хотел продать эти дискеты фед… чекистам, короче… И удрать в Америку… Они ему обещали… Это война, Иван. Это война… Будет много жертв, клянусь… Ты… Ты сломай их… — Тут он окончательно выпал в прострацию и забормотал что-то бессвязное по-чеченски.
Я сидел рядом с умирающим, прислушивался к звукам разгоравшегося снаружи боя и испытывал весьма противоречивые чувства. Вот он, самый главный враг, с каждой секундой его бессвязное бормотанье слабеет… Уходит в небытие целая эпоха моих и не только моих похождений и мытарств, эпоха славных дел, страшных злодеяний и предательств. Можете мне не верить, но в тот момент у меня вдруг возникло щемящее чувство тоски, как будто я терял близкого родственника, члена своей семьи…
Эпилог
Спустя три дня после разгрома базы Зелимхана я гулял по Кисловодску под ручку с Элен и пытался вернуть ей хорошее расположение духа. Дискеты я просмотрел, там действительно было такое, что волосы дыбом вставали, и не только на голове.
Связи с российскими чиновниками, конкретные операции, исполнители, акции против различных народов, проведенные за последние четыре года, способы отмывания черных чеченских денег на светлом российском рынке и так далее и тому подобное.
Сын Зелимхана, его преемник, так сказать, был в курсе всех папиных дел, готовил папа себе достойного помощника. Оставалось загадкой, как Шамиль (так звали старшего сына Зелимхана) решился на такое чудовищное по меркам чеченского менталитета злодеяние, предательство отца…
— Это война… — в предсмертной агонии выдал Зелимхан.
Не знаю насчет войны, но катаклизмы кавказского масштаба вполне могли иметь место, покажи я, допустим, эти дискеты хотя бы дяде Толе. Я немного подумал, поразмышлял, взял и сжег эти дискеты на дворе у подружки Элен. Потом молотком разбил «винт» от ноутбука и сообщил Элен:
— Я женюсь. Нашел себе прекрасную партию. Так что, спать вместе больше не будем. С тебя свадебный подарок.
— Поздравляю, — искренне сказала Элен. — Да, подарок за мной.
— Отлично! — Я подмигнул ей и предложил:
— Вот компьютер у твоей подружки, подари мне его, а? Давно хотел такой.
— Это не мой, как я могу тебе его подарить? — удивилась Элен.
— А ты подари, — настырно повторил я. — Ему уже полтора года. А я ей совершенно новый куплю, с лучшими параметрами. Слово даю. Деньги, кстати, у меня с собой, прямо после обеда пойдем и купим.
— Ладно, — согласилась Элен. — Я с ней поговорю, она наверняка будет в восторге.
— Вот и славненько! — Я сбегал в спальню, притащил во двор системный блок и мгновенно расчленил его на части пожарным топором. А коробку с десятком дискет тут же сжег все на том же костерке, в котором еще дотлевали первые три носительницы страшной информации.
Элен была в шоке. Не ожидала!
Как я и предполагал, моя шпионка скинула на жесткий диск подружкиного компьютера содержимое дискет и спрятала их в запредельно далекой директории. Желание иметь под рукой совершенно секретную тайну оказалось сильнее здорового чувства опасения за свою жизнь…
Вот поэтому-то я и ублажал всячески свою бывшую пассию, рассказывая ей анекдоты и строя потешные рожи. Ничего, пусть куксится. Куплю я ее подружке новый компьютер, слово дал…
Книга пятая
Джихад по-русски
Часть первая
Второй фронт
Глава 1
Побочный эффект «ПРОБЛЕМЫ-2000»
«Проблема-2000» для станицы Литовской была отнюдь не пустым звуком. Каждое казачье хозяйство остро переживало данную проблему и практически ежедневно решало ее с кровавым потом и натужными матюками. И хотя возникновению этой напасти, совсем не характерной для казачьего жизненного уклада, всесторонне способствовали многочисленные объективные обстоятельства, виноват во всем, как ни крути, был атаман.
— Тоже мне, нах, «проблема-2000», нах! — как-то воскликнул продвинутый в информационном плане атаман, в очередной раз наслушавшись новостей по приемнику. — Зажрались, ядри их в корень, выдумывают всяку херню, нах! Их бы, нах, ракалов толстожопых, сюды, да топоры всем в руки, я б, нах, на них посмотрел, как они нашу «проблему-2000» порешали бы…
Надо вам сказать, что атаман был не единственным в станице обладателем транзисторного приемника, электричества в Литовской не было, почитай, лет шесть кряду, и практически в каждом хозяйстве имелись разнокалиберные радиоизделия на батарейках, основным предназначением которых являлось услаждение маловзыскательного рабоче-крестьянского слуха казаков и членов их семей. Так что новости слушали все, и, разумеется пресловутая «проблема» ни для кого открытием не была, хотя о подлинной ее сути мало кто задумывался.
Но атаман не зря носил серебряную каракулевую папаху с кокардой Войска Терского. Он был прирожденным вождем и, как положено всем нормальным вождям, независимо от сословной принадлежности, умел мыслить иными категориями, нежели основная масса соплеменников.
Другими словами, обладал способностью вкладывать во вроде бы абстрактные и далекие понятия совершенно определенный, специфический смысл, доступный каждому рядовому члену общества. И от этого таковые понятия становились для вышеупомянутых членов родными и близкими, а их первоначальная суть уже никого не волновала, поскольку начисто утрачивала свое значение.
Вот так же получилось и с «проблемой-2000». Через декаду после того, как атаман самовольно извратил определение мировой компьютерной напасти, каждый обитатель Литовской понимал, что речь идет сугубо о прикладном хозяйственном аспекте родного края. Какие, в задницу, компьютеры?!
— В общем, я в последний раз предупреждаю насчет «Проблемы-2000», — резюмировал атаман на последнем казачьем кругу, устав бороться со строптивыми станичниками мирными средствами. — Ежели, нах, кто хоть ствол срежет на нашем берегу, быть тому пороту на съезжей. Даже, нах, ежели это я сам буду…
— Батько, дай попилять! — пересиливая скандальный визг «Дружбы», крикнул Сашко, крепкий не по возрасту шестнадцатилетний румяный казачонок. Малец как раз приволок последнее бревно и теперь сматывал трос, собираясь уложить его в багажник «Нивы». — Передохни маненько, спина ж волглая совсем!
— Если потею, значит, живой еще, — буркнул Антон, аккуратно доводя распил до поперечной лесины. Полюбовался, как отделился чурбак, вычмокнув из матерого ствола толстенную щепу, поставил бензопилу на брезентовую подкладку и, бегло сосчитав взглядом бревна, усомнился:
— А ты не рановато свернулся? Не мешало бы еще парочку привезти.
— Для ча? — удивился Сашко, проворно ухватывая «Дружбу» за ручки и подступая к бревну. — От то, што есть, аккурат до сумерек переколем. Ежли больше привезть, замудохаемся колунами махать.
— Да чего там махать-то? Ты погляди, как Серьга чешет! — Антон кивнул в сторону тринадцатилетнего крепыша, который молодецкими ударами играючи расчленял на дрова напиленные старшими чурбаки. — Он с этой жалкой кучкой и один управится.
— Та он же мудрый, вершки колет, — ухмыльнулся Сашко. — И гля, без верхонок. Ща навалит кучу, потом будет жалобиться, мозоли содрал. А нам с тобой комлы достанутся. Намахаемся. А он будет сидеть и скулить, низя ему колоть будет.
— Какое низкое коварство! — возмутился Антон, повнимательнее присматриваясь к работе меньшого приемыша. Действительно, выбирает чурки потоньше, попрямее и верхонки упорно игнорирует. — А как насчет поджопников?
— А это как здрасьте, — одобрил Сашко. — Позапрошлу зиму аккурат так же было, мы с углем до весны не дотягнули маненько, тож возились с деревяхами. Так Серьга вот так же баловал. А батька за то порол его, как бешеного кобеля…
Упомянув про «батьку», Сашко густо покраснел, виновато глянул на Антона и торопливо завизжал электропилой, вгрызаясь в сочный ствол молодого дуба.
Антон не стал упорствовать насчет новых бревен: сам он впервые принимал участие в такого рода заготовках и чувствовал себя в этом деле новичком. В хозяйстве Татьяны никогда не возникало проблем с топливом, брат-атаман всегда оказывал содействие дефицитным углем и дровишками, только вот в этом месяце слегка зазевался, решал общую топливную проблему. А Сашко, как и все казачата Литовской, был опытным дровосеком, мог на глазок определить, какой объем работы потребуется выполнить в зависимости от наличия кубатуры и качества древесины.
А что касается «батьки»… Год пребывания в семье, это, конечно, достаточный срок, чтобы завоевать всеобщие любовь и уважение, а также укрепиться в авторитете рачительного хозяина и бывалого воина. Однако этот срок слишком мал, чтобы вытеснить из мальчишеских сердец настоящего отца, погибшего в бою с супостатами. Тем более такого отца…
— А верхонки все-таки надень, — бросил Антон Серьге, доставая из багажника колун и выбирая для подставки чурбак пошире. — А то будет потом мучительно больно! И не только ссаженным рукам. Намек понял?
— Понял, — поспешно кивнул Серьга, пряча глаза и послушно натягивая брезентовые рукавицы. — Ты не думай, я ж не нарочно…
— Верю, — великодушно кивнул Антон и, размяв как следует кисти рук, мощно махнул колуном:
— Ну, держись, «проблема», мать твою ети…
Пока они там колунами машут, вкратце поведаю вам о «проблеме-2000» применительно к литовскому варианту. С незапамятных времен все окрестные станицы Приграничья отапливались углем, и никому в голову не могло прийти, что когда-то этот устоявшийся порядок будет в одночасье порушен. Впрочем, тогда и насчет электричества никто не посмел бы заикнуться: шутка ли, прожить семьдесят лет при социализме, освоить космос и кибернетику, чтобы на пороге нового тысячелетия вломиться вновь в пещерный век! Однако же вломились…
Торчат полусгнившие столбы, как символ некоего фаллического культа, изоляторы загадочно поблескивают лазуритовыми плашками, Донбасс глубоко в… эмм… ну, в кризисе глубоко, скажем для приличия. Короче, как упоминалось ранее, электричества в станице нет уже лет шесть, а с углем, напряженка.
Кто-то умный из райцентра, то ли в шутку, то ли с большого бодуна, объяснял такое положение дел элементарным круговоротом веществ в природе. Казаки, мол, плохо службу несут, недоглядели: суверенные нохчи поугоняли к чертовой матери весь скот через Терек, шахтерам стало не хватать мяса, вот они обиделись и казачков решили угольком наказать. Неча, мол, на дармовщину прохлаждаться, службу лучше несите, трясца вам в подмышку…
Года три-четыре дрова добывали на своем берегу. Поначалу инициативный атаман даже умудрился вплести в эту сферу индивидуального хозяйственного обеспечения неотразимо значимый для каждого оборонный аспект: дабы не создавалось впечатления беспорядочного лесобоя и у людишек не возникало ощущения вседозволенности.
— Будем, нах, вырубать полосу безопасности, — вот так он заявил на очередном казачьем кругу. — От околицы, нах, по периметру и вглубь прогоном до речки. Чтобы, значить, ни одна нохча не просочилась ползком да спящих не порезала, нах, не к ночи будь сказано…
А случилось сие заявление зимой-96: как раз накануне наши высокоумные политикозы, русофобы-чеченофилы, подарили без малого завоеванную Ичкерию обратно в безраздельное владение бандитским тейпам. И те ребятишки начали системно озоровать: шастать рейдами по ЗОНЕ, водить через границу караваны с наркотой, оружием и прочими прелестями, угонять скот и вообще всячески пакостить.
Так что слова атамана пришлись как нельзя кстати: все поспешили поверить, что лес придется планово вырубать ввиду суровой необходимости, а вовсе не из-за катастрофического отсутствия топлива.
«Полоса безопасности» получилась на загляденье. За три с лишним года трудолюбивые станичники, руководствуясь атамановым «от околицы по периметру и прогоном до речки», воспроизвели на участке площадью немногим менее полутора сотен гектаров потрясающе убедительный в своем сходстве с оригиналом фрагмент пустыни Гоби.
Резали потихоньку под корень, корчевали и запахивали, полагали, хозяйственники рачительные, мать их так, что годное для посева поле выйдет.
Однако немного не рассчитали: на образовавшейся пологой пустоши, уродливой проплешиной прогрызшей лес до Терека, стабильно сифонил резкий речной сквозняк, который в первый же год начисто ободрал плодородный слой и уже на следующее лето щедро засыпал околицу настоящими песчаными дюнами, разгребать приходилось. Природа не потерпела надругательства, сторицей воздала станичникам.
С болью в сердце наблюдал атаман, как погибает мебельный дуб, который в нормальное время да при умелом хозяйствовании можно было за твердую валюту продавать на Запад, планомерно подсаживая молодняк взамен срезанных гектаров.
Дрова! А попробуй запрети, сей момент к стенке поставят, потому как лишить людей зимой топлива равносильно тому, что обречь их на смерть.
Зато нохча не проползет незамеченным, все видно. Посади пулеметный расчет на околице, запросто удержит батальон. А шахтеры будут на железных стульях сидеть, по железному паркету топать алюминиевыми сабо, да в металлические комоды шмотки укладывать, потому как скоро весь мебельный дуб на дрова уйдет.
И будут от этого шмотки шахтерские парадно-выходные кисло благоухать окалиной, и перестанут их (шахтеров, а не шмотки) девушки любить, и в связи с этим на Донбассе грядет демографический кризис…
Наверно, не изменись радикально общественно-политическая обстановка, так бы и самовырубались литовчане помаленьку, пока не превратили бы округу в мрачную пустошь со всеми вытекающими. А неравнодушный глава станицы, вполне вероятно, на определенном этапе этого большущего безобразия от огорчения помрачился бы рассудком и начал бы отстреливать порубщиков из именного карабина, подаренного войсковым атаманом за отличную службу по охране рубежей от супостата.
Но, как говорят порубежники, — не все чечену Рамадан! Грянул-таки четвертый квартал 1999-го, плеснул через границу неспешной ленивой волной собранного по частичкам чумазого экспедиционного корпуса, жахнул по перепонкам орудийной канонадой и мощным ревом боевых самолетов.
Атаман мгновенно воспарил духом: просветлел ликом, усы закрутил вверх, стал орлиным взором посматривать на молодых казачек и обедать с аппетитом.
Некие бойкие на язык станичники утверждают, будто батько, послушав как-то в ноябре свой приемник, на радостях вытворял совсем уж непотребные вещи: в состоянии изрядной пьянственности плясал в одних портах (а есть мнение, что и без портов вовсе!) с обнаженной шашкой посередь улицы, выкрикивая зычно на песенный мотив отборную матерщину, а в завершение богатырским ударом зарубил соседского порося!
— Кэ-э-эк секанул, и впополам! Кровищи, мать моя! Та половина, где башка, потом еще полчаса хрюкала и назад смотрела: а кудыть-то жопа подевалась?
Но это уже на уровне сплетен, я, например, достаточно хорошо зная этого большого, сурового мужика, привыкшего твердой рукой управлять строптивой станицей в поле и в рати, в такую ахинею поверить никак не могу.
Уж если и плясал, то наверняка «по форме 4», то есть совсем одетый, на своем базу, весело матерился шепотом и порубал прошлогодние жерди в стайке. А больше, ни-ни. Не верьте и вы: эти литовские сплетники от скуки такого могут нагородить, ухи в трубочку сворачиваются!
Думаете, атаман так радовался из-за того, что поверил, будто суверенную Ичкерию раз и навсегда освободят от бандитского гнета, построят там нормальное законопослушное государство, и в связи с этим на приграничных казачьих землях наступит тишь да благодать сонная? Да вот хрен по деревне, как имеют обыкновение выражаться в Литовской!
— И какого рожна они туда поперлись, хотел бы я знать? Народу лишнего, что ли, много завелось? Не, тут или, или, нах. Ежли уж воевать, нах, так вырезать под корень все чеченское племя, чтобы имя, значит, даже и не воняло. Но это у кого ж рука подымется? Народ не поймет…
А лучше застолбить по Тереку сплошные кордоны, отгородиться от этих ракалов да расходовать каждого, значит, кто попреть на нашу сторону. И пусть живут себе в полной, нах, самостоятельности…
Да, дорогие мои, такова суровая правда жизни. Как и каждый житель Порубежья, атаман видел суть проблемы, что называется, изнутри и прекрасно понимал, что русский и чечен взаимососуществовать без войны могут лишь, будучи разведены на расстояние выстрела из БМ-21[65].
А пребывая бок о бок, эти категории в приятном состоянии братской любви и интернациональной Дружбы жить не будут никогда. Ну разве что в откровенно принудительном режиме советского строя или прямого президентского правления, когда абреку к одному уху приставят ствол, а в другое будут ласково шептать: «Возлюби меня, зверь, аки брата своего! А то башку отстрелю, нечем будет усы носить и шашлык кушать…»
Нет, атаман ликовал по другому поводу. Перспектива развития суверенной Ичкерии его совершенно не волновала, тут присутствовали более приземленные аспекты, жизненно важные для обитателей казачьих земель и их потомков.
Дрова! Вот что. Геополитическое состояние региона, как ни странно, косвенно повлияло на жизненный уклад Литовской, которая всегда была в стороне от большого тракта. Изменившаяся радикально общественно-политическая обстановка подарила станичникам великолепную возможность остановить варварское истребление строевого леса на родном берегу.
— Будем брать дрова на чеченской стороне, — распорядился атаман, вызвав к себе авторитетных станичников, круг собирать не стал, проблема все же конфиденциального характера, не совсем легитимная, так сказать. — Пока наши там балуют, нах, неразбериха и бардак, надо пользоваться. Работать кажин день, нах, не покладая рук. Резать станем за бродом, нах, выше излучины. Резать, нах, катать стволы вниз и, в Терек. За излучиной, нах, аккурат к нашему берегу прибьет. Как вам затея?
— Ничего затея, — почесал затылок начитанный старшина Чуб, ближайший атаманов сподвижник. — Только тут много вопросов технического свойства…
— Да какие могут быть вопросы, нах?! — пресек атаман поползновение к вольнодумству. — Разделим мужиков на три части и кажин день будем наряд отправлять через брод. С охраной, понятно, — как бы чего не вышло. Чем больше перетягаем с ихнего берега лесу, тем нам же и лучше. Дело ж известное, скоро нашим воевать надоест, и тогда они начнут чечену восстанавливать хозяйство, которое войной порушили. Тогда уже не сунешься, чечен опять в каждый кустик вцепится… Ну чо, любо?
Ответ единодушным и сиюсекундным не был. Какой-то незапланированный ропот получился. Уловив неуверенность в настроениях авторитетных хозяев, атаман озабоченно вскинул мохнатую бровь.
— Не по-онял, нах! А може, кто сумлевается? Так скажите прямо, нах, чего мешкуете?
Казаки замялись. Нет, насчет того, что на соседнем берегу рано или поздно вновь будут хозяйничать чечены, не сомневался никто. Литовские вели свою летопись от ермоловских поселенцев, традиции и устои чли и не реагировали на демаркационные вывихи советской системы, плавно трансформировавшейся в дикую демократию.
Это в других местах Порубежья чечены сплошь и рядом селились на казачьих землях, дарованных им в свое время с неким умыслом дальнозоркими лиходеями из правящей верхушки.
А здесь граница, как и двести лет назад, проходила по Тереку. Карту здешней местности никто из казаков, кроме атамана и Чуба, в глаза не видел, политические лекции в Литовской отродясь никто не читывал, но каждый и без карты и лекций прекрасно знал, что вскоре все возвратится на круги своя: вот Терек, вот граница, рубеж. Даром, что ли, их порубежниками кличут?
Казачьи поселения в данной местности в свое время для того и были основаны неглупыми людьми, чтобы блюсти безопасность этого зыбкого рубежа, боронить Россию-матушку от воинственных горцев, коим сызмальства кинжал в люльку кладут…
Да, тут все понятно было. Сомневались казаки совсем по другому поводу. Этакие мелкие меркантильные сомненьица сугубо хозяйственного плана, недовольство крепкого, но ленивого хозяйчика, которому кто-то вдруг в одночасье запретил ходить по большой нужде на родной баз, а заставил отгрохать сортир, как положено по наставлению, в пятидесяти метрах от пищеблока. На выносе, стало быть.
— Так ведь замудохаемся тягать, Егорыч! — выразил всеобщие умонастроения приближенный Чуб. — До сих пор под носом брали, не было беды, а тут вдруг, на! До брода три версты… Ась?
— А тракт, гля! — грязюка невпролазь, — подхватил другой приближенный, атаманов сосед Бочило. — Как по ем дрова возить? Да и вооще, муторно. Мотри: пилять, катать, сплавлять, пымать, тягать…
— Через два-три месяца наши пристанут воевать, — невозмутимо продолжал гнуть свое атаман. — Газовую ветку, нах, в нашем районе восстановят, дай бог, через пару пятилеток, нах. Угля нам, нах, хуй в сумку, сами знаете. Так что, нах, опять будем дрова добывать на своем берегу. А из чего ваши внуки будут себе лавки да столы резать, нах?! На какие шиши они жить вообще будут, когда лесу не станет, нах?
Казаки недовольно заворчали, однако перечить более никто не посмел, верно говорил батько. Каждый понимал, что истреблять лес вокруг станицы, варварство чистейшей воды. Если бы не обстоятельства суровые, разве же стали бы так изгаляться над природой?
— Короче, нах! Ежли щас момент упустим, потом пожалеем, — подытожил атаман. — И «любо» не спрашиваю, так ясно. А теперь слушай наряд на неделю вперед, я уже составил…
…А погодка между тем была вполне обычной для этого времени в предгорных районах Кавказа. Как раз для начинающих суицидеров без стажа: если и сомневаешься, вскрыться или как, такая погодка моментально подскажет правильный выбор.
Мглистые свинцовые тучи сплошной пеленой залегли до самого Сунженского хребта, едва различимого в косматой туманной дымке. Полное отсутствие ветра, этакое предштормовое состояние, надежно обещавшее нашествие притаившегося где-то за хребтом мерзейшего циклона.
Стылая влажность, насквозь пропитавшая верхний слой земли и превратившая его в непролазную грязь, зябкими ручонками тянулась к разгоряченным молодым телам, похотливо ощупывала их через намокшие рубахи в краткие минуты передышки.
Неподвижная слякотная хмарь сгладила ощущение времени, за работой и не заметили, как миновал полдень.
— Чего это они? — удивился Антон, заметив, как трудившиеся неподалеку Чубы вдруг оперативно свернулись и принялись зашпиливать воз. — Воз вроде не полный, клади сколько влезет…
— А, наверно, обед, — Сашко достал из кармана брошенной на капот фуфайки подаренные Антоном на прошлое 23 февраля часы. — Ну точно, обед. А Чубы завсегда до обеда заканчивают. Это ж мы к семи подъехали, а они уже с пяти пиляют.
Чубы зашпилили воз, помахали на прощание и тронули свою гнедую к станице.
— Нормально… — обескураженно пробормотал Антон, глядя вслед удаляющимся станичникам. — А нам еще часа на полтора работы!
— Так мы ж и начали попожжа, — напомнил Сашко, а бесхитростный Серьга не преминул вставить:
— А ты, бать, сказал, давай еще два бревна. А Сашко сказал, хватит…
— Да, вы молодцы, все рассчитали как надо, — вынужден был согласиться Антон. — Только вы вот что, молодцы: пореже присаживайтесь, почаще машите колунами. Нам тоже не мешало бы поторопиться…
— А може, сначала поснедаем? Мамка там балабас уложила, молока бидон дала… а я картохи прихватил, — Сашко кивнул в сторону «Нивы» и просительно уставился на «батьку». — Костерок разведем, картохи напечем… а?
Серьга, услышав насчет картофельно-костерковой перспективы, восхищенно разинул рот и тут же отложил колун в сторону.
— А внешне вы выглядите вполне взросло, — недовольно заметил Антон. — Если бы не знал, сколько вам лет, при встрече подумал бы, вот настоящие казаки. Воины! А вы, картошечки печеной с молочком… Приедем домой, разводите на заднем дворе костер да пеките сколько влезет. Что мешает?
— Да чо это за костер, на базу? — огорченно воскликнул Сашко. — Это ж не то! А тут вот, никого нет, природа, то да се… Ну те чо, жалко, да?
— А дома мамка костер палить не даст, — обреченно шмыгнул носом Серьга. — Скажет, неча дурью маяться…
Антон с сомнением посмотрел на чеченский берег, вздымавшийся неподалеку черной вислобрюхой змеей. Чубы укатили, минус четыре ствола. Больше в округе никого нет. Нехорошо! Разумеется, сейчас на вражьей стороне разбросаны десятки застав и блокпостов, весь прилегающий район декларативно под контролем федералов.
Однако, как и в первую кампанию, «духи», ориентирующиеся в родных пенатах с закрытыми глазами, невозбранно шастают меж расположениями федеральных войск куда душа пожелает. Потому-то здесь, вроде бы в тылу, решение пресловутой «Проблемы-2000» всегда сопряжено с определенным риском. Это ведь воровать лес с вражьего берега казаки ездят полным нарядом: с боевым охранением до двух отделений, разведкой, связью и тщательным соблюдением мер предосторожности.
А каждая семья по отдельности, заготавливая дрова для своих нужд, действует сугубо на свой страх и риск. Вот они, лесины, лежат на своем берегу, станица неподалеку. Чего еще надо? Езжай, расчленяй, тащи домой. Напорешься на чеченов, твои проблемы. Нечего индивидуально шариться, договаривайся с другими станичниками, да и трудись себе в куче. Так безопаснее.
Да, надо было согласовать.
Однако Антон на такого рода заготовки выезжал впервые и отчего-то вдруг предположил, что на берегу будет трудиться чуть ли не целый взвод. Станица-то большая, дрова всем нужны! А тут, только Чубы, да и то, до обеда. Нет, определенно, нехорошо получилось…
— Если чо, батька, мы с тобой в два ствола тута роту покладем, — верно истолковал сомнения старшего Сашко. И внушительно добавил, кивнув в сторону «Нивы»:
— Патронов, завались. На двоих, десять обойм. А? Да мы тут пол-Чечни перещелкаем, пока они с того берега перелазить будут!
Антон криво ухмыльнулся и нехорошо цыкнул зубом. Это прекрасно, когда человечек непоколебимо верит в профессионализм старшего товарища и не сомневается в собственных силах. Это нужно всячески приветствовать: если в мирное время, где-нибудь в российской глубинке да в каком-нибудь клубе подготовки юных патриотов имени Ли Харви Освальда, например.
Беда только в том, что здесь глубинка кавказская, а человечку всего шестнадцать. И хотя по комплекции он вполне под стать взрослому дяде, однако же как был мальчишкой, так и остался, внешность подчас обманчива, в наш-то век тотальной акселерации.
А еще этот человечек, несмотря напускную бывалость и бравый вид, ни разу не бывал в бою и даже не подозревает, что на самом-то деле ствол у них один. И сто патронов, это ничто, пшик. Потому что если вдруг, не приведи господь, случится внезапное боестолкновение и подкравшиеся вороги по какому-то недоразумению не накроют сразу свинцовым шквалом, то в полноценный огневой контакт вступит один Антон.
А человечек, в лучшем случае, если не ошалеет с перепугу да не впадет в ступор, — человечек выпалит свои пять магазинов в никуда за первые полторы минуты, а потом будет судорожно дергать затвор карабина, полагая в панике, что не стреляет из-за неурочно приключившейся неисправности.
И если «духов» будет хотя бы с десяток (а в рейдовой группе меньше и не бывает), то шансов выжить в этом скоротечном бою у дровосеков не остается. Расклад неутешительный: один карабин с дешевенькой оптикой да двое подопечных, которые будут обузой.
В одиночку Антон чувствовал бы себя стократ увереннее. В этом случае он не постеснялся бы и с отделением «духов» побаловать, если бы вдруг приспичило, хотя всегда старался избегать таких ситуаций…
Антон отвел взгляд от вражьего берега и покосился на приемышей. Две пары серых глаз с немым обожанием внимали внешне невозмутимому молчанию старшего. Серьга даже дыхание затаил, стоит засопеть сейчас ненароком, так Сашко тут же убьет взглядом: «Ша, батька думает!!!»
Нет, нельзя тут тыкать носом в неприглядную действительность. Такие высокие чувства нужно беречь и лелеять. Зря, что ли, год выкладывался, вырабатывая нестандартную методику прикладной педагогики и завоевывая авторитет?
— Давайте так, орлята, — озарился Антон после короткого раздумья. — Еще полчаса ударной работы, и обед с костром. Чтобы на полный желудок потом не напрягаться: как раз все переколем, останется только в прицеп загрузить. Поехали!
Пацаны отметили мудрое решение восторженными возгласами первобытного свойства и с энтузиазмом бросились добивать оставшиеся чурбаки. Антон одобрительно крякнув, сунул колун в багажник «Нивы» на всякий случай водрузил снаряженный карабин на капот, прикрыл от сырости Сашкиной фуфайкой и принялся бойко наполнять прицеп.
За полчаса мальчишки как раз прикончат чурбаки, а он упакует в прицеп примерно десятину наколотых дров. Затем станется лишь слегка дожать общественное мнение: «А давайте-ка, хлопцы, теперь быстренько все уложим, подъедем к станице поближе, да и разведем там, в конце концов, тот вожделенный костерок…»
На ближней к дровосекам верхней дороге показался армейский «уазик» с камуфлированным тентом. По-хозяйски этак появился: неспешно выполз из-за бугра, жирно буксанул на взлобке, выбрасывая из-под колес богатые ошметья грязи, и покатил к реке.
«Т-а-ак… Стоило только остаться одним, и, нате вам. Случайность?». Антон тревожно осмотрелся, мгновенно перелопатил скудный запас вариантов развития событий и, переместившись поближе к капоту, скомандовал:
— Вот что, тинэйджеры. Нечего пялиться, работайте дальше как ни в чем не бывало. Только не разгибайтесь шибко и уши откройте пошире: если последует команда «К бою!», падайте и быстренько ползите вон за тот штабель с бревнами. Вопросы?
— Нету! — хором рявкнули «тинэйджеры» (и как язык повернулся этак вот казачат обозвать?).
— Ну и ладушки, — буркнул Антон, просовывая руку под полу разложенной на капоте фуфайки и нащупывая слегка влажное цевье карабина.
В принципе ничего такого не произошло. К броду вели три дороги: две верхние, пролегавшие из райцентра по плато, на котором казаки складировали экспроприированный лес, и одна нижняя, петлявшая по дну широкой балки, разрезом выходящей к самой речке.
«Уазик» направлялся из райцентра к броду, значит, наши.
С другой стороны, все, кто обитает в здешних местах, прекрасно знают, что в эту пору пытаться перебраться через Терек в районе брода на обычной технике совершенно бессмысленно. Попробуй-ка вскарабкайся на соседний берег: крутояр, грязь, угол подъема что-то около 30 градусов.
Оттуда к нам, пожалуйте на чем хотите: сползете по жидкому суглинку и плюхнетесь в воду. А в ту сторону даже БТР о восьми колесах буксует. Литовские станичники, например, отправляясь резать чеченский лес, едут верхоконными, а поднимаясь по крутояру, спешиваются и ведут лошадей в поводу. Вот таким образом здесь переправляются. Ну и куда же вас, хлопцы, понесло?
«Уазик» поравнялся с крайним рассыпанным штабелем и встал в сотне метров от компании Антона. Неторопко вылезли трое в «снеге», рассредоточились неумело рядом с машиной, оружие по-киношному вскинули стволами вверх.
Читать бесплатно другие книги:
