Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры Баунов Александр

Глава 9

Неофиты демократии

1977 г. Год падения режима, становление демократии.

Оппозиция легализована, силовики оскорблены, первые свободные выборы за 40 лет назначены на июнь. В апреле и мае на родину возвращаются самые непримиримые испанские политэмигранты. Из Москвы прилетает легенда мирового коммунистического движения Долорес Ибаррури. Она по-прежнему произносит грозовые огненные речи, но давно утратила в партии реальную власть. Среди вернувшихся — один из крупнейших современных поэтов Рафаэль Альберти, тоже испанский коммунист, писательница Мария Тереса Леон, феминистка Виктория Кент и другие прославленные республиканцы. Рафаэль Альберти участвует в выборах как кандидат компартии от родного города Кадис.

14 мая 1977 г. после десятилетий изгнания официально перебирается из Португалии в Испанию дон Хуан де Бурбон, граф Барселонский, отец нынешнего короля. Согласно династическому праву он — глава правящей династии и первый претендент на испанский трон, еще недавно фаворит испанских оппозиционеров, которые противопоставляли его «франкистскому принцу» Хуану Карлосу.

После смерти Франко дон Хуан начал вновь бывать в стране, но формально оставался эмигрантом при правящем сыне. У Хуана Карлоса была власть, у дона Хуана — легитимность, и отец тщательно выбирал момент, когда поделиться ей с сыном. По просьбе Хуана Карлоса и влиятельных монархистов дон Хуан не стал раскалывать монархический сектор режима и не объявил себя королем, но выпустил декларацию, в которой уклонился от признания королевского статуса Хуана Карлоса. Он обусловил будущее признание ощутимым прогрессом в восстановлении демократии. Теперь ему кажется, что достаточный прогресс достигнут, и дон Хуан во время скромной официальной церемонии в королевском дворце отрекается от всех династических прав в пользу сына и признает его главой династии испанских Бурбонов. Не только Каррильо, но и король окончательно легализован.

Председатель кортесов Торкуато Фернандес-Миранда, учитель и ближайший советчик короля, автор закона о политической реформе, не одобрял встречи премьер-министра Суареса с Каррильо и легализацию коммунистов и теперь, в мае, подает в отставку. Королю не удается его переубедить. Дело не только в коммунистах, но и в том, что Миранда потерял вес внутри властной конструкции. Прежде все важные решения король, Суарес и Миранда принимали втроем. Суарес был назначенцем короля, утвержденным кортесами Миранды, но после референдума о политической реформе у Суареса появился новый источник легитимности — прямая поддержка граждан.

Правительство перестает одобрять в кортесах свои действия, Суарес начинает управлять при помощи премьерских указов и практически не видится и не советуется с Мирандой, который когда-то сам надеялся возглавить кабинет реформ. Уязвленный Миранда ищет поддержки у короля, но не находит. У многих реформаторов со стажем появляется ощущение, что молодые король и премьер идут к своей цели по их головам. Отношения Миранды с Хуаном Карлосом становятся прохладными, и прежняя теплота не вернется в них уже никогда. Из старших друзей — бывших учителей и наставников через полтора года после вступления короля на престол рядом с ним остается только генерал Альфонсо Армада, секретарь королевской администрации.

Выигранный референдум делает Суареса более независимым не только от Миранды, но и от короля, и Суарес начинает делать то, с чем король не согласен. Хуан Карлос не хочет, чтобы Суарес шел на выборы во главе собственной партии. На выборах уже есть левые — коммунисты и Социалистическая рабочая партия, которая скоро отметит столетний юбилей. Есть «Народный альянс» под руководством Фраги, респектабельная правая партия политических тяжеловесов и мыслящих консерваторов, в которую входят несколько выдающихся фигур из реформаторского крыла режима, например лидер католиков-технократов Лауреано Лопес Родо. На глазах формируются партии христианских демократов, и вообще партий уже более 300.

Король видел Суареса во главе последнего правительства старого режима, которое демонтирует систему. Но сомневается, хочет ли видеть его после выборов во главе первого правительства нового режима. С большой задержкой Суарес получает у короля добро на создание собственной партии.

Левый и правый фланги заняты, и Суаресу остается центр. Это соответствует его собственным взглядам на мирную демократизацию без резкого разрыва с прошлым. До этого главной формирующейся партией, в сторону которой смотрели представители действующей номенклатуры, был «Народный альянс» Фраги. Но там уже избыток политических лидеров, самые выигрышные позиции заняты, в альянс сливаются целых семь «политических объединений» времен позднего франкизма, каждое со своим лидером, и начинание Суареса находит поддержку у тех, для кого Фрага стал слишком консервативен, или у тех, кто не хочет толкаться в тесном ряду с именитыми тяжеловесами.

Большая группа чиновников, мэров, губернаторов перед выборами уходит в отставку и присоединяется к центристской партии премьер-министра в обмен на проходные места в бюллетенях. Суаресу удается привлечь к сотрудничеству и нескольких политических знаменитостей, но он же отодвигает их на задний план как конкурентов за лидерство в будущей партии. Это заслуженные оппозиционеры — выходцы из номенклатуры: бывший министр образования Хоакин Руис-Хименес, при котором в конце 1950-х случились первые во время правления Франко настоящие студенческие волнения, и недавний министр иностранных дел Хосе Мария Ареильса, который в 1960-е, будучи послом Испании в Париже, хлопнул дверью и возглавил теневое правительство при оппозиционном претенденте на трон доне Хуане. Оба старше молодого премьер-министра и еще год назад были несравненно известнее его. Оба раньше него, еще при Франко, публично дистанцировались от режима.

Но большинство в формирующейся партии решает сплотиться вокруг Суареса и отправить заслуженных оппозиционеров в тень. Премьерский пост, который дает Суаресу контроль над государственным телевидением и радио и над местными администрациями, как и доступ к финансам, важнее знаменитого красноречия Ареильсы и морального авторитета Хименеса.

Официальное соглашение о создании «Союза демократического центра» удается подписать всего за неделю до того, как заканчивается регистрация партийных списков для выборов. У партии премьер-министра нет четкой идеологии, но ее членов объединяет общая цель — плавный переход от нынешнего режима к демократии западноевропейского типа. В партии полно бывших франкистов, связавших себя с режимом не из убеждений, а ради карьеры. Но таково и большинство испанских избирателей, чей франкизм давно стал доведенной до автоматизма привычкой, оболочкой без содержания.

На первую за 40 лет избирательную кампанию отведено три недели, и она похожа на многодневный праздник. Политическая фиеста бурлит на улицах и в кафе, на стадионах и аренах для боя быков, в сельских клубах, университетах и кинотеатрах, поездах и самолетах, в виде плакатов и лозунгов выплескивается на заборы и стены домов и, разумеется, вытесняет все остальные события из прессы.

Большинство граждан никогда не принадлежали ни к какой партии, кроме безразмерного Национального движения, настоящие выборы для них — новый жизненный опыт, предмет гордости, яркие переживания и свежие впечатления. Политика в Испании больше никогда не будет такой модной, как весной и летом 1977 г.

Самые массовые уличные митинги собирают социалисты и коммунисты, Суарес бросает все силы на прессу и телевидение. Главный консервативный оппонент Суареса, Мануэль Фрага, делает ставку на выступления политических тяжеловесов, которых привлек в ряды своего «Народного альянса». Их, в отличие от членов кабинета Суареса, давно знает каждый испанец. Однако главный среди знаменитых реформаторов в партии Фраги, Лауреано Лопес Родо, локомотив экономического чуда 1960-х, почти не участвует в кампании. Сам Фрага взывает к патриотическим чувствам граждан, темпераментно выступает на митингах и носит подтяжки цветов национального флага.

Надеясь завоевать сердца консервативных граждан, Фрага отдает одно из трех телевизионных выступлений, положенных каждой партии, предыдущему премьер-министру Ариасу Наварро. Год с небольшим назад Ариас сообщил о смерти Франко, теперь изумляет всех признанием, что ходил к могиле покойного вождя в Долину павших мысленно советоваться с ним. Это ошибка Фраги: Ариас выглядит тенью из прошлого даже для сторонников стабильности.

Фрага переоценивает консерватизм буржуазии, крестьян и городского среднего класса, а генсек только что легализованной компартии Каррильо — левый настрой испанских рабочих. Лидер коммунистов включает в партийный список свою предшественницу на посту главы компартии, только что вернувшуюся из Москвы ортодоксальную коммунистку Долорес Ибаррури. А как не включить в него живую икону войны республиканцев с Франко? Но и она легенда из прошлого. А прошлое — это две враждующие Испании, которые большинство граждан не хотят брать в будущее.

Социалисты и коммунисты преувеличивают опасность, которая исходит от консервативной партии Фраги. Им все еще мерещится франкизм после Франко, правление вождя мертвой рукой из гроба. Они совершают грубую, но типичную предвыборную ошибку. Самую яростную критику обе левые партии обрушивают на «Народный альянс» Фраги, своего идейного оппонента, а не на партию Суареса, главного электорального соперника, лишенного ясной идеологии. Фрага отвечает левым тем же. В результате «Союзу демократического центра» достается меньше нападок и слева, и справа. И в глазах избирателя партия молодого премьера выглядит более солидной и менее конфликтной. А главное желание избирателя — при восстановлении демократии избежать гражданского конфликта, которым она закончилась в прошлый раз.

Суарес чувствует настроение избирателей и отказывается участвовать в теледебатах с остальными партийными лидерами. Невыход на поле, вопреки прогнозам, не обернулся для него дисквалификацией и поражением. Избиратели, в том числе те, которые осудили отказ от дебатов, не увидели, как действующий премьер-министр переругивается с оппонентами. Это несколько вредит его имиджу принципиального человека, зато прибавляет серьезности и миролюбия. Избиратель боится возобновления гражданского противостояния, и уход Суареса от лобового полемического столкновения скорее успокаивает, чем настораживает. Многие помнят, как в Португалии во время первых дебатов зло и неряшливо переругались недавние союзники по борьбе с диктатурой социалист Соареш и коммунист Куньял.

Зато каждая женщина в Испании получает в почтовый ящик письмо за подписью Суареса с обещанием позаботиться о ее семье. Это незамысловатая технология, но после 40 лет автократии любой предвыборный прием в новинку. Образ Суареса — утонченного красавца и при этом верующего католика, любящего мужа и заботливого отца, адресован женщинам даже больше, чем мужчинам, в то время как главы других партий строят кампанию, по инерции ориентируясь на традиционного избирателя — интересующегося политикой мужчину.

Во вторник, 15 июня, в день выборов, в Испании хорошая солнечная погода. Почти везде на избирательных участках выстроились длинные очереди. Не все с ходу осваивают процедуру голосования, хотя в предыдущие недели повсюду раздавали буклеты с информацией о том, как оно устроено. Лидеры партий голосуют с утра пораньше, чтобы мотивировать сторонников. Голосование продолжается до восьми вечера.

Подсчет голосов транслируется из официального пресс-центра во Дворце конгрессов Министерства информации и туризма. Он похож на Кремлевский Дворец съездов — простые кубические формы из белого камня и стекла: в 1960-е обе диктатуры, испанская и советская, хотели выглядеть солидными, но современными. Подсчет длится долго, и министр внутренних дел Мартин Вилья несколько раз выходит к прессе с предварительными результатами. Окончательные готовы только через сутки — к вечеру 16 июня.

На предыдущих выборах, которые прошли 40 лет назад, политический центр провалился. Граждане проголосовали за непримиримо настроенных левых и правых примерно поровну, и поляризация общества обернулась гражданской войной. На этот раз испанский избиратель ведет себя ровно наоборот: большинство из 78,8% пришедших на выборы голосуют за центр. Коммунисты Каррильо и «цивилизованные правые» из «Народного альянса» Фраги получают неожиданно мало: 9,3 и 8,3% голосов соответственно. У коммунистов в будущем парламенте 20 мест, у «социологического франкизма» Фраги — 16. За социалистов Гонсалеса голосуют 29,3%, у них 118 мест.

Абсолютный победитель — «Союз демократического центра» действующего премьера-реформатора Суареса: 34,4% голосов и 165 мест в парламенте. Дело не только в том, что в поставторитарной Испании партия действующего премьера воспринимается как партия власти, а поддерживать начальство приучали все предыдущие десятилетия. Гражданам действительно нравится мирный транзит к демократии, предложенный Суаресом, и сам молодой премьер, одновременно консервативный и современный.

Хуан Карлос и Суарес были правы, когда убеждали не бояться легализации коммунистов. Результат выборов показывает их настоящее место в умах и сердцах избирателей. Самая гонимая, самая авторитетная, самая многочисленная оппозиционная партия получает на выборах в три с половиной раза меньше, чем партия фалангиста Суареса, столько же, сколько партия постфранкиста Фраги, в три раза меньше, чем Социалистическая рабочая партия под руководством молодого и мало кому известного провинциала Фелипе Гонсалеса, который обгоняет легендарных Каррильо, Пассионарию (псевдоним Ибаррури), Альберти. Рушится мечта Каррильо о том, что неофиты демократии — коммунист-реформатор Каррильо и фалангист-реформатор Суарес — после выборов будут управлять примиренной Испанией вдвоем.

В сделке с Суаресом Каррильо променял непримиримость, оппозиционность, коммунистическую ортодоксию, идею справедливого возмездия на допуск к выборам, которые проиграл. Многие лидеры партий подали бы в отставку. Но Каррильо все равно победитель. Он возвратил компартию в Испанию и в парламент, вывел ее членов из подполья. Красные флаги, серпы и молоты, райкомы и горкомы вернулись на улицы испанских городов, а ячейки теперь легальных независимых профсоюзов имеют контроль над целыми заводами.

К тому же какова альтернатива? Не идти на выборы и продолжать гражданский конфликт? Обвиняемый в преступлениях времен гражданской войны Каррильо искренне не хочет его продолжения. И ему удается убедить однопартийцев, что это не партия выступила плохо, а избиратель оказался не на высоте оппозиции, которую подарила ему судьба. Но граждане освоятся и в следующий раз не подведут. К тому же Каррильо принял демократические правила игры в межпартийном пространстве, но внутри своей партии он несменяемый авторитарный лидер, каким был Франко для всей Испании.

На выборах в баскских провинциях вперед выходит Баскская националистическая партия. В Каталонии побеждают местные левые с националистическим уклоном. Абсолютные проигравшие — «бункер» и неофранкисты. Их партия «Национальный альянс 18 июля» набирает полпроцента и не получает ни одного депутатского кресла. С этого момента ортодоксальные франкисты понимают, что идти к победе своих идей через выборы не имеет смысла, и задумываются о других способах.

Через неделю после выборов Хуан Карлос и королева София открывают первую сессию демократически избранного парламента в том же здании, где заседали франкистские кортесы. Но над их головами уже нет герба Испании Франко с орлом, стрелами, ярмом и девизом «Una, Grande, Libre» — «Единая, великая, свободная». Там обновленный исторический герб испанского королевства. Король входит, и его бурно приветствуют депутаты партий Суареса, Фраги и коммунисты. При появлении монарха встает и громко хлопает даже яростная республиканка Долорес Ибаррури.

Единственная фракция, которая встречает короля молча, — социалистов Фелипе Гонсалеса, вторая по числу мест в новых кортесах: посмотрим, зачем он пришел, чего от нас хочет, что скажет. Теперь социалисты — главные республиканцы в парламенте, в отличие от коммунистов, которые признали монархию свершившимся фактом.

«Я вижу, что компромисс, стремиться к которому я считал себя обязанным как король, состоялся. Это мирное установление демократического сосуществования на основе уважения к закону», — говорит Хуан Карлос. Он объявляет задачу кортесов — написать конституцию страны, первую со времен республики, а себя после ее принятия хочет видеть конституционным монархом. Когда король заканчивает, социалисты тоже встают и аплодируют.

Эта первая сессия действительно являет собой немыслимую прежде сцену мирного сосуществования: волк буквально заседает рядом с ягненком. Долорес Ибаррури, Сантьяго Каррильо, другие деятели гражданской войны со стороны проигравших республиканцев садятся на соседние скамьи с видными франкистами из числа бывших победителей и начинают совместную законодательную работу. После первого выступления Хуана Карлоса с той же трибуны в недоверчиво настроенных франкистских кортесах прошло всего 20 месяцев.

В конце года официально отменен национальный праздник Испании четырех предыдущих десятилетий — День национальной революции (то есть военного путча) 18 июля 1936 г. Вместе с праздником отменяется и парад в честь победы франкистов в гражданской войне.

Летом следующего года из подвала своего дома бледный, в темных очках выйдет на свет как живой символ конца затянувшегося гражданского конфликта Протасио Монтальво, республиканский мэр поселка Серседилья, расположенного в 60 км к северу от Мадрида. Он прятался в подвале с 1939 г. — 38 лет. Большинство односельчан давно считали его погибшим.

«Золотую раковину» кинофестиваля в Сан-Себастьяне, самого известного в Испании, получает за вклад в искусство политический эмигрант Луис Бунюэль. Он лично приезжает за наградой. Его встречают стоя, затяжной овацией. «Золотой раковиной» за лучший фильм награжден Никита Михалков, он привез на фестиваль «Неоконченную пьесу для механического пианино». Вручение главного приза советскому режиссеру — не только признание качества работы, но и символ конца диктатуры. Советский фильм «Табор уходит в небо» получил высшую награду Сан-Себастьяна в прошлом, 1976 г., а на следующий год «Золотую раковину» дадут «Осеннему марафону» Георгия Данелии и уже на этом успокоятся.

Страны, борющиеся за свободу или поборовшие диктатуру, вызывают повышенный интерес. В конце года Нобелевский комитет присуждает премию по литературе поэту-сюрреалисту Висенте Алейсандре — открытому бисексуалу, насколько это возможно в Испании, да и в Европе того времени, другу и, вероятно, любовнику расстрелянного франкистами великого Лорки. Стихи Алейсандре расходились листовками в республиканских окопах, и он же чуть не стал жертвой республиканских чекистов, а потом франкистов. Алейсандре остался в Испании Франко, но надолго замолчал. Во время оттепели 1950-х вновь начал публиковаться и выступать, а в последние годы режима его дом был известен как пристанище молодых поэтов. На верхнем этаже долгие годы квартирует со своей подругой Кармен Конде, испанская Сапфо, первая поэтесса — открытая лесбиянка.

11 ноября 1977 г. официально отменена цензура, кроме обычных ограничений, касающихся государственной тайны. Но уже в начале декабря привлечен к ответственности каталонский театральный режиссер Альберт Боаделья за спектакль о нашумевшей три года назад казни ультралевого боевика Георга Михаэля Вельцеля при помощи винта-гарроты. Все актеры, кроме главного героя — террориста, играют в страшных масках, а рефлексирующий политический убийца все-таки выглядит жертвой диктатуры. Судебные власти даже меняющейся Испании видят здесь оправдание терроризма, которое может разозлить силовиков. Режиссер бежит из-под ареста, но не особо прячется, а его не сильно ищут, однако обвинение снимут только в 1981 г.

Долгие десятилетия со времен «длинной телеграммы», которую американский посол Кеннан отправил в начале холодной войны в Вашингтон из Москвы, Запад считал, что Советский Союз не заинтересован в переходе от диктатуры Франко к буржуазной демократии. Предполагалось, что Кремль будет использовать борьбу против Франко, чтобы создать в Испании политический хаос, усилить влияние коммунистов, привести их к власти и вырвать страну из западного лагеря.

Возможно, сразу после войны Сталин и был готов действовать в этом направлении. Но когда два десятилетия спустя дело дошло до реального демократического транзита, СССР весь — свободы торжество, а его цели — сама сдержанность и политический реализм. Появление буржуазного демократического правительства, легализующего бывших республиканцев, а в идеале и коммунистов, становится для Москвы удовлетворительным исходом.

«Испанский и португальский режимы были последними остатками фашистского наследия в Европе. Важно было покончить с последними недобитыми фашистами, чтобы эта страница истории окончательно завершилась. А то, что к власти придут не какие-то коммунистические режимы, всецело симпатизирующие СССР, было очевидно даже на примере Португалии», — рассказывал автору этой книги Игорь Иванов.

Вмешательства со стороны СССР не желала и сама испанская оппозиция. Социалисты и даже испанские коммунисты считали своими главными союзниками западные демократии, а поддержку СССР рассматривали как второстепенный фактор. Социнтерн, членом которого была Социалистическая рабочая партия, отмежевался от авторитарного социализма советского образца еще в начале века, а компартия Испании вместе с итальянской и французской изобрела еврокоммунизм. «Продвижение советской статьи в буржуазную прессу Испании — дело трудное, а в "еврокоммунистическую" — еще труднее», — жалуется в депеше в Москву заведующий консульским отделом советского посольства в Мадриде. Единственное, с чем советская дипломатия была готова бороться дальше, — это с возможным вступлением Испании в НАТО.

Первое демократическое правительство Суарес составил так, чтобы вознаградить различные группы, вошедшие в его пестрый «Союз демократического центра», притом что 25 из 165 депутатов его парламентской фракции до политической реформы были прокурадорами франкистских кортесов. После следующих выборов 1979 г. таких во фракции станет даже больше — 50. Скамьи, на которых заседают в парламенте бывшие функционеры режима, называют «новой голубой дивизией» или просто «синими». В правительстве нашлось место и для личных друзей Суареса: особенно влиятельным становится вице-премьер, почти никому до того не известный политик с агрономическим образованием, министр сельского хозяйства в прошлом кабинете Абрил Марторелл.

В новом правительстве нет и единственного политического тяжеловеса из прежнего состава, Альфонсо Осорио, который помог укомплектовать первое правительство Суареса системными реформаторами из группы «Тацит». Зато на посту вице-премьера по обороне Суарес сохранил генерала Мельядо. В новом кабинете упраздняют посты трех военных министров — армии, авиации и флота, и их функции тоже передают Мельядо.

Франко опирался на армию, но, придя к власти, разделил пост министра обороны на три, чтобы сделать ее более безопасной для себя. Суарес вновь объединяет управление армией в одних руках, но это руки генерала Мельядо. Он окажется последним профессиональным военным в правительстве демократической Испании и станет единственным министром, который сохранит свой пост во всех правительствах Суареса. Тесная связь между обоими очевидна, и консервативные военные будут ненавидеть Мельядо еще больше, чем Суареса.

Первая серьезная угроза для нового режима приходит из Каталонии. Еще накануне выборов капитан-генерал Барселоны Франсиско Гальегос, служивший министром армии в последнем правительстве Франко, чтоб показать, кто в доме хозяин, в будний день проводит колонну танков по улицам, устраивает транспортный коллапс и принимает импровизированный парад с балкона своей штаб-квартиры. В день выборов он вновь готовит технику к выходу в город на случай, если что-то пойдет не так.

Результаты выборов в Каталонии силовики могут интерпретировать именно таким образом. Здесь «Союз демократического центра» занял только третье место с 17% голосов и пропустил вперед Социалистическую партию Каталонии с 28,5% и местных коммунистов, выступавших под известным со времен республики брендом PSUC (Объединенная социалистическая партия Каталонии). Первые считались региональными партнерами социалистов Гонсалеса, вторые — коммунистов Каррильо. Однако каталонские версии левых испанских партий настроены решительнее, и кроме левой идеологии их объединяют националистические лозунги.

Сильно выступили и либеральные каталонские партии с требованием автономии. После выборов депутаты от всех каталонских партий объединились в Ассамблею каталонских депутатов, избрали своим главой лидера каталонских социалистов Жоана Ревентоса, и тот немедленно потребовал встречи представителей ассамблеи с королем и премьер-министром для обсуждения вопроса об автономии. Встреча с Суаресом проходит на повышенных тонах, с королем — любезно, но Ревентос недоволен обеими.

Не успели силовики проглотить легализацию компартии, как неверная Барселона оказывается во власти прямого аналога «красного» Народного фронта, и эта новая его версия под руководством социалиста требует автономии. Есть опасения, что армия готова отменить результаты каталонских выборов силой. Нужен человек, который разрядит ситуацию и уравновесит рвущегося в бой Ревентоса.

Тогда Суарес выкладывает свой каталонский козырь. Еще в переходный период полудемократии король и вице-премьер Осорио свели его с главой каталонской автономии в изгнании Жосепом Таррадельясом. Этот знаменитый каталонский социалист занимал различные посты в правительстве Народного фронта, участвовал в обороне Барселоны от Франко, после разгрома республиканцев бежал во Францию. Там в 1954 г. его избрали главой женералитета — высшего органа автономной каталонской власти.

Сперва Таррадельяс казался Суаресу слишком старым для возвращения в политику. Но у него было два важных достоинства. Во-первых, на посту главы виртуальной автономии в изгнании Таррадельяс дистанцировался от социалистической партии и претендует на то, чтобы представлять чаяния всех каталонцев, независимо от их политических взглядов. Во-вторых, в то время как социалисты, в особенности каталонские, намерены ставить вопрос о республике, Таррадельяс в целом принимает монархию Хуана Карлоса, установил с ним личный контакт, считает его первое выступление в Барселоне, когда король обратился к собравшимся по-каталански, разрывом с франкизмом по каталонскому вопросу и принимает демократический транзит под руководством реформаторов из рядов режима. Однопартийцы уверяют Суареса, что Таррадельяс может уравновесить порывистого Ревентоса.

На встрече в Мадриде Таррадельяс предлагает Суаресу и королю сделку: он использует свой авторитет на благо политической реформы в обмен на восстановление женералитета — главного института автономной каталонской власти. Суарес думает, торгуется, но осенью возрождает женералитет в Каталонии и приглашает Таррадельяса его возглавить.

Прибытие Таррадельяса, который противостоял самому Франко, а потом долгие годы в эмиграции жил в бедности, но хранил достоинство настоящего главы каталонской автономии, отодвинуло претензии победителей выборов в Каталонии на второй план. Невозможно быть больше каталонцем, чем Таррадельяс, а он пошел на сотрудничество с Суаресом.

Каталонцы приняли Таррадельяса как своего лидера и представителя в отношениях с Мадридом, а восстановление женералитета разрядило обстановку, хотя военных с трудом убедили воздать Таррадельясу воинские почести, когда он прибыл в Барселону. Это было еще одним условием, которое выдвинул перед возвращением Таррадельяс: генерал-капитан и расквартированные в городе войска принимают его с воинскими почестями. Королю приходится уговаривать генерала Гальегоса официально приветствовать побежденного «красного». Генерал подчиняется королю, но при личной встрече долго держит Таррадельяса в тесной прихожей и здоровается, не снимая перчаток.

Внешне каталонский кризис разрешен настолько спокойно, что и тогда, и позже мало кто подозревал, как близок к провалу был в тот момент проект мирной демократизации.

Суарес восстанавливает историческую каталонскую автономию и приглашает лидера каталонского правительства в изгнании возглавить ее в обмен на признание каталонцами восстановления монархии и единства страны. Эта сделка неслучайно похожа на сделку с Каррильо. Переход к демократии должен быть признан не только всеми политическими силами страны, но и всеми ее нациями и регионами. Первое невозможно без легализации запрещенной оппозиции, второе — без автономизации иноязычных регионов. При Франко коммунисты — самая гонимая оппозиционная партия, а каталонцы и баски — самые угнетаемые национальные меньшинства. В их руках тоже сертификат подлинности демократического транзита. Каталония выдает его за подписью Таррадельяса. Очередь за басками.

Вслед за Каталонией к январю 1978 г. появился автономный институт у басков — генеральный баскский совет, чья юрисдикция распространяется на три провинции: Бискайю, Гипускоа и Алаву. Создание баскской автономии привело в ярость и местных радикальных националистов, и испанских консерваторов: для первых такой автономии слишком мало, для вторых слишком много. После басков автономию получает родина Франко, атлантическая Галисия.

Испания, оставаясь де-юре унитарной страной, на глазах превращается в федерацию, а региональные власти требуют все новых полномочий и спорят с центром о территориях. Новая власть старается не дать повода думать, что готова уступать бесконечно, да она и не собирается. Полиция уже демократического государства разгоняет марш басков на Памплону, столицу Наварры, которую, вопреки воле большинства населения города, баскские националисты требуют включить в состав своей автономии.

Первые свободные выборы окончательно раскололи баскских националистов. Умеренные выбирают участие в строительстве новой политической системы, радикальные переходят к ничем не сдерживаемому террору, в том числе против своих же умеренных. Популярная при диктатуре теория, что переход к демократии сам собой прекратит террор сепаратистов, не подтвердилась. Те, кто радовался, что атаки ЭТА дестабилизируют диктатуру, поняли, что так же, если не хуже, они дестабилизируют демократию и у терроризма нет полезных сторон.

Суаресу необходимо показать, что все политические силы страны принимают новую реальность, возникшую после реформы и выборов, несмотря на давление экстремистов и непрекращающиеся сигналы недовольства со стороны силовиков. К тому же первый год демократии оказался одним из самых трудных для экономики за срок больший, чем десятилетие. Инфляция превысила 20%, настолько же подешевела песета, биржа упала больше чем на треть. Все это последствия мирового энергетического кризиса, запущенного арабо-израильской войной 1973 г. Другая причина в том, что запас догоняющего роста, которым обладала Испания в начале экономических реформ, исчерпывался по мере сокращения ее отставания от других стран Западной Европы и теперь так быстро расти уже некуда.

13 октября 1977 г. представители десяти крупнейших политических партий Испании, всего 31 человек, подписывают в премьерском дворце Монклоа соглашение о том, что они в координации с правительством будут искать решение самых тяжелых проблем страны. Пакт Монклоа — еще один триумф Суареса. Левые партии согласились на потолок индексации зарплат 22% при инфляции 29% (ее потом удалось снизить до 15%) и на меры бюджетной экономии, в результате которых закрывались нерентабельные предприятия и почти вдвое, с 7 до 13%, выросла безработица.

Взамен правительство обещало структурные реформы, прежде всего в сельском хозяйстве, полицейскую реформу, которая должна была создать на месте аппарата подавления, обученного во времена диктатуры, полицию демократической страны, и полную реституцию профсоюзного имущества, конфискованного Франко. Участники пакта согласовали несколько шагов в области налогов, социального страхования и даже транспорта и развития городов.

Демократизация Португалии начиналась с всеобщего повышения зарплат, диких забастовок и конкуренции всех со всеми. Начало демократизации в Испании ознаменовано согласием левых, в том числе коммунистов, с непопулярными экономическими мерами, которые предлагают вчерашние представители либерального крыла диктатуры.

Во дворце Монклоа партии соглашаются не топить друг друга и правительство, не применять популистских приемов, не использовать экономические трудности, с которыми столкнулась бы любая власть, для того, чтобы дискредитировать нынешнюю, не уничтожать своих соперников, обвиняя их в падении уровня жизни, вызванном объективными причинами. Политики всех партий, кроме ультралевых и крайне правого «бункера», понимают, что такие обвинения дискредитируют не только политических соперников, но и парламентский строй в целом.

Сразу же после пакта Монклоа 15 октября принят закон об амнистии. Он освобождает от ответственности за все политически мотивированные преступления, независимо от их тяжести, совершенные до реформы 1976 г., и почти за все до момента принятия самого закона. Чтобы не злить и без того раздраженных силовиков, действие закона не распространяют на членов «Военного демократического союза», который появился в армии в последние годы жизни Франко.

Позже о законе станут говорить как о лазейке, благодаря которой франкисты избежали ответственности за преступления авторитарного режима. Но в тот момент контекст новеллы совсем другой. Закон видится завершением неполной политической амнистии, которую объявил Хуан Карлос после коронации. Короткий текст закона написан совместно правительством и оппозицией — коммунистами, социалистами, каталонскими и баскскими националистами.

Не принимает участие и не поддерживает амнистию как раз самая франкистская партия в парламенте — «Народный альянс» Мануэля Фраги. Ведь по новому закону на свободу выйдут левые экстремисты и баскские боевики, да и коммунистов вроде Каррильо невозможно будет сдерживать угрозой ответственности за преступления, подобные массовому расстрелу заключенных в Паракуэльосе. Только позже, когда социалисты впервые выиграют выборы, станет ясно, как закон полезен бывшим франкистам.

В тот же год Испания и Португалия, две страны, почти одновременно освободившиеся от диктатуры, заменяют Иберийский пакт, заключенный еще Франко и Салазаром, новым договором о дружбе и сотрудничестве. Глава первого конституционного правительства Португалии Мариу Соареш прилетает в Мадрид. Здесь его встречает глава первого демократического правительства Испании и почти однофамилец Адольфо Суарес.

В Испанию приезжают прославленные на весь мир аргентинские писатели Борхес, Кортасар и Эрнесто Сабато. На их родине военные только что совершили правый переворот, и страной теперь правит хунта, которая продержится до 1983 г. и падет, как и греческие полковники, в результате неудачной военной авантюры, задуманной для укрепления собственной власти. Правящие генералы попробуют присоединить к Аргентине соседние Фолклендские (Мальвинские) острова, которыми с первой половины XIX в. управляет Великобритания, и проиграют короткую войну британскому флоту. Его не задумываясь отправит за тысячи километров «железная леди» — британский премьер-министр Маргарет Тэтчер, чья твердая позиция чуть раньше отразится и на судьбе Испании.

Выигранные выборы и пакт Монклоа — две не только политические, но и человеческие победы Суареса. Год назад он — мало кому известный по имени и в лицо аппаратчик из провинции, странный назначенец короля, от которого стараются держаться подальше столичные политические бароны, чтобы не запятнать свои мантии и не омрачить перспективы сближением с главой находящейся в упадке партии власти. В таком упадке, что даже сторонники пытались раздробить ее на объединения для ее же блага. В Суареса верил только король и то, похоже, сперва видел его задачу в том, чтобы демонтировать прежнюю систему и уйти с грузом ядовитых обломков.

И вдруг оказывается, что в Суареса верят граждане. А вместе с ними и аппарат режима, и оппозиция. И вот он стоит в самом центре испанского политического класса, посреди политических баронов и молодых конкурентов, и связывает всех взаимными обязательствами на пользу себе и стране. Даже в зрелых демократиях оппозиция что справа, что слева редко договаривается с правительством не использовать против него в своих целях объективные трудности. А в молодой испанской — договорилась. Это, впрочем, не только желание Суареса, но и воля граждан. Они хотят демократии без той вражды, которая десятилетия назад привела ее к краху, а страну — к войне и диктатуре.

Суарес не останавливается на достигнутом и начинает движение к следующей победе — принятию конституции. Франко не любил либералов и конституции, и сейчас вместо нее действуют закон «О политической реформе» и семь фундаментальных законов франкистской Испании, когда они ему не противоречат. Идею конституции поддерживает не весь политический класс. Ее не принимают ортодоксальные франкисты и традиционные монархисты. Многие из них представляли себе Испанию после Франко в виде авторитарной монархии, пусть с парламентом, но с самыми серьезными полномочиями в руках короля.

Хуан Карлос, открывая первую сессию кортесов, открыто заявил, что намерен стать конституционным монархом. Но и он не знает, о какой именно степени ограничения его полномочий идет речь. Теперь, когда Суарес вместе с оппозицией начал движение в сторону конституции, выясняется, что практически о полном. За королем сохранятся лишь церемониальные и символические функции, он действительно будет символическим главой коронованной республики.

Хуан Карлос для возвращения монархии и своей династии сделал ставку на демократию. Савойская династия в Италии, греческая во главе с Константином II, братом супруги Хуана Карлоса королевы Софии, и дед Хуана Карлоса Альфонсо XIII связали себя с диктатурами и проиграли. А парламентские, демократические монархии в Западной и Северной Европе сохранились и пользуются уважением народа и политического класса.

Но даже Хуану Карлосу трудно смириться с той ничтожной политической ролью, какую предлагает ему Суарес. Король, например, хотел бы сохранить право объявлять референдум, то есть обращаться к народу напрямую, но правительство против. В течение всего предыдущего года Суарес заключал от имени короля и режима сделки с Каррильо и другими оппозиционерами. Теперь он предлагает от имени партии, победившей на выборах, и всего политического класса, который теперь включает и оппозицию, сделку самому королю. «Похоже, мне оставляют меньше полномочий, чем королю Швеции, но, если это нужно для сохранения монархии, я согласен», — с тоской признается Хуан Карлос в одном из интервью.

Однако в его окружении с этим согласны не все. В политических верхах и в ближнем кругу короля достаточно тех, кто считает, что Суарес губит, даже обманывает короля, выхолащивает монархию, восстановление которой стоило стольких усилий монархистам, номенклатурным реформаторам и самому Хуану Карлосу.

Против такого развития событий выступает секретарь короля генерал Альфонсо Армада. Во время выборов он поддерживает Фрагу, с которым дружен. В разговорах с представителями истеблишмента он всячески нахваливал его, и у них могло создаться впечатление, что и король не против победы Фраги на выборах, другим деятелям Армада посылал письма в поддержку Фраги на бланках королевского дома. Это явно выходит за рамки его служебных полномочий, как и споры с Суаресом по политическим вопросам и попытка регламентировать его контакты с королем.

После победы на выборах Суарес говорит с королем об Армаде так, будто конституция уже принята. Суарес настаивает на увольнении Армады с поста секретаря королевского дома за его вмешательство в политику. И вот еще одно свидетельство того, что Хуан Карлос пусть нехотя, но искренне намерен стать современным конституционным монархом: он выполняет просьбу избранного премьера, хотя конституция еще не ограничила политических полномочий трона.

Решение дается Хуану Карлосу нелегко: Армада сопровождает его практически с детства, он — его учитель, адъютант, глава секретариата и, наконец, секретарь королевского дома, все вместе больше 20 лет. Еще тяжелей уход дается самому Армаде. С этого момента он считает Суареса личным врагом, пагубой короны и государства. Но Хуан Карлос в тот момент недвусмысленно делает выбор в пользу демократических институтов, которые представляет Суарес, а не неформальных институтов и закулисных рычагов, которыми пользуется глава государства в автократии и которые пытается сохранить Армада. Хуан Карлос расстается с последним из соратников-педагогов, но, в отличие от Лопеса Родо или Миранды, Армада не смиряется с потерей места возле короля.

Уже в августе начинается работа над конституцией. Поначалу Суарес видит процесс ее создания так же, как его видели авторы прошлой конституции — республиканцы: победитель выборов пишет свою версию основного закона. Суарес предполагает, что юристы его партии напишут проект и правительство внесет его на обсуждение в парламент. Но тут же упирается в ограничительные механизмы той самой демократии, которую строит: парламентская оппозиция против того, чтобы конституцию писали победители выборов, и намерена участвовать в создании проекта. В спорах с ней Суарес понимает: тем и плоха была прошлая конституция, что ее писали только победители и только для себя. Она не объединяла, а разделяла общество.

Суарес отказывается от права победителя: новую конституцию пишет комиссия из представителей всех парламентских партий, включая коммунистов. Начало совместной работы над первой почти за полвека конституцией создает благоприятную среду для пакта всех политических сил, заключенного во дворце Монклоа.

Несмотря на противоречия между левыми и консерваторами по вопросам об абортах, смертной казни, региональных автономиях и частном образовании, проект новой конституции готов к осени 1978 г. Одной из причин быстрого продвижения, как выяснилось, было предварительное, втайне от остальных участников, согласование статей конституции между двумя крупнейшим партиями — центристами Суареса и социалистами Гонсалеса. Их представители регулярно встречались для этого в мадридском ресторане. Когда об этом становится известно, делегаты «Народного альянса» Фраги и Баскской националистической партии в знак протеста покидают конституционный комитет, но после обещания двух крупнейших партий прекратить сепаратные встречи возвращаются.

В программе социалистов по-прежнему записано, что они — марксистская и республиканская партия. Поэтому когда статья о государственном устройстве дебатируется в парламенте в мае 1978 г., социалисты вносят на голосование свою версию, в которой Испания объявляется республикой. Поправка социалистов не проходит, за нее не голосуют даже коммунисты: Каррильо верен договоренности и дружбе с Суаресом. Генсек коммунистов под таким впечатлением от политического самопожертвования короля, что защищает и превозносит Хуана Карлоса в своих выступлениях. Больше социалисты к вопросу о республике не возвращаются.

В конституции есть статьи, которые утешают короля: он по-прежнему вносит в кортесы кандидатуру премьер-министра, остается главнокомандующим и обладает королевским иммунитетом. Король, согласно новой конституции, находится на троне в силу наследственных династических прав. Разработанный при Франко проект монархического преемства, согласно которому монархия не восстановлена, а заново учреждена режимом национальной революции, юридически закрыт. Но не политически и психологически: Хуан Карлос помнит, что, несмотря на определенные династические права, он не оказался бы на троне без воли Франко и своих союзников в его окружении. Тем не менее, проголосовав за эту статью, парламентская оппозиция отказывается от права видеть в Хуане Карлосе юридического преемника Франко.

Итоговым текстом конституции довольны все, кроме тех, кому угодить невозможно: левых и правых экстремистов и баскских сепаратистов. Крайние каталонские националисты ее, впрочем, тоже не одобряют. Радикалам в принципе не может понравиться конституция западноевропейского типа — та ее разновидность, где власть принадлежит ответственному перед парламентом кабинету министров, а символическим главой государства и в редких случаях чрезвычайным арбитром является безвластный монарх. Никаких попыток добавить главе государства реальных полномочий Хуан Карлос не предпринимает. В октябре конституцию ратифицируют обе палаты парламента. Депутаты-баски бойкотируют голосование.

В этот год между выборами и принятием конституции меняется отношение самых ортодоксальных франкистов к королю. Раньше они нападали на правительство, но обходили преемника, выбранного самим Франко. Теперь «бункер» прямо обвиняет короля в отступничестве.

В большинстве казарм армии и гражданской гвардии, в спецслужбах, в офицерских клубах и штабах, в военных школах — везде, где командуют, преподают, отдыхают соратники и почитатели Франко, — по-прежнему висит его портрет. Как правило, рядом висит портрет короля Хуана Карлоса и, разумеется, нигде нет и следа почтения к премьер-министру Адольфо Суаресу.

Главная проблема оппозиции после прихода к власти — заставить работать на себя сложившееся при автократии «глубинное государство», его бюрократический и силовой аппарат. В Португалии попытка решить вопрос путем «оздоровления», иначе говоря массовых люстраций, кончилась потерей управляемости и очередным расколом в армии. Новому испанскому правительству проще, здесь демократия вырастает из старого режима. Но в самом центре местного государства — силовики.

Многие из них считают себя обманутыми. Политики обманули их, когда легализовали компартию и вернули автономию каталонцам и баскам, когда собрались лишить короля, преемника Франко, полномочий и вместо обещанной национальной, католической, франкистской монархии подсовывают либеральную парламентскую монархию с конституцией. Журналисты, политики и простые граждане обманывают и оскорбляют их тем, что обращают мало внимания на потери, которые силовики несут в борьбе с баскскими и ультралевыми террористами, а некоторые и вовсе ищут объяснения и оправдания антигосударственной деятельности врагов. Испанский генерал, только что назначенный на высокую должность, во время поездки в Буэнос-Айрес публично хвалит опыт аргентинских военных — «грязную войну» против оппозиционеров и левых повстанцев, в которой противники власти исчезали тысячами. Многих, как выяснилось позже, сбрасывали с вертолетов в океан.

Силовики разделяются на четыре неравные группы. Есть сторонники демократии западноевропейского образца, но в самой армии к ним относятся с недоверием как к конъюнктурщикам, которые готовы пожертвовать принципами ради карьеры при новой власти, как сделал, по мнению консервативных военных, вице-премьер по обороне генерал Мельядо. Есть те, кто готов при определенных условиях служить демократическому режиму, раз он пришел на смену прежнему с соблюдением буквы закона и не потребовал нарушить присягу. Таких военных большинство, это показывают опросы для служебного пользования, которые начали проводить еще под конец жизни Франко. Но одно дело — теоретически одобрять демократизацию при автократии, и другое — видеть легализацию бывших побежденных противников и их подъем на один уровень с бывшими победителями.

Пассивное настороженное большинство военных наблюдает за поведением активного меньшинства недовольных коллег, считающих, что нарушена не буква, но дух государства, которое они призваны охранять. И это меньшинство — не какая-то маргинальная изолированная группа. Это сотни офицеров, среди них есть командующие полками и дивизиями, главы штабов и военных округов, храбрые гражданские гвардейцы и опытные спецслужбисты. Многие из них не считают нужным скрывать свои взгляды. Но король и Суарес исходят из принципа: другой армии у нас нет. Недовольство и даже антидемократическая агитация не наказываются, пока недовольные от слов не переходят к делу.

Мало кто из настроенных на реванш силовиков готов открыто идти против короля, которого выбрал и вырастил лично Франко и которому военные присягнули. Но Суарес? Кто такой Суарес? Королю просто нужно новое правительство, и они помогут его создать. Правительство повышает зарплаты военным на 21% и замедляет процесс автономизации провинций. Но это действует не на всех. Группа военных планирует мятеж. Он назначен на 17 ноября 1978 г. Король будет с визитом в Мексике, зато в это время накануне 20 ноября, второй годовщины смерти Франко, в Мадриде соберется множество ветеранов и бывших фалангистов в форме, они поддержат выступление военных, добавят ему массовости и народности. Главное — изолировать Суареса и министров. И затем предложить королю свое правительство национального спасения. План называют «Операция "Галаксиа"» («Галактика» — кафе, где встречаются заговорщики).

Суарес, которому доложили о заговоре, вновь предпочел действовать сдержанно, чтобы не оттолкнуть и без того раздраженных силовиков. Всего двое из заговорщиков задержаны. Две сотни офицеров знали о планах коллег, и ни один не доложил наверх, однако никого не преследуют за недонесение. После того как заговор раскрыт, офицеры оправдываются тем, что не придали значения ворчливой болтовне коллег. Примерно так же заговор преподносит гражданам правительство Суареса: некоторые военные ведут досужие разговоры, но в Испании теперь демократия и разговаривать о политике, ругать власть и даже хвалить Франко не запрещено.

Один из арестованных по делу кафе «Галактика», подполковник гражданской гвардии Техеро, давно известен бурными антидемократическими выступлениями. Во время службы в баскских провинциях он не раз видел гибель товарищей от рук сепаратистов, свою вполне искреннюю скорбь он превращает в политические демонстрации. На похоронах он, рыдая, обнимает тела убитых сослуживцев, лежащих в гробу под национальным флагом. Многим запомнился эпизод, когда Техеро, перепачкав мундир свежей кровью, целует в губы изуродованный труп подчиненного, только что погибшего от бомбы террористов. Экзальтация Техеро — его личный ответ на слишком спокойное отношение общества и прессы к жертвам среди силовиков на войне против террора. Техеро всегда был непоколебимым франкистом, но служба в баскских провинциях делает его убежденным противником демократии.

В 1976 г. Техеро прославился телеграммой министру внутренних дел Мартину Вилье, в которой саркастически испрашивал инструкций — какие именно почести следует воздавать легализованному баскскому флагу, икуринье, снимая который гибли его коллеги. После короткого домашнего ареста в казармах его полка Техеро перевели служить из столицы на юг, в Малагу. Там он чуть не устроил бойню, когда в октябре 1977 г. отправил гвардейцев с боевыми патронами разгонять студенческую демонстрацию. Шествие разрешено, но от рук террористов только что погибли очередные полицейские, и Техеро с криком гонит собравшихся: в такой день все должны быть на траурных собраниях или дома, а не на митингах против власти. Ситуацию спасло спокойствие демонстрантов.

После того как заговор «Галактика» раскрыли, Техеро пробыл под арестом семь месяцев, был осужден на срок короче предварительного заключения и после выхода на свободу получил новое назначение в Мадрид — командовать одной из транспортных частей.

История выступлений и наказаний Техеро показывает, насколько деликатным старался быть в отношениях с силовиками новый демократический режим. Но ведь и силовики не вмешивались, когда правительство делало то, что еще недавно представлялось им абсолютно немыслимым, — от легализации коммунистов, которых еще и пустили на выборы, до автономии провинций. В благодарность за это не только правящие центристы, но и левые уговаривают себя не реагировать слишком резко на заговор «Галактика». Главное, что армия в целом приняла демократию.

По своим причинам преуменьшает значение заговора «бункер»: демократы устраивают истерику и шельмуют наших славных военных, в то время как весь заговор сводился к разговорам нескольких неравнодушных офицеров, просто переживающих за судьбу родины.

Сделка правительства с военными состоит именно в этом: военные позволяют правительству делать то, на что они никогда не дали бы согласия, если бы их спросили. Правительство позволяет военным быть самими собой, если это не нарушает законов. Портреты Франко останутся в воинских частях еще на много лет, до середины 1980-х, и будут исчезать оттуда постепенно.

Мечта реакционеров — сорвать принятие новой конституции на референдуме. По закону сходящихся крайностей, она совпадает с целью крайне левых и непримиримых сепаратистов: им тоже не хочется видеть согласие граждан на обычную рыночную парламентскую демократию в существующих государственных границах. Часть «бункера», в том числе глава «Федерации ветеранов» Хосе Антонио Хирон, как и баскские вооруженные сепаратисты, призывает к бойкоту. Другая — к голосованию против. Надежды на провал конституции на референдуме нет, опросы показывают, что граждане ее поддержат, спор идет о том, какая тактика меньше выдаст политическую слабость «бункера».

6 декабря 1978 г. граждане одобряют новую демократическую конституцию Испании на референдуме большинством почти в 88% голосов. Суарес празднует очередной триумф и назначает новые парламентские выборы на 1 марта следующего, 1979 г. Новая конституция позволяет ему обновить мандат, который нужен, в частности, для того, чтобы дать баскам более серьезную автономию.

Но дело не только в этом. Он словно коллекционирует победы. Он провел судьбоносное голосование в кортесах о политической реформе два года назад и референдум по ней, спустя год победил на первых свободных выборах, стал первым главой демократически избранного правительства Испании за 40 лет, только что выиграл референдум по конституции. Теперь он должен стать главой первого за 40 лет конституционного правительства Испании. И всего этого добивается молодой провинциальный партиец, которого два с половиной года назад политические бароны столицы считали ошибкой короля, в лучшем случае расходным материалом.

Суарес, который накануне и после референдума выглядел уставшим и не совсем здоровым, энергично включился в кампанию в последние недели перед новыми выборами. Его предвыборное обращение к гражданам звучит неожиданно консервативно: надо защитить Испанию от разводов, абортов и марксистских идей, навязываемых социалистами. Суарес, который легализовал этих самых социалистов и коммунистов, покушающихся на ценности, внезапно эти ценности защищает. Этим выступлением он бьет одновременно по своим главным соперникам: слева — Социалистической рабочей партии Гонсалеса, популярность которого догоняет его собственную, и справа — респектабельным постфранкистам Фраги.

Суарес не изменяет себе, он ведь сам образцовый семьянин и практикующий католик. Скорее, он меняет свое амплуа человека, который пришел разрешить прежде запрещенное. Но его задача перед вторыми демократическими выборами, когда страна проходит период турбулентности, показать, что у разрешенного тоже есть границы. К тому же тема его выступления близка электорату, который помог Суаресу прийти к победе на прошлых выборах, — испанским женщинам. А марксизм, социализм, коммунизм после национализации, уличного насилия и политической неразберихи в Португалии и активизации ультралевых в Испании действительно пугают граждан.

«Союз демократического центра», который Суарес собрал из номенклатурных реформаторов и умеренных оппозиционеров, вновь выигрывает выборы. Больше того, число поданных за него голосов увеличивается на полпроцента, а количество парламентских мандатов — на три, со 165 до 168. Вроде бы немного, но два его основных соперника голоса теряют. Социалисты — почти 3% и три места в парламенте. У «Народного альянса» Фраги и вовсе катастрофа: вместо 16 депутатов в прошлом парламенте — всего девять в новом, признак того, что Суаресу удалось увести у соперников справа умеренно консервативного избирателя.

Коммунисты добавили 1,5% и три места, но обещанные Каррильо прозрение избирателя и триумф оппозиции все не наступают. Самая гонимая, авторитетная, многочисленная оппозиционная партия времен диктатуры приходит третьей с большим отставанием от лидеров и далеко позади социалистов, которыми руководит не нюхавший пороху гражданской войны Гонсалес. Демократическая Испания, о которой мечтал в последнее время Каррильо, прекрасная Испания, где во имя национального примирения правят главные враги прошлого — бывший фалангист с генсеком компартии, все никак не рождается.

Провал на предыдущих выборах Каррильо объяснял 40 годами франкистской антикоммунистической пропаганды, из-за которой избиратель оказался не на высоте, не на уровне доставшейся ему оппозиционной партии. Неудачу на нынешних выборах объяснить таким же образом невозможно, и Каррильо все труднее удерживать свой авторитет и власть в партии.

После роспуска правившего 40 лет Национального движения энтузиасты пытаются сохранить фалангу уже в качестве независимой политической организации. Получается маргинальная ультраправая партия. Проиграв вчистую первые свободные выборы, силы «бункера» перегруппировались перед вторыми. Несколько ультраправых организаций объединились под брендом «Национальный союз», вольно или невольно почтив память португальской правящей партии времен Салазара. «Союз» завоевал 2,1% голосов и провел одного депутата от мадридского округа, им стал Блас Пиньяр.

Крайне правые окончательно убеждаются, что их влияние на атмосферу в стране гораздо шире их электоральной базы. Подобно коммунистам с ультралевыми, их сила — в воздействии на активное, даже гиперактивное меньшинство, а не в опоре на более спокойное большинство граждан. Деятели «бункера» понимают, что их единственный шанс вернуться к власти или навязать свой курс стране — не выборы, а армейский или дворцовый переворот.

Первые победы Суареса заставили измениться коммунистов, нынешняя переформатирует социалистов. Суарес призвал граждан не пустить к власти марксистов и победил. Чем ближе Социалистическая рабочая партия подходит к победе на выборах, тем больше ее молодому лидеру Фелипе Гонсалесу мешает официальное определение партии как марксистской.

На XXVIII съезде партии в мае 1979 г. Гонсалесу не удалось убрать ссылки на марксизм из текста партийной программы. Тогда он прибегает к крайнему и рискованному средству: внезапно подает в отставку. Делегаты, напуганные перспективой потерять своего популярного лидера, согласились на предложение созвать еще один, внеочередной съезд в сентябре. Гонсалес проводит лето в поездках по регионам и убеждает партактив, что без марксизма в уставе будет только лучше, а электоральные перспективы важнее идеологической ортодоксии. Так из программы социалистов, первую версию которой помогал сочинять сам Карл Маркс, исчезает упоминание марксизма и крупнейшая оппозиционная партия делает еще один важный шаг в сторону современности и реальной власти.

Изменения, на которые идет самая популярная партия оппозиции ради борьбы с Суаресом, — очередной и, похоже, последний триумф действующего премьер-министра. Если не считать того триумфа, который ждет его в кортесах 23 февраля 1981 г. и о котором он, как и никто другой, еще не подозревает. С победы на вторых свободных выборах, они же первые конституционные, начинается внезапный, парадоксальный закат Суареса.

Глава 10

Испытание свободой

Лето 1980 г. Три года после смены режима.

Никто еще не знает, что победа на выборах 1979 г. — последняя победа Суареса, но многие, можно сказать, почти все хотят, чтобы она стала последней. Непрерывные победы Суареса начинают раздражать политический класс. За четыре с лишним года у власти невозможно не нажить врагов, и Суарес их наживает. Раньше политики были рады самому факту мирного перехода к демократии, но переход состоялся, и теперь они, как и все на свете политики, хотят власти, а ее удерживает Суарес. И тут они вспоминают, что Суарес — безвестный и беспринципный провинциал, посредственный молодой карьерист, что пока одни реформировали режим, а другие боролись с ним, Суарес верно служил правящей партии и работал на пропагандистском телевидении.

Узы пакта Монклоа, связавшие партии во имя рождающейся демократии, ослабевают, и конкуренты начинают топить Суареса и его правительство. Ослабевает негласный договор, который связывал журналистов, — ради успешного перехода к демократии не злоупотреблять критикой Суареса и разоблачением недостатков правительства и его реформ. Журналисты набирают силу, из хроникеров и исследователей реальности они хотят превратиться в ее творцов — тех, кто ведет политиков за собой, и непослушный Суарес их раздражает. В прессе входит в моду отзываться о премьере пренебрежительно.

Непрерывные победы Суареса начали утомлять граждан, которые стали привыкать к демократии. Частые походы на избирательные участки приелись, голосования, которые еще вчера были долгожданным праздником, превращаются в рутину. Явка на конституционном референдуме 1978 г. высока по западноевропейским стандартам — 67,7%, но это на целых 10% меньше, чем на первых демократических выборах, прошедших за полтора года до этого. После 40 лет диктатуры это всего лишь третье свободное голосование, а треть избирателей на участки не пришла.

Из пришедших 87,79% поддержали конституцию, но и голосов против оказалось больше, чем Суарес рассчитывал: почти 12%. Самой низкой, меньше половины избирателей, оказалась явка в новых автономиях — Галисии и Стране Басков. В отличие от «бункера», который, опасаясь разоблачить собственную слабость, не вел единодушной кампании против конституции, баскская ЭТА объявила предателями всех, кто проголосует за проект. Процент голосов против конституции в баскских провинциях оказался самым высоким в Испании. И все же предателями в понятиях ЭТА оказались 76,5% их жителей, пришедших на участки. Но и 23,5% проголосовавших против вместе с 51% не участвовавших — цифры, встревожившие правительство. Баски явно меньше остальных граждан принимают мирный переход к демократии в единых границах или боятся принять.

На парламентские выборы, проходящие в марте 1979 г., — четвертое общенациональное голосование за три года после смерти Франко, — приходит 66,4% избирателей. Явка могла быть и меньше, но перед выборами правительство разрешило голосовать с 18 лет вместо прежних 21. Это увеличило электорат на 3,5 млн человек, но все равно на участки явилось на 300 000 меньше избирателей, чем на первых выборах два года назад.

Экономическое положение страны в первый год демократии хуже, чем в последние годы диктатуры. Краха, рецессии, бегства капиталов, как в Португалии, нет, но возможности догоняющего роста исчерпаны еще в начале 1970-х, а мировой нефтяной кризис усугубил замедление. Граждане за годы экономического чуда привыкли, что каждый год жизнь становится лучше, а тут все закончилось.

Рост безработицы и быстрый демонтаж полицейского государства привели к тому, что в Барселоне и других больших городах резко подскочила уличная преступность. Это дает повод правой прессе, политикам и растущему числу скептически настроенных обывателей ностальгировать по временам Франко. Левая оппозиция горячо обсуждает версию, что полиция специально не борется с преступностью, чтобы дискредитировать демократию. Зимой 1979–1980 гг. из-за экономии энергии приходится уменьшить отопление в домах и учреждениях.

Как всегда бывает при переходе к демократии, свобода кажется панацеей от всех бед, и за ее приходом неизбежно следует разочарование. Одни считают, что проблемы не решены, потому что свободы слишком мало, другие — потому что ее слишком много. Если бы в те времена были хештеги, слово #desincanto (#разочарование) вышло бы в топ.

Одно из обещаний реформаторов, «демократизация успокоит басков», не выполнено, это очевидно всем. В 1976 г. от рук террористов погибли 26 человек, в 1977 г. — 28, в 1978-м, в год принятия демократической конституции, — 85. Среди жертв самые разные люди, от рабочих на строительстве атомной электростанции до знаменитого журналиста Хосе Марии Портелы, автора книг об ЭТА.

Террористы из ЭТА убивают своих же басков — бизнесменов, которые отказываются платить революционный налог, чиновников, выборных и назначенных, и, разумеется, военных, гражданских гвардейцев и полицейских — от рядовых до генералов. В ответ силовики то и дело срываются: от страха и из жажды мстить за товарищей они бывают жестоки не меньше, чем при диктатуре. Министр внутренних дел Мартин Вилья оправдывает подчиненных: «Мы совершаем ошибки, они — убийства». Беспомощность властей перед насилием толкает многих прежде политически нейтральных военных и полицейских в лагерь противников демократии.

Несколько предыдущих десятилетий политизированная рабочая и университетская молодежь занималась борьбой против диктатуры за демократию, но, когда цель достигнута, многим становится неинтересно. Вместо политического активизма в моду входит нарочитое, показное безразличие к политике. У молодежи престижно причислять себя к pasotas — социальным «пофигистам», приверженцам субкультуры на границе поздних хиппи и вышедших на новый виток панков. Из политического активизма, кроме самого радикального, исчез героизм и бодрящий риск.

Члены организации коммунистической молодежи, чей нелегальный статус всего три года назад исправно добавлял романтики и чувства собственной значимости в жизнь каждого молодого активиста, теперь жалуются: все, что им остается, это расклеивать предвыборные плакаты и убирать помещения парткомов после заседаний старших товарищей. Но и те грустят. «Против Франко мы жили лучше», — шутливо сокрушаются представители старшего поколения борцов за демократию, пародируя своих оппонентов, которые ностальгируют по старому режиму, приговаривая: «При Франко мы жили лучше».

В их шутке много правды: борьба за свободу похожа на влюбленность, наступившая свобода — на начало долгого брака. Не находит удовлетворения и жажда справедливости, вера в неизбежность грядущего возмездия, которая питала оппозицию во времена диктатуры. Вместо того чтобы вершить справедливое возмездие над обидчиками, бывшим оппозиционерам приходится заседать с ними в одном парламенте, ходить по одним улицам, сидеть в одних телестудиях, и деятели демонтированного режима сплошь и рядом по-прежнему живут лучше настрадавшихся оппозиционеров и занимают желанные места и должности, а неблагодарный избиратель их поддерживает.

Как один из симптомов новых настроений в январе 1980 г. возникает гедонистическое движение La Movida Madrilena, «Мадридская движуха», или, чуть благозвучнее, «Мадридское настроение» или «Мадридский ход», — аполитичный молодежный ответ политической серьезности старших. Участники движения сочетают художественное творчество, хождение по барам, домашние и клубные сексуальные эксперименты, устало приговаривая «Мадрид никогда не спит» и «Мадрид меня убивает» — фразы, одновременно выражающие сладостное изнеможение и восторг.

Движение-настроение настаивает на своей аполитичности, но сама культурная и сексуальная раскрепощенность тех, кто себя к нему причисляет, расширяет горизонты дозволенного, помогает преодолевать социальный консерватизм, ломает патриархальные взгляды и поведенческие стереотипы, закрепившиеся при диктатуре. Формально началом «Мовиды» принято считать состоявшийся 9 февраля 1980 г. в мадридском Политехе концерт памяти погибшего в аварии рок-музыканта, имя которого мало кто помнит даже в Испании. Зато самого прославленного представителя «Мовиды» знает весь мир — это кинорежиссер Педро Альмодовар.

Победа на вторых демократических выборах была последним взлетом Суареса и забрала у него остатки сил. На трудности с экономикой и басками, на возобновившуюся критику журналистов и политиков он реагирует странно. Он все меньше появляется на людях, все больше замыкается в себе, уединившись в премьерской резиденции — дворце Монклоа — и ограничив контакты тесным кругом приближенных друзей, через которых управляет страной, общается с правительством и своей парламентской фракцией.

Суарес все чаще отсутствует на заседаниях правительства, которые ведет его заместитель и личный друг вице-премьер Абрил Марторелл. Тот все больше влияет на премьера и на дела в стране, которые начинают идти самотеком, без решительных действий правительства, парализованного прокрастинацией своего главы. Наряду с термином desincanto — разочарование, все чаще звучит слово disgobierno — безвластие, отсутствие управления, самотек. Ситуация все больше похожа на годы глубокой старости Франко, когда тот закрылся во дворце Эль-Пардо, а правительством и делами в стране управлял вице-премьер Карреро Бланко.

Иногда кажется, что Суарес — лишь символический глава государства, а реальный глава правительства — Абрил Марторелл. Но у государства уже есть символический глава, король Хуан Карлос, и это дублирование функций, эта бездеятельность премьера нравятся королю все меньше. Депутаты правящего «Союза демократического центра» вслед за своим лидером все чаще манкировали заседаниями парламента или даже голосовали против инициатив собственного правительства. Внутри рыхлой партии Суареса росло напряжение между фракциями. Пресса все чаще писала о разочаровании граждан Суаресом и его партией, а социологи фиксировали падение рейтингов.

Причина этой странной перемены была не вполне понятна даже окружению Суареса и немногим яснее тем, кто пытался разобраться в ней впоследствии. Конечно, Суарес совершил титанический труд и просто устал. Он выглядит выгоревшим, растратившим себя за годы политической реформы. У него обнаруживаются проблемы со здоровьем, хотя и не настолько серьезные, чтобы так резко изменить поведение еще молодого политика, за короткое время добившегося столь впечатляющих успехов. Но дело не только в том, что он устал. Он заскучал и растерян.

Перед ним стояла великая без преувеличения цель: без возобновления тлеющего гражданского конфликта перейти от почти полувековой диктатуры к современной демократии. Это удалось. Когда эта грандиозная цель достигнута, неинтересно становится не только молодым оппозиционерам, бывшим борцам с режимом, но и самому Суаресу. По сравнению с этой целью управленческая рутина, решение в ежедневном режиме вопросов экономики, транспорта, образования, безопасности кажется слишком мелким. Его высочество премьер скучает. Суаресу не удается демасштабировать себя, поэтому он делегирует свои функции на уровень ниже.

Суарес не только демотивирован обыденностью простых задач, он растерян. Он не знает, как к ним подступиться в новых условиях. Те самые его свойства и знания, которые помогли блистательно справиться с демонтажом авторитарного режима и строительством демократического, теперь мешают ему управлять при демократии. Суарес — неофит демократии и знаток автократии. Он сделал карьеру и прожил жизнь внутри монопольно правящей партии, он знал каждую дальнюю комнату, каждый чердак, каждое слуховое окно диктатуры. Он понимал логику людей, которые функционируют в ней и принимают решения. Это знание помогло ему быстро, без лишних завалов, эффективно демонтировать авторитарную систему и из ее элементов выстроить новую.

Он знал, какими методами и рычагами нужно добиваться результата при прежнем режиме, но сам разобрал этот режим. В новом прежние рычаги и инструменты не работали, а другими он не владел. Он только учится владеть ими наравне с остальными и в этой учебе даже уступает политикам, у которых есть опыт работы в условиях демократической оппозиции. Оказавшись на вершине демократии, навыков руководства которой у него нет, Суарес, фигура, вышедшая из авторитарной тени, вдруг инстинктивно забивается в самый дальний, самый темный угол. Он внезапно страдает от тяжелейшего комплекса самозванца, боится выдать свой главный секрет: что он никто, маленький провинциальный карьерист, волей обстоятельств оказавшийся в центре истории и у власти.

Его критики были правы: Суарес был карьеристом, стремился к успеху и хотел власти. Как спартанец — воином, он был только политиком. Почти любой из политиков вокруг него был кем-то еще: военным, бизнесменом, теоретиком, интеллектуалом, аристократом (в испанской гражданской войне победили местные «белые», и на всех государственных ступенях были настоящие аристократы с титулами и усадьбами). Всем им молодой провинциальный аппаратчик доказывал, что может больше, чем они. Каждый из постов, которые он занимал, — губернатора, главы телевидения, генсека единственной и правящей партии в ранге министра, — удовлетворил бы любого амбициозного человека, но Суарес на каждой из этих ступеней хотел подняться выше. И вот он пришел туда, откуда выше подниматься некуда. Вся его личность была сформирована восхождением, и в режим удержания достигнутого с ходу перейти не удается.

Степень растерянности и подавленности Суареса, его отрыва от реальности иллюстрирует двойная трагедия осени 1980 г. 23 октября 50 детей и трое взрослых погибли от взрыва газа в школе баскского поселка Ортуэллы. В тот же день террористы из военного крыла ЭТА убили троих басков — членов партии Суареса. Он отреагировал на двойной удар вяло, не проявил публично тех чувств и не сказал тех слов, которых от него ожидали. Он не счел нужным ни поехать в раздавленный горем поселок, ни побывать на похоронах своих товарищей по партии. Он словно бы впал в оцепенение. Королева София, напротив, сразу же отправилась в Бискайю и была рядом с родственниками погибших детей и политиков, будто в стране абсолютная, а не парламентская монархия.

Этот эпизод печально контрастирует с началом карьеры Суареса. Тогда в одном из городков его провинции Авилы обрушилась крыша большого, полного посетителей ресторана, погибли 58 человек, и молодой губернатор Адольфо Суарес буквально не отходил от места трагедии, помогал вытаскивать раненых, стал героем местных и столичных газет. Что касается жертв терактов, то и тут гибель людей стала рутиной и реакция на нее притупилась: к трагическому октябрю за девять месяцев 1980 г. в терактах погибли 114 человек, из них 51 — гражданские лица, в среднем по одной жертве на каждые три дня.

Два события знаменуют последний год премьерства Суареса. В мае Социалистическая рабочая партия Гонсалеса вносит в парламент первый после Франко вотум недоверия правительству. Голосов не хватает совсем немного, и во время трансляции дебатов граждане видят молодого, энергичного социалиста и сдавшего, апатичного Суареса. Фракция коммунистов Каррильо голосует против отставки «франкистского премьера» и против своих бывших товарищей — конкурентов по оппозиции.

Шок от едва не случившейся потери власти встряхивает правящую партию. Руководство «Союза демократического центра» собирается на загородной вилле, проводит там три дня и диктует свои условия Суаресу. В итоге Суарес из полноценного лидера созданной им партии превращается в первого среди равных, может быть, даже в равного среди равных, а то и вовсе в чужого среди своих. Еще раньше под давлением общественного мнения, прессы и собственной партии Суарес уволил своего зама Марторелла, который фактически выполнял премьерские функции. Теперь должности министров вместо членов команды Суареса занимают главы фракций правящей партии, так называемые бароны — политики, имеющие имя и собственные команды и представляющие все основные группы «Союза демократического центра».

Два года назад идея кратчайшего пути к власти при мирном транзите объединила либералов, социал-демократов, христианских демократов и бывших функционеров режима Франко, поддержавших перемены. Теперь они расходятся все дальше и все настойчивей требуют своей доли в управлении страной. Вместо соратников премьера правительство теперь состоит из людей, которые считают, что прекрасно обойдутся без Суареса. Переформатированием кабинета удается лишь ненадолго задержать падение популярности премьера. Если Суарес больше не лидер своей партии, зачем он вообще нужен во главе правительства? Так все больше думают в партии, в парламенте и в стране.

В последние два года у власти и уж точно с лета 1980 г. Суарес, который без крови и больших потрясений превратил диктатуру в многопартийную парламентскую демократию, вероятно, самый ненавидимый политик в стране, от которого почти все хотят избавиться и который всем мешает. Суарес мешает армии, во всяком случае ее консервативному сектору, то есть на тот момент ее большинству. Это большинство по-прежнему считает, что испанское государство основано на победе патриотов в гражданской войне, победе хорошей Испании над плохой. Оно верит в превосходство военных над гражданскими, не может простить легализацию коммунистов и автономизацию провинций, беспомощность перед баскским террором и замену на посту вице-премьера по обороне заслуженного генерала Сантьяго де Мендивиля на продавшегося политикам генерала Мельядо, нарушающего принцип старшинства.

Суареса ненавидят ортодоксальные франкисты: это человек, который предал Франко и разрушил лучший в испанской истории режим. На Суареса обижены ортодоксальные монархисты, ведь он обманул короля и лишил его полномочий при помощи конституции.

Разумеется, Суарес мешает парламентской оппозиции, правой и левой. Социалистическая рабочая партия Фелипе Гонсалеса сокращает отставание от правящей партии Суареса, и нужно его убрать, разобрать его искусственную партию бывших аппаратчиков и разрешенных оппозиционеров, которая не правая и не левая, чтобы впервые почти за полвека настоящая оппозиция наконец взяла власть.

Конечно, Суарес мешает партии просвещенных консерваторов Фраги. Для Фраги избавление от него — прежде всего акт восстановления справедливости, исправления исторической случайности. Ведь это он, Фрага, золотое дитя испанских реформ 1960-х, должен был возглавить строительство Испании после Франко, руководить правительством перемен, и после ухода Суареса все встанет на свои места. Фрага — Сальери испанского транзита.

Бизнес-круги тоже переходят на сторону Фраги. Бизнес любит сильных, а Суарес теперь выглядит слабым, и его партия трещит по швам. Бизнесменам нужен противовес рвущимся к власти социалистам. Банкиры и промышленники начинают усиленно инвестировать в партию Фраги. Тем более что одни давно его знают, другие и вовсе появились и окрепли благодаря Фраге, который полтора десятилетия назад открыл страну для иностранного туризма, связанного с ним строительства и индустрии досуга.

Суарес мешает церкви. Тот самый архиепископ Мадрида и диссидент кардинал Энрике-и-Таранкон, который помогал оппозиции и отзывал церковную поддержку режима Франко, теперь лишает ее Суареса. Хотя тот — практикующий католик и образцовый глава семьи, его правительство после двухлетней проволочки дало ход закону о разводах, а многие клирики и так шокированы современными нравами.

Да и вся атмосфера в церкви меняется. С 1978 г. у католиков новый папа — Иоанн Павел II, польский кардинал Кароль Войтыла. Для граждан советского лагеря он — свободолюбивый пастырь, который хочет спасти церкви и народы Европы от ига коммунистов. Но жители Запада видят другое его лицо: социального консерватора и традиционалиста, который противостоит либеральным и тем более левым течениям в обществе и церкви. Он действительно борется с коммунистическими диктатурами, но гораздо спокойнее относится к консервативным и антикоммунистическим режимам. Ватикан при новом папе гораздо меньше радует демократизация Испании, чем беспокоят возможности, которые она дает коммунистам, и связанная с нею эрозия традиционных ценностей.

Не в пользу Суареса меняется и внешнеполитическая обстановка. В 1980 г. на выборах в США победил консервативный республиканец Рональд Рейган. Он объявил крестовый поход против коммунизма, но, как и новый папа, спокойно относится к правым рыночным диктатурам, если они — союзники Запада и помогают бороться с коммунистами, а Суарес своих легализовал.

Суарес пытался использовать промежуточное, переходное состояние страны для того, чтобы сделать ее внешнюю политику более гибкой: он восстановил дипломатические отношения с СССР и странами советского блока, принимает во дворце Сарсуэла просоветского палестинского лидера Ясира Арафата, посылает наблюдателей на саммит Движения неприсоединения. Он не рвется в НАТО, ему кажется, что положение вне западного военного союза можно использовать в интересах Испании. Все это не находит понимания у новой американской администрации и даже у короля, который за вступление в НАТО.

Суарес мешает собственной партии, которая утрачивает популярность вместе с лидером и вот-вот потеряет власть. Он мешает и бывшему королевскому секретарю генералу Армаде, который уверен: без Суареса, настоявшего на его замене, король немедленно вновь приблизит его к себе и доверит спасение страны и монархии.

Суарес начинает мешать самому королю. Четыре с половиной года назад Хуан Карлос сделал рискованный выбор: нашел в рядах режима молодого, исполнительного, амбициозного единомышленника, который разделит и поможет воплотить его замыслы. Но теперь Суарес, как собака на сене, не пользуется властью, которую забрал у короля, и не отдает ее другим — не решает проблем страны и своим бездействием наносит ущерб еще хрупкой короне. Во дворце укрепилась мысль, что в нынешнем виде он дискредитирует и демократию, и связавшую себя с нею возрожденную монархию.

Суаресу припоминают всё. Как он посылал букеты генеральским женам. Как снимал квартиры и загородные дома рядом со своими начальниками или возможными покровителями, чтобы сблизиться и войти в доверие. Как обхаживал сильных и терял интерес к тем, кто начинал слабеть. Как вывел свое политическое объединение «Союз испанского народа» на миллионный патриотический митинг в поддержку Франко после казни баскских и ультралевых боевиков — последней казни при Франко, когда весь мир вышел протестовать. Как несколько часов стоял в очереди к телу вождя, выставленному для прощания во дворце Ориенте. Как был на информационных побегушках у Хуана Карлоса — официального преемника диктатора. Как ни разу публично не отрекся от авторитарной партии власти. Ведь Суарес всегда сражался не за принципы, а за высокий пост.

Испанскому политическому классу, интеллигенции, журналистам, общественности досадно, что историческая задача трансформации страны из автократии в демократию досталась такому заурядному, недалекому, посредственному человеку, когда вокруг так много достойных кандидатов.

В последние месяцы у власти Суарес становится самым ненавидимым человеком в столице, из которой управляет, вернее, не управляет страной. Он живет как в осаде, и в его резиденцию не приносят газет, чтобы жена и дети не видели, что о нем пишут.

Лето и осень 1980 г. проходят в Мадриде в разговорах о том, кто, как и когда мог бы убрать Суареса, и в политических маневрах, направленных на решение этой задачи. Разброс предложений — от вотума недоверия, который вновь инициируют социалисты, до переворота.

Осенью 1980 г. в Турции военные во главе с генералом Кенаном Эвреном совершают переворот. Они обещают покончить с политическим хаосом и насилием в стране и предотвратить коллапс экономки. Турция — страна НАТО и член западного лагеря, но недавно ей простили интервенцию на Кипре и сейчас прощают приход к власти военных и репрессии. Ведь президент Рейган спокойно относится к антикоммунистическим диктатурам. В Испании начинают говорить о «турецком искушении»: у нас будет не как в Чили, где кроваво свергли левое правительство, и даже не как в Аргентине, а как в Турции, технологично и без ссоры с западными союзниками.

Силовики не слишком доверяют гражданским политикам с их вотумами, да еще в интересах социалистов. Гражданские политики, даже консервативные, не готовы поддержать классический армейский путч. Те и другие опасаются, что после отстранения Суареса власть достанется не им и вообще кому не надо или начнется ее разрушительный дележ. После 40 лет правления Франко у общества, журналистов, политического класса не было опыта перехода не только от автократии к демократии, но и от одного демократического лидера к другому. Оказывается, в формирующихся демократиях второе не проще первого.

В разговорах и маневрах лета и осени 1980 г. рождается что-то похожее на решение, которое устроит всех, ну или почти всех, большинство. В чрезвычайных обстоятельствах стране нужно чрезвычайное правительство национального единства, состоящее из представителей всех партий и возглавляемое сильным авторитетным человеком, лучше военным, который примирит силовиков и гражданских политиков: антикризисная демократическая коалиция с генералом во главе.

Нащупан способ примирить демократию, конституцию и власть твердой руки. В газетах начинают писать об «операции "Де Голль"», вспоминая, как два десятилетия назад легендарный генерал после ультиматума военных возглавил чрезвычайное правительство, получил межпартийный мандат в парламенте и обустроил Францию. Де Голль лучше, чем Мануэль Павия, которого тоже все вспоминают. Павия — испанский генерал, который в начале 1874 г. во главе отряда гражданских гвардейцев ворвался в кортесы — по легенде, въехал в зал заседаний прямо на коне, — чтобы покончить с парламентским хаосом недолговечной Первой испанской республики и передать власть сильному военному правительству. Португальский транзит к демократии начался с желания генерала Спинолы стать местным де Голлем, и многим кажется, что испанский транзит должен своим де Голлем закончиться.

В статьях и разговорах вспоминают де Голля, Павию, турецкий переворот генерала Эврена. В августе 1980 г. консервативный журнал Heraldo Espaol вышел с провокационной обложкой — белым конем без всадника и надписью «Разыскивается генерал». В редакционной статье утверждалось, что король разочаровался в Суаресе и хотел бы видеть правительство национального единства с деятельным военным во главе.

В де Голле политиков и генералов завораживает именно сочетание силы и популярности, военного мундира в политической власти и парламентской легитимности. Демократия кажется слишком слабой, классическая власть военных — слишком грубой, а вот хорошо бы что-то между — и Богу свечка, и черту кочерга. Испании нужен, разумеется, не переворот, а импульс, толчок в нужном направлении, коррекция курса, «поворот штурвала», как формулирует Жосеп Таррадельяс, первый глава восстановленного при демократии автономного каталонского правительства — женералитета. Таррадельяс вместе с женералитетом возвращен на родину три года назад Суаресом, но только что ушел с должности по возрасту и сочетает свободу высказываний с нерастраченным авторитетом политического эмигранта: такого не заподозришь в симпатиях к диктатуре.

Кто лучше совершит поворот штурвала, чем главнокомандующий военно-морскими, да и всеми остальными силами, глава государства, его величество король Испании Хуан Карлос I? Король и сам принимает участие в разговорах и маневрах лета и осени 1980 г., вольно и невольно жалуется собеседникам на своего премьер-министра, сетует, что не знает, как от него избавиться при нынешних ограниченных конституцией полномочиях, когда и при прежних, почти абсолютных, было не так просто уволить премьер-министра Ариаса, задает вопросы и выслушивает мнения о правительстве единства.

Из этих разговоров скептически относящиеся к Суаресу политики, бизнесмены и силовики делают вывод, что король хочет, чтобы ему помогли избавиться от Суареса. Другая, тоже очень многочисленная группа политиков, бизнесменов и силовиков, скептически относящихся к демократии, считает, что король с ними заодно и хочет избавиться не только от Суареса, но и от демократии, в которой разочаровался вместе со своим народом. Против короля готовы выступить немногие, но Суарес? Кто такой Суарес? И демократия — что такое эта его демократия?

Высокопоставленные противники только Суареса или премьера вместе с «этой его демократией», вхожие во дворец или вращающиеся в политических верхах, свои мысли о «повороте штурвала», о чрезвычайном правительстве во главе с военным начинают высказывать как бы от имени короля, а менее близкие к власти и вращающиеся в не столь высоких кругах им верят. Ведь они рады обманываться, хотят верить, что им шлют сигналы из дворца: монарх устал от Суареса и от демократии, страдает от принесенного ими хаоса и втайне желает, чтобы ему помогли навести порядок. А как не верить, если с ними говорят приближенные к самым верхам? Так желаемое перерождается в действительное.

В этих разговорах участвует бывший королевский секретарь генерал Альфонсо Армада. С офицерскими усиками побольше, чем у де Голля, и поменьше, чем у Франко, с почти всегда недовольным одутловатым лицом он выглядит чуть старше своих 60 лет. Он воевал в гражданскую войну на стороне Франко (в испанской армии нет никого, кто воевал бы против), потом в составе «Голубой дивизии» участвовал в блокаде Ленинграда и учился во французской военной академии, как раз когда де Голль совершил свой «поворот штурвала» во Франции.

Армада был учителем Хуана Карлоса, а потом его секретарем все долгие годы, пока Хуан Карлос был просто учеником и молодым офицером королевской крови, потом официальным преемником и, наконец, королем. И вот когда оба после долгих лет ожидания и борьбы достигли вершины, Армаду, ближайшего из старших друзей короля, опору трона, почти члена королевской семьи, Суарес выдавил из дворца и убрал с должности. Но теперь есть шанс вернуться, избавиться от Суареса и помочь королю. Армада, как и многие монархисты в испанской военной верхушке, не за военную диктатуру, а за сильную королевскую власть, опирающуюся на силовиков и на лояльный трону парламент.

Армада считает себя идеальным кандидатом, чтобы возглавить чрезвычайное правительство национального единства, и многие с ним согласны. Он долгие годы известен как человек короля, у него есть поддержка большой части армии, респектабельных правых вроде Фраги, с которым он дружен, и одновременно Армада устанавливает контакты с левыми партиями — социалистами и даже коммунистами.

У бывших оппозиционеров есть опыт политической борьбы, но не политических интриг во власти, и они вступают в закулисные переговоры с Армадой, так же как до этого социалисты тайно договаривались с Суаресом в процессе написания конституции. Бывшим оппозиционерам кажется, что власть — это вот так, и им трудно отличить допустимое от неприемлемого. Армада дает им понять, что говорит от имени армии, короля и правых, а свои контакты с левыми пытается продать армии и правым как согласие левых на правительство единства во главе с ним.

Осталось получить согласие короля. Чтобы запустить политическую спецоперацию, Армада передает во дворец и распространяет в политических партиях и прессе короткий доклад неназванного профессора-правоведа о том, как, не нарушая демократической конституции, создать чрезвычайное правительство национального единства с военным во главе.

Идея разошлась так широко, что прокомментировать ее журналисты просили самого Суареса. «Глупости», — отвечал Суарес. Тем не менее о ней уже открыто пишут газеты, одна из них выходит с заголовком La solucin Armada на первой странице. Это игра слов: на испанском заголовок одновременно значит «Вооруженное военное решение» и «Решение "Армада"». Об этом же сама статья: есть генерал — всадник для белого коня, нашелся испанский де Голль — генерал Армада. Он, военный с человеческим лицом, интеллигентный силовик, устраивает тех, для кого демократия слишком беззуба, а классическая военная диктатура чересчур груба и примитивна.

Тем же летом и осенью одновременно с политической операцией Армады начинает готовиться военная операция. Представители генерал-капитана Валенсии танкиста Миланса дель Боска встречаются с открытым критиком демократии подполковникомнацгвардии Техеро и обсуждают свой план. Техеро приходит в голову захватить парламент с депутатами. Только что в Никарагуа революционеры-сандинисты таким образом добились уступок.

Армаде что-то известно о плане военных, но даже если он не знает ничего конкретного, невозможно не видеть, что в армии есть сторонники переворота. И Армаде приходит в голову в отношениях с королем и политиками использовать военный переворот как трамплин к посту премьер-министра с чрезвычайными полномочиями. Его назначение на этот пост успокоит армию и поможет предотвратить армейский путч.

Среди прочего об этом он говорит на первой за долгие месяцы личной встрече с королем, которая состоялась в ноябре в горах провинции Лерида, где командует Армада и куда королевская семья ездит кататься на лыжах. Это первый с момента отставки секретаря королевского дома разговор по душам между бывшим учителем и коронованным учеником. По итогам разговора Хуан Карлос поручает Армаде оценить путчистские настроения в армии и держать его в курсе. Через пять дней Армада едет в Валенсию к самому недовольному из генералов, Милансу дель Боску, предотвращать классический военный переворот и одновременно устраивать свой.

Миланс доверяет Армаде, они вместе воевали на Восточном фронте, и рассказывает о монархическом перевороте, который обсуждают между собой генералы, и о плане подполковника Техеро. Армада соглашается, что страну и трон надо спасать, и в самом выгодном для себя свете описывает встречу с королем. Армада предлагает Милансу отложить военный переворот, пока есть возможность политическими средствами убрать Суареса и создать чрезвычайное правительство с собой во главе. Миланс мог бы стать начальником объединенного генштаба — должность, которой его лишили Суарес и продавшийся ему за место вице-премьера генерал Мельядо. С этого момента политический план Армады и военный план путчистов сливаются в единую военно-политическую операцию.

Рождественское обращение короля под новый 1981 г. звучит иначе, чем предыдущие. Хуан Карлос не ограничивается общими добрыми пожеланиями, как полагается в его новой роли безвластного монарха, а говорит о политике, вернее, о политиках. «Они должны поставить защиту демократии и общее благо выше своих ограниченных и преходящих интересов» — и много еще в том же духе. Все, включая Суареса, понимают, что это о нем. После принятия конституции король не может отправить в отставку избранного премьера, но вправе обозначить позицию. Суарес сталкивается с еще одной стороной демократии: у него есть политическая легитимность — выигранные выборы и парламентское большинство, но его моральная легитимность тает на глазах.

Не только Армада, но и почти все политики понимают обращение короля однозначно: он больше не поддерживает Суареса. Это сигнал для открытого восстания. 1981 г. начинается с того, что Ланделино Лавилья, спикер парламента и недавний министр юстиции, в газетной статье обвиняет премьер-министра в двух взаимоисключающих грехах: узурпации власти и ее параличе. Формула такой узурпации известна со времен золотого века испанской литературы: он при власти как собака на сене.

В эти рождественские дни Армада встречается с королем дважды: во дворце Сарсуэла в Мадриде и на том же горнолыжном курорте Ла Плета в Лериде. По выслуге лет Армада может претендовать на пост в генеральном штабе, и Хуан Карлос не видит повода отказать. Напротив, он считает такой перевод полезным, ведь Армада информирует его о настроениях в армии, а за ними удобнее следить из столицы.

Кандидатуру Армады рассматривают на пост заместителя главы генерального штаба армии. Суарес против и бурно спорит с королем, но на этот раз Хуан Карлос поступает по-своему. Намеченное возвращение Армады в столицу многими воспринято как знак: король не против «решения "Армада"». Военные, собравшиеся вокруг подполковника Техеро, генерала Миланса и генерала Рохаса, еще одного бывшего командующего танковой дивизией Брунете, продолжают готовить план переворота, но теперь он подчинен политической задаче: заменить во главе правительства Суареса на Армаду и дать ему чрезвычайные полномочия.

Сам Армада, заботясь об алиби, не присутствует на общих встречах и общается с каждым из важных заговорщиков наедине. Они договариваются, что следует отложить выступление военных, пока есть шанс добиться смещения Суареса и создания правительства единства во главе с Армадой политическими средствами, то есть через голосование в парламенте. Зато Армада устраивает обеды, где присутствуют военные и политики разных партий, в том числе левых. Это должно создать впечатление, что «решение "Армада"» устраивает всех.

В конце января на Майорке должен пройти съезд «Союза демократического центра». Часть делегатов намерена добиваться смещения Суареса с поста председателя партии, которая находится на грани раскола. Опросы показывают, что Суареса поддерживают 26% испанцев, а его главного соперника, лидера социалистов Гонсалеса, — целых 43%. Харон перевозит души в царство теней, Суарес проделал с Испанией путь в обратную сторону: за три года он переправил 35 млн граждан из мира, жизнь в котором определяли тени прошлого, в современность. Он устал, но не потерял волю к борьбе.

Суарес смирился с тем, что ему, возможно, придется уйти, но готовится дать последний бой. Минувшим летом его главный конкурент, лидер социалистов Фелипе Гонсалес, объявил на съезде о своей отставке, напугал ею делегатов и добился своего — из партийных документов убрали марксизм. Теперь Суарес надеется, что если он объявит делегатам о своей отставке с трибуны партийного съезда, они ее не примут. 25 января он информирует короля, правительство и руководство своей партии о намерении подать в отставку. Король не пытается даже для вида отговаривать его, а за два дня до этого недовольные демократией генералы в очередной раз съезжаются обсудить план спасения отечества.

Эффектный план Суареса дать последний бой с трибуны съезда проваливается из-за disgobierno — беспорядков, в которые погрузилась страна. Очередная забастовка, на этот раз авиадиспетчеров, не дает ему добраться до Майорки. Не попав на съезд собственной партии, премьер-министр 29 января 1981 г. обращается к делегатам и всем гражданам по телевидению: «Я принесу больше пользы, если уйду, чем если останусь». По телевидению — это совсем не то, но даже этот удаленный бой частично выигран. Съезд принимает отставку Суареса с поста премьера, но заново утверждает его лидером партии. Делегаты стоя аплодируют собственному решению.

Суарес — первый и пока единственный премьер новой демократической Испании. Страна еще не привыкла к регулярной смене руководителей правительства на выборах и во время голосований в парламенте. Досрочный уход главы первого демократического правительства даже у сторонников нового режима оставляет ощущение вакуума власти.

Отставка Суареса застает Армаду и организаторов переворота врасплох. Одно дело — смещать опостылевшего Суареса, другое — какого-то нового премьера. Растерянность тут же сменяется уверенностью: отставка Суареса — это шанс самим, без возни с вотумом недоверия, назначить нового премьера. Король по конституции предлагает кандидатуру премьера, почему бы ему не предложить Армаду? Правда, есть нюанс: король вносит кандидатуру главы правительства после консультаций с политическими партиями, и прежде всего ту, которую предложит парламентское большинство. Но после отставки Суареса все газеты и мадридские салоны вновь полны рассуждениями о необходимости правительства национального единства во главе с сильным лидером, и имя Армады всплывает не раз, так что многим кажется, что этой конституционной деталью можно пренебречь.

Раз речь идет о правительстве всех партий, кандидата необязательно выбирать из правящей да и любой другой партии. 31 января влиятельный журналист Эмилио Ромеро в своей колонке в солидной монархической газете АВС прямо советует сделать Армаду главой чрезвычайного коалиционного правительства. Три дня спустя Хуан Карлос звонит Армаде и сообщает, что только что подписал указ о его переводе в столицу, в генштаб. Для армии, политиков, организаторов переворота и самого Армады это еще один знак, что король думает как они.

Спустя еще три дня и всего через неделю после отставки Суареса Армада ужинает с королем по случаю своего прибытия в Мадрид и, судя по тому, что он будет рассказывать впоследствии, прямо предлагает Хуану Карлосу свою кандидатуру. Сами новости этих дней словно бы толкают короля в сторону чрезвычайных решений. 6 января террористы баскской ЭТА убивают похищенного неделю назад инженера Хосе Марию Риана, который работал на строительстве атомной электростанции возле Бильбао. ЭТА давно эксплуатирует обывательские страхи по поводу атомной энергетики. Похитители требуют невыполнимого: начать немедленный снос уже построенных зданий будущей станции.

Демонстрации в Испании, в мире и в самой Стране Басков с требованием отпустить скромного сотрудника компании и отца семейства не помогли, его тело со связанными руками и кляпом во рту находят в месте, указанном ЭТА. Военная фракция ЭТА заявляет, что протесты — следствие буржуазной пропаганды в прессе и настоящие революционеры лучше знают, что нужно простым людям угнетенных наций.

Прошлый, 1980 г. отмечен рекордным числом жертв, новый начинается так же: за январь на счету ЭТА уже четверо убитых. За два дня до расправы над инженером Рианом радикально настроенные депутаты-баски, громко распевая национальные песни, пытаются сорвать первое выступление короля в баскском парламенте. Армия чувствует себя оскорбленной в лице своего главнокомандующего. Еще раньше похищен бизнесмен Луис Суффер, крупнейший налогоплательщик страны. Мало кто готов поверить, что это сделано не ради денег. И действительно, Суффера освободят два месяца спустя после уплаты рекордного выкупа, но в тот момент кажется, что и он вот-вот станет очередной жертвой террористов.

Газета «бункера» El Alcazar, еще несколько лет назад один из официальных рупоров режима Франко, публикует серию из трех статей под коллективной подписью Almendros («Тополя») о том, что пора наконец покончить с безвластием. Газета дает понять, что статьи — коллективное творчество военных. Португалию после революции возглавил пишущий генерал Спинола, объединивший, по выражению американских дипломатов, силу меча и пера, вот и здесь найдутся такие же. Настоящие авторы статей — журналисты, идеологи «бункера», но им удается заручиться поддержкой примерно 500 офицеров, которые готовы взять на себя авторство публикаций, если у El Alcazar начнутся проблемы.

Возможно, Хуан Карлос действительно раздумывает о предложении Армады. Или о каком-то особенном коалиционном правительстве либо премьере, которого поддержат все партии. Победитель недавних выборов «Союз демократического центра» уже выдвинул своего кандидата на замену Суаресу — вице-премьера Леопольдо Кальво-Сотело. Король держит долгую паузу, консультируется с лидерами партий и целых 11 дней не вносит кандидатуру для одобрения в парламент. Но в конце концов поступает строго по букве конституции и предлагает депутатам Кальво-Сотело.

За Леопольдо Кальво-Сотело не стоит ни одна из фракций правящей партии, потому он отчасти устраивает их все. И еще он племянник Хосе Кальво-Сотело, знаменитого лидера монархической оппозиции, которого летом 1936 г. ночью увели из дома и застрелили в машине чекисты Народного фронта. Именно убийство Кальво-Сотело — старшего ускорило армейский путч против республики и развеяло сомнения Франко по поводу участия в нем. В отличие от дяди, племянник не выглядит харизматичным политиком, и его выдвижение в премьеры не тянет на перезагрузку системы и правящей партии. Он точно не тот сильный лидер, который устроил бы сторонников твердой руки в армии и обществе. Но главное, он точно не Армада.

Трудно сказать, какие именно соображения заставили короля поступить строго по конституции, но общая логика ясна. Когда он был преемником и в период транзита Хуан Карлос делал все, чтобы не нарушать букву франкистских законов, которые не слишком ценил, и проводить перемены в действующем правовом поле. Тем более он останется верен законам демократии, которую выбрал как метод возвращения и легитимации монархии.

Момент, когда Хуан Карлос вносит в парламент кандидатуру Кальво-Сотело, — это фиаско политической «операции "Армада"». Добиться своего парламентскими средствами не удалось, теперь остались только военные методы. И Армада, который обещал королю следить за настроениями в армии, даже не пытается сдержать путчистов. Пусть во дворце увидят, какой ошибкой было не назначить его чрезвычайным премьер-министром.

Во время часовой протокольной встречи с королем по случаю своего нового назначения, которая проходит во дворце Сарсуэла 13 февраля, Армада говорит, что назначение Кальво-Сотело — большая ошибка, способная подтолкнуть сторонников путча в армейских рядах. В действительности он делает это сам.

16 февраля Армада принимает в своем новом офисе одного из ближайших помощников генерала Миланса дель Боска и сообщает, что политическая операция провалилась. Для генерала Миланса и подполковника Техеро это автоматически означает разморозку военного плана. Особенно для Техеро. 18 февраля он связывается с тем же помощником Миланса и говорит, что время политической операции вышло и лучшей возможности для путча, чем дебаты по кандидатуре Кальво-Сотело, когда все депутаты соберутся в здании парламента, не будет, поэтому он выступит в любом случае.