Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры Баунов Александр

Глава 6

Последний год Франко

Осень 1974 г.

Бурный год португальской революции — это последний год жизни Франсиско Франко. Испанцы наблюдают за тем, как политические бури захлестывают соседнюю страну и как угасает их собственный лидер. Многим кажется, что это он удерживает государство от сползания в пропасть по португальскому образцу.

Избавленная от предварительной цензуры пресса, прежде всего частная, чувствует себя достаточно свободно, чтобы освещать португальскую революцию если не восторженно, как хочется многим, то хотя бы не в исключительно мрачных тонах, да и отношения между соседними автократиями давно не идеальны. Барселонская La Vanguardia Espaola пишет о конце «самого старого в Европе авторитарного режима», 48 лет которого «растворились, как сахар в жидкости». Симпатизирующие демократии испанские журналисты стараются подчеркнуть, что революция прошла мирно, без мести и сведения счетов, а мечты революционеров не так оторваны от реальности, как хотелось бы их противникам.

Но уже летом и особенно осенью 1974 г., после отставки генерала Спинолы, тон меняется. «Эпидемия безумных забастовок под самыми фантастическими предлогами оказалась самой большой угрозой для португальской демократии. Или демократия наведет порядок в трудовых отношениях, или забастовочный хаос с ней покончит», — пишет та же La Vanguardia два месяца спустя после революции. «Национальное единство времен революции умерло, и левые теперь хозяева положения», — оценивает ситуацию монархическая АВС. Типичный испанский заголовок тех месяцев — «От роз апреля к шипам осени».

Принц Хуан Карлос и испанские реформаторы в номенклатуре одинаково толкуют происходящее в Португалии: если реформы не провести вовремя и решительно, растет вероятность революционного сценария. Тогда место избавителя от диктатуры занимает радикальное меньшинство, которое действует по праву освободителей, а представители прежней элиты, в том числе ее реформаторского крыла, оказываются на обочине, и даже прежняя оппозиция может пасть вместе с режимом. Сторонники демократии в Испании видят на португальском примере, что за свободу приходится бороться не только с диктатурой, но и с революцией.

Поборников эволюции ободряют итоги выборов в Греции. Главными жертвами хунты были левые, а победил на первых свободных выборах вернувшийся из Парижа респектабельный консерватор Константинос Караманлис. У его парии «Новая демократия» 54% голосов, в то время как у социалистов Андреаса Папандреу, которого полковники пытались не допустить к власти при помощи переворота, 13,6%, а у коммунистов и вовсе 10%. И это несмотря на то, что выборы прошли в символический для левых день — годовщину восстания студентов в Афинском политехническом институте.

Избиратель увидел разницу между жертвами старого режима и новой властью. Значит, выборы после смены диктатуры на демократию не так уж страшны даже для действующей элиты. Правда, греческая диктатура была сравнительно недолгой, ей предшествовали два десятилетия бурной политической жизни, за которые сформировался влиятельный политический класс. В Испании публичных политиков нет уже 40 лет, есть функционеры — огромный класс не политиков, а правящих бюрократов. Испания в этом отношении больше похожа на Португалию, чем на Грецию.

Испанцам не льстит такое сходство. К Португалии здесь относятся свысока даже оппозиционеры — это соседняя родственная, но все-таки провинциальная страна, которой Испания не станет подражать. Гвоздики — это, конечно, очень мило, но в большой Испании все будет иначе — масштабнее и серьезней.

У официального преемника Франко принца Хуана Карлоса свой, династический взгляд на события. Он видит в греческом переходе к демократии худший сценарий собственного будущего. На референдуме после выборов греки отказываются от монархии в пользу республики. Греческая монархия пала вместе с хунтой, потому что не смогла себя ей должным образом противопоставить. Так же после войны пала савойская королевская династия в Италии из-за того, что не сумела дистанцироваться от Муссолини, а до нее остался без трона Альфонсо XIII, дед самого Хуана Карлоса, связав себя с диктатурой Примо де Риверы. Крепла решимость принца действовать в нужный момент публично и недвусмысленно.

Под конец 1974 г. руководство правящего Национального движения одобряет предложенный премьер-министром Ариасом Наварро проект закона о политических объединениях. Диктатура стремится перейти к контролируемой форме политического плюрализма, а Ариас — утвердить свой авторитет, став проводником успешной реформы, и таким образом взять верх над группой, сплотившейся вокруг официального преемника. Одобренные Франко условия диверсификации политический жизни суровы: минимальная численность объединения — 25 000 человек, минимальный охват — 15 провинций.

Проект содержит положение, включенное по личному требованию Франко: любое объединение может быть создано только в рамках Национального движения с одобрения его высшего совета и им же распущено в любой момент. Речь идет не о том, чтобы допустить в политику оппозицию, даже ту, которая не настаивает на смене режима, а о том, чтобы легализовать обострившиеся разногласия в партии власти. Даже для реформаторов в рядах режима этого мало, оппозиция и вовсе не воспринимает такую либерализацию всерьез. Похожий проект разжалованного генсека движения Солиса казался убогим еще пять лет назад, но «бункеру» и его союзникам новшество по-прежнему видится опасным.

На рубеже 1974–1975 гг. страна жила двойной жизнью. В то время как Ариас пытается раздробить Национальное движение и на его основе создать подобия или эмбрионы партий, настоящие, но запрещенные законом партии действуют практические открыто: их лидеров все знают, они общаются с прессой и иностранцами, проводят собрания. Видные бизнесмены все чаще встречаются с умеренными оппозиционерами у себя дома или в конференц-залах отелей. Один из поводов уволить либерального министра информации и туризма Кабанильяса — интервью с лидером запрещенных социалистов Фелипе Гонсалесом, опубликованное в крупной газете.

Во время новогоднего обращения 1975 г. Франко плохо выговаривает слова, его голова дрожит, губы не слушаются. Он уже почти 39 лет возглавляет страну, и в последние годы болезнь Паркинсона и другие недуги вождя скрывать все труднее. Появление политических объединений мало кого впечатляет: это уже известные существующие внутри Национального движения группировки консерваторов и фалангистов.

Ариас пытается спасти свой проект, убеждая бывшего министра информации и туризма Мануэля Фрагу, который в 1960-е открыл страну и отменил предварительную цензуру, создать центристское реформаторское объединение. Фрага выставляет условие: в программе его объединения должен быть пункт о независимых профсоюзах и законодательном органе, избранном прямым всеобщим голосованием. Это больше, чем Франко готов позволить. Фрага отказывается от предложения Ариаса и возвращается в Лондон, где служит послом после проигранного технократам «Опус Деи» номенклатурного сражения, развернувшегося вокруг компании Matesa.

Зато в Мадрид из Севильи переезжает Исидор — молодой глава Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес. Его партия не присоединилась к «Демократической хунте» коммуниста Каррильо и готовится создать собственное объединение оппозиционных сил. В документах Социалистической рабочей партии будущий переход к демократии описан иначе, чем у коммунистов и их хунты. Социалисты Гонсалеса в принципе согласны на транзит власти с участием реформаторов из номенклатуры. В программе сказано и о поддержке «проявлений свободы» внутри существующей авторитарной реальности. Очаги свободы в прессе, культуре, экономике должны расширяться, занимать все больше места и соединиться в единое свободное пространство.

Летом 1975 г. Социалистическая рабочая партия Испании во главе с Гонсалесом наконец создает собственное оппозиционное объединение — «Платформу демократической конвергенции». Кроме самих социалистов из PSOE к «Платформе» присоединяются небольшая и тоже социалистической ориентации партия бывшего официального идеолога режима Дионисио Ридруэхо, христианские демократы, возглавляемые бывшим министром образования Хименесом, и влиятельная, но сравнительно мирная Баскская националистическая партия (PNV).

Эти два оппозиционных объединения, хунта и «Платформа», соперничают за то, кому общество вручит власть, когда она выпадет из рук одряхлевшего режима, кто примет капитуляцию франкистов, объявит свободные выборы и будет контролировать их ход. Хунта поначалу исходит из того, что режим рухнет под давлением массовых забастовок и демонстраций и разговаривать с его функционерами не о чем. «Платформа» допускала переговоры с реформаторски настроенными бюрократами о передаче власти.

Генсек компартии Каррильо предлагает создать на основе этих объединений единый Народный фронт, используя бренд, под которым левые республиканцы выиграли выборы накануне гражданской войны. Он предполагает, что его более организованная хунта и самая многочисленная в оппозиции партия, коммунистическая, станут в Народном фронте главной движущей силой. Социалисты отклоняют его предложение: они опасаются лидерских амбиций Каррильо и осознают, что союз с коммунистами и возрожденный призрак Народного фронта — одного из символов кровавого прошлого — может расколоть общество и затруднить сотрудничество с демократически настроенными представителями власти.

Коммунисты и социалисты хотели бы вернуть республику, но в их оппозиционные объединения входят либералы, христианские демократы и даже монархисты, поэтому на вопрос о возрождении монархии оппозиция отвечает уклончиво: он будет решен волей народа, но, впрочем, монархия как государственное устройство на период перехода к демократии возможна и на роль монарха больше подходит оппозиционный дон Хуан, чем «франкистский принц» Хуан Карлос.

По всей Испании идут подписные кампании и демонстрации с требованием амнистии политическим заключенным. В баскских провинциях к ним относят и вооруженных боевиков-националистов, чьи руки запятнаны кровью. Министр образования временно закрывает исторические университеты Вальядолида и Саламанки, но к тому моменту уже все испанские университеты — площадки политической агитации. Многие студенты вообще больше ничем не занимаются. Как их греческие сверстники, они чувствуют себя ответственными за возвращение прав и свобод.

Университетский протест прежде всего левый но в кампусах появляются хотя и менее многочисленные, но весьма решительные ультраправые патриотические группы. Обстановка в университетах, где политика немного похожа на игру, напоминает Португалию или даже канун испанской гражданской войны. Но и за пределами университетов общество поляризуется в ожидании скорой смерти Франко.

Политические силы различных направлений стремятся быть в полной готовности, чтобы вырвать инициативу из рук конкурентов, когда наступит последний час вождя. Ультраправые активисты нападают на редакции вольнодумных газет, галереи современного искусства, книжные магазины демократической направленности и даже на церкви, настоятели которых замечены в сочувствии к оппозиции. Своих противников эти активисты называют красными — rojos. Ультраправые дают понять оппозиции: не надо судить о прочности власти по немощному лидеру, у режима есть решительные твердые сторонники, которые не дадут Испании вступить на португальский путь.

В первой половине года в стране обсуждают новый гражданский кодекс, который наконец-то юридически уравнивает права мужчин и женщин и выводит из гражданского права архаическое понятие «главы семьи». Летом этот кодекс принимают. Продажа контрацептивов и тем более аборты, правда, все еще запрещены.

1975 г. ООН объявила Годом женщины, по этому поводу и по случаю принятия нового кодекса испанские банки выпускают рекламные ролики, в которых современная успешная женщина самостоятельно открывает банковские счета и заботится о семейных финансах. Это привлекательно, но скучновато по сравнению со множеством женщин — участниц яростных митингов и забастовок на улицах португальских городов. Правда, в освобожденной от диктатуры Португалии женщин на командных постах тоже не видно: революционные власти оказались не менее маскулинными, чем свергнутые авторитарные.

4 февраля 1975 г. впервые в истории франкистской Испании театры устраивают забастовку. В первую очередь бастуют звезды театральной сцены, но без них играть невозможно. Забастовка затрагивает не только городскую интеллигенцию и буржуазию, но и семьи важных чиновников, привыкшие к престижному культурному досугу.

Непосредственный повод — спор с властями о том, кто будет представлять театры на переговорах с работодателями, официальный вертикальный профсоюз или избранная актерским сообществом независимая комиссия из 11 человек. Мир художественной интеллигенции давно один из самых оппозиционных, редкая постановка не содержит политических намеков. Все устали жить в условиях цензуры и терпеть выходки агрессивных патриотов. К тому же политика — тоже тот еще театр. Актеры, режиссеры, художники, композиторы не могут оставаться в нем просто зрителями. Забастовка длится девять дней. Когда театры открываются, публика встречает выходящих на сцену актеров бурной овацией — больше за забастовку, чем за спектакли.

В отличие от запрещенных партий, у нелегальных профсоюзов есть пространство для маневра. Враги левой республики стремились выглядеть представителями не только буржуазии, но и трудящихся, поэтому профсоюзы были у режима на особом счету. Их верхний эшелон — назначенцы властей, функционеры — устраивают профсоюзные праздники с парадами атлетов, народными танцами и руководством страны на трибунах. Зато в нижнем эшелоне, на предприятиях, представители неофициальных профсоюзов, в том числе социалистического «Всеобщего союза труда» и коммунистических «рабочих комиссий», давно проникли в легальные профсоюзные структуры.

Официальные профкомы вынуждены с этим мириться. В трудовых спорах бизнесменам и менеджерам компаний приходится общаться с реальными представителями работников. В мае 1975 г. кандидаты независимых нелегальных профсоюзов получают большинство на профсоюзных выборах и фактический контроль над профкомами на местах. Складывается абсурдная для режима ситуация. За официальными профсоюзами закреплена треть мест во всех местных советах и в законодательных органах страны — кортесах, два представителя этих профсоюзов заседают в важнейшем консультативном органе при главе государства — Совете королевства. И вот эти профсоюзы с их квотами оказываются частично захвачены представителями независимых нелегальных.

Двойная жизнь профсоюзов прекрасно иллюстрирует распад правящей корпорации на сторонников перемен и хранителей прошлого. Официальное профсоюзное начальство заинтересовано в том, чтобы Франко прожил как можно дольше, а после его смерти все менялось как можно меньше. Ведь в случае настоящей либерализации профсоюзные функционеры потеряют места, уступив их независимым профсоюзным лидерам. Напротив, сторонники перемен хотят привести форму в соответствие с содержанием, которое обновилось естественным путем.

Старший претендент на трон дон Хуан, находясь в революционной Португалии, делает резкое заявление: конец франкизма близок, и, если народ призовет его, дона Хуана, он готов возглавить переход к демократии, при котором монархия будет обеспечивать национальное согласие и движение к Европейскому сообществу. В отличие от своего сына и официального преемника Хуана Карлоса, дон Хуан в глазах оппозиции представляет монархию, не связанную с франкизмом, — это его важное конкурентное преимущество.

Отправив сына в Испанию, где тот воспитывался в кругу друзей и близких диктатора, Дон Хуан четыре десятилетия тщательно сохранял дистанцию между собой как представителем монархии и режимом и теперь считает, что по праву заслуживает стать народным королем свободной Испании. Власти официально запрещают ему въезд в страну, но сейчас, накануне предсказанного им краха режима, ему это только на руку. С Хуаном Карлосом по поводу запрета на въезд отца не советуются, и он оказывается в положении героя античной трагедии, зажатого между чувством и долгом, семьей и государством.

События «жаркого лета» в Португалии скорее пугают, чем вдохновляют испанцев. «Как в Португалии» не хотят не только представители власти, но и простые граждане. Они привыкли, что во всем, кроме политических и творческих свобод, их жизнь все больше похожа на европейскую. Португальский вариант предлагает им крах диктатуры вместе с крушением привычного образа жизни.

Испанские оппозиционеры чувствуют эти настроения. Не самый частый случай в истории: оппозиция борется за поддержку граждан, не поднимая, а понижая ставки, не раздувая, а сдерживая требования. Лидер испанской компартии Сантьяго Каррильо видит, как португальских коммунистов обвиняют в работе на Москву. Португальская компартия действительно очень традиционная и просоветская, коммунизм для нее — не только идеология, но и география: у него есть конкретный адрес — «Москва, Кремль», и португальские коммунисты высоко ставят интересы советской внешней политики. Каррильо спешит показать, что коммунизм, к которому он стремится, не тоталитарный московский, а демократический европейский.

В июле 1975 г., в разгар португальского «жаркого лета», Сантьяго Каррильо вместе с главой компартии Италии Энрико Берлингуэром при поддержке лидера французских коммунистов Жоржа Марше представляет публике доктрину «еврокоммунизма» — западноевропейскую версию коммунизма «с человеческим лицом». Три генеральных секретаря декларируют независимость курса своих партий от Москвы и признают политические институты западных демократий — систему выборов, парламенты, независимые суды и прессу. Они обещают добиваться своих целей, укрепляя, а не разрушая эти институты. Больше не надо бояться испанского коммуниста: теперь он не с ружьем, а с бюллетенем. В Москве раздосадованы, но рвать отношения с братскими партиями на западе Европы не решаются. Другое дело — при случае внести в их ряды раскол в своих интересах.

Испанцы и так все меньше боятся коммунистов и все больше — баскских националистов, боевое крыло которых придерживается стратегии «акция–репрессии–возмездие». Чем больше терактов, тем злее и беспощаднее силовики, тем чаще этнические баски одобряют ответное насилие боевиков. 25 апреля в баскских провинциях объявлено чрезвычайное положение на три месяца. Всего из десяти ЧП, введенных с 1967 г., девять приходятся на провинции басков. На этот раз аресты принимают такой размах, что не хватает полицейских участков и задержанных свозят на арену для боя быков в Бильбао. В июле режим ЧП отменяют, но на смену ему принимают антитеррористический закон, который дает расширенные права силовикам, охотно ими пользующимся.

Власти созрели для нового показательного процесса, который должен успокоить граждан и напомнить о высокой цене протеста, тем более политического насилия. Осенью начинается суд над 15 боевиками, участвовавшими в вооруженных акциях и революционных ограблениях. Поначалу смертный приговор вынесен 13 подсудимым. 25 сентября на заседании правительства смягчают приговор четырем женщинам и четверым мужчинам (один из них инвалид) и подтверждают смертную казнь для оставшихся пятерых.

Отменить смертные приговоры вновь просят лидеры иностранных государств, в том числе западноевропейских, от которых Испания зависит экономически. Папа римский Павел VI обращается к Франко с просьбой о помиловании осужденных на смерть, произнося речь с балкона Ватиканского дворца на площади Святого Петра в Риме перед толпами паломников со всего мира. Он не отрицает преступлений приговоренных, но просит милости, а не жертвы. Дон Хуан берется передать через Хуана Карлоса напрямую Франко просьбы иностранных лидеров о смягчении приговора. Но Франко убежден в необходимости демонстративной казни, которая должна доказать воспрянувшим баскским и левым боевикам, что государство умеет не прощать.

Во всех европейских столицах проходят демонстрации против Франко. В Лиссабоне протестующие штурмуют и поджигают испанское посольство. Приговоренные знают о международной кампании за отмену приговора и до конца надеются на помилование — возможно, даже под ружьями палачей. В шесть утра папа Павел VI звонит Франко, но каудильо накануне настрого запретил себя будить. На рассвете 27 сентября конвой перевозит приговоренных из тюрьмы на военное стрельбище под Мадридом. Группа журналистов тщетно пытается пробиться к месту казни. В 9:20 они слышат выстрелы за оградой. Расстреляны трое мадридских заключенных. Часом раньше казнили приговоренных в Бургосе и Барселоне.

Испания продолжает жить как обычно, в то время как европейские страны накрывает волна бурных демонстраций против испанского режима. Демонстранты атакуют посольства Испании почти во всех столицах. В Швеции и Нидерландах демонстрации протеста возглавляют премьер-министры. Глава испанского правительства Ариас выступает по телевидению с отповедью: нам известно, кто все это организует и финансирует. «Не знаю, что нас поражает больше, — говорит испанский премьер, — насилие демонстрантов или безответственность властей, которые его покрывают, потакая радикальному меньшинству».

Мадрид покидают послы большинства стран Западной Европы. Президент Мексики Луис Эчеверриа (там тоже авторитарный режим с единственной правящей партией, но президенты сменяются регулярно) требует исключить Испанию из ООН. Швеция выносит резолюцию с осуждением Испании. В ответ Испания отзывает для консультаций своих послов из нескольких западных столиц, а Ариас провозглашает, что политическим одиночеством его страну не испугать. Над страной нависает призрак международной изоляции, выход из которой был главным достижением послевоенной дипломатии Франко.

Смягчившийся в предыдущее десятилетие режим, столкнувшись с протестами, активностью оппозиции и насилием региональных националистов и левых радикалов, не меняет своего нового, более либерального, чем раньше, экономического курса, но возвращает страну в прошлое к политическим репрессиям, своим истокам.

Последние казни, одобренные Франко, — это, кроме всего прочего, попытка завершающего жизненный путь лидера сплотить и мобилизовать бюрократию, отрезать собственную помолодевшую номенклатуру от оппозиции и от Запада, освежить «пакт крови», который когда-то лег в основание режима. Франко торопится «подморозить Испанию» перед своей смертью, чтобы тем, кто захочет либерализовать режим, пришлось проделать долгий путь и чтобы возможный будущий компромисс был как можно дальше от классической многопартийной демократии. Сторонники революционного насилия и вовсе должны усвоить, что цена их действий — собственная жизнь. Решение во что бы то ни стало казнить приговоренных связано и с возрастом вождя. Он, похоже, опасается, что после его смерти заклятых врагов государства амнистируют: тогда они не получат заслуженного наказания и их пример не послужит уроком для других.

Для демократически настроенных испанцев перспективы выглядят мрачнее, чем несколько лет назад. Дряхлый диктатор, ненадолго из-за болезни отошедший от власти, буквально вернулся из могилы, чтобы казнить и запрещать. Впрочем, многие граждане искренне возмущены двойными стандартами Запада и развернувшейся кампанией против их родины. Разве не очевидно, что Испания — гораздо более нормальная страна, чем Португалия, которую только что все хвалили?

1 октября 1975 г., в день, когда 39 лет назад Франко встал во главе государства, на патриотический митинг в поддержку правительства собираются около миллиона человек. Административная мобилизация работает вовсю, но многие пришли добровольно. Молодые патриоты с написанными от руки антизападными лозунгами забираются на памятник Филиппу IV в центре площади Ориенте. Настроение толпы напоминает времена изоляции в конце 1940-х, когда Испанию не пускали в ООН.

Традиционная речь Франко, произнесенная голосом, слабость которого не скрывают, а, скорее, подчеркивают мощные рупоры, тоже звучит в духе не 1960-х, а 1940-х. Он вещает о заговоре коммунистов, масонов, анархистов и о лицемерии зарубежных стран. Речь покорно слушают стоящие рядом Хуан Карлос и принцесса София. Тысячи голосов поют фалангистский гимн «Лицо к солнцу», десятки тысяч рук взмывают в фашистском римском салюте. Собравшиеся аплодируют полицейским как героям, жертвующим жизни ради мира в Испании. Группа разгневанных патриотов идет устраивать ответный погром в посольстве Португалии, их с трудом сдерживает полицейская цепь.

В тот же день новоявленная левая террористическая организация убивает четверых полицейских. Это ее первый теракт, и она называет себя в его честь GRAPO — «Группы антифашистского сопротивления имени 1 октября». В течение октября баскские террористы убивают еще нескольких военных, полицейских, гражданских гвардейцев и мэра одного из городов: всего за 1975 г. 16 жертв.

Все ждут, кто со страхом, а кто с надеждой, что Франко, на старости лет вновь превратившийся в международного изгоя, продолжит ужесточать режим.

12 октября Франко в последний раз показывается на людях во время торжественного акта в Институте испанской культуры. Он едва держится на ногах. Простуда, которую он подхватил на большом патриотическом митинге против коварного Запада, нанесла необратимый удар слабому здоровью вождя.

Первый инфаркт Франко, случившийся 15 октября, от мира скрывают. Для этого есть особая причина. 16 октября король Марокко Хасан II призывает своих подданных выйти на «Зеленый марш» (под зелеными знаменами ислама и красными марокканскими флагами), чтобы присоединить к королевству последнюю испанскую колонию в Африке, Испанскую Сахару, которую здесь считают исконно марокканской землей. Не будет же цивилизованная европейская Испания, у которой и без того множество международных проблем, стрелять в толпу безоружных людей. Это напоминает первый крестовый поход — не рыцарей, а паломников, — только развернутый в обратную сторону: мусульмане идут во владения христиан.

17 октября СМИ сообщают, что Франко болен гриппом. Несмотря на предупреждения врачей, что он может внезапно умереть, если не станет соблюдать режим абсолютного покоя, Франко настаивает на том, чтобы председательствовать на еженедельном заседании правительства. Когда министры входят в зал дворца Эль-Пардо, бледный Франко уже сидит во главе стола. На груди под рубашкой у него спрятан прибор, который позволяет медикам контролировать работу сердца, а за дверью двое врачей-реаниматологов читают кардиограмму. Франко дает разрешение врачам в любой момент прервать заседание: после остановки сердца у них будет 30 секунд на то, чтобы вернуть его к жизни. Заседание длится 40 минут, и по настоянию докторов на нем не обсуждают Испанскую Сахару.

Во дворце Эль-Пардо для Франко оборудована палата интенсивной терапии. 18 октября он пишет от руки завещание. 19 октября Испания выносит на обсуждение Совета безопасности ООН вторжение Марокко под прикрытием гражданских лиц в Сахару. Испанский представитель в ООН рисует мрачную картину: на границе Марокко и Испанской Сахары находятся минные поля, король Хасан гонит людей на мины, к тому же участники марша непременно начнут умирать в пустыне от голода и жажды.

Верхушка испанского режима опасается не только международного осуждения, но и того, что война в Сахаре может обернуться тем же, чем стали колониальные войны для Португалии. Если армию против ее желания заставить воевать в Африке, да еще и стрелять по толпе гражданских, она возьмет да и устроит революционный переворот — тем более когда Франко недееспособен.

21 октября Хосе Солис Руис, которого незадолго до этого вернули на пост министра — генерального секретаря Национального движения, отправляется в Рабат к королю Хасану с секретным поручением. Солис должен договориться, чтобы марокканцы либо отложили «Зеленый марш», либо ограничились символической победой: пусть марш войдет на территорию Испанской Сахары всего на несколько километров, не доходя до позиций испанских войск, остановится и даст время для переговоров. Королю Хасану по секрету рассказывают о состоянии Франко. Хасан соглашается послать переговорщиков в Мадрид, но ставит Испании все тот же ультиматум: либо она уходит из Сахары сама, либо марш двинется вглубь колонии.

Теперь, когда о состоянии Франко знают в Марокко, возможны утечки в прессу. 21 октября власти делают первое официальное заявление о том, что Франко слег с сердечным приступом. Новость все воспринимают скорее с облегчением, индекс мадридской биржи растет. С этого дня вокруг дворца Эль-Пардо дежурят съемочные группы. Правительство опасается вакуума власти, и Хуану Карлосу вновь предлагают исполнять обязанности главы государства.

Хуан Карлос соглашается при единственном условии: на этот раз передача власти должна быть окончательной и бесповоротной. В прошлый раз, летом 1974 г., когда Франко оперировали флебит, все закончилось для принца унижением: выздоровевший Франко в последний момент сообщил ему, что возвращает себе власть. Принц опасается, что еще одно временное исполнение обязанностей без реальных полномочий повредит восстановлению испанской монархии и ему лично как будущему главе государства. Премьер-министр Ариас и выступающий от имени семьи Кристобаль Мартинес-Бордиу, зять Франко, пытаются настоять на временной передаче полномочий, но безуспешно: принц непреклонен. Франко соглашается на окончательную передачу поста, но, пока он жив, без провозглашения Хуана Карлоса королем.

От мысли оставить власть семье и вместо Хуана Карлоса сделать преемником мужа своей внучки Альфонсо де Бурбона-и-Дампьера Франко отказался еще раньше: не до того, слишком поздно, это спровоцирует несвоевременный хаос в верхах. К тому же Франко известно, что его зять, превратившийся в неформального лидера семейного клана аристократ и плейбой Кристобаль Мартинес-Бордиу, изменяет его дочери. С неверностью отца связаны тяжелые детские воспоминания самого вождя. «Изменяет жене, изменит и ее отцу, и отечеству», — решает Франко и оставляет в силе прежний план передачи власти Хуану Карлосу под присмотром старых соратников.

Из Сахары организованно эвакуируют испанское гражданское население. Никто не хочет иметь дело с разозленными и униженными беженцами вроде португальских реторнадуш, хотя в случае Испанской Сахары речь идет всего о нескольких сотнях человек. Испанское правительство считает: сейчас, когда Франко при смерти и будущее туманно, единственная задача — не допустить колониальной войны и «португализации» армии, а для этого надо договориться с Марокко и уйти достойно.

США за спиной своего испанского союзника поддерживают марокканцев: Испания все равно не удержит Сахару, а в Марокко прозападный король. Альтернатива — независимость, которой добивается местный Фронт Полисарио, а за ним стоит просоветский Алжир. Сахара — еще и один из второстепенных фронтов холодной войны. Генсек ООН Курт Вальдхайм летит в Мадрид договариваться.

Франко в домашней реанимации, но в сознании. 25 октября он сообщает, что слагает полномочия главы государства и передает их Хуану Карлосу. Принц вновь и. о. главы государства, но на этот раз между ним и Франко достигнута договоренность: как бы ни обернулось дело, полномочия передаются окончательно. До этого принца несколько дней уговаривает премьер-министр Ариас: в столь опасный момент стране нельзя оставаться без официального главы.

Первое действие Хуана Карлоса на посту главы государства выдержано в духе классического франкизма: он посещает испанские войска в Сахаре. Армия не должна чувствовать себя брошенной политическим руководством. Военный министр высказывается за визит, премьер-министр Ариас — против. Решение принца — не только дань имперской традиции, оно поднимает в армии его авторитет, который пригодится будущему королю в ближайшее время.

В Сахаре король обещает войскам, что им не придется ни позорно отступать, ни стрелять в безоружных людей. Американский военный атташе в Мадриде пишет в Вашингтон, что армия оценила жест Хуана Карлоса. Эта поездка приносит принцу и первые внутриполитические дивиденды: военные министры, трое по числу родов войск, предупреждают лидеров «бункера» Бласа Пиньяра и Хосе Антонио Хирона, чтобы те не использовали ветеранские организации в политических целях, то есть в переходный момент не вредили Хуану Карлосу, которого, как всем известно, «бункер» ненавидит.

350 000 марокканцев перемещаются в Тарфаю — последний город Марокко перед границей с Испанской Сахарой. Испанские войска отходят на десять километров от границы, чтобы марш мог войти на территорию Испанской Сахары и, таким образом, честолюбие короля Хасана и его сограждан было удовлетворено. Это ничейная, буферная зона, за ней мины и армейские позиции. 5 ноября толпа людей с зелеными, марокканскими и даже американскими флагами и Кораном в руках переходит границу.

В Мадриде верят, что марокканцы выполнят тайное соглашение с Солисом и ограничатся символическим вторжением. Но король сообщил, что отвергает секретное соглашение и марш будет двигаться дальше. В последний момент Хасан все же приостанавливает марш, рассчитывая на экстренные переговоры о судьбе Западной Сахары, которую он предлагает разделить между Марокко и Мавританией. Борцы за независимость из проалжирского Фронта Полисарио не приглашены на переговоры о судьбе своей родины. Испания соглашается на переговоры, и король Хасан просит участников марша на время разойтись по домам: их миссия выполнена.

Месяц до конца ноября 1975 г. испанцы читают в газетах и слушают в новостях бюллетени о состоянии здоровья вождя. В начале ноября его оперируют — сначала в наскоро сооруженной хирургической палате во дворце Эль-Пардо, потом в больнице, дважды за три дня. Организм Франко оказывается необыкновенно сильным, но все, включая его самого, понимают, что он умирает.

У смертного одра каудильо происходит первое столкновение будущих наследников власти. Хуан Карлос встречается с тремя военными министрами — армии, авиации и флота. Ему нужно их согласие на то, чтобы от их имени передать дону Хуану просьбу не делать после смерти Франко заявлений, которые затруднили бы Хуану Карлосу вступление в должность главы государства, то есть не ставить войска перед выбором, кому присягать. Военные министры согласны, и в Париж с поручением к дону Хуану отправляется генерал Диес-Алегриа, несостоявшийся испанский Спинола.

Премьер Ариас не был уведомлен о встрече принца с членами собственного кабинета, и когда узнает о ней, подает в отставку. Он считает, что принц сговаривается с армией за его спиной. В критический момент страна на 36 часов, пока Ариаса Наварро уговаривают отозвать заявление об уходе, остается без главы правительства. Он возвращается при условии, что военные министры извинятся и символически предложат ему отправить их в отставку. Консерваторы хвалят Ариаса за то, как он поставил выскочку-принца на место.

14 ноября Франко переносит еще одну операцию и вновь побеждает смерть, но его состояние необратимо. В тот же день во дворце Сарсуэла, резиденции Хуана Карлоса, подписано трехстороннее соглашение. Испания, вопреки решению ООН отложить сахарский вопрос, передает управление теперь уже бывшей Испанской Сахарой временной администрации из представителей Марокко и Мавритании. Редкий случай, когда бывшая метрополия не предоставляет своей африканской колонии независимость, а позволяет соседям по континенту разделить ее. Фронт Полисарио не признает соглашения, берет под контроль часть земель в глубине страны и при поддержке Алжира начинает войну за независимость уже не от европейских, а от африканских правителей. Умирающему Франко о потере последней колонии в Африке не сообщают.

Франко борется за жизнь больше месяца. Ранним утром 20 ноября его сердце останавливается. Хуан Карлос узнает об этом от нового личного врача Франко: ни Ариас, ни семья не сообщают официальному преемнику о смерти того, кому он должен наследовать. Через час принц сам звонит Ариасу с упреками, они долго препираются. Сначала новость о смерти главы государства и короткое выступление министра информации передают СМИ. В десять утра по телевидению после заставки с траурной музыкой выступает премьер-министр Ариас Наварро. Усиливая естественную подавленность и растерянность нарочито печальным выражением лица, отчего его вполне искренняя скорбь кажется несколько наигранной, он произносит: «Испанцы, Франко умер». «Сиротство Испании — время боли и грусти, но не отчаяния и уныния», — говорит он.

До этого дочь Франко Кармен передала Ариасу завещание, которое отец надиктовал ей в больничной палате, и премьер трагическим голосом зачитывает его, достав дрожащими руками из внутреннего кармана пиджака (не показав предварительно ни Хуану Карлосу, ни главе кортесов: у кого завещание, тот и распорядитель наследия). Франко просит прощения у тех, кто считал его врагом, и уверяет, что простил их. Он благодарит соратников и призывает не забывать, что недруги Испании и христианской цивилизации начеку и только и ждут его ухода. Наконец, Франко завещает гражданам страны хранить мир, единство и целостность Испании и поддерживать короля Хуана Карлоса, как они поддерживали его самого. На словах «Выше, Испания!» Ариас плачет.

Как бывало с другими правителями, ходят слухи, что известие о смерти Франко задержали, чтобы оно совпало с памятной датой: днем казни республиканцами основателя фаланги Хосе Антонио Примо де Риверы, великомученика режима. Официальные комментаторы подчеркивают это символическое, даже мистическое совпадение, но на большинство испанцев оно производит мало впечатления: переживший свое время правитель скончался в день гибели противоречивого героя давно ушедших времен. Медики публично опровергают, что семья или политики требовали от них подогнать дату смерти к политически важной дате.

В стране объявлен месячный траур. Вечером Хуан Карлос и принцесса София едут во дворец Эль-Пардо на домашнюю панихиду — не только соблюдая протокол, но и потому, что за годы преемничества между Хуаном Карлосом и покойным действительно установилась почти семейная связь. В отличие от общения принца с Ариасом, здесь все проходит достойно: семьи Хуана Карлоса и Франко действительно скорбят, к тому же члены семьи каудильо понимают, что их дальнейшая судьба зависит от преемника, а тот старается быть великодушным и объявляет вдове, что она может продолжать жить во дворце сколько захочет.

Служит панихиду, несмотря на свое диссидентство, столичный архиепископ Висенте Энрике-и-Таранкон. Потом тело Франко перевозят в парадный дворец Ориенте для прощания народа с диктатором. С раннего утра 21 ноября в домовую церковь бывшего королевского дворца тянется бесконечная очередь. Набальзамированное тело выставлено в открытом гробу. Большинство граждан пришли проводить того, кто управлял ими почти 40 лет. К почтению примешивается любопытство и ощущение причастности к историческому моменту.

Но есть и те, кого приводит во дворец зрелище мертвого врага, и те, для кого прощание — возможность публично продемонстрировать лояльность. Кому и чему? Западная пресса выражает надежду, что король Хуан Карлос превратит страну в современную демократию. В баскских провинциях пьют шампанское, не скрываясь. Однако преобладающее настроение в стране — растерянность, даже страх: что с нами будет без него?

Утром 23 ноября начинается церемония похорон. Под военный марш выносят гроб, накрытый флагом. Огромная толпа скандирует: «Франко! Франко!» — так же, как приветствовала вождя живым. Люди машут белыми платками. Перед гробом, установленным на платформе военного грузовика, проходит военный парад. Один из тех, кто командует парадом, — генерал танковой кавалерии Миланс дель Боск, будущий организатор последней на сегодняшний день в истории Испании попытки военного переворота.

Из иностранных лидеров на похоронах присутствует только чилийский диктатор Аугусто Пиночет, который два года назад по примеру Франко возглавил военный переворот против левого правительства. Франко хоронят в построенном при его жизни и по его собственному плану мавзолее — гигантской вырубленной в скале базилике в Долине павших под Мадридом, рядом с гробом Хосе Антонио Примо де Риверы («и умерли в один день»), в окружении могил солдат и офицеров, погибших на войне против республики. Впрочем, рядом с ними в крипте размещаются могилы республиканцев, которые Франко вопреки воле своих самых ревностных сторонников добавил к мемориалу в начале своей необъявленной оттепели. Смерть Франко совпала с полным переходом Испании на цветное телевещание. Все траурные мероприятия транслируются в прямом эфире в цвете.

Тело Франко еще выставлено для прощания, когда Хуан Карлос — практически над гробом предшественника — именем Божьим на Святом Писании вновь присягает в кортесах на верность законам режима и принципам правящего Национального движения. На кадрах хроники видно, что слова клятвы он выговаривает без энтузиазма, но первым делом нужно подтвердить стабильность и преемственность правления.

В своей первой речи перед законодателями, произнесенной сразу после присяги, Хуан Карлос не упоминает 18 июля 1936 г. как день основания государства, которое он возглавил, но вспоминает своего отца, дона Хуана, чье имя ненавистно консерваторам, и говорит о начале «нового этапа» в жизни страны. Прокурадоры принимают речь короля сдержанно, зато после того как Хуан Карлос заканчивает выступление и покидает трибуну, все депутатское собрание поворачивается спиной к нему и лицом к балкону, где сидит в элегантном траурном платье Кармен, дочь Франко. Ей устраивают овацию.

27 ноября Хуана Карлоса официально возводят на престол в мадридской церкви Сан-Херонимо-эль-Реаль. На коронации присутствуют западноевропейские лидеры. Ни один из них и их предшественников не посещал Мадрид при Франко, даже не был на его похоронах. Решение приехать дается европейцам не без труда. Ведь Хуан Карлос — официальный продолжатель дела Франко, только что в очередной раз присягнувший на верность ему. Многих Хуан Карлос лично уговаривает приехать. Особенно ценно присутствие президента Франции Валери Жискара д'Эстена: его и просить приходится дольше других. Завлечь француза удается, пообещав эксклюзив: завтрак тет-а-тет с будущим королем накануне коронации.

Испания снова стала монархией, как и обещал Франко, но восстановленной на условиях умершего диктатора. Визит европейских лидеров — аванс и одновременно сигнал: они приехали в Испанию Хуана Карлоса, потому что надеются, что он будет править иначе, чем Франко. Хуан Карлос понимает: Европа согласится считать его легитимным монархом, а не преемником диктатора, только в том случае, если он пойдет по пути демократических реформ. От этого зависит судьба монархии и династии Бурбонов в Испании. Зато консервативное большинство в кортесах, правительстве и Национальном движении видит в Хуане Карлосе не полновластного наследника, имеющего право распоряжаться наследством, а символического преемника, который будет следить за его сохранностью под их надзором.

Во времена, когда Хуан Карлос был вероятным, а потом и официальным преемником, он часто спрашивал Франко, как поступить в той или иной ситуации. Франко любил отвечать, что его советы бесполезны, ведь преемник не сможет править так же, как он, да и люди к тому времени сильно изменятся. Этот уклончивый ответ консерваторы и реформаторы толкуют по-разному, как и мандат молодого короля.

Сторонники статус-кво считают, что речь идет об объеме полномочий: сменивший национального лидера король не сможет и близко подойти к обладанию той полнотой власти, какой пользовался Франко, и призван выполнять скорее представительские функции, в то время как реальная власть должна остаться в руках грандов режима. Реформаторы полагают, что даже сам Франко понимал, что управлять старыми методами будет невозможно, и какая-то либерализация при Хуане Карлосе неизбежна. С этим согласны и многие консерваторы. Маркиз де ла Флорида, заместитель главы реакционной «Конфедерации ветеранов», сообщает в личной беседе американскому послу, что поддержит постепенную либерализацию при условии, что радикальная оппозиция — прежде всего коммунисты — останется вне закона.

Впрочем, объединение «Новая сила» другого вождя «бункера» Бласа Пиньяра собирается сопротивляться либерализации в любой форме. Это пугает даже руководство партии власти, которое безуспешно пытается распустить «Новую силу». Первую аудиенцию у взошедшего на трон короля получает Хосе Антонио Хирон, глава «Конфедерации ветеранов». Он понимает, что важно попытаться завоевать сердца и успокоить нервы лидеров «бункера», прежде чем затевать любые перемены.

Крайне левые и баскские боевики отказываются видеть разницу между Хуаном Карлосом и Франко и не собираются сворачивать борьбу. Для нелегальной оппозиции в лице коммунистов и социалистов молодой король тоже пока еще последователь Франко. Негласно ему готовы дать шанс, но публично главный лозунг оппозиционеров — «Нет франкистскому королю!». Коммунисты пытаются с ходу начать жизнь после Франко всеобщей забастовкой. У мадридской тюрьмы Карабанчель, построенной руками узников-республиканцев, во время коронации проходит внушительная демонстрация с требованием амнистии. Ее разгоняют, чтобы протесты не портили торжество, и первый же день нового правителя Испании омрачен репрессиями.

Настал тот момент, ради которого Москва отправила своих дипломатов в Мадрид разбираться, что на самом деле происходит в Испании. То, что они увидели, противоречило представлениям, сложившимся в Москве. «Когда мы стали постепенно готовить Москву к тому, что возможно восстановление монархии, там это было принято очень негативно», — рассказывает Игорь Иванов. Против были и международный отдел ЦК КПСС, и испанские политические эмигранты. Последние даже опубликовали статью в газете Mundo Obrero о том, что советские дипломаты в Мадриде не вникли в ситуацию и вообще не сильны в понимании испанских политических процессов.

Коммунистическая и Социалистическая рабочая партии Испании были республиканскими, как и значительная часть буржуазной демократической оппозиции и либеральной общественности. Восстановление монархии руками диктатора представлялось им нелепостью, и в Москве разделяли этот взгляд: «Какое может быть восстановление монархии в конце ХХ в.? Монархии — анахронизм, они должны отмирать, а не восстанавливаться. Невозможно, чтобы монарх получил из рук диктатора трон, а общество, тем более оппозиция, это приняло». В Москве власти убеждали себя, что восстановление монархии невозможно или такая попытка будет обречена на скорый конец, ведь она расколет, а не примирит общество.

Постепенно советским дипломатам в Мадриде удалось доказать центру, что восстановление монархии в Испании возможно и оно не противоречит интересам Москвы, а, напротив, может стать оптимальным вариантом перехода к демократии. Одновременно меняется отношение к восстановлению монархии и у испанской оппозиции.

Вслед за советскими дипломатами и испанскими оппозиционерами партийные функционеры в Москве принимают монархию как меньшее зло и наиболее мирный способ для Испании перейти от франкистского прошлого к иному будущему. И когда монархия в Испании восстановлена, советская пресса не усердствует с обличениями.

Способствует этому и дальновидное поведение двора и монархических кругов. Сам Хуан Карлос до и после восшествия на престол, его отец дон Хуан, представители монархического истеблишмента, часто презрев разницу в возрасте и положении, устанавливают хорошие личные отношения с советскими представителями и объясняют им свою позицию.

Почти для всех новый король, раньше молчаливой тенью сопровождавший Франко на официальных мероприятиях, политическая загадка. Даже для ближнего круга и самого себя. Он точно знает, что хочет перемен, но как именно их проводить, ему не вполне ясно. В похожем положении оказался Марселу Каэтану, сменивший Салазара в Португалии за семь лет до этого. Двигаться слишком быстро — значит восстановить против себя консерваторов и спровоцировать реакцию правых. Действовать слишком медленно — разочаровать оппозицию, настроенных на перемены сограждан и ту часть бюрократии, которая видит рецепт выживания в политических реформах, а это может привести к революционному сценарию, в котором чересчур медлительному реформатору не останется места.

Из зарубежных поездок в качестве преемника в США и Европу Хуан Карлос вынес, что от него ждут либерализации и демократизации Испании, хотя готовы проявить понимание, если процесс займет какое-то время и будет иметь национальные особенности — например, пройдет поначалу без легализации коммунистов. Молодому королю очевидно, что монарх, посаженный на трон одной из сторон гражданского конфликта, не может по примеру современных конституционных монархов быть арбитром в схватке и общенациональным авторитетом, стоящим выше текущей политики. В проповеди, произнесенной на коронации, непослушный глава мадридской церкви кардинал Энрике-и-Таранкон призывает Хуана Карлоса стать королем всех испанцев.

Сам Хуан Карлос говорил о том же в своей тронной речи в кортесах. При этом ему было ясно, что восстановление демократии не должно выглядеть как реванш проигравшей стороны и сопровождаться местью бывшим победителям, находящимся у власти. Идея Хуана Карлоса состоит в том, чтобы вырастить демократию из существующего режима, не нарушая его законы, а используя их. Об этом он думал, пока молчал на торжественных мероприятиях, стоя рядом с Франко, под эту задачу подбирал союзников и даже составлял их список — свой кадровый резерв.

В первый период его властвования ближайшие союзники преемника — некоторые из его бывших наставников: инициатор экономических реформ член «Опус Деи» Лауреано Лопес Родо, Торкуато Фернандес-Миранда, который преподавал принцу юридические и политические науки, и генерал Альфонсо Армада, его военный педагог, адъютант, а теперь секретарь королевского дома. Все трое кажутся самыми влиятельными людьми на этом этапе, и каждый метит на должность премьера-тяжеловеса при молодом преемнике. Все трое окажутся не там, где предполагали.

Полномочия Хуана Карлоса шире, чем любого современного ему европейского монарха. Он не царствует, а правит. Он может председательствовать на заседаниях кабинета министров. Ему позволено управлять страной при помощи королевских указов и не утверждать законы, принятые в кортесах. Он вправе вносить законопроекты и созывать референдумы. Увольнять премьер-министра при согласии большинства из 17 членов Совета королевства и выбирать нового из тройки кандидатов, предложенной тем же Советом. Наконец, король — реальный, а не символический главнокомандующий вооруженными силами. В остальной Европе подобные монаршие полномочия давно остались в прошлом.

С другой стороны, Хуан Карлос поклялся соблюдать основные законы страны и принципы Национального движения и принимать ключевые решения вместе с Советом королевства и другими институтами режима. Например, любое его действие как главы государства должно получить поддержку одной из четырех фигур: премьер-министра, председателя кортесов, главы Совета королевства или профильного министра. И все они стремятся использовать возможность влиять на нового главу государства.

Хуан Карлос остается во дворце Сарсуэла на окраине столицы, где жил ранее, когда был наследником власти. Более роскошный дворец Эль-Пардо пока еще занимает семья Франко, но король и не стремится в нем поселиться. В представительских, особо торжественных случаях он использует для приемов королевский дворец на площади Ориенте в центре Мадрида.

В честь коронации Хуан Карлос первым делом объявляет амнистию. Все смертные приговоры автоматически заменены тюремными сроками, и новых казней больше не будет. По амнистии помилованы или получили меньшие сроки 4000 заключенных, из них 235 политических. Выходят на волю все десять человек, осужденных на «процессе 1001», устроенном над лидерами нелегального профсоюза «Рабочие комиссии», после начала которого террористы взорвали Карреро Бланко. Освобожден популярный лидер «Рабочих комиссий» обаятельный Марселино Камачо, который находился в тюрьме с 1966 г. с коротким перерывом на 1972 и 1973 гг. Девять осужденных членов «Демократического военного союза» выйдут на свободу весной во время следующей амнистии.

Оппозиция тем не менее утверждает, что две трети политических заключенных по-прежнему остаются в тюрьмах. Некоторые из вышедших на свободу, например тот же Камачо, вскоре вновь арестованы. Опять начались демонстрации и кампании сбора подписей с требованием амнистии всем политическим осужденным. Глава Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес говорит, что готов дать королю месяц на то, чтобы доказать его реформаторские намерения.

Первые месяцы без Франко скорее обманули ожидания тех, кто надеялся на быстрые перемены. Многие ждут, что король назначит главой правительства своего наставника, либерального монархиста Торкуато Фернандес-Миранду или реформатора Лопеса Родо. Но Хуан Карлос 4 декабря вновь утверждает премьер-министра Ариаса Наварро. Сторонники демократизации глубоко разочарованы. Однако королю первым делом нужно продемонстрировать преемственность власти, а премьер-министр Ариас уверен, что Франко назначил его минимум на пять лет надзирать за ее транзитом. Без скандала и раскола в верхах он не уйдет, а такое начало правления королю нежелательно. Внезапная отставка премьера-консерватора может насторожить и сплотить противников перемен.

Вдобавок перед королем стоит важная, хотя и менее значительная проблема. Проблему зовут Алехандро Родригес де Валькарсель. Ультраконсервативный Родригес де Валькарсель возглавляет два института, которые, по замыслу Франко, должны гарантировать сохранение режима: кортесы и Совет королевства. Без согласия первого органа были невозможны серьезные законодательные изменения, без одобрения второго — кадровые, в том числе смена премьер-министра. В частности, из-за необходимости убрать де Валькарселя Хуан Карлос оставляет премьером Ариаса. Убрать обоих означает проводить слишком агрессивную кадровую революцию, которая может встревожить систему. Король напрямую просит де Валькарселя уйти с постов.

Старый консерватор недоволен, но не может сказать «нет» в лицо главе государства: все его политические инстинкты, сформированные при диктатуре, противятся такому бунту. Подобным способом в первое время Хуан Карлос выстраивает отношения с консерваторами: просит их об услуге, и те не могут отказать, ведь им кажется невозможным одновременно выступать в роли хранителей режима и бунтовать против его нового главы, служить которому завещал покойный лидер.

Король хочет видеть во главе Совета королевства и кортесов своего учителя, знатока франкистского права Торкуато Фернандес-Миранду, сторонника реформирования режима с опорой на существующее законодательство. Включить Фернандес-Миранду в число кандидатов и уговорить проголосовать за него Хуан Карлос просит лидера «бункера» Хосе Антонио Хирона, главу «Союза ветеранов», и своего давнего недоброжелателя премьер-министра Ариаса и других ортодоксов.

Они польщены его доверием, а собственный консерватизм им комфортнее реализовывать через подчинение, чем через бунт, и они выполняют поручение. Ариас был даже рад, что сильный конкурент в борьбе за пост премьера отправляется в не имеющие реальной власти кортесы. Премьер уверен, что речь идет о сделке: он помогает королю поставить на нужные должности Фернандес-Миранду, а король оставляет ему премьерство. Фернандес-Миранда, который хотел сам возглавить правительство, в конце концов соглашается, что будет полезнее королю во главе консервативных Совета королевства и кортесов.

Новое утверждение Ариаса премьером не означает, что все останется как было. В обновленном кабинете появляются трое влиятельных номенклатурных реформаторов. Бывший министр информации и туризма, впоследствии посол в Лондоне Мануэль Фрага становится министром внутренних дел. Второго реформатора можно даже назвать оппозиционером. Это «лидер разрешенной оппозиции», как его называют в своих справках советские дипломаты, либеральный монархист Хосе Мария де Ареильса, который с поста посла Испании в Париже ушел в умеренную оппозицию — возглавил личный совет дона Хуана, своего рода правительство находящегося в эмиграции претендента на трон. Теперь он променял старшего претендента на его вступившего на престол сына, вернулся в ряды режима и становится министром иностранных дел. Группу реформаторов дополняет Антонио Гарригес — министр юстиции, функционер христианско-демократических взглядов.

Из кадрового резерва, который будущий король составлял в последние годы жизни Франко, в правительство попадают Родольфо Мартин Вилья, ставший министром труда, и участник кружка «Тацит» Альфонсо Осорио. Последний возглавляет аппарат правительства и готовит материалы к заседаниям кабинета. Ариас по-прежнему премьер, но теперь это не вполне его правительство. Как он в 1973 г. после гибели Карреро Бланко отодвигал принца от политики, так теперь коронованный принц связывает ему руки. Однако Ариас настолько уверен в своем праве на кресло премьера, что на первом заседании нового кабинета едва упоминает о том, что вновь утвержден королем в этой должности, — да и зачем, ведь его когда-то назначил сам Франко!

С предыдущим правительством Ариаса новый кабинет роднит одно важное обстоятельство: в нем вновь нет знаменитых реформаторов-технократов из «Опус Деи». Особенно бросается в глаза отсутствие инициатора экономического чуда 1960-х Лауреано Лопеса Родо. В прошлом составе правительства это означало поражение Хуана Карлоса. Теперь он сам не спешит продвигать Родо. «Приберегает для поста премьера», — думают многие, но у преемника, ставшего главой государства, другие планы. Он чувствует, что перерос роль ученика, зато Лопес Родо не вышел из роли учителя. Став премьером, он будет считать себя ответственным за транзит власти, в то время как молодому королю во главе правительства нужен не наставник, а соратник.

Министром — генеральным секретарем Национального движения король назначает Адольфо Суареса, бывшего главу государственного телевидения, обаятельного молодого карьериста из рядов правящей партии. Мало кому приходит в голову, что услужливый, энергичный провинциал с внешностью скорее киноактера, чем чиновника, через два года сыграет не меньшую роль в переходе Испании к демократии, чем сдержанный аристократ Хуан Карлос.

Адольфо Суарес — классический представитель поколения карьеристов в номенклатуре. Он из тех, кто не связан «пактом крови» времен гражданской войны. 18 июля 1936 г., в день, когда генералы подняли восстание против правительства Народного фронта, ему было четыре года, в день победы над республикой — семь лет. Словосочетание «режим 18 июля» — одно из официальных названий испанского политического строя — для него скорее абстракция. Он, вероятно, предпочел бы делать карьеру в более либеральной Испании, но досталась какая есть.

Суарес — коренной кастилец из-под Авилы, городка в сердце Испании, окруженного средневековыми крепостными стенами и расположенного в надежной и консервативной части страны. Он вырос в солидной буржуазной семье: отец был юристом, мать — многодетная религиозная домохозяйка. Суарес на радость родителям окончил факультет права в старинном Университете Саламанки, испанском Оксфорде. Там он познакомился со своим будущим покровителем Луисом Эрреро-Техедором, и когда тот стал губернатором Авилы, вслед за ним перешел на работу в правящее Национальное движение, по ступеням которого быстро двигался вверх.

Это идеальное начало карьеры успешного функционера диктатуры. Второй ее план сложнее. Суарес не был блестящим студентом и отчасти поэтому пошел по партийной линии. Его семья в Авиле была известна республиканскими симпатиями, а отец в молодости — дружбой с Клаудио Санчесом Альборносом, республиканским политиком, в 1960-е главой республики в изгнании. В те же 1960-е Суарес-старший запутался в финансовых делах, покинул семью и уехал в Мадрид, где без особого успеха пытался их поправить.

Тогда же Эрреро-Техедор из провинциальной Авилы ушел на повышение, и оставшийся без покровителя Суарес потерял работу и карьерные перспективы. Он тоже отправился в Мадрид, жил где попало, ел плохо, несколько раз ему пришлось подрабатывать носильщиком на вокзале и доставлять товары на дом. Это был короткий период в его жизни. Но и тогда оставалась надежда вновь зацепиться за какого-то влиятельного столичного деятеля и начать политическую карьеру заново.

В то время Суарес почти буквально воплощал тип, часто встречающийся в европейской литературе от Стендаля до Гончарова: молодого провинциала, приехавшего покорять столицу, пусть и в ущерб моральным принципам, который смотрит на столичную публику снизу вверх, восхищенно, и в то же время презирает ее с высоты своего трудного опыта. Суарес многие годы ведет себя именно так. Он знакомится с женами и друзьями потенциальных покровителей, снимает квартиры и дачи поближе к влиятельным людям, старается будто случайно встречаться с ними в неформальной обстановке и оказывать разные услуги.

Суаресу удалось восстановить отношения с Эрреро-Техедором и завести новые полезные знакомства. Как следствие необъявленной оттепели 1950-х, его происхождение и даже недолгий арест отца франкистами в начале войны не помешали сделать успешную карьеру в партии власти. Конфликт отцов и детей не всегда движет вторых в сторону нового: отталкиваясь от республиканского прошлого отца, сын выбирает не оппозиционную деятельность, а карьеру в рядах режима.

Его покровитель Эрреро-Техедор, в конце сороковых устраивавший на улицах Мадрида парады иностранных «ветеранов» — не смирившихся с поражением солдат армий, воевавших против союзников, тем не менее считал, что режим нужно адаптировать к новым временам. Подобно Солису и Ариасу, он хотел создать на базе правящей партии «политические объединения», то есть постепенно переходить к чему-то вроде многопартийности, которая должна была усилить партию власти, улучшить ее имидж, повысить гибкость и выживаемость системы.

Адольфо Суарес, искренне верующий и практикующий католик, разумеется, сблизился и с «Опус Деи» — пристанищем молодых религиозных функционеров франкистской Испании. Однако инстинкт политического карьериста удерживал его от того, чтобы полностью примкнуть к какой-либо фракции режима. Он без колебаний выбрал карьеру по партийной линии. Хотя фалангисты и члены «Опус Деи» терпеть не могли друг друга, Суарес умудрялся быть своим и для одних, и для других.

В 1968 г. Суарес стал губернатором живописной старинной Сеговии, расположенной по соседству с родной Авилой. Тогда же он познакомился с Хуаном Карлосом, и оба понравились друг другу. Принц в 1969 г. рекомендовал Суареса на пост главы государственного телевидения и радио, и тот сумел его отблагодарить. Живущий где-то на обочине режима Хуан Карлос при Суаресе, возглавлявшем телевидение, буквально вошел в каждый испанский дом. Безвластная представительская деятельность преемника, которого многие не воспринимали всерьез, освещалась регулярно, подробно и доброжелательно. Особенно признателен был принц за то, что вопреки желанию «семьи» государственное телевидение не вело прямой трансляции со свадьбы его конкурента на роль преемника — Альфонсо Бурбона-и-Дампьера — с внучкой Франко.

Кроме внимания к преемнику, Суарес во главе телевидения запомнился идущими в прайм-тайм передачами, посвященными вооруженным силам. Гостями этих передач были известные генералы. В знак извинения за то, что отрывает генералов от дома в вечернее время, Суарес отправлял их женам букеты цветов. Столичные политические круги, золотая молодежь и интеллигенция снисходительно относились к рвению молодого провинциала. Развлекательные программы при Суаресе мало отличались от передач Западной Европы и для патриотов в рядах режима были слишком безыдейными.

Когда Эрреро-Техедора назначили генсеком Национального движения, он позвал своего давнего протеже Суареса на роль заместителя. Через несколько месяцев Эрреро-Техедор погиб в автомобильной аварии. Для дряхлого Франко это был знак свыше: распил партии власти на «объединения» надо прекращать. Высокопоставленные друзья пристроили Суареса в государственную телефонную компанию. А теперь, после смерти Франко, Суарес занял место своего давнего покровителя у руля партии власти. Но ненадолго: вскоре он станет главной фигурой испанских реформ.

Тяжелее всех в новом правительстве приходится Мануэлю Фраге: реформатор во главе репрессивного министерства внутренних дел должен показать, что у общественного порядка теперь новое, человеческое лицо. Друзья предупреждают Фрагу: эта работа его погубит. Они почти угадали. Силовики продолжают репрессии, Фрага защищает подчиненных и сердится, что оппозиция его не понимает. Уже 20 декабря, в день окончания траура по Франко, Фраге приходится разгонять в Мадриде демонстрантов, требующих всеобщей амнистии. Но тот же Фрага вносит первый после смерти Франко проект конституционной реформы. Проект предполагает сделать кортесы двухпалатными: верхняя палата по-прежнему сформирована по принципам корпоративного государства, а нижнюю будут избирать прошедшие определенный ценз граждане прямым тайным голосованием. Это пусть ограниченные, но парламентские выборы, и это означает легализацию политических объединений. Номенклатурный реформатор со стажем, Фрага уверен, что перемены — его миссия и крест.

То, что в правительстве есть несколько министров-реформаторов, само по себе не приводит к реформам. Реформаторы связаны по рукам и ногам бездеятельностью и нерешительностью премьер-министра Ариаса Наварро. Его речи звучат то чуть более либерально, то вновь сурово и архаично, но реальных перемен не происходит: Ариас готов на некоторое смягчение правосудия, частичную амнистию и либерализацию уголовного кодекса и, разумеется, на укрепление роли правящей партии за счет формирования на ее основе политических объединений.

В феврале 1976 г. Ариас учреждает Смешанную комиссию, где министры правительства и руководство Национального движения должны обсуждать его скромные реформаторские планы, но на заседании кортесов, когда утверждают его переназначение премьером, произносит речь о том, что общая задача — хранить политическое наследие Франко, без ревизионизма адаптируя его к сегодняшнему дню. Он буквально чувствует себя представителем покойного вождя на земле. Рабочий кабинет Ариаса по-прежнему украшен огромным портретом Франко, рядом с которым вывешен вызывающе маленький портрет нового главы государства Хуана Карлоса.

Опасения сбываются: Франко продолжает править из гроба. Король и реформаторски настроенные представители режима живут под давлением растущих ожиданий граждан и чувствуют все больше вопросительных взглядов из-за рубежа: «Когда уже?» Министр иностранных дел Ареильса, функционер, проделавший путь из власти в оппозицию и обратно, объезжает европейские столицы и успокаивает общественность Запада: не переживайте, надо потерпеть, вы же не хотите, чтобы у нас было как в Португалии?

Глава 7

Свобода без гнева

Начало 1976 г. Год до падения режима Франко.

Вскоре после смерти Франко впервые на киноэкране в отечественном, испанском фильме появляется обнаженная женщина. Это актриса Мария Хосе Кантудо в картине Хорхе Грау «Дальняя комната». В феврале 1976 г. министерство информации и туризма разрешило показывать обнаженное тело, если это оправдано художественным замыслом. После такого послабления режиссерские замыслы множатся день ото дня. Известная каждому испанцу Марисоль, звездная девочка-вундеркинд 1960-х, актриса и певица, к этому времени уже подросла и тоже провожает покойного лидера, снявшись обнаженной для обложки журнала Entrevista («Интервью»).

На новых монетах еще чеканят франкистский герб, но профиль короля Хуана Карлоса уже повернут влево, в то время как профиль Франко смотрел вправо. Вот она, смена курса. И консерваторы, и демократы ловят малейшие признаки перемен вроде этого поворота профиля. Задача Хуана Карлоса — двигаться в сторону реформ так, чтобы не оттолкнуть консерваторов, не разочаровать оппозицию и не спровоцировать военных. Общество тоже хочет сочетать перемены и стабильность: людей пугает пример Португалии и память о гражданской войне.

Но «португализация» может произойти без спросу. В первой половине 1976 г. забастовочное движение в Испании достигает пика. Бастующие выдвигают экономические требования, но организаторы забастовок — независимые нелегальные профсоюзы, так что политический контекст налицо. Особенно чувствительны стачки на городском транспорте и железных дорогах, на почте, в строительстве и металлургии. В январе во время забастовки работников метро составы водят военнослужащие железнодорожных войск под охраной гражданской гвардии. Бастующие почту и железные дороги правительство мобилизует принудительно. В рядах режима все больше тех, кто понимает, что мобилизация и принуждение не спасут ситуацию, нужно выстраивать новые отношения с обществом. Реформаторски настроенные министры-апертуристы все чаще контактируют с представителями оппозиции, не ставя в известность главу правительства Ариаса.

В Каталонии, где региональная и национальная общность сильнее классовой и партийной, оппозиция уже едина и представлена «Каталонской ассамблеей». Здесь борьба за демократию и автономию — части одного процесса: автономия Каталонии возможна только при демократии в Испании. Об этом королю Хуану Карлосу во время его первого визита в Барселону говорит даже председатель официозного Совета Барселоны каталонец-фалангист Хуан Антонио Самаранч. Он же — назначенный Франко председатель Национального олимпийского комитета Испании, а в скором будущем первый посол Испании в СССР и председатель Международного олимпийского комитета, активный лоббист проведения Олимпиады-80 в Москве и противник ее бойкота. Франкист, каталонский националист и при этом друг советского народа — неординарное сочетание предикатов, которое как нельзя лучше характеризует переходный период, когда силы прошлого и будущего причудливо перемешаны в настоящем.

Посреди ответной речи Хуан Карлос переходит на каталанский. Впервые в новейшей истории Испании глава страны обращается к каталонцам на их языке. Собрание взрывается аплодисментами. Речь короля передают в прямом эфире, и многие каталонцы замирают в этот момент у экранов, изумленные и растроганные. Выездное заседание правительства тоже проходит в Барселоне. На нем учреждают комиссию, которая должна разработать особый правовой режим для каталонских провинций. С ходу предлагается писать имена в документах на каталанском.

Хуан Карлос возвращается в Мадрид из Барселоны гораздо более легитимным монархом всех испанцев, чем до поездки. Не только потому, что многие каталонцы начинают ему симпатизировать: переход на каталанский в официальной речи обнадеживает большинство испанцев, ждущих перемен после смерти старого диктатора.

В Стране Басков ситуация обратная каталонской. Яростный баскский национализм не объединяет тамошнюю оппозицию, а разделяет на множество групп. Одни согласны на баскскую автономию в составе Испании, другие рвутся к независимости, а среди них есть сторонники как мирных действий, так и вооруженной борьбы. С точки зрения радикальных националистов, демократия в Испании даже вредит их интересам, уходить от диктатуры проще. Именно поэтому баскские боевики будут год за годом игнорировать либеральные перемены в стране.

Все еще нелегальная Социалистическая рабочая партия под руководством Фелипе Гонсалеса собирает в Бильбао первый за 40 лет легальный митинг. На участников нападает не полиция, а члены Баскской социалистической партии: им не нужны испанские социалисты, проводящие открытые собрания, ведь это свидетельствует о переменах.

Всего за 1976 г. на счету ЭТА 18 жертв. Среди них — влиятельные баски, готовые пойти на компромисс с Мадридом. Это еще одна причина раскола среди баскских националистов: многие осуждают убийство своих. Пользуясь моментом, номенклатурный либерал Мануэль Фрага, занимающий нелиберальную должность министра внутренних дел, объявляет войну ЭТА. Он считает, что его миссия — возглавить правительство настоящих реформ после Ариаса, а для этого надо показать твердость.

Результат получается обратный. Воспитанная при диктатуре полиция не умеет наводить порядок, не применяя насилие без разбора. Во время массовых беспорядков в баскском городе Витории убиты пятеро рабочих и около сотни ранены. В городе строят баррикады. Только что испанская номенклатура гордилась мирной сменой главы государства, и вдруг все видят картины «как в Португалии».

Во время расстрела демонстрации в Витории министр Фрага находится в деловой поездке в Германии. Адольфо Суарес как министр — генеральный секретарь Национального движения в критический момент исполняет обязанности главы МВД. Ему удается настоять на мягком варианте действий: он убеждает правительство вместо объявления очередного военного положения с жандармами на улицах ввести дополнительные полицейские силы из соседних городов. Для них жители Витории не чужие.

Разрастание протеста удается предотвратить. Фрага приезжает в город и навещает раненых. Убитых отпевают сразу 18 священников, за гробами идут на кладбище 100 000 человек со всей Страны Басков. Велик риск, что толпа набросится на вооруженных полицейских и на гражданских гвардейцев, мимо которых проходит. Становится ясно, насколько верным было решение Суареса, чтобы полицейские были максимально своими, здешними.

Гибель протестующих в Витории подрывает веру в то, что первое правительство Хуана Карлоса — действительно правительство перемен: говорят о демократии, а практикуют методы диктатуры. Придумывают «объединения», чтобы не произносить слово «партии», а легализации реальных партий — социалистов, не говоря о коммунистах — не видно. События в Витории ослабляют аппаратные позиции Фраги, ведь это он как глава МВД создал серьезный репутационный кризис для нового главы государства, и укрепляют позиции Суареса, помогавшего его разрешить.

В соседней Португалии коммунисты легализованы в первые же недели революции. После выхода из подполья их партия оказалась самой многочисленной, а сеть отделений — самой обширной в стране. Благодаря этой сети они взяли под контроль множество сельских и городских муниципалитетов, откуда изгнаны представители свергнутого режима. За полтора года коммунисты создали самую сильную федерацию профсоюзов и успели поработать во всех шести временных правительствах. Они запустили процессы передела земли и коллективизации в деревнях, были вдохновителями национализации и установления рабочего контроля на предприятиях. Они попытались отдалить страну от НАТО и сблизить с советским блоком.

Коммунисты изрядно напугали церковь, бизнес, португальского обывателя и даже интеллигенцию. После провалившегося в ноябре левого армейского мятежа компартию спасли от запрета ее высокопоставленные противники в Революционном совете, высказавшиеся в том духе, что без легальной коммунистической партии настоящей демократии в Португалии не будет. В самом деле, сложно объявить страну свободной и при этом запрещать партию, которая была нелегальной при диктатуре. Над этим задумываются и испанские реформаторы: переход к демократии окажется бесспорным, если те, кого запрещали при диктатуре, будут легализованы.

Главный нелегал Испании, генсек компартии Сантьяго Каррильо, при переходе к демократии мечтает о роли не менее важной, чем у португальских соратников, но без их ошибок. Его партия — самая гонимая при диктатуре, на этом держится ее морально-политический авторитет: наиболее пострадавшие должны иметь решающее слово при переходе от несвободы к свободе. Его главный конкурент, молодой лидер Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес, сместил эмигрантское партийное руководство и живет в стране.

Франко умер, грядут важные события, и Каррильо решается тайно приехать в Испанию, чтобы готовить к ним партию. При Франко это могло стоить ему если не жизни, то свободы, но и сейчас это опасная авантюра. Каррильо въезжает по подложным документам. Он рискует вдвойне: его могут не только арестовать полицейские, но и узнать и убить ультраправые, возможно, по наводке реакционно настроенных силовиков. Рискует и бизнесмен Теодульфо Лагунеро, который везет его на своей машине из Франции.

7 февраля 1976 г. Каррильо впервые почти за 40 лет пересекает испанскую границу. Все проходит неожиданно легко. Границы западноевропейских диктатур, в отличие от большинства коммунистических на востоке Европы, открыты, испанскую пересекают тысячи машин ежедневно. Через несколько километров подпольщики натыкаются на пост гражданской гвардии. Жандармы останавливают машину, чтобы проверить, нет ли в ней контрабандных сигарет, которые испанцы часто везут из Франции. Всех просят выйти. Каррильо держится за голову, изображая, что у него мигрень, чтобы на сильном ветру не слетел парик.

Его не узнали. Большинство испанцев вообще знают своего главного коммуниста только по имени. Каррильо бежал из Испании в 1939 г. и въезжает в Барселону в 1976 г., он видит изменившуюся страну, мало отличающуюся от благополучной демократической Франции, в которой он дольше всего жил в эмиграции.

Даже коммунисты не знают, что он тайно поселился в Мадриде. Зато Клаудио Санчес-Альборнос, престарелый глава правительства Испанской республики в изгнании, после 40 лет эмиграции возвращается в Испанию открыто. В молодости он дружил с отцом Адольфо Суареса, нынешнего главы правящей партии. Сама по себе смерть Франко для многих бывших республиканцев — повод вернуться. Но самые осторожные и принципиальные остаются за пределами страны, ожидая падения режима.

То, что Каррильо видит в Испании, заставляет его отказаться от планов устроить революцию. Человеку свойственно не замечать того, что не вписывается в его картину мира, особенно если этот человек — политик, оппозиционер и строит свою карьеру на критике существующей власти. Но Каррильо достаточно умен, а перемены слишком разительны, чтобы их не замечать. Он никогда ничем кроме политики не занимался, и инстинкт политика подсказывает ему, что пора меняться самому.

Много лет назад компартия отказалась от насильственного свержения режима, понимая, что народ не желает новой гражданской войны. Политическая программа мирной смены власти выглядит так: всеобщая забастовка под руководством компартии и других прогрессивных сил парализует страну, наследники Франко теряют контроль над ситуацией и передают власть временному правительству, состоящему из авторитетных оппозиционеров, а оно проводит первые свободные выборы. Чем дольше Каррильо нелегально живет в Мадриде, тем яснее он понимает, что и такая мирная революция может оказаться утопией. Компартия и в целом оппозиция сильны, но не настолько, чтобы опрокинуть режим, который, конечно, слаб, но не собирается сдаваться.

Две силы могут разрушить королевский план мирной демократизации: реакционные военные справа и коммунисты слева. Хуан Карлос хочет объясниться с Каррильо, выведать его намерения и по возможности на них повлиять. Король ищет посредника и находит его в лице румынского коммунистического диктатора Николае Чаушеску, того же, через которого оппозиция и сам Каррильо пытались два года назад узнать, не согласится ли генерал Диес-Алегриа после смены режима стать испанским Спинолой, просвещенным военным во главе временного правительства. Хуан Карлос и Чаушеску познакомились в 1971 г. в гостях у иранского шаха Резы Пехлеви на пышном праздновании 2500-летия персидской монархии (ее вскоре сметет исламская революция).

У еврокоммуниста Каррильо сложные отношения с Кремлем, но сердечные — с одиозным, зато отдалившимся от Москвы диктатором Чаушеску, крупнейшим спонсором испанской компартии. Хуан Карлос отправляет в Румынию с устным посланием для Каррильо своего личного секретаря Мануэля Прадо-и-Колона, прямого потомка Христофора Колумба (по-испански Кристобаля Колона). Румынский посол во Франции просит Колумба-младшего взять билет на любой самолет из Парижа и подойти к условленному киоску в парижском аэропорту. Королевский секретарь так и поступает и на специально присланном лайнере (в салоне всего несколько представителей румынских спецслужб) летит в Бухарест.

После 36 часов ожидания в строго охраняемой гостевой резиденции диктатора эмиссар испанского монарха встречается с Чаушеску и передает через него устное послание Хуана Карлоса генсеку Каррильо. Суть послания в следующем: компартия Испании будет одной из легальных партий в политической системе Испании, но не сразу. Нужно проявить терпение и подождать, когда это станет возможным. Если же компартия скомпрометирует себя неразумными действиями, легализовать ее будет трудно.

По окончании аудиенции агенты румынской безопасности обнаруживают, что Прадо-и-Колон записывал разговор на компактный магнитофон. Они отбирают запись и держат королевского посланника в полной изоляции и без связи двое суток, но потом все-таки отправляют его регулярным рейсом через Вену в Мадрид. Спустя несколько недель Чаушеску передает Каррильо послание нового главы Испании. На предложение Хуана Карлоса Каррильо отвечает, что коммунисты твердо намерены добиваться легализации одновременно с остальными партиями.

Оппозиция всячески демонстрирует, что ее терпение кончается. Зато не иссякло терпение народа: граждане не идут свергать власть, они больше склонны взывать к здоровым силам внутри режима и внимательно следят за расстановкой сил наверху. К тому же оппозиция по-прежнему не может объединиться, а война между фракциями победивших оппозиционеров в Португалии произвела на испанцев тягостное впечатление.

После встречи с реальной Испанией и знакомства с настроениями ее граждан Каррильо адаптирует свою стратегию к новой ситуации. Он больше не требует возрождения республики, отставки Хуана Карлоса и формирования временного правительства из людей, не связанных с режимом: переговоры с демократически настроенными представителями режима возможны, а демократия в Испании может быть построена при участии нового короля. Вместо ruptura democratica, мирной демократической революции (такие позже назовут бархатными), коммунисты все чаще говорят о ruptura pactada — переходе к демократии на основе договора. Теперь программы «Демократической хунты» Каррильо и «Демократической конвергенции» под руководством социалистов Гонсалеса мало чем отличаются, и организации заключают союз. В марте 1976 г. они объединяются в «Демократическую координацию», в просторечии ее называют Platajunta, «Широкая хунта».

Правда, часть христианских демократов покидает «Широкую хунту», напуганная перспективой сотрудничества с коммунистами: широк испанский человек, надо бы сузить. В своем манифесте объединенная оппозиция требует легализовать одновременно все политические партии без исключения. Оппозиционные партии добровольно связывают легализацию свою и самой неприемлемой для режима партии — коммунистической. Презентация «Широкой хунты» проходит в Париже. Основной мотив мероприятия: вы говорили, что испанская оппозиция никогда не объединится, но вот она едина.

Смягчение требований объединенной оппозиции и ее готовность к диалогу раскалывают правительство. Министр иностранных дел, дипломат и сам в прошлом «разрешенный оппозиционер» Ареильса и молодой генсек правящей партии Суарес за контакты с объединенной оппозицией, но премьер-министр Ариас и министр внутренних дел Фрага сопротивляются. «Франко никогда не стал бы с ними разговаривать, и мы не будем», — аргументирует Ариас.

Мануэль Фрага, заслуженный реформатор, стоящий во главе МВД, видит себя во главе будущего правительства перемен, ведь он, в отличие от технократов из «Опус Деи», еще в прошлом десятилетии утверждал, что одними экономическими реформами не обойтись. Теперь он готовит свой проект политической реформы: ищет компромисс между противниками и сторонниками переговоров с оппозицией.

Служба во главе силового ведомства явно ожесточила Фрагу с тех времен, когда он был блистательным министром информации и туризма. 19 марта он отправляет под арест представителей оппозиционных партий, которые дают пресс-конференцию в Мадриде, и разгоняет демонстрацию в их поддержку. Приказ об этом отдает тот самый человек, который десять лет назад принес в страну иностранные вольные нравы и отменил цензуру.

Впрочем, вскоре он выпускает всех арестованных, кроме коммунистов, и разрешает провести под видом научной конференции первый за 40 лет съезд исторического профсоюзного объединения «Всеобщий союз труда», связанного с социалистами и, разумеется, формально запрещенного. Восемьсот делегатов поют «Интернационал» и спорят в густом сигаретном дыму. После этого Фрага тайком встречается с лидером социалистов Гонсалесом: ради этой встречи министр внутренних дел лично едет домой к одному из членов запрещенной партии. На встрече он ведет себя так, будто уже возглавил правительство. Он говорит Гонсалесу, что демократизация должна идти постепенно и время для легализации социалистов придет лет через восемь, а коммунистов не узаконят никогда. В этом суть его компромисса между властью и оппозицией и между реакционерами и либералами в рядах режима.

25 апреля, во вторую годовщину «революции гвоздик», в Португалии проходят вторые свободные выборы. На этот раз избирают не членов Учредительного собрания, а парламент и президента.

После провала ноябрьского левого путча военное положение с патрулями и блокпостами сохранялось неделю. В середине декабря горячего 1975 г. из тюрем выпускают узников революционной власти — деятелей запрещенных революцией правых и умеренных партий, политических активистов и бизнесменов, обвиненных в участии в сентябрьских событиях 1974 г. («марше молчаливого большинства») и мартовских 1975 г. (путче Спинолы).

Заодно на волю выходят чиновники и министры правительства Каэтану и Салазара и даже служащие PIDE кроме девяти ее бывших руководителей. Начинается капиталистическая реставрация. Собственники требуют вернуть им предприятия и постепенно получают их назад, несколько кооперативов распущены. Владельцам земли и предприятий послан четкий сигнал: новых экспроприаций не будет.

Самые неугомонные строители новой жизни считают это концом революции, а оставшиеся у власти умеренные революционеры — избавлением от безответственных соратников, которые толкали армию к расколу, а общество — к гражданской войне. Целью революции по-прежнему считается построение социализма, но власти дают всем остыть и понять, что привычный уклад жизни — собственники и наемные работники, землевладельцы и арендаторы, американское кино и европейские туристы, церкви и таверны, членство в НАТО и стремление в ЕЭС — останется. А значит, для многих это уже вовсе не социализм.

Отношение советской печати к такому повороту событий двойственное. Жаль, конечно, что не получилось новой Кубы с европейской стороны Атлантики, но ведь не случилось и нового Чили. Советский человек в недоумении: что это за социализм с частными магазинами? Но фашизм-то все-таки скинули, коммунистов из тюрем выпустили, товарищ Куньял выступает в парламенте и готовится к новым выборам — не то что в соседней Испании, где «пока еще Франко».

Одновременно с выборами проходит референдум по новой португальской конституции. Учредительное собрание работало над ней в чрезвычайных условиях: путчи, уличные беспорядки, давление революционных офицеров, прессы, правительств, своего и иностранных. Так могло бы работать Учредительное собрание в революционной России, если бы его не разогнали большевики.

В итоге получается самая необычная конституция западного мира. В ней на разные лады говорится о построении социалистического общества и экономики. В конституции зафиксированы буржуазные свободы и стремление к обобществлению средств производства, представительство рабочих в советах директоров и ограничения деятельности частного и иностранного капитала.

Устроившие революцию военные, которые фактически руководят страной, не торопятся уходить. Под их давлением в конституцию вписывают статьи о Революционном совете, который имеет практически такие же полномочия, как и правительство. В Ревсовет, кроме президента и премьера, входят глава генштаба, командующие родами войск, а также 14 офицеров, избранных «Движением вооруженных сил» в рамках своеобразной военно-революционной демократии. Чтобы защитить завоевания революции, запрещено вносить в конституцию какие-либо изменения в течение пяти лет.

На парламентских выборах с 35% голосов побеждает Социалистическая партия, основанная бывшим диссидентом и адвокатом политзаключенных Мариу Соарешем. Весь бурный 1975 г. его партия убеждала граждан, что социалистические реформы в экономике совместимы с классическими буржуазными свободами. Коммунисты получили 15% голосов по стране и 21% в столице, а в трех провинциях на юге, где бурно шла аграрная реформа, они победили. Зато в провинциях консервативного севера выигрывает партия бывшего деятеля марселистской весны, реформатора из номенклатуры Франсишку Са Карнейру, несмотря на его шокирующий гражданский брак с издательницей Сну Абекассиш при живой законной жене.

Социалисты не хотят договариваться ни с правыми, ни с коммунистами и решают сформировать правительство в одиночку, рассчитывая в будущем заключать временные союзы по каждому законопроекту. Первое постоянное правительство демократической Португалии — неустойчивое правительство меньшинства.

Первым избранным президентом становится тоже военный — глава генштаба Антониу Рамалью Эаниш, который в ноябре руководил подавлением левого мятежа. Его поддержали победившие на выборах социалисты, а за ними другие умеренные партии. Эаниш с 61,5% голосов намного опередил кандидата от коммунистов, легендарного политзаключенного Октавиу Пату, а также главу шестого временного правительства адмирала Пиньейру ди Азеведу и одного из лидеров «революции гвоздик», попавшего в опалу ультралевого Отелу Сарайва ди Карвалью, который, впрочем, набрал неожиданно много голосов — 16,5%.

Одни ждут от первого демократического правительства окончательной нормализации жизни в стране и построения рыночной демократии западноевропейского типа, другие — перехода к социализму с португальской спецификой. Удовлетворить эти противоположные ожидания невозможно, а еще приходится бороться с последствиями мирового нефтяного кризиса, выводить экономику из революционного спада, успокаивать инвесторов и кредиторов, НАТО и ЕЭС и перестраивать межконтинентальную империю в небольшое европейское государство. Новых путчей не происходит, но слухи об их подготовке не прекращаются.

Генерал Спинола возвращается в Португалию. Еще год назад, после мартовского путча, первого революционного президента называли фашистом и обещали при первой возможности арестовать. Теперь же он спокойно селится с семьей в богатом предместье Лиссабона. Перед возвращением он, правда, распустил свое «Демократическое движение за освобождение Португалии», а осенью начинает публиковать мемуары. Его политическая биография окончена.

В Португалии свободные выборы, новый премьер и президент, а испанское правительство продолжает возглавлять Ариас Наварро, назначенный еще Франко. В первые месяцы на посту главы государства Хуану Карлосу надо было продемонстрировать стабильность и преемственность власти, но теперь Ариас — помеха реформаторским планам короля. Хуан Карлос стремится укрепить свою власть как короля всех испанцев, такова его стратегия возвращения монархии в национальную и европейскую жизнь. Но нельзя стать королем всех испанцев и держать во главе правительства премьер-министра, который представляет только бывших победителей в гражданской войне.

В начале своего премьерства Ариас, утверждая себя в качестве независимого политика на фоне стареющего Франко, выступил с неожиданно либеральной программной речью и вернулся к разговору о политических объединениях. Но сейчас от «духа 12 февраля», дня произнесения той памятной речи, мало что осталось. Теперь Ариас преподносит себя как хранителя наследства Франко на фоне несмышленого наследника, готового это наследство промотать. В любом случае слова, которые подкупали своей смелостью и новизной при дряхлом диктаторе, мало кого удовлетворяют при новом молодом главе государства.

Ариас знает, что он — помеха планам короля, но уходить не собирается. Он считает, что выполнил свою часть сделки, помог Хуану Карлосу поставить во главе кортесов и Совета королевства его политического ментора, Торкуато Фернандес-Миранду, и теперь останется премьером на пять лет, вроде бы обещанные самим Франко. Реформаторски настроенное окружение Хуана Карлоса, его отец дон Хуан, послы западных демократий советуют избавиться от Ариаса, пока он не угробил надежды на нормализацию страны, связанные с молодым королем. Тот делает за Ариаса его работу и сам встречается с несколькими умеренными оппозиционными лидерами из числа уважаемых либералов.

В апреле Хуан Карлос дает откровенное интервью бельгийскому журналисту для американского еженедельника Newsweek. По ходу разговора король убийственно отзывается о премьер-министре: «Ариас — это катастрофа». Испанские СМИ приводят выдержки из американской публикации, сам журнал продается в Испании. Пресс-служба короля статью не комментирует, зато подлинность интервью пытается опровергнуть министерство информации. Публичный выпад в адрес собственного премьера в мировой печати — это одновременно желание переложить на него ответственность за то, что пока почти все остается как при Франко, и попытка спровоцировать его подать в отставку.

Ариас в упор не замечает откровенных сигналов главы государства. Он по-прежнему считает, что в большей степени должен выполнять свой долг перед покойным Франко и сохранять созданные институты, чем подчиняться новому главе режима, которого считает необходимым скорее контролировать. Отношения между молодым королем и старым премьером теперь хуже прежних. Ариас и раньше в узком кругу пренебрежительно отзывался о Хуане Карлосе, а теперь перестает бывать у него во дворце Сарсуэла и звонить ему и даже не отвечает на звонки короля и не перезванивает в ответ. Он не показал королю текст своего телеобращения, а критикам отвечает, что и Хуан Карлос не показывает ему свои речи.

В начале июня Хуан Карлос совершает визит в Вашингтон, где его очень тепло принимают. Он выступает перед конгрессом, демонстрируя свой прекрасный английский, дает интервью крупнейшим американским газетам, рассказывая о планах либерализации политической системы Испании. Президент Форд и госсекретарь Киссинджер поддерживают планы короля, в том числе его намерение избавиться от Ариаса, но советуют — особенно Киссинджер — двигаться постепенно, чтобы не дестабилизировать ситуацию. Перед их глазами пример Португалии, которую левые офицеры чуть не превратили в европейскую Кубу.

Ариас сам дает повод для своей отставки. Подобно другим противникам монархического транзита власти, он давно стремился ослабить преемника, усилив роль правящей партии и других институтов режима. Теперь, когда Франко умер, эти институты, а не Хуан Карлос, должны выполнять функции настоящего преемника, стать коллективным Франко. Правящая партия, которая, разделившись на течения, становится основой здоровой конкуренции всех конструктивных политических сил страны и таким образом удовлетворяет внутренний и внешний спрос на политическое обновление, безусловно, будет набирать силу и оттеснит короля на периферию власти. А если неконструктивные, внесистемные оппозиционные силы так и останутся «во тьме внешней, где плач и скрежет зубовный», так туда им и дорога.

К лету Ариас готов приступить к тому, что считает вершиной своих реформаторских усилий, — он выносит на голосование новый закон о политических объединениях. Докладчиком выступает генсек Национального движения Адольфо Суарес. Он говорит об исторической возможности перейти к демократической монархии и убеждает в необходимости выборов. Законопроект поддерживает самый влиятельный номенклатурный реформатор Мануэль Фрага, министр внутренних дел.