Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры Баунов Александр
Выступление Суареса удалось. Но сформировать объединения опять не получается. Большинство в кортесах хоть и голосует за новый закон, отказывается принять поправки в уголовный кодекс, необходимые для легализации политических объединений. Законодатели боятся, что после принятия поправок смогут легализоваться левые силы, побежденные в гражданской войне. Поскольку нужные поправки не приняты, политические объединения на практике не могут быть легализованы без выполнения сложных предварительных условий, и закон остается на бумаге.
Это провал Ариаса. Он претендовал на то, что действует от имени консервативных институтов режима, коллективного Франко, который должен обеспечить изменения формы, сохранив суть. И вот этот самый коллективный Франко отклоняет его проект. Это выглядит как насмешка над реформаторскими потугами Ариаса, который для институтов режима оказался сомнительным экспериментатором, а для короля — непробиваемым ретроградом; чужой среди чужих и среди своих.
Теперь у Хуана Карлоса есть предлог. Он вызывает Ариаса к себе, чтобы попросить его уйти в отставку. Косметическое реформирование режима не удалось. Робкие шажки в сторону преобразований лишь снижают чувство опасности у противников власти, многих раззадоривают, но никого не удовлетворяют — выводят страну из старого равновесия, но не создают нового. Рассказы об этой аудиенции, состоявшейся 1 июля 1976 г., разнятся. Более официальный и распространенный вариант гласит, что Ариас с полуслова понимает короля, которому тяжело даже начать разговор, и подает в отставку. Другой — что Хуану Карлосу приходится требовать от Ариаса уйти в отставку, а тот спорит и переходит на крик.
Игорь Иванов, будущий министр иностранных дел России, а в то время молодой дипломат в советском торгпредстве, только что открытом в Мадриде, говорит, что в Москве поначалу не верят в возможность трансформации испанского режима изнутри. Фашизм не может стать хорошим, тем более по собственной инициативе. Изменение политического устройства возможно только при смене политических сил во главе страны. Однако советские дипломаты в Мадриде приходят к иному выводу: перемены неизбежны, и в них примут участие представители режима. У дипломатов складывается впечатление, что критически значимая часть номенклатуры готова к серьезным, не косметическим изменениям. «Мы увидели, что длительное единовластие не обязательно приводит к цементированию власти, скорее наоборот, делает ее сверху крепкой, а внизу хрупкой. И что режим — давно уже не застывший монолит и будет искать выход из этой ситуации через трансформацию».
Смена поколений на высоких постах — самый безболезненный для авторитарного режима способ двинуться в сторону реформ. К нему прибегал даже Франко. Теперь этим путем идет Хуан Карлос, сам представитель нового поколения. Ариас наконец ушел, согласно органическому закону, король должен выбрать нового премьер-министра из тройки кандидатов, представленных Советом королевства. Самыми вероятными считаются Мануэль Фрага, звездный реформатор 1960-х, а теперь министр внутренних дел, и Хосе Ареильса, «разрешенный оппозиционер», министр иностранных дел, бывший посол Испании в Вашингтоне и в Париже, либеральный монархист. Лауреано Лопес Родо, отец экономического чуда, многим кажется вероятным кандидатом, хоть и не работает в правительстве. И ничто не мешает королю переместить с поста спикера кортесов в премьерское кресло своего наставника в политике Торкуато Фернандес-Миранду.
Но король не выбирает ни одного из них. Во-первых, он считает, что все эти сертифицированные номенклатурные либералы не пройдут через консервативные Совет королевства и кортесы, которые только что нашли хитрый способ завернуть реформу консерватора Ариаса. Но главное, все трое — заслуженные системные реформаторы минимум на поколение старше Хуана Карлоса, они будут проводить реформы каждый по-своему, а не так, как надо молодому королю, и при этом поглядывать на него по-наставнически снисходительно. Иными словами, Хуан Карлос не хочет повторения отношений с предыдущим премьером, даже имея во главе правительства либерала вместо консервативного Ариаса.
Совет королевства официально предлагает королю кандидатов, но сначала его члены согласовывают с королем, кого ему предложить, — так ведь работают автократии. К радости членов Совета королевства, в «тройку» — шорт-лист из трех имен для окончательного выбора королем после предварительного согласования — не включают никого из этих влиятельных реформаторов со стажем. Правда, в списке члены Совета неожиданно для себя видят имя министра — генерального секретаря Национального движения, главного фалангиста, молодого и не слишком авторитетного Адольфо Суареса. Кроме него в тройку входят один из авторов испанского экономического чуда 1960-х технократ из «Опус Деи» Грегорио Лопес-Браво и бывший министр труда консервативный христианский демократ Федерико Сильва Муньос. Последний — фаворит Совета королевства, большинство из 16 членов которого тоже консерваторы. К всеобщему удивлению, Хуан Карлос 3 июля 1976 г. выбирает Суареса.
В пять часов пополудни 3 июля 1976 г. король приглашает Суареса на кофе во дворец Сарсуэла. Они хорошо знакомы по тем временам, когда Хуан Карлос был преемником Франко, а Суарес по его рекомендации стал руководителем государственного телевидения и помогал гражданам узнать поближе возможного будущего главу страны. Недавно Суарес хорошо проявил себя во время кризиса в городе Витории. В шесть вечера он получает от короля в устной форме мандат на демократизацию режима: ее детали еще не оговорены, но это должна быть настоящая реформа политической системы. Через полчаса страна узнает о странном назначении. Акции испанских компаний на биржах падают.
Это назначение поначалу радует «бункер» и огорчает почти всех остальных. Выбор кандидатуры карьерного фалангиста, генсека монопольно правящей партии никак не выглядит шагом в сторону решительной демократизации. Суарес — чужак для самых прогрессивных людей страны как внутри системы, так и в оппозиции. Он не интеллектуал, не профессионал во власти, как технократы-экономисты, у него нет реформаторских заслуг, как у Фраги, или обширных контактов с оппозиционерами, как у Ареильсы. Он — молодой, ухоженный, услужливый провинциал, который в 23 года начал политическую карьеру в Национальном движении и прошел в нем все ступеньки до самого верха.
Критически мыслящая интеллигенция, аристократия и столичные политические круги смотрят на него свысока. Прогрессивные газеты разочарованно пишут, что назначение Суареса — ошибка и только укрепляет «франкизм после Франко». Официальные СМИ делают упор на молодость королевского избранника — кто принесет перемены, как не новое поколение? Кроме молодости и располагающей внешности новый премьер обладает еще одним важным активом: Суарес вырос внутри франкистской системы, которую призван трансформировать, хорошо знаком с ее законами, формальными и неофициальными, знает в ней каждый уголок.
Молниеносное назначение Суареса — спецоперация, разработанная королем и его бывшим учителем, главой кортесов Фернандес-Мирандой. Она потребовала сложных договоренностей с консервативными членами Совета королевства. Вместе с ортодоксальными франкистами Миранда убирает из тройки Фрагу, Ареильсу и еще нескольких влиятельных функционеров-либералов. Но список не может состоять только из деятелей прошлого, и члены Совета соглашаются на Суареса, не видя в нем реального претендента на пост. Они уверены, что Суарес — декоративный кандидат «для комплекта». Выходя с заседания Совета, Миранда бросает загадочную фразу: «Теперь я в состоянии предложить королю то, о чем он меня просил».
5 июля 1976 г. Суарес, как до него и сам король, клянется у Распятия в верности принципам Национального движения и законам франкистской Испании. Король рискует. Всем очевидно, что странный выбор сделан им лично, а не консервативными членами Совета или влиятельными либералами в рядах режима. Значит, провал Суареса может подорвать репутацию только что восстановленной испанской монархии.
Суарес начинает стремительно. Сразу после присяги он обращается к испанцам по телевизору. Молодой и обаятельный премьер в духе своего времени прямо перед камерой задумчиво закуривает, прежде чем обратиться к гражданам. Невероятный контраст по сравнению с сухим, вечно зажатым Ариасом, чей неподвижный классический бюст во время телеобращений нависал над пустым канцелярским столом.
Суарес расслабленно сидит на низком диване у модного журнального столика, на стеклянной столешнице — художественный альбом и пепельница, на втором плане множество книг, цветы, пестрая занавеска и уютная лампа. Интерьер выглядит естественным и обжитым, узнаваемым для каждого испанца среднего класса почти как собственный дом. Суарес жестикулирует, иногда улыбается, но большую часть выступления серьезен, поглядывает на лист бумаги с тезисами и явно волнуется. Он говорит о реформе: «Следующее правительство должно быть результатом выбора большинства испанцев». В этот момент он уже знает, что звездные реформаторы из представителей испанской номенклатуры отказались с ним сотрудничать.
Обойденные и обиженные номенклатурные либералы с премьерскими амбициями Мануэль Фрага и Хосе Ареильса покидают правительство. Суарес представляется им, как и многим в Испании, временным недоразумением, связью с которым лучше не портить репутацию. Король дважды звонит Фраге и уговаривает остаться на посту, но тот непреклонен. Работа в министерстве внутренних дел, где Фрага регулярно имеет дело с самыми вызывающими, безрассудными, а то и вовсе преступными формами борьбы с режимом, искажает его взгляд на оппозицию, делает Фрагу более осторожным и консервативным.
Теперь, когда проводить политические реформы, которые Фрага считал делом своей жизни, поручено не ему, Фрага еще сильнее сдвигается вправо. Раз он больше не главный либерал, он становится консервативным аудитором, критиком реформ, но не комически старорежимным, как Ариас или лидеры «бункера». Он собирает вокруг себя просвещенных, респектабельных франкистов и отрицает не сами политические реформы, а то, кем и как они проводятся, участвует в процессе реформирования в качестве главы внутренней консервативной оппозиции. Так системный либерал Фрага, оказавшись не на том месте, на которое рассчитывал, становится системным консерватором.
Назначив Суареса премьером, король теряет сразу трех старших друзей и покровителей из тех времен, когда он был кандидатом в преемники: легендарного технократа-реформатора Лопеса Родо, Фрагу, который в 1960-е из фалангистов, скептически относящихся к монархии, перешел в лагерь сторонников Хуана Карлоса и теперь снова отдаляется от него, Ареильсу, который был другом не столько Хуана Карлоса, сколько его отца дона Хуана. Но королю не нужны покровители, ему нужны союзники. Из бывших его педагогов пока рядом с ним остаются Фернандес-Миранда, возглавляющий кортесы и Совет королевства, и генерал Альфонсо Армада во главе секретариата королевского дома, своего рода королевской администрации.
В новом правительстве Суареса нет известных либерально настроенных функционеров или прославленных технократов из «Опус Деи». Из прежнего правительства остались по настоянию короля, который считает, что несет особую ответственность за вооруженные силы, только три военных министра: армии, авиации и флота. И вообще известные и амбициозные люди сомневаются, стоит ли участвовать в этом правительстве. Еще немного, и Суаресу придется полагаться исключительно на приятелей-однопартийцев из Национального движения, и кабинет реформ окажется правительством молодых фалангистов.
Одного тяжеловеса-реформатора король все же убеждает остаться в правительстве. Представитель христианско-демократического направления в номенклатуре, глава аппарата правительства и вице-премьер Альфонсо Осорио из группы «Тацит» остается на своем месте и убеждает других членов группы поддержать нового премьера. «Тациты», которые уже занимали посты в первом условно либеральном правительстве Ариаса, соглашаются работать в правительстве Суареса. Портфели в нем поделены между христианскими демократами, прогрессивными фалангистами, университетскими интеллектуалами с управленческим опытом и бюрократами с университетским.
Некоторые члены правительства связаны с бизнесом, который стал главным бенефициаром режима в годы экономических реформ, а теперь стремится к модернизации политики. Многих Суарес знает лично со времен своего губернаторства в Авиле, по работе в Национальном движении и на телевидении. Большинству членов нового правительства нет 50 лет, некоторым даже сорока. Это функционеры второго и третьего эшелона, чьи имена мало кому известны, хотя это имена управленцев со стажем из государственного и корпоративного сектора. Критика со стороны прессы, всеобщий скепсис и идущее ему наперекор личное доверие короля сплачивают правительство.
Почти полное отсутствие в кабинете людей более авторитетных и известных, чем Суарес, оборачивается своеобразным преимуществом. Подчиненные слушаются своего не слишком престижного премьера и готовы работать с ним как единая команда в рамках выбранной им стратегии.
Главное в этой стратегии — темп. Нужно опережать оппонентов, действуя быстрее, чем они успевают реагировать. Тяжеловесы либерального крыла, знаменитые министры с амбициями работали бы с оглядкой на накопленный политический капитал, связи, обязательства, годами складывавшийся имидж. А для реформаторов второго ряда единственный способ нарастить общественный вес — это успешно провести реформы. «Работайте без страха», — напутствует министров король на первом заседании нового кабинета, которое проводит лично.
Хуан Карлос отказывается от традиционной привилегии испанских монархов, за которую так держался Франко, — назначать на испанские кафедры епископов. Теперь это внутреннее дело церкви. И она сразу же становится стратегическим союзником нового короля и правительства.
В обращении к гражданам Суарес обещает политические реформы, референдум по ним и выборы через год. При позднем Франко тоже проходили ограниченные цензом выборы в местные органы и частично в кортесы. Случались и референдумы. Но все это были авторитарные мероприятия. Суарес явно имеет в виду иное: выборы, по итогам которых будет сформировано правительство. Буквально как в Португалии, только без революции и наверняка без коммунистов.
Обещания Суареса звучат дерзко, но формально реакционерам придраться не к чему. Он — вчерашний генсек правящего Национального движения, премьер-министр, только что назначенный королем с соблюдением всех процедур, а тот — преемник самого Франко. Цепочка нигде не прервалась, повода для мятежа нет. Суаресу и Хуану Карлосу удается начать публичный разговор о неслыханных прежде политических новшествах, нигде не нарушив букву действующих законов.
Граждане поправили дела за годы испанского экономического чуда, но давно отвыкли от политической борьбы, зато помнят или им рассказывали в школе, как она 40 лет назад переросла в гражданскую войну, и наблюдают похожие события в Португалии. Обывателя устраивает непугающий вариант демократизации под контролем действующей власти.
Оппозиция не хочет отдавать демократизацию в руки представителей режима, но и не способна вырвать ее из них. Чтобы не остаться в стороне, оппозиция, в принципе, согласна на переход к новой политической системе при помощи переговоров с властью. Граждане одобряют конструктивное участие оппозиции в реформах. Без него нововведения начнут буксовать и вместо настоящих преобразований родится что-то вроде очередных «политических объединений». Стоящая над душой у власти оппозиция, которая грозит перехватить инициативу, этого не позволит. Давление улицы подгоняет правительство. Первый же митинг, разрешенный по принятому летом 1976 г. более либеральному закону о собраниях, оборачивается массовым шествием в центре Мадрида, где вместе с заявленными экономическими лозунгами звучит политический: «Амнистия! Свобода!»
Так начинается соревнование между правительством и оппозицией за контроль над демократическими реформами. Оппозиция норовит уличить правительство в том, что его намерения несерьезны, а перемены декоративны. Правительство обличает оппозицию в нарушении общественного согласия и политическом эгоизме. Это немного похоже на будущее соревнование двух советских реформаторов — Горбачева, который остался во главе КПСС, и Ельцина, вышедшего из правящей партии и атакующего режим извне. Но испанские реформаторы во власти держатся уверенней.
Суарес не прочь расколоть оппозицию на радикальную и более сговорчивую. Хотя законов, легализующих партии, еще нет, всем партиям правее коммунистов новое правительство сразу же позволяет действовать открыто. В кортесы опять вносят поправку к уголовному кодексу, которая должна вывести из-под ответственности создание политических объединений. Мягкая редакция поправки теоретически позволяет легализовать коммунистов, жесткая — оставляет вне закона «партии, подчиненные международной дисциплине и ориентированные на построение тоталитарного общества». Иными словами, партии, у которых есть иностранные кукловоды. Этим условиям тендера коммунисты в глазах критиков не соответствуют.
Принята жесткая редакция, но даже она встречает сопротивление: 245 прокурадоров за нее, но 175 против — рекордное количество за все время существования дисциплинированного франкистского парламента. О том, чтобы провести мягкий вариант через кортесы, не может быть и речи. Реформаторы сразу же сталкиваются с тем, что их ресурс не безграничен.
Оппозиция публично преуменьшает значимость начинаний Суареса, уверяет, что это всего лишь очередная попытка «приодеть» режим поприличней, построить демократию без демократии. В течение августа Суарес встречается с оппозиционными политиками, в том числе лидером Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалесом. Аудиенция проходит тайно, в частном доме.
Новое руководство социалистов понимает, что революции в Испании не будет и свободные выборы, даже с участием представителей нынешнего режима, но без ограничений для участия оппозиции, — огромный шаг вперед. Социалист Гонсалес впечатлен тем, как франкист Суарес обходителен и готов слушать политического противника. Они становятся приятелями и сохранят теплые отношения надолго. Своей партии Гонсалес сообщает, что Суарес искренне хочет демократии «без прилагательных» — не «особой», «испанской», «национальной» и так далее, а как у всех. Однако часть оппозиции по-прежнему считает, что проводить выборы, когда весь административный ресурс — телевидение, избиркомы, местные органы власти и полиция — находится под контролем франкистов, бессмысленно.
Параллельно Суарес встречается с противниками перемен из числа влиятельных функционеров. Их он старается убедить, что коль скоро изменения неизбежны, лучше поддержать его план, чем довести дело до революции и остаться за бортом государственного корабля.
Когда-то во главе телевидения Суарес был успешным пиарщиком Хуана Карлоса. Теперь ставший королем Хуан Карлос возвращает долг: он ездит по стране и агитирует за реформы, предложенные правительством. Особенно удается поездка в Галисию, где король, повторяя барселонский успех, произносит часть выступления на галисийском языке.
Представители политических партий и правительства учатся спорить публично и объяснять гражданам свои действия. Журналист Хосе Луис Балбин в начале 1976 г. запустил телепрограмму La Clave («Ключ»). Она подчеркнуто современная: логотип написан крупными желтыми пиксельными буквами на синем фоне — так выглядит текст на экранах тогдашних компьютеров. Передача выходит на втором канале испанского телевидения, чуть в стороне от самого массового зрителя. Гостям показывают сюжет, потом они обсуждают его, в конце ведущий рекомендует зрителям список литературы для более глубокого изучения вопроса.
Зарождающаяся испанская демократия очень интеллигентна. Программа «Ключ» поднимает запретные темы вроде легализации компартии, абортов и частного образования и даже начинает дискуссию о роли Франко в испанской истории. Зритель впервые видит живое столкновение разных точек зрения по вопросам, на которые ему раньше давали единственно правильные ответы, в лучшем случае прозрачно намекали на разногласия.
В том же 1976 г., в период «преддемократии», в Испании появляются новые газеты и журналы. Среди них будущие гиганты прессы El Pais и La Opinion и вместе с ними Avui — первый журнал на каталанском языке. Ежемесячный журнал Cambio 16 («Перемены 16»), в котором обсуждаются реформы режима изнутри, издаваемый 16 близкими к власти сторонниками реформ, становится ежедневной газетой Diario 16 («Ежедневник 16»).
К перезапуску издания рок-группа Jarcha записывает песню «Свобода без гнева», которая становится хитом: «Старики говорят, что в этой стране была война и что есть две Испании, которые еще хранят старые злые страхи… но бывает свобода без гнева, а если нет, так будет». «Свобода без гнева» — это практически программа молодого короля Хуана Карлоса и премьер-министра Адольфо Суареса. Ее противопоставляют португальской «разгневанной» свободе.
Впервые со времени победы Франко в гражданской войне в Каталонии официально празднуют национальный день — La Diada. Праздник ограниченного в правах на протяжении 40 лет национального меньшинства — очередное доказательство серьезности намерений Суареса. Но и консерваторы удерживают важную позицию в национальном вопросе: баскский флаг, икуринья, все еще запрещен. Аргумент силовиков: «Наши товарищи гибли, снимая сепаратистский флаг, который террористы использовали как ловушку, мы не можем отдавать ему честь». Несмотря на запрет флага, умеренное политическое крыло ЭТА задумывается о создании партии и участии в легальной политической жизни. Главного сторонника превращения ЭТА в партию немедленно убивают свои же непримиримые.
Оппозиционные группы и партии открыто собираются 4 сентября в отеле Eurobuilding в Мадриде, чтобы обсудить взаимодействие в новых условиях. Кроме членов «Широкой хунты», официально называющейся «Демократической координацией», присутствуют независимые группы христианских демократов и социалистов, региональные объединения и просто известные либералы и демократы.
Еще весной на менее масштабном собрании такого рода, где была сделана попытка представить «Широкую хунту» общественности в Мадриде, оппозиционеров задерживало МВД. Теперь все проходит спокойно. Председательствует Хоакин Руис-Хименес, один из самых известных франкистов-диссидентов, бывший министр образования, уволенный в конце 1950-х из-за студенческих волнений в Мадриде. Пресса широко освещает событие, цензура бездействует, как и полиция. Практические результаты собрания невелики: собравшиеся решают подготовить свой проект политической реформы и выбирают комитет для связей с правительством.
Значительны результаты мероприятия для Суареса: оппозиция, которая вроде бы собралась против него, обсуждает транзит к демократии внутри франкистского правового поля, хотя прежде выставляла его ликвидацию в качестве предварительного условия. Именно этого и хочет от оппозиции Суарес — согласия на переход к демократии в правовом поле диктатуры. На это пока не согласны коммунисты, которых власть предпочла бы оставить за бортом, чтобы не раздражать консервативных силовиков.
Вооруженные силы считают себя не только защитой от внешних угроз, но и хранителями статус-кво внутри страны, ведь режим родился из восстания здоровых сил армии против обанкротившейся республики, и армия готова повторить. Король просил Суареса не менять военных министров, и тот нехотя согласился. В результате за армию в правительстве, как и раньше, отвечает реакционный генерал, вице-премьер по вопросам обороны Сантьяго Диас де Мендивиль, который решает, что пришло время действовать.
Сантьяго и другие консервативно настроенные генералы встречаются с политиками «бункера» — главой «Новой силы» Бласом Пиньяром, шефом «Союза ветеранов» Хосе Антонио Хироном и бывшим командующим гражданской гвардией Иньестой Кано, уволенным после убийства Карреро Бланко за приказ стрелять по подрывным элементам. Цель встреч — показать, что консерваторы и армия едины и не спускают глаз с политиков.
Для консервативных военных сохранение режима — не политика, а патриотический долг. Король, бывший курсант трех военных академий, продвигавшийся по лестнице званий со своими однокурсниками, понимает армию не хуже, чем Суарес, прошедший все ступеньки партийной лестницы, правящую партию. Он объясняет Суаресу, что главные офицерские ценности — честность и прямота. У военных не должно сложиться впечатления, что политики что-то замышляют за их спиной, с армией надо объясниться. Все помнят, что обида офицеров на реформатора Каэтану, который не посоветовался с ними по важным для армии вопросам, запустила португальскую революцию.
Суарес тоже не хочет, чтобы армия чувствовала себя обойденной. По совету Хуана Карлоса он 8 сентября встречается с военными министрами, главами штабов, генерал-капитанами провинций — всего с 29 высокопоставленными военными. На этой неофициальной встрече премьер лично разъясняет им проект политической реформы, ее необходимость и неизбежность, рассказывает о полном одобрении проекта главой государства, королем Хуаном Карлосом, которому военные присягали на верность, и просит у генералов «патриотической поддержки».
Задача Суареса практически невыполнима: можно встретиться с военными, чтобы они не чувствовали себя обманутыми, но как сказать им всю правду — что речь идет о переходе к конкурентной демократии, похожей на ту, которую участники встречи помогали ликвидировать 40 лет назад? Суарес в целом верно объясняет им проект, но старается изъясняться так, чтобы у генералов сложилось впечатление: будет меняться форма, но не суть. Когда-то, возглавляя телевидение, он дарил их женам цветы и приносил извинения, что приглашает их мужей в студию в вечернее время. Теперь он дарит самим генералам букеты свежих, разноцветных слов, и многие генералы очарованы.
Очарованы они настолько, что главный вопрос — «А что у нас с легализацией коммунистов?» — один из них задает под конец, когда встреча практически завершилась, буквально в прихожей, на ходу и почти в шутку, настолько сам вопрос кажется несерьезным, неуместным и немыслимым. Суарес отвечает, что коммунистов с их нынешним уставом, конечно, никто не легализует. В частности, он имеет в виду свежую поправку в уголовный кодекс, которая разрешает легализацию политических объединений за исключением тех, которые подчинены международной дисциплине и ориентированы на построение тоталитарных обществ, а коммунисты как раз таковыми являются.
Суарес обманывает военных. Ведь его представители уже ведут тайные переговоры с генсеком коммунистов Сантьяго Каррильо об условиях, на которых компартия может вернуться в легальную политику. И одновременно не обманывает. Никто тогда не обращает внимания на эту его оговорку — «с нынешним уставом»; коммунисты — они и в Африке коммунисты. Но как раз в это время испанские коммунисты интенсивно меняются. Их генсек Сантьяго Каррильо провозгласил построение еврокоммунизма, независимого от Москвы (это уже не «международная дисциплина»), отказался от насильственной и даже мирной революции, согласен действовать в рамках классической буржуазной демократии (то есть больше не ориентирован на построение тоталитарного общества) и прощупывает почву, чтобы получить допуск к выборам вместе со всеми в обмен на признание демократизации в действующем правовом поле.
Ответ Суареса генералам надо понимать так: компартия не может быть легализована в нынешнем виде, но если коммунисты изменят свой устав и изменятся сами, тогда посмотрим. По сути, Суарес говорит генералам: «Разве можно легализовать такую партию?» — с упором на слово «такую». Вот если она вдруг станет другой! Прямого обмана здесь нет, весь процесс останется в рамках не только действующего права, но и общечеловеческой морали — настолько, насколько в нее помещается уклончивая формулировка, которую не торопятся разъяснить, помноженная на нерешенность вопроса. Ведь в этот момент Суарес и сам не знает наверняка, будут легализованы коммунисты или нет, и если будут, то когда. Просто хочет оставить дверь открытой.
Можно предположить: если бы Суарес рассказал о своих контактах с коммунистами и работе правительства над тем, чтобы главная оппозиционная партия изменила свои цели и методы, недоверия, которое сопровождало впоследствии отношения между армией и правительством Суареса, не возникло бы или его было бы меньше. Но в тот момент Суарес сосредоточен на главной цели: провести через правительство и кортесы закон о политической реформе, изменить политическую систему, не нарушая действующих законов, а в кортесах и правительстве заседают те же неуступчивые генералы и их многочисленные сторонники, для которых сама мысль о контактах с коммунистами — смертный грех.
Теперь, когда военные поставлены в известность и не возражают, можно двигаться дальше. После долгого обсуждения проекта политической реформы на заседании правительства его одобряют все министры, включая военных. 10 сентября Суарес рассказывает о проекте испанцам в специальном телеобращении. Всем ясно, что речь идет о самом радикальном повороте в истории режима — более радикальном, чем экономические реформы 1950–1960-х.
Правительство радуется рано. Вице-премьер по обороне генерал Фернандо де Сантьяго де Мендивиль категорически отказывается поддержать законопроект о свободе профессиональных союзов, который выносят на обсуждение правительства. Слишком многие помнят, что левые профсоюзы и партии участвовали в отъеме собственности и в репрессиях. Они же поставляли на фронт гражданской войны республиканских солдат. Независимость профсоюзов откроет путь легализации прокоммунистических «рабочих комиссий». С точки зрения генерала, это равносильно легализации компартии в профсоюзной сфере.
Для Суареса открытое сопротивление вице-премьера при согласии остального правительства — повод уволить реакционного Сантьяго де Мендивиля. Король и единственный тяжеловес в правительстве, глава его аппарата Альфонсо Осорио, не одобряют этого решения. Пребывание ультраконсервативного генерала Сантьяго в правительстве реформ действует на военных успокаивающе. Теперь, после его отставки, яснее оформляется разрыв между силовиками, которые, по их представлению, хранят державу, оберегая ее политический уклад и территориальную целостность, и безответственными гражданскими политиками, готовыми в угоду иностранцам, критиканам и журналистам рискнуть и тем и другим.
Суарес чувствует, что новая политическая система, к которой он движется, несовместима со старой армией, а генерал Сантьяго мешает начать реформу армии. На его место премьер приглашает рационально мыслящего и почти реформаторски настроенного генерала Гутьерреса Мельядо, тощего человека с худыми руками и ногами и с тонкими усами на длинном лице.
Мельядо мало чем отличается от франкистских генералов, власть которых он призван демонтировать. Он тоже ветеран гражданской войны. 18 июля 1936 г. он поднял свой полк против республики в самом Мадриде. Но армейский мятеж в столице не удался, и Мельядо оказался в республиканской тюрьме, чудом избежал расстрела и в Мадриде, который до конца войны оставался республиканским, вел разведывательную деятельность в пользу националистов. Сорок лет спустя генерал Мельядо относится к почившему Франко и старому режиму сдержанно, удручает его и техническое отставание испанской армии от армий демократических стран.
Армия принимает назначение Мельядо настороженно. По мнению многих, он не дозрел до такого высокого поста, как вице-премьер по обороне. Для должности, по сути, второго человека в армии после короля есть генералы старше и опытнее. Недовольные этим назначением считают, что Мельядо столковался с политиками и обошел более заслуженных кандидатов на историческом повороте — продался политикам за должность. К тому же Мельядо — разведчик и спецслужбист, а их фронтовые генералы считают ниже себя.
Происходит то, чего все давно ждут со страхом. Из армии, из самого сердца силовой корпорации, раздается громкий голос против начинающейся политической реформы, и это голос генерала Сантьяго, чье место занял Мельядо. Уволенный из правительства вице-премьер пишет открытое письмо и рассылает его другим генералам. Письмо тут же печатает орган «бункера» — газета El Alcazar.
Свою не вполне добровольную отставку генерал Сантьяго демонстративно подает как дело чести. «Правительство занимается тем, с чем я не могу согласиться, — пишет генерал. — Оно легализует левые профсоюзы, на которых кровь жертв в красной зоне Испании во время гражданской войны, и среди этих профсоюзов — коммунистические "рабочие комиссии". Дурные последствия этого шага скоро станут очевидны всем. Я считаю, что политическое вмешательство армии в данный момент приведет к нежелательным последствиям, но мои совесть и честь не позволяют мне оставаться в правительстве».
Это лучше, чем мятеж, но это типичный «звон сабель», которым испанские военные традиционно подбадривают друг друга, когда хотят послать грозное предостережение гражданским политикам. Под такой звон не первое столетие проходит вся политическая жизнь Латинской Америки, Азии, Северной Африки, Ближнего Востока и, разумеется, самой Испании, чья новейшая история — череда интервенций силовиков в политику.
Консервативная пресса превозносит письмо, многие военные выражают солидарность с его автором публично или частным образом. Занять пост Сантьяго де Мендивиля после того, как он покинул его «по соображениям чести», многие офицеры считают бесчестным поступком. Это подрывает авторитет нового вице-премьера по обороне генерала Мельядо. Генерал Иньеста Кано, бывший глава гражданской гвардии и убежденный противник либерализации, рассылает войскам собственное открытое письмо под названием «Урок чести». Письма обсуждают в частях — «как в Португалии».
Правительство Суареса пытается наказать обоих несогласных генералов и отправляет их в запас на основании статей устава, в давние времена принятых Франко, чтобы избавляться от нелояльных офицеров-монархистов. Но то, что работало при Франко, не работает при преемнике. Оказывается, Франко был прав, когда говорил Хуану Карлосу: «Зачем тебе мои советы? Ты не сможешь управлять как я». Указ об увольнении в запас должен подписать сам Хуан Карлос. Но для увольнения нет достаточных правовых оснований, и военная юстиция может отменить его по апелляции (выстраивая институты, режим еще при жизни Франко отделил правосудие от исполнительной власти). Тогда король окажется автором незаконного указа.
Администрация короля и вице-премьер Альфонсо Осорио понимают эту опасность и добиваются того, что дело сначала передают в суд офицерской чести, и суд постановляет, что оба генерала ничего не нарушили, напротив, вели себя образцово и достойно. В глазах недовольных генерал Мельядо выглядит выскочкой, который занял место не по чину и при помощи интриг пытался избавиться от двух старших товарищей, воспользовавшись их патриотической позицией. Оправданные генералы Сантьяго и Кано превращаются в авторитетных защитников франкизма из тех, что регулярно публикуются в El Alcazar.
Герой гражданской и Второй мировой войны генерал Мельядо все больше изолирован от консервативного сектора армии, но внезапно это помогает делу, ради которого Суарес позвал его в правительство. Мельядо начинает действовать без оглядки на консерваторов в мундирах. Он быстрее продвигает новых, близких ему лично или имеющих такие же взгляды, как он, людей на ключевые посты, а самых реакционных при малейшей возможности оправляет в отставку или в запас. Он постоянно нарушает принцип выслуги лет, на который молятся в испанской армии, и пропускает вперед офицеров, ориентируясь на их образование, опыт, стажировку в более современных армиях, знание новой техники. Например, заслуженный генерал Миланс дель Боск, командующий самой боеспособной бронетанковой дивизией, расквартированной в Брунете, пригороде Мадрида, уверен, что его обошли при назначении главы объединенного генштаба. А ведь дивизия Брунете считается той силой, которая в одиночку может совершить или предотвратить любой переворот.
Правительство утвердило реформу, но ее пока не одобрили франкистский парламент и антифранкистская оппозиция. На рубеже октября–ноября 1976 г. объединенная в «Широкую хунту» оппозиция становится еще шире: в нее вступают пять региональных демократических фронтов. Теперь она называется «Платформа демократических организаций». На встрече, которая проходит 4 ноября на Балеарских островах, делегаты «Платформы» осуждают предложенный Суаресом референдум по закону о будущей политической реформе и приходят к выводу, что оппозиция должна его отвергнуть. Референдум нельзя признавать, пока политические партии не легализованы, в тюрьмах томятся политзаключенные, а радио, телевидение и весь аппарат государства работают на действующий режим. Решено призвать граждан к бойкоту.
Все еще нелегальные независимые профсоюзы агитируют устроить забастовку. Формально ее требования экономические, но забастовка — возможность для левых партий показать свою силу: вот что ждет власть, если оппозиция останется вне закона. До голосования в кортесах по проекту реформы остается четыре дня. Наиболее непримиримые оппозиционеры, прежде всего коммунисты, стремятся превратить забастовку во всеобщую: а вдруг это та самая революционная стачка, которая сметет старый режим и произведет желанный «политический разрыв»? Хотя сами не очень верят, что такое возможно.
Правительство принимает жесткие мобилизационные меры, которые поддерживают работу связи, транспорта, почты, арестовывает и изолирует на время стачки нескольких важных лидеров профсоюзного движения и одновременно идет на уступки бастующим по некоторым экономическим вопросам.
Самая масштабная за все время существования режима забастовка с участием почти миллиона человек не прерывает нормальную жизнь в стране так, как португальские забастовки последних двух лет. В забастовке, которая объявлена всеобщей, участвует заметная и все же малая часть из 20 млн работающих испанцев, а в следующей за ней однодневной забастовке — еще меньше. В итоге ноябрьские забастовки не подрывают, а скорее укрепляют позиции Суареса перед голосованием в кортесах: он справился, он держит страну в руках, протест не разрастается бесконтрольно.
Адольфо Суаресу остается провести проект политической реформы через совет правящего Национального движения и кортесы. Но как заставить кортесы, сформированные еще при Франко, проголосовать за демонтаж действующей политической системы? Не лучше ли их обойти или попытаться распустить?
От этой мысли отказываются сразу. Кортесы для Суареса и короля не только препятствие, их не стали бы разгонять или обходить, даже если бы могли. Суарес и Хуан Карлос убеждены, что мирный переход к демократии требует скрупулезного соблюдения действующих законов и процедур. Ведь они поклялись соблюдать эти законы и не должны выглядеть клятвопреступниками. Нарушив правила, они не смогут требовать соблюдения правил от других, в частности от оппозиции, а если правил нет, то все позволено. Король и премьер считают, что демократизация, спущенная декретом сверху, не будет принята всем обществом и может привести к гражданскому конфликту.
Между тем немалое число аппаратчиков умеренно реформаторских взглядов, в том числе членов кортесов, уже объединились под руководством политического тяжеловеса Мануэля Фраги в «Народный альянс», чтобы участвовать в обещанных Суаресом выборах, если им действительно суждено состояться. В том, что какие-то выборы в той или иной форме пройдут, мало кто сомневается: даже Франко в поздние годы с ними экспериментировал. В альянсе Фраги аж шесть бывших министров и целых 180 депутатов действующих кортесов, а еще губернаторы, мэры и уйма служащих помельче.
Фрага привык думать, что политическая реформа — его миссия и крест, и когда ее отдали малоизвестному Суаресу, он чувствует себя как заслуженные генералы, обойденные их коллегой Мельядо, и становится критиком чужой реформы. Он критикует Суареса с консервативных позиций, потому что Суарес явно хочет выделиться на фоне заслуженных реформаторов времен позднего франкизма тем, что готов идти дальше, быстрее, смелее них. Однако консерватизм Фраги — это не консерватизм «бункера». Оппозиция Фраги вопреки ожиданиям работает на реформу. Она помогает отделить сторонников продолжения диктатуры и ультраправых радикалов от рационально мыслящих, респектабельных консерваторов. Консерватизм теперь не равен ортодоксальному франкизму.
Существование такого альянса функционеров, готовящихся к выборам, размывает границу между нынешней и будущей политической системой. Альянс нацелен на граждан, которые хотели бы видеть Испанию реформированной наследницей нынешнего режима. Фрага убежден, что большинство испанцев и на свободных выборах переизберут представителей действующей власти. Его догадку подтверждают опросы; он называет их результаты «социологическим франкизмом», который будет держаться уже не принуждением сверху, а снизу — желанием стабильности и силой привычки. Вера в социологический франкизм, личная убежденность Фраги и то, что одни и те же представители власти состоят в старых институтах — в кортесах, Национальном движении, на госслужбе — и в новых вроде «Народного альянса», ослабляют страх номенклатуры перед политической реформой.
Суарес с союзниками пересчитывают расклад голосов в кортесах. С членами Совета и прокурадорами проводят предварительные беседы, рассказывают им о результатах опросов общественного мнения. Законодатели и сами читают прессу. Большинство журналистов — сторонники демократизации. Они охотно транслируют настроения той части общества, которая ждет перемен. У депутатов складывается впечатление, что, голосуя против проекта Суареса — а голосование открытое и поименное, — они пойдут против народного большинства, в том числе людей, настроенных лояльно и патриотически, и против своих будущих избирателей.
До руководства партии власти и депутатов кортесов настойчиво доносят простую мысль: реформу поддерживает тот самый король, которого выбрал в преемники лично Франко. Текст закона о реформе создан не оппозицией или где-то за границей, а правительством, глава которого возглавлял правящее Национальное движение. Не поддержать проект означает пойти против не только общественного мнения, но и исполнительной власти и самого главы государства.
Законодатели, получившие свои мандаты от авторитарной системы, не привыкли идти против власти, они приучены одобрять, хотя не всегда делали это единогласно. Вдобавок большинство из них уже пережили на своем веку трансформацию режима: Испания 1960-х не похожа на Испанию 1940–1950-х. Вместе с ними эту трансформацию пережил сам Франко, и, несмотря ни на что, Испания осталась его, то есть их Испанией. Переживут и в этот раз.
Наконец, законодателям обещают высокие проходные места в списках на предстоящих выборах. Прокурадорам особенно нравится, что количество депутатских мандатов в обеих палатах будущего парламента равно числу представителей в нынешних кортесах. Это выглядит как обещание сохранить места всем, ну или почти всем. Многим кажется, что они достойно представляют интересы своих округов и граждане вновь изберут их и на более свободных выборах. Большинство депутатов удается убедить: нужно уступить что-то, чтобы не потерять все. По хорошо спланированному стечению обстоятельств в дни обсуждения проекта группа наиболее реакционных прокурадоров находится в парламентской поездке по Латинской Америке.
Работу с законодателями Суаресу помогают проводить лично король Хуан Карлос со своим бывшим педагогом, а теперь председателем кортесов Торкуато Фернандес-Мирандой, основным автором текста законопроекта, и министры правительства. Каждому министру поручают переговорить с определенным кругом законодателей, близких ему лично или по службе. Суарес берет на себя самых трудных, наиболее строптивых собеседников. Суарес, король, министры лично поговорили почти с каждым из прокурадоров. Каждого призывают поддержать короля и всем дают понять, что от этого зависит покой в стране и их собственное политическое будущее. Совет правящего Национального движения одобряет реформу 80 голосами. Против 13 человек, шестеро воздержались.
Утром 16 ноября 1976 г. — это без четырех дней год со дня смерти Франко — Суарес входит в здание кортесов, размахивая зажженной сигаретой. Он явно нервничает, хотя секретные списки, составленные по итогам разговоров с прокурадорами, говорят, что правительство выиграет голосование. На случай затруднений король напоминает Суаресу о своем праве напрямую поставить любой вопрос перед народом на референдуме.
Проект закона, кстати, включает статью о референдуме, на котором все граждане вслед за депутатами должны одобрить политическую реформу. Суть реформы проста: новый состав кортесов будет избран всеобщим, равным и тайным голосованием. В выборах смогут участвовать политические объединения и партии, и победители сформируют правительство, ответственное перед парламентом. Новый состав кортесов напишет новую конституцию. В проекте не сказано, что он отменяет семь действующих фундаментальных законов эпохи Франко, на верность которым клялись депутаты, министры и сам король. Однако новый закон «О политической реформе» тоже фундаментальный и будет превалировать над семью старыми.
Обсуждение проекта длится три дня, с 16 по 19 ноября. Докладчиком выступает Мигель Примо де Ривера, потомок и полный тезка испанского диктатора — предшественника Франко и племянник основателя фаланги Хосе Антонио Примо де Риверы. Он с юности дружен с Хуаном Карлосом, и пригласить именно его представлять новый закон — идея короля. По убеждениям нынешний Примо де Ривера номенклатурный реформатор, сторонник демократизации режима изнутри, но само его имя, священное для режима, действует успокоительно на консервативных депутатов.
Мигель начинает с того, что верность присутствующих наследию Франко и Хосе Антонио бесспорна, однако настало время для более широкого участия испанского народа в политической жизни. Реформистски настроенные депутаты и послушные пассивные консерваторы, которых страшит мысль о публичных спорах с правительством и королем, дают себя убедить. Но представители «бункера» один за другим поднимаются на трибуну, чтобы разоблачить обман. «Мы тоже хотим реформ, — негодует Блас Пиньяр, — но предложенный закон означает не реформы, а конец режима 18 июля. Это не модификация режима, а разрыв (ruptura) с ним, хоть и ненасильственный. Это замена патриотического национального государства государством либеральным». С точки зрения противников реформы, все происходящее — лживый, казуистический спектакль, в котором внешне все по закону, буква соблюдена, но от духа Испании Франко не останется и следа.
19 ноября проходит поименное голосование. Председательствующий произносит имя депутата, а тот перед всеми — то есть королем, который за, правительством, журналистами, гражданами, европейскими политиками — говорит «да» или «нет». Осмеливаются сказать «нет» только самые упорные. Результат голосования: 425 за, 59 против, 13 воздержались. «Проект одобрен, сессия закрыта», — говорит спикер кортесов Торкуато Фернандес-Миранда.
Суарес закрывает глаза и устало откидывается на спинку депутатской скамьи. Через секунду он встает аплодировать вместе с большинством и принимать поздравления сторонников, которые, выходя из зала, жмут ему руку. Путь к демократизации Испании открыт, причем мирно, без революции, без всеобщей забастовки, без новой гражданской войны и даже без сдачи власти оппозиции. Впрочем, сохраняется риск, что взбунтуется армия. Тринадцать из голосовавших против — высокопоставленные военные.
Происходит то, что историк Пол Престон позже назовет коллективным политическим самоубийством кортесов, которое стало возможным благодаря привычке к послушанию, подкрепленной умело разбуженным чувством национальной гордости и заманчивыми обещаниями. Гордость и обещания сработали, потому что представителям поздней франкистской верхушки надоело быть изгоями в мировой и европейской элите. Они хотят, чтобы их Испания стала европейской страной не хуже других, и в этой будущей Испании король и Суарес обещают им не менее значимую роль, чем они играют в нынешней.
Лоялистам важно, что изменения не приводят к разрушению франкистской законности: тут и покойному вождю не в чем было бы их упрекнуть, он сам так поступал. Происходит то, чему учил юного Хуана Карлоса его наставник и главный автор законопроекта Торкуато Фернандес-Миранда: все законы режима могут быть изменены без разрушения действующего правового поля, так, что оно само изменится.
Вряд ли прокурадоры кортесов и руководство партии власти в подробностях представляют себе, что ждет их дальше. Некоторые позже будут считать себя обманутыми. Многие готовятся к будущему заранее: еще до принятия закона о реформе они спешно присоединяются к формирующимся «объединениям» и партиям. Но в одном, в главном Суарес их не обманывает: действующая авторитарная элита без всяких барьеров и преследований растворится в политической и деловой элите демократической Испании и составит вместе с бывшей оппозицией единый правящий класс. Произойдет не вычитание, а сложение истеблишмента — элиты режима и оппозиционных контр-элит.
На следующий день после исторического голосования — первая годовщина смерти Франко. Город обклеен его портретами, но первые полосы газет посвящены совсем не почившему лидеру. Diario 16 выходит с огромной передовицей «Прощай, диктатура!». Франко доживал последние годы в качестве уходящей натуры, он задержался, и видно, как страна торопится распрощаться с ним окончательно. Но не вся. Памятные мероприятия на площади Ориенте в годовщину кончины Франко сразу же превращаются в митинг против политической реформы. Собравшиеся выкрикивают оскорбления в адрес Суареса и призывают армию вмешаться и остановить предательство дела покойного вождя.
Глава 8
На перевале. Демонтаж
Конец 1976 г. — 1977 г. Падение режима Франко.
После голосования в кортесах объявлена дата референдума. Закон о реформе изменяет законы, одобренные на референдумах во времена Франко, значит, делать это следует голосованием всех граждан. Однако цель Суареса не только в том, чтобы уравновесить прошлые референдумы новыми. Законопроект Суареса, который сводит на нет диктатуру, поддержали авторитарные кортесы, но не демократическая оппозиция. В ее действиях кроме недоверия чувствуется ревность. Не власть, а оппозиция должна демонтировать диктатуру — в этом ее призвание, к этому она готовилась долгие десятилетия, ради этого дня жила, и вот переход наступает без ее решающего участия.
Противники режима переживают зря. Без давления оппозиции, независимых профсоюзов с их забастовками, уличных демонстраций с требованием амнистии и свободы, господствующего среди граждан нежелания продолжать франкизм после Франко, без готовности оппозиционеров и верхушки вести переговоры реформа Суареса, короля и Фернандес-Миранды могла бы увязнуть и истлеть как вечный проект. Но теперь, когда ставший монархистом фалангист Суарес провел закон о реформе при поддержке законодателей диктатуры и в ее правовом поле, оппозиция ревнует свободу к представителям власти.
Референдум нужен Суаресу не только чтобы показать поддержку народа колеблющимся функционерам и сторонникам режима, но и чтобы продемонстрировать оппозиции собственную силу и широкую легитимность реформы. В случае успеха всенародного голосования правовым источником реформы будут не пожелания реформаторского крыла авторитарной номенклатуры, не франкистские кортесы, не правительство и даже не молодой прогрессивный король, а воля большинства граждан.
Объединенная оппозиция в замешательстве и не может придумать ничего лучше, чем призвать к бойкоту референдума, понимая, что проиграет. Раз Суаресу важно показать широкую поддержку реформы, ему нужна явка. Чем она меньше, тем слабее мандат Суареса на реформу, тем сильнее оппозиция. Это понимает и Суарес. Агитируя участвовать в референдуме, правительство пугает обывателя: уличная борьба, которую предлагает оппозиция, — это демагогия и насилие, референдум — это мир. Главный лозунг позднего Франко — мир как синоним стабильности, и большинство граждан не готовы расстаться с миром даже ради свободы. Пока диктатура была войной, ее ненавидели; когда она стала миром, ею вместе с ним начали дорожить.
Постепенное расширение объединенной оппозиции за счет более умеренных сил, в том числе бывших представителей номенклатуры, которое происходило в предыдущие месяцы и недели, смягчает ее запросы. Из оппозиционных заявлений исчезает требование, чтобы будущие выборы контролировало временное правительство, составленное из оппозиционеров. Шесть временных правительств за полтора года в Португалии дискредитируют саму идею.
В первый день декабря 1976 г. около 60 представителей оппозиционных сил собираются, чтобы окончательно определить стратегию накануне референдума. Спектр собравшихся максимально широк, от либералов и христианских демократов до региональных националистов и ультралевых. Все вместе приходят к общему выводу: инициатива в демократизации страны находится в руках власти.
После бурных споров в сигаретном дыму делегаты формулируют общий список требований. Если власть исполнит эти требования, оппозиция готова признать референдум и будущие выборы. Главные условия — легализация всех без исключения политических партий и профсоюзных организаций, нейтралитет государства во время референдума и будущих выборов, равный доступ к СМИ, роспуск правящего Национального движения и особые права для исторических автономий. Среди требований нет двух когда-то важнейших для оппозиции: немедленно дать испанскому народу выбрать между монархией и республикой, как поступила победившая демократия в Греции, и создать временное правительство с участием оппозиции, которое проведет первые свободные выборы, как произошло в Португалии.
Собрание формирует для переговоров с правительством «Комитет девяти». Его название созвучно португальской «Группе девяти», которая удержала страну от сваливания демократической революции к левой диктатуре. В испанском комитете двое социалистов (в том числе генсек Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес) и по одному социал-демократу, либералу, христианскому демократу, каталонскому социалисту, баскскому националисту и галисийскому автономисту. Коммунист Сантьяго Каррильо на нелегальном положении (он живет в Мадриде без испанского гражданства по подложным документам, а въезд по настоящим ему запрещен), поэтому представлен посредником. Таков Ноев ковчег испанской оппозиции.
«Комитет девяти» требует немедленной встречи с главой правительства и начала переговоров. Суарес не отвечает: он хочет сперва провести референдум и, получив прямую поддержку народа, разговаривать с оппозиционерами с позиции силы.
Накануне референдума Гонсалес собирает съезд Социалистической рабочей партии, до сих пор не легализованной. Это первый ее съезд в Испании после конца республики. В числе гостей шведский премьер-министр социалист Улоф Пальме, лидер французских социалистов будущий президент Франции Франсуа Миттеран и глава Социнтерна — недавно покинувший пост канцлера ФРГ Вилли Брандт, обладатель Нобелевской премии мира за сближение двух немецких государств.
Партию Гонсалеса хорошо знают в эмиграции и в оппозиционной среде, но в народе ее успели подзабыть. Презентация партии в Испании адресована прежде всего народу. Гонсалес, обращаясь с трибуны съезда к однопартийцам, многие из которых после десятилетий гонений настроены на правосудие и возмездие, предлагает признать ценность либеральных шагов Суареса и начать переговоры с властью.
Правительство умело подталкивает лидера социалистов к компромиссу, призвав на политическое поле несколько менее крупных, но тоже именитых социалистических групп. В частности, в Испанию пускают Историческую социалистическую рабочую партию — то самое руководство социалистов в эмиграции, которое Гонсалес успешно сместил четыре года назад на съезде в Тулузе. Есть еще Народная социалистическая партия Энрике Тьерно Гальвана, популярного у столичной интеллигенции политика-интеллектуала. Однопартийцы Гонсалеса понимают: если они бойкотируют реформу и будущие выборы, их место попытаются занять другие социалисты. Гонсалес укрощает самых несговорчивых в партийных рядах и дает понять, что его партия будет участвовать в выборах следующим летом.
Социалисты почти уверены, что будут участвовать в выборах, а коммунисты — что власть сделает все, чтобы их не допустить. Летом и осенью 1976 г. Суарес встречается лично с представителями почти всех партий и направлений, кроме коммунистов. С их лидером Сантьяго Каррильо премьер и король пока общаются через посредников и пытаются донести одну и ту же мысль: потерпите, не мешайте транзиту, когда перейдем, будет легче вас легализовать, преждевременная легализация коммунистов может сорвать переход к демократии.
Но Каррильо не хочет, чтобы к демократии переходили без него, чтобы он, когда-то надеявшийся задавать тон демократического транзита, быть среди лидеров первого свободного парламента и правительства, смотрел на рождение свободной Испании со стороны, в то время как его законное место будут занимать другие левые, вроде обновленной Социалистической рабочей партии во главе с молодым, ничем не проявившим себя Фелипе Гонсалесом. Отношения Каррильо и Гонсалеса в оппозиции напоминают отношения Фраги и Суареса в лагере франкистов-реформаторов. Каррильо — заслуженный борец с режимом, боец, эмигрант и подпольщик, знаменитый оппозиционер с 40-летним стажем. Он столько же в оппозиции, сколько Франко у власти, и даже дольше, и вдруг его место лидера главной оппозиционной силы — участницы демократического транзита занимает молодой, не нюхавший пороху провинциал из Андалусии Фелипе Гонсалес.
Стратегия лидера коммунистов Сантьяго Каррильо состоит в том, чтобы принудить правительство к прямым переговорам и в конечном счете легализовать партию к выборам. У Каррильо есть ресурс: легитимность. Компартия — самая гонимая, самая авторитетная, самая последовательная оппозиционная сила, и при этом самая многочисленная — числом членов она превосходит даже партию власти. Из всех политических сил Франко больше всего ненавидел и преследовал коммунистов, значит, теперь им принадлежит моральное право оценивать подлинность демократического транзита. Нельзя утверждать, что страна уже не живет при режиме Франко, если политическая сила, которую тот ненавидел больше всего, по-прежнему нелегальна.
Опираясь на заработанную в гонениях легитимность, Каррильо начинает выводить партию из подполья, не дожидаясь договоренностей с властями. На глазах у всех он устраивает проверки, выполняет ли власть собственные демократические обещания: «Мы, запрещенная, ненавистная вам партия, будем действовать не как подпольщики, а открыто, у всех на виду, — как бы говорит он. — Вам придется с этим смириться или скатиться в репрессии».
В конце июля Каррильо собирает в Риме открытый пленум своей партии. Открытый — значит такой, где никто не прячется и не маскируется. Репортажи с него ведут испанские СМИ. Теперь руководство запрещенной партии известно всем: хотите — арестовывайте, хоть прямо на границе по возвращении в страну. Испанское общество с изумлением узнает, что многие известные интеллектуалы и лидеры рабочего движения, знаменитости, которыми гордится страна — ученые, журналисты, писатели, режиссеры, актеры, — члены и даже функционеры коммунистической партии. Но открытый пленум — это и способ предложить власти компромисс: мы больше не подпольщики, вы знаете каждого из нас, значит, мы не собираемся, как баскские националисты, прибегать к политическому насилию и устраивать революцию.
На том же пленуме Каррильо подтверждает: компартия будет играть по правилам буржуазной демократии. Это послание не только Суаресу и королю, но и своим: многие соратники рвутся довоевать гражданскую войну, восстановить справедливость и наказать виновных. Сторонникам справедливости любой ценой твердо заявляют: вы не революционеры, вы теперь политики и будущие парламентарии, возможно, вашим врагам придется сидеть не на скамье подсудимых, а на одной с вами скамье в парламенте.
Прошло полгода с того момента, как Каррильо в парике впервые почти за 40 лет въехал в Испанию и с трудом ее узнал. С тех пор он не только подпольно живет в Мадриде, но и регулярно ездит во Францию — все так же по подложным документам. Он официально обратился за испанским паспортом к послу Испании в Париже — посла сняли с должности за личную встречу с Каррильо, а паспорт не дали. Зато осенью, после летнего открытого пленума в Риме, компартия делает еще один шаг к выходу из подполья: начинает раздавать в Испании членские билеты. Ни участников пленума, ни обладателей свеженапечатанных красных книжечек не арестовывают.
После этого Каррильо делает еще один жест принуждения к легализации, ставя режим перед свершившимся фактом. На пятый день после судьбоносного голосования в кортесах и за три недели до референдума о политической реформе на французском и шведском телевидении появляются репортажи, в которых лидер коммунистов Сантьяго Каррильо свободно разъезжает на автомобиле по Мадриду. Власти обязаны его арестовать, но не хотят, поэтому уверяют, что на самом деле Каррильо в Мадриде нет.
Между тем коммунисты не ограничиваются раздачей партбилетов, они ставят на улицах и в общественных местах прилавки со своими книгами и газетами, многие местные комитеты собираются, почти не скрываясь. Коммунисты стараются заставить правительство сделать выбор: легализуйте нас или признайте перед всем миром, что демократия, о которой вы говорите, неполная, ущербная. Ведь компартии есть во всех странах Западной Европы, а в Испании это еще и главная оппозиционная сила. Какая демократия без главной оппозиции?
Одновременно Каррильо, подобно социалисту Суаресу, беспощадно бьет по тем однопартийцам, которые рвутся первым делом восстановить справедливость, попранную победителями республики. На тайном собрании руководства КПИ, проходящем на старой мельнице, переделанной в то, что позже назовут лофтом, он сообщает изумленным соратникам: цель компартии — не разрушить систему, а ехать вместе со всеми в поезде политической реформы — по билету, а не зайцем.
10 декабря, за пять дней до референдума, компартия созывает 70 испанских и иностранных журналистов. Их разными маршрутами свозят в один и тот же дом в центре Мадрида. Там их изумленным взорам предстает сам нелегальный глава запрещенной компартии Сантьяго Каррильо, который устраивает свою первую мадридскую пресс-конференцию. На ней Каррильо не грозит революцией, а обещает в случае, если компартию легализуют и допустят к выборам, помочь правительству заключить новый социальный контракт с независимыми профсоюзами. Это самый смелый шаг Каррильо в его стратегии fait accompli — постановки правительства перед свершившимися фактами. Теперь правительство не может отрицать, что оппозиционер-нелегал находится в Мадриде, и должно либо арестовать его, либо смириться с его пребыванием в стране, то есть де-факто легализовать.
Министр госуправления и внутренних дел, номенклатурный реформатор Мартин Вилья обязан задержать Каррильо, который дважды нарушил закон: как частное лицо, нелегально пересек границу по фальшивому паспорту и, не скрываясь, прямо из столицы руководит политической деятельностью запрещенной партии. Сантьяго Каррильо рискует еще и потому, что больше не уверен в солидарности других оппозиционных сил. Чем ближе к выборам, тем больше каждый сам за себя. Остальные партии проявляют все меньше готовности отказаться от участия в выборах, если на них не допустят коммунистов, значит, надо добиваться легализации своими силами.
Арестуют Сантьяго Каррильо только 22 декабря, через неделю после референдума. До этого власти делают вид, что не могут его найти. Таким образом, к моменту голосования у всех складывается впечатление, что лидер самой ненавидимой прежним режимом оппозиционной партии может выступать в столице, и ему за это ничего не будет.
За четыре дня до референдума и на следующий день после дерзкой пресс-конференции Каррильо боевики из крайне левой организации GRAPO похищают председателя Государственного совета, члена Совета королевства аристократа Антонио Марию де Ориола-и-Уркихо, одного из лидеров самой консервативной части франкистского истеблишмента. Ориол восемь лет был министром юстиции в поздние годы Франко и помогал лидеру экономических реформ Лопесу Родо продвигать Хуана Карлоса в преемники. В обмен на освобождение Уркихо GRAPO требует выпустить из тюрем 15 боевиков — ультралевых и басков.
В головах консерваторов и колеблющихся обывателей складывается ложная причинно-следственная связь: не успел главный коммунист при попустительстве властей появиться в Мадриде, как возрождается левый террор, печально памятный по временам республики. До дня тишины в Испании еще не додумались, и вечером накануне референдума взволнованный Суарес со слезами на глазах просит граждан прийти проголосовать за реформу, несмотря на шантаж радикалов.
Голосовать 15 декабря приходят 77% испанцев, 94% из них поддерживают политическую реформу Суареса, только 2,6% голосуют против. Игнорируют референдум 22% граждан, то есть каждый пятый. Это много, но недостаточно, чтобы лишить реформу легитимности. Те, кто призывал к бойкоту, понимают, что ошиблись. Оппозиция представляет результат и как свое достижение: это ее давление вынудило правительство встать на путь демократизации. Но все понимают, что это огромная победа Суареса и важный его актив в отношениях как с оппозицией, так и с консерваторами в рядах режима.
Парадокс переходного периода: чтобы привести людей на референдум, который демонтирует авторитарный режим, правительство использует весь административный ресурс этого режима. На явку работает телевидение и радио, центральный аппарат и местные отделения Национального движения, муниципальные советы, губернаторы, центральные и местные СМИ и даже почта. Впрочем, большинство было готово прийти и так. Голосованиями испанцы не избалованы, тем более всеобщими и равными.
После того как граждане поддержали проект политической реформы на референдуме, правительство практически перестает обращаться за одобрением к кортесам и управляет страной при помощи указов.
Через неделю после референдума арестован лидер коммунистов Сантьяго Каррильо. До этого правительство притворяется, что не может его найти, чтобы не омрачать первое всенародное голосование. Сюжет о задержании лидера коммунистов показывают по телевизору. Только тогда большинство испанцев узнают, как выглядит глава самой страшной нелегальной партии страны. Это пожилой, бодрый интеллигент в очках, у него овальное лицо и волосы только на затылке.
Запоздалый арест — утешительный бонус для правых, очередной сигнал, что политическая реформа не означает легализации коммунистической оппозиции. Но что делать с задержанным? Арест Каррильо — политическая проблема, но не меньшая проблема — подрыв престижа силовиков. «Это было нужно для восстановления престижа сил правопорядка, чтобы они не считали правительство чужим», — объяснял в позднейших интервью министр внутренних дел и сторонник политической реформы Мартин Вилья.
Министр предлагает выслать коммуниста номер один во Францию. Не вполне ясно, по какому закону это сделать, зато очевидно, что через неделю он будет снова здесь. Устроить политический суд тем более немыслимо: такой процесс подорвет позиции Суареса как лидера политической трансформации. Отпустить? Это шаг к легализации компартии.
Похищенный аристократ-консерватор Ориол-и-Уркихо все еще находится в заложниках у ультралевых экстремистов, ему, возможно, угрожает смерть. Каррильо, схваченный органами безопасности, может стать объектом мести отдельных представителей тех самых служб, чье терпение он так долго испытывал. Но что произойдет в стране, если Каррильо пострадает или погибнет под арестом? Левые уже вышли на улицы требовать его освобождения. Пока они делают это мирно, но, если Каррильо погибнет, правительству придется подавлять настоящий бунт, этим будет заниматься армия и гражданская гвардия, и режим, который объявил о переходе к демократии, вновь свалится к диктатуре силовиков. Задача правительства — уберечь важного узника от самодеятельного насилия крайне правых внутри и вне государственного аппарата.
В штаб-квартире госбезопасности Каррильо видит портрет Франко и не находит портрета короля Хуана Карлоса — красноречивое свидетельство настроений спецслужб. Каррильо угрожают, его раздевают для обыска, с ним разговаривают грубо, как с преступником. Несмотря на поздний час, в допрос приходится вмешаться лично Мартину Вилье. Задержанного переводят в тюрьму Карабанчель, знаменитое место заточения политических заключенных во времена Франко, но не в камеру, а в тюремную больницу. Ровно через неделю его выпускают под залог. Каррильо возвращается в свою мадридскую квартиру, но уже легально, ведь законная процедура соблюдена, он правонарушитель, которому суд избрал меру пресечения в виде залога. Дома его ждут родственники, друзья и журналисты. Это шаг в нужном направлении, но такая легализация под залог Каррильо, разумеется, не устраивает.
В тот же день на последнем в году заседании правительство производит «унификацию правосудия». Расформирован Трибунал общественного порядка, который при Франко занимался политическими делами и судил боевиков. За 13 лет существования трибунал вынес 4000 приговоров, из них 3000 обвинительных, в том числе последние смертные приговоры, приведенные в исполнение за считаные недели до смерти Франко.
Тема прощения и примирения между двумя Испаниями попадает даже в рекламу: сын и отец на экранах телевизоров начинают спорить о политике, но берут по сигарете из общей пачки и замолкают, поняв, что хороший табак любимой марки объединяет их больше, чем разделяет прошлое. При этом для реакционной части истеблишмента и для оппозиционеров, настроенных на правосудие любой ценой, слово «примирение» все еще звучит как предательство.
В Мадриде на Рождество 1976 г. служат торжественную панихиду, посвященную третьей годовщине убийства премьер-министра Карреро Бланко. У дверей храма разгневанные франкисты вскидывают руки в фашистском салюте и выкрикивают оскорбления в адрес членов правительства: это они виноваты и в похищении Ориола-и-Уркихо, и в безобразиях, которые творятся в стране. Ультраправые патриоты набрасываются с упреками на главу кортесов Фернандес-Миранду, угрожают министру внутренних дел Мартину Вилье, вице-премьеру по обороне генералу Мельядо, осыпают проклятиями других министров-реформаторов.
В Испании процесс реформ запускает новую поляризацию общества, а в Португалию, которая год назад едва не свалилась в гражданскую войну, возвращается мирная жизнь. Налаживается снабжение, исчезают очереди, приходит в порядок госаппарат. Чиновников, судей, преподавателей, которых не задумываясь увольняли во время люстраций, восстанавливают на прежних местах, а от тех, кто проявил излишнее революционное рвение, стараются потихоньку избавляться. Даже легендарный капитан Салгейру Майя, который в день «революции гвоздик» арестовал самого диктатора Каэтану, отправлен из столицы к месту нового назначения, на Азорские острова.
Правительство социалиста Соареша возвращает собственникам десятки имений, которые крестьяне заняли, опережая земельную реформу. Заодно выясняется, что земли порой забирали не только у латифундистов, но и у землевладельцев среднего достатка и даже у богатых крестьян. Среди захваченных кооператорами земель есть участки, на которые их владельцы копили полжизни или брали кредиты. В начале осени в парламент внесен закон о возвращении собственникам предприятий, взятых под государственный или рабочий контроль. После трудных дебатов, прошедших в ночь под новый 1977 г., закон подписан.
К 1977 г. Адольфо Суарес, уже полгода исполняющий обязанности премьера, переезжает в пустующий дворец Монклоа в центре Мадрида, где Франко селил высоких иностранных гостей. Теперь дворец становится резиденцией премьер-министров Испании. Здесь Суарес наконец принимает представителей «Комитета девяти» — делегацию, избранную на декабрьском собрании объединенной оппозиции. После референдума он может говорить с оппозиционерами от имени большинства граждан. Но это не значит, что оппозиция ему больше не нужна.
Суаресу важно убедить оппозиционные партии участвовать в намеченных на этот год выборах. Без их участия выборы не признают настоящими ни в Испании, ни за границей, и демократизация режима изнутри провалится. Оппозиционеры настроены сохранить лицо и подчеркнуть свою независимость. Им важно добиться не разрешительной, а уведомительной регистрации партий. Не власть включает оппозицию в список разрешенных «политических объединений», где уже значатся группы выходцев из номенклатуры вроде «Народного альянса» Фраги, а партии, которые возникают и работают независимо от власти, не испрашивая ее дозволения, ставят ее в известность о своем существовании.
Представители оппозиции приносят на переговоры во дворец Монклоа условия, на которых они готовы признать предстоящие выборы демократическими. Среди них — восстановление каталонской автономии и официального статуса каталанского языка. Суарес и сам обещает каталонцам выборы в местный парламент и официальное двуязычие.
Каталонский флаг легализован в прошлом, 1976 г. 19 января 1977 г. впервые за 40 лет баскский флаг, икуринью, поднимают рядом с испанским флагом на балконе мэрии Сан-Себастьяна. Баски выходят на улицы праздновать. Гражданские губернаторы Сан-Себастьяна и Бильбао, столиц двух баскских провинций, подают в отставку в знак протеста. Но цель самых радикальных баскских националистов — не автономия, а независимая республика, желательно социалистическая. По этой причине и потому, что баскская ЭТА, в отличие от каталонской оппозиции, ведет вооруженную борьбу, многие баскские националисты остаются в тюрьмах, несмотря на несколько амнистий и легализацию национальных символов.
23 января правительство разгоняет в Мадриде демонстрацию, требующую амнистии для всех политических заключенных. Во время ее разгона погибает 19-летний студент. Он убит не полицией, а членом ультраправой группы «Воины короля-Христа». Эта гибель становится причиной новой демонстрации на следующий день, во время ее разгона полицией погибает еще один студент, а левая группировка GRAPO похищает второго заложника — главу военной юстиции генерала Эмилио Виллаэску Квиллиса. Это прямой вызов армии, которая и без того скептически смотрит на процесс демократизации.
Теперь в руках у GRAPO двое высокопоставленных заложников-консерваторов. Эти события, да еще в такой концентрации, напоминают не то что Португалию, а канун начала испанской гражданской войны, когда правительство республики теряло контроль над политической улицей. Эта цепь похищений, разгонов и смертей, сама по себе тревожная, оказывается только прологом к событию, которое способно похоронить всю политическую реформу разом.
Вечером 24 января на улице Аточа в Мадриде недалеко от главного столичного вокзала ультраправые боевики врываются в офис юридической организации, которая обслуживала компартию и связанный с нею профсоюз «Рабочие комиссии», и расстреливают всех, кого застали внутри. Пятеро из девяти человек, находившихся в помещении, убиты. Вместе с тремя юристами погибли студент и офисный работник. Среди раненых беременная женщина, она теряет ребенка. Даже в Португалии во время «жаркого лета» не случалось такого хладнокровного массового расстрела.
Левые и правые радикалы будто сговорились и действуют заодно, чтобы сорвать мирную демократизацию. Ни тех, ни других она действительно не устраивает. В моменты быстрых общественных изменений интенсивность политической окраски сближает больше, чем цвет: радикалы с противоположных полюсов противостоят власти и оппозиции, ищущим общий язык ради мирной трансформации страны. Сторонники примирения — предатели не только для реакционных франкистов, но и для их непримиримых противников.
Все теперь ждут или выступления армии, которая начнет наводить порядок, или баррикад, которые устроят жаждущие мести коммунисты. Франко предупреждал, что игра в демократизацию кончится в Испании новой гражданской войной, и вот ее первые эпизоды разыгрываются у всех на глазах. Две Испании, в существование которых одинаково верят непримиримые франкисты и бескомпромиссные оппозиционеры и которое реформаторы считают делом прошлого, вновь сталкиваются друг с другом.
Правительство не сразу дает разрешение на публичную гражданскую панихиду и шествие в память об убитых. Массовое скопление разгневанных, жаждущих возмездия людей — взрывоопасная среда. К тому же всем ясно, что это будет первое массовое шествие коммунистов в Мадриде со времен их поражения в гражданской войне. Вдруг оно обернется революционными беспорядками или, что не менее вероятно, вызовет насилие ультраправых? Но панихиды и шествия хотят совсем не только коммунисты, его требует вся юридическая корпорация страны. Нельзя отказать собственным юристам, и вообще замять такую трагедию не получится.
Церемония прощания с убитыми у Дворца правосудия и шествие с гробами на руках на кладбище действительно превращается в грандиозную политическую демонстрацию. Но это демонстрация не только коммунистов, хотя главные организаторы они. Плечом к плечу с ними идут другие оппозиционеры, многочисленные сторонники власти и не определившиеся с политическим выбором горожане. Они вышли против политического насилия, которое отвергают независимо от упаковки, провластной или оппозиционной. «Это был переломный психологический момент: или страна пойдет вразнос, или надо что-то сделать, что может ввести это противостояние в мирное политическое русло», — вспоминает Игорь Иванов, который был в тот день на шествии вместе с другими иностранными дипломатами.
Для коммунистической партии похороны юристов-коммунистов — это возможность показать не только силу, но и сдержанность. Толпа время от времени молча поднимает в воздух сжатые кулаки — запрещенный публичный жест левых и Народного фронта, — но все проходит мирно и с исключительным достоинством. Спокойствие коммунистов, которые без ненависти и агрессии скорбят по убитым товарищам, производит на испанцев благоприятное впечатление.
Зато на похоронах нескольких полицейских, убитых в те же дни левыми террористами из GRAPO, правые политические активисты выкрикивают оскорбления в адрес правительства и призывают армию к захвату власти. Правые выглядят хуже, злее, опаснее левых. Король и премьер пролетают на вертолете над улицами, по которым движется коммунистическое шествие, и поражены его спокойствием и организованностью. Похоже, что именно в этот день король Хуан Карлос и Суарес окончательно склоняются в пользу легализации коммунистов до выборов. Намерение крайне правых спровоцировать острый конфликт между правительством и коммунистами дает обратный результат.
Правительство делает все, чтобы убийство юристов не осталось безнаказанным. Всего через несколько дней находят исполнителей и непосредственного организатора нападения, которые, судя по всему, надеялись, что их прикроют силовики-единомышленники. Организатором оказывается функционер уходящего в небытие официального профсоюза транспортников. После нескольких тяжелых дней января Суарес выступает с телеобращением. Он заверяет испанцев, что продолжит реформы, которые граждане поддержали на референдуме. 11 февраля полиция освобождает из плена GRAPO обоих высокопоставленных заложников — руководителя Госсовета Ориола-и-Уркихо и главу военной юстиции генерала Виллаэску. Попытка радикальных сил с обоих флангов быстро сорвать политическую реформу и вместо выборов устроить гражданский конфликт проваливается.
Официальная регистрация политических партий для будущих выборов начинается в феврале 1977 г. Одной из первых регистрируется Социалистическая рабочая партия, старейшая из непрерывно существующих партий страны, но под руководством молодого лидера Фелипе Гонсалеса, такого же представителя нового поколения оппозиции, как Суарес и король — новое поколение власти. Правительство выполняет условие оппозиционного «Комитета девяти» и указом меняет закон так, что партии в список допущенных к выборам вносятся уведомительным, а не разрешительным порядком. Заблокировать допуск может только Верховный суд, оспорив уже состоявшуюся регистрацию.
В течение всего нескольких недель зарегистрированы десятки партий и объединений, ко дню выборов их наберется около 300. Большинство из них журналисты называют «такси-партиями»: все их активные члены помещаются в кабине такси. «Такси-партии» допущены к выборам, самая большая по числу членов оппозиционная партия и самая гонимая при Франко, коммунистическая, все еще нет.
Две главные проблемы Суареса — коммунисты и баскские националисты. Уступки им могут спровоцировать выступление силовиков, для которых легализация тех и других равносильна капитуляции перед врагами. Но радикальные баскские националисты и сами не рвутся на выборы и вообще в парламентскую политику. Летом 1976 г. ЭТА объявляет перемирие, но уже осенью от него отказывается. У Суареса нет готового решения баскской проблемы, он осторожно пытается вовлечь сепаратистов и местных националистов в политический процесс, остальное — дело армии и гражданской гвардии. Вся политическая реформа проходит под выстрелы и взрывы баскских экстремистов и ответный огонь полиции.
Другое дело — коммунисты под руководством Сантьяго Каррильо. Они отказались не только от революционной борьбы и политического насилия, но даже от мирной революции. Они перестали проповедовать преимущества диктатуры трудящихся перед буржуазной демократией. И они рвутся на выборы. Каррильо уверен, что возглавляет самую многочисленную, самую ненавидимую режимом и самую авторитетную оппозиционную партию, поэтому он может стать триумфатором выборов, во всяком случае одним из них — тем, в чьих руках окажется будущее государство. И он знает, что, как лидер самой гонимой при диктатуре оппозиционной партии, он обладает ресурсом легитимности, что без его одобрения и участия многие не признают настоящий переход к демократии состоявшимся.
Тем не менее даже сторонники демократии расколоты вопросом о компартии. Одни боятся реакции армии, другие по-прежнему опасаются коммунистов, которые испортят возрожденную испанскую демократию, омрачат ее тенями прошлой войны двух Испаний, раны которой только-только с трудом удается залечить. Но Каррильо уверен: как в старинных мифах только копье может исцелить нанесенную им рану, так уврачевать раскол двух Испаний могут только те, кто ее расколол. Поэтому у него, главного коммуниста, сейчас ключ от национального примирения, а другой ключ — у главного по должности фалангиста, хотя и не участника той войны, Адольфо Суареса.
Каррильо, как и Суарес, стопроцентный партийный функционер, профессиональный политик, человек, лишенный иной профессии, кроме политической. Подобно Суаресу, он, перейдя в юности от социалистов к коммунистам, прошел в своей партии все ступени до самого верха, но подъем его был стремительным: в 23 года он уже был членом политбюро — коллективного руководящего органа своей партии. Но еще раньше он отвечал за общественный порядок в осажденном Мадриде.
Помня об этом эпизоде в биографии Каррильо, противники легализации коммунистов предлагают устроить над ними судебный процесс, используя понятие преступлений против человечности без срока давности, чтобы отложить вопрос о регистрации компартии. Осенью 1936 г., всего через три месяца после начала путча, войска Франко подошли к Мадриду. Правительство республики бежало в Валенсию, откуда еще три года управляло республиканской территорией, а Мадрид возглавила хунта (она же «Союз обороны»).
Большинство старших товарищей покинули осажденную столицу, и 20-летний Каррильо занял в хунте, этой чрезвычайной мэрии военного времени, пост ответственного за безопасность. А буквально на следующий день заключенных мадридских тюрем разделили на три категории, и самым опасным, самым подозрительным из них, тем, кто мог влиться в ряды армии Франко, то есть попросту противникам республики из числа прежде всего военных, а также правым политикам, классовым врагам и просто случайным, оклеветанным, попавшим под подозрение людям объявили о переводе в тюрьму в Валенсии. Вместо этого их несколько ночей вывозили к деревне Паракуэльос под Мадридом, заставляли рыть себе общие могилы и убивали. Длительность процесса и заранее подготовленные рвы свидетельствовали о том, что уничтожение было спланированным.
Противники легализации компартии предлагают начать следствие по этому чудовищному эпизоду гражданской войны, а то и вовсе устроить показательный процесс над Каррильо. Следствие и процесс сделают невозможной легализацию коммунистов до выборов. Каррильо по-прежнему нечего сказать по существу о бесчеловечной казни узников, состоявшейся 40 лет назад. Он лишь повторяет, что ему тогда был всего 21 год и в силу своего возраста он не мог командовать такой операцией: старшие товарищи ему бы ее не доверили. К тому же он отвечал за безопасность именно Мадрида и просто организовывал выезд заключенных, а расстрел происходил в 30 км от столицы на республиканской территории вне сферы его ответственности.
Похоже, что дело было примерно так. После долгого заседания республиканских военных и политиков, где была сформирована «Хунта обороны Мадрида», прошло еще одно, куда старшие, более опытные и жестокие коммунисты и анархисты Каррильо не позвали. И уже на этом заседании было решено, что никакого перевода в Валенсию не будет, а заключенные будут уничтожены. Убийство шло несколько дней, и Каррильо не мог не знать о нем, но невозможно представить себе вчерашнего комсомольца (до внезапного назначения в хунту Каррильо руководил объединенной коммунистической и социалистической молодежью Мадрида), который в условиях войны перечит старшим или отменяет их решение. И даже в этом случае Каррильо как минимум был соучастником самой массовой бессудной казни в республиканской зоне.
Часто говорят, что плавный переход к демократии обеспечил безнаказанность функционерам диктаторского режима. Однако то, что назовут пактом забвения, когда стороны прошлой войны отказались сводить старые счеты, действовало и в обратном направлении, как видно на примере Сантьяго Каррильо. Отказ 60-летнего Каррильо от насильственного протеста, его движение навстречу отступившемуся от диктатуры фалангисту Суаресу, его поддержка идеи примирения в ущерб справедливому возмездию основаны на переосмыслении того, что он видел и в чем участвовал, когда был 20-летним.
Коммунисты подают заявку на регистрацию партии на выборы почти одновременно с социалистами — в феврале. В пакете документов — устав партии. В нем не упоминается революция и диктатура пролетариата, зато в качестве целей указаны примирение всех испанцев и строительство подлинной представительной демократии. Упоминаний марксизма в уставе коммунистов меньше, чем у только что легализованных социалистов. Правительство пытается избежать уведомительной регистрации компартии и сразу передает их документы на рассмотрение в Верховный суд.
Теперь, когда открыта прямая дорога к первым за 40 лет всеобщим выборам, Суаресу удается расколоть оппозицию. В сентябре 1976 г. лидер социалистов Фелипе Гонсалес твердо отстаивает легализацию коммунистов, а в ноябре уже сомневается, что это требование реалистично. На изматывающем заседании оппозиционного «Комитета девяти» он говорит, что не намерен бойкотировать выборы, даже если коммунистов к ним не допустят. Другие партии тоже опасаются упустить свой шанс, защищая коммунистов.
У Каррильо после того, как он лишился единодушной поддержки оппозиции, остается один путь: вступить в прямые переговоры с Суаресом и убедить его легализовать компартию. Суарес, как ни странно, хотел бы того же. Он не желает оставлять самую большую и хорошо организованную оппозиционную партию в подполье, откуда она будет выводить людей на улицы, устраивать забастовки, подрывать гражданское спокойствие, но главное, самим фактом своего нелегального существования бросать тень на весь процесс перехода от диктатуры к парламентской монархии, служить ему живым укором.
Как пишет в «Анатомии момента» Хавьер Серкас, у Суареса есть власть, у Каррильо — легитимность, и они нужны друг другу. И Хуан Карлос, и Суарес уверены, что легализация компартии — меньшее из зол. Только так Хуан Карлос может исполнить свое желание стать «королем всех испанцев». Только так Адольфо Суарес может возглавить полноценный и всеми без исключения признанный переход страны к демократии. В этом их поддерживает Европа. У не допущенных к выборам коммунистов появится повод утверждать, что они представляют большинство трудящихся, в то время как португальские и греческие выборы косвенно свидетельствуют, что это вряд ли так. Посол Франции в Мадриде советует обоим обратить внимание на Португалию. Там коммунисты тоже пытались говорить от имени всего народа, но на выборах не дотянули и до 15% голосов, и это после революции.
Король и премьер готовы выполнить требования Каррильо, в обмен получая от него уступки, а Каррильо согласен пойти навстречу им, принуждая к легализации его партии. У него в активе два инструмента: делегитимация политической реформы и дестабилизация жизни в стране, прежде всего экономики, при помощи забастовок. Каррильо готов признать демократизацию в действующем правовом поле режима в обмен на допуск к выборам вместе со всеми. Этот обмен кажется генсеку коммунистов выгодным: компартия — самая последовательная, самая гонимая и поэтому самая авторитетная оппозиционная сила и при этом самая многочисленная: по числу членов она превосходит правящую партию, и это находясь в подполье, а что будет на воле?
Мысли Суареса — отражение желаний Каррильо, но Суарес рассуждает точнее. Он понимает, что сторонники компартии многочисленны. Их может не хватить, чтобы получить власть на выборах, но достаточно для того, чтобы подорвать легитимность голосования. Число тех, кто будет недоволен отсутствием коммунистов в бюллетене, намного превышает количество тех, кто готов за них проголосовать. А ведь он хочет, чтобы контролируемый переход к демократии выглядел как общенациональный консенсус. И он понимает, что коммунисты могут дестабилизировать возрожденную демократию забастовками.
Переговоры через посредников исчерпали себя. 27 февраля 1977 г. премьер и генсек тайно встречаются в загородном доме Хосе Марии Армеро, писателя и главы информационного агентства Europa Press, основанного членами «Опус Деи».
О будущей встрече знает всего несколько человек в ближнем кругу премьера и короля, и большинство из них против. Против единственный политический тяжеловес в правительстве Суареса вице-премьер Альфонсо Осорио, против глава кортесов, автор текста закона о политической реформе Торкуато Фернандес-Миранда, против секретарь королевской администрации генерал Альфонсо Армада, бывший учитель Хуана Карлоса, как и Миранда. Все они считают, что можно обойтись без легализации коммунистов и без рискованной встречи. Утечка информации о ней, в том числе от коммунистов, которые любят ставить всех перед свершившимся фактом, может обернуться грандиозным публичным скандалом, вмешательством армии, срывом всей реформы. Зато встречу поддерживает король Хуан Карлос. И она происходит.
Разговор длится семь часов, пепельницы не успевают очищать от окурков. Сперва Суарес предлагает членам компартии участвовать в выборах в качестве независимых кандидатов, а потом, после выборов и будущей легализации, они смогут сформировать фракцию в парламенте. Каррильо отказывается, но во время разговора приходит к выводу, что Суарес действительно хочет демократии, а не косметического ремонта диктатуры.
В обмен на легализацию до выборов Каррильо обещает объявить реформу Суареса подлинно демократической, официально признать монархию в Испании, новые монархические флаг и герб, конструктивно посредничать между правительством и независимыми профсоюзами — иначе говоря, не разжигать страсти, а сдерживать забастовочное движение в сложный переходный период. Партия уже изменила свой устав нужным образом. Это важно, ведь в прошлом году Суарес обещал военным, что легализация компартии невозможна именно «с таким уставом». Собеседники разъезжаются в ночи поодиночке. Суарес не дал никаких обещаний, но ясно, что важнейший шаг к легализации коммунистов сделан.
Суарес и Каррильо даже нравятся друг другу, и не просто нравятся. Это начало долгой парадоксальной дружбы. Несмотря на то что они представляют противоположные полюса гражданской войны и разные поколения, их многое связывает. Оба профессиональные партийные аппаратчики, которые сделали карьеру внутри авторитарных партий, ориентированных на построение недемократических государств, в одном случае правого, в другом — левого. И оба — неофиты демократии, которые отказались ради нее от авторитарных проектов своих партий. Наконец, оба чувствуют, что в их руках — в руках лидеров последнего франкистского правительства и самой ненавистной Франко партии — находятся ключи от национального примирения. Суарес рассказывает об итогах встречи королю и главе кортесов Миранде. Миранда не приветствует легализацию компартии, зато король не возражает. У него ведь уже были свои контакты с Каррильо через Чаушеску, а до этого через племянника самого Франко.
Навстречу Суаресу идут не только испанские коммунисты, но и советские, несмотря на то что с испанскими у них принципиальные разногласия. После того как в Москве поверили, что испанская монархия полезна, а режим может быть изменен усилиями реформаторского крыла номенклатуры, СССР выступает за немедленное восстановление дипломатических отношений с Испанией, не дожидаясь победы прогрессивных сил. Раньше предполагалось, что СССР восстановит отношения с Мадридом только после того, как режим падет, франкисты будут изгнаны из правительства и к власти придет оппозиция. Казалось, что режим не сможет изменить себя сам, но ровно это и происходит.
Дипломатические отношения между СССР и Испанией восстановлены 9 февраля 1977 г. — до выборов, без легализации компартии и не с республиканцами, которые триумфально вернулись в Мадрид, а с преемниками Франко. «Это было правильное решение — не ждать победы левых, а принять реальность как есть», — говорит работавший тогда в Мадриде Игорь Иванов.
Испанскому правительству, чтобы окончательно вывести страну из изоляции, тоже необходим Советский Союз как один из полюсов двуполярного мира. «Отношения с Советским Союзом воспринимались как фактор признания политической трансформации Испании, которая собирается войти в общество цивилизованных государств, — объясняет Иванов. — Экономически это было не очень важно, но признание Советским Союзом должно было стать поворотной точкой в окончательном разрыве с франкистским прошлым и символизировать начало нового этапа». То есть отношения с Советским Союзом были для Суареса во внешней политике тем же, чем отношения с собственными коммунистами во внутренней: источником легитимации, подтверждением подлинности демократического транзита и ключом к примирению.
Ранг Сергея Богомолова, который на должности заместителя торгпреда представлял политические интересы СССР, повышен до посла. В Москву первым испанским послом едет Хуан Антонио Самаранч, председатель Провинциального совета Барселоны и Национального олимпийского комитета. Когда после советского вторжения в Афганистан западные страны потребуют бойкотировать московскую Олимпиаду, франкист Самаранч, которого накануне избрали председателем Международного олимпийского комитета, сделает все, что в его силах, чтобы западные спортсмены поехали в столицу идеологического врага.
Каррильо не предает гласности встречу с Суаресом, как боялись ее противники, и честно хранит тайну. Но, верный своей линии принуждения к легализации, он ставит власть перед свершившимся фактом иначе. 3 марта 1977 г. глава компартии, которая все еще запрещена, проводит в Мадриде двухдневный европейский коммунистический саммит. На него приезжают лидеры двух самых влиятельных компартий Западной Европы: Жорж Марше из Франции и Энрико Берлингуэр из Италии, которые вместе с Каррильо за год до этого выступили с доктриной еврокоммунизма. Формально это встреча частных лиц, но она проходит в окружении множества журналистов.
Суарес знает о будущей встрече от самого Каррильо. Правительство выставляет вокруг отеля, где проходит саммит, охрану на случай провокаций ультраправых, хотя еще два месяца назад само арестовывало Каррильо за публичное появление в столице. «Бункер» в ярости: лидеры партий, которые когда-то слали вооруженных коммунистических боевиков на испанскую гражданскую войну, открыто пируют в роскошном отеле посреди столицы. Зато сторонники демократического транзита воочию видят новую реальность: все трое генсеков — представителей еврокоммунизма демонстрируют независимость от Москвы и провозглашают многопартийную демократию единственным средством победы коммунистических идей в своих странах.
С конца зимы нового, 1977 г. правительство издает указы, меняющие закон о выборах и закон, который запрещает военным членство в партиях и профсоюзах и публичные высказывания на политические темы. В кортесах принят новый закон о профсоюзной деятельности, который освобождает граждан от обязательного членства в официальных вертикальных профсоюзах и легализует независимые профессиональные объединения, в том числе близкие коммунистам «рабочие комиссии». По амнистии выпускают на свободу большинство осужденных членов баскской ЭТА.
Тогда же, в марте 1977 г., на Канарах происходит самая большая катастрофа в истории мировой авиации. После того как канарские сепаратисты (теперь есть и такие) взрывают бомбу в зале ожидания аэропорта Гран-Канария (погибших нет), все самолеты перенаправляют в плохо приспособленный для больших лайнеров аэропорт Тенерифе, где к тому же ухудшается погода. На взлетной полосе сталкиваются два огромных «Боинга-747», американский и голландский, 583 погибших. «Довели страну», — говорят противники перемен.
Первого апреля, в очередную годовщину победы Франко в гражданской войне, правительство Суареса распускает генеральный секретариат Национального движения. Единственная легальная политическая организация Испании, правившая в течение 40 лет, массовая опора режима и его партия власти, перестает существовать в один день. С фасада штаб-квартиры партии на улице Алкала в Мадриде снимают ее гигантские символы — пучки стрел и хомут.
Это поразительный момент. Символы фаланги снимают и правящую в течение 40 лет партию ликвидируют по инициативе ее лидера и премьер-министра, который всем ей обязан. Он провел в ней всю жизнь, прошел все ступеньки до самой верхней и благодаря карьере в этой единственной партии стал тем, кем стал, — главой правительства, которое ведет страну к многопартийной демократии и распускает эту партию, легализуя другие. Это лестница в небо, которую взобравшийся на вершину Суарес отбрасывает, повиснув в опасной, но завораживающей пустоте.
Вокруг короля и Суареса множество политиков, которые считали бы успехом такой переход к демократии, когда кроме партии власти на политическое поле и к выборам допущены другие партии. Множество не только реформаторов, но и оппозиционеров приняли бы такую реформу, побоявшись остаться ни с чем. На эту промежуточную трансформацию согласилось бы и большинство демократических правительств.
Главный союзник, США, не торопит с демократизацией, опасаясь прорыва левых сил и дестабилизации. Контролируемая демократия с реформированной правящей партией в качестве одной из опор системы и оппозицией рядом с ней многих в мире вполне устроит. Но не устроит Суареса. Он как лидер политической реформы смотрит на ее результат не только из настоящего, но уже словно бы из будущего. Единственный в своем роде шанс превратить собственную страну из архаичной корпоративной диктатуры в парламентскую демократию выпал ему, и судя по тому, как он использует этот шанс, он останется в национальной памяти навсегда.
Суарес действует как перфекционист, он следует императиву качества и подлинности продукта, который призван произвести. За несколько месяцев подготовки к реформе он понимает, что нельзя построить новую политическую систему вокруг старой партии, привыкшей управлять в одиночку. Так попытался сделать в Португалии Марселу Каэтану, тоже прогрессивный премьер-реформатор, наследник старого диктатора, и провалился. Суарес жаждет подлинности и честности и, разумеется, ортодоксальными однопартийцами зачислен в предатели своей политической альма-матер, которой всем обязан. А кто предал родную партию, предаст и родину. Именно это, по мнению критиков, и происходит через неделю с небольшим.
В тот же символический день победы Франко в гражданской войне Верховный суд должен высказаться о легализации компартии, но судьи отказываются прикрыть Суареса и возвращают вопрос в правительство. Оно перенаправляет заявку компартии в офис генерального прокурора и получает ответ, что в полученных уставных и финансовых документах нарушений действующих законов не обнаружено. Это важное правовое прикрытие для решения, которое предстоит принять правительству и его главе.
В Великую субботу, 9 апреля, когда большинство офицеров и чиновников на пасхальных каникулах, правительство объявляет о легализации Коммунистической партии Испании, опираясь на заключение генеральной прокуратуры. Министерство внутренних дел вносит компартию в список политических объединений, допущенных к выборам. Самая несистемная из оппозиционных партий становится частью рождающейся политической системы.
Легализация компартии застает врасплох не только армию и граждан, но и весь государственный аппарат, включая большинство министров правительства. Из 19 членов кабинета заранее о ней твердо знают только пятеро. И, разумеется, король Хуан Карлос. Не только генералов, но и Каррильо на всякий случай нет в Мадриде. Его под личное поручительство Суареса выпустили во Францию, там он живет у издателя Хосе Марии Армеро, в чьем мадридском доме произошла его встреча с Суаресом. Армеро по просьбе Суареса сообщает Каррильо новость за пять часов до ее официальной публикации и требует сохранить известие в тайне.
Суаресу важно, чтобы первое заявление легализованного Каррильо не звучало злорадно или мстительно. Суарес просит об этом Каррильо, и генсек не подводит. Каррильо, пока что из Франции, поздравляет товарищей с легализацией. Он говорит, что не воспринимает Суареса как друга коммунистов, напротив, считает его антикоммунистом, но достаточно умным, чтобы понять, что борьба идей происходит не при помощи репрессий, а на свободных выборах. Коммунисты отмечают свою легализацию в Испании в ту же ночь, что католики Пасху 1977 г. Каррильо просит товарищей праздновать скромно, без агрессии и реваншизма, и те в большинстве своем исполняют просьбу лидера.
До конца пасхальных праздников и начала рабочей недели остается пять дней. Все три военных министра на вопросы журналистов отвечают, что узнали о легализации компартии из новостей. Это вопиющий знак недоверия главы правительства вооруженным силам, хотя вице-премьер по военным делам генерал Гутьеррес Мельядо уверяет, что поговорил с каждым из военных министров накануне.
С этого дня консервативный сектор испанской армии, а это большинство ее высшего командного состава, считает Суареса бесчестным обманщиком, а Мельядо соучастником, продавшим офицерскую честь за должность в правительстве. Командующий танковой дивизией Брунете героический генерал Миланс дель Боск, к чьим словам прислушивается армия, заявляет, что Суарес нарушил свое честное слово, а страной не должен руководить человек без чести.
Министр флота адмирал Пита да Вейга сразу же подает в отставку, и Суарес с трудом находит ему замену: ни один адмирал не хочет входить в «это правительство». Суарес даже думает сам занять вакантный пост, совмещая должности премьер-министра и министра флота, но тогда разрыв с вооруженными силами станет слишком наглядным. Министр армии тоже хочет уйти, но его убеждают остаться старшие по званию товарищи и политические тяжеловесы. Еще нескольких гражданских министров приходится уговаривать. В воинские части, прежде всего в дивизию Брунете, на случай попытки военного путча почти не подвозят бензина. Если техника покинет казармы, далеко она не уедет.
Король в качестве главнокомандующего лично обзванивает и успокаивает раздраженных генералов. Он считает, что легализация коммунистов на Пасху, когда большинства генералов нет на рабочих местах, — ошибка, надо было сделать это более открыто, в контакте с военными, чтобы у них не осталось ощущения нечестной игры политиков с армией. Но он тоже за легализацию, и сделанного не воротишь.
Король понимает, что нельзя перейти от однопартийной диктатуры к парламентской монархии, не вызвав недовольства ортодоксальных сторонников автократии, и, не всегда себе в этом признаваясь, считает Суареса обреченным на то, чтобы обратить на себя все это недовольство и в нужный момент уйти. Хуану Карлосу помогает его секретарь и бывший учитель генерал Армада: он против легализации коммунистов, но за короля. Армада считает себя опорой трона и главным защитником своего бывшего ученика в любой ситуации — его, как писал римский поэт Гораций о Меценате, praesidium et dulce decus, надежным союзником, близостью с которым наслаждаешься и гордишься.
Наконец Суарес находит замену министру флота. Это отставной адмирал Паскуаль Пери, герой гражданской войны, который в 1936 г. одним из первых встал на сторону Франко и помог быстрой победе националистов на Канарских островах. Пери всего два года назад вышел в отставку по собственному желанию и пользуется в войсках большим авторитетом.
Суарес вновь встречается с теми генералами, которых осенью на конфиденциальной встрече убедил, что политическая реформа затронет оболочку, а не суть построенной при Франко государственности. Теперь он пытается объяснить им решение о легализации компартии. Суарес даже дает послушать фрагменты магнитофонной записи их осеннего разговора, который, оказывается, записывал и из которого, по его мнению, должно быть ясно, что речь шла о невозможности легализовать коммунистов в их тогдашнем виде. Он говорил им, что с тех пор коммунисты изменили устав и программу и соответствие их документов закону подтвердила генеральная прокуратура. Для генералов все это казуистика, и, в отличие от осенней встречи, на этот раз убедить военных Суаресу не удается.
Суаресу еще везет, что силовики не знают о его тайных, через посредников, контактах с представителями вооруженной баскской партии ЭТА. Его цель — обсудить условия умиротворения ЭТА или хотя бы перемирия на время первых выборов. В начале весны переговоры приводят к очередной частичной, а в мае практически к полной амнистии ее членов. Это подтолкнет боевиков к выводу, что насилие эффективно, и создаст Суаресу долгосрочную проблему, но сейчас ему важно, чтобы люди, в том числе в провинциях басков, не боялись идти голосовать, новости о терактах не затмили выборов и первые демократические выборы не оказались связанными в сознании граждан с хаосом, насилием и потерей властями контроля над ситуацией.
12 апреля в Мадриде собирается высший корпоративный орган армии — Совет вооруженных сил. Присутствуют военные министры, начальники штабов, все генерал-капитаны — главы военных провинций, на которые поделена страна. По испанской традиции генерал-капитаны командуют автономными региональными армиями, а в чрезвычайных обстоятельствах становятся высшей властью в своем регионе.
Большинство собравшихся чувствуют себя оскорбленными, а армию униженной: премьер-министр нарушил слово, данное представителям вооруженных сил. Пусть это слово не было юридически обязывающим и сопровождалось оговорками, для прямолинейных военных это мелочи. Произошло то, чего боялся и о чем предупреждал бывший курсант, а теперь король Хуан Карлос: у военных сложилось впечатление, что политики сговариваются за их спиной. А раз так, военные тоже могут сговариваться за спиной у политиков — делают вывод некоторые офицеры. Собравшиеся составляют решительное заявление, но пока не публикуют его.
Незадолго до этого лидер коммунистов Каррильо вылетает из Франции в Мадрид, хотя Суарес просит отложить триумфальное возвращение. После приземления самолета представитель правительства сообщает Каррильо, что в Мадриде на него готовится покушение на выходе из аэропорта, и прямо на полосе предлагает пересесть на рейс до более безопасной Барселоны. Каррильо отказывается. Тогда полицейским микроавтобусом прямо с летного поля его увозят в город в обход терминала и собравшейся там толпы журналистов и встречающих.
14 апреля, в годовщину провозглашения испанской республики, ЦК Компартии Испании собирает первый за 40 лет легальный пленум в Мадриде. В тот же день опубликовано особое мнение армии. После публичного заявления другое, более жесткое по тону, направлено лично королю, однако его текст моментально становится известен и расходится в правой прессе и в листовках по казармам. Совет вооруженных сил обрушивает гнев на Суареса и генерала Мельядо и в жесткой версии просит короля от них откреститься, а лучше избавиться.
В обеих версиях текста присутствуют три пункта: несогласие с легализацией компартии, принятие армией свершившегося факта легализации ради высших национальных интересов и готовность защищать любыми средствами целостность страны, честь национального флага и престиж вооруженных сил. Это значит: армию не удалось убедить, что легализация необходима. Пока она ничего не предпринимает и наблюдает за поведением оппозиции, но готова начать действовать, если это поведение ей покажется разрушительным.
Каррильо торопится показать, что выполняет свою часть сделки с Суаресом. Коммунистический пленум после яростных споров, но почти единодушно принимает заявление о том, что партия признает заново учрежденную испанскую монархию, монархический государственный флаг и территориальную целостность Испании. Перед изумленными журналистами члены ЦК КПИ вешают рядом с небольшим красным флагом огромный красно-желтый монархический флаг Испании. Этот флаг Франко поднял в 1936 г., против него коммунисты сражались в гражданскую войну, но теперь они признают национальным флагом его, а не республиканский сиренево-желто-красный триколор.
Участники пленума признают главой государства короля Хуана Карлоса, посаженного на престол по воле Франко. Наконец, коммунисты, которые в давние времена республики готовы были в изгнании и в подполье обсуждать самостоятельность Каталонии и Страны Басков или туманную Иберийскую федерацию с участием всех народов полуострова, включая Португалию, теперь признают единую Испанию в нынешних границах, хотя и не отказываются от идеи региональных и культурных автономий. Испанские коммунисты теперь не безродные интернационалисты, пляшущие под иностранную дудку, а патриоты родины и даже подданные короля.
Так главная оппозиционная партия соглашается с тем, что у нее с властью есть общие ценности — не только общечеловеческие, клясться в верности которым легко, а вполне национальные: государственные символы и строй, суверенитет и территориальная целостность. Без этого минимального общего набора невозможно заниматься политикой — той самой конкуренцией идей на выборах, о стремлении Суареса к которой говорил Каррильо, — можно только вести страну к очередному гражданскому конфликту. Два полюса давней гражданской войны сближаются, уступив друг другу: Суарес движется к системе, похожей на уничтоженную диктатурой республику. Но эта республика будет существовать в новой, монархической оболочке, созданной представителями действующего режима, и руководят восстановлением республики наследники тех, кто ее уничтожил.
Читать бесплатно другие книги:
