Тринадцатая Мара Мелан Вероника
Ну да, злилась я расстроенно, стоило ли ждать, что скала станет ватой? Попросила у Голиафа с косой грибного дождя… Не по адресу, в общем, и безрезультатно.
Я думала, что не услышу голос Инквизитора до самой Рощи, но спустя час монотонной езды и тишины в салоне он все-таки заговорил:
– Как Мэйсон мог туда попасть? В этот дом.
Я очнулась от своей ватной апатичной дремы, пошевелилась, поерзала и спросила:
– Как мы?
– Если туда не доехать, не долететь…
– Пешком, вероятно.
– Ты сама говорила, что Роща путает восприятие, что в ней можно блуждать месяцами.
Ум Сидда никогда не спал, он всегда анализировал и сопоставлял. Мне казалось, что у сидящего рядом человека внутри стоит железная машина со множеством кнопок и микросхем и она бесконечно что-то вычисляет.
Мои думы теперь тоже свернули к поиску ответа на этот вопрос. Действительно, не доехать, не долететь.
– Разве что… с изнанки… – неохотно предположила я, соображая, что эта версия укрепит подозрения Сидда относительно третьего лица, замешанного в этом деле.
– Вы… все умеете пользоваться изнанкой?
Эти «вы все» представились мне в восприятии соседа призрачными идолами, светящимися в ночи и источающими запах нечистот.
– Нет, – я все же задумалась, – не все, но я умею…
И вдруг мне в голову стремительно пришла очень странная мысль, гениальная или же сумасшедшая идея.
– Я могла бы…
«Я могла бы перенести нас в этот дом с изнанки. Могла бы попытаться. Если бы Сидд запитал меня на полную мощь, есть вероятность, что у меня вышло бы. А еще… Слабый с оборотной стороны Инквизитор – легчайшая для меня мишень, – почему я не подумала об этом раньше? Если я смогу с помощью его же энергии удержать себя на изнанке, не выныривая, я смогу отобрать чужую мощь, обесточить его самого. А после прыгнуть к Мэйсону, забрать Кьяру…»
Не знаю, написано ли воодушевление было на моем лице или же Инквизитор имел возможность напрямую читать мои мысли, но он вдруг произнес очень тяжело:
– Вот теперь ты меня впечатлила. Очень предсказуемо.
Каким-то невероятным образом он учуял мои помыслы, включая последнюю, еще несформированную мысль о том, что я, возможно, смогу его с изнанки убить. Даже если мне пришлось бы для этого принять помощь темной воронки…
– Послушай…, – суетно, спешно попыталась я оправдаться.
– Я с самого начала знал, с кем имею дело, маленькая мара.
«Маленькая тварь» – я помнила это словосочетание.
«Да нет же! – хотела заорать я. – Я могла бы просто перенести нас к Роще, чем сэкономила бы нам несколько часов пути»
Но выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Мои настоящие намерения он прочел так же ясно, как тогда – желание метнуть ему в спину вилку, и рявкнул:
– Спать!
Меня отрубило так быстро, будто ударили булыжником по затылку. Вылетая в астрал, я успела почувствовать, как в неудобной позе скрючивается на сидении мое тело.
А после темнота.
Сидд
Наверное, он не верил ей до того самого момента, пока не шагнул, оставив машину в «кармане» у обочины, в чащу. Не верил маленькой маре, но теперь ощущал и сам, что Топь была гиблым местом. Она была напичкана чем-то средним между заклятиями и проклятиями. Если первое, сродни алгоритму, работало как сотканная в невидимом мире безучастная программа, то второе всегда было замешано на личной неприязни, даже ненависти. Судя по тому, что чувствовал Аркейн, древний колдун мар ненавидел люто.
Да, пока просто стволы деревьев, опавшие листья под ногами и синеватый сумрак, но там дальше, куда они шагали, бродило нечто воистину неприятное и искало, к кому бы жадно присосаться. Аркейн выставил блок сразу, но и сквозь него долетал сосущий шепоток, навевающий тоску и неприятные мысли. Чаща словно осуждала, выжидала и наблюдала. Что ж, однажды, когда будет посвободнее, Сидд вернется сюда, чтобы нейтрализовать зловещую магию, но если он остановится на этой задаче сейчас, то получит задержку в продвижении не в одну и не в две недели – возможно, в пару месяцев, а это пока непозволительно.
Аркейну «шепот» скреб по затылку, не причиняя особенного вреда, а вот Мариза страдала. Он даже подключился к ней ненадолго, чтобы считать чужие ощущения, и понял, что не мог бы найти лучшего места для её мучений. Топь виделась ей мрачной, она засасывала. Плотная почва казалась маре болотистой, неровной, и земля шаталась, как настил из досок перед водным причалом. А у нее за плечами тяжелый рюкзак.
Он видел также желание Маризы схватиться за его руку, как за спасательный канат, – схватиться за руку врага, лишь бы полегчало, – но мара держала это желание в узде.
Забавно. Если она подвернет здесь ногу, если получит рану, если простудится, он запитает её собой, прикажет ей выздороветь, а после поведет дальше. Идеальный адов круг, сложно придумать лучше.
Одна часть Аркейна желала увидеть воплощение негативного сценария в жизнь, вторая понимала, что жестокость ради жестокости – не его цель. В конце концов, им нужно дойти вместе, мара нужна ему. По крайней мере, пока. Но облегчать её жизнь во время пребывания в чаще он не будет.
Он углублялся в лес пока без направления, просто искал поляну для ночлега. Октябрьские ночи – не лучшее время для ночевок под открытым небом. Холода, темнеет рано. Спустя час нашел такую, мысленно сетуя на то, что света вокруг уже нет, а еще собирать дрова для костра. Можно, конечно, без них, без огня, – бросить манатки, поставить палатку и спать, – но если холодную еду он мог запросто проглотить, то чай желал выпить горячим.
Девчонка выглядела плохо, он заметил это на поляне при свете фонаря. Топь въедалась в её ум черными щупальцами, шерудила изнутри, изматывала. Готовый к очередной словесной перепалке, Сидд понял, что ссоры не будет. Одна искра – и в нем бы вспыхнула привычная злость, но Мариза впервые увиделась ему такой, какой была, – молодой опустошенной девчонкой, у которой надломлены внутренние шестерни. Радоваться бы, – он достиг цели, – но радость не шла. Жрущий изнутри гнев он выпустил еще в тот день, когда заставил её впитать обвинения от родственников погибших, а пусто злословить – не его.
– Остановимся здесь.
«Интересно, у неё есть хотя бы фонарь? Как она вообще готовилась к походу, не имея навыков пребывания в яви без магии?»
Ему не ответили.
Мара просто стояла, смотрела чуть мимо, чего-то ждала. Того, что он временно наполнит ее своей силой для поиска цели?
– Запитывать сегодня не буду, – отрезал Аркейн, – не имеет смысла. Искать направление начнем утром.
И да, он увидел то, на что рассчитывал, – мелькнувшее на её лице разочарование. Подошел близко, пригляделся – его налобный фонарь слепил мару, она щурилась.
– Думала, получишь еще одну попытку победить меня через изнанку? Так вот знай: я поставил там «обратку». Любое твое действие обернется против тебя самой с десятикратным усилением. Усекла?
Она почему-то болезненно моргнула. И нет, в ней не ощущалось желания дерзить, язвить. Сейчас она напоминала ему мятый конфетный фантик – бесполезный и ненужный без самой конфеты.
Сидд думал, она промолчит, но Мариза чуть приподняла левую руку, обмотанную бинтами:
– Я хотела спросить, можно ли будет, когда запитаешь, … подлечить ладонь?
И опять взгляд в сторону. Ни на что не рассчитывающий, как у раба, которого пинали слишком долго.
Да, он видел: всю дорогу она держала эту руку чуть согнутой, как культю, как обрубок, мешающий жить, являющийся дополнительной причиной страданий.
Аркейн не знал, позволит ли. Он хотел, чтобы она страдала, но смотреть на неё такую не дарило ему приятных чувств. Ничего не ответив, он отвел луч фонаря от её лица, отправился собирать дрова – с её рукой они разберутся утром.
Оказалось, в её рюкзаке присутствуют палатка, свернутый мат-подстилка, спальный мешок, походная подушка. Кажется, она сложила туда все, что посоветовал ей слишком рьяный продавец из отдела спорттоваров. Но вот собрать все этой одной рукой у неё выходило плохо.
Мара молчала, даже не смотрела в его сторону, когда трижды пыталась установить неподдающийся каркас, когда использовала зубы вместо второй руки, когда не могла затянуть узел, открыть клапан надува в подушке.
Затрещал костер. Аркейн наблюдал за неуклюжими попытками Маризы справиться с обычными для двурукого человека вещами. Заметил момент, когда она достала со дна банку с готовой кашей, видимо, поняла, что не взяла «открывашку», спросить у него не решилась, вернула банку обратно. К костру она не подсела, опираясь на локоть, заползла в свой криво поставленный одноместный домик, пошуршала, затихла.
Что ж, не ныла, чай не просила, на жизнь не жаловалась – уже медаль номер раз. Правда, ей, чтобы заслужить хоть толику его уважения, если такое вообще возможно, придется этих медалек навесить себе на грудь пару тысяч. Бесполезная, в общем, задача.
Наверное, он был не прав, думал Сидд позже, подбрасывая сучья в костер. Человек не должен быть мудаком по отношению к ближнему, вот только сложно им не быть, когда идешь бок о бок с тем, кто лишил тебя чего-то очень ценного. Пусть даже ненамеренно – суть уже не меняется. Если бы мара научилась управлять своей силой, если бы потратила на это время и энергию, Лира сейчас была бы жива. И не было бы ни этой чащи, ни странного шепотка в затылке, ни его извечного теперь желания кого-нибудь придушить. Боль, если она в тебе поселилась, будет всегда желать боли кому-то еще.
Аркейн раздваивался. Ему запомнился сегодняшний взгляд Маризы – взгляд человека, который не хотел бы, чтобы другие видели его искореженное нутро. Такими люди возвращаются с войны. Такого взгляда не должно быть у того, кому двадцать два. Хотя мары живут долго, иногда очень долго. Возможно, вернув Кьяру, она сбросит с себя чувство вины, как змея сбрасывает ненужную кожу. Развеселится, забудет о том, что должна страдать, решит: какого черта? Возможно, она станет многократно сильнее, если примет свою темную сторону, – тогда даже Аркейну придется напрячься, чтобы усмирить её. В этом случае, думал Сидд, он убьет её сразу, без раздумий.
А пока просто ночь. Очень стылая, когда мороз уже покусывает за лицо, когда подмерзают в ботинках ноги. Дымная от костра, тихая, безветренная. Огонь казался здесь мертвым островком бесполезного и быстро тающего тепла – слишком много зловещего намотано вокруг, слишком сильно оно желает подобраться.
Когда чай был выпит, а жестяная банка из-под перловки отправилась почивать на углях, Сидд лег спать, предварительно махнув рукой поверх тента, – усиленная защита вещам не повредит.
Мариза
Спальник не грел. Меня мутило. Казалось, земля под палаткой качается, будто под ней ходят гигантские волны, и ты все ждешь, когда же проломятся гнилые доски помоста. Когда это случится, наружу выльется пахнущая водорослями жижа, протянутся в твоем направлении покрытые синими венами руки. Когти коснутся твоего горла, когти утянут в смерть…
Мысли о Кьяре не помогали, их глушила тьма; я старалась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Страхи лезли внутрь моей черепной коробки из ниоткуда, они заставляли бояться иррационального – теней снаружи, существ со звериными клыкастыми мордами. Топь виделась мне гигантским безграничным болотом, пластом плавучей почвы, где меж чахлыми стволами перемещается «оно» – я даже не могла сказать, что именно.
Сидд выглядел единственным светлым пятном. Если бы не он, я бы попросту не смогла шагать вглубь леса, мне банально не хватило бы стойкости. Но он казался стабильным плотом, неподвластным местной стихии, и, пока я находилась к нему близко, страхи отступали, чуть утихомиривались.
Между нашими палатками, однако, дистанция оказалась слишком большой, и я в панике воображала, что в следующий раз прижму свою прямо к его. Плевать на колкие фразы и презрение, лишь бы чувствовать кого-то живого через тонкую ткань.
Тик-так. Озноб, боль в руке, уснуть не удавалось. Отключив мою силу, Инквизитор оставил в норме мою чувствительность мары, и Топь вовсю пользовалась этим, наслаждалась, совала мне в мозг тонкие отравленные жгуты, пытала ненавистью и хохотом.
Я ворочалась, сколько могла, жмурилась, куталась в спальник, но холод шел не снаружи – он расплывался изнутри: на меня действовало нечто извне.
А чуть позже мне вдруг привиделось, что на поляну наползает туман. Плотный, как молоко, синий, нехороший, что он уже близко…
Я выбралась наружу и сидела у костра, пока не увидела, как туман приближается на самом деле. Нечто волочащееся по земле, молочно-фиолетовая жижа, не туман даже, но облачная муть. И тогда, уже неспособная адекватно мыслить, я сделала первое, что пришло на ум, – бросилась в палатку Сидда.
У него было тепло, а меня трясло. Я ворвалась через тамбур в «спальню», свернулась в углу – благо, его «домик» был шире, выше, он вмещал двоих. Более всего я страшилась сейчас, что Инквизитор прикажет мне убираться. Если он это сделает, если скажет так, что воздух-стрела пройдет через мои внутренности как тогда, когда я воткнула в себя вилку, мое тело разорвется на части, потому что ноги пойдут наружу, а руки будут держаться за чужой спальник.
– Пошла прочь, – раздался сонный голос, хриплый, прохладный даже спросонья.
И я зашептала:
– Пожалуйста, там снаружи что-то… Я боюсь. Просто… не прогоняй. Хотя бы… недолго.
Ужасно было слушать стук собственного сердца и тишину. Наверное, я выглядела, как кобра, приползшая туда, где ей не рады. Но даже кобре в момент отчаяния нужно тепло.
Секунда, две, три. Лишь бы не выперли наружу, я не смогу, я там не выживу.
Я лежала, накрыв голову руками, долго, очень долго, а после услышала, как выровнялось мужское дыхание. В чужой палатке стало мирно: Сидд, вероятно, не слишком сильно потревоженный моим присутствием, засыпал.
Я же, ощущая себя плешивой хромой кошкой, забившейся под чужую крышу, отогревалась. Здесь не терзал холод, сюда почти не проникал «шепот», здесь успокоилась ладонь. Наверное, Инквизитор поставил на свои вещи щит от морока – Топь его места не касалась.
Пусть в ногах, пусть на самом уголке чужого коврика – я не роптала. Без подушки, без одеяла. Лишь бы не наружу, лишь бы хоть несколько часов отдыха.
Глава 10
Сидд
Комната во сне была залита дневным светом, слишком ярким, отчего предметы и лица казались размытыми. Они пили чай – Лира, Тимми и Сидд, явившийся после полудня. На брате отглаженная рубашка, Лира завила длинные волосы. Впервые на его памяти. Завила какой-то плойкой, и слишком частые и мелкие кудри-волны делали ее естественную красоту странно искусственной, журнальной. На покрытом белой скатертью столе фарфоровый сервиз, пахучий чай, яблочный пирог.
– Ну как? – раздался звонкий девичий голос.
– Что «как»? – не понял Аркейн: он обдумывал то, что надлежало обсудить с братом.
– Как тебе пирог?
– Нормальный.
Если честно, он не распробовал вкус, не запомнил его.
В светлых глазах Лиры мелькнула обида – тень детской досады, которая не длится долго, и еще отголосок взрослой печали.
– Ну ты и дурак, – покачал головой Тимми, когда стройная девчонка в сарафане в горошек ушла на кухню.
– Я… не сказал ничего… такого. – Сидд не понимал, почему должен оправдываться.
– Вот именно. А она с утра его пекла, рецепт из журнала вырезала, за продуктами бегала… Первая попытка вышла неудачной, тот… «яблочный десерт» она выбросила в мусорку. А этим гордилась.
– Ладно, я схожу… скажу ей, что тесто сладкое, яблоки пропеченные.
Он не умел хвалить еду, вообще не придавал ей тогда значения.
Сидд поднялся, собрался толкнуть запертую кухонную дверь, за которой, как ему казалось, слышатся рыдания.
– Ты что, правда забыл?
Пришлось остановиться.
– Забыл о чем?
– У нее вообще-то сегодня день рождения…
«Извини, – собирался он сказать на кухне. – Прости меня, дурака. Я без подарка, и я забыл, но я исправлюсь. Мы обязательно устроим тебе еще один праздничный день: сходим в кино, на карусели, купим леденцов…»
Он действительно сожалел и хотел извиниться.
Так и проснулся с этим чувством, открыл глаза, уперся взглядом в низкий потолок палатки, понял, где находится, а еще то, что никогда уже перед ней не извинится, не купит леденцов, не сводит её в парк. Лиры больше нет в этом мире, в этой жизни. Он озверел практически сразу, он испытал почти такой же прилив бессилия и гнева, как в тот день, когда узнал о трагедии.
Долго не шел наружу, лежал, дышал, пытался успокоиться.
А после услышал причитания мары, покинувшей место ночлега до его пробуждения.
– Нет, нет, только не это…
Она не то стонала, не то роптала – не остывший еще от злости Аркейн резко скинул с себя походное одеяло и принялся обуваться.
Все вокруг было покрыто синеватым пеплом – странным, местами серо-фиолетовым, тлеющим на концах крохотных частиц, которые успели разложить все, что покрыли собой: прелую листву на земле, место костровища, палатку Маризы – точнее, то, что от нее и рюкзака осталось. Плотная ткань истлела за ночь, а вместе с ней в труху превратилось содержимое вместительной сумки – пакеты, походный термос, кружка, одежда. Ошалевшая мара водила рукой по тому, что накануне было ее вещами, и они рассыпались в труху. Чужеродная магия сделала их пеплом.
– Это все туман, – слышался прерывающийся голос, – я знала, я чувствовала…
Аркейн присмотрелся к воздуху внутренним взглядом, попытался определить тип заклятья – причитания мешали ему сосредоточиться.
– Я ведь не зря ушла, я почувствовала его еще до того, как он пришел…
– Умолкни.
Ему нужно было понять, что породило приход фиолетовой дряни. Кто. И разовый ли это приход.
– Умолкни? – она с возмущением смотрела туда, где целыми и невредимыми остались его собственные вещи, предусмотрительно укрытые с вечера невидимой сеткой. – Почему ты не поставил щит и на мои вещи тоже? Тебе было сложно?
Сидд поморщился, как от зубной боли, ему нужно было определить направление невидимого потока.
– Каждый смотрит за своими вещами сам.
– Я бы и смотрела! Если бы у меня были силы, но ты обесточил…
Наверное, ей было плохо. Плохо спать в чужих ногах без подушки и одеяла, плохо просыпаться, зная, что впереди ждет день мучений. Он видел по лицу Маризы, что продолжение похода она воспринимает с таким же воодушевлением, с каким бы восприняла появление на пороге маньяка с набором ножей. Маньяка, привязавшего её к операционному столу и собиравшегося ставить на ней опыты. Потеря вещей стала для неё ударом, однако Аркейн, пребывающий в дурном настроении после пробуждения, не был готов утешать.
– А если бы я… осталась снаружи, – она смотрела на него с осуждением, которое смешалось для него с обидой, застывшей в глазах Лиры из сна. Но та имела право на обиду, а эта нет. – Что случилось бы со мной? Ведь я твой «компас» …
«Ты должен был обо мне позаботиться!»
Но он не должен был. Ей – ничего.
– Ты осталась бы цела, – попробовал все же объяснить. – Это заклинание – иллюзия.
– Иллюзия?! – мара взвизгнула, и взгляд ее стал тяжелее тонн на двадцать. – Мои вещи теперь иллюзия! Одеяло, палатка, вода, еда, рюкзак!
– Это заклятие – деморализатор. Оно разъедает неживую плоть, но живую не трогает. Хорошо, что на тебе хотя бы осталась одежда.
Впору было рассмеяться собственной злой шутке, но Сидд даже не улыбнулся.
– Ты мог бы… – шипела она кошкой, – мог бы укрыть все моё, как свое. Мог помочь!
– Скажи спасибо, что я не выпнул тебя вчера из палатки. Хотя мог бы.
«И должен был». Просто на мгновение ощутил зашедший под тент вместе с ней животный страх и понял, что сил на споры уйдет больше, чем на их отсутствие.
Что ему было по-настоящему нужно, так это тишина. Минут пять-десять. Он должен отсканировать пространство, прощупать его на предмет опасностей, проанализировать текущую ситуация. Но эта дура-девка ему мешала. От неё фонило яростью, а ведь ярость – это его право и его привилегия. А не её, пусть даже лишившейся шмоток. Маленькая мара забывалась, Аркейн медленно наливался гневом.
Споры нужно было прекращать делом, им пора идти. Анализировать местность и ситуацию он сможет по ходу движения, сейчас важно определить направление.
Сидд сомкнул пальцы на запястье девчонки и поддал ей мощи, как электричества, – Мариза резко втянула воздух и тут же – он даже не успел среагировать – перенаправила энергетический поток на свою раненую руку, принялась унимать боль.
– Я запитал тебя не для этого, – процедил он, взбешенный её наглостью, и понял, что его невидимый фитиль близок к тому, чтобы по-настоящему загореться. А там рванет бомба. Если бы она по-человечески объяснила, как вчера, если бы спросила его разрешения, он бы позволил. Но когда вот так дерзко, без спросу и под носом твои силы разворачивают себе на благо – мол, тебе же не жалко, ты мне все равно должен за испорченные вещи… Вот за это чуть не хрустнуло от его хватки её тонкое запястье.
– Ай! Я же просто хотела…
– Давно не билась башкой о дерево?
Она знала его этот тон. Очень ровный, зловещий тон, означающий, что еще секунда, и она потеряет волю. Она станет тряпичным манекеном, которым начнет колотить собственным лбом о кору.
– Ищи своего мудака, – приказал Сидд холодно и зло, – делай это быстро и точно.
Её глаза из-за ярости казались темнее обычного.
– Не дави так сильно, – прошипела она, прежде чем мысленно провалиться на изнанку. На этот раз Аркейн разумом последовал за ней, чтобы попытаться расшифровать её поисковую формулу и позже, когда появится свободная минута, обучиться самому.
Как выяснилось, их ждало всего девятнадцать километров пути – он сумел считать ощущение расстояния из ее памяти, точно переложить его с чужой виртуальной карты на реальную местность. Девятнадцать километров на юго-восток по лесу, по бездорожью, напрямую через чащу. Если бы он шел один, то преодолел бы эту дистанцию за сутки. Вдвоем они пройдут её за двое, потому что задержки, остановки, потому что бубнеж за спиной.
Сегодня Мара ругалась, шипела и проклинала все подряд: корни, колдунов, дрянной запах и «сучий туман», – но больше всего, Аркейн это прекрасно чувствовал, она проклинала его за «не помощь». И чем явственнее он это чувствовал, тем меньше желал помогать. Да, мог бы частично заблокировать донимающие её иллюзии, да, мог бы утешить фразой, что еды в его сумке хватит на двоих, мог бы… мог бы сделать хоть что-то. Но не делал.
Куда сильнее его интересовало и напрягало другое: он почувствовал наконец центр Топи. Шагая, он все-таки сумел проникнуть в разум болот, рассмотреть их расстояния, прочувствовать гниль. У всех заклятий, расползавшихся в различных направлениях, было одно и то же сотворяющее их ядро. Некий основной «ресурс». То, что время от времени то сильнее, то слабее накрывало мару, имело иллюзорную природу, а вот центральный Морок, если столкнуться с ним нос к носу, мог физически нанести ощутимый вред. Он был «боевым». И он чуял путников.
Измерить боевой потенциал издалека Аркейн не мог, но что-то подсказывало ему, что Морок лучше обойти, не привлекать его внимание излишними звуками, магическими пассами и излучаемыми эмоциями. Если сделать все тихо и избежать прямого столкновения, то будет больше шансов добраться до цели невредимыми. Главное – не шуметь.
Он довольно вежливо попросил Маризу молчать, и та какое-то время хранила тишину. Несмотря на неуверенную походку и заплетающиеся ноги, она умудрялась держать заданный им темп, нагоняла его, если спотыкалась, ойкала, шипела, утихала снова.
Они двигались вперед. Ноги цепляли чертовы корни, кусты норовили голыми и острыми ветками попасть в глаза, царапалась даже чахлая трава. Здесь толком не рассветало, сюда не проникали лучи солнца. Сидд радовался: если они смогут продолжать шагать в том же темпе…
Но спустя какое-то время её будто прорвало – сзади послышался жалобный поток слов.
Мара вдруг принялась ему рассказывать несвязанные между собой истории из детства, из прошлого, что-то про Кьяру, которая однажды подарила на праздник флакон духов из пыльцы, ветра и рассветной зари. Про день, когда Маризе исполнилось четырнадцать, про то, что только подруга приготовила торт…
Аркейну вспомнились сон и яблочный пирог Лиры – и шибанула в мозг злость.
– Заткнись, – процедил он, обернувшись, – просто заткнись.
– Но мне проще, когда я говорю… – Она смотрела на него потерянная, измотанная и угнетенная. А еще в ней клокотало раздражение. – Когда я слышу голос – хотя бы свой, – иллюзии не донимают меня так сильно…
– Умолкни сама. Или я прикажу тебе.
Он развернулся и зашагал дальше, спиной ощущая прожигающий, полный ненависти взгляд.
Мариза
У человека должно быть что-то, за что он может держаться. Некая спасительная мысль, греющая, как свет в конце тоннеля. Топь отбирала их у меня, как поганый старший брат красивые игрушки у слабой сестренки. И все ногами, все в пыль.
У меня была палатка, в которую я могла бы забраться вечером. Но палатки больше не было. Было одеяло, способное хоть немного согреть, но оно истлело. У меня был запас воды, способный утолить жажду, но туман испортил бутылку. Он лишил меня еды, фонаря, сменной одежды, минимальных средств гигиены – всего. И тот, кто шагал впереди, мог помешать этому. Предусмотреть, совершить лишний взмах рукой, поставить защиту на все, а не только на «своё», но не захотел сделать этого. Он мог избавить меня от страданий, окутав блокирующей дымкой, он мог просто позволить мне говорить. Но не позволил.
И цепляться мне было не за что.
Топь издевалась надо мной, выскребая из души и сердца все хоть сколько-то ценное, дорогое, она тушила любой намек на светлые размышления, она совала мне в мозг черные жгуты.
Тому, кто шагал впереди, иллюзии нипочем, мне же каждый шаг казался борьбой за жизнь. И я никогда еще не ощущала себя столь отчаявшейся, злой, сместившейся на самый край.
Звуки шагов, мертвые листья под ногами; Топь шаталась и плыла. Хаотично перемещались стволы; что-то далекое и зловещее звало меня к себе.
Мне нужна была помощь – хоть какая, любая. Подошла бы и минимальная. Но Инквизитор был так же глух к моим мольбам, как замшелый камень, и я впервые подумала о том, что разрубила бы его пополам. Сидда. Имей я силу, я бы ударила ей по нему. Потому что теперь не могла нормально дышать, потому что устала бороться, потому что поняла, что срываюсь. Куда?
Кажется, мы шли еще пару часов – бесконечная тропа ада.
– Я хочу пить…
Он протянул мне воду, но на пожелание привала покачал головой. На просьбу о еде сообщил: «Позже».
Меня же все сильнее душило бессилие. Оно забило мне ноздри, глаза и ум, оно залепило меня сверху глиной, оно замуровало меня. И все сильнее хотелось этот кокон разбить.
– Возьми… меня… за руку.
Он молчал.
– Пожалуйста.
– Я не буду этого делать.
– Мне так будет легче идти.
– Зато мне будет тяжелее.
– Почему?
– Почему? – он смотрел на меня, и в глазах его стояла каменная кладка отторжения. – Потому что я не хочу держать за руку человека, повинного в смерти близкого мне человека. Хочешь поговорить об этом?
В последней фразе опять прозвучала угроза. Угроза приказов, пропитанного ядом гнева и тень моих новых страданий. И я вдруг поняла: хватит.
Глава 11
Сидд
Она просто произнесла: «Хватит», – и он застыл, развернулся, увидел то, что увидеть не рассчитывал: Мара изменилась. Почернела не только радужка её глаз, но и белки. Загорелась на темной руке руна, вокруг тела завращалась воронка.
«Она склоняется на темную сторону».
Он предполагал, что подобное может произойти, не ожидал только, что почувствует вдруг, какую мощь маленькая мара сможет заиметь, если совершит прыжок в темный колодец. И нет, он не собирался молить её остановиться и не совершать непоправимого, вместо этого Аркейн принялся максимально концентрировать собственные силы. Начал светиться; завибрировал вокруг воздух.
«Если она ударит, – думал он без эмоций, – ударит в полную силу, а я в ответ, мы сотрем половину Топи с лица земли».
Перед ним больше не стояла прежняя сломленная девчонка, сейчас он видел перед собой воплощение древней ведьмы – ведьмы, способной стать самой смертоносной из всех существующих. Кто из них сильнее? Он не мог предположить. Лишь знал, что никогда еще не собирался бить так сильно, фатально. Если Мариза примет темную сторону, если только сделает последний шаг, ему придется её убить, потому что из черноты обратного хода нет.
Он сжал кулаки – загудела в мышцах кровь, загудела под ногами земля.
Мариза
«Давай, это просто…» – все мои товарки, когда-либо жившие и ныне почившие, теперь вращались вокруг меня невидимыми телами. Они хохотали, они веселились – им нипочем какой-то Инквизитор и какая-то Топь. Если все вместе, если все разом… Я никогда в жизни не придвигалась так близко к краю черного колодца, но теперь стояла на его кромке, ощущая, что одна секунда отделяет меня от прыжка вниз.
И будет праздник, будет кровавый пир, будет безудержная ярость, замешанная на черном веселье, полетят в стороны кости.
«Нам не нужен свет, … мы сильнее…» – я отчетливо слышала их голоса. Передо мной застывало то одно искривленное гневным смехом лицо, то другое.
«Мы уничтожим его».
Если я сольюсь с ними воедино, я не просто разобью чертов кокон беспомощности – я уничтожу это место. Мне наконец станет все равно: я избавлюсь от любви к людям и Кьяре, мне станет на неё наплевать. Никаких привязанностей, обнаженная, сверкающая телом нефтяной змеи, свобода. Изнанка станет моим домом, я начну рисовать «отсосы» на телах посетителей кафе…
«Он разлетится на части. Мы ударим…»
Инквизитор светился странным и страшным белесым светом. Сейчас он был силен как никогда, и мне нестерпимо сильно хотелось его уничтожить.
«Сдохни, тварь, сдохни…»
Один шаг, один.
Я заорала страшно, вырываясь на свободу. И шагнула.
Сидд
После крика, который исторгла из себя Мариза, с деревьев должны были сорваться в полет птицы, но никто не сорвался. Потому что в Топи никто не жил, Топь всех жрала.
Аркейн тяжело дышал, он слышал в ушах собственный пульс.
Мара шагнула в сторону прочь от темного колодца и теперь стояла на коленях. Она упала на них, обняв себя руками. Она хрипела, будто все еще боролась, но черная руна на её руке гасла – он почти не верил в то, что это может случиться. Он был готов бить на поражение. Убить или быть погребенным заживо, если бы мара впитала в себя столько, сколько до неё не мог никто.
И да, она могла, теперь он это знал.
Но не сделала этого. Со щеками, мокрыми от слез, она исторгла из себя еще один истошный, полный отчаяния крик, продравший его до позвоночника, ударила кулаками по земле.
А после он стоял, не шевелясь, чувствуя, как вены внутри дрожат от перенапряжения и наполнившей их магии. Мариза прошла мимо него неуверенно, шатаясь. Остановилась лишь на секунду, стерла грязной ладонью влагу со щек, хрипло произнесла: «Все, я нормальная» – и пошла дальше.
Он против воли в эту секунду навесил ей на грудь еще сто медалек: он не был уверен, что смог бы сделать то, что только что сделала она: отказаться от силы, коснувшейся пальцев, сказать ей «нет», когда напротив враг, когда внутри – одно лишь желание убить. Он бы, наверное, убил, невзирая на цену, которую придется позже заплатить.
– Только я теперь иду впереди… – долетел до ушей Сидда безжизненный голос.
Он не собирался спорить. Он выдыхал.
И целую минуту стоял, не шевелился, неспособный вывести себя из боевого режима.
Мариза
«Мариза, идти впереди небезопасно… Остановись…»
Я почему-то слышала мысли Инквизитора: наверное, сказались остатки выветривающейся силы. И да, она уходила, я отказалась от неё. Не желала становиться равнодушной ко всему светлому на остаток жизни, не такого я себе желала.
Читать бесплатно другие книги:
