Гончие Лилит Старк Кристина
– Ты не тутошняя, так? – спросила Шантель, выпрыгивая из машины.
– Я из Бостона. Прилетела в Эл-Эй на… рабочий корпоратив.
– Иисусе! У вас десять минут, барышни, а потом вы останетесь без такси! – строго предупредила миссис Даллас, высунув в окно шоколадную руку с золотым браслетом.
– С кем ты говоришь, ма? Нас тут уже нет! – Шантель схватила меня под локоть. – Хочешь, помогу тебе собраться?
– Да, идем.
Мне нужен кто-то рядом. Кто-то, кто будет неподалеку, пока я выскажу Лилит все, что вертится в моей гудящей от мыслей голове. Никаких сомнений, что она все еще здесь, в гостинице. Лилит не уедет, пока не выяснит все насчет «пыльцы дьявольского цветка». Она будет ждать свою лучшую гончую с добычей.
– Шантель, тебе приходилось драться? – спросила я, минуя швейцара в белом фраке и входя в холл.
– Случалось, а что? – улыбнулась та.
– У Белоснежки есть злая мачеха, которая держит наготове отравленное яблоко. И сейчас Белоснежке предстоит встретиться с ней.
– Bay. А принц и гномы в твоей сказке тоже будут?
– Принц отказался участвовать в этой низкопробной постановке. А гном у меня только один.
– Кто?
– Ты.
Шантель сверкнула улыбкой и шутливо раскланялась со словами:
– Гном не даст тебя в обиду.
Пока я в спешке бросала в сумку вещи, Шантель заглядывала под кровати и в шкафы в поисках «потеряшек». Потом она вынырнула из-за шторы и с интонациями киношного копа заявила:
– Все чисто.
– Теперь пора к мачехе.
– Подожди. Осталось забрать то, что принадлежит тебе, – заговорщицки проговорила Шантель.
– Я знаю что, – пробормотала я, приглаживая перед зеркалом волосы. Ну и видок. – Мою душу у дьяволицы. И правду. И заодно отвоевать моего принца и мое королевство.
– Вообще-то я имела в виду шампунь и мыло, – рассмеялась Шантель и поскакала в ванную, где сгребла в охапку все бутылочки и высыпала их в мою сумку.
Потом мы прикрыли за собой дверь и, синхронно шагая, пошли по коридору. Впору снимать кино про двух бандиток, которые рыщут по отелю в поисках жертвы. Номер Наоми. Номер Брук. Номер…
– А давай-ка сюда. Алиша? – забарабанила я в дверь.
За ней послышались неторопливые шаги.
– Знаешь, что, Шантель?
– М-м?
– Мне тоже приходилось драться. Несколько раз в жизни. Тогда я этого не хотела. Но сейчас, черт возьми, я не остановлюсь, пока не разукрашу ей лицо…
– Скай? – Распахнув дверь, на пороге встала завернувшаяся в полотенце Алиша. Влажные желтые волосы под полиэтиленовой шапочкой, тапочки с бантиками, бутылка с лосьоном в одной руке, другая перебинтована.
Повязка на ладони. Все, как он сказал. Черт тебя побери, Алиша! Я ведь любила тебя, как сестру.
– Скай, наконец ты здесь! Лилит тебя обыскалась! Как все?.. – Она запнулась, разглядывая Шантель. – А это кто?
– А это мой Гном.
– Гном? – хихикнула Алиша и подняла перебинтованную руку, вяло пошевелив пальцами. Что-то вроде: «И тебе привет».
– Что с рукой, Алиша? – Я без приглашения шагнула в номер, и она попятилась, удивленно моргая.
– Да так… Разбила бокал в баре и порезалась…
– Уж не в том ли самом баре, где ты клеила Бенни Бобтейла?
– Кого?
– Сэма Оушена, черт возьми!
– Возможно, а что? – неуверенно ответила Алиша.
– И уж не для того ли он отвел тебя наверх, чтобы перевязать тебе руку?
– Скай, я понятия не имею, о чем…
– Ты солгала. Ты с ним не спала. Он не ставил тебе синяки на шее. Ты не видела его сестру. Ты лгала мне по указке Лилит, потому что той надо было добраться до него во что бы то ни стало! А это могла сделать только я, так? Оставалось заставить меня поверить, что он чудовище, заслуживающее расплаты!
– Скай, – пискнула Алиша, прижимаясь спиной к стене.
– Я не в том настроении, чтобы вытягивать из тебя слова клещами, Алиша. Сейчас Гном будет держать тебя, а я примусь разукрашивать твое лицо в синий и фиолетовый.
Алиша перевела взгляд с меня на Шантель, втянув голову в угловатые плечи, и мгновенно сдалась:
– Хорошо, хорошо! Я с ним не спала!
Мной завладела ярость, какой я не испытывала никогда прежде. Я налетела на Алишу, молотя по ней сжатыми кулаками и игнорируя ее стоны и вопли… А потом Шантель с неожиданной для ее хрупкого тела силой оттащила меня от осевшей на пол Алиши.
– Тварь! – крикнула я.
– А что мне оставалось, если моя подруга сошла с ума и чуть не связала жизнь с маньяком? – Алиша вскочила, зажимая пальцами разбитый нос. – Мы все решили спасать тебя, как могли! Он тебе не пара, Скай! Он грязный, бессовестный ублюдок! Но ты была, как заколдованная! Лилит позвонила мне утром и сказала, что не стоит сообщать тебе, что моя охота провалилась. Наоборот, следует ввести тебя в заблуждение, чтобы уберечь от него! Все, что угодно, чтобы вытащить тебя из этого омута!
– Он никого не убивал!
– Фотографии. Я их тоже видела.
– Это не его рук дело!
Алиша скривила рот в некрасивой улыбке:
– Это он тебе сказал?
– Да, и я ему верю!
– Ты околдована им, Скай! До сих пор! Даже фотографии тебя не образумили. Даже нож в животе беременной девчонки! Если уж даже это…
– Я слышала эту историю.
Мы с Алишей одновременно повернули голову к Шантель, которая следила за нашей перепалкой с живым интересом.
– Точно, я слышала эту историю. Лет десять назад это было, так? А мне было шестнадцать или около того. Какой-то псих пырнул ножом свою беременную подружку. Музыкант-сатанист, так?
– Он самый! – взвизгнула Алиша.
– Меня не интересует, кто и что слышал, – медленно и отчетливо произнесла я. – Есть правда, и я докопаюсь до нее. Где Лилит?
– В ресторане отеля, – со злостью ответила Алиша, вцепившись в край полотенца на себе. – По крайней мере, мы договорились пообедать там.
– Прощай, Алиша. Как говорится, если не знаешь, кто предал, оглянись, предатель рядом.
Мы с Шантель спустились в ресторан отеля. Стоило мне увидеть начальницу – и мои нервы сбились в клубок. Лилит всегда оказывала на меня сильное воздействие. Она давным-давно надела на меня невидимый стальной ошейник: один конец цепи обернулся вокруг моей шеи, а другой она держала в своей руке. И, судя по тому, какими глазами она посмотрела на меня, как только заметила, Лилит не собиралась спускать меня с поводка. Как бы я ни скулила и ни прыгала.
– Я хочу поговорить с ней, – взглянула я на Шантель. – Наедине.
– Не вопрос, Белоснежка. Только не ешь из ее рук яблоки, – ответила та и двинулась к бару, хлопая ладонями по карманам в поисках денег.
Не дыша, я подошла к столику Лилит и молча села напротив. Лилит фальшиво улыбнулась и жестом предложила мне присесть. Какой маленькой и хрупкой казалась она, сидя за столиком и глядя в фарфоровую чашку. Кто бы мог подумать, что за внешностью благовоспитанной, изысканной леди скрывается такой безжалостный, хитроумный, непредсказуемый человек?
– Судя по выражению твоего лица, мой проект «Сэм Оушен» с треском провалился, – сказала она, мешая золотой ложкой в своей чашке.
– Я не принесла то, что тебе нужно, и больше не буду пытаться, – ответила я, сжав под столом кулаки.
– Что ж, невелика беда. У меня еще наберется два десятка гончих, которым не терпится пуститься по следу этого зверя…
– Оставь его в покое. Есть что-то, что заставит тебя отказаться от него?
Лилит уставилась на меня, не мигая.
– Ничто и никогда, слышишь? Я найду его бывшую девушку – того единственного свидетеля, который из-за Сэма сейчас упрятан в психушку, – и заставлю ее заговорить. И тогда дьявол сядет за решетку. Сядет наверняка до конца своих дней. А проверну я все это на деньги, которые получу за его же семя. Сценарий, достойный гения. Мой магнум-опус. Симфония высшей справедливости! Мне лишь будет не хватать гончей по имени Небо, несущей расплату. Но ничего, мелкие огрехи простительны, когда цель столь велика.
– Что, если это не он? – процедила я сквозь зубы.
– А что, если небо – алое, а земля – плоская? Верь в свои глупости, Скай, ищи собственную правду, пока убийца разгуливает на свободе. Ты всегда была наивна, как ягненок. Потом я набросила на ягненка шкуру волчицы, но он остался тем, кем был рожден, – глупым, наивным парнокопытным, которому не терпится подставить свою шею под нож.
– Я не наивна, – сказала я, с силой сжимая кулаки. – Я просто успела узнать его. Чего не могу сказать о тебе. Я до сих пор понятия не имею, кто ты, Лилит. Иногда мне кажется, что ты любишь меня и хочешь мне помочь. А иногда я не могу отделаться от ощущения, что, стой я на краю обрыва, ты будешь тем, кто непременно толкнет меня в спину. Я не верю, что вы с Алишей разыграли весь ваш грязный спектакль ради спасения моей заблудшей души. Я не верю, что Оушен – чудовище. Но зато я уверена, что СМИ могут быть продажней распоследней шлюхи. Что манипулировать человеческим сознанием так же легко, как обращаться с ножом и вилкой. Что люди, которым верила, как самой себе, порой могут переплюнуть заклятых врагов!
Лилит вытащила из чашки ложку и положила ее на салфетку. Безупречное движение безупречной руки. Когда-то оно заворожило меня, но теперь я знала, что крепкая, точная рука редко создана для ласки, скорее для оружия и кнута.
– Это все? – поморщилась Лилит. – Все, что ты хочешь сказать мне после всего, что я для тебя сделала? Вспомни, кем ты была до того, как я вытащила тебя из той забегаловки. Невзрачный заморыш в фартуке, не видящий света из-за горы грязной посуды. И посмотри на себя нынешнюю. Женщина, имеющая все и могущая все. Но стоило мне забрать у тебя опасную игрушку – и ты вонзила зубы в руку, которая тебя кормила.
– Еще неизвестно, кто из вас более опасен, Лилит. Он или ты.
– О да, я очень опасна, Скай. Так опасна, что не могу пройти мимо заблудшей сиротки. Вытаскиваю ее из грязи и делаю принцессой. Позволяю ей заработать сотни тысяч, делаю независимой и терпеливо выслушиваю от нее всякие бредни. Другое дело люди вроде Оушена, – коварно усмехнулась Лилит. – Которые с удовольствием трахают тебя, а потом, чуть что, бросают прямо в больнице.
Я вцепилась в стол и резко втянула в себя воздух. Лицо загорелось, капля пота скатилась вдоль позвоночника. Значит, ей все известно. Она знает обо всем, что произошло между мной и Боунсом прошлой ночью. Или на мне снова подслушивающее устройство, или Лилит умеет становиться невидимой и летает за мной повсюду, как ангел смерти.
– На мне снова жучок. Так, крестная фея? – прошептала я, разглядывая ее бледное лицо и глаза-угли. – Что тебе известно?
– Только то, что ты меня предала. Сделала все, как надо, а в последний момент встала на его сторону.
– Знаешь что? Я больше не хочу быть частью всего этого. Я ухожу. Прекрати следить за мной, я больше ничем не могу тебе помочь!
– Счастливо оставаться, Скай. Это тебе. – Лилит вынула из своей сумочки чековую книжку и стала быстро выводить угловатые цифры.
– Это еще что?
– Чек на двадцать тысяч за то, что ты присутствовала на последней охоте. Как мы и договаривались. И твоя зарплата за последний месяц.
– Считай, я не работала последний месяц, и двадцать тысяч тоже не возьму. Ноги бы моей там не было…
– Я бы на твоем месте не отказывалась. Возможно, это последние легкие деньги в твоей жизни, – ровно сказала Лилит, подвигая ко мне чеки. – И… чтоб это не стало сюрпризом. Пока ты была в Африке, я перевела с твоего счета на счет Федерального суда пятьдесят тысяч долларов в качестве штрафа за нарушение нашими сотрудниками правил парковки в бизнес-центре. По всем остальным вопросам, если они возникнут, обращайся в бухгалтерию «Мальтезе».
Лилит имела доступ к моему расчетному счету. Это значилось в контракте, который я подписала. Она занималась моими налоговыми декларациями и прочими вещами, в которых я не особо разбиралась. И я не отказывалась от ее помощи, так как большие суммы, приходившие на мой счет, при неправильном оформлении могли привлечь лишнее внимание. Но с сегодняшнего дня я повешу на эту дверь большой железный замок.
– А почему с моего счета?
– Тонкости бухгалтерии, в которые уже нет смысла тебя посвящать. Так что, – Лилит вырвала из чековой книжки еще один листок, – вот компенсация затрат. Еще ты имеешь право работать в компании месяц до момента расторжения договора, но, по-видимому, ты хочешь уволиться незамедлительно?
– Именно так.
– Ясно. Тогда я этим займусь. Отправлю тебе по факсу все документы. Работа в «Мальтезе-медикал» украсит любое резюме, тем более резюме официантки. – Лилит щелкнула пальцами, привлекая внимание официанта. – Еще один американо, пожалуйста!
Я смела со стола чеки и сунула их в сумочку. Так и быть, заберу все, что принадлежит мне, до последнего цента.
– Прощай, Лилит. – Я поднялась и на мгновение задержалась, разглядывая ее сверху. Мне нравилось смотреть на Лилит сверху. Так ей сложней было подчинить меня своей воле.
– Нет-нет, до скорой встречи, Скай, – отозвалась та. – Забавно, но я уверена, что ты еще прибежишь ко мне. Сбежавшие собаки всегда рады вернуться к хозяину.
– Я не собака!
В этот момент в дверях ресторана одна за другой показались две фигуры: Алиша неуверенно замерла на входе, как хомяк, учуявший опасность. А позади нее, возмущенно оглядывая зал, встала высоченная, грозная миссис Даллас. Теперь точно останусь без лобстера…
– Шантель! – позвала я мою новую подружку, которая что-то попивала у барной стойки. Потом помахала рукой ее матери: – Миссис Даллас, мы здесь!
Алиша отступила в сторону, Лилит удивленно уставилась на миссис Даллас и на Шантель, которая спрыгнула с барного стула и, подтянув рваные джинсы, двинулась ко мне.
Между тем темнокожие мама с дочкой в свою очередь успели оглядеть мою бывшую начальницу и мою бывшую подругу. Пожалуй, это была та самая ситуация, когда не нужно представлять друг другу своих знакомых.
Я закинула сумку на плечо и, не оглядываясь, направилась к выходу, где, уперев руки в бока и изучая посетителей ресторана, возвышалась дородная фигура миссис Даллас.
– Шантель! Какой морзянкой мне сейчас выстучать тебе все крепкие выражения, которые вертятся у меня на языке?
– Идем, ма, идем…
И мы ушли из ресторана. Из отеля. Из царства злой королевы. И отправились в подземелье гномов.
Лобстер был хорош. Я ломала клешни большого рака столовыми щипцами, не в силах отделаться от мысли, что кромсаю Лилит. Миссис Даллас устроила настоящее пиршество. Меня всегда поражала способность некоторых женщин в мгновение ока соорудить банкет на всю семью. «Цезарь», ростбиф, запеченный сладкий картофель, овощи, щедро заправленные майонезом, – оказывается, счастье измеряется в калориях. Шантель сидела рядом и размахивала в воздухе вилкой, бурно проявляя свой холерический темперамент. Во главе стола, чинно откинувшись на спинку стула, восседала миссис Даллас. По правую руку от нее сидели ее родители: высохший старичок с лицом, похожим на сморщенную картофелину, не проронивший за все время ужина ни слова, и старушка с белыми, как пух, волосами. Вокруг стола порхала суетливая чернокожая пышка, которую все называли тетя Пэм, и подливала всем домашнего пунша с грушами. Сделав всего глоток, я поняла, что не смогу стоять на ногах после пары стаканов. Напротив же меня грустно дышал в тарелку Джордан – молчаливый упитанный юноша неопределенного возраста, которого миссис Даллас периодически за что-нибудь распекала. А под столом ползал некто по имени Малютка Джей – поздний ребенок миссис Даллас – и то и дело порывался украсть мои тапочки, укусить меня за пятку, пел песни, стучал по полу ложкой и сиял из сумрака маленькой белозубой улыбкой.
– Пэм! Да присядь наконец! Возьми стул в гостиной.
– Шесть едоков за столом, миссис Даллас, куда мне лезть? Разве что на руки Джордану, – хохотнула тетя Пэм.
Я пересчитала членов семьи Даллас. Подумать только, включая малютку Джея, копошащегося под столом, их было семь. Как гномов в сказке.
– Кажется, ты сегодня лишилась работы, Скай? – подбросила всем новую тему для разговора миссис Даллас.
– Вроде того.
– Беда не приходит одна. Стоит только попасть в больницу, и все остальные напасти тут как тут: налоговики, копы, комары, засуха…
– И еще ее бросил парень, – заметила Шантель. Все сочувственно вздохнули, кроме молчуна Джордана. Тот впервые уделил мне больше внимания, чем кучке батата на своей тарелке.
– Что ты планируешь делать дальше. Ты не из Калифорнии, как я слышала?
– Вернусь в Бостон, у меня там квартира. Потом хочу пойти в университет. Я скопила немного денег, использую сбережения, чтобы получить образование. Я работала официанткой одно время, больше не хочу.
– Никогда бы не сказала, что ты работала официанткой, – вскинула брови Шантель. – Ты скорее похожа на расфуфыренную штучку из большой корпорации. Ну, знаешь, такие шныряют в обеденный перерыв по кофейням с макбуками под мышкой.
– Надеюсь, это комплимент.
– Естественно, Белоснежка, – улыбнулась Шантель. – Еще ты похожа на контрабандистку. Такие… с виду, как университетские лекторши, а под строгими блузками – засунутые в лифчики пакеты с герычем.
Семейство Далласов весело захихикало, Малютка Джей оглушительно затарахтел ложкой под столом.
– Я проработала некоторое время секретаршей в крупной клинике, – натянуто улыбнулась я.
– Вот оно что, – сказала Шантель, откидываясь на спинку стула.
И тут все подскочили на стульях, как по команде: большая стеклянная миска с салатом кувыркнулась со стола и разлетелось вдребезги. Послышался вой и визг Малютки Джея, который, потянув на себя скатерть, опрокинул миску и теперь сидел на полу среди шинкованной капусты и осколков стекла.
Но, прежде чем я успела поднять ребенка на руки, возле него оказалась миссис Даллас. Малютка Джей взлетел в воздух и громко-громко заревел, размазывая по лицу салатную заправку и… кровь.
– Этого нам еще не хватало, – выдохнула миссис Даллас, прижимая к себе вопящего сына.
– Ничего серьезного, но пару швов необходимо наложить, – заключила Шантель, разглядывая затылок младшего брата. – В салатной заправке уксус, вот почему он так верещит, бедняга. Белоснежка, дай салфетку, нужно зажать рану…
Я молча переводила взгляд с Шантель на ребенка и обратно, еще не осознавая, что именно меня в ней удивило.
Между тем она схватила телефон и, прижав его плечом к уху, быстро заговорила:
– Трехлетний ребенок. Рассечение затылка осколком стекла. Сильное кровотечение. Нет, просто разбилась тарелка. Подождем, не вопрос. Уже зажали…
И тут меня осенило. Шантель больше не вела себя, как отвязная, легкомысленная девчонка, которая с трудом выговаривает название диагноза собственного недуга и несет первое, что приходит в голову. Она говорила с оператором службы «911» так, будто проделывала это уже не раз. Шантель вела себя так хладнокровно, словно вовсе не ее маленький брат только что умылся кровью.
– Еще пунша, Скай? – обратилась ко мне тетя Пэм, широко улыбаясь.
Еще одна женщина со стальными нервами.
– Пожалуй, да, что-то мне не хорошо, – пробормотала я. Ребенок с окровавленным лицом – разве может быть более жуткое зрелище.
– Не волнуйся. Пустяки. После того как Малютка Джей добрался до ящика с пистолетом и почти открыл его, меня уже ничто не испугает.
«Ящик с пистолетом?» – мысленно офигела я.
– О, мой сладкий, – подключилась бабушка Шантель, принимая на руки внука. – Иди сюда, мой гладиатор, храбро сразившийся с миской салата…
Миссис Даллас, Джордан и Джей уехали в больницу на большой красной машине с мигалками. Шантель застелила для меня кровать в комнате для гостей. Домашнее постельное белье, пахнущее кондиционером, – м-м-м, как же я соскучилась по своей бостонской квартире…
– Говоришь, нас оказалось семь, как гномов в сказке? – хихикнула она, взбивая подушку.
– Представь только!
– Кстати, сегодня ночью я проверю, настоящая ли ты принцесса, Белоснежка.
– Что?
– Что слышала.
– Прости, я слишком пьяна, – зевнула я. – Тетя Пэм подливала мне пунш без остановки…
– Хотела угодить.
– И ей это удалось. Знаешь, мои небеса рухнули на землю, но я все еще в здравом уме, и это только благодаря тебе. И миссис Даллас. И…
– И пуншу тети Пэм, – с улыбкой закончила Шантель. – Все, спи давай. Пьяные девчонки такие плаксы, а у меня после Джея не осталось носовых платков. Сладких снов, Белоснежка.
– Спокойной ночи, Гном.
«Спокойной ночи, миссис Даллас и ваша чудная семья.
Спокойной ночи все, кто меня когда-нибудь любил.
Спокойной ночи, Сэм Гарри Оушен. Где бы ты ни был. С кем бы ты ни был».
Я пошмыгала носом и провалилась в сон.
– Где ты, откликнись? – прошу я, раздвигая тяжелые ветви, усыпанные розовыми цветами.
Сад такой запущенный, одичавший: кусты роз размером с деревья, а кроны деревьев достают до самого неба.
– Я здесь! – отвечает Пикси. Ее звонкий голос напоминает звук, с каким падает на пол серебряная монетка.
– Не могу найти тебя! Пожалуйста, вернись ко мне!
Я переступаю через гнилой пень, поросший пышным зеленым мхом, и развожу руками в стороны длинные ветви, образующие плотный полог.
– Лучше ты иди сюда! Иди сюда сама! – зовет Пикси.
Ветви смыкаются позади, и я оказываюсь на зеленой поляне, со всех сторон окруженной зарослями цветущих диких роз. Посреди поляны возвышается заброшенный прямоугольный алтарь, заросший дикими цветами. На нем сидит измазавшаяся в грязи Пикси. Подол ее белого платья весь в пятнах от травы. В ее руке – деревянная палка, которую она вытянула вперед, как меч, а на голове – венок из поникших маков.
– Идем, нам пора домой, – говорю я и беру Пикси на руки. Она легкая, слишком легкая для живого ребенка.
– А как же моя подружка?
– Какая подружка? – спрашиваю я и в следующее мгновение испуганно отшатываюсь назад.
Из-за алтаря внезапно показывается крохотная девочка в голубом платье. Русый пух волос, огромные ясные глаза, смуглая кожа с веснушками. Она взбирается на алтарь, сбивая ботиночками мох, и неуклюже встает на ноги.
– Мы же не оставим ее здесь? – беспокоится Пикси.
– Не оставим, – говорю я. – Кто ты, крошка? Девочка раскрывает сжатый кулачок и вкладывает мне в руку засохшую черную ягоду.
– Это загадка! – хлопает в ладошки Пикси. – Ты должна угадать!
– Угадать что?
– Как ее зовут! Это подсказка!
Я верчу в пальцах ягоду, пока маленькие девочки заговорщицки переглядываются и отряхивают с подолов травинки.
– Черри? Берри[36]? Сдаюсь, – улыбаюсь я.
– Ее зовут Оливия.
Засохшая маслина выпадает из моих пальцев, и я отступаю назад. Земля вдруг приходит в движение, и алтарь начинает трещать и дрожать. Мох сползает с него лоскутами, как изорванное на куски зеленое полотно, и показывается гладкая полированная древесина. Дикие цветы, росшие на алтаре, выбрасывают огромные розовые бутоны, их стебли переплетаются и ложатся сверху идеально круглыми венками.
Теперь это уже не алтарь, а гроб, заваленный цветами.
Я делаю шаг назад, прижимая к себе Пикси, отступаю и падаю. Высокая трава заглушает мой стон. Я тону в траве, как в воде, задыхаюсь, взмахиваю руками и…
Сбрасываю с головы одеяло.
Вокруг сумрак, смутные очертания комнаты, в которой я сплю впервые. Где-то тихо плачет Джей и храпит тетя Пэм. Я встаю с кровати и на ощупь пробираюсь в темноте к шкафу, куда Шанталь положила мою сумку с ноутбуком. Перед глазами стоит образ из сна: гроб из светлого дерева, украшенный розовыми лилиями. Утирая вспотевший лоб, принимаюсь просматривать фотографии, которые видела уже много раз. Боунс в тюрьме. Боунс в толпе репортеров, окруженный телохранителями. Демонстранты с плакатами «Убийце детей – смерть». Вот она… Фотография, которую я искала. Боунс стоит у засыпанной цветами могилы. Бескровное землистое лицо покрыто многодневной щетиной, под глазами – глубокие тени. Мои глаза мечутся по фото и наконец останавливаются на надгробном камне. Увеличиваю размер снимка. Еще больше. Еще. Изображение распадается на пикселы, когда я увеличиваю его слишком сильно. Но, тем не менее, мне удается прочитать надпись:
Оливия Оушен
13 декабря 2005 – 13 декабря 2005 В саду, полном ангелов, тебе не будет одиноко. А потом приду и я. Папа.
Боже правый, он похоронил дочь.
Оливия – тот самый ребенок, который так и не родился. Я коснулась лица Боунса на фото – лица измученного горем отца, но никак не монстра, не убийцы. Разве безумные маньяки способны так скорбеть, испытывать такое отчаяние? Если бы я только смогла узнать, что тогда произошло. Если бы только могла дотянуться до него сейчас и обо всем расспросить. Сжать в объятиях и не отпускать. Теперь я догадывалась, почему он не стал рассказывать мне обо всем этом. Есть вещи, которые обсуждать с кем-либо так же тяжело, как вырыть из-под земли гроб и открыть крышку. Есть вещи, которые мы храним внутри себя, как хранят лекарства: в запертых шкафах, в старых коробках, в темноте, вне досягаемости тех, кто может ими отравиться.
Глава 17
Покой и сон оставили меня. Остаток ночи я просидела за ноутом, снова пытаясь отыскать в Интернете подробности жуткого прошлого Боунса. Те материалы, что я нашла, словно соперничали в том, кто изобразит его страшнее и гаже. Даже то, что он присутствовал на похоронах, ставилось ему в вину: «Как посмел этот людоед ступить на землю, окропленную слезами скорбящих? Как посмел он выбраться из своей пещеры и разгуливать по миру? Разве тронет наши сердца этот спектакль? Мы не верим Сэму Оушену, мы хотим, чтобы он сгнил в тюрьме!»
Алчные стервятники, слетающиеся на запах крови, пирующие на останках чужой личной жизни. И он – моя судьба, – стоящий среди траурных цветов, в костюме черного цвета, еще сильнее оттеняющем его смертельную бледность, с маленькой оливковой веточкой в нагрудном кармане пиджака…
Я развернула окошко Скайпа, нашла Боунса в списке контактов, и мои руки нерешительно замерли над клавиатурой. Я была готова напечатать неуместные и запоздалые признания в любви и отправить их ему по паутине Всемирной сети – но тут же отвергла эту жалкую затею. Сейчас все, что я напишу, будет выглядеть нелепо и глупо. Красноречие, смелость, изобретательность – я растеряла все это добро. Осталось только ноющее сердце, которое не умело изворачиваться и сочинять красивые послания. Оно хотело просто биться и быть с ним рядом…
«Пожалуйста, давай встретимся и поговорим», – наконец напечатала я, раздумывая по десять минут над каждым словом, и отправила сообщение.
Но ответа так и не дождалась. Небо светлело, стрелки настенных часов летели по кругу циферблата, а Скайп по-прежнему хранил молчание. Под утро я погрузилась в полусон, какое-то полуобморочное состояние. Внезапно и без видений. Наверное, так выбивает пробки, когда напряжение становится слишком высоким.
За стеной засмеялся Джей. Кто-то звенел на кухне посудой. Миссис Даллас снова отчитывала Джордана, кажется, за разбросанные по комнате носки. Далласы обитали в квартире, в которой можно было бы проводить получасовые экскурсии – до того она у них большая. И сейчас этот музей семейной жизни наполнялся шумом, гамом, запахом пекущихся блинчиков и свежезаваренного кофе. Я оторвала от подушки тяжелую голову, завернулась в плед и побрела на запах кофе, как зомби идут на запах крови. Должно быть, я не только чувствовала себя как зомби, но и выглядела соответствующе. Едва я перешагнула порог кухни, миссис Даллас замерла со сковородкой наперевес, Джордан пролил молоко, а Малютка Джей испуганно уронил ложку.
– Доброе утро, – промямлила я, приглаживая рыжее гнездо на голове.
– Я же говорила тебе, она настоящая, – заметила Шантель, салютуя мне огромной кружкой.
– Похоже на то, – кивнула миссис Даллас.
– А? Что? – беспомощно улыбнулась я.
– Ты настоящая принцесса, Белоснежка, потому что выглядишь жуть как плохо. Как будто всю ночь не сомкнула глаз.
– Не сомкнула, – кивнула я. – Но при чем тут принцессы?
Я еще не успела включить мозги.
Глянув на меня, как на идиотку, Шантель объявила:
– ГО-РО-ШИ-НА. Я положила под матрас принцессы горошину! Вот почему ты так плохо спала. Ты что, сказок не читаешь?
– Какая еще горошина? – сказала я, присаживаясь у края стола.
– Лучше тебе сходить и взглянуть собственными глазами. Ну, давай! Просыпайся, Белоснежка. Подними матрас! Сходи за горошиной.
Глупо улыбаясь, я встала, развернулась на пятках и вернулась в комнату. Обожаю людей со странностями. Я сдвинула одеяло в сторону и подняла матрас. И меня ослепил блеск горошины. Заставил опуститься на колени. Оказывается, под матрасом всю ночь лежало кольцо Боунса. Мое кольцо.
– Оно твое, – сказала появившаяся в дверях Шантель. – Всегда было, так?
– Спасибо, – пробормотала я. – Спасибо…
И, пока Шантель не передумала, пока судьба снова не развернулась ко мне спиной, я надела кольцо на цепочку и спрятала на груди. Пусть мне больше не суждено носить его на пальце, но зато оно будет близко к моему сердцу. Совсем близко.
Читать бесплатно другие книги:
