Спаси меня Кастен Мона
– Ну как?
– Превосходно. Каждому входящему сразу бросается в глаза. – Она повернулась ко мне с улыбкой: – Неплохо получилось, Руби.
Я и сама залюбовалась черной надписью, которая сообщала о вечеринке «Снова в школу». Дуглас и впрямь постарался с дизайном: шрифт в сочетании с неброскими золотыми пятнами на серебряном фоне выглядел эффектно, стильно и достаточно современно для школьной вечеринки.
Макстон-холл известен своими легендарными вечеринками. В этой школе празднуют все: начало и конец учебного года, день основания, Хэллоуин, Рождество, Новый год, день рождения ректора Лексингтона… Бюджет у команды по организации мероприятий немалый. Как нам любит напоминать Лексингтон, имидж, который мы создаем благодаря успешным мероприятиям, бесценен. Вечеринки в Макстон-холле только в теории устраиваются для школьников. В первую очередь стоит задача привлечь родителей, спонсоров, политиков и других людей с деньгами, финансирующих нашу школу, и с их поддержкой обеспечить детям лучший старт в жизни, открыть им двери в Кембридж или Оксфорд.
Когда я пришла в школу, срочно нужно было выбрать какое-нибудь внеклассное занятие, и оргкомитет показался отличным выбором: мне нравится планировать и организовывать, к тому же тут я могла действовать незаметно, чтобы одноклассники не обращали на меня внимания. Я не ожидала, что мне настолько понравится и что спустя два года я буду делить с Лин руководство командой.
Лин задумалась, на лице ее сияла широкая улыбка:
– Разве не прекрасно, что в этом году мы больше не на побегушках?
– Думаю, еще один день под гнетом Элейн Эллингтон, и я бы ее поколотила, – ответила я, и Лин тихонько хихикнула.
– Ничего смешного. Я серьезно.
– Хотела бы я на это посмотреть.
– А я бы с удовольствием это сделала.
Как руководитель команды Элейн была просто невыносима – властная, несправедливая и ленивая, – но на самом деле я бы, конечно, никогда ее не обидела. Ведь я бы тем самым нарушила свое правило «делать все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания», не говоря уже о том, что я против насилия.
Но сейчас это не важно. Элейн закончила школу. А поскольку ее диктаторские замашки досаждали всем в команде, на свободное место выбрали нас с Лин – я до сих пор не могу в это поверить.
– Ну, развесим еще два плаката и пойдем есть? – предложила я, и Лин кивнула.
Когда мы наконец дошли до столовой, к нашему счастью час пик миновал. Большинство учеников либо ушли на дополнительные занятия, либо нежились в последних лучах солнца в школьном дворе. Свободных столов было много, и нам с Лин удалось захватить самое лучшее место у огромного окна.
Пока я несла поднос к нашему столу, не могла оторвать взгляд от лазаньи. Только когда села, положив оставшиеся плакаты на стул, а рюкзак – на пол, я осмелилась посмотреть по сторонам. Лидии Бофорт нигде не было.
Лин, сидя напротив меня, потягивала апельсиновый сок, затем открыла свой ежедневник и принялась его изучать. Я увидела на страницах китайские иероглифы, треугольники, кружочки и другие знаки. Эта система пометок меня поразила. Она намного круче моей, разноцветной. Я вспомнила, что однажды просила Лин объяснить значение каждого символа, но уже через полчаса запуталась в них.
– Мы забыли положить исходник плаката в ящик ректору Лексингтону, – пробормотала она, убирая за ухо прядь черных волос. – Надо сделать это прямо сейчас.
– Без проблем, – сказала я с набитым ртом. Думаю, томатный соус попал на мой подбородок, но мне было все равно. Я ужасно проголодалась, возможно, потому, что со вчерашнего дня не ела ничего, кроме хлопьев.
– Сегодня еще нужно помочь маме на выставке. – Лин указала на один из китайских иероглифов. Ее мама не так давно открыла картинную галерею, и хотя все шло хорошо, Лин часто приходилось быть на подхвате, даже посреди учебной недели.
– Если тебе надо уйти пораньше, я сама развешу оставшиеся плакаты, – предложила я, но она покачала головой:
– Мы договорились делить работу поровну. Либо сделаем это вместе, либо никак.
Я улыбнулась:
– Хорошо.
Я еще в начале учебного года сказала Лин, что мне не составит труда иногда брать на себя часть ее работы. Я люблю помогать другим. Особенно друзьям, ведь у меня их не так много. И я знала, что ситуация в ее семье непростая и ей часто приходится туго. Особенно если учесть, что помимо домашних забот ей еще нужно справляться с нелегкой учебной программой. Но Лин не уступает мне ни в амбициозности, ни в упрямстве – вероятно, именно поэтому мы так хорошо понимаем друг друга.
То, что мы подружились, – практически чудо. Когда я пришла в Макстон-холл, у нее был совсем другой круг общения. В то время за завтраком она сидела за одним столом с Элейн Эллингтон и ее подругами, а у меня и в мыслях не было заговорить с ней, хотя мы обе работали в команде по организации мероприятий, и я несколько раз замечала, что она так же дотошно, как и я, ведет ежедневник.
Но потом ее отец оскандалился, и семья не только лишилась всего состояния, но и прежнего круга общения. Лин вдруг стала ходить на всех переменах одна – то ли ее друзья больше не хотели с ней общаться, то ли она сама слишком стыдилась произошедшего, я не знаю. Но понимаю, каково это – разом потерять всех друзей. Я прошла через это, когда сменила прежнюю школу в Гормси на Макстон-холл. На меня навалилось сразу все: высокие требования, внеклассная работа, тот факт, что я отличаюсь от всех здешних, а поддерживать контакт со своими одноклассниками в Гормси не было времени. Мои тамошние друзья тогда ясно дали понять, что они об этом думают.
Со временем я осознала, что настоящие друзья не будут над тобой смеяться только из-за того, что тебе нравится делать что-то для школы. Когда меня называли «зубрилой» или «всезнайкой», я всегда отделывалась смехом, хотя никогда не находила это смешным. И я знаю, что ни о какой дружбе и речи быть не может, если ты не находишь сочувствия, оказавшись в трудной ситуации. Они ни разу не поинтересовались, как мои дела, и не спросили, нужна ли мне помощь.
Тогда больно было видеть, как разрушается эта дружба, тем более что в Макстон-холле со мной никто не хотел общаться – ну или просто никто меня не замечал. Я из небогатой семьи. Вместо дизайнерской сумки – практичный рюкзак, которому шесть лет, вместо эффектного макбука – обыкновенный и подержанный ноутбук, который родители купили перед началом учебы. В выходные я не приеду на модную вечеринку, которую потом будут обсуждать целую неделю. Для большинства одноклассников я попросту не существую. Сейчас-то меня это вполне устраивает, но первые недели в Макстон-холле я чувствовала себя ужасно одинокой. Пока не познакомилась с Лин. Нас связывал не только похожий опыт с дружескими отношениями. Лин разделяла два моих главных хобби: планирование и мангу.
Не могу сказать, познакомились бы мы или нет, не случись с ее родителями той ситуации. И хоть мне иногда кажется, что Лин скучает по тем временам, когда ее имя здесь что-то значило и она водилась с такими людьми, как Эллингтоны, я все равно благодарна ей за дружбу.
– Тогда иди к ректору и по дороге повесишь плакаты у библиотеки и возле учебного центра. Остальное на мне, о’кей? – предложила я.
Я подставила ей ладонь жестом «дай пять». На мгновение показалось, что Лин хочет что-то возразить, но затем она благодарно улыбнулась и отбила «пять».
– Ты лучшая.
Кто-то придвинул ко мне стул и сел на него. Лин вмиг побледнела. Я подняла брови, увидев, как она таращится то на меня, то на человека, который уселся рядом со мной.
Медленно повернувшись, я увидела холодные глаза бирюзового цвета.
В школе каждый знал эти глаза, но я никогда не видела их так близко. Они были лишь частью выразительного лица с темными бровями, острыми скулами и надменным изгибом красивых губ.
Ко мне подсел Джеймс Бофорт.
И теперь смотрел на меня.
Вблизи он казался еще более опасным, чем издали. Он один из тех в Макстон-холле, кто ведет себя так, словно школа ему принадлежит. Он держался прямо и уверенно. Обычная школьная форма сидела на нем идеально, как будто была сшита специально для него. Возможно, все потому, что дизайном занималась его мама. Только красивые русые волосы были растрепаны, а не уложены волосок к волоску, как у сестры.
– Привет, – сказал он.
Слышала ли я когда-нибудь его речь? Только крики на площадке для игры в лакросс или на вечеринках Макстон-холла, когда он был пьян. Речь Джеймса всегда оставалась идеальной. Он произнес «привет» так спокойно и глаза его блестели так же привычно, как будто для него это обычное дело – подсесть ко мне и заговорить. А ведь до этого мы никогда не разговаривали друг с другом. И так должно было оставаться и впредь.
Я осторожно огляделась и тяжело сглотнула слюну. Не все, но несколько голов точно повернулись и смотрели в нашу сторону. Было ощущение, что плащ-невидимка, который я носила последние два года, немного сполз.
Это очень плохо, это очень плохо, это очень плохо.
– Эй, Лин, ты не будешь против, если я ненадолго украду твою подругу? – сказал он, не сводя с меня глаз. Его взгляд был таким внимательным, что по спине побежали мурашки. Тут я повернулась к Лин и попыталась без слов дать ей понять, что я буду против, но она смотрела на Джеймса.
– Конечно, – охрипшим голосом ответила она. – Идите.
Я еле успела поднять с пола рюкзак, как Джеймс Бофорт уже приобнял меня и стал подталкивать к выходу из столовой. Я ускорила шаг, чтобы отвязаться от него, но его прикосновение будто осталось на мне и прожигало ткань пиджака до кожи. Он завел меня за большую лестницу в фойе, где нас никто не мог увидеть.
Я примерно представляла, чего он хочет. Дело, должно быть, заключалось в его сестре и мистере Саттоне. Других причин говорить у нас не было.
Только убедившись, что нас никто не слышит, я повернулась к нему:
– Мне кажется, я знаю, чего ты хочешь.
Его губы слегка скривились в улыбке:
– И ты это сделаешь?
– Послушай, Бофорт…
– Боюсь, Робин, в этом месте мне придется тебя перебить. – Он сделал шаг. Я не отступила, а лишь посмотрела на него, подняв бровь. – Ты должна как можно скорее забыть то, что видела вчера, поняла? Если хоть где-то заикнешься об этом, я позабочусь, чтобы ты вылетела из школы.
Он сунул что-то мне в руку. Я как контуженная опустила взгляд и застыла, увидев, что там.
В моей руке лежала пачка пятидесятифунтовых банкнот. У меня пересохло в горле.
Я никогда не держала в руках так много денег.
Заносчивая ухмылка Джеймса о многом говорила. Он ясно дал понять, что знает, как я нуждаюсь в деньгах. И что ему не впервой платить за чье-то молчание.
Его выражение лица и поза были такими самонадеянными, что меня вдруг охватила ярость.
– Ты серьезно? – спросила я сквозь зубы. От злости тряслись руки.
Джеймс был озадачен. Он полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда еще одну пачку и протянул мне.
– Больше десяти тысяч это не стоит.
Я уставилась сначала на деньги, потом на него.
– Если ты до конца семестра будешь держать язык за зубами, мы удвоим сумму. Продержишься до конца года – увеличим ее в четыре раза.
Позже его слова повторялись в моей голове снова и снова, и кровь закипала в жилах. Как он стоял передо мной, бросив к моим ногам десять тысяч фунтов, и хотел таким образом заткнуть рот. Как будто это был пустяк. Как будто так и должны поступать те, кто родился с серебряной ложкой во рту. Мне сразу стало понятно, как я ненавижу Джеймса Бофорта.
Он мне отвратителен. Он и всё, что с ним связано.
То, как он живет – ни с чем не считаясь и не боясь последствий. Если ты носишь фамилию Бофорт, тебе обеспечена неприкосновенность. Делай что хочешь – папины деньги помогут все уладить. Пока я два года из кожи вон лезла, чтобы получить хоть малейший шанс попасть в Оксфорд, для него эта частная школа казалась не более чем прогулкой.
Это нечестно. И чем дольше я сверлила его взглядом, тем сильнее во мне росло чувство злости.
Пальцы судорожно сжимали банкноты. Я еще сильнее стиснула зубы и разорвала тонкую бумажную ленту, которой была обернута пачка.
Джеймс в недоумении наморщил лоб:
– Что…
Я резко взмахнула рукой и выбросила купюры.
Джеймс никак не отреагировал, но его челюсть была сильно напряжена. Деньги медленно падали на пол, я развернулась и ушла.
4
Руби
Перед моим лицом покачивался русый хвост Лидии. Весь свой гнев я направила на него.
Она во всем виновата! Если бы Лидия не тискалась с нашим учителем, я бы их не застукала и она не наябедничала бы своему брату. Тогда бы я могла сосредоточиться на уроке, а не злиться на то, что он назвал меня Робин. И на то, что я выкинула пять тысяч фунтов.
Уму непостижимо, как я могла это сделать. Не взять деньги, конечно, правильное решение. И тем не менее, со вчерашнего дня мне в голову лезут мысли, на что бы я могла их потратить. Например, на наш дом. С тех пор, как с папой восемь лет назад произошел несчастный случай, мы хотя и перестроили дом, постепенно адаптировав его под инвалидное кресло, но кое-что еще нуждалось в улучшении. Кроме того, наш автомобиль медленно, но верно испускает дух, а мы все зависим от транспорта. Особенно папа. На те сорок тысяч фунтов, которые Джеймс предлагал в конце учебного года, я могла бы купить микроавтобус.
Я помотала головой. Нет, я никогда не взяла бы у Бофорта деньги за молчание. Я не продаюсь.
Из-под учебника по истории я вытащила свой ежедневник. Все пункты, намеченные на сегодня, уже отмечены галочками. Только одна запись все так же язвительно поблескивает на бумаге: Забрать рекомендательное письмо у мистера Саттона. Стиснув зубы, я смотрю на эти подмигивающие буквы. С каким удовольствием я бы замазала их корректором, как и воспоминание о мистере Саттоне и Лидии.
Впервые с начала урока я отважилась отвести взгляд от хвоста Лидии. Мистер Саттон стоял у белой доски. На нем была клетчатая рубашка, поверх нее серый кардиган; очки, которые он всегда носил во время уроков. Трехдневная щетина выглядела ухоженной, а на щеках были заметны ямочки, по которым ученицы на нашем курсе сходили с ума.
Он пошутил, и все вокруг рассмеялись.
Одна из причин, по которой он мне всегда нравился.
Теперь я не могу его видеть.
Нет, у меня в голове не укладывается: у мистера Саттона хватило ума поступить в Оксфорд, проучиться там несколько лет, вскоре после выпуска получить место в одной из самых престижных частных школ Англии, и первое, что он сделал, – спутался со своей ученицей. Как так можно, черт возьми?
Наши взгляды встретились, и улыбка тут же исчезла с его лица. Лидия застыла. Ее плечи и затылок закаменели, как будто она изо всех сил сдерживалась, чтобы не повернуться.
Я быстро уткнулась в свой ежедневник, и волосы темной тучей упали мне на лицо.
В этом положении я и просидела до конца урока.
После звонка было такое ощущение, словно прошел целый день, а не девяносто минут. Я тянула время. Собирала вещи как в замедленной съемке и аккуратно складывала их в рюкзак. Застегнула молнию – так медленно, что слышала потрескивание каждого ее зубчика по отдельности.
Когда шаги и голоса одноклассников затихли, я встала. Мистер Саттон рассеянно убирал бумаги в папку. Вид у него был напряженный. На лице не осталось и следа от недавних шуток.
Кроме нас с ним в классе находилась Лидия Бофорт. Она застыла в дверях и напряженно смотрела то на меня, то на мистера Саттона.
Когда я надела рюкзак и направилась к выходу, сердце выпрыгивало из груди. Немного не дойдя до преподавательского пульта, я остановилась и покашляла. Мистер Саттон отвлекся. Его золотисто-карие глаза были полны сожаления. Я буквально почувствовала раскаяние. Движения Саттона стали как у робота.
– Лидия, ты не могла бы оставить нас одних? – попросил он, не глядя на нее.
– Но…
– Пожалуйста, – добавил он, мягко взглянув на нее.
Поджав губы, она кивнула и вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Мистер Саттон снова повернулся ко мне. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я его опередила.
– Я хотела забрать рекомендательное письмо для Оксфорда, – быстро выдала я.
Саттон озадаченно заморгал, и прошло какое-то время, прежде чем он отреагировал.
– Я… конечно. – Он торопливо принялся перелистывать бумаги в папке, куда только что убрал материалы для урока. Ничего не найдя, он нагнулся и поднял с пола на кафедру кожаную сумку. Открыл ее и начал копаться там. Руки дрожали, щеки начали краснеть. – Вот копия, – пробормотал он, найдя наконец прозрачный файлик с листом бумаги. – Я хотел обсудить с тобой… – Он откашлялся. – Я его уже отправил, потому что не знал, придешь ли ты за ним.
Застывшими пальцами я взяла письмо и сглотнула слюну.
– Спасибо.
Он снова заговорил. Ситуация становилась все неприятнее.
– Я бы хотел, чтобы ты знала, что я…
– Нет. – Мой голос звучал очень хрипло. – Пожалуйста… не надо.
– Руби… – Вдруг я заметила в глазах мистера Саттона кроме сожаления еще одну эмоцию: страх. Он боялся меня. Точнее, боялся того, что я могу учинить, зная про него и Лидию. – Я только хотел…
– Нет, – снова выдала я, на сей раз намного тверже, и с возражением подняла руку. – Я не собираюсь никому об этом рассказывать. Правда. Я… я просто хочу забыть об этом.
Он открыл рот и тут же снова закрыл его. Во взгляде читалось удивление напополам с сомнением.
– Это не мое дело, – продолжала я. – И вообще ничье.
Между нами возникла пауза, во время которой мистер Саттон смотрел на меня так пристально, что я даже не знала, куда девать свой взгляд. Было похоже, что он искал в моих глазах ответ, серьезно ли я все это говорю. Наконец он тихо сказал:
– Ты понимаешь, что я в таком случае и дальше буду твоим учителем?
Конечно, я это понимала. И перспектива проводить несколько часов в неделю в одном помещении с Лидией и мистером Саттоном была совершенно непривлекательной. Я могла пойти к директору, но в разговоре с Джеймсом Бофортом он ясно дал мне понять, что будет в таком случае.
К тому же я действительно считала, что личная жизнь мистера Саттона меня не касается.
– Я просто хочу об этом забыть, – повторила я.
Он протяжно выдохнул.
– И ты… не ставишь никаких условий? – Заметив на моем лице возмущение, он быстро добавил: – Я не имею в виду, что ты не сможешь с легкостью сдать мой предмет. Ты знаешь, что ты одна из лучших учениц в классе. Но я думал, что… Я… – Он замолчал, огорченно вздохнув, щеки у него были красные, а в глазах читалось отчаяние. Он вдруг показался мне таким юным, и я впервые задумалась, сколько же ему лет. Я бы дала не больше двадцати пяти.
Я попыталась улыбнуться, но получилось плохо.
– Мистер Саттон, я просто хочу спокойно закончить школу, – сказала я и сунула копию письма себе в рюкзак.
Он ничего не ответил, и я пошла к двери. Там еще раз обернулась.
– Пожалуйста, относитесь ко мне как и прежде.
Он уставился на меня, словно я была каким-то видением, причем нехорошим. Он смотрел с недоверием, и в этом я не могла его винить.
– Спасибо за рекомендательное письмо.
Он сглотнул слюну. Затем кивнул. Я отвернулась и вышла из класса. Затворив за собой дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов.
И тут заметила, что я не одна. Какое-то шевеление заставило меня снова открыть глаза.
Рядом стоял Джеймс Бофорт. Он скрестил руки на груди, подошвой уперся в стену. Взгляд его был жестче, чем вчера. От заговорщицкой ухмылки, с которой он пытался всучить деньги, не осталось и следа.
Джеймс оттолкнулся от стены и пошел ко мне. Он шел медленно и выглядел угрожающе. Этот момент растянулся как в замедленной съемке. У меня чаще забилось сердце. Здесь была его территория, а я – непрошеный гость.
Остановившись передо мной, он молча огляделся, и я на мгновение забыла, как дышать. Опомнившись, я заметила, как хорошо от него пахнет. Бадьяном. Пряно и терпко, соблазнительно приятно. Мне захотелось приблизиться к нему, но я быстро вспомнила, кто передо мной.
Джеймс полез во внутренний карман пиджака.
Это помогло справиться со столбняком. Я прищурилась и сверкнула глазами.
– Если ты снова будешь совать мне деньги, я запихну их тебе в рот.
Рука Джеймса секунду была неподвижна, но потом он вынул ее из кармана. В его глазах вспыхнуло что-то мрачное:
– Прекрати корчить из себя мать Терезу и просто скажи, чего тебе надо от моей семьи.
У него был бархатный низкий голос, который странно контрастировал с грубыми словами, которые он произносил.
– От твоей семьи мне ничего не надо, – начала я, радуясь, что у меня за спиной дверь. – Кроме того, я хочу спокойно ходить в школу. А мать Тереза взяла бы деньги и отдала их столовой или нищим на улице. Ну, ты знаешь, любовь к ближнему и все такое.
Джеймс стоял с каменным лицом.
– Тебя это забавляет? – спросил он, в голосе слышалась подступающая ярость. Он сделал еще один шаг ко мне, так близко, что носки его туфель уперлись в мои ботинки.
Еще один миллиметр, и я бы пнула коленом ему в пах – и плевать, что после этого все в Макстон-холле узнали бы мое имя.
– Мне не нужны неприятности, Бофорт, – сказала я как можно спокойнее. – Ни с тобой, ни с твоей сестрой. А особенно мне не нужны ваши деньги. Единственное, чего я хочу – доучиться этот год.
– Ты правда не хочешь денег? – спросил он и посмотрел на меня с таким недоверием, что я невольно подумала, через что же пришлось пройти его семье в прошлом. И с какими людьми иметь дело.
Меня не касается, меня не касается, меня не касается!
– Да, я не хочу твоих денег. – Может, он поверит мне, если я уверенно повторю это несколько раз, глядя ему в глаза.
Казалось, он смотрел на меня целую вечность, изучая мое лицо и угадывая намерения. Затем он исследовал мой рот, подбородок и шею. Его взгляд опускался все ниже и ниже.
Когда он снова поднял глаза, на лице его отразилось понимание. Он немного отступил.
– А, тогда ясно. – Он вздохнул и посмотрел по сторонам. – Где ты это хочешь?
Я не понимала, что он имеет в виду.
– Что?
– Где ты хочешь? – Он почесал затылок. – Думаю, найдется свободная учительская. Есть подходящий ключ. – Он испытующе посмотрел на меня: – Ты как, очень шумная? А то ведь там рядом кабинет миссис Уэйкфилд, а она обычно сидит допоздна.
Я продолжала таращиться на него, пытаясь понять, какого черта ему надо.
– Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.
Он с ухмылкой поднял одну бровь:
– Да брось ты. Знаю я этот приемчик «не хочу денег».
Он внезапно схватил меня за руку и повел по коридору. Перед нужным кабинетом нашел в брючном кармане ключ и открыл дверь. Джеймс на ходу ослабил галстук свободной рукой.
Где ты хочешь?
Когда мне стало ясно, что он имел в виду под «этим», от ужаса перехватило дыхание. Вцепившись в дверной косяк, я отдернула руку.
– Что это ты устраиваешь? – накинулась я на него.
– Проведем переговоры заново, – ответил он и посмотрел на наручные часы. Они выглядели шикарно: бронзовый корпус на черном ремешке. Наверняка безумно дорогие. – Сегодня еще тренировка. Было бы замечательно, если бы мы поторопились.
Развязав галстук, он начал расстегивать рубашку, придерживая передо мной дверь и взглядом приглашая войти внутрь. Когда я увидела его грудь и постыдно застыла на выразительных мускулах, в мозгу случилось короткое замыкание. В горле пересохло, как в пустыне.
– Ты что, с катушек слетел? – прохрипела я и сделала шаг назад, пока он не снял рубашку.
Джеймс пронзительно посмотрел на меня:
– Не делай вид, будто не понимаешь, что происходит.
Я презрительно фыркнула:
– У тебя не все дома, если ты думаешь, что заставишь меня молчать своей запредельной привлекательностью. Да кем ты себя возомнил?
Он заморгал, явно удивился ситуации. Затем пожал плечами.
Щеки горели. Не знаю, от отвращения или от стыда. Думаю, я испытывала и то и другое.
– Ты абсолютно ненормальный.
Он фыркнул:
– У каждого есть цена, Робин. Назови свою.
– Меня зовут Руби, черт подери! – зашипела я и сжала кулаки. – Сейчас же отвали – вот моя цена. Я не могу допустить, чтобы меня видели рядом с тобой.
Он сверкнул глазами:
– Ты не можешь допустить, чтобы тебя видели рядом со мной? – Он расставил ударения, издеваясь над их смыслом.
Эта издевка должна была меня разозлить, но я испытывала лишь сострадание. Почти.
– Довольно того, что ты подошел ко мне в столовой. Я не хочу быть частью твоего мира.
– Моего мира, – сухо повторил он.
– Ну, ты знаешь… эти ваши вечеринки, наркотики и прочее. Я не хочу иметь с этим ничего общего.
Вдруг в коридоре послышались шаги. Мое сердце сначала остановилось, но потом забилось очень быстро. Я толкнула Джеймса в кабинет и захлопнула за нами дверь. Затаив дыхание, я надеялась, что шаги проследуют мимо кабинета.
Только не сюда, только не сюда, только не сюда.
Шаги становились все громче, и я зажмурилась. Перед дверью они остановились, но потом стали отдаляться и вскоре окончательно стихли. Я с облегчением вздохнула.
– Ты это серьезно? – Интонация Джеймса была какой-то загадочной, как и его взгляд.
– Да, – ответила я. – Застегни, пожалуйста, рубашку.
Он не торопясь выполнил мою просьбу. Будто хотел усмотреть лазейку, которую я оставила, но ничего не нашел.
– Ладно, договорились.
У меня камень с души упал.
– О’кей. Чудесно. Ну, мне пора домой, родители заждались. – Большим пальцем я показала через плечо на дверь. Он ничего не сказал. Я неловко подняла руку, прощаясь, и повернулась к выходу.
– Я все равно тебе не верю. – От его низкого голоса у меня по рукам пробежали мурашки.
Я нажала на дверную ручку:
– Взаимно.
5
Джеймс
Атмосфера в раздевалке была напряженная, воздух как будто наэлектризовался от переполняющего нас адреналина. Эти минуты перед тем, как тренер произнесет свое напутствие и мы наконец выйдем на поле, – ужасны и в то же время они самые лучшие. Любой исход кажется возможным: победа и поражение, гордость и позор, триумф и разочарование. В это время командный дух сильнее всего и мотивация выше.
Снаружи слышны кричалки одноклассников, как, впрочем, и фанатов противника. Сейчас трудно поверить, что еще пять лет назад в Макстон-холле никто не интересовался лакроссом. Тогда это был спорт для неудачников. Тех, кто не отличился ни в регби, ни в футболе, отправляли в команду лакросса, поэтому она была очень слабой. Толпа дрыщей переходного возраста с прыщавыми лицами и длинными конечностями, которые они не знали, куда девать.
Я тогда подумал: вот будет весело туда записаться. В первую очередь я надеялся этим довести отца до белого каления. И никак не ожидал, что мне может понравиться. Или что уже через несколько недель из-за тщеславия захочется что-то сделать из этой команды. Я убедил друзей перейти к нам, основательно припугнул ректора Лексингтона гневом родителей, если тот не раздобудет нам хорошего тренера, и заказал у нашего лучшего дизайнера разработку спортивной формы.
Впервые в жизни я был так увлечен. И мои старания окупились. Сейчас, спустя пять лет, после многочасовых еженедельных тренировок, после крови, пота, слез, переломанных костей и трех выигранных чемпионатов, мы наконец стали достойны парадной вывески нашей долбаной школы.
Мы из кожи вон лезли, чтобы добиться всего этого. И меня переполняет гордость всякий раз, когда перед игрой я вижу полные решимости лица команды.
Вот как сейчас.
Правда, сегодня внутри резонирует еще одно чувство. Темное и болезненное, приведшее к тому, что мне впервые за все эти годы трудно было надеть на голову защитную экипировку.
Это будет первая игра моего последнего учебного года.
Когда завершится сезон, для меня тоже все будет кончено. Лакросс станет всего лишь частью медленного обратного отсчета, который я не в силах остановить. Как бы я ни старался, все тщетно.
– Ну что? – толкнулся плечом Рэн.
Я с трудом отбросил свои мысли. Еще есть время – впереди целый год, в течение которого я могу делать что хочу. С натянутой улыбкой я повернулся к нему:
– Мы им покажем, этим засранцам из Иствью.
– Чур, МакКормак мой, – быстро отреагировал Алистер, будто только и ждал условного сигнала. – Мне надо с ним поквитаться.
Читать бесплатно другие книги:
