Испытание Вульф Трейси
И в том, и в другом случае это как удар под дых – ведь мне совсем не хотелось сделать ему больно, – и я не знаю, что мне делать, что говорить, чтобы он почувствовал себя лучше.
В конце концов он поднимает стаканчик с кофе, держа его так, чтобы мне пришлось постараться, чтобы до него дотянуться.
– У тебя есть пятнадцать секунд, чтобы проснуться и взять его, – поддразнивает меня он, – или я вылью его в раковину.
– Ты не посмеешь! – восклицаю я, хватаясь за спасательный круг, который он бросил мне. Который он бросил нам обоим.
– Ты так считаешь? – Он пытается встать, но я хватаю его и дергаю вниз, затем жадно тянусь к кофе.
– Давай его сюда! – говорю я ему.
Он с улыбкой протягивает его мне.
– Я искал в четырех местах, но, похоже, в Ирландии нелегко найти как «Доктор Пеппер», так и «Поп-Тартс». – Он держит в руке белый бумажный пакет. – Тут фруктовый салат, йогурт, кекс и сандвич из пекарни неподалеку.
– Из какой такой пекарни? – удивляюсь я, глядя в окно на утесы и бушующий океан – больше отсюда ничего не видно. А рядом есть только два дома, в которых поселились остальные. – Где она?
Он пожимает плечами.
– Ну, возможно, она находится не совсем неподалеку. Но я даю хорошие чаевые, и это решает дело.
– Ну еще бы. – Я закатываю глаза, поставив свой на удивление вкусный кофе на прикроватную тумбочку и взяв пакет. У меня слюнки текут – ведь я так давно не ела ничего, кроме «Поп-Тартс». Возможно, Хадсон прав – нельзя жить на одних «Поп-Тартс», как бы тебе того ни хотелось.
– А как насчет Мэйси и остальных? – спрашиваю я, поддев вилкой виноградину.
– Я заказал еду и им тоже, – отвечает он, отпив большой глоток воды из бутылки на комоде.
– Ты лучший, – говорю я с улыбкой, наконец начиная по-настоящему расслабляться. «Между нами все хорошо, – говорю я себе. – И с Хадсоном все в порядке. Возможно, нам действительно просто нужно было немного поспать».
Он наклоняет голову набок, как бы говоря: «Само собой».
– Я стараюсь.
Пока я ем, мы ни о чем таком не разговариваем – только об Ирландии, наших друзьях, о Сайрусе, – но как только я проглатываю последний кусок сандвича, Хадсон берет меня за руку.
– Нам надо поговорить.
Вот зараза. Плакал мой оптимизм. Как и моя способность нормально дышать. Потому что, хотя я поспала несколько часов, это не заставило меня передумать.
– Извини, Хадсон, но…
– Не беспокойся. – Он жестом останавливает меня. – Я не об этом.
– Тогда о чем? – настороженно спрашиваю я. – Хорошие разговоры никогда не начинаются с таких слов.
– Может, и так, – с невеселым видом отвечает он. – Но есть разные степени плохого, и то, что я собираюсь сказать, не из этой оперы.
– Понятно. – Я делаю последний глоток бодрящего кофе и чувствую, как от подступившей паники у меня в животе разверзается пустота. Я начинаю сожалеть о том, что столько всего съела. – Так насколько это плохо?
– Это вообще не плохо, если смотреть на ситуацию в перспективе.
– Фантастика. Я хочу сказать – кто не любит играть в долгую? – Я испускаю тяжелый вздох, готовясь к тому, что он собирается сказать, что бы это ни было. – Ну хорошо. В чем дело?
Он начинает говорить, затем обрывает речь и нервно смеется.
– Почему бы нам обоим не расслабиться на секунду?
Я вскидываю бровь.
– По-моему, этот поезд уже ушел.
– Это точно. Ты права. – Он вздыхает.
Он надолго замолкает, и мне кажется, будто в тишине проходит целая вечность.
Я чувствую себя как на иголках, меня снедает тревога. Я пытаюсь уверить себя, что что бы Хадсон ни собирался мне сказать, это не так уж и важно, но Хадсон не из тех, кто суетится по пустякам – подтверждением тому может служить вчерашний вечер. Так что что бы это ни было, это все-таки важно, а нынче важное почти всегда бывает плохим.
– Я тут думал о Дворе горгулий, – наконец говорит он, когда я уже начинаю психовать.
Я не ожидала, что наш разговор примет такой оборот, и несколько секунд просто смотрю на него, моргая, затем говорю:
– И что? – И прежде, чем он успевает что-то сказать, продолжаю: – Я знаю, все считают, что у меня был глюк, но я клянусь…
– Никто из нас не считает, что у тебя глюки, – заверяет меня он. – Поэтому я и потратил несколько часов, размышляя о том, что ты видела, и пытаясь найти разгадку.
– И как, нашел? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Хадсон подходил бы к этой теме так деликатно, если бы до чего-то не додумался и если бы это что-то не имело потенциала вывести меня из душевного равновесия.
– Возможно. – Он задумчиво щурит глаза. – Ты помнишь тот вечер в школьной прачечной? Когда ты танцевала со мной?
– Ты хочешь сказать, когда ты велел мне заткнуться и танцевать? – Я улыбаюсь, потому что, конечно же, все помню.
– По-моему, это сделал не я, а та песня, под которую мы начали танцевать.
– А кто выбирал музыку?
Он пожимает плечами.
– Я не виноват в том, что у меня хороший вкус и я выбрал удачное время.
– Не говоря уже о том, что у тебя огромное самомнение, – добавляю я, закатив глаза.
– Вообще-то такая добродетель, как смирение, сильно переоценена. Как бы то ни было, ведь именно тогда ты впервые увидела все эти нити, да?
– Да, – подтверждаю я. Я не могу понять, к чему он клонит, но знаю – это что-то важное. Я вижу это по его глазам и слышу в его голосе.
– Тогда я впервые и увидел вблизи узы твоего сопряжения с Джексоном. – Он кривится. – Это было занятно.
– Не сомневаюсь. – Я сжимаю его руку. – Хадсон, к чему ты клонишь? Потому что я должна сказать тебе, что, когда ты вот так отрезаешь собаке хвост по частям, я начинаю психовать.
– Извини, я просто пытался подготовить почву. – Он наклоняется и нежно целует меня. – И тебе не из-за чего психовать, я тебе обещаю.
– Понятно. – Я ему не верю, но думаю, сейчас не время спорить, если я хочу, чтобы он скорее перешел к делу.
– Там была еще зеленая нить. Ты ее помнишь?
– Помню ли я? Да я вижу ее всякий раз, когда пытаюсь коснуться любой из нитей. А это я делаю постоянно, ведь мне нужно взяться за платиновую нить, чтобы превратиться в горгулью.
– Точно. – Он прочищает горло. – А ты знаешь, с чем именно тебя связывает зеленая нить?
Меня охватывает волнение.
– У меня есть вопрос получше – знаешь ли ты, с чем она связывает меня?
Он пристально смотрит мне в глаза и отвечает:
– Возможно.
Глава 34. Теория (зеленых) струн
– «Возможно» – это не ответ, – говорю я, вглядываясь в его лицо и ища глазами что-нибудь такое, что подсказало бы мне, о чем он думает.
– Это ответ, когда я точно не знаю, прав я или нет. – Он делает паузу – Я собирался поговорить с тобой об этом еще тогда, когда мы вернулись в Кэтмир в первый раз, но, честное слово, на это просто не было времени, к тому же я даже не был уверен в том, что не ошибаюсь. Но твои воспоминания о том, как ты оказалась при Дворе горгулий… Как я и сказал, я точно не знаю, прав ли я…
– Да, конечно, но ты также точно не знаешь, ошибаешься ли ты, так что просто давай, колись, пока я окончательно не слетела с катушек. С чем меня связывает эта зеленая нить?
– Ты когда-нибудь трогала ее? – спрашивает он. – Или, может быть, слегка задевала?
Я хочу сказать, что, по-моему, нет, но, заглянув внутрь себя и посмотрев на свои нити, вижу, как близко зеленая находится от платиновой нити. А если учесть, насколько часто я берусь за эту нить и в каких ситуациях я это делаю, то все возможно.
– Не знаю, то есть, возможно, да, я касалась ее. А что?
– Ты не могла бы подумать об этом как следует? Ты касалась ее в тот раз в библиотеке, когда мы ссорились и ты обратилась в камень?
– Вряд ли… – начинаю я, но выражение его лица говорит мне, что это важно – по-настоящему важно, – так что я закрываю глаза и пытаюсь восстановить в памяти ту картину. – Я тогда была так зла на тебя. Ты вел себя как последний козел, и я просто потянулась и взялась за свою платиновую нить и… – Я замолкаю, замечая, как, когда моя рука обхватывает платиновую нить, костяшки слегка задевают зеленую.
– Поэтому ты тогда так перепугался? – спрашиваю я. – Потому что знал, что я коснулась зеленой нити?
– Я психанул, потому что ты превратилась в камень – в настоящий камень, – как в те четыре месяца, когда мы были заперты вместе.
– Ты хочешь сказать, что это было то же самое? – изумляюсь я.
– Я хочу сказать, что мне это показалось тем же самым.
– Но это же не имеет смысла. – Я качаю головой, пытаясь уложить в ней то, что он говорит. – Когда я впервые обратилась в камень, я даже не подозревала о существовании всех этих нитей. Каким образом я могла коснуться зеленой нити?
– Инстинкт? – предполагает он. – Случайность? – Если это все-таки произошло, какое это имеет значение? Не все ли теперь равно?
– Я не понимаю, почему это вообще может быть важно.
– Потому что ты хочешь выяснить, как ты оказалась при Дворе горгулий. А я уверен, что дело тут в зеленой нити.
– Но я не касалась ее, когда мы попали ко Двору горгулий.
– Ты в этом уверена?
– Конечно, уверена. Он слегка коснулся меня и… – Я запинаюсь, потому что до меня доходит, что Хадсон может быть прав. Я тогда спешила схватиться за платиновую нить и была не очень осторожна. Так что вполне возможно, что мои пальцы действительно задели зеленую нить.
– Я не понимаю, – говорю я, помолчав секунду. – Я никогда прежде не бывала при Дворе горгулий. И не подозревала, что он вообще все еще существует. Как же я смогла перенести нас туда, задев эту самую зеленую нить?
– Я не знаю, но я почти убежден – так оно и было.
– Все мои нити связывают меня с кем-то. С тобой, с моими друзьями, с моей горгульей. Так как же получилось, что эта нить способна… – Я запинаюсь, пытаясь подобрать слова, которые бы выразили, на что способна зеленая нить, и тут до меня доходит, что я этого не знаю.
– Замораживать время? – подсказывает Хадсон.
У меня внутри все обрывается.
– Значит, вот что она делает? – шепчу я. – Замораживает время?
– Да. Именно это ты и сделала с нами на те четыре месяца. И потом совершила обратное – когда мы вернулись, и время стало другим.
– И что это может означать? Я имею в виду мою способность замораживать и размораживать… – начинаю я, но Хадсон быстро перебивает меня.
– Грейс, кого еще мы знаем, кто способен замораживать и размораживать время?
– Кого еще… – Я запинаюсь, потому что меня вдруг охватывает ужас. – Я больше не хочу об этом говорить.
– Думаю, мы должны об этом поговорить, – мрачно говорит Хадсон. – Потому что из тех, кого я знаю, только она может делать то же, что и ты.
– И что это значит? – спрашиваю я, хотя гадкое сосущее ощущение в животе подсказывает мне, что я уже знаю ответ на этот вопрос.
– Точно не знаю. Но думаю, нам надо это выяснить. – Он сжимает зубы. – Грейс, возможно, Кровопускательница – единственный человек на земле, который может помочь нам отыскать Армию горгулий.
Глава 35. Давай, соберись
– Я так и знала, что ты это скажешь, – со стоном бормочу я, перевернувшись и уткнувшись лицом в подушку. – Я не хочу опять встречаться с этой женщиной. Просто не хочу, и все.
Черт, черт, черт. Мне ужасно хочется заорать в подушку, и меня останавливает только то, что я чувствую на себе взгляд Хадсона и знаю, что он уже беспокоится обо мне. Мне совсем не хочется слететь с катушек у него на глазах.
Да ладно – ведь эта женщина просто чудовище. Да, я знаю, она мне помогала – не бескорыстно – всякий раз, когда я о чем-то просила ее, но, даже если она помогала мне расхлебать кашу, разве это отменяет тот факт, что она сама ее и заваривала? Разве это отменяет тот факт, что именно она и запустила конфликт, когда сотворила узы сопряжения между Джексоном и мной?
Гибель моих родителей, гибель Зевьера и Луки, нога Флинта, душа Джексона… Все это произошло потому, что Кровопускательница вмешалась в мою жизнь.
От этой мысли я поворачиваюсь и, взяв Хадсона за руку, прижимаю ее к своей груди и заглядываю ему в глаза. Он снисходительно улыбается мне, но его улыбка кажется мне немного вымученной. Его скулы очерчены резче, чем обычно, а в его чудных глазах бушует шторм.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, хотя знаю, что это не так.
Его улыбка становится еще шире.
– Разумеется.
– Вид у тебя не очень. – Я поднимаю руку и глажу его щеку.
Он напускает на себя оскорбленный вид.
– Ух ты. Выходит, укатали сивку крутые горки, да?
Я закатываю глаза.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– В самом деле? – Он убирает с постели остатки моей трапезы, потом вдруг перекатывает меня к противоположному краю кровати и ложится сверху, так что его сногсшибательное лицо оказывается в считаных дюймах от моего.
– Ты все еще считаешь, что я плохо выгляжу? – спрашивает он, и его пальцы пробегают по моей коже, щекоча ребра.
Я так заливаюсь хохотом, что не могу ответить.
– Это значит нет? – Он щекочет меня еще сильнее.
– Перестань! – выдыхаю я, смеясь так, что на глазах у меня выступают слезы. – Пожалуйста, перестань!
Движение его пальцев замедляется.
– Значит ли это, что ты закончила оскорблять меня?
– Не знаю. – Я хватаю его за руки. – Значит ли это, что ты закончил устраивать кордебалет?
– Устраивать кордебалет? – Его брови взлетают вверх. – Похоже, кто-то здесь изучал британские идиомы. Хотя, строго говоря, я вовсе не закатывал сцен.
Черт возьми, похоже, я использовала не то выражение. А ведь я специально изучала британский сленг, чтобы произвести на него впечатление.
– Ага, ведь кто-то здесь сопряжен с британцем и думает, что ей, вероятно, следовало бы начать понимать его, когда он в следующий раз устроит кордебалет и примется сыпать сленговыми выражениями.
В его глазах вспыхивает озорной блеск.
– Думаю, ты и так отлично понимаешь меня.
– Верно, – соглашаюсь я. – Поэтому-то я и беспокоюсь за тебя, Хадсон.
– Тебе не о чем беспокоиться, – отвечает он, и секунду мне кажется, что сейчас он снова примется щекотать меня. Однако в конце концов он просто улыбается, глядя на меня с нежностью.
Я знаю, что мне следовало бы надавить на него, настоять на том, чтобы он рассказал мне, что беспокоит его. Но, когда он так смотрит на меня, когда мы на несколько минут оказываемся наедине, вдалеке от всего того дерьма, которое нам надо разгребать, мне не хочется на него давить. Мне хочется одного: прижать его к моему сердцу – и к моему телу – и не отпускать.
И я делаю это – обвиваю его руками и ногами и обхватываю так крепко, как только могу.
– Я люблю тебя, – шепчу я, уткнувшись в прохладную кожу его горла. И чувствую, как быстро бьется его сердце и как судорожно вздымается и опускается его грудь, пока он борется с демонами, о которых не желает мне рассказать.
– Я тоже тебя люблю, – шепчет он, обнимая меня.
Но в конечном итоге нам приходится вернуться к реальности, поскольку и на его, и на мой телефоны одновременно приходят сообщения. Значит, остальные уже проснулись и готовы обсуждать планы.
Хадсон откатывается, чтобы взять свой телефон, а я закрываю лицо подушкой. Возможно, если я спрячу голову в песок, мне удастся отвертеться от участия в предстоящем обсуждении. А значит, и от решений, которые я, как мне хорошо известно, должна буду принять.
– Ты же понимаешь, чем дольше ты будешь здесь прятаться, тем больше решений будет принято без тебя, не так ли? – весело спрашивает он.
– Ты говоришь это так, будто это плохо, – отзываюсь я, и мне в рот попадает наволочка.
Хадсон смеется и стаскивает подушку с моего лица.
– Отдай. – Я пытаюсь выхватить у него подушку, но он держит ее так, что я не могу до нее дотянуться. – Почему ты не хочешь посмотреть на вещи разумно?
Он ухмыляется еще шире.
– Потому что в этом вопросе я неразумен.
– Ладно. – Я опять плюхаюсь на спину и уставляюсь в выложенный белыми плитками потолок. – Мы можем отправиться к Кровопускательнице.
– И ты будешь сохранять объективность при встрече?
– Ты это серьезно? Это же ты постоянно цапаешься с ней, так к чему эти нотации насчет того, что я должна сохранять объективность?
– Мне можно цапаться с ней – ведь она ненавидит меня. Но к тебе она питает слабость. А значит, чтобы что-то выудить у нее, ты должна быть милой с этой старой стервой и подыгрывать ей.
– Что же я такое, если ко мне питает слабость старуха с маниакальными наклонностями, совершившая столько убийств? О чем это говорит?
Хадсон опять улыбается и наконец кладет подушку на кровать рядом со мной.
– Может быть, о том, что ты такая классная, что даже психопатка вроде нее не может тебя не любить?
– Ты просто подлизываешься ко мне, – говорю я, и чтобы он не думал, что это сойдет ему с рук, кидаю в него подушку.
Он ловит ее и подмигивает мне.
– Ну и как, у меня получается?
– А сам как думаешь? – Я встаю с кровати и по дороге в ванную натыкаюсь на свой рюкзак. Может, одевшись, я смогу посмотреть на все это более спокойно.
С этой мыслью я чищу зубы, включаю душ и изо всех сил стараюсь не обращать внимания на то, что Хадсон врубил в спальне песню Linkin Park «One Step Closer». Я знаю, он думает, будто я не слышу ее из-за шума воды, но это одна из тех песен, которые невозможно не замечать – особенно если принять во внимание то, о чем он попросил меня перед сном.
Случайно ли он наткнулся на нее в своем плей-листе? Или сыграло его подсознание, потому что песня отражает то, что он чувствует? Что он близок к тому, чтобы сломаться?
Это ужасная мысль, которая пришла мне в голову в ужасной ситуации, и я провожу полчаса, накручивая себя по поводу всего этого дерьма, пока принимаю душ и одеваюсь. Сейчас чуть больше десяти утра, значит, на Аляске глубокая ночь – возможно, не самое лучшее время для того, чтобы заявляться к Кровопускательнице, но поскольку до восхода остается еще три часа, а Хадсон пока не может находиться на солнце, стоит отправиться к ней сейчас. А раз так, то у меня почти не остается времени на то, чтобы подготовиться к встрече. Придется просто сделать это.
Однако прежде, чем мы навестим Кровопускательницу и попросим ее ответить на наши вопросы – о чем мне противно даже думать, – мне надо убедиться, что Хадсон прав. Натянув худи, я прислоняюсь к столику с раковиной и закрываю глаза. Затем делаю глубокий вдох и приказываю себе рассмотреть – притом хорошенько – все нити у меня внутри. Что, как ни странно, не означает, что я смотрю на них глазами.
Дело в том, что, когда я описываю, как выглядят мои нити, мне проще говорить, что я смотрю на них, но, чтобы увидеть их, глаза не нужны. Мне достаточно подумать о них, и я вижу их в моем мозгу, как могу видеть плюшевого мишку, которому я в детстве дала имя Проказник, или улыбку моей матери всякий раз, когда мне хочется их вспомнить. Так что я заглядываю внутрь – все мои нити на месте, как и всегда.
Ярко-синяя нить – узы моего сопряжения с Хадсоном. Нить, связывающая меня с Джексоном, теперь стала полностью черной. Ярко-розовая нить, соединяющая меня с Мэйси. Совсем тонкая бирюзовая – это нить моей матери, и красновато-коричневая – нить моего отца. Меня пробирает дрожь, когда я осознаю, как истончились эти узы, но, наверное, это закономерно, ведь прошло много месяцев после того, как они погибли. Но мне все равно больно видеть, что нити, связывающие меня с ними, мало-помалу исчезают.
Я рассматриваю свои нити одну за другой, оставив зеленую нить напоследок, потому что мне не хочется иметь с ней дело. А еще я, если честно, немного побаиваюсь ее. Тем более что она светится ярче всех остальных, кроме разве что нить уз моего сопряжения с Хадсоном. Я не знаю, что это значит, и не уверена, что хочу это знать. Мне совсем не хочется выяснить, что я сопряжена еще и со мстительной старухой, которая живет в пещере. Это слишком жутко, так что нет, благодарю покорно, это не для меня.
Но я понимаю все яснее, что, прячась от своих проблем, я не заставлю их рассосаться. Я делаю глубокий вдох и, решив больше не раздумывать, впервые в жизни намеренно берусь за зеленую нить.
Я оказываюсь совершенно не готова к тому, что происходит после этого. Я думала, что, возможно, обращусь в камень, а может, часы на моем телефоне замедлят свой ход. Или даже, что я, черт возьми, превращусь в двадцатифутовую горгулью.
Любой вариант лучше, чем это, чем этот беспредел.
Глава 36. Ты будишь во мне зверя
Меня пронизывает электрический разряд, от которого у меня пресекается дыхание. И я сразу же чувствую, как что-то сворачивается в клубок глубоко внутри, как кобра, готовящаяся к броску. Магическая сила скручивается в спираль и наполняет каждую клетку моего тела. Затем так же молниеносно наполняется тату, которое покрывает мою руку от плеча до запястья и в котором магическая сила может накапливаться и храниться. И все равно в моей крови бурлит все большая и большая сила и требует выхода. Требует дать ей совершить то, для чего она предназначена – уничтожить все, что стоит на ее пути.
Я никогда в жизни так не боялась. Меня страшит эта жгучая потребность внутри меня – поджечь мир и смотреть, как он горит, горит, горит.
Я сразу же отпускаю эту нить, но сила, сжимающая все мои мышцы в пружину, все так же настойчиво требует, чтобы я выпустила ее на волю, и я знаю – пройдет всего несколько секунд, и я больше не смогу ее контролировать. Мой взгляд мечется по ванной, ища выход, но едва до меня доходит, что выбраться отсюда можно только через дверь, я слышу, как Хадсон в спальне говорит кому-то:
– Заходи. Грейс сейчас выйдет из душа, но…
Чисто инстинктивно я ныряю в ванну и сворачиваюсь в клубок… и тут мое тело взрывается – или то, что мне кажется моим телом. Раздается оглушительный хлопок – это все электричество внутри меня мгновенно вырывается наружу. Ударная волна сотрясает стены, зеркало разбивается вдребезги, потолок проваливается, и меня осыпает разлетевшейся штукатуркой, так что образуется облако пыли – такое плотное, что я перестаю что-либо видеть.
Хадсон распахивает дверь; я делаю судорожные поверхностные вдохи, у меня звенит в ушах, перед глазами все расплывается – иными словами, на меня обрушивается паническая атака. Что я сейчас сделала? И как?
Я держала эту нить не дольше двух секунд, и это поглотило меня целиком, превратило в существо, которое я не узнаю – в чудовище, желавшее уничтожить весь мир.
Я подтягиваю колени к подбородку и раскачиваюсь взад и вперед; по щекам текут слезы. Какое-то время я беспокоюсь, что они напугают Хадсона, но я, должно быть, нечаянно включила душ, когда погрузилась в ванну, и теперь вода орошает одну сторону моего лица, смывая слезы.
– Все нормально, Грейс. Я с тобой, – шепчет Хадсон, уткнувшись лицом в мои волосы. Но я не понимаю, как это возможно, если я нахожусь в ванне, а он стоит у двери…
Пол ходит ходуном, и я моргаю.
– Я что… Я что, расколола землю? – Мой голос звучит слабо, тонко, он дрожит, но, по-видимому, Хадсон все же услышал меня, потому что он издает смешок. Хотя это больше похоже на нервный смех, ведь ничего смешного я не говорила.
– Нет, детка, землю ты не расколола, но я уверен, что теперь мне не получить мой депозит обратно. Собственно, теперь мне, возможно, придется купить этот маяк.
Я чувствую под собой что-то мягкое, и до меня доходит, что Хадсон, должно быть, вынес меня из ванной комнаты и уложил на кровать. Его руки ощупывают мою мокрую одежду, он проверяет, нет ли у меня каких-то ран или травм, но я в таком шоке, что могу только уйти в себя и молчать. Дышать полной грудью почти невозможно, от поверхностного дыхания я чувствую слабость, мои руки трясутся, когда я обхватываю ими колени и сворачиваюсь в клубок.
– Она в порядке? – спрашивает Мэйси, стоя в дверях, а затем вскрикивает: – Что с ней, что произошло?
– Грейс, ты можешь сказать мне, сколько будет два плюс два? – спрашивает Хадсон.
Почему он заставляет меня считать, когда я едва могу дышать? Боже, должно быть, я ударилась головой, и он опасается, что у меня сотрясение мозга. Мои зубы стучат, ударяясь друг о друга с такой силой, словно они могут раскрошиться в любой момент, но я все же ухитряюсь произнести:
– Че-четыре.
– Правильно, умница. А сколько будет четыре плюс четыре?
Я делаю один быстрый вдох, затем еще один и, заикаясь, говорю:
– Во-восемь.
– А восемь плюс восемь?
На сей раз я делаю более глубокий вдох и открываю глаза, чтобы показать ему, что я в порядке. Должно быть, он сам не свой, если так беспокоится, что я получила травму головы. Еще раз сделав медленные вдох и выдох, я ухитряюсь сказать:
– Шест-надцать.
Хадсон испускает долгий вздох, садится на кровать рядом со мной, затем сажает меня себе на колени. Я прижимаюсь к его теплому телу, и мои зубы стучат уже не так сильно, когда он обнимает меня.
– Сделай еще один глубокий вдох, Грейс. Да, вот так. С тобой все будет нормально. – Его ладони гладят мои руки от плеч до запястий и обратно, изгоняя леденящее чувство, оставшееся после прикосновения к этой чертовой зеленой нити.
Я перевожу взгляд на мою кузину, которая машет волшебной палочкой, направив ее в сторону ванной, затем подходит к кровати и начинает переминаться с ноги на ногу, словно не зная, что ей делать, как помочь. Я беру ее за руку.
– Со м-мной все х-хорошо.
Джексон и Мекай появляются в дверях мгновение спустя и ошеломленно уставляются на ванную. Я поворачиваю голову, чтобы увидеть то, на что смотрят они, и застываю.
Вся стена, отделявшая ванную от спальни, исчезла. Как и противоположная, так что теперь отсюда открывается панорамный вид на океан. Раковина, расколотая на две фаянсовые половинки, валяется на полу рядом с лопнувшими трубами, и я смутно осознаю, что Мэйси, должно быть, махала волшебной палочкой для того, чтобы остановить хлеставший оттуда поток воды. Сама ванна уцелела, но больше почти ничего. Часть потолка лежит на ее краях – там, где находились мои ноги, – и я содрогаюсь, осознав, что еще пара дюймов – и он бы обрушился прямо на мою голову.
– Что тут произошло? – спрашивает Джексон, поворачивая голову поочередно то к Хадсону, то ко мне. – Ты в порядке, Грейс?
– Со м-мной все хо-рошо, – повторяю я немного увереннее, но это все, что мне удается произнести.
Хадсон поднимает одну бровь и говорит:
– Я уверен, что Грейс решила взяться за свою зеленую нить – и сократила мою жизнь на сотню лет.
Глава 37. Все путем
– Эта зеленая нить… – Я делаю паузу, ища в своем лексиконе подходящие слова, чтобы охарактеризовать ее, и понимаю, что подходящего определения для нее просто нет. В конце концов я останавливаюсь на единственном ответе, который могу подыскать. – Опасна.
Хадсон расплывается в улыбке.
– Что ж, это звучит многообещающе.
Я качаю головой. Моя пара заблуждается, если думает, что это было прикольно. Я все еще чувствую слабость, когда поворачиваюсь к своей кузине, но, едва взглянув на нее, решаю отодвинуть свои собственные проблемы подальше. Видно, что моя милая кузина настроена решительно – ее решимость просто бьет через край.
Вид у нее чертовски свирепый – волосы выкрашены в красный, оранжевый и желтый цвета, так что ее голова как будто объята огнем. Глаза густо подведены карандашом, а одежда черна, как уголь.
– Твои волосы смотрятся потрясно, – говорю я.
Она отвечает коротко:
– Я решила, что настало время для перемен.
– Мне они нравятся, – заверяю ее я. – Ты выглядишь невероятно.
– Играй роль, пока роль не станет тобой, да? – говорит она, печально скривив губы, и у меня все сжимается в груди.
– Да, что-то в этом духе, – соглашаюсь я и делаю ей знак сесть на край кровати. – Как у тебя дела?
Читать бесплатно другие книги:
