Цианид Старк Кристина

Глава 27

Щупальца

Дерек изменился. То ли это я забыла, как он выглядит, то ли это он стал еще больше и выше. Еще сильнее и злее. Отросшая черная щетина на подбородке сделала лицо жестким и резким. От него исходило электричество. Если бы я щелкнула выключателем, то его глаза продолжили бы гореть в темноте, как угли. На нем была серая футболка, спортивные штаны и расстегнутая черная толстовка. Он не оказался здесь случайно. Он давно ждал меня, облачившись в домашнюю одежду, попивая чай и считая минуты. Девлин привела меня к нему, потому что он так хотел.

– Ванесса, мы хотим просто поговорить с тобой, – сказала Девлин примирительно. – Я знаю, что вы с Дереком не ладите, но…

– Не ладим? – переспросила я, теряя голос. – Ты понятия не имеешь, что происходит! Дерек, ты не можешь приближаться ко мне! – Я забилась в угол, не сводя с него глаз. – Ты не можешь говорить со мной. Ты не понял, насколько все серьезно? Это решение суда. Это условие твоего освобождения под залог. Ты отправишься в тюрьму, если не дашь мне уйти прямо сейчас!

– Закончила? – спросил он.

Его руки были сжаты в кулаки в карманах. Желваки ходили под кожей. Глаза сузились, как у бешеного пса перед атакой.

– Теперь зайди в комнату и сядь. Ты не уйдешь, пока внимательно не выслушаешь меня.

– Это не займет много времени, – снова влезла Девлин, словно опасаясь, что про нее забудут.

– Уйди на кухню, – бросил ей Дерек, и она тут же опустила глаза, как провинившаяся собака. Потом втянула голову в плечи и ушла на кухню, ни разу не оглянувшись.

Дерек взял меня за локоть, завел в гостиную и захлопнул за нами дверь. Заставил сесть в кресло, придвинул второе и сел напротив. У меня сбилось дыхание, когда он уставился на меня с ледяной ухмылкой. Когда-то мне нравилась эта ухмылка, теперь же я едва не плакала от ужаса.

– Ты заберешь заявление, – сказал он, двигая челюстью влево и вправо и постукивая кулаком одной руки по ладони второй. – Ты пояснишь, что все всё неправильно поняли, а у тебя не хватило духу сказать правду. Ты признаешься, что все было сделано с твоего согласия. Что это была твоя давняя фантазия – чтобы тебя трахнули, пока ты была в отключке. Забавы, которые не всем дано понять. Все обвинения должны быть сняты, и ты постараешься изо всех сил вытащить меня из того дерьма, в которое меня столкнула.

– Ты изнасиловал меня, Дерек. Ты посмел воспользоваться моим телом, когда я даже понять не могла, что происходит. Ты… Ты… – Я закрыла лицо руками, задыхаясь.

– Я скучал по тебе, дурочка. Как ненормальный. Я злился. Я сходил с ума. А кто причина? Кто, Ванесса? Ты, которая не смогла даже порвать со мной по-человечески! Ты выбросила меня из жизни, даже не удостоившись понять, что творится у меня в душе. Тебя возмущает, что я воспользовался тобой, серьезно? Как будто ты не относилась ко мне как в куску дерьма все это время! Это просто бумеранг прилетел к тебе, любовь моя. Бумеранг, за который ты хочешь, чтобы я расплатился жизнью? Серьезно? Тебе мало того, что от моей репутации ничего не осталось. Мало того, что я выложил половину своего состояния за залог. Мало, что мои отношения с твоим отцом навсегда испорчены. Всего мало. Тебе нужна моя смерть за гребаной решеткой, так? Откуда в таком нежном существе столько злобы? Откуда столько ненависти в твоей красивой головке, Ванесса Энрайт? В чем я провинился, любовь моя? В том, что любил тебя сильнее, чем ты могла понять?

Паутина. Огромная, прочная, смертельная. И Его Высочество Паук, который не выпустит меня, пока не сожрет целиком. Пока его яд не растворит все мои внутренности и от меня ничего не останется, кроме пустой оболочки.

– Забери заявление, и мы квиты. Я как-нибудь встану на ноги после всего, через что прошел. Мне не много надо: женщина, которая не строит из себя хрустальную, и отношения, которые она не будет выносить на чужой суд. Я нашел такую. Теперь осталось уладить все с тобой.

Его голос внезапно смягчился. Он протянул руку и коснулся моей коленки.

– Я часто возвращаюсь мыслями в те времена, когда мы были вместе. А ты? Твоя неопытность сводила меня с ума. Твой страх возбуждал. Ты никак не могла понять, что со мной не так. Тебе хотелось отношений как в сказках Диснея. Ты плакала, когда получала острый перец вместо ванили. Ты не хотела играть в мои игры, только в свои. А я ошибался, решив, что со временем ты войдешь во вкус. Ох, я должен был сдаться сразу. Оставить тебя розовощеким мальчишкам, развозчикам пиццы и студентам без гроша. Я должен был отпустить тебя. Но я не смог. Чувства к тебе были сильнее разума. Они до сих пор сильнее разума. Сильнее морали, норм приличия и закона. Я потерял над собой контроль, когда увидел тебя в той комнате на постели. Это случается с людьми. Особенно с теми, кто любит.

Дерек придвинулся ближе и прислонился лбом к моему лбу. Я закрыла глаза, пытаясь совладать со своим дыханием. Паутина опутала мое тело, мои мысли, мою душу. Я знала, что Дерек даже дьявола убедит в том, что он прав. Или нет, он и был дьяволом.

Дерек улыбнулся, смахнул невидимые пылинки со штанин и поднялся. Дотянулся до подоконника и взял стопку бумаг.

– Просто подпиши здесь и здесь, – сказал он, положив передо мной ручку. – Это отказ от данных ранее показаний. Я отправлю их своему адвокату, а он уже свяжется со следствием.

– Можно войти? – пискнула за дверью Девлин и, не дожидаясь ответа, вошла.

В ее руках был поднос, на подносе – три чашки и сложенное башенкой печенье. Зрелище, потрясшее меня своей нелепостью. Все равно что устроить чаепитие на гильотине.

Она медленно приблизилась к нам, словно пол был усыпан стеклом, и поставила поднос на стол. Ткань рукавов съехала вверх, и внезапно я увидела то, что предпочла бы никогда не видеть. Ни на руках Девлин, ни на чьих-либо других руках. Черные, как ежевичные пятна, синяки на обоих запястьях. Когда-то у меня были такие же.

– Я не просил, – сказал ей Дерек, сузив глаза.

Девлин вымученно улыбнулась и снова взялась за поднос, намереваясь унести. Она всегда была бойкой девчонкой, разговорчивой, резкой, смешливой, а теперь даже взгляд изменился: стал пустым, тусклым, как пыль. Я узнала этот взгляд. Когда я встречалась с Дереком, то не раз видела такой же в зеркале.

– Оставь, – сказала я, касаясь ее руки. – Разговор все равно окончен, я не буду ничего подписывать.

Я вылетела в прихожую, пользуясь моментом, и дернула дверь на себя. Она не поддалась. Моего плаща, в кармане которого лежал телефон, больше не было на крючке.

– Как это понимать? Верните мне мою одежду и откройте дверь! Сейчас же!

Дерек вышел за мной следом в прихожую, разминая шею.

– Ты не уйдешь, пока не подпишешь документы, – сказал он, понижая голос.

– Суд будет очень рад узнать, как именно ты заполучил мою подпись, – спокойно сказала я, рассчитывая на его здравомыслие.

– Это если ты будешь в состоянии говорить, – еще тише сказал Дерек.

– Ты угрожаешь мне? – хмыкнула я, но кишки завязались узлом от ужаса.

– Я всего лишь прошу тебя хорошо подумать.

– Мои подруги в курсе, что я отправилась пить кофе с Девлин. Моя машина осталась на рабочей парковке. На улицах полно камер, по которым восстановят мой след. А ты не настолько туп, чтобы держать меня здесь силой.

Дерек вытянул руку и коснулся моей щеки.

– Ты в курсе, какой максимальный срок за изнасилование? – улыбнулся он. – Нет? Пожизненное заключение. А знаешь, какой срок за двойное изнасилование? Тоже пожизненное. А сколько мне дадут за изнасилование с убийством? Тоже пожизненное, не больше. Ты следишь за моей мыслью?

– Дерек, что ты такое говоришь?! – заорала Девлин.

– На хрен пошла отсюда, – бросил он ей, оглянувшись.

У меня было только это мгновение.

Одно-единственное. Он все равно не выпустит меня отсюда. Сначала заставит подписать бумаги, а потом… Даже бог не знает, на что способен этот монстр.

Я схватила со столика мраморную статуэтку и ударила Дерека по затылку. Он качнулся, вцепился в дверной косяк. Я размахнулась еще раз, но он успел перехватить мою руку.

– Проклятая сука! – выдохнул он яростно, вырвал из моих рук статуэтку и ударил в ответ. Один раз, второй, третий…

Кровь залила глаза. Я качнулась, землю унесло из-под ног. Девлин завизжала во все горло. А потом мир вокруг меня закончился, погас.

Подушка была красного цвета, острая боль сводила с ума – будто кто-то водил ножом по внутренней стороне моего черепа. Я коснулась лба пальцами и нащупала глубокое рассечение. Кожа разошлась на сантиметр, кончики моих пальцев легко помещались между краями. Шея и лицо были липкими от крови.

В комнате царил полумрак, слегка разбавленный светом тусклой зеленой лампы. Тьма засела в углах. По потолку ползали тени.

– Ты сама виновата, – выдохнул Дерек, возникая из ниоткуда. – Ты сама.

Он вцепился руками в спинку кровати, на которой я лежала, и уставился на меня огромными красными глазами.

– Где Девлин? – спросила я.

Он махнул рукой в сторону двери, и я увидела ее, неподвижно лежащую на полу в коридоре.

– Что ты с ней сделал? – прохрипела я.

– Просто заставил умолкнуть и не верещать. А теперь сижу и думаю, что мне сделать с тобой.

– Она жива?!

Желчь подступила к горлу. Дерек продолжал смотреть на меня в упор, не мигая, будто манекен. Капли пота с его лба падали на мой лоб. Он облизал пересохшие губы и улыбнулся, криво, страшно.

– Я подпишу твои бумаги, – сказала я, избегая смотреть ему в глаза. Не хотела встречаться взглядом с тьмой, пожирающей его изнутри.

– Они мне уже не помогут, – усмехнулся он, и снова кивнул на тело Девлин.

– Я отзову свое заявление. Что бы ни случилось с Девлин – опишу как несчастный случай. Дай мне уйти, Дерек. Ты победил. Дай мне просто уйти.

Он похлопал по карманам, закурил и выпустил облако дыма мне в лицо.

– Я не верю ни единому твоему слову, – сказал он. – Ты подставляла меня сто раз и подставишь в сто первый. Поднимайся.

Дерек взял меня за локоть и потянул вверх. Я села, в глазах двоилось. Мокрые от крови волосы липли к шее и плечам. Тени на потолке закружились. Тьма шевельнулась и поползла из углов, перебирая ножками, как сколопендра. Дерек поставил меня на ноги, придерживая за воротник мертвой хваткой. Я едва доставала ему до плеча, таким массивным он был. Голова закружилась, и я упала вперед, уткнувшись лицом ему в грудь. Он сжал мои плечи. Его дыхание ударило мне в висок – горячее, как воздух в пустыне.

Я знала, что он убьет меня. А если не убьет, то превратит в параноика, который до конца жизни не вымолвит ни слова. Мрак, который сидел в нем все это время, наконец завладел им полностью – Дерек позволил ему. Его пальцы подняли мой подбородок. Я заморгала, глядя на него сквозь ресницы, слипшиеся от крови.

– Что мне с тобой сделать? – повторил он, шаря по мне взглядом. – Что бы ты хотела сделать напоследок?

Где-то далеко за окном промчалась машина скорой. Окна квартиры Девлин выходили на город. Луна заливала все серебром: дороги и крыши, реки и мосты. Где-то там был Чарльмонт, место моей работы; Черчтаун, откуда я бежала; Талла, где я была счастлива, и гостиница «Шелбурн», где я потеряла столько крови, что чуть не погибла. Где Митчелл снова пытался спасти меня от демонов, подаренных Дереком. Но разве можно было спастись?

Ни бог, ни ангел-хранитель, ни рыцарь в золотых доспехах, ни молитвы, ни магический круг, ни святая вода не смогли бы меня спасти.

Дерек приложил свою сигарету к моим губам. Я не пошевелилась, и тогда он просто затушил ее об мою блузку. Затем бросил окурок на пол и положил руку мне на шею, то ли лаская, то ли приготовившись удавить. Вот так просто. Мгновение – и меня не станет…

– Нет! – выпалила я, вцепившись в его ладонь. – Пожалуйста. Если это конец, то я хочу умереть в постели. Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Я не против…

– Смотрите-ка, сука соскучилась по хозяину? – он склонил голову набок, будто видел впервые.

– Давай закажем еду, – продолжила я. – Отпразднуем твою победу. Да, я могу есть с пола, как твоя послушная сука. А после оближу и пол, и твои руки. Я напишу родителям, что буду поздно. Можешь не торопиться, ты успеешь сделать все, что хочешь.

Мое предложение уже завладело его фантазией: я видела, как сузились его глаза. Просто убить меня было бы слишком скучно, и он знал это. Дерек вынул мой телефон из своего кармана, и я сказала ему пароль. Он написал моей матери, что я остаюсь у подруг на ночь. Потом он спросил, что я хочу на ужин.

Как в старые добрые времена.

– Только без фокусов, когда я буду говорить по телефону, – сказал Дерек. – Иди в ванную. Услышу хоть звук – и ты умрешь.

Он позвонил и сделал заказ. Я слышала, как он продиктовал адрес и положил телефон на стол. Я склонилась над раковиной и включила воду. Она была еле теплой – такой же, какой скоро буду я.

Дерек вошел следом и стал позади, разглядывая меня со спины. Я подняла голову, посмотрела в зеркало и встретилась с ним глазами. Меня так трясло, что я не могла набрать воды в ладони.

– Как быстро ее привезут? – спросила я, приготовившись тянуть время до последнего.

– Неужели ты спешишь? – ответил он, сжав мои плечи и заставив развернуться.

Меня словно парализовало, дыхание стало прерывистым, как хрип умирающего. От ужаса я не могла даже плакать. Дерек рывком сдернул блузку с моих плеч. Пуговицы полетели во все стороны, запрыгали по полу. Вслед за блузкой расправился с лифчиком – разодрал его голыми руками.

– Ты все такая же, – сказал он. – Такая, как я помню. Словно ушла только вчера… Как оно было? С этим курьером? Лучше, чем со мной?

Я не пошевелилась. Тремор стал таким сильным, что напоминал предсмертные конвульсии. Я обхватила себя руками, лишь бы те не дергались в воздухе, как подключенные к электродам.

– Отброс хорошо тебя трахал? Или он только кулаками махать умеет?

Легкие окончательно подвели меня. Я схватилась за горло, пытаясь вспомнить, как дышать. Я уже знала, что будет дальше, – будто видела в магическом шаре. Он начнет душить меня, а потом…

– Совсем не изменилась. Такая же заторможенная и холодная. Будто вмерзла в лед. Наверно, даже мертвеца можно расшевелить быстрее, чем тебя, Ванесса.

Дерек сжал мою шею и втолкнул в душевую кабинку. Я задела спиной полку. На пол посыпались бутылки и зубные щетки. Он сорвал душевую насадку и намотал металлический шланг вокруг моей шеи. Я сопротивлялась, пыталась удержаться на ногах. Мои пятки скользили и дергались на мокром полу. Снова открылось рассечение на лбу, и кровь брызнула в разные стороны – все вокруг было в красных разводах: и стены, и кафель, и Дерек.

Он ослабил металлический узел, когда я почти отключилась от удушья. Пот лил с его лба, ткань брюк натянулась в промежности, он был возбужден так сильно, что трясся. Я лежала на ледяном кафеле. Потолок казался таким низким, будто готов был обрушиться и раздавить меня окончательно. Красные капли застыли на пластике душевой кабинки. Всюду валялось стекло: вдребезги разбилась какая-то бутылка. Дерек включил воду, чтоб смыть кровь с моего лица и груди. Струи врезались в мою кожу, как жала.

– Не забудь открыть, когда привезут еду, – пробормотала я в полуотключке. – Не пропусти звонок.

– Жаль, что мысли о еде до сих пор занимают тебя больше, чем мысли обо мне, – ответил Дерек.

Он заставил меня сесть и расстегнул ширинку. Тьма разлилась перед глазами. Его руки легли на мой затылок. Я ждала звонка в дверь, воя сирены за окном, но их все не было и не было. Шум воды и хриплое дыхание Дерека поглотили все звуки извне, что могли проникнуть в это место. Место, где я погибну.

Я опустила глаза и внезапно увидела, что у Дерека нет обуви на ногах. Да и ног тоже нет. Вместо них из штанин выглядывали щупальца осьминога. Черные, блестящие и гладкие, как смола. Толстые, мясистые присоски сочились голубоватой жидкостью, которая растекалась по полу. Он больше не был человеком. Он был смертельной тварью, насквозь пропитанной ядом. Его пот, кровь, слюна, сперма – все вызывало интоксикацию, паралич, остановку сердца.

Я моргнула, и видение исчезло. Моргнула снова – и щупальца вновь были тут, повсюду: торчали из штанин его брюк, шарили по моему затылку, вываливались из расстегнутой ширинки. Содержимое моего желудка подступило к горлу, и меня стошнило, сильно, фонтаном. Дерека это не смутило. А, может, даже завело еще больше. Он рывком поднял меня на ноги, прижал к стене, навалился, и его щупальца принялись срывать с меня последнюю одежду, терзать мое тело, заливать ядом все, к чему прикасались.

Я сглупила, когда побоялась умереть.

Теперь я хочу умереть.

Я устала есть пригоршнями этот яд, уж лучше смерть, спать в земле на траурном бархате, стать травой и ничего не чувствовать…

Дверь распахнулась так резко, что из нее вылетело стекло. Кто-то стоял в полумраке на пороге. Потом он шагнул вперед, в полосу света, и я увидела его глаза – голубые, как газовый огонь, обрамленные темными ресницами. Над правой бровью было тонкое серебряное кольцо, а левую рассекал надвое тонкий шрам: казалось, что бровь перечеркнута невидимым штрихом.

Чудовищно долгую секунду я смотрела на Митчелла, а Митчелл смотрел на меня. Я заставлю себя забыть многие вещи, но не смогу стереть из памяти этот момент: я, он и чудовище между нами. Секунда, растянувшаяся на века. Время, застывшее в камень.

А потом снова наступил хаос: звенело стекло и грохотали двери, падали зеркала и брызгала кровь. Кто-то плакал: то ли я, то ли кто-то другой. Щупальца выпустили меня, я упала на пол, но не почувствовала боли. И через мгновение все стало тихо: меня словно завернули в бархатный вакуум, в тишину. Пульс замедлился. Страх смерти отступил, и безумная, животная боязнь за Митчелла – тоже. Он справится с Дереком. Никаких сомнений. Даже если у того будет оружие в кармане или ярость утроит его силу – Митчелл победит.

Когда Дерек спросил, что я хочу на ужин, я сказала: острые крылья. Три порции. А значит, полицию Митчелл вызвал тоже.

Я открыла глаза. Надо мной навис потолок ванной комнаты. Все той же. Кто-то перевязывал мне голову и вытирал салфеткой лицо. Чьи-то руки в голубых перчатках мелькали перед глазами. Откуда-то доносился голос Девлин, разбавленный всхлипами.

– Все в порядке, – сказала незнакомка в желто-оранжевом жилете. Фельдшер.

Я моргнула и внезапно сквозь застилающий глаза туман разглядела Митчелла. Его лицо плыло надо мной в серебристом тумане. Я присмотрелась и увидела в его глазах то, чего не видела никогда прежде: слезы.

Глава 28

Трещины, залитые золотом

Полгода спустя

– Гороскоп на октябрь! Рыбы наконец нырнут в свой океан любви и счастья. Черная полоса закончится, а белая будет такой долгой, что ее со спокойной совестью можно назвать новой эпохой. Горести отступят. Боль уйдет в историю, станет просто воспоминанием. Рыбы, это ваш шанс перевернуть страницу. Метеорология обещает заморозки, зато астрология – жаркие ночи! Вероятен выигрыш в лотерею или весточка от старого друга. Так что, Рыбы, купите лотерейный билет и проверяйте почтовый ящик!

Девлин откладывает свежий номер «Зумера» и подмигивает. Я не могу сдержать смех.

– Признайся, ты просто придумываешь то, что люди хотят услышать, – закатываю глаза я.

– Ну нет, я провожу сложные вычисления. Выигрышные лотерейные номера не подскажу, извини, а вот жаркие ночи я видела в расчетах своими глазами! – хохочет Девлин.

Я отвожу взгляд. Чувствую капли пота, проступающие вдоль позвоночника. Жаркие ночи – о, это добро ждет меня разве что в следующей жизни.

Девлин открывает еще одну бутылку сидра и протягивает мне. Я пью, подставляя лицо солнцу. Мы только что закончили украшать гостиную родительского дома к вечеринке: годовщина у родителей.

– Как ты вообще? – спрашивает Девлин.

Мы сблизились после той ночи. Она чуть не погибла тоже. Дерек так сильно приложил ее головой об дверной косяк, что она до сих пор восстанавливается. Мучается от сильнейшей головной боли, сидит на таблетках…

Я простила ее за то, что она устроила мне встречу с ним. Смогла понять, что она тоже была жертвой, которую запугали, использовали, заставили потерять связь с реальностью. Дерек убедил ее, что хочет просто поговорить со мной, и она боялась отказать ему.

– Более-менее, – отвечаю я.

– Вы с Митчеллом все еще не вместе?

Девлин часто упоминает Митчелла. Буквально каждый раз, когда мы видимся. Историю о том, что Митчелл сделал с Дереком той ночью, я слышала уже раз сто, но каждый раз снова слушаю с удовольствием.

«Митчелл просто уничтожал его голыми руками, как машина, пока не приехала полиция… Моя мама квартиру потом три дня мыла. Дерека оттуда уносили, представь! Увезла скорая без сознания… Мама нашла его зуб за унитазом, и я повесила его на нитку как напоминание о том, что вселенная не слепа! Что у нее есть глаза – во-о-от такие, которыми она все видит!»

Я обожаю эту историю. И ненавижу. Каждый раз, когда Девлин рассказывает ее, мне хочется и смеяться, и пролить все слезы. Я и жалею, что не увидела все своими глазами, и радуюсь, что потеряла сознание так быстро. Но чаще всего я стараюсь просто не думать об этом, потому что в ту ночь Митчелл увидел меня униженную и использованную, грязную и разрушенную, голую в луже крови и рвоты, с ног до головы опутанную щупальцами жуткой твари.

Да, мне уже тысячу раз сказали, что это не моя вина, но меня все равно пожирает стыд, когда я думаю об этом. Страшный стыд. Я вспоминаю взгляд Митчелла, и у меня сжимается нутро, как будто я падаю вниз с высоты.

Я по-прежнему встречаюсь с психологом два раза в неделю. Каждый раз Софи словно открывает мою душу волшебным ключом и выметает оттуда очередную горсть боли и печали. Но с этим стыдом, который я чувствую перед Митчеллом, пока ни она, ни я не смогли совладать. Это одна из причин, по которой я больше не могу общаться с ним. Даже просто по-дружески. Мне тяжело думать о том, что он видел меня в минуту абсолютной ничтожности, в самой нижней точке…

Митчелл не раз предлагал мне помощь, хотел быть рядом, пока шел суд, но я отказалась. Это было выше моих сил – позволить ему узнать о моих отношениях с Дереком в деталях. Тогда он решил, что именно это мне и нужно: дистанция, – и оставил меня в покое. Если, конечно, то место, где я в итоге оказалась, можно назвать покоем. Это скорее длинная, непрекращающаяся летаргия. Я функционирую, я работаю, я дышу и стараюсь не раскисать, но все словно вполсилы, на холостых. Я часто плачу и не могу собрать себя воедино – будто я не человек, а горстка стеклянных шариков. Софи говорит, что мое состояние – не камень, а вода, оно будет меняться, мне станет лучше. Говорит, что психика – это не орган, а процесс. Но пока мне кажется, что я застряла в своем горе, как бабочка в смоле. И эта смола скорее застынет в камень, чем растворится.

– Мне кажется, ты бы быстрее встала на ноги, если бы не избегала его, – говорит Девлин. – Нам нужны близкие люди, друзья, любовники. Разговоры и секс – панацея от всего. Уверена, психолог говорит тебе примерно то же самое.

Я только головой качаю. Хорошо, что токсичные отношения не успели покалечить ее. Эта отрава разъедает быстрее концентрированной кислоты, но Девлин как-то сумела выскочить из нее раньше, чем сгорела.

– Митчелл заслуживает лучшей доли, – говорю я.

– Может, позволь ему самому решить, что есть эта лучшая доля? Он взрослый человек, – замечает Девлин, отпивая из стакана. – Когда ты виделась с ним последний раз? Если что, у меня нулевой интерес. Мы с Эндрю встречаться начали. Он предсказуем, как дни недели, но после Дерека я просто тащусь от предсказуемости. Господи! Кто бы знал, что нет ничего круче предсказуемости! А еще мы идеально подходим друг другу по лунному знаку зодиака. Шутка ли! – добавляет она на полном серьезе.

Я допиваю сидр залпом, больше всего желая, чтобы Девлин сменила тему. У меня больше нет сил говорить о Митчелле. Каждый раз, когда я слышу его имя, мне хочется упасть на пол, как пятилетка, и рыдать. Но она повторяет вопрос:

– Ну так когда? Давно?

– Мы не виделись полгода, – отвечаю я и вдруг сама ужасаюсь тому, как это долго. Это чуть ли не вечность.

– Интересно, как у него дела. Он, наверно, уже поступил в университет, – слышу я, и из кухни выходят Эми и Магда с черничными кексами на подносах.

– Хватит подслушивать, – говорю я, закатывая глаза.

– Мы не можем, мы слишком обеспокоены твоей личной жизнью, – так серьезно говорит Магда, будто она как минимум сенатор на трибуне, а моя личная жизнь – это предмет государственной важности.

Я начинаю смеяться, и мои подружки тоже.

– Спасибо, – говорю. – Я тронута, госпожа сенаторша.

Мама заходит в комнату, садится с нами, мы и ей наливаем сидра. Она обожает моих коллег, со всеми успела подружиться. Ей кажется, что без них я бы совсем скисла.

– Миссис Энрайт, – окликает ее Девлин. – Что бы вы могли сказать нам с высоты своего жизненного опыта о мужчинах и отношениях? Я уверена, вам есть чем поделиться.

Мама смеется, пьет сидр, оттопырив мизинец, и говорит:

– Есть одна древняя мудрость, к которой я мысленно возвращаюсь снова и снова. И всем рекомендую осмыслить ее глубину. Она звучит так: если ты постоянно плачешь, находясь в отношениях, то тебе стоит остановиться и спросить себя: «Мужчина ли тот, кто со мной рядом? Или это гребаный лук?!»

Мы все хохочем, и я громче всех. Все это больше смахивает на анекдот, чем на древнюю мудрость. Но тем не менее, я тут же представляю Дерека с луковицей вместо головы и в костюме из луковой шелухи. Глаза начинают слезиться от одного воспоминания! Я мысленно стряхиваю его со своей дощечки в большой мусорный бак и закрываю плотно крышку.

Суд прошел в закрытом режиме, как и все суды по делам об изнасилованиях. Посторонней публики в зале не было. Пресса присутствовала, но журналистам запретили сообщать имена или другие личные данные в статьях или репортажах. Судья отдал им подробные инструкции касательно того, что они могут публиковать и что нет. Отец объяснил мне, что позже я могу отказаться от своей анонимности и сделать публичные заявления, но только в случае обвинительного приговора Дереку. До тех пор он тоже имел право на полную анонимность.

Я чувствовала себя защищенной, но морально была готова к чему угодно. Подробности дела по-прежнему могли просочиться в газеты. Так часто случалось. Медиа, жаждущие подробностей и готовые за них платить, – это бушующая стихия, которую невозможно контролировать одними указаниями суда.

Когда слушания близились к концу, я наткнулась на статью в интернете, которая «разоблачила» меня по фото папарацци. Нас с отцом сфотографировали, когда мы покинули здание суда через черный выход и собирались сесть в машину.

Автор статьи, анонимный журналист, утверждал, что участниками резонансного дела об изнасиловании молодой женщины прямо в доме ее родителей, вероятно, являются Ванесса Энрайт – дочь знаменитого адвоката, Бернарда Энрайта, и Дерек Линч – бывший партнер Энрайта по фирме. Статья была бестактной и саркастичной. Автор не скрывал удовлетворения, копаясь в деталях. «Бумеранг возмездия вернулся и ударил Энрайта прямо в голову. Он столько лет защищал насильников, причем блестяще, но теперь пришло время собирать камни. Пока неизвестно, чем закончится суд, но заранее можно сказать две вещи. Во-первых, у Энрайта хорошо подвешен язык, а во-вторых, женщинам в наше время верят куда охотней, особенно если ты миленькая девушка из хорошей семьи, с огромными глазами, полными слез».

Вот так просто. Будто главным в этой истории было не само изнасилование, не криминальная статья и не чья-то личная трагедия. Будто не было улик, видео, суда и фактов, а только неоднозначная история моего отца, над которой стоило поглумиться, и отвратительный толстый намек, что женщины склонны лишний раз лгать и строить из себя жертв.

Статью перепечатала пара новостных порталов, специализирующихся на скандальных вбросах, а после все стало достоянием соцсетей.

Я прочла о себе многое. Вещи, которые не стоило читать. В них было много враждебности, насмешки и злорадства. Один из комментаторов утверждал, что знал Дерека и тот «отличный парень», кричал, что его наверняка подставили, а я, должно быть, – одна из тех «злющих никчемных бабенок», которые не знают, как отомстить мужику. Другой оказался хорошим знатоком моих статей и, указав на их «феминистический вайб», сказал, что я неспроста замешана в этом деле. Наверняка у меня зуб на всех мужчин, включая «бедного Дерека Линча». Третий заявил, что ходил со мной в одну школу, и помнит, что я всегда была мечтательной тихоней, которая не в состоянии за себя постоять. «Не боец», – заключил он.

Я не собиралась реагировать на весь этот мусор, но последнее особенно сильно уязвило меня.

«Окей, я не боец! – хотелось крикнуть в ответ. – Не амазонка, не Жанна Д’Арк, не Кэти Тейлор [22]. Но неужели только бойцам полагается уважение и счастье?»

Культ силы и успеха, который наше общество довело до абсурда, мешает людям понять, что нет ничего дурного в том, чтобы быть слабым и тихим. Нет ничего порочного в мягкости или доверчивости. Я не обязана быть воином, чтобы иметь право на уважение или спокойную жизнь. Я не должна размахивать кулаками направо и налево, чтобы доказать свое право на существование. Может, стоит лечить совсем другое больное место? Может, стоит создать новый культ – культ неприкосновенности слабых, например? Или культ безусловного осуждения тех, кто угнетает и травмирует?

Боже правый, пусть мы научимся быть милосердными к тем, у кого нет сил сражаться. К тем, кто загнан в угол, лишился всех сил, потерял веру в себя. Пусть я никогда не услышу «ты сама виновата», «ты сама позволила вытирать о себя ноги», «ты видела, с кем связываешься», «ты могла уйти от него раньше – что ж не ушла?», «ты должна быть сильной», «ты должна была сделать то, се, пятое и десятое…» Пусть ни одной не посмеют сказать, что это именно ее поступки привели туда, где она в итоге оказалась.

Может быть, случится чудо и наступит день, когда жертва перестанет быть ответственной за свои беды и наконец станет ответственным угнетатель.

Дерека признали виновным. Дали тринадцать лет колонии. Его не спасли ни связи, ни адвокатский опыт, ни самый дорогой адвокат в столице. Мой отец сделал все возможное и невозможное, чтобы он не отделался легко. Он так яростно взялся за это дело, что позабыл даже о проблемах со здоровьем.

Я очень сблизилась с родителями, пока шел суд. Так, как никогда прежде. То, что со мной произошло, перевернуло их взгляд на многие вещи. Отец стал чуть ли не феминистом, перестал защищать всяких подонков в суде и занялся помощью потерпевшим. Мама с головой ушла в благотворительность. Фирма начала предоставлять бесплатные консультации жертвам насилия и передавать часть доходов в фонды помощи.

Видеть эти перемены было истинным блаженством. Меня тяготило лишь то, что я должна была заплатить так дорого, чтобы наконец заслужить их доверие и любовь. И еще печалил тот факт, что только насилие, заснятое на пленку, убедило моих родителей, что мой бывший парень – монстр. И меня до сих пор сводит с ума мысль, что я – не единственная, кому пришлось или придется пройти через подобное…

Но я стараюсь сохранять веру в лучшее. Вера – это горящая спичка в заледеневших ладонях, и пусть она почти не дает ни тепла, ни света, но уж лучше с ней, чем остаться в кромешной тьме.

В кабинете у Софи сладко пахнет ванилью, занавески колышутся на легком ветру. Когда ветер взвивает занавеску достаточно высоко, я вижу испанский ресторанчик на противоположной стороне дороги. Красно-желтые флажки, прикрепленные к фасаду, трепещут на ветру, а вывеска обещает лучший хамон во всем Дублине.

Я вдруг вспоминаю все те слова, что шептал мне Митчелл, когда отвоевал меня у родителей и повез домой: про Барселону, про панамку с фламинго и шорты с арбузиками. Каждый раз мне хочется и плакать, и смеяться одновременно.

– Закрой глаза, – говорит Софи, помогая мне поудобнее устроиться на диване. – Вообрази место, в котором ты бы хотела оказаться прямо сейчас. Представь его в деталях. Я дам тебе десять минут.

Мне даже воображать это место не надо. Оно и так стоит у меня перед глазами: мы с Митчеллом коротаем отпуск в Испании и только что проснулись в номере с видом на фантастическую Саграда Фамилию. На маленьком балкончике стоит столик, а на нем – цветы, чашки и наш завтрак. Нам принесли медовые чуррос и черный кофе. Мы всю ночь занимались любовью и так устали, что теперь еле шевелимся. Пытаемся проснуться, попивая кофе. Несколько крошек упало Митчеллу на грудь и пресс, и я наклоняюсь и подбираю их губами. Утреннее солнце купает нас в своих лучах, я хочу обнять весь мир, хочу кричать на всю Барселону, что я влюблена. «Собирайся, – говорю я Митчеллу. – Мне нужно успеть показать всей Барселоне своего шикарного парня!» Он смеется и отвечает: «Подожди, для пущей красы я должен надеть свои шорты с арбузиками!»

Не выдерживаю, открываю глаза раньше положенного срока. Воображаемая картинка так хороша, что хочется напиться.

– Расскажешь? – просит Софи, и я рассказываю.

Она постукивает пальцем по подбородку и спрашивает:

– А теперь скажи, что мешает тебе воплотить эту мечту в жизнь? Дай мне пять причин, почему это невозможно, а потом мы проверим, реальны ли эти причины.

– Первая. Я просто ненавижу отели.

– Ты ненавидишь воспоминания, в которых был некий отель. Но не все отели!

– Вторая. Я не могу заниматься любовью.

– Пока что. Но нет ни одной причины полагать, что это навсегда.

– Третья. Я не встречаюсь с Митчеллом.

– О, вовсе не обязательно встречаться с кем-то, чтобы провести уикенд в Барселоне.

Я невольно хохочу, закатывая глаза.

– Софи, ты просто прелесть.

– Это взаимно, – кивает она. – Что там дальше?

– У меня все тело в шрамах.

– Люди без ног занимаются любовью. Люди без рук занимаются любовью. Ветераны войны, между прочим, тоже. Твои шрамы – это часть твоей личной истории. Напоминание о том, что ты выжила. Это символ продолжения жизни, а не окончания. Это трещины, залитые золотом.