После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II Акунин Борис
Принципиальность Джунковского не пошла ему на пользу. Тревожась за катастрофически обрушенный авторитет высшей власти, генерал стал слишком рьяно бороться с распутинщиной, за это в 1915 году был снят с должности и отправлен на фронт.
«Чистыми руками» полицейский режим поддерживать, увы, невозможно. (Зато «погромный» ротмистр Комиссаров сделал головокружительную карьеру: выслужился в генералы и возглавил охрану Распутина.)
Отдельным направлением борьбы с либеральной оппозицией и революционным движением было создание ультраправых организаций, режиссировавшееся той же тайной полицией.
Первая попытка подобного рода – вышибить клин клином, то есть использовать против левого экстремизма экстремизм правый – была предпринята еще в начале восьмидесятых годов, когда в кругах, близких к великому князю Владимиру Александровичу, возникло тайное общество «Священная дружина», собиравшееся ответить террором на террор. Из затеи ничего не вышло, поскольку руководители этого великосветского клуба были слишком большими аристократами, которые не спешили пачкать руки грязной работой, да и наверху в конце концов решили, что – выражаясь современным языком – монополия на насилие должна оставаться только у государства.
Потом в течение двух десятилетий порядок обеспечивался одними полицейскими мерами. Но к 1905 году «стабильность» окончательно рассыпалась, после объявления о будущих думских выборах Общество пришло в движение, и оказалось, что Власть находится в очень невыгодной и уязвимой позиции: не в центре политического спектра, а на его правом краю. Тогда и возникла идея создать массовое движение, которое будет «правее» правительства и даст ему простор для маневра.
Теоретически логичный, этот проект имел не много шансов на успех. Внутри Общества, то есть политически мотивированной части населения, конечно, имелись и люди ультраправых взглядов, готовые защищать самодержавие, но, как ни парадоксально это звучит, прямая поддержка государства, в первую очередь полиции, не усиливала, а ослабляла подобные поползновения.
Охранке было мало иметь в лице ультраправых верных союзников. Начальство желало полностью контролировать своих сторонников, а те, в свою очередь, не видели причин отказываться от помощи сверху. Но казенное, как известно, живым не бывает. В России вполне существовала социальная и культурная база для создания сильного протофашистского движения, основанного на контрреволюционной, антидемократической, националистической идеологии. Она нашла бы поддержку у консервативных слоев, враждебно или подозрительно относившихся к «ниспровергателям» любого толка. Однако Власть душила зарождающееся движение в своих объятьях.
Скажем, в декабре 1905 года, на пике беспорядков, император решил удостоить аудиенции делегацию «простых людей» из только что созданного «Союза русского народа».
Встреча происходила следующим образом.
«Правы ли мы, государь, оставаясь верными самодержавию?» – задал сложный вопрос один из членов депутации. Царь ответил, что да, совершенно правы: «Объединяйтесь, русские люди, я рассчитываю на вас» – и с благодарностью принял знаки похвальной организации, как бы и сам став ее членом.
Общественная инициатива перестает быть инициативой, когда относится к Власти как к непосредственному начальству.
Зато при столь высоком покровительстве движение сразу взяло высокий старт, причем возникло несколько групп, конкурировавших между собой. Этих «истинно русских людей» (как они сами себя аттестовали) вскоре стали называть «Черной сотней». Имелась в виду аналогия с «черными сотнями» (посадскими общинами), которые в эпоху Смутного Времени собрали народное ополчение против иноземных оккупантов. Аллюзии на драматические события семнадцатого века – «Вставайте, люди русские», «Жизнь за царя» и прочее подобное – были у правых в большом ходу еще и в связи с приближавшимся трехсотлетием дома Романовых.
Знак «Союза русского народа»
На роль нового Кузьмы Минина претендовали многие. Появилось не менее десятка довольно однообразных по духу и названию организаций: «Союз борьбы с крамолой», «Союз русских людей», «Русская монархическая партия», «Общество активной борьбы с революцией» и т. п.
Жизнеспособными, однако, оказались только два объединения, которые стали играть довольно активную роль в российской политике.
Упомянутый выше «Союз русского народа» был учрежден в конце 1905 года. Его лидером стал врач-педиатр А. Дубровин, человек страстный и красноречивый, одержимый идеей еврейского заговора. (Суд однажды даже приговорил его к короткому тюремному заключению за клевету о том, что евреи добывают кровь православных младенцев.) Идея организации состояла в том, чтобы бороться с революционными акциями и терактами точно такими же средствами – массовыми монархическими демонстрациями и оружием. Деньги на свою деятельность СРН получал из фондов Департамента полиции, что позволило открыть филиалы по всей стране, содержать вооруженные «дружины самообороны» и выпускать газету «Русское знамя», девиз которой лаконично передавал суть программы «Союза»: «За Веру Православную, Царя Самодержавного, Отечество нераздельное и Россию для Русских».
Манифестация «Союза русского народа» у Казанского собора в 1913 году
Через некоторое время в организации произошел раскол по вопросу об участии в Думе. Дубровин считал эту затею вредной ошибкой, подрывающей силы самодержавия.
Менее радикальное крыло, которым руководил В. Пуришкевич, бывший чиновник особых поручений при министре Плеве, создало «Русский народный союз Михаила Архангела», ориентированный на участие в новой политической системе. Потом от СРН отделилась еще одна фракция, тоже претендовавшая на места в парламенте и получившая их. Эту группировку возглавлял Н. Марков-второй, деятель дворянского движения.
Оба – и Пуришкевич, и Марков – активно использовали думскую трибуну для пропаганды своих взглядов и были постоянными фигурантами всевозможных скандалов, сильно оживлявших общественную жизнь.
Другой знаменитостью ультраправого лагеря был депутат В. Шульгин, к тому же выпускавший популярную газету «Киевлянин» (ее постоянным читателем был сам император).
Однако, как уже говорилось, в Думе, этом главном представительном институте Общества, несмотря на всю официальную поддержку, крайние монархисты находились в меньшинстве, составляя всего пятую часть депутатов.
Реальное влияние черносотенцев на общественные настроения было и того меньше – мешала репутация провластного, несамостоятельного движения.
Итак, со своей политической задачей ультраправые справлялись плохо. Но у экстремистов, находящихся на антидемократическом фланге, есть еще одна полезная для Власти функция: они могут пугать Общество своей неукротимостью, побуждая – конечно, не революционеров, но либералов – искать спасения у правительственных структур.
Охранка пробовала задействовать этот механизм. Одним из мотивов, по которым сотрудники Департамента полиции провоцировали погромные инциденты, было намерение устрашить интеллигенцию «народным гневом» – погромщики накидывались не только на евреев, но и на «шкубентов с аблакатами». Однако на разбушевавшуюся толпу находилась другая управа: возникали отряды еврейской самообороны, левые боевики нападали на черносотенные сборища. Никто не считал полицию единственной спасительницей – совсем наоборот. Даже в случаях, когда погромы происходили безо всяких провокаций и попустительств, левая пресса стандартно обвиняла в случившемся представителей власти.
Наиболее ярые члены «Союза русского народа» прибегали и к политическим убийствам, но это тоже давало обратный эффект. Во-первых, по размаху правый террор не шел ни в какое сравнение с левым. За всё время черносотенцы убили только трех заметных политиков из демократического лагеря: депутатов-кадетов М. Герценштейна и Г. Иоллоса (которые к тому же были евреями) и «трудовика» А. Караваева. Помимо самого факта убийств, всеобщее возмущение вызвали неуклюжие попытки полиции помешать расследованию.
Много шума наделала попытка покушения на графа Витте, которого черносотенцы – совершенно незаслуженно – считали отцом российского либерализма. В январе 1907 года в особняке бывшего премьера обнаружили заложенную в печь «адскую машину с часовым механизмом». Обвиняли в этом «союзников».
В роковой для монархии час, перед Февралем, когда она растеряла всех своих сторонников, растворилось и верноподданничество черносотенных вождей.
Пуришкевич убьет царского фаворита Распутина, Шульгин станет членом Временного комитета Государственной думы и поедет в ставку склонять Николая к капитуляции. Рядовые «союзники» попрячутся. Никакой помощи от своих полуказенных сторонников самодержавие не получит.
Пандемия
Главная причина
Вот уже целый век длится дискуссия, кто больше виноват в гибели российского государства – «самодержавники», революционеры или либералы? Безусловно, каждая из этих сил внесла свой вклад в случившееся, и всё же непосредственная причина была не внутренней, а внешней. Болела не только Россия, тяжело больна была вся цивилизация. Если б патологии ее развития не привели в 1914 году к всемирному кризису, Россия, вероятно, в конце концов справилась бы со своими эндемичными недугами. Развернулась бы аграрная реформа и превратила крестьян в фермеров, возникла бы система всеобщего образования, рабочее движение двинулось бы по профсоюзному пути, возник бы сильный средний класс и превратил бы самодержавную монархию в конституционную либо заменил бы ее демократической республикой.
Но всего этого не произошло, потому что «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила его, но даже и разлила».
В течение долгого времени ведущие державы планеты эволюционировали в направлении, которое рано или поздно должно было завершиться глобальным кризисом, всемирной эпидемией разрушения.
Разразившись, пандемия длилась больше трех десятилетий, накатываясь волнами. Она включила в себя не только две мировые бойни, но и множество других несчастий: локальные и гражданские войны, небывалые по масштабу вспышки голода и эпидемии, государственный терроризм и геноцид, возвращение рабства, коллапс экономики, всеобщее озверение. Были применены технологии массового убийства – сначала газовые атаки, потом тотальные бомбардировки целых городов, ядерное оружие.
В самом существенном исчислении – человеческих жизнях – эта мегакатастрофа обошлась в сотни миллионов погибших. При этом в списке самых травмированных стран Россия находится хоть и на печальной, но не на худшей позиции. Процент людских потерь Германии или Польши был еще тяжелей, а у китайцев, для которых потрясения начались раньше и закончились позже всех, общее число жертв вообще не поддается сколько-нибудь точному исчислению.
Отчего же произошел 1914 год, с которого началась долгая череда бед?
У современников было ощущение, что человечество внезапно впало в буйное помешательство или поражено неким таинственным вирусом. В неистовом остервенении, с которым народы самых, казалось бы, развитых стран кинулись истреблять друг друга, действительно было нечто иррациональное, мистическое. Научные открытия и технические триумфы, первые шаги социального прогресса, блестящий расцвет искусства и культуры, мечты о скором земном рае обернулись беспросветным кошмаром.
О причинах, вызвавших крах старого мира, написано множество книг и статей. В следующей главе я перечислю все эти предпосылки: борьба хищных империй, соперничество индустриальных монополий, корыстность военно-промышленного капитала, надежда власть имущих погасить внутренние проблемы за счет национальной мобилизации, амбиции высшего генералитета. Всё это было, всё это правда, но не объясняет главного.
Так представляли себе москвичи новый век в самом его начале
Если бы в начале 1914 года Круппа, или Ротшильда, или Путилова спросили, готовы ли они ради своих барышей покрыть Европу руинами и завалить трупами, промышленники возмутились бы: ничего подобного! То же сказали бы и монархи с премьер-министрами. Даже завзятые милитаристы – военные министры и начальники генеральных штабов – пришли бы в ужас от подобной перспективы. Каждому из них казалось, что маленькая быстрая война – единственное средство спасти цивилизацию от гигантского самоистребления.
Произошло то, чего никто, совсем никто не хотел.
Большая европейская политика в канун катастрофы очень похожа на суету в рубке «Титаника»: все мечутся, крутят штурвал, но его заклинило, и столкновение неотвратимо.
Что за айсберг потопил цивилизацию?
Думаю, правы авторы, считающие главной причиной ментальную незрелость человечества. В девятнадцатом веке наука и техника развивались много быстрее, чем этика. За нарядным фасадом «Прекрасной эпохи» прятался весьма неприглядный мир, в котором властвовала арифметика. Считалось аксиомой, что чем больше территория государства и чем оно грознее, тем для него лучше. В арсеналах копилось оружие страшной разрушительной силы, и патриоты гордились, какими грозными дредноутами и пушками владеет их страна.
Человечество очень напоминало ребенка, смастерившего бомбу и горделиво в ней копающегося. Во всех национальных культурах существовал культ войны, которая была чрезвычайно романтизирована и героизирована. Каждый монарх и каждый принц щеголяли в военном мундире; среди политиков высшего эшелона почти повсеместно преобладали действующие или отставные генералы.
Со времен предыдущей мировой войны (каковой являлись наполеоновские походы) миновало сто лет. Система образования и культура изображали те легендарные времена с ностальгией. Людей учили не бояться войны, а любоваться ею.
Не отличались от правителей и революционеры, которые мыслили исключительно категориями «классы» и «массы». Адептам «нового мира» представлялось несомненным, что миллион человек в миллион раз важнее одного человека. В этом мире больших чисел все – и власти предержащие и борцы с властями – считали, что цель оправдывает средства. Лес рубят – щепки летят.
Понадобятся две колоссальные встряски и колоссальное кровопускание, чтобы человечество хоть чуточку повзрослело.
А теперь, после этого умозрительного рассуждения, коротко опишу непосредственные, в общем-то второстепенные причины Первой мировой войны.
Европейские монархи в 1909 году
Второстепенные причины
Всемирный конфликт произошел, во-первых, из-за того, что политическую историю планеты определяла конкуренция нескольких империй. Соперничая между собой за территории, сферы влияния, стратегические пункты, рынки сбыта и источники сырья, империи привыкли полагаться прежде всего на «жесткую силу». С ее помощью они захватывали колонии и побуждали «слабые» страны к подчинению. Когда интересы двух игроков сталкивались, возникало напряжение.
К началу XX века возникло несколько серьезных конфликтов различного масштаба.
Самым воспаленным являлась франко-германская вражда, наследие войны 1870 года. Во Франции наиболее влиятельной политической силой была партия реванша, готовившаяся вернуть Эльзас и Лотарингию с помощью оружия. Новой войне мешало лишь явное индустриальное и военное преимущество быстро развивающейся Германии.
Но оно тревожило две другие империи – Британскую и Российскую. Первую – потому что опоздавшая к колониальному разделу молодая Германская империя приглядывалась к британским владениям. Вторую – потому что Берлин покровительствовал Австро-Венгрии, а Габсбургская империя соперничала с Российской за первенство на Балканах. Новый участник большой имперской игры, Япония, урегулировав противоречия с Россией по «дальневосточному вопросу», с беспокойством наблюдала за германской активностью в Китае, где немецкие войска оккупировали важный порт Циндао, и в Океании, где флот кайзера захватил несколько архипелагов.
Другим фактором, «работавшим на войну», стало естественное последствие имперского соперничества – гонка вооружений. В каждой из стран-конкурентов возникли военно-промышленные комплексы – могущественные индустриальные и финансовые группы, благополучие и выживание которых обеспечивалось военными инвестициями. Всякое политическое обострение оборачивалось для военно-промышленного капитала новыми выгодными заказами. Заинтересовано в развитии вооруженных сил, разумеется, было и военное командование. Высший генералитет и владельцы оружейных концернов соединялись «по интересам» в могущественные группы влияния.
В Германии негласным лидером «милитаристского лобби» был Густав Крупп, предприятия которого выпускали боевые корабли, пушки, подводные лодки, стрелковое вооружение – одним словом, всё необходимое для войны. В 1910 году Крупп стал инициатором создания «Пангерманской Лиги» (Alldeutscher Verband) – общественного движения, ратовавшего за увеличение военного бюджета и размера регулярной армии.
Завод Круппа в Эссене
В Англии ту же роль играли два оружейных гиганта: «Армстронг-Уитворт» и «Викерс». Во Франции три: «Шнейдер-Крезо», «Рено» и «Ситроен».
Но нас, конечно, больше всего интересует Россия.
Здесь тоже сработал общий закон формирования военно-промышленного комплекса, согласно которому наилучших результатов добиваются монополии. В первом десятилетии двадцатого века бесспорным вождем всего «военного блока» индустрии являлся Алексей Путилов. Руководимый им синдикат, производивший артиллерийские орудия, военные корабли, боеприпасы, получал огромные заказы от государства.
Новая индустриальная эпоха вывела на первый план «нефтяной вопрос». Империя, имевшая ограниченный доступ к основному источнику топливного сырья, неминуемо проигрывала в геополитической борьбе. Так завязался еще один узел противоречий и возникло еще одно могущественное лобби, нефтяное, тесно связанное как с правительственными верхами, так и с военно-промышленным комплексом. В случае России это, собственно, была всё та же путиловская группа, поскольку разносторонний Алексей Иванович распространял свою деятельность и на эту сферу предпринимательства. В 1912 году он основал «Русскую генеральную нефтяную корпорацию», которая владела контрольным пакетом акций большинства отечественных нефтепромышленных компаний.
К этому времени ключом к «нефтяному вопросу» уже стал Ближний Восток, где начали обнаруживать невиданные запасы ценного сырья. Там российские интересы столкнулись с британскими и германскими. «Англо-Персидская нефтяная компания» (будущая «Бритиш петролеум») активно осваивала залежи в Иране и Ираке, но в Персидском заливе стремилась закрепиться и Германия, пользуясь своим политическим влиянием в Османской империи.
«1913 год прошёл в трудах и борьбе за нефтяные запасы, – вспоминает Черчилль, в то время первый лорд Адмиралтейства. – Мы полностью уверились в нефти как едином источнике энергии для большинства кораблей флота».
В конце концов Россия и Англия договорились о разделе сфер влияния в Персии и о совместной разработке нефтяных богатств, но англо-германские переговоры шли туго, в обстановке взаимного недоверия. Дело в том, что «Дойче банк» финансировал строительство Багдадской железной дороги. Если этот проект осуществился бы, немцы не только получили бы доступ к нефтяным залежам Месопотамии, но и проложили бы удобный и дешевый путь в Индийский океан, минуя Суэцкий канал, контролировавшийся британцами и французами.
Еще одной причиной, по которой правительства некоторых стран-участниц конфликта стали склоняться к идее войны, была внутренняя нестабильность.
Искушение «восстановить гражданский мир, затеяв войну» в значительной степени определило и непримиримость Австро-Венгрии, которой нужно было удерживать единство своей распадающейся «лоскутной империи», и неуступчивость России, где начались рабочие волнения масштаба, сопоставимого с 1905 годом. В не менее сложной внутриполитической ситуации находилась Британия, от которой в критические июльские дни 1914 года в первую очередь зависело, начнется ли война. Если бы Лондон заявил о нейтралитете, в Париже и Петербурге не решились бы доводить дело до окончательного разрыва с Веной и Берлином – силы были бы неравны. Однако в Ирландии назревала гражданская война между националистами и лоялистами (сторонниками короны). Обе стороны активно вооружались. Министрам пришло в голову, что неплохо бы направить всю эту массу возбужденных мужчин в ряды королевской армии – пусть лучше сражаются с немцами.
Сложившаяся система военно-политических союзов не оставляла шансов на то, что конфликт будет двухсторонним, как предыдущие европейские войны семидесятых годов – между Францией и Германией или между Россией и Турцией. С 1882 года существовал альянс Берлина и Вены: в случае войны «центральные державы» обязались выступить единым фронтом. В 1893 году сформировалось аналогичное франко-русское единство, к которому позднее присоединилась Британия.
При таком разнообразии горючего материала не мог не грянуть колоссальный взрыв. Причин для войны накопилось множество. Не хватало только повода.
Повод
Мировая война могла начаться и раньше. За предыдущее десятилетие несколько раз проскакивали искры, и глобального взрыва не происходило только из-за того, что какая-нибудь из конфликтующих сторон считала себя пока неготовой к решительному противостоянию. Эти «фальстарты» вошли в историю под названием «кризисов».
В 1905–1906 году произошел Танжерский кризис, в ходе которого Германия помешала Франции установить протекторат над Марокко. Момент был выбран с расчетом на то, что главный союзник французов, Россия, крепко увязла на Дальнем Востоке и помочь Парижу не сможет.
В 1908 году разразился упоминавшийся ранее Боснийский кризис, где столкнулись интересы Австро-Венгрии и России. Последняя опять-таки не могла позволить себе держаться твердой позиции, поскольку еще не оправилась от последствий проигранной войны и внутренних мятежей.
В 1911 году Германия с Францией вернулись к подвешенному «марокканскому вопросу», причем на сей раз дошло до военно-морских демонстраций. Вмешательство Англии заставило немцев отступить, но сильно ухудшило отношения между этими двумя державами, что сыграет роль в событиях 1914 года.
Вполне мог разрастись во всеевропейскую войну и большой балканский перераздел территорий 1912–1913 годов, если бы российской дипломатии удалось сохранить Балканский союз и направить его против Австро-Венгрии, но внутренние противоречия между молодыми странами оказались сильнее балканской солидарности.
Тем не менее Балканы остались самым проблемным регионом Европы. Здесь и случилось происшествие, запустившее цепную реакцию событий, которые быстро стали необратимыми.
В маленькой, по тогдашним понятиям третьестепенной стране Сербии существовала уже поминавшаяся националистическая организация «Черная рука», мечтавшая о создании единого государства южных славян. Этот проект оказался под угрозой, когда стало известно, что будущий австрийский наследник Франц-Фердинанд, который вот-вот взойдет на престол (Франц-Иосиф был стар и дряхл), намерен сделать «двуединую» империю «триединой», предоставив новые права славянским народам. В ходе подготовки к этому преобразованию эрцгерцог должен был посетить недавно присоединенную Боснию, что неминуемо вызвало бы там подъем проавстрийских настроений.
Боснийские боевики, связанные с «Черной рукой», нанесли упреждающий удар: 28 июня 1914 года убили Франца-Фердинанда в Сараево.
Сначала мир отнесся к этому инциденту безо всякой тревоги. С семейством Габсбургов вечно происходили какие-то трагедии, и мало кто представлял себе в точности, где вообще находится Sarajevo. Больше всего жалели супругу эрцгерцога, попавшую под одну из пуль террориста.
Но австрийское правительство решило, что ужасное злодеяние, осужденное всей Европой, дает шанс перекроить сферы влияния на Балканах, оккупировав Сербию, – расследование быстро пришло к заключению, что ниточка тянется в Белград. (Предводитель «Черной руки» Димитриевич, тот самый, что в 1903 году участвовал в убийстве короля Александра, теперь возглавлял сербскую разведку.)
Прежде всего австрийцы обратились за поддержкой к Берлину – и получили «карт-бланш» на любые действия. Имея подобную гарантию, они выбрали предельно жесткую линию давления: предъявили Сербии ультиматум с заведомо неприемлемыми условиями, спешно стягивая войска к границе.
В это время в Петербурге с визитом находился французский президент Пуанкаре, уроженец аннексированной Лотарингии и лидер реваншистского движения. Он призвал царя к твердости. Николай воевать не хотел, но на него давили со всех сторон. Военные убеждали, что при российских расстояниях и слабых коммуникациях нужно на всякий случай провести хотя бы частичную мобилизацию – иначе страна будет не готова к нападению австро-германских войск. Руководители дипломатического ведомства говорили, что бросить Сербию в беде – значит поставить крест на всей балканской политике. Император колебался.
Сербское правительство тоже не хотело войны – убийцы эрцгерцога действовали без санкции сверху. Белград принял все условия ультиматума, кроме одного, совсем уж нетерпимого, которое попросили обсудить в Гаагском международном суде.
Австро-Венгрия, пока единственная страна, правительство которой было настроено милитаристски, придралась к этой проволочке и начала мобилизацию. Все еще оставалась надежда, что дело ограничится локальной армейской демонстрацией, но 28 июля империя объявила Сербии войну.
Агрессивность австрийцев побудила Николая все-таки начать частичную мобилизацию. Царь и кайзер обменялись телеграммами, уверяя друг друга в миролюбивости, но генералы торопили обоих: терять времени нельзя.
Эрцгерцогская чета
В этот момент всё висело на волоске – Париж и Петербург ждали, что решит Лондон. После колебаний Британия заявила, что не допустит немецкого ввода войск в Бельгию (стало известно, что план германского генштаба предполагает вторжение в эту нейтральную страну).
Немецкое командование потребовало от кайзера решительности. Раз уж война неизбежна, нужно быстрее нанести удар, чтобы выиграть кампанию, пока противник не развернул свои силы.
Тридцать первого июля Берлин ультимативно потребовал от России остановить мобилизацию, что было уже невозможно. Назавтра, первого августа, последовало формальное объявление войны. В течение нескольких дней к ней присоединились Франция, Англия и Австро-Венгрия.
В дальнейшем мир поделится на два лагеря. На стороне «центральных держав» будут сражаться Турция и Болгария; на стороне Антанты – Бельгия, Сербия, Черногория, Япония, позднее – Италия, Румыния и США. Под ружье встанут 70 миллионов человек. Кровавая лихорадка унесет двадцать миллионов жизней, а затем даст осложнения, которые будут еще тяжелее первоначального заболевания и растянутся до 1945 года.
Первой жертвой всемирной пандемии станет российское государство.
Часть вторая
24 «часа»
В самом начале первого тома, говоря о том, что «записанная», то есть более или менее известная, история цивилизации составляет лишь крошечную часть существования человечества, для наглядности я использовал хронометрическую метафору: если представить всю биографию вида Homo sapiens, все двести тысяч лет как одни сутки, то получится, что Древний Египет появился полчаса назад, а все события русской истории укладываются в девять минут.
Сходный принцип подачи материала кажется мне уместным и для описания агонии государства, созданного Иваном Третьим во второй половине пятнадцатого века и распавшегося в 1917 году при Николае Втором. Только мы увеличим временной масштаб, чтобы отчетливей видеть важные детали: представим всё последнее царствование как одни сутки. Каждый следующий год будет как один час. До гибели остается всё меньше и меньше времени; в полночь стрелки замрут, пульс государства остановится.
Мы увидим, что время двигалось неравномерно, скачками. Развитие болезни, вернее болезней, погубивших государство, то ускорялось, то замедлялось. Были относительно спокойные, то есть скудные на события годы, были и годы совершенно бесконечные, когда страну лихорадило.
В авторскую задачу не входит изложение всех знаменательных происшествий эпохи. Рассказывая о каждом из 24 «часов», я буду в начале очередной главы коротко упоминать о ключевых событиях мирового и национального уровня, а затем, уже подробнее, останавливаться на фактах, имевших непосредственное отношение к заглавной теме.
На ум приходит и другая, не медицинская аллегория. Тикает механизм бомбы, идет каунтдаун: остается 24, 23, 22 мгновения. Взрыв чудовищной силы всё ближе, всё неотвратимей…
Тысяча восемьсот девяносто четвертый год
Этот «час» у нас очень короток, поскольку молодой царь вступил на престол по кончине усопшего в Бозе родителя лишь в октябре.
В это время внимание мира приковано к двум событиям. На Дальнем Востоке творится нечто удивительное: страна Япония, доселе считавшаяся малозначительной и полудикой, с поразительной легкостью одерживает победы над огромным Китаем. В ноябре войска микадо захватывают важный порт Люйшунь. Это будущий Порт-Артур, который Россия на свою беду отберет у японцев.
В декабре во Франции арестован капитан Дрейфус, этнический еврей. Он обвинен в том, что шпионит на Германию. «Дело Дрейфуса» обострит и без того воспаленные отношения между Берлином и Парижем, расколет не только французское, но и – шире – европейское общество, спровоцировав подъем антисемитизма и активизировав «правых», но одновременно сплотив и «левых».
В России, помимо смены верховного правителя и его спешного, полутраурного бракосочетания с принцессой Алисой Гессенской, в конце года происходит только одно эпохальное событие: открывается первый сегмент Транссиба – железнодорожное сообщение между Челябинском и Томском.
И.В. Гурко
Сравнительно мелким, но в то же время знаменательным эпизодом была декабрьская отставка Иосифа Гурко, героя турецкой войны, считавшегося одним из столпов империи и занимавшего важнейшую должность варшавского генерал-губернатора.
Генерал, человек грозного и крутого нрава, высокочтимый еще дедом новоиспеченного монарха, слишком напористо повел себя с молодым царем, которого считал мальчишкой. Ко всеобщему изумлению, робкий, застенчивый Николай впервые проявил твердость: отрешил этого безусловно ценного администратора от должности.
«Увольнение Гурко – это был первый случай проявления этой стороны характера его величества», – записывает Витте, которому предстояло со временем испытать на себе неприязнь царя к чересчур волевым соратникам.
А в общем и целом, как писалось в древних летописях, «бысть тишина велика». Стабильность еще держалась, и казалось, она пребудет вечно.
Тысяча восемьсот девяносто пятый год
Главными событиями этого года – с нашей, сегодняшней точки зрения – были два великих свершения: братья Люмьеры показали первое кино, «Прибытие поезда на станцию Сиота», а Вильгельм Рентген открыл излучение, позднее названное его именем. Однако современников, разумеется, в первую очередь занимала политика. В ней доминировали события империалистического толка, шел азартный и кровавый раздел мира.
Франция завершила покорение Мадагаскара. Италия вторглась в Абиссинию. Япония, победив китайцев, получила «свободу действий» в Корее и немедленно устроила там переворот, свергнув и убив королеву Мин.
В России на поверхности ничего особенно заметного не случилось, но наметился сдвиг в общественном настроении.
В январе новый царь произнес свою первую «программную» речь – ту самую, в которой призвал общество отказаться от «бессмысленных мечтаний» о народном представительстве. Подобные декларации обычно дают обратный эффект. Пассивные оппозиционеры так и остаются пассивными, но активные понимают, что сверху перемен ждать нечего, и переходят от мечтаний к действиям.
В конце осени молодые интеллигенты марксистских взглядов создали подпольную пропагандистскую организацию «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
В мемуарах одного из участников движения, Бориса Горева-Гольдмана (во времена сталинского террора, разумеется, расстрелянного), очень живо, с юмором описана атмосфера того времени.
В Петербурге существовали две отдельные группы марксистов: «литераторы», они же «старики», во главе с помощником присяжного поверенного В. Ульяновым почтенного 25-летнего возраста, и «молодые» – совсем желторотые студенты-технологи, прозванные за боевитый нрав «петухами». У первых были идеи, у вторых – энергия и технические средства (например, ротатор для печатания листовок). Когда обе группы соединили усилия, дело задвигалось, но всех сдал полиции агент Охранки зубной врач Михайлов.
«Группа “молодых” соперничала со “стариками” в количестве связей на фабриках и заводах, а главные связи доставлял именно Михайлов, смеявшийся над излишней осторожностью и поражавший всех той “храбростью”, с какою он, не боясь полиции, завязывал знакомства среди рабочих. Поэтому им очень дорожили, и лишь впоследствии, когда Михайлов “провалил” своих покровителей, они, уже сидя в тюрьме, поняли, где был источник его “бесстрашной” готовности рисковать», – пишет мемуарист.
Основатели «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (сразу видно, кто станет вождем)
Пусть попытка возродить борьбу потерпела неудачу, но это было предзнаменование того, что «великая тишина» скоро закончится.
Тысяча восемьсот девяносто шестой год
Из событий мирового значения можно выделить три. Все они приходятся на весну.
В марте, к изумлению западного мира, итальянская армия со всеми своими пушками и скорострельными винтовками терпит сокрушительное поражение в битве при Адуа, разбитая абиссинцами, которые были вооружены кремневыми ружьями и даже луками. Эфиопская колониальная агрессия заканчивается для Италии крахом. Одновременно это успех для российской имперской политики: русские, тоже искавшие способ утвердиться в Африке, помогли негусу Менелику II поставками и отправили к нему военных советников.
Но на другом участке империалистического соперничества, в Персии, по российским интересам нанесен чувствительный удар. Первого мая религиозный фанатик застрелил в тегеранской мечети шаха Насер ад-дина, который ориентировался на Петербург и враждовал с Лондоном. Новый шах будет дружить с теми, от кого можно получить больше денег (и британцы в этом отношении окажутся привлекательнее русских).
Самым важным в исторической перспективе, однако, было событие мирное. В Афинах после перерыва в полторы тысячи лет возродились Олимпийские игры. Значение этой инициативы отнюдь не ограничивается спортом. Олимпийское движение даст старт новой, отрадной тенденции в развитии человеческой цивилизации – международному сотрудничеству в чем-то нехищном, неагрессивном (в кои-то веки). Мирный олимпийский огонь окажется долговечнее и жизнеспособнее огня, изрыгаемого пушками.
В России 1896 год памятен прежде всего ужасной майской трагедией, случившейся в Москве в ходе коронационных торжеств.
На огромном Ходынском пустыре, расположенном на окраине древней столицы, приготовили «праздничное угощение для народа» – как это делали и раньше, в 1856 году при коронации Александра II и в 1883 году при коронации Александра III. На поле поставили шатры и балаганы, столы с сувенирными кружками, бесплатными булками, пряниками, пивом.
Организаторы не учли, что из-за развития промышленности и притока рабочих рук московское население значительно увеличилось. На поле собралось чуть ли не полмиллиона человек. Опыта управлением подобными скопищами у полиции не было. К тому же на месте народного гуляния после недавней промышленной выставки остались незарытые ямы.
В какой-то момент толпа рванулась за подарками, и началась чудовищная давка. Она длилась всего четверть часа, но за это время затоптали насмерть почти 1300 человек.
Ходынка. В. Маковский
Если речь о «бессмысленных мечтаниях» вбила клин между новым императором и Обществом, то Ходынская трагедия нанесла серьезный удар по репутации монарха и в глазах народной массы. Несчастье в момент коронации было сочтено дурным предзнаменованием. Кроме того, в отсутствие неподцензурной прессы, власти не могли удержаться от соблазна «не выносить сор из избы» – попытались сделать вид, что ничего такого уж страшного не произошло. Не было отменено пышное празднество во французском посольстве, а назавтра на месте побоища как ни в чем не бывало состоялся военный парад. Всё это не могло не вызвать возмущения в городе, потрясенном случившимся.
Во внешней политике произошло два вроде бы невинных события, каждое из которых в конечном итоге будет иметь серьезные последствия.
Во-первых, был подписан секретный договор с Пекином о строительстве железной дороги в Маньчжурии, то есть было положено начало русской экспансии в Китае, что через несколько лет приведет к войне с Японией.
Во-вторых, император совершил европейский вояж, приведший к неожиданному результату.
Большое турне нового государя не замышлялось как политический демарш. Сначала Николай посетил Вену и Берлин, но там все проходило в рамках обычных протокольных мероприятий. Зато во Франции царя повсеместно встречали с таким энтузиазмом и ликованием, что в глазах всей Европы это выглядело демонстрацией полного единства, хоть император и уклонялся от комментариев по поводу франко-германской вражды.
Конвенция об оборонительном союзе в случае германской агрессии была заключена еще Александром III, однако сохранялась в строжайшей тайне (Николай узнал об этом договоре, только взойдя на престол). Однако Франции этого было мало – она нуждалась в публичной поддержке России, чтобы укрепить свои международные позиции. Именно так и был воспринят визит Николая в мире. «Главным последствием поездки государя было всенародное оповещение о франко-русском союзе», – пишет Ольденбург. Французы переиграли неопытного русского монарха, чему способствовала и внезапная кончина министра иностранных дел князя Лобанова-Ростовского, который должен был сопровождать царя, но умер накануне исторической поездки.
Обозначилось главное европейское противостояние: Берлин-Вена с одной стороны, Париж-Петербург с другой.
Во внутриполитической жизни было по-прежнему тихо, но уже не так безветренно, как в предшествующие годы.
Хоть пропагандистов из «Союза освобождения» к лету всех выловили (они успели выпустить только 13 листовок), но питерские рабочие, изнуренные нищетой и тяжелыми условиями труда, понемногу становились активнее.
В конце мая в Петербурге забастовали текстильщики. Их требования были совершенно немарксистскими: чтоб им оплатили «царские выходные» (во время коронационных торжеств предприятия не работали) и сократили трудовой день, продолжительность которого достигала четырнадцати часов. Волнения продолжались целую неделю и приняли такой размах, что правительство пообещало законодательно сократить рабочее время до одиннадцати с половиной часов. Беспорядки утихли, но это было только начало. Питерский пролетариат впервые ощутил свою силу.
Въезд Николая в Париж
Тысяча восемьсот девяносто седьмой год
Весной греки воевали с турками из-за Крита. Все привыкли считать, что армия ослабевшей Османской державы ни на что не годна, однако турки удивили Европу, одержав ряд военных побед. Это были плоды армейской реформы, проведенной немецким генералом фон дер Гольцем, которого Германия откомандировала в распоряжение султана. Во время Первой мировой войны Гольц, к тому времени уже фельдмаршал, будет руководить турецкими войсками в Месопотамии и разгромит британский экспедиционный корпус. Критский кризис остался локальным, потому что державы договорились о совместном курсе действий. На остров, объявленный автономией, были введены отряды шести стран: России, Германии, Австро-Венгрии, Франции, Британии и Италии.
На другом конце света, на Аляске, были обнаружены огромные залежи золота. К берегам реки Клондайк устремились старатели из многих стран. В России, конечно, все ругали правительство, которое тридцать лет назад продало баснословно богатый край Соединенным Штатам за жалкие семь миллионов долларов.
В августе в швейцарском городе Базель состоялся Первый сионистский конгресс. Половина делегатов были российскими подданными. Решение о возрождении в Палестине еврейского государства казалось абсолютной маниловщиной и у серьезных политиков особенного интереса не вызвало. Между тем зародилась одна из самых сложных и долгосрочных коллизий современного мира: палестинский конфликт.
В России в январе проводится денежная реформа, которую разработал министр финансов Витте. Рубль начинают свободно обменивать на золото, чеканится золотая монета. Это очень укрепляет национальную валюту, которая после разорительной войны 1877–1878 годов много лет была скомпрометирована несоответствием официального курса реальному.
Реформа готовилась несколько лет. Правительство увеличивало золотой запас, взяло несколько внешних займов. В результате образовался резерв в 1,2 миллиарда золотых рублей – а кредитных билетов в обращении находилось 1,1 миллиарда рублей.
Высказывались опасения, что население кинется скупать золото, попрячет его по кубышкам, либо же драгоценный металл утечет за рубеж, и вместо стабилизации рубля выйдет катастрофа. Но Витте и его сотрудники доказывали, что российские подданные слишком бедны и не могут себе позволить «сидеть на деньгах»; что утечки средств за границу не произойдет, ибо платежный баланс страны положителен (четыре предшествующие года были урожайными, а ведь основным экспортным товаром являлся хлеб).
Расчеты оказались верными. Никакого потрясения не произошло. Одна из тактических уловок тогдашнего правительства в современных условиях, при моментальном распространении информации, была бы невозможна, но в 1897 году, при малой грамотности населения, отлично сработала. Объявление о переходе на золотой курс было напечатано в газетах мелким шрифтом как нечто малозначительное – и никакого ажиотажа не возникло.
Рубль стал одной из самых твердых валют мира.
Золотой империал. 1897 г.
Не менее эпохальным свершением стало проведение в начале года первой научно подготовленной переписи населения (о ней подробно рассказано в главе «Население страны на пороге XX века»).
От нефтеперерабатывающих заводов бакинского района до морского порта Батуми протянули самый длинный в мире трубопровод, позволивший России стать лидером в мировом экспорте керосина.
В самом конце года произошел еще один триумф технического прогресса: открылась телефонная линия между Санкт-Петербургом и Москвой, всего через шесть лет после того, как в мире заработала первая междугородная связь (между Нью-Йорком и Чикаго).
Но продолжали сцепляться и звенья цепочки, тянувшей страну к опасному повороту. В марте Россия заставила китайцев передать в аренду Ляодунский полуостров, чтобы создать в Люйшуне (Порт-Артуре) военно-морскую базу. Японское правительство начинает воспринимать Россию как главное препятствие для своей экспансии на азиатском материке.
Тысяча восемьсот девяносто восьмой год
Продолжается раздел мира.
Молодая, быстро растущая империя, Соединенные Штаты Америки, последний раз в своей истории затевает экспансию «по старинке» – прямым завоеванием: начинает войну со слабой Испанией, чтобы отобрать остатки ее некогда обширных колониальных владений. Американцы аннексируют Гавайи и оккупируют остров Гуам, создавая себе опорные пункты для будущего владычества в Тихоокеанском регионе. Вскоре американская правящая элита сменит стратегию, придя к выводу, что завоевывать сферы влияния выгодней и надежней при помощи «мягкой силы» – капиталов и политического манипулирования.
В Судане британские войска после многолетней упорной борьбы подавляют сопротивление махдистов. В битве при Омдурмане полевые орудия, канонерские лодки и пулеметы положили на месте 25 тысяч отчаянно атакующих повстанцев. Стратегически важная часть Африканского континента стала британской колонией.
В сентябре там же, в Южном Судане, произошел так называемый Фашодский кризис – британцы столкнулись с французами, тоже претендовавшими на эту территорию. Дело чуть не дошло до войны, но в конце концов Париж уступил. Этот компромисс урегулировал англо-французские противоречия, что позволит двум странам через несколько лет прийти к «сердечному согласию» (Entente cordiale) – заключить союз. Таким образом, маленький колониальный инцидент стал важной ступенькой на пути к большой войне.
Во Франции тем временем развивается внутриполитический кризис, к которому приковано внимание газет всего мира. Романист Эмиль Золя публикует открытое письмо президенту Фору «Я обвиняю», где, защищая невинно осужденного капитана Дрейфуса, обрушивается с критикой на весь французский истеблишмент. Для российской интеллигенции огромный резонанс, вызванный словом писателя, стал демонстрацией мощи Общества, которое, оказывается, способно на равных оппонировать Власти. (Не говоря уж о том, что «еврейский вопрос» в России стоял еще острей, чем во Франции, и безошибочно делил публичных деятелей на «прогрессистов» и «реакционеров».)
В Швейцарии произошло событие совсем иного толка, тоже произведшее большое впечатление на русских – уже не либеральных, а революционных взглядов. В сентябре итальянский анархист Луиджи Лукени заколол напильником австрийскую императрицу Елизавету – не из личной ненависти, а из идейных, антимонархических соображений. Террористические методы борьбы с правящей элитой вновь, после долгого затишья, «входят в моду».
Тогда же, в сентябре, другая императрица, Цы Си, устроила в Пекине дворцовый переворот, отобрав власть у племянника-императора, попытавшегося реформировать отсталую страну. Китай лишился шанса на обновление и теперь был обречен стать жертвой иностранного вмешательства и внутренних неурядиц.
Но, как водится, самое грандиозное событие года было совсем не политического свойства. Двадцать шестого декабря Пьер и Мария Кюри объявили, что открыли новый элемент – радий. Сенсацией это не стало.
Еще менее замеченным – собственно, вообще незамеченным – остался маленький эпизод подпольной российской жизни. Несколько марксистов встретились в Минске, на частной квартире, чтобы учредить Российскую социал-демократическую рабочую партию. Как и с открытием радия, историческое значение этого крохотного происшествия обнаружится очень нескоро. Из девяти учредителей РСДРП впоследствии никто не займет в революционном движении сколько-нибудь видного места, их имена забудутся, но партия станет одним из главных двигателей истории XX века.
Убийство австрийской императрицы. Журнал «Ле пти паризьен»
Российское правительство продолжало бодро двигаться к дальневосточной катастрофе. Началось форсированное освоение Ляодунского плацдарма, куда, выкрутив руки китайцам, стали вести еще одну железную дорогу, Южно-Маньчжурскую. Возник колониальный город Харбин, столица будущей «Желтороссии».
В августе Россия выступила с инициативой, которая вполне может считаться поводом для национальной гордости. По личному поручению царя министр иностранных дел граф Муравьев разослал правительствам ноту с призывом собрать международную конференцию по сокращению вооружений.
«Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Если бы такое положение продолжалось, оно роковым образом привело бы к бедствию, перед ужасами которого заранее содрогается мысль человека», – говорилось в этом замечательном документе, а завершался он словами: «С Божьей помощью конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века».
У Николая случались такие «души прекрасные порывы». Например, он долго и безуспешно сражался с народным пьянством, а в июле 1914 года, уже после сараевского выстрела, до последнего пытался остановить неизбежную войну.
Не много проку вышло и из проекта всемирного разоружения. Конференция-то благополучно состоялась. Она открылась в следующем году в Гааге – в день рождения Николая II, но миролюбивая затея совершенно противоречила общему духу времени, интересам высшего генералитета и военно-промышленного капитала, поэтому дело ограничилось пустяками: приняли декларации о запрещении разрывных пуль, «метания снарядов» с воздуха и удушающих газов (как известно, два последних запрета соблюдены не будут).
И все же движение за разоружение, которому была уготована долгая и трудная, но небесплодная дорога, зародилось в России. Это приятно.
Вокзал в Харбине
Тысяча восемьсот девяносто девятый год
Осенью началась очередная колониальная война – на юге Африки, где Британия спровоцировала вооруженный конфликт с двумя маленькими государствами, Оранжевой республикой и Трансваалем, населенными бурами, потомками голландских переселенцев. Неравная борьба (суммарное население республик было в сто раз меньше британского; военную мощь нечего и сравнивать) оказалась неожиданно упорной и кровопролитной. Огромной империи пришлось напрягать все свои силы. После двух с половиной лет жестоких боев Британия в конце концов одержит верх, но победа обойдется ей в 120 тысяч солдат и 210 миллионов фунтов стерлингов. Кроме человеческих и материальных потерь, Англия понесет еще и репутационный ущерб: симпатии всего мира, включая Россию, будут на стороне отважных буров.
В Китае развернулось мощное народное движение, направленное против иностранного засилия. На западе повстанцев называли «боксерами», потому что многие из них владели боевыми искусствами, а европейцы по этой части ничего, кроме бокса, не знали.
Мятежники убивали миссионеров, нападали на европейские сеттльменты. Правительство императрицы Цы Си лавировало, рассчитывая использовать бунт для избавления от иностранного диктата.
Военные восьми стран-участниц альянса на японской гравюре
Но вышло наоборот. Для держав беспорядки стали поводом ускорить раздел Китая. Объединенный контингент российских, японских, американских, германских, французских, итальянских и австро-венгерских войск, всего более 60 тысяч солдат, вторгнется в страну, захватит Пекин и обложит несчастную страну колоссальной контрибуцией, львиная доля (30 %) которой достанется Петербургу. Этот долг станет мощным инструментом российского давления на Пекин.
В России 1899 год ознаменовался студенческими волнениями. Впервые после долгого затишья учащаяся молодежь устраивала массовые акции и даже дралась с полицией (об этом было рассказано в главе «От “бессмысленных мечтаний” к концу “стабильности”»).
Летом правительство еще и подлило масла в огонь: вышло постановление министра просвещения Боголепова о сдаче непокорных студентов в солдаты.
Неспокойно стало и в Великом княжестве Финляндском, где новый генерал-губернатор Бобриков слишком рьяно взялся за русификацию.
Таким образом, обострились сразу два болезненных «вопроса» – молодежный и национальный. К этому присоединился еще один, тоже застарелый, – ограничение свободы совести. Власти подвергли репрессиям секту духоборов, которые отказывались исполнять воинскую повинность и присягать новому царю. По призыву Льва Толстого начался сбор общественных средств в помощь гонимых. Спасти их можно было, только переселив сектантов в более свободную страну, где государство не мешает людям верить в бога по-своему. В 1899 году основная часть духоборов, несколько тысяч человек, эмигрировали в Канаду – к большому облегчению правительства, не знавшего, что с ними делать.
«Стабильность» заканчивалась.
Тысяча девятисотый год
Терроризм, однако, пока оставался явлением иностранной политической жизни. Летом был застрелен итальянский король Умберто Первый. Убийца, анархист Гаэтано Бреши, заявил, что стрелял не в человека по имени Умберто, а в монархический принцип.
После долгого периода экономического роста в мире разразился кризис, начавшийся в банковском секторе и затем распространившийся на всю промышленность.
В Южной Африке и Китае продолжает литься кровь. Буры и «боксеры»-ихэтуани волновали воображение публики, причем первые обычно изображались героями, а вторые – извергами. Русские газеты много писали о «желтой опасности», угрожающей цивилизованному миру.
На этой волне в России произошел отвратительный инцидент.
По городу Благовещенску, находившемуся на самой китайской границе, с другого берега Амура открыли огонь повстанцы, охваченные ненавистью к «иностранным дьяволам». Обстрел продолжался несколько дней, пять горожан погибли.
Благовещенцы ответили на это погромом в китайском квартале (в городе жило много иммигрантов). Губернатор приказал отправить всех чужаков на ту сторону.
Казаки погнали огромную толпу, в которой было много женщин и детей, к реке. Лодок не дали, заставили плыть так. Из китайцев почти никто плавать не умел, но тех, кто отказывался идти в воду, рубили на месте. В результате почти все – несколько тысяч человек – утонули.
Одна из газет с довольно мерзким остроумием назвала случившееся «Благовещенской утопией».
Экономический кризис ударил по России больнее, чем по другим странам. Западная Европа и Америка через три года выйдут из депрессии, но чрезмерно закредитованная российская индустрия будет преодолевать последствия финансовой катастрофы целых восемь лет. Закроется три тысячи предприятий, рухнут акции ведущих концернов (Путиловского – на две трети, Сормовского – на три четверти), резко сократится добыча нефти.
Китайские рабочие
Безработица и снижение зарплаты – наряду с поражением в японской войне – станет одной из главных причин Больших Беспорядков 1905–1907 годов. Но уже в последний год девятнадцатого века из-за спада производства было уволено 200 тысяч рабочих.
Именно это побудило начальника Московского охранного отделения Зубатова разработать программу «приручения» рабочего движения, подъем которого в таких условиях был неизбежен. Я уже рассказывал, почему эта идея вышла правительству боком.
Тысяча девятьсот первый год
От нового столетия ждали всяческих чудес, предвещенных только что завершившейся в Париже монументальной Всемирной выставкой. Всем хотелось верить в торжество науки и техники, в социальный прогресс и победу гуманистических ценностей.
Согласно завещанию шведского промышленника и идеалиста Альфреда Нобеля, был учрежден институт почетных наград за лучшие достижения разума. Первыми лауреатами Нобелевской премии стали Вильгельм Рентген (по физике – за лучи своего имени); голландец Якоб Вант-Гофф (за открытие законов химической динамики); создатель противодифтерийной сыворотки Эмиль фон Беринг; поэт и, что тогда было очень важно, «дрейфусар» Сюлли-Прюдом. В самой животрепещущей номинации – по линии защиты мира – лаврами увенчали основателя Международного Красного Креста Анри Дюнана и главу «Академии моральных и политических наук» Фредерика Пасси. (Деятельность Красного Креста в XX веке, увы, окажется более востребованной, чем ученые труды политических моралистов.)
Читать бесплатно другие книги:
