Игра Кеннеди Эль
– Она только что взобралась на карниз, – выпаливает Мэтт, приклеенный глазами к экрану телефона.
Доктор Дэвис замирает у двери. Уверен, у него в глазах такой же полнейший ужас, как и у меня.
– Что она сделала? – спрашиваю я. – Что происходит?
– Не знаю. В твите только написано, что теперь на карнизе двое. И все.
У меня так быстро бьется сердце, что я чуть не падаю в обморок. Дрожа, я глотаю воздух и опять запускаю руку в волосы. Я хочу их вырвать.
– Простите, – говорю я своей команде. – Я должен идти.
– Чувак, какого хрена ты извиняешься? – спрашивает Мэтт.
– И какого хрена ты еще здесь? – тянет Конор. Ленивая интонация никак не сочетается с серьезным блеском в его глазах.
Я устало смотрю на тренера, и он коротко кивает. Я отлепляю кроссовки от пола и вылетаю из раздевалки.
– Вот он, – объявляю я пять минут спустя, и внутри меня борются тревога и нетерпение. – Въезд на парковку вон там справа.
Но когда мы пытаемся на нее завернуть, то обнаруживаем, что ее оцепила полиция Гастингса. На парковке я замечаю скорую помощь, три полицейские машины и два автомобиля службы безопасности университета.
Я матерюсь от негодования.
– Остановитесь тут на обочине. Если машину эвакуируют, то я дам вам свою, ладно?
Он так же нетерпелив, как и я, когда мы вылезаем из его БМВ. Зимний холод ударяет мне в лицо, как это было, когда мы выбежали с арены. На улице мороз, но кости у меня болят не от температуры. Это страх. Чистый парализующий ужас.
Когда я смотрю на крышу Бристол-Хауса, то испуганно шиплю.
– Господи.
– О боже, – одновременно говорит доктор Дэвис и издает мучительный стон. Я поворачиваюсь и вижу, как он накрывает глаза тыльной стороной ладони, словно ему невыносимо на это смотреть. Потом он бессильно роняет руку и твердо кивает. – Пошли.
Мы несемся вперед, но полиция оцепила место происшествия. Место происшествия. Господи, я уже считаю это местом происшествия – потенциально разрушительного происшествия.
Я снова смотрю вверх, и у меня почти до удушья сжимается горло. Хотя темные волосы Деми развеваются на ветру, она стоит неподвижно, будто статуя. Она в красном свитере и черных леггинсах и выглядит очень маленькой и хрупкой. Жаль, что я не слышу ее голос и не вижу ее глаз. Ти-Джей стоит рядом с ней в футболке и трениках, крепко прижав к телу руки.
Они разговаривают. Я не знаю, о чем. Мне не важно, о чем они говорят. Я хочу подняться туда и стянуть этого маленького засранца с карниза, а потом сбросить его на хрен вниз за то, что поставил под угрозу жизнь Деми.
Я заставляю себя дышать и замечаю, что отец Деми хочет пройти к дому, несмотря на протесты молодого полицейского, пытающегося его остановить.
– Вам нельзя туда, сэр!
Я перевожу взгляд на лицо этого копа. Я знаю этого парня. Как уж его звали? Албертс? Албертсон!
– Это его дочь, – объясняю я, вставая между двумя мужчинами. Глаза Албертсона расширяются, когда он меня узнает. – И моя девушка. Вы ее знаете, Албертсон: она была со мной в камере.
Доктор Дэвис с негодованием смотрит на меня.
– В какой камере?
Я отмахиваюсь от вопроса.
– Пожалуйста. Албертсон. – Моему голосу как-то удается звучать спокойно.
Мужчина в форме осторожно оглядывается через плечо, опускает голову в крошечном кивке и дает нам пройти. Мы останавливаемся метрах в двадцати от входа в общежитие. У дверей несколько полицейских заняты напряженным разговором с человеком в костюме – деканом, понимаю я. Другие члены администрации факультета тоже тут, как и небольшая толпа наблюдателей, которых копы пытаются согнать в одно место.
Доктор Дэвис внезапно хватает меня за руку. Я дергаюсь, потому что его стальная хватка точно оставит на мне синяк.
– Ты знаешь, как туда подняться? – спрашивает он.
Я медлю. Потому что знаю. Не такой уж секрет, что если хочешь потусить на крыше, то надо идти в Бристол. Но его дикий взгляд говорит мне, что сейчас ему разумнее не подходить к Деми. Черт, я сам едва держу себя в руках, а она моя девушка. Не представляю, как бы я себя чувствовал, если бы смотрел сейчас на свою дочь.
Страх и отчаяние создают в моей крови смертельный коктейль. У меня не перестают дрожать ладони. Я едва стою прямо, а мои голые руки покрыты гусиной кожей.
– Даже если бы знал, копы ни за что не пустили бы нас в здание. Мне кажется, нам придется оставаться здесь.
Ярость жарко горит в его темных глазах.
– И ты заявляешь, что тебе есть чертово дело до моей дочери?
– Мне есть до нее чертово дело. – Я слабо выдыхаю. – Доктор Дэвис. Маркус. Посмотрите на нее. Посмотрите на них.
Его гнев превращается в агонию, когда он опять поднимает голову. Его скальп блестит под светом фонарей, стоящих у тропы.
– Доверьтесь ей, – прошу я.
Он моргает.
– Что?
– Просто доверьтесь ей. Я знаю, что вы хотите подняться туда и ворваться на крышу, но вы только до чертиков напугаете Ти-Джея. Поверьте, если бы я был там на карнизе и появились бы вы?.. – Я предупреждающе качаю головой. – Вы все только испортите, я вам обещаю. Я знаю, как сильно вы любите свою дочь – вы же приехали из самого Бостона, чтобы потребовать от меня держаться от нее подальше. Мне это, кстати, до сих пор непонятно, потому что я не сделал ничего, кроме как полюбил эту девушку всем сердцем. Я люблю ее и поэтому верю в нее.
Он сглатывает. Его огромный кадык двигается вниз и вверх так, как будто это самостоятельное живое существо у него в горле.
– Она очень умная, – говорю я ему. – И она знает, что делает: мы с ней целый семестр вместе работали над проектом, где она должна была притворяться моим психотерапевтом. Если кто-то и может достучаться до Ти-Джея, то это она. Доверьтесь ей.
Весь боевой настрой, похоже, начал в нем угасать. Его массивные плечи опускаются.
Секунду помедлив, я успокаивающе касаюсь его руки.
Сначала он щурится, но потом выражение его лица смягчается.
– Ты правда ее любишь, – резко говорит он.
– Да.
Мы оба снова переключаем внимание на Деми. Время перестает существовать. Оно заледенело, как воздух. Заледенело, как земля под нашими ногами. Заледенело, как страх в моем сердце. Проходят минуты, а может быть, и часы. Дни. Я не знаю.
Я только знаю, что не могу спокойно дышать, пока Деми наконец не берет Ти-Джея за руку и не помогает ему спуститься с карниза.
41
Я в шоке. Все мое тело стало ледяным и теперь дрожит, как лист на ветру. Я моргаю и сфокусирована, но ничего не вижу. У меня не пропал слух, но я не воспринимаю никаких звуков. Когда я выхожу из дверей Бристол-Хауса и замечаю Хантера и отца, стоящих в стороне, то думаю, что они ненастоящие. Плод моего воображения, галлюцинация от шока. Поэтому продолжаю идти, обняв рукой Ти-Джея.
– Деми.
Я останавливаюсь. Потому что звук был настоящий. Звук был похож на моего отца. Но к нам подходят копы, отвлекая меня от папы. Ти-Джей выглядит таким же шокированным, как и я, и в его глазах нарастает паника, когда один из полицейских пытается отвести его к карете скорой помощи.
– Мне не надо в больницу, – возражает он. – Деми.
– Надо, – тихо говорю я, крепко его сжимая. – Тебе надо поговорить с кем-то о том, что произошло.
– Я поговорил с тобой.
Да, но я сделала все, что в моих силах. С тем фактом, что он всерьез спланировал самоубийство и предпринял действия, чтобы попытаться его совершить, я уже не способна что-то сделать. К тому же ему так и так придется ехать в больницу. Они поместят его в психиатрическое отделение и будут держать под наблюдением семьдесят два часа, чтобы убедиться, что он больше не нанесет вреда себе или другим. – Я приду к тебе, как только смогу, – заверяю я его. – Обещаю.
В ответ я получаю слабый кивок. В полном оцепенении он идет за копами к медикам.
Я поворачиваюсь, и в мгновение ока меня всю обхватывают папины огромные руки. Мне и так было тяжело дышать. А теперь я уже задыхаюсь.
– Папа, пожалуйста, – отчаянно хриплю я. – Я не могу дышать.
Он с огромной неохотой ставит меня на ноги и отпускает. Я моргаю, и меня уже опять обнимают – не так жестоко, как до этого, но так же эмоционально.
– Ты не представляешь, как сильно мы переживали, – хрипло говорит Хантер.
Папа издает гортанный звук, мрачно кивая в знак согласия.
– Я не понимаю, – медленно говорю я. – Почему ты здесь?
– Кто-то сфоткал тебя на крыше, и куча людей пишет об этом в «Твиттере», – объясняет Хантер.
– Нет, не ты. – Я смотрю на отца. – Почему ты здесь? Почему ты не в Бостоне?
– Я приехал, чтобы…
Он замолкает, и Хантер заканчивает за него:
– Чтобы увидеться с тобой.
Папа криво улыбается.
– Нет, парень, мне не надо, чтобы ты прикрывал мою задницу. – Он пожимает плечами. – Я приехал, чтобы сказать ему перестать с тобой видеться.
– Папа. – У меня падает челюсть.
– Я знаю, солнышко. Прости. Просто я… – Он проводит рукой по лысой голове. – Ты моя малышка. Тебе только что разбили сердце, и я не хотел, чтобы это случилось снова. Нико ранил тебя, а потом я увидел, с кем ты начала встречаться сразу после него. – Он показывает головой на Хантера. – С богатеньким мальчиком, преуспевающим спортсменом. По моему опыту, такие ни одной юбки не пропустят. Поэтому мне показалось, что это рецепт для еще одного разбитого сердца, – ворчит он, – и я не хотел, чтобы это с тобой произошло.
– Уверена, что у тебя были самые лучшие намерения, но Хантер не такой. И, как я уже тебе говорила, мы теперь вместе, и тебе просто придется с этим смириться. Ты можешь либо создать из этого кучу проблем, либо принять его как моего нового парня. И да, он богатенький хоккеист, но… гребаный мой бог!
– Деми, язык.
Я расстроенно перевожу взгляд на Хантера и впервые за пять минут понимаю, что на нем нижняя часть хоккейной экипировки.
– Что ты тут делаешь? Сколько сейчас времени? – Я вытаскиваю из кармана телефон. – Восемь тридцать! У тебя в восемь началась игра!
– Да, я знаю.
Его равнодушное пожатие плечами вызывает во мне еще одну волну паники.
– Тогда почему ты не на игре? Какого хрена ты тут делаешь?
– Язык.
– Папа, честное слово!
У Хантера дергаются губы, когда он тянется к моей руке.
– Детка. Ты правда думаешь, что я бы просто надел форму и вышел на лед, пока ты стоишь в ста метрах над землей…
– В пятнадцати метрах…
– …в тысяче метров над землей с чуваком, который грозится спрыгнуть? Во-первых, сразу видно, какого ты обо мне мнения. Во-вторых… во-вторых, ничего, ладно? Одного и так уже достаточно. Охренеть, Деми.
– Язык, – ворчит папа.
Хантер выдавливает смущенную улыбку.
– Простите, сэр.
– Тебе надо вернуться на арену, – требую я. – Мы должны вернуть его на арену. – Я несусь мимо них. – Где твоя машина, папа?
Он ведет нас к своему серебряному БМВ, и я с удивлением вижу, что двигатель еще заведен, дверцы со стороны водителя и пассажира распахнуты, а бампер выходит на дорогу. Ого. По всей видимости, они очень сильно волновались.
Папа садится за руль рядом с Хантером, а я усаживаюсь сзади посередине.
– Поверить не могу, что ты сейчас не на льду, – в ужасе говорю я.
– Для меня ты важнее хоккея, – просто говорит он, и будь я проклята, если от этого у меня не теплеет в сердце. – Вбей уже это в свою упрямую голову.
Я наклоняюсь вперед и беру его за руку. Он крепко ее сжимает, и я знаю, что он чувствует, какие ледяные у меня пальцы.
– Ты не представляешь, как я испугался, – жестко говорит он.
– Не так сильно, как я, – признаюсь я.
Папа резко на меня смотрит.
– Ты уверена, что не хочешь поехать в больницу, чтобы тебя осмотрели?
– Я в порядке. Просто в шоке. – Я сильно кусаю нижнюю губу. – Я так боялась, что он это сделает. Вы не представляете.
Перед нами предстает хоккейный стадион Брайара. Папа проезжает по парковке и останавливается прямо перед входом. К моему ужасу, Хантер не выскакивает из машины.
Вместо этого он поворачивается ко мне.
– Я знал, что ты сможешь ему помочь.
– Смогу помочь? – От боли у меня сжимается горло. – Я даже не видела, что ему нужна помощь, Хантер. Как я пропустила все знаки? И каким мозгоправом я буду, если даже не могу увидеть тревожные звоночки у собственных друзей?
– Блестящим мозгоправом, – жестко отвечает папа. – Люди не идеальны, солнышко. Иногда мы допускаем ошибки. Иногда мы терпим неудачу. Я потерял на операционном столе больше пациентов, чем могу осознать, но ты? Ты не потеряла сегодня своего друга. Ты спасла его. – Папа показывает на Хантера. – И он прав: он знал, что ты справишься. Я был в секундах от того, чтобы взобраться по зданию как Человек-паук, чтобы тебя спасти, но твой парень убедил меня, что надо верить.
– Во что?
– В тебя, – отвечает Хантер, и они с папой обмениваются смущенными улыбками.
Я тронута этим зрелищем.
– Мама говорит, что хочет сводить куда-нибудь нас с Хантером, когда мы приедем в город, – говорю я, немного помедлив. – Может, ты присоединишься к нам, и мы сможем повторить обед?
Папа кивает.
– Я там буду.
– Спасибо. – Я поворачиваюсь к Хантеру. – И тебе спасибо, что пришел, чтобы меня спасти. И тем не менее вылезай уже из машины, монах. Сейчас же. Если поспешишь, то, может быть, успеешь подготовиться к началу второго периода. – Я опять закусываю губу. – Ты сильно расстроишься, если я не пойду смотреть игру? Мне надо немного переварить то, что сегодня случилось. Просто… немного снять стресс, понимаешь? И я хочу позвонить маме.
Хантер накрывает рукой мою щеку.
– Это совершенно нормально. Может, вы сходите попьете кофе и согреетесь? У тебя ледяные руки. – Он с ожиданием смотрит на папу.
Папа отвечает твердым кивком.
– Я о ней позабочусь. Иди играй в свою игру, парень.
– Я найду вас потом, – обещает Хантер.
Он наклоняется, чтобы оставить на моих губах целомудренный поцелуй, и вылезает из машины. Слезы наполняют мои глаза, пока я смотрю, как он мчится ко входу на арену.
– Все нормально, – угрюмо говорит папа. – Уверен, его отсутствие не слишком сильно ска…
– Я плачу не из-за этого, – перебиваю я его между всхлипываниями. – Я даже не знаю, почему я плачу. Слезы просто начали литься без причины.
– Не без причины. Шок сходит на нет, и до тебя наконец доходит тяжесть того, что сегодня случилось. – Улыбка папы подернута грустью. – Иди сядь вперед, солнышко, и мы поедем куда-нибудь и поговорим. Ладно?
Я тру мокрые от слез щеки, киваю и тянусь к ручке дверцы.
– Спасибо, что ты здесь, папочка.
– Всегда.
42
К тому времени, как мы с Хантером входим в его дом, мне начинает казаться, что за одну ночь я пробежала два марафона и побывала на войне. Его команда победила, поэтому все отправились праздновать. Но мы решили не идти на вечеринку, как и Саммер с Фитцем. И Бренна, которая сказала, что лучше созвонится по скайпу со своим парнем, чем «будет иметь дело с кучкой озабоченных пьяных парней, пускающих по ней слюни». В доме кромешная темнота и мертвая тишина, когда вся наша группа оказывается внутри.
– Это охренеть как жутко, – замечает Бренна.
– Какое-то не то ощущение, когда их нет, – соглашается Саммер.
– Кого? – спрашиваю я. – Холлиса и Рупи?
– Ага. – Саммер машет рукой в сторону темного коридора. – Послушайте.
Я морщу нос.
– Что послушать?
– Вот именно!
Когда мы входим в гостиную, телефон Бренны начинает издавать навязчивые, но дребезжащие звуки знакомой песни. Это «Звуки тишины» Саймона и Гарфанкела. Я взрываюсь смехом, и она торжественно поднимает телефон, чтобы все услышали.
Но в чем-то она права. В этом доме никогда не было так тихо.
– А куда они, кстати, поехали? – спрашиваю я.
– Без понятия, – отвечает Хантер. – Холлис сказал, что это сюрприз.
– Для кого?
– Для Рупи.
– Тогда почему он не мог рассказать остальным? – возражаю я.
– Потому что это сюрприз.
Я издаю вздох.
– Я не понимаю этого парня.
– Никто не понимает, – честно говорит Бренна. – Не трать на это клетки своего мозга.
– Так, с вашего позволения, – объявляет Хантер, – мы с Семя пойдем в кровать. У нее был тяжелый вечер.
– Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, – сочувственно говорит Саммер. Мы с ней не особо близки, но она удивляет меня такими крепкими объятиями, что у меня выбивает воздух из легких.
– Спасибо. Не буду лгать, это было ужасно.
– Надеюсь, с твоим другом все будет в порядке, – угрюмо говорит Фитц.
– Я тоже.
Мне интересно, какое мнение мозгоправы в больнице составят о психическом состоянии Ти-Джея. Мне кажется, у него депрессия и точно опасно низкая самооценка. Надеюсь, тот, с кем он поговорит, даст ему необходимую помощь и рекомендации. Уверена, что университет или полиция уже связались с его семьей. Я планирую сходить к нему, когда к нему начнут пускать посетителей. Ти-Джей всегда был рядом, когда мне надо было выговориться, когда мне нужен был слушатель, и я хочу поступать с ним так же.
Но сегодня я ни секунды больше не хочу вспоминать случившееся на крыше. Мы с папой подробно обсудили это за чашкой кофе на моей кухне, и от светящейся у него в глазах гордости, когда я описывала, как говорила с Ти-Джеем, у меня защемило сердце. Надеюсь, рано или поздно он примет мое решение отказаться от медицинской школы. Возможно, однажды он будет гордиться и этим.
Я смотрю в телефон, когда мы входим в комнату Хантера. Меня ожидает миллион сообщений: от Пиппы, Коринн, Дариуса, Пакса, мамы и даже одно от Нико, которого я разблокировала после Рождества. Он пишет, что слышал о Ти-Джее, рад, что мы оба в порядке, и что я очень хороший друг. Это милое сообщение, и я делаю в уме заметку не забыть ответить ему и всем остальным завтра.
– Поздравляю с победой, – говорю я Хантеру.
– Поздравляю со спасением чужой жизни.
– Мне так его жалко, – признаюсь я. – Он всегда был стеснительным, замкнутым. Но я не думала, что он склонен к самоубийству, Хантер. Правда не думала.
– Я знаю, детка.
– Жаль, что он не поговорил об этом со мной и не поделился своими чувствами, а довел все до того, что решил, будто единственный выход – убить себя. – Я сглатываю комок печали в горле. – Просто я… знаешь что, я больше не могу сегодня об этом разговаривать. Отвлеки меня. Пожалуйста.
– Конечно. – Он поднимает бровь. – Рассказать тебе о том, как мне сегодня позвонил агент Гарретта?
Меня накрывает паника.
– О боже! Нет!
– Что значит «нет»?
– Гарретт сказал, что тебе нельзя иметь агента. Это против правил НАСС…
– Не переживай, все в порядке, – перебивает меня Хантер с улыбкой. – Он просто позвонил поздороваться. Очень неофициально поздороваться. И, да, возможно, мы оба неофициально выразили нашу заинтересованность в сотрудничестве.
– Оба? Ты заинтересован? – Я героически пытаюсь не растянуться в довольной улыбке. Я знала, что звонок Гарретту будет толчком, который был нужен Хантеру.
Он кивает.
– Конечно, мы даже не знаем, захочет ли меня взять какой-то хоккейный клуб после того, как я закончу университет…
– Захочет.
– …но если захочет, то это будет хорошей сделкой… – Он замолкает.
– Ты согласишься? – не выдерживаю я.
– Я соглашусь. Но… – Он обнимает рукой меня за талию и прижимает к себе. – Это означает, что тебе надо будет поступать в магистратуру в том же городе, где окажусь я. Или, – он задумывается, – наверное, мы посмотрим, в каком городе окажешься ты, и я скажу агенту Джи, чтобы он устроил меня в команду там.
– Мы что-нибудь придумаем. – Здорово, что мы уже строим планы на будущее. А почему нет? Я жду это будущее с нетерпением. Я не хочу ничего больше, кроме как работать над получением магистерской степени и открыть психотерапевтическую практику, пока мужчина, которого я люблю, играет…
– Мать твою, – выпаливаю я. – Я забыла сказать, что я тебя люблю!
Хантер ошарашенно на меня смотрит. И начинает смеяться.
– Что, прости?
– Я забыла сказать, что я тебя люблю. Я хотела сказать тебе это в тот вечер, когда ты мне сказал, но…
– Ты не была готова, я понимаю. – У него хриплый голос.
– Это был неподходящий момент, учитывая обстоятельства. Но я люблю тебя. – Я чувствую, как у меня горят щеки. Никогда не думала, что влюблюсь в мистера Хоккей с его самодовольной улыбкой с ямочками на щеках и ненормальным чувством юмора. Но жизнь полна странных сюрпризов. – Я люблю тебя, Хантер Дэвенпорт.
– Я люблю тебя, Деми Дэвис. – Он наклоняется, чтобы меня поцеловать, проскальзывает теплыми ладонями мне под футболку, чтобы погладить спину, и вскрикивает от ужаса. – Черт возьми, ты как кусок льда, детка. Иди сюда.
Я ухмыляюсь, когда он начинает умело стягивать с меня одежду.
– Если ты хочешь меня согреть, то должен надевать на меня одежду.
– Нет, я сам себя на тебя надену. – Игриво дергая бровями, Хантер подталкивает меня к кровати, поднимает покрывало за угол, и мы заползаем под него, сцепившись голыми телами. Он скользит ладонью между моими ногами, прощупывая, мягко поглаживая. – Когда ты успела стать такой охрененно мокрой?
– Так происходит, когда ты рядом, – шепчу я и нахожу пальцами его член. Большой, толстый, такой теплый.
Вот только он лишает меня этого удовольствия, с яростным криком отодвигая мою руку.
– Гребаный мой бог, Деми! Больше никогда не касайся моего члена.
Я хохочу.
– Руки слишком холодные?
– «Слишком холодные» – это преуменьшение. Нет. Нет-нет-нет-нет. Тебе больше нельзя ко мне прикасаться. – Хантер кладет меня на спину, сцепляет оба моих запястья левой рукой и поднимает их над головой.
– Не двигайся, – предупреждает он.
– А то что?
– А то я не буду тебя трахать.
Я надуваюсь.
– Жестоко.
– Нет, жестоким было военное преступление, которое ты совершила с моим пенисом.
Приступы смеха сотрясают все мое тело. Я люблю этого парня. Нам всегда весело вместе, какими бы ни были обстоятельства. Мы можем учиться, сидеть в тюремной камере или лежать голыми в кровати, и ему всегда удается меня рассмешить.
Он сильнее сжимает мои запястья.
– Я предупреждаю тебя…
– Ах, ладно. Делай уже что хочешь.
Усмехаясь, он опускает голову и целует меня, и я позволяю ему соблазнить меня своим ртом, своим языком, своими шершавыми кончиками пальцев. В итоге он меня отпускает, но я все равно держу руки над головой, предоставляя ему свободу действий. Его теплый, мокрый рот смыкается вокруг моего соска. Он мягко его посасывает, обводит руками ноющий кончик, и мои бедра неустанно двигаются, моля об облегчении.
Читать бесплатно другие книги:
