Смотри на меня Кэрол Джеймс

26

Солнце зашло, и температура спала. Было тепло, но по-хорошему, а не так, как в Долине Смерти. На пальце согнутой руки у меня болталась кожаная куртка, перекинутая через плечо. Она понадобится мне, когда похолодает. На Морроу-стрит не было ни души. Мы были единственными людьми в этой пустыне. Было без двадцати девять. Через три часа и двадцать минут еще один человек с большой долей вероятности будет сожжен заживо.

Ханна осталась в гостинице, потому что у нее были дела. И это было к лучшему, потому что я был почти уверен, что Шеперд вряд ли был бы в восторге, если бы мы привели с собой брызжущий сарказмом высокомерный комок с торчащими волосами и майкой с группой «Свиньи из помойки». Я сказал себе, что, когда расследование закончится, нужно будет погуглить ее. Мой опыт подсказывал, что впечатляющее название не обязательно означает впечатляющую музыку, но посмотреть стоило.

– Ключи, – сказал я Тэйлору и протянул руку, складывая и разжимая пальцы. Мы стояли на тротуаре рядом с патрульной машиной. Тэйлор покачал головой.

– Пожалуйста, дай мне ключи.

– Нет, Уинтер, я сам поведу.

Я засмеялся.

– Тэйлор, то, что ты делаешь, вождением уж точно не назвать.

– Я не отдам ключи.

– Слушай, ты ведь всего-навсего глава уголовного розыска, значит, я, по умолчанию, шериф, выше тебя по должности. Также предполагаю, что Шеперд наказал тебе помогать мне во всем, в чем можешь. А сейчас мне очень, очень сильно поможет, если ты отдашь мне ключи.

Тэйлор бросил ключи мне в ладонь, и мы сели в машину. Он отодвинул пассажирское сиденье, которое конструировалось для человека нормального роста, назад до упора и с большим трудом устроился на нем.

Я бросил куртку на заднее сиденье, завел машину и пару раз нажал на акселератор. Двигатель взревел, а датчик оборотов взлетел до красной зоны. Потом я включил фары, еще раз удостоверился в том, что на улице никого нет, включил передачу, надавил на педаль газа и со свистом дернулся с места. Судя по звуку, с которым мы стартовали, на асфальте остался как минимум двухметровый след стершейся резины. Длинное черное число 11 и запах горелой резины.

– Господи, Уинтер! Потише!

Я притормозил в самом конце Морроу-стрит, удостоверился, что следующая улица тоже пуста, и снова дал по газам. Тэйлор взялся за ремень безопасности и попытался пристегнуться. На переезд мы въехали на скорости восемьдесят, и этого хватило, чтобы все четыре колеса поднялись в воздух. Машина приземлилась резко, под свист и скрип амортизаторов. Тэйлор вцепился в сиденье и крепко держался за него побелевшими костяшками. Мы доехали до перекрестка и повернули налево на Мейн-стрит, в южном направлении. Я убрал ногу с газа и снизил скорость до положенных шестидесяти пяти.

– Мы едем не туда, – сказал мне Тэйлор.

– Это суждение основано на ложном предположении, что мы едем в участок.

– А куда же мы едем?

– Судя по состоянию Мейн-стрит, мэр Морган проводит политику нулевой толерантности в отношении бездомных. В городе нет никаких бродяг и попрошаек, спрыгивающих с полуночных поездов, а бомжей расстреливают на месте, как только они пересекают границы города. Примерно так?

– Да, – кивнул Тэйлор.

– То есть, если появляется необходимость найти бездомного, нужно искать за городом. Есть предложения?

– Шривпорт – наиболее подходящее место. Это ближайший к нам большой город. В это время суток доедем за полчаса.

– Полчаса, говоришь?

Как только мы выехали на шоссе, я включил мигалку, нажал на газ и довел стрелку до ста шестидесяти. Обе полосы были почти пусты, перед нами лежала длинная, прямая дорога на запад.

Слева показался старый нефтеперерабатывающий завод. Ночью и без того темные здания казались еще темнее. Завод был огромен, он явно строился тогда, когда земли было много и она была дешевой. Судя по размерам, на его территории вполне мог расположиться целый город.

С самолета завод выглядел совершенно другим. Яркое солнце его явно облагораживало, он представлялся просто одним из множества старых объектов, отживших свое. Сейчас же он выглядел зловеще. Сколько же там было потайных мест, где можно было спрятать тело, поджечь человека, нисколько не волнуясь о том, что его крики хоть кто-нибудь услышит. Шеперд всех своих людей мог отправить обыскивать завод, и они могли бы провести там месяц и все же проверить не все. Особенно если кто-то из этих людей был заинтересован в том, чтобы одно конкретное место осталось ненайденным.

– Как вы узнали, что Сэм Гэллоуэй ездил на «тестароссе»? – спросил Тэйлор. – И мне нужен прямой ответ, Уинтер, а не философская галиматья.

– Я просто взвесил шансы. «Тестаросса» – самая популярная модель «феррари», поэтому одно это давало вероятность, что Сэм купил именно ее. Во-вторых, с какой моделью у тебя ассоциируется «феррари»? «Тестаросса», так ведь? А Сэму было важнее произвести впечатление, чем купить достойную машину, поэтому все говорило о том, что он выбрал бы именно эту модель.

Тэйлор повернулся ко мне с изумленным выражением лица.

– Вы угадали!

– Ну, можно и так сказать.

– Вы просто угадали, – повторил он.

– И оказался прав.

– Но могли и промахнуться. А что, если бы дело касалось чего-то важного? Например, вопроса жизни и смерти? Это не игрушки.

– Смотри, мы ведь не точными науками занимаемся. Ключевое слово здесь – наука. А она не состоит только из логики, фактов и эмпирических наблюдений. Да, все эти составляющие важны, но ряд важнейших открытий и прорывов произошел потому, что кто-то из ученых, сидя в лаборатории, отважился отодвинуть факты и положиться на свою веру, сделать шаг в неизвестность. Эйнштейн говорил, что воображение важнее знания, и я полностью с ним согласен. Иногда нужно просто верить, что дважды два – пять. И нужно придумать, как получить это пять. А потом нужно еще весь мир в этом убедить. Не так уж давно человечество думало, что Земля плоская и вокруг нее вращается Солнце.

– Но вы просто угадали. – Тэйлор в последний раз изумленно покачал головой и вернулся к созерцанию дороги, разворачивающейся перед нами в свете фар.

Через девятнадцать минут мы проехали знак, после которого начиналась территория города Шривпорта. Тэйлор родился и вырос в Игл-Крике, и здесь же были его семейные корни. Но Игл-Крик был слишком мал для подростка, особенно для звезды футбола. Когда он и его друзья искали развлечений по выходным дням, они наверняка ехали в соседний большой город. И они знали, где им можно было тусоваться, а куда лучше не ходить.

– Мне понадобится помощь с навигацией.

27

Через десять минут мы повернули направо на постапокалиптическую версию Морроу-стрит. Все здания были забиты досками. Все говорило о том, что заколоченными и брошенными они стояли десятилетиями.

Фонари не горели, лампы были выбиты. Или у городских властей не доходили руки до их замены, или, что более вероятно, они сдались, потому что каждый раз после замены новые лампы разбивали снова. То тут, то там виднелись серые тени, похожие на людей. Кое-где мрак прорезывали огни пламени из бочек для нефтепродуктов, которые выполняли функцию светильников.

Мы медленно ехали по улице под взглядами тех, кто следил за нашими передвижениями из темноты. Проехав улицу до половины, я остановился у тротуара, но мотор не заглушил. Опасности я не ожидал – машина была вся в надписях шерифского управления. Когда в такой район заезжают копы, все вдруг превращаются в невидимок и начинают страдать от тяжелой степени амнезии.

– И что теперь? – спросил Тэйлор.

– Выйди, поговори с людьми. Узнай, не пропал ли кто за последние сорок восемь часов.

– Вы шутите, да? – выразительно посмотрел на меня Тэйлор. Он смотрел на меня до тех пор, пока не понял, что я говорю серьезно. – Это пустая трата времени, Уинтер. Никто мне ничего не расскажет. Да и вообще, где гарантия, что именно здесь убийца подобрал поджигателя? Он мог двинуть на восток, а не на запад, или поехать в Монро.

– Просто сделай, как я прошу, хорошо?

Тэйлор покачал головой и вышел из машины. Он хлопнул дверью так, что я прочувствовал все его отношение к происходящему. Через пару секунд его фигура появилась в свете фар – все его два метра и сто тридцать килограммов. Весь в черном, шедший во мраке, сейчас он был олицетворением полицейского – в каждом движении, в походке. Здешние обитатели учуют его за километр.

Он подошел к женщине, толкающей перед собой магазинную тележку, доверху набитую пустыми бутылками и банками. Он задал ей вопрос, она в ответ покачала головой. Он еще что-то спросил, и она стала энергично жестикулировать. Тэйлор перешел улицу и пошел на свет костра, вокруг которого сидела группа мужчин, передающих по кругу бутылку в коричневом бумажном пакете. Когда он дошел до места, там уже никого не было.

Я закрыл глаза и постарался погрузиться в другой мир, представил себя на месте того, кому в удовольствие смотреть на сгорающего в языках пламени человека.

Работа в полиции была самым главным козырем убийцы и одновременно самой большой проблемой.

Он мог пойти в секонд-хенд и купить одежду, разодрать ее, обвалять в грязи, обмакнуть в смесь дешевого виски и мочи. Но даже если проделать все это, все равно не сойдешь за бездомного.

Сотни мелких деталей тебя выдадут. Хорошее питание, здоровый вид, целые, а не сгнившие зубы. Алкоголизм и наркотики отражаются на коже, а у него всех этих признаков нет – нет желтушной бледности и вздувшихся вен алкоголика, серой кожи и запавших глаз наркомана. Бродяжничество – это образ жизни. Это не роль, в которую можно вжиться за день. Так как же ему это удалось?

Ему нужно было как-то отделить жертву от его собратьев и сделать так, чтобы тот пошел добровольно. Без скандала, без эмоций – ничего такого, чтобы его можно было запомнить и заметить.

Может, он притворился геем, «белым воротничком», который хочет сбросить напряжение дешево и не привлекая внимания. Сделал вид, что нервничает и паникует, бросался бы в разные стороны, но подобным поведением здешних обитателей было не удивить. Нет, все не то.

Убийца контролирует все вокруг себя. И он ни за что не отказался бы от контроля даже на секунду. У него было столько уверенности, что он мог работать с двумя жертвами одновременно и предсказать время следующего убийства вплоть до последней секунды. У него не получилось бы убедительно сыграть пассивную роль.

Тогда, может, он притворился дилером?

Этот вариант казался намного более похожим на правду. Он гораздо лучше подходил ситуации. В этих местах дилеры и так были, можно сказать, из полиции. У них было оружие, и закон им был не писан. Ему не так много пришлось бы играть.

К выбору жертвы нужно было подойти с особой осторожностью. Ему нужен был кто-то, кому уже очень сильно нужна доза и кто пошел бы за ним, поверив, что самый смак – в багажнике. С другой стороны, человек с сильной ломкой тоже не подошел бы. Кандидат, не способный контролировать себя, оказался бы бесполезным. Он не смог бы исполнить предусмотренную для него роль из-за непредсказуемости своего поведения. Это должен быть человек, не потерявший связи с реальностью, который бы смог проделать то, что от него требуется, перед включенной камерой. И ему должно быть не все равно, жив он или мертв, потому что именно этот рычаг управления использовал убийца. Делай, что говорю, и тогда я отпущу тебя живым.

Итак, убийца подводит свою жертву к багажнику и открывает крышку. Еще раз осмотревшись и убедившись, что за ними никто не наблюдает, он вкалывает ему сильное снотворное. Огнестрельное оружие и электрошокер нецелесообразны, потому что тогда пришлось бы заматывать жертву скотчем, а это занимает время. А чем дольше они находятся на улице, тем больше риска, что кто-нибудь увидит, что происходит. Поэтому он прибегает к снотворному.

Получается, он нейтрализовал жертву, положил в багажник, захлопнул его и уехал. Все чисто.

Тэйлор вернулся в машину и захлопнул дверь. На лице его читалась злоба. Он был раздражен и озадачен.

– Полная глупость и потеря времени, как я и говорил. И вы это знали с самого начала. К чему это все?

Я проигнорировал вопрос и сказал:

– Захват жертвы – самая рискованная часть процесса похищения, потому что убийце приходится действовать в открытую. А в нашем случае риски удваиваются, потому что он коп. Ты видел, как они реагировали на тебя. Они учуют копа за километр.

– Ну, тогда как это у него получилось?

– Он притворился наркодилером.

– Разве не вызывает подозрение дилер-новичок?

– Он коп, не забывай. Составит для него сложность узнать пару имен местных дилеров, которых недавно арестовали? Он мог упомянуть несколько имен, и все расслабились бы. К тому же мы ведь говорим о наркоманах. К вечеру им нужна следующая доза, и им не важно, кто им ее даст.

Тэйлор обдумал этот сценарий и кивнул.

– Да, думаю, это могло сработать. Что дальше?

– Ты знаешь, где находится главное полицейское управление в Шривпорте?

28

Отдел розыска пропавших располагался в маленьком кабинете в подвальном помещении без окон. На часах было без двадцати десять, но, поскольку неба было не видно, определить, было это десять утра или вечера, не представлялось возможным. Это было место, вечно находящееся в зоне сумерек. В кабинете пахло начищенным линолеумом и немытыми людьми. Воздух был спертым, а освещение – тусклым из-за грязных светильников, на которых точечно обосновались мертвые насекомые.

Кабинет был поделен на две части деревянной стойкой. Одна треть была выделена посетителям, а две трети – работникам. За стойкой сидела женщина примерно пятидесяти лет латиноамериканской наружности. У нее были сгорбленные плечи, как будто жизнь поставила ее в подчиненное положение, надавила сверху и не ослабляла гнет. Судя по именной нашивке, ее фамилия была Гомес. Она дослужилась до сержанта, но, судя по ее должностным обязанностям и выражению лица, вряд ли ей предстоял дальнейший карьерный рост.

Мы подошли к стойке, и Тэйлор достал свой жетон. Гомес посмотрела на него, на нас и оценивающе прищурилась. Ее взгляд задержался чуть дольше на моих седых волосах и футболке с давно умершей рок-звездой.

– Чем могу помочь, господа? – резко и отрывисто спросила она прокуренным голосом.

– Я кое-кого ищу.

Она сухо улыбнулась. Верхние зубы у нее были слишком белые и ровные для настоящих, а вот нижние – слишком кривые для имплантатов.

– Возьмите талончик и встаньте в конец очереди.

– Белый мужчина, – продолжил я. – От тридцати до сорока, рост где-то метр семьдесят пять. Пропал в течение последних сорока восьми часов.

– Есть еще какая-то информация о нем? Имя? Где его видели в последний раз? Знак зодиака? Хоть что-нибудь?

– Он бездомный.

– О, это все меняет, – засмеялась Гомес. Она показала на полки с серыми шкафами картотеки. – Заявлений на розыск бездомных мужчин по вашим критериям можно сосчитать по пальцам двух рук за многие годы. Молодых бездомных девочек ищут чаще. Но это потому, что у них есть родственники. – И она снова покачала головой. – Искать бездомного белого мужчину за тридцать – все равно что искать человека-невидимку. Может, и были у них семьи, но к тому моменту, когда они опускаются до бродяг, от них остается одно воспоминание в фотоальбоме. Изредка кто-нибудь придет, сделает запрос – брат, или сестра, или родитель. Но это исключение, а не правило.

– Можно посмотреть все заявления за последние семьдесят два часа?

– Конечно. Но я вас уверяю, там нет того, кого вы ищете.

Гомес открыла верхний ящик картотеки, который был ближе всего к ней. В нем находились все текущие дела, по которым велась оперативно-розыскная работа. Она протянула руку, вытащила пачку коричневых папок и положила их перед собой с характерным шлепком. На верхней папке был логотип полицейского управления и заголовок: «В РОЗЫСКЕ».

– Это вы по делу адвоката, которого заживо сожгли в Игл-Крике? – спросила она, качая головой и крестясь. – Плохи там дела. У меня двоюродный брат в полицейском управлении. Он сказал мне, что есть пленка, предсмертный фильм. Он его не видел, но знает человека, который видел. Ужасное зрелище!

– Мы над другим делом работаем.

– И вы думаете, я вам поверю? В Игл-Крике вообще ничего не происходит, так что сейчас все только этим делом и занимаются. И не искали бы вы сейчас никакого бездомного, если бы он не был замешан в этом деле.

Гомес держала правую руку на пачке с папками. Она хотела удовлетворить свое любопытство, а мне нужно было посмотреть на папки. Было ясно – нужно было идти на сделку. В конце концов, вся жизнь – сделка.

– Вы можете хранить секрет?

– Конечно, – кивнула Гомес.

– Я не работаю на шерифское управление, я из ЦРУ.

– Я так и поняла, что вы не коп, – ухмыльнулась она.

– Сожженный адвокат работал на колумбийский наркокартель, который мы уже много лет пытаемся накрыть. Он попытался их надуть, а, как мы оба знаем, наши колумбийские друзья без понимания относятся к таким случаям.

– А бездомный при чем? – с детским изумлением спросила Гомес. Она ловила каждое мое слово.

– Он был партнером адвоката. Он узнал, что колумбийцы сели им на хвост, и сбежал. По последней информации, он скрывается среди бомжей.

Тут я кивнул на папки. Гомес проследила за моим взглядом и уставилась на свою руку так, будто видела ее впервые. Потом до нее дошло, и она наконец отдала мне документы.

Папок было всего семь – на четырех женщин и троих мужчин. Как и сказала Гомес, никто из мужчин под наше описание не подходил. Был один мужчина в возрасте за пятьдесят, который был женат почти тридцать лет. Он сказал жене, что пойдет гулять с собакой, и не вернулся. Вечером он вышел из дома и так и ушел из одной жизни в другую. Его уход совпал с поступлением в университет их младшего ребенка, и что-то мне подсказывало, что он просто не хотел платить алименты.

Один человек из папки подходил нам по росту и телосложению, но он был азиат. Убийца проследил за тем, чтобы поджигатель не показал на камеру лицо, но руки у него были открыты, он был без перчаток. Рука, несущая канистру, была такая же белая, как у меня.

Я вернул папки Гомес, подождал, пока она посмотрит на меня, и изобразил жест, запечатывающий рот на замок.

– Ни слова, – пообещала она.

– Спасибо вам за потраченное время, – поблагодарил я и направился к двери. На часах было без десяти десять.

29

– ЦРУ? – снисходительно усмехнулся Тэйлор, как будто он был родителем, а я – ребенком, который недавно что-то отмочил. Мы уже выезжали с парковки полицейского управления.

– Ты знаешь, как быстро в полиции распространяются сплетни. Во всех участках одно и то же. И так во всем мире. Это закон.

– Это не объясняет, зачем было рассказывать эту сказку Гомес.

– Она застряла в ранге сержанта. Скорее всего, ей его присвоили только за выслугу лет, а не за способности. И вот она скучает в этом своем отделе, а тут заявляются двое копов из Игл-Крика и спрашивают про какого-то бездомного. Она за миллисекунду сообразила, что здесь замешано дело Сэма Гэллоуэя. И у нее теперь есть чем поделиться с коллегами. Думаешь, она будет молчать?

Я остановился на красный свет и достал сигареты. Тэйлор неодобрительно посмотрел на меня со своего наполовину заднего сиденья. Пачка сигарет смялась у меня в кармане, а «зиппо» я держал в руке. Медь уже потерлась и была покрыта маленькими впадинками – эта зажигалка была старше меня. Она была из шестидесятых, но до сих пор работала ничем не хуже новой. Я извлек огонь, посмотрел на него несколько секунд, захлопнул крышку и убрал зажигалку.

– Ты такой зануда, Тэйлор, ты в курсе? Тебе надо расслабиться, волосы отпустить. И прежде чем ты начнешь возражать – да, я знаю, что ты лысый.

– Я такой не из-за того, что хочу испортить тебе веселье, а потому, что не хочу умереть от рака легких. А веселиться я умею.

Я удивленно повел бровью.

– Я умею веселиться, Уинтер.

– Carpe diem. Лови момент, Милхауз.

– Меня зовут не Милхауз. Никогда не звали и не будут звать.

Зажегся зеленый свет, и я нажал на газ.

– Гомес нельзя доверять ни на йоту. Скажем прямо, работа в розыскном отделе – не самая почетная. Она просидит там до пенсии. Она это знает, и все остальные тоже знают. Поэтому она старается использовать любую возможность, чтобы поднять свой статус. История про двух полицейских из Игл-Крика, которые ищут кого-то, – она вполне достоверная, так ведь? То есть это на толику поднимет градус доверия к ней. Ее акции хоть немного, но вырастут. А что, если она начнет всем рассказывать про наркокартели, заговоры, агентов ЦРУ – одного с белыми как снег волосами, а второго – черного лысого гиганта? Как ты думаешь, что подумают люди?

– Никто серьезно не отнесется.

– Вот именно. Все будут закатывать глаза и шептаться про то, что у Гомес уже совсем не все дома. Самое главное – до Игл-Крика это не дойдет.

Я вдавил педаль газа в пол, как только мы выехали на шоссе, и включил мигалку. Дорога была свободна, и здорово было заглатывать километры на высокой скорости. Я ехал и думал про белые цифры на черном фоне, беспощадно стремящиеся к нулю. Более всего меня занимал вопрос, сколько же организационных моментов нужно предусмотреть, чтобы совершить убийство открыто и с таким точным расчетом во времени.

Через несколько километров я понял, что мысли мои ходят по кругу и никуда не ведут. Я нашел телефон и набрал Шеперда. На этот раз он ответил на первый же гудок, а значит, телефон в кои-то веки был у него в руке. Он коротко поздоровался, и я почувствовал напряжение в каждом звуке. Все было ясно. Часы тикали, у него оставалось все меньше вариантов. Время утекало.

К минусам того, что твое имя выгравировано золотыми буквами на двери кабинета, можно отнести необходимость нести ответственность. Шериф Фортье и мэр Морган ожидают от него ответов на трудные вопросы и превратят его жизнь в ад, если ответов не будет.

– Вы нашли место преступления? – спросил я его.

– Все еще ищем.

– Вы говорили про старый нефтяной завод. Там тоже ничего?

– Мы его вверх дном перевернули, Уинтер. Ничего.

Он замолчал, и я услышал, как пальцы шуршат по усам.

– Я думал, вы собирались в участок приехать.

– Да, просто проверяли кое-что.

– Что-то нашлось? – он спросил, на полтона повысив голос.

Это зажегся огонек надежды? Скорее, все-таки отчаяние.

– Нет, я и не очень рассчитывал. Нужно искать место преступления, Шеперд.

– Почему вы такую важность этому придаете?

– Потому что только это поможет нам поймать убийцу.

Я завершил звонок и отложил телефон. Тэйлор вжался в сиденье и погрузился в свои мысли. Он был так подавлен, как будто случился конец света и он один был в этом виноват.

– О чем думаешь? – спросил я.

– Мы не сможем предотвратить второе убийство, да?

– Я могу соврать, если тебе станет легче.

Он издал звук, который можно было принять или за смешок, или за вздох. Снаружи он выглядел как великан, но внутренне он все еще был достаточно инфантилен и наверняка считал, что подростковые годы были лучшими годами его жизни.

– Всех не спасешь, Тэйлор. Надо быть сумасшедшим, чтобы думать иначе. Случаются дни, когда в последнюю секунду добрый волшебник вырывает у злодея победу из рук и спасает мир, а иногда побеждает злодей.

– Тогда зачем мы все это делаем? Зачем лично вы тратите силы?

– Потому что кто-то же должен этим заниматься! Что бы произошло, если бы наши деды подумали, что все бесполезно, и нацисты победили в войне? Думаешь, Гитлер распустил бы концлагеря? Ни за что! Наоборот, появлялись бы новые. Шесть миллионов погибших стали бы каплей в море.

– Да, я понимаю, но проблема в том, что вы занимаетесь философией, вместо того чтобы оперировать конкретными фактами. Сейчас речь идет о том, что меньше чем через два часа кто-то погибнет.

– Нельзя погружаться во мрак, Тэйлор. Впусти его в свою душу – и он тебя разрушит. Надо бороться до последнего вздоха.

– Легко сказать, Уинтер, и трудно сделать.

– Меня спасает музыка. Когда я слушаю Пражскую симфонию Моцарта, я больше не в Лос-Анджелесе, Лондоне, или Токио, или Игл-Крике, штат Луизиана. Я переношусь в Прагу, в январь 1787 года, идет снег, оркестр настраивается, и мир готовится впервые услышать эту невероятную музыку.

– А если музыки нет?

– Тогда нужно о чем-то хорошем подумать. Закрой глаза и вспомни лучшее, что случилось с тобой в жизни. Может, это когда ваша команда выиграла чемпионат или первый поцелуй с твоей первой любовью. Не говори мне, что это было.