Девятый Дом Бардуго Ли
Так что, поскольку Тара не могла говорить, придется говорить ее телу. Алекс обнаружила ритуал, выявляющий вред, – нечто попроще, полегче, – используемый для диагностики или в случаях, когда пациент или свидетель не мог говорить. Его изобрел Джироламо Фракасторо, чтобы узнать, кто отравил итальянскую графиню после того, как она рухнула с пеной изо рта на собственной свадебной церемонии.
Алекс не хотелось проводить ладонью в дымке над страшными ранами на груди Тары. Но она пришла сюда за этим. Переведя дух, она вытянула пальцы вперед.
Она лежала на земле, а над ней было лицо ее парня – Ланса. Иногда она его любила, но в последнее время все было… Она потеряла мысль. Она почувствовала, что открывает рот, ощутила что-то едкое на языке. Ланс улыбался. Они направлялись… Куда? Она чувствовала только возбуждение, предвкушение. Мир начинал размываться.
«Прости», – сказал Ланс.
Она лежала на спине, глядя в небеса. Уличные фонари казались далекими; все двигалось, и собор рядом с ней превратился в здание, закрывшее редкие звезды. Было тихо, но она что-то слышала. Словно бы в грязи хлюпнул ботинок. Хрясь-хлюп, хрясь-хлюп. Она увидела, как над ней нависает чье-то тело, увидела нож, поняла, что звук вызывался ее собственными кровью и костями, ломающимися, когда ее пилило лезвие. Почему она этого не чувствовала? Что реально, а что нет?
«Закрой глаза», – сказал незнакомый голос. Она закрыла и исчезла.
Алекс покачнулась назад, прижимая руку к груди. Она по-прежнему слышала этот ужасный хлюпающий звук, чувствовала, как что-то теплое и влажное разливается по ее груди. Но почему не было боли? Как ее могло не быть? Она что, была под кайфом? Настолько, что не чувствовала ударом ножом? Перед этим Ланс накачал ее наркотиками. Он попросил у нее прощения. Должно быть, он тоже был под кайфом.
Так что вот и ее ответ. Тара с Лансом явно имели дело с чем-то помимо травы. Без сомнение, сейчас Тернер уже обыскал их квартиру и нашел странную херню, которую они юзали и продавали. Алекс не имела возможности узнать, о чем в ту ночь думал Ланс, но, если он принимал какие-то галлюциногены, это могло быть что угодно.
Алекс посмотрела вниз на тело Тары. В свои последние мгновения она была напугана, но больно ей не было. Это уже кое-что.
Ланс отправится за решетку. Найдутся улики. Столько крови… Ну, это не спрячешь. Алекс знала.
Карта по-прежнему поблескивала над Тарой. Маленькие повреждения. Большие. Что бы показала карта Алекс? У нее никогда не было переломов, операций. Но самый страшный вред не оставлял следов. Когда умерла Хелли, кто-то словно разрезал Алекс грудь, расколол ее, будто пробковое дерево. Что, если бы все так и было? Ей пришлось бы идти по улицам, истекая кровью, пытаясь удержать свои ребра, сердце и легкие, и все ее части были бы открыты миру? Вместо этого то, что сломало ее, не оставило следов. У нее не было шрама, на который она могла указать со словами: Вот где я закончилась.
Несомненно, так же случилось и с Тарой. Внутри нее была заперта боль, которой не смогла бы выявить ни одна мерцающая карта. Но, какими бы чудовищными ни были ее раны, у нее не изъяли органов, на теле ее не осталось ни кровавых следов, ни признаков магического вреда. Тара умерла, потому что была такой же глупой, как Алекс, и никто не успел прийти ей на помощь. Она не нашла Иисуса, не увлеклась йогой, и никто не предложил ей стипендию в Йеле.
Пора было уходить. Ответы она получила. Этого должно было хватить, чтобы изгладить из памяти образ Хелли и суждения Дарлингтона. Но что-то по-прежнему не давало ей покоя – чувство чего-то знакомого, которое она ощутила на месте преступления, не имевшее ничего общего со светлыми волосами Тары или печальными параллельными рельсами их жизней.
– Нам не пора идти? – спросила она коронера в медкостюме, который стоял в углу, рассеянно глядя в никуда.
– Как пожелаете, – сказал тот.
Алекс закрыла ящик.
– Кажется, я бы хотела проспать восемнадцать часов, – со вздохом сказала Алекс. – Проводите меня и скажите Мойре, что все прошло хорошо.
Она открыла дверь и врезалась в детектива Авеля Тернера.
Он схватил ее за руку, втащил ее назад в комнату и захлопнул за собой дверь.
– Какого хрена вы тут устроили?
– Эй! – радостно сказала Алекс. – Это благодаря тебе.
За его спиной нависал коронер.
– Мы идем? – спросил он.
– Подождите минуту, – сказала Алекс. – Тернер, вы должны меня отпустить.
– Не вам указывать, что я должен. И какого хрена с ним не так?
– У него хорошая ночь, – ответила Алекс. У нее колотилось сердце. Авель Тернер никогда раньше не терял спокойствия. Он всегда улыбался, всегда был уравновешен. Но таким он отчасти нравился Алекс больше.
– Вы прикасались к этой девушке? – спросил он, впиваясь пальцами ей в кожу. – Ее тело – это улика, и вы ее портите. Это преступление.
Алекс решила было ударить Тернера коленом по яйцам, но с копами так себя не ведут, так что она обмякла. Совершенно обмякла. Этой стратегии она научилась с Леном.
– Какого хрена? – он попытался удержать ее, когда она навалилась на него, затем отпустил. – Что с вами не так? – он вытер ладонь, как будто ее слабость была заразна.
– Много чего, – сказала Алекс. Ей удалось восстановить равновесие и заодно держаться подальше от него. – Во что ввязались Тара с Лансом?
– Прошу прощения?
Она вспомнила парящее над ней лицо Ланса. Прости. Что они употребляли в свою последнюю ночь вместе?
– Чем они торговали? Кислотой? Экстази? Я знаю, что не просто травой.
Тернер прищурился, возвращаясь к своему привычному вкрадчивому поведению.
– Как и все остальное, относящееся к этому делу, вас это не касается.
– Они продавали студентам? Обществам?
– У них был длинный список.
– Кто?
Тернер покачал головой.
– Идемте. Сейчас же.
Он потянулся к ее руке, но она уклонилась.
– Можете остаться здесь, – сказала Алекс коронеру. – Ослепительный детектив Тернер меня проводит.
– Что вы с ним сделали? – пробормотал Тернер, когда они вышли в коридор.
– Страшные вещи.
– Это вам не шутки, мисс Стерн.
Пока он тащил ее по коридору, Алекс сказала:
– Я тоже этим не для прикола занимаюсь, ясно? Мне не нравится быть Данте. Вам не нравится быть Центурионом, но это наша работа, и вы лажаете за нас обоих.
Эти слова, казалось, слегка выбили Тернера из колеи. Разумеется, они не совсем соответствовали действительности. Сэндоу велел ей отступиться. Спи спокойно.
Они вышли в зал ожидания. Доуз нигде не было.
– Я велел вашей подруге ждать в машине, – сказал Тернер. – По крайней мере, ей хватает здравого смысла, чтобы сообразить, что она накосячила.
Хоть бы предупредила. Из Доуз вышел дерьмовый караульный.
Мойра Адамс улыбнулась из-за стола.
– Получила свой момент, дорогуша?
Алекс кивнула.
– Да. Спасибо.
– Я буду молиться за твою семью. Доброй ночи, детектив Тернер.
– С ней вы тоже сделали страшные вещи? – спросил Тернер, когда они вышли на холод.
Алекс раздосадованно потерла руки. Она тосковала по своему пальто.
– Это не потребовалось.
– Я обещал Сэндоу держать его в курсе. Если бы я считал, что в дело замешан кто-то из юных психопатов под вашим крылом, я бы так это не оставил.
Алекс в это верила.
– Возможно, есть что-то, чего вы не видите.
– Тут нечего видеть. Ее парня арестовали рядом с местом преступления. В последние несколько недель их соседи слышали ужасные ссоры. Кровавые улики связывают его с преступлением. У него в крови были сильные галлюциногены…
– Какие именно?
– Мы пока не уверены.
Алекс держалась подальше от любых галлюциногенов с тех пор, как поняла, что они делают Серых еще страшнее, но держала немало рук во время хороших и плохих трипов и еще не видела грибов, которые заставляли бы тебя не чувствовать, что тебя до смерти пыряют ножом.
– Вы хотите, чтобы ему все сошло с рук? – спросил Тернер.
– Что? – вопрос застал ее врасплох.
– Вы трогали труп. Тело Тары – это улика. Если вы достаточно вмешаетесь в это дело, это может привести к тому, что Ланса Грессанга не посадят. Вы этого хотите?
– Нет, – сказала Алекс. – Ему не сойдет это с рук.
Тернер кивнул.
– Хорошо.
Они постояли на морозе. Алекс видела стоящий на парковке старый мерседес – одну из немногих оставшихся машин. Лицо Доуз за ветровым стеклом казалось смазанным пятном. Она подняла руку и вяло помахала. Спасибо, Пэмми. Давно пора забыть об этом. Так почему же она этого не делает?
Она испробовала последний трюк.
– Просто дайте мне имя. Рано или поздно Лета узнает. Если общества имеют дело с незаконными субстанциями, нам следует об этом знать.
А потом мы сможем перейти к похищениям, инсайдерской торговле и – считается ли вскрытие человека для прочтения его внутренностей нанесением телесных повреждений? Им придется включить в уголовный кодекс новый раздел, чтобы покрыть то, чем балуются общества.
– Мы можем провести расследование, не мешая вашему делу об убийстве.
Тернер вздохнул. Его дыхание вышло белым паром на холоде.
– В ее контактах было только одно имя, связанное с обществами. Трипп Хельмут. Мы его как раз проверяем…
– Я видела его прошлой ночью. Он Костяной. Он следил за дверью на предсказании.
– Так он и сказал. Он был там всю ночь?
– Не знаю, – признала она.
Триппу поручили сторожить коридор. Нельзя отрицать, что после начала ритуала люди редко входят и выходят, разве что кому-то станет плохо или нужно будет что-нибудь принести для Гаруспика. Алекс вроде бы помнила, что дверь несколько раз открывалась и закрывалась, но она была не уверена. В это время она волновалась о меловом круге и сдерживала тошноту. Но ей было сложно поверить, что Трипп мог пропустить ритуал, добраться до Пейна Уитни, убить Тару и никем не замеченным вернуться на свой пост. Кроме того, какие убийственные разборки у него могли быть с Тарой? Трипп был достаточно богат, чтобы откупиться от любых неприятностей, которые могли попытаться устроить ему Тара или ее парень, а лицо, которое Алекс видела маячащим над Тарой с ножом, не принадлежало Триппу. Это было лицо Ланса.
– Не говорите с ним, – сказал Тернер. – Я пришлю вам и декану информацию, когда мы установим его алиби. Держитесь подальше от моего дела.
– И от вашей карьеры?
– Вот именно. В следующий раз, обнаружив вас там, где вам быть не положено, я арестую вас на месте.
Алекс невольно ощутила, что у нее готов вырваться темный пузырь смеха.
– Вы меня не арестуете, детектив Тернер. Вы вовсе не хотите, чтобы я оказалась в участке и наделала шуму. И я, и Лета чреваты неприятностями, и вы бы предпочли с этим разобраться таким образом, чтобы наша грязь не замарала ваши дорогие туфли.
Тернер пристально посмотрел на нее.
– Не знаю, как вы здесь оказались, мисс Стерн, но я умею различать качественные товары и то, что нахожу прилипшим к подошве, и вы определенно не хорошего качества.
– Спасибо за беседу, Тернер, – Алекс наклонилась к нему, зная, что от нее тяжелыми волнами исходит вонь сверхъестественного. Она улыбнулась ему своей самой милой и теплой улыбкой. – И больше никогда меня не хватайте. Может, я и дерьмо, но вонючее.
9
Алекс рассталась с Доуз рядом с теологическим факультетом, перед жалким многоквартирным домом в форме подковы в гетто аспирантов. Доуз не хотела оставлять машину в руках Алекс, но ей предстояло выставить оценки за работы, и она уже опаздывала, поэтому Алекс сказала, что поставит мерседес дома у Дарлингтона. Она видела, что Доуз хотелось отказать, несмотря на проклятые работы.
– Будь осторожна и не… Тебе не следует…. – но Доуз умолкла, и Алекс к своему удивлению осознала, что в этой ситуации Доуз полагалось с ней считаться. Данте служил Вергилию, но Окулус служил им обоим. И все они служили Лете. Доуз кивнула, продолжала кивать, кивала, выходя из машины, и всю дорогу до своей квартиры, будто подтверждая каждый свой шаг.
Дом Дарлингтона находился в Вествилле, всего в нескольких милях от кампуса. Это был Коннектикут, о котором Алекс мечтала, – фермерские дома без ферм, крепкие колониальные особняки из красного кирпича с черными дверями и чистенькими белыми плинтусами, округа, полная древесных каминов, ухоженных лужаек, окон, по ночам мерцающих золотом, будто проход в лучшую жизнь, кухни, где что-то вкусное варилось на плите, столы для завтрака, на которых лежали цветные карандаши. Никто не закрывал шторы; свет, тепло и благополучие выливались в темноту, словно эти глупые люди не знали, что может привлечь такое изобилие, как будто они оставляли эти сияющие двери открытыми для любой голодной девчонки.
Алекс почти не водила автомобиль с тех пор, как уехала из Лос-Анджелеса, и ей было приятно снова оказаться за рулем, хотя она до ужаса боялась поцарапать машину. Несмотря на открытую в телефоне карту, она проехала поворот на подъездную дорожку Дарлингтона, и ей пришлось дважды разворачиваться, прежде чем она заметила толстые каменные колонны, отмечающие вход в «Черный вяз». Окаймляющие дорожку лампы были зажжены, и благодаря их ярким ореолам голые деревья выглядели мягкими и дружелюбными, как зимняя открытка. Показался массивный силуэт дома, и Алекс резко нажала на тормоза.
В кухонном окне мерцал яркий, как маяк, свет, и еще один – в высокой башне, где находилась спальня Дарлингтона. Она вспомнила, как ее тело прижималось к ней, затуманившееся узкое окно, море черных ветвей внизу, темные леса, отделяющие «Черный вяз» от внешнего мира.
Алекс торопливо выключила фары и двигатель. Если злесь кто-то есть, если здесь что-то есть, то она не хотела его спугнуть.
Ее шаги казались невозможно громкими на гравиевой дорожке, но она не пыталась красться – нет, не пыталась; она просто шла к кухонной двери. В руках у нее был ключ. Она здесь желанная гостья.
Может, это его мама или папа, сказала она себе. Она почти ничего не знала о семье Дарлингтона, но у него должна быть семья. Кто-то еще из родни. Кто-то еще, кого Сэндоу нанял присматривать за домом, пока занята Доуз.
Все это было гораздо более вероятно, но… Он здесь, настаивало ее сердце, бьющееся в груди с такой силой, что ей пришлось замереть у двери и заставить себя дышать более размеренно. Он здесь. Эта мысль тянула ее вперед, будто ухватившийся за ее рукав ребенок.
Укрывшись в темноте, она заглянула в окно. Кухня с теплым деревом и синей плиткой с узором – дельфтской плиткой, большой кирпичный очаг и медные котелки, поблескивающие со своих крючков. На кухонном островке была разложена почта, словно кто-то как раз начал ее разбирать. Он здесь.
Алекс подумала было постучать, но вместо этого принялась возиться с ключами. Второй ключ повернулся в замке. Она вошла, тихо закрыла за собой дверь. Радостный свет кухни был теплым, приветливым, отражался в плоских медных кастрюлях, улавливался кремово-зеленой эмалью плиты, которую кто-то установил в пятидесятые.
– Эй? – чуть слышно позвала она.
Брошенные на стойку ключи неожиланно громко звякнули. Алекс виновато замерла посреди кухни, дожидаясь, что ее кто-нибудь заругает – может быть, даже сам дом. Но это был не особняк на Оранж с его оптимистичным поскрипыванием и осуждающими вздохами. Жизнью этого места был Дарлингтон, и без него дом казался огромным и пустым – корпусом разбитого судна.
С той самой ночи в Розенфелд-холле Алекс невольно надеялась, что, возможно, все это – проверка, которой подвергается каждый ученик Дома Леты, и что Доуз, Сэндоу и Тернер тоже в ней участвуют. Прямо сейчас Дарлингтон прячется в своей спальне на третьем этаже. Он слышал машину на подъездной дорожке. Он взбежал по ступеням и затаился в темноте, дожидаясь, пока она уедет. И убийство – тоже часть испытания. Нет никакой мертвой девушки. Когда все закончится, сама Тара Хатчинс, вальсируя, спустится по лестнице. Они просто должны были убедиться, то Алекс может справиться с чем-то серьезным самостоятельно.
Это было абсурдно. Но голосок все равно настаивал: Он здесь.
Сэндоу говорил, что он, возможно, еще жив, что они, возможно, смогут его вернуть. Он говорил, что им нужны только новолуние и верная магия, и все станет так же, как и раньше. Но, возможно, Дарлингтон сам нашел путь назад. Он может все. Он может и это.
Она прошла вглубь дома. От проникающих в окна огней с дорожки в комнатах царил желтушный сумрак – кладовая дворецкого с белыми ящичками, полная блюд и бокалов; большое морозильное помещение с металлической дверью, так похожей на дверь в морге; формальная столовая с сияющим, как зеркало, столом, похожим на темное озеро на тихой прогалине; и наконец просторная гостиная с большим черным окном, выходящим на смутные очертания сада, горбы изгородей и скелеты деревьев. Рядом с главной гостиной находилась комната поменьше, заставленная большими диванами, с телевизором, игровыми консолями. Увидев размер этого экрана, Лен бы описался. В такую комнату он бы просто влюбился. Пожалуй, это единственное, что объединяло его с Дарлингтоном. Ну, не единственное.
Большинство комнат на втором этаже были заперты. «Тут у меня закончились деньги», – говорил он, положив руку ей на плечи, пока она пыталась его поторопить. Этот дом походил на тело, отрезавшее циркуляцию ко всем, кроме самых жизненно необходимых частей себя, чтобы выжить. Старый бальный зал был превращен в подобие самодельного спортзала. С потолка свисала подвешенная на крючок боксерская груша. Большие металлические веса, медболы и фехтовальные рапиры хранились на стене, и тяжелые тренажеры вырисовывались на фоне окон, как громоздкие насекомые.
Она поднялась по лестнице на верхний этаж и пошла по коридору. Дверь в комнату Дарлингтона была открыта.
Он здесь. Ее снова охватила уверенность, на этот раз еще сильнее. Он оставил свет для нее. Он хотел, чтобы она его нашла. Он будет сидеть на кровати, скрестив длинные ноги, склонившись над книгой, и темные волосы будут спадать ему на лоб. Он поднимет взгляд, скрестит руки. Наконец-то.
Ей хотелось броситься к квадрату света, но она заставляла себя идти неторопливо, как невеста к алтарю. Ее уверенность таяла, рефрен Он здесь менялся с каждым шагом, пока она не поняла, что молится: Будь здесь, будь здесь, будь здесь.
Комната была пуста. В сравнении с покоями в Il Bastone она была мала – странная круглая комната, которая, очевидно, никогда не предназначалась для того, чтобы стать спальней, и чем-то напоминала ей келью монаха. Она выглядела в точности так же, как и в последний раз, когда Алекс ее видела: придвинутый к изогнутой стене стол, приклеенная над ним пожелтевшая вырезка из газеты со старыми американскими горками, будто забытая там; мини-холодильник – потому что Дарлингтон, разумеется, не хотел отрываться от чтения или работы, чтобы спуститься перекусить; поставленный у окна стул с высокой спинкой для чтения. Никаких книжных полок не было, только стопки и стопки книг, высящиеся на разной высоте, словно он был в процессе самозамуровывания с помощью цветных кирпичей. Круг света от настольной лампы падал на раскрытую книгу – «Медитации на Таро: путешествие в христианский герметизм».
Доуз. Доуз приходила, чтобы позаботиться о доме, разобрать почту, вывезти машину. Доуз заходила в эту комнату, чтобы позаниматься. Чтобы побыть поближе к нему. Может, чтобы подождать его. Ее внезапно вызвали, и она оставила свет включенным, рассчитывая, что вечером вернется и обо всем позаботится. Но машину вернула Алекс. Вот насколько все просто.
Дарлингтон не в Испании. Он не дома. Он никогда не вернется домой. И все это – по вине Алекс.
Белый силуэт прорезал темноту на периферии зрения. Она отшатнулась, смахнув стопку книг, и выругалась. Но это оказался всего лишь Космо, кот Дарлингтона.
Он крался по краю стола, подбираясь к теплоте настольной лампы. Алекс всегда про себя называла его котом Боуи из-за шрама на глазу и полосатой белой шерсти, которая выглядела, как один из париков, которые Боуи носил в «Лабиринте». Он был до глупости нежным – надо было всего лишь вытянуть ладонь, и он прижимался носом к твоим пальцам.
Алекс села на край узкой кровати Дарлингтона. Она была аккуратно заправлена – скорее всего, дело рук Доуз. Может, и она здесь сидела? Спала здесь?
Алекс вспомнила изящные стопы Дарлингтона, с каким криком он исчез. Она опустила руку, подзывая кота.
– Эй, Космо.
Тот уставился на нее своими разными глазами. Зрачок левого походил на кляксу чернил.
– Ну же, Космо. Я не хотела, чтобы так вышло. Честно.
Космо пошел к ней. Как только его маленькая гладкая мордочка прикоснулась к пальцам Алекс, она заплакала.
Алекс уснула в постели Дарлингтона, и ей приснилось, что он прижимается к ней на узком матрасе.
Он притянул ее поближе к себе, его пальцы вдавливались в ее живот, и она чувствовала когти на их концах.
«Я буду служить тебе до конца дней», – прошептал он ей на ухо.
«И любить меня», – со смехом сказала она. Во сне она была смелой, ничего не боялась.
Но он всего лишь ответил:
«Это не одно и то же».
Алекс резко проснулась, перевернулась, посмотрела на резкий скат крыши, деревья за окном, исполосовавшие потолок тенями, и тяжелое зимнее солнце. Она побоялась управлять термостатом, поэтому завернулась в три свитера Дарлингтона и надела ужасную коричневую шапку, которую нашла на верхней полке его гардероба, но которую никогда на нем не видела. Она снова заправила кровать, после чего направилась вниз, чтобы наполнить водой блюдечко Космо и съесть навороченных сухих хлопьев с орехами и фруктами из коробки в кладовой.
Алекс достала из своей сумки ноутбук и пошла на пыльную застекленную террасу, которая шла по всей длине первого этажа. Она посмотрела в окна на задний двор. Покатый холм вел к заросшему ежевикой лабиринту из живой изгороди, а в его центре виднелось что-то вроде статуи или фонтана. Она толком не знала, где заканчивается земля Дарлингтона, и спрашивала себя, какой частью этого холма владеет семья Арлингтон.
У нее ушло почти два часа на то, чтобы написать отчет об убийстве Тары Хатчинс. Причина смерти. Время смерти. Поведение Серых на предсказании «Черепа и костей». Насчет последнего она сомневалась, но Лета привезла ее сюда из-за того, что она могла их видеть, и у нее не было причин об этом лгать. Она упомянула об информации, которую выудила у коронера и у Тернера в его ипостаси Центуриона, заметив, что всплыло имя Триппа, а также об уверенности Тернера в том, что в деле замешаны Костяные. Она надеялась, что Тернер не станет упоминать о ее визите в морг.
В конце отчета об инциденте имелся раздел под названием «Установленные факты». Алекс надолго задумалась, рассеянно поглаживая Космо, который мурчал рядом с ней на старом плетеном маленьком диване. В конце концов она не стала писать о странном ощущении, которое возникло у нее на месте преступления, и о том, что подозревала, что Тара и Ланс продавали наркотики другим членам других обществ. Центурион будет держать Данте в курсе своих находок, но в настоящее время все улики указывают на то, что преступление совершено парнем Тары под воздействием сильных галлюциногенов и никак не связано ни с Летой, ни с Домами Покрова. Она еще дважды перечитала текст, проверяя пунктуацию и стараясь, чтобы ее ответы звучали как можно более похоже на ответы Дарлингтона, после чего отправила отчет Сэндоу, поставив в копию Доуз.
Космо недовольно мяукнул, когда Алекс выскользнула за дверь кухни, но ей было приятно оставить дом позади и подышать ледяным воздухом. Небо было ярко-голубым, дочиста выскобленным от облаков, и гравий дорожки блестел. Она поставила мерседес в гараж, дошла до конца подъездной дорожки и вызвала такси. Вернуть ключи Доуз можно и позже.
Если соседки спросят ее, где она была, она просто скажет, что провела ночь у Дарлингтона. Семейный кризис. Это оправдание давно затаскалось, но с этих пор поздних возвращений и необъяснимых отсутствий станет меньше. Она отдала Таре должное. Ланс будет наказан, и Алекс не придется терзаться муками совести по крайней мере из-за этого. Сегодня она бы попивала пиво, пока ее соседка нажиралась бы перечным шнапсом из ледяного лотка «Психоза Омеги», а завтра она проведет весь день, читая все, что у нее накопилось.
Она попросила водителя высадить ее перед пафосным мини-маркетом на Элм. Только, войдя в магазин, она заметила, что на ней до сих пор шапка Дарлингтона. Она сняла ее и снова напялила. Было холодно. Не обязательно впадать в слезливость из-за шапки.
Алекс наполнила корзину сухими завтраками, «Twizzlers», кислыми мармеладными червяками. Не стоило тратить столько денег, но она жаждала успокаивающего фастфуда. Она потянулась в ящик с напитками, разыскивая шоколадное молоко, годное подольше, и почувствовала, как что-то коснулось ее ладони – рука, погладившая ее пальцы.
Алекс отдернула руку и прижала ладонь к груди, словно обожглась, а еще захлопнула дверцу c грохотом. Ее сердце тяжело колотилось. Она отошла от ящика, ожидая, что что-то рванется сквозь стекло, но ничего не произошло. Она смущенно оглянулась по сторонам.
На нее взглянул парень в маленьких круглых очках и синем йельском свитере. Она нагнулась, чтобы поднять свою корзинку с покупками, воспользовавшись возможностью зажмуриться и перевести дух. Воображение. Недосып. Общая нервозность. Да, может, даже крыса. Но она заглянет в «Конуру». Она прямо напротив, через дорогу. Она пройдет через защиту, чтобы собраться с мыслями без присутствия Серых.
Она схватила свою корзинку и выпрямилась.
Парень в маленьких очках успел подойти к ней вплотную и теперь стоял слишком близко. Она не видела его глаз, только свет, отражающийся от линз. Он улыбнулся, и что-то пошевелилось в уголке его рта. Алекс осознала, что это – загибающееся черное щупальце насекомого. Жук выполз из кармана его щеки, как будто он хранил его там, словно жуя табак. Он упал с его губ. Алекс отпрянула, душа крик.
Слишком медленно. Тварь в синем свитере схватила ее за загривок и ударила головой о дверь холодильника. Стекло разлетелось. Алекс почувствовала, как осколки врезаются ей в кожу, как теплая кровь стекает по ее щекам. Он отдернул ее назад, бросил на пол. Ты не можешь ко мне прикасаться. Это не разрешается. Несмотря на все эти годы и все эти ужасы у нее сохранился этот детский ответ.
Она, шатаясь, попятилась. Женщина за кассой кричала, ее муж, широко распахнув глаза, выбегал из задней комнаты. К ней приближался мужчина в очках. Не мужчина – Серый. Но что привлекло его и помогло ему перейти грань? И почему он не походил ни на кого из Серых, которые встречались ей прежде? Его кожа больше не напоминала человеческую. В ней было что-то прозрачное, стеклянное, сквозь нее виднелись вены и очертания костей. От него воняло Покровом.
Алекс порылась в карманах, но она не пополнила запасы кладбищенской грязи. Она почти всегда носила немного с собой – просто на всякий случай.
– Не робей! – закричала она. – Никто не бессмертен!
То были слова смерти, которые она повторяла про себя каждый день с тех пор, как ее научил им Дарлингтон.
Но тварь не проявляла никаких признаков смятения или тревоги.
Хозяева магазина кричали; у одного из них был телефон в руке. Да, вызывайте полицию. Но они кричали на нее, а не на него. Его они не видели. Видели они только девушку, которая разбила их холодильник для напитков и громила их магазин.
Алекс рывком вскочила на ноги. Надо было добраться до «Конуры». Она вырвалась за двери и на тротуар.
– Эй! – воскликнула девушка в зеленой куртке, когда Алекс с ней столкнулась. За ней бежал хозяин магазина, вопя, чтобы кто-нибудь ее остановил.
Алекс взглянула назад. Тварь в очках прошла сквозь хозяина и словно перепрыгнула через толпу. Его рука вцепилась в горло Алекс. Она споткнулась о бордюр и упала на дорогу. Завизжали клаксоны. Она услышала визг тормозов. Она не могла дышать.
Она увидела на углу потрясенного Джонаса Рида. Она ходил с ней на английский. Она вспомнила пораженное лицо Меган, как удивление уступало место отвращению. Она услышала, как мисс Розалез на одном дыхании сказала: Алекс! Дорогая! Ее вот-вот задушат посреди улицы, и никто не увидит этого, никто не сможет помешать.
– Не робей! – попыталась сказать она, но у нее вырвался только скрип. Алекс в отчаянии оглянулась вокруг с влажными глазами, ее лицо налилось кровью. Теперь им до тебя не добраться, – обещал ей Дарлингтон. Она знала, что это неправда, но позволила себе поверить, что ее можно защитить, потому что это позволяло всему стать выносимым.
Ее ладони царапали кожу твари; она была жесткой и скользкой, как стекло. Она увидела, как что-то облачное, темно-красное, вырывается из чистой плоти его горла. Его губы разошлись. Он отпустил ее шею и, не успев удержаться, она глубоко вдохнула в тот самый момент, когда он выдул облако красной пыли ей в лицо. Боль взорвалась у нее в груди острыми приступами, едва пыль попала ей в легкие. Она попыталась закашляться, но тварь сидела, нажимая коленями ей на плечи, пока она вырывалась.
Люди кричали. Она слышала завывания сирены, но знала, что скорая помощь опоздает. Она умрет здесь в дурацкой шапке Дарлингтона. Возможно, он будет ждать ее по ту сторону Покрова вместе с Хелли. И Леном. И всеми остальными.
Мир почернел – и вдруг она сумела пошевелиться. Вес испарился с ее плеч. Она охнула и кое-как поднялась на ноги, сжимая грудь и пытаясь отдышаться. Куда делось это чудовище? Она посмотрела вверх.
Тварь в очках боролась с чем-то высоко над перекрестком. Нет, с кем-то. С Серым. С Женихом, любимым убийством-самоубийством Нью-Хейвена в своем модном костюме и с прической звезды немого кино. Тварь в очках схватила его за лацканы, и он слегка мигал на солнце, когда они носились в воздухе, его ударило о фонарь, который вспыхнул к жизни и потух, он прошел сквозь стены здания и снова вышел. Вся улица, казалось, сотрясалась, словно дрожа от грома, но Алекс знала, что слышит все это только она.
Визг тормозов перекрыл шум. На Йорк поворачивала патрульная машина, за которой ехала скорая. Алекс в последний раз взглянула на лицо Жениха, рот которого был широко открыт, когда он замахивался кулаком на своего противника. Она бросилась через перекресток.
Боль в ее груди продолжала разворачиваться, взрываясь, как фейерверки. Что-то случилось с ней, что-то плохое, и она не знала, как долго сможет оставаться в сознании. Она знала только, что необходимо добраться до «Конуры», наверх, под защиту тайных комнат Леты. Возможно, на нее нападут другие Серые, другие монстры. Что они могут сделать? Чего они не могут? Ей нужно было попасть в безопасное место.
Она обернулась через плечо и увидела, что к ней бежит парамедик. Она выскочила на тротуар за углом и побежала по переулку. Он бежал прямо позади нее, но он не мог ее защитить. Под его опекой она умрет. Она это знала. Она свернула левее, к двери, скрывшись из вида.
– Это я! – крикнула она «Конуре», молясь, чтобы дом ее узнал. Дверь распахнулась, и ступени потекли к ней, затягивая ее внутрь.
Она попыталась подняться по лестнице на ногах, но встала на колени. Обычно запах в холле казался успокаивающим. Это был зимний запах горящего дерева, медленно готовящейся клюквы, глинтвейна. Сейчас ее от него замутило. Это сверхъестественное, поняла она. Вонь мусора в переулке по крайней мере была реальной. А эти фальшивые запахи покоя – это чересчур. Ее организм больше не выдерживал магию. Она схватилась одной рукой за железные перила, а другой за край каменной ступени и подтянула себя вверх. Она увидела пятна на бетоне, черные звезды, расцветающие наростами лишайника на ступенях. Ее кровь, капающая с губ.
Ее пронзила паника. Она лежала на полу того общественного туалета. Раненый монарх хлопал единственным здоровым крылом.
Вставай. Кровь может их привлечь. Голос Дарлингтона в ее голове. Серые могут пересечь черту, если достаточно сильно чего-то хотят. Что, если защиты не выдержат? Что, если они не рассчитаны на то, чтобы удерживать нечто вроде этого чудовища? Ей показалось, что Жених побеждает. Ну, а если он и победит? Кто сказал, что он будет обращаться с ней лучше, чем эта тварь в очках? Он вовсе не казался милым.
Она написала сообщение Доуз. SOS. 911. Наверняка существовал какой-то условный код, чтобы передать, что у нее кровь изо рта, но Доуз придется обойтись.
Если Доуз в Il Bastone, а не здесь, в «Конуре», Алекс умрет на этой лестнице. Она ясно видела, как аспирантка сидит в гостиной дома на Оранж, а перед ней разложены эти индексные карточки, с помощью которых она распределяет главы, будто Таро, и все они предвещают катастрофу, неудачу. Королева Бесполезности, девушка с ножом над головой. Должник, мальчик, раздавленный камнем. Студент, сама Доуз в собственноручно выстроенной клетке. А в миле от нее тем временем до смерти истекает кровью Алекс.
Алекс подтащила себя еще на ступень вверх. Необходимо оказаться за дверью. Явочные квартиры – это матрешки безопасности. «Конура». Там прячутся маленькие животные.
По ней прокатилась волна тошноты. Ее вырвало, и изо рта у нее полилась черная желчь. Она двигалась по ступеням. Она увидела влажные, блестящие спинки жуков. Скарабеи. Кусочки радужных панцирей поблескивали в вырвавшейся у нее крови и рвоте. Она поползла подальше от лужи, продолжая блевать и одновременно пытаясь уложить в голове то, что с ней происходит. Чего хотела от нее эта тварь? Неужели кто-то ее за ней послал? Если она умрет, ее мелочное сердце желает знать, кого преследовать. Лестница исчезала и снова возвращалась в фокус. Она не выживет.
Она услышала металлический лязг и через мгновение поняла, что где-то над ней рывком открылась дверь. Алекс попыталась позвать на помощь, но с ее губ сорвался только тихий влажный стон. Вниз по лестнице зашлепали «Tevas» Доуз – пауза, затем снова ее шаги, уже быстрее, перемежаемые «блядь блядь блядь блядь».
Чья-то крепкая рука подхватила Алекс под спину и вздернула ее вверх.
– Боже. Боже. Что случилось?
– Помоги мне, Пэмми.
Доуз отшатнулась. Почему Алекс вспомнила это имя? Так Доуз называл только Дарлингтон.
Доуз потащила Алекс вверх по лестнице. Ее ноги были тяжелыми. Кожа ее чесалась, словно под ней что-то ползало. Она вспомнила, как изо рта у нее хлынули жуки, и снова ощутила рвотные позывы.
– Только не на меня, – сказала Доуз. – Если тебя вырвет, меня тоже вырвет.
Алекс вспомнила, как Хелли держала ей волосы. Они напились «ягермейстера» и сидели на полу в туалете Граунд-Зиро, смеясь и блюя и чистя зубы, а потом повторяя все это снова.
«Шевели ногами, Алекс», – сказала Хелли. Она толкала колени Алекс в сторону, уселась рядом с ней на большой плетеный стул. От нее пахло кокосом, и ее тело было теплым, всегда теплым, как будто солнце ее любило, как будто хотело льнуть к ее золотистой коже как можно дольше.
– Шевели своими дурацкими ногами, Алекс! – не Хелли. Доуз кричала ей на ухо.
– Я шевелю.
– Не шевелишь. Давай же, еще три шага.
Алекс хотела предупредить Доуз, что грядет эта тварь. Слова смерти на нее не повлияли: возможно, что и защиты ее не остановят. Она открыла рот, и ее опять вырвало.
Доуз тоже затошнило. А потом они оказались на лестничной площадке, за дверью. Наклонившись вперед, Алекс увидела, что падает. Она лежала на полу «Конуры», прижимаясь лицом к потертому ковру.
– Что случилось? – спросила Доуз, но Алекс слишком устала, чтобы отвечать. Она почувствовала, что ее перевернули на спину, с силой ударили по щеке. – Алекс, скажи, что случилось, иначе я не смогу помочь.
Алекс заставила себя посмотреть на Доуз. Она этого не хотела. Она хотела вернуться в плетеное кресло, и чтобы рядом с ней, будто сияющий кусочек солнца, сидела Хелли.
– Серый, я не знаю. Как стекло. Я видела сквозь него.
– Блядь, это глума.
Алекс нуждалась в своих дидактических карточках. Но где-то в глубине памяти таилось это слово. Глума – это оболочка, воскрешенный дух недавно умершего, чтобы проходить через мир, посредник, способный преодолеть Покров. Глумы были гонцами. Гонцами «Книги и змея».
– Красный дым. Я его вдохнула, – она снова начала бороться со рвотой.
– Мертвые жуки. Они съедят тебя изнутри.
Разумеется. Разумеется, съедят. Потому что магия не бывает доброй и хорошей.
Она услышала шум и почувствовала, что к ее губам прижали чашку.
– Пей, – сказала Доуз. – Будет ужасно больно, и ты обожжешь горло, но это я смогу вылечить.
Доуз поднимала Алекс подбородок, заставляя ее открыть рот. Горло Алекс обожгло огнем. К ней пришло видение освещенных синим пламенем прерий. Ее опалила боль, и она схватила Доуз за руку.
– Господи, Алекс, почему ты улыбаешься?
Глума. Оболочка. Кто-то натравил на нее что-то, и у этого могла быть единственная причина: Алекс наткнулась на что-то важное. Они знают, что она ходила посмотреть на тело Тары. Но кто? «Книга и змей»? «Череп и кости»? Кто бы это ни был, у них не было причин полагать, что она остановится на визите в морг. Они не знали, какой выбор она сделала, не знали, что отчет уже сдан. Алекс была права. Со смертью Тары что-то не так, она как-то связана с обществами, с Домами Покрова. Но улыбалась она не поэтому.
– Они пытались меня убить, Хелли, – выдохнула она, проваливаясь в темноту. Это значит, что я вправе попытаться убить их.
«Манускрипт» – юный выскочка среди Домов Покрова, но в то же время, вполне возможно, общество, которое лучше прочих перенесло совеременность. Легко назвать его членов, ставших лауреатами премии «Оскар» и телезвездами, но среди его выпускников также есть советники президентов, куратор музея искусства «Метрополитен» и, что, пожалуй, наиболее характерно, один из величайших ученых в области нейробиологии. Говоря о «Манускрипте», мы говорим о магии зеркал, иллюзиях, великих чарах из тех, что могут создать звезду, но стоит помнить, что все их достижения полагаются на манипуляции нашим собственным восприятием.
Из «Жизни Леты: процедуры и протоколы Девятого Дома»
Не ходите на вечеринки «Манускрипта». Просто не ходите.
Дневник Дэниела Арлингтона времен Леты (Колледж Дэвенпорт)
10