Дикий, дикий запад Грин Александр
Дальше что? Он пробует находку на сиу. И та выкладывает все, что знает. А знает она на беду свою и племени немало. Выкрасть заветный артефакт? Да ради великой любви и не такое делали.
Он же…
Что сделал с Сердцем? Продал? И если так, то кому? А надо ли мне вообще в это дело вмешиваться? В конце концов, сиу – это же сиу. Они столько крови пролили…
Я посмотрела на сиу.
А она на меня.
– Я хочу убить этого человека, – произнесла Звенящий Поток. – Но еще я боюсь его. Что, если он сотворит со мной то же, что и с моей сестрой?
Да уж. Перспектива.
– А если… – Я облизала губы. – Если ты отдашь своего врага кому-нибудь?
Мне протянули узкую длинную ладонь.
– Только пусть смерть его будет мучительной.
Вообще-то я просто интересовалась! Но, кажется, Эдди прав. Порой следует помолчать.
Глава 26,
где поднимается проблема хорошего воспитания
Утро пришло с головной болью. Чарльз открыл глаза и тотчас зажмурился. Солнце успело подняться и, не испытывая душевных терзаний – какие душевные терзания у светила? – щедро плеснуло светом в глаза. Глаза заслезились.
А голова… от малейшего движения становилось худо. Поэтому он и замер, прищурившись, закрывшись от света ладонью.
От ладони пахло.
И от остального Чарльза, надо полагать, тоже.
– Живой? – поинтересовались сверху, и не сказать чтобы с особым интересом.
Чарльз промычал что-то.
И попытался сосредоточиться. Помнится, наставник говорил, что любой маг властелин своего тела и Дара, а потому при должной тренировке способен самоизлечиться. Но то ли тренированности Чарльзу не хватало, то ли чего иного, а с самоизлечением не вышло.
– Ты его не слишком крепко? – столь же заботливо поинтересовалась Милисента.
Не у Чарльза.
– А то ведь он с Востока. Там, поди, у мужчин черепушки слабые.
Чарльз хотел сказать, что совсем он не слабый, но из горла вырвался лишь клекот. А боль сосредоточилась на лбу. Он даже ощупал лоб. Точно. Шишка. И огромная такая.
– У нас ежели дерутся, так кто-то кого-то всенепременно бутылкой приложит. Пустой, само собою, – продолжала рассказывать Милисента с прямо-таки отвратительной бодростью. Чарльз ее почти даже возненавидел за эту бодрость. – Оно и понятно. Лет пару назад Билли, он еще Косым не был, взял да полную разбил. С джином. Так на него все обиделись. Вставай, графчик.
– Я не графчик, – простонал Чарльз, пальцами пытаясь осознать размер бедствия.
– А кто?
– Граф.
– А… ну все равно вставай. Ехать пора.
Чарльз застонал.
Ехать? Да он сесть не способен, что уж говорить о какой-то езде? И главное, куда? Хотя нет, понятно, куда. Он Августу найдет, а потом… потом выскажет ей все. Или лучше ее поганому муженьку. После того, как свернет ему шею. Жизненный опыт Чарльза, возможно, был невелик, но однозначно подсказывал правильный порядок действий.
Сначала шею свернуть.
Потом высказаться.
Он все-таки сел.
– Что со мной приключилось? – поинтересовался он.
В горле саднило.
Еще мутило. И перед глазами плыло так, что Чарльз снова попытался проморгаться.
– Сбежать хотел, – объяснила Милисента, которая возвышалась над ним. Ноги расставила, руки на груди скрестила и глядела так, будто… В общем, наверное, нехорошо он выглядел. – Пришлось остановить.
Как именно его останавливали, Чарльз уточнять не стал.
Чувствовалось – не все следует знать.
– На вот, – смилостивилась Милисента и протянула флягу. – Выпей. Полегчает.
Во фляге оказалась вода, причем холодная. Сделав пару глотков, Чарльз признал: и вправду полегчало. И подняться сумел. И…
– Поганое место. – Эдди тоже выглядел не слишком бодрым.
В отличие от сиу.
Те уже сидели на лошадях, на людей поглядывая с некоторым беспокойством.
– Поганое, – согласился Чарльз, пытаясь закинуть седло на конскую спину. Не получалось. Голова гудела, в глазах двоилось.
– Дай сюда. – Милисента отобрала седло. – Ты это, в другой раз, когда чего примерещится, предупреди. Я тебя сама шибану. Легонько. А то ведь… мало ли.
Спорить сил не было. И совесть даже промолчала. Наверное, ее вместе с мозгами отшибло.
Поехали.
Медленно.
То ли из сочувствия к Чарльзу и Эдди, который тоже в седле держался с явным трудом, то ли просто настроение было таким… таким… слов не найти.
А солнце карабкалось выше и выше. Пахло травами и сеном, сухой землей, ветром, пылью, еще чем-то, чему Чарльз не находил названия. Но он вдыхал этот запах жадно, словно в нем искал успокоение.
Ближе к полудню полегчало.
На привал остановились где-то в прериях. Куда ни глянь, всюду расстилалось то же сизо-зеленое травяное море. Только где-то позади, если приглядеться очень хорошо, в поднебесье виднелись сизые вершины гор.
И то не факт, что Чарльзу они не мерещились.
С седла он сполз. И сил хватило, чтобы ослабить подпругу.
– Мы вообще куда едем? – спросил он, сделав глоток воды. Есть по-прежнему не хотелось, голова болела, а шишка, судя по ощущениям, стала еще больше.
– Понятия не имею. – Милли прошлась, смешно расставив ноги, потом потянулась. Согнулась, упершись ладонями в землю.
И…
Вот теперь Чарльз начал понимать, почему женщинам не стоит носить штаны.
– М-да. – Он сглотнул и отвел взгляд.
Немного.
Самую малость.
Он, конечно, человек воспитанный, но прерии на редкость тоскливы. И душа желала для разнообразия приятных впечатлений.
– Тебя это не беспокоит?
Милисента, так же не разгибаясь, выгнула спину.
– Затекло все… Нет, сказали же, что приведут. А сиу держат слово.
Она выпрямилась и потянулась уже вверх.
Зевнула широко.
– Но как приедем – в ванну залезу. И неделю вылезать не стану.
К горлу подкатил комок, и подумалось, что Чарльз тоже не отказался бы от ванны. Можно от одной на двоих. Правда, спину буравил мрачный взгляд, словно намекая, что если ванна и будет, то только после свадьбы. И наверное, от удара по голове, от неоднократных ударов по несчастной голове, мысли сделались совсем уж бредовыми. Во всяком случае эта идея со свадьбой показалась вдруг на диво привлекательной.
Чарльз тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли, но получил лишь вспышку боли.
– На-ка. – Милисента глядела внимательно и не пропустила болезненной гримасы. – Пожуй.
И в руку вложили какой-то корешок.
– Я потерплю, – возразил Чарльз, ибо пусть мысли в голове и отличались некоторой странностью, но он еще не настолько болен, чтобы жевать сомнительного вида растения.
– Как знаешь. Эдди?
– Я в порядке. – Эдди прошелся широкими шагами, переваливаясь с ноги на ногу. Остановившись в траве, он прищурился, втянул тот же сухой горячий воздух. – Далеко еще?
Вопрос уже адресовался сиу, что наблюдали за людьми издали. Вся троица устроилась средь травы. Присев на корточки, они почти слились с этой травой.
– К вечеру дойдем.
– До города?
– До места, где ходит большой железный зверь. На нем вы доберетесь до города.
Это она про что? Чарльз хотел спросить, но не стал. Больная голова хорошо притупляла естественное любопытство.
– Ты все-таки пожуй. – Милисента тоже опустилась на траву, чтобы вытянуться на ней. И шляпу на лицо сдвинула, но вряд ли заботясь о коже, скорее уж чтобы солнце глаза не слепило. – Хорошо боль снимает.
– Я как-то… не привык.
– Ага. Ничего. Еще привыкнешь.
Вот уж не было желания совершенно.
– Что это вообще за место? – Чарльз тоже лег, еще подумалось, что совместное лежание на траве средь прерий – это вовсе не повод для свадьбы.
И вообще, жениться на девице, подобной Милисенте, это… это ему все мозги отбили, если он даже теоретически подобное допускает!
Маменька в ужас придет.
А потом выскажет все, что думает, о его, Чарльза, полной безответственности.
– Город Мастеров? – уточнила Милисента.
– А есть другие?
– Ну… как видишь, есть. Мертвые, – не удержалась она. – Ладно, не пыхти. Ты, когда злишься, пыхтеть начинаешь. Как паровоз. Может, чуть потише.
– Я не паровоз!
– Помню, ты граф.
– Именно.
– И что с того?
– В каком смысле?
– В прямом. Смотри, вот Эдди – он охотник. Его тут все знают. И уважают. Он любого выследить может, если захочет. Он добывает мясо. И шкуры. Иногда головы. А ты граф. И что?
– Ну… – Чарльз поскреб нос, который продолжал облазить, обнажая один слой сгоревшей кожи за другим. А ведь и вправду. Он граф. И что? – У нас есть земли.
– Ты говорил.
– И состояние. Благодаря маменьке во многом. У нее должность при дворе… она в свите Императрицы состоит. Я в Совете. Правда, советник из меня не слишком-то хороший. – Он вздохнул. – Я больше собственными делами занимался, чем государственными. Управляющие, конечно, во многом жизнь облегчают, но за ними приглядывать надо.
– Это точно, – согласилась Милисента. – Чуть отвернешься, так разом обдерут как липку. У нас один был, Бетти нанимала. Для солидности. Захотелось ей бордель сделать, чтоб не просто так, а как на Востоке. Она говорила, что на Востоке не бордели – дворцы! Правда, что ли?
– Не знаю. – Чарльз почувствовал, что краснеет. – Я как-то… не завсегдатай.
– Почему? – Удивление Милисенты казалось вполне искренним. – Или ты… не по бабам?
– Что?!
Нет, жениться на ней стало бы ошибкой. Определенно. В жены нужно искать женщин хорошо воспитанных, которые не станут предполагать подобного.
И вообще о борделях говорить.
– Ты только людям не признавайся. – Милли доверительно погладила по руке. – Не поймут. Эдди еще ничего, может, и не станет морду бить, а другие пристрелят.
– Я не… – Чарльз выдохнул. – Это не та тема, которую можно затрагивать в беседе!
– Почему?!
– Потому что это неприлично!
– Матушка тоже так говорит. И еще вздыхает. – Милли присела, вытянув одну ногу и на другую опершись. – Да только… ерунда получается. Все ведь туда ходят. Ну… почти все. Судья вон наш тоже частенько заглядывает. Сама видела.
– В борделе? – уточнил Чарльз со слабой надеждой получить отрицательный ответ.
– Ага. Мы с девочками чай пили как раз. Закрыто было. Он только когда закрыто и ходит. Чтоб, значит, не увидел никто. И пастор тоже.
Чарльз только и кивнул.
И корешок, который, оказывается, так в руке и сжимал, в рот сунул. Пожевал, уже не удивившись едкой горечи, от которой свело и язык, и губы.
– Бетти их с черного ходу встречает. А на кой? Все ж знают. – Милли пожала плечами. – И вот почему ходить в бордель можно, а говорить о нем нельзя?
– Потому что… – Чарльз, признаться, не нашелся с ответом. – Так не принято. Молодая девушка и знать о подобных вещах не должна!
– А если знает?
– Тогда о знании своем помалкивать следует.
– Врать, что ли?
– Не совсем. – Чарльз почувствовал, что вспотел, и не от жары, а от этой вот беседы. – Это не ложь! Это хорошее воспитание.
– Вот и матушка так говорит. Что, мол, есть хорошее воспитание. А чем оно хорошее, когда врать учит?
Чарльз выдохнул.
Похоже, педагога из него не получилось. Во всяком случае такого, который способен донести до юной девицы очевидные вещи.
Или не совсем очевидные?
Главное, что маменька точно не обрадуется этакой невестке. Да…
– И все-таки. – Усилием воли Чарльз заставил себя вернуться к теме, которая его волновала куда больше. – Что это за место, Город Мастеров?
– Ну… – Милисента оттянула прядь волос и уставилась на нее так, будто впервые видела. – Я только по слухам знаю. Лучше у Эдди спросить, если кто бывал там, то он.
– Бывал. – Эдди подошел, ступая мягко. – Пару раз. Не самое хорошее место.
И вздохнул.
А потом добавил:
– Глядеть придется в оба. И за тобой, и за Милли.
– За собой я как-нибудь пригляжу. – Стало даже обидно. Он, Чарльз, – маг, и не из числа слабых. Граф, хотя, кажется, здесь это ничего не значит. Советник, что значит еще меньше.
Он служит Императору!
И воевать приходилось. А с ним будто с ребенком малым.
– Приглядишь, – сказал Эдди ласково. Как больному, с которым спорить себе дороже. – Конечно приглядишь. А что до города, то тут такое дело…
Глава 27
Об обстоятельствах почти непреодолимой силы
Я грелась на солнышке и старалась не заснуть. Неудобно засыпать, когда вроде как беседуешь. Я знаю. Матушка говорила.
И о борделях тоже.
Не в том смысле, что они есть. Это же совсем безголовою надо быть, чтоб не заметить очевидного. А о том, что упоминать их в обществе не принято.
Ходить туда вовсе не след. Еще ведь подумают чего. Будто про меня и так мало думают. Ну, и говорят. Сплетни – они ведь такие, что мухи над дерьмом, одна пойдет, потом долго роиться станут. И все это я понимала, да только выражение лица у Чарли было таким… таким… словами и не передать.
Обиженным.
И само это лицо, обгоревшее, облезлое и с шишкою, что стала наливаться характерным лиловым колером, тоже впечатляло.
Сразу видно: обживается человек. Еще немного, и совсем своим станет.
– В общем, там… Когда-то давно заключили договор. – Эдди поглядел на меня строго и с упреком: мол, не доводи несчастного, ему и так тяжко. А я чего? Сижу. Травинку погрызаю. – Земли к востоку от реки Шошона отошли людям, а остальное объявили совокупной собственностью племен.
Чарли кивнул.
Надо же, и не удивляется, что Эдди словеса такие знает-то. Оно и правильно. Эдди у нас в законах не хуже судьи разбирается, чем последнего несказанно злит.
– Договор был скреплен силой и кровью, отчасти это и определило нынешнее положение вещей. – Эдди скрестил ноги. – Если бы не он, думаю, война продолжилась бы.
– Она и продолжится. – Это уже произнесла сиу.
Не Звенящий Поток, главная.
Великой Матерью называть мне ее не хотелось, у меня матушка одна, и другой не надобно. Будет просто сиу.
– Людям снова стало тесно в их мире. Люди ищут новых земель. И думают, что здесь их много. А племен мало. – Сиу опустилась на пятки.
Я тоже попробовала так сесть, но ноги через минуту заныли.
– Мы не о том. Мы о городе. Так уж вышло, что там, по ту сторону границы, есть Император и закон, который един. – Эдди на сиу не глядел, и на меня тоже, только на свои руки. – С другой стороны – земли и племена, которые на них обретаются. И закон у каждого свой. Отчасти поэтому сложилось впечатление, что здесь, по другую сторону реки, можно делать что захочешь.
– Нет власти Императора, – кивнул Чарли.
Понятливый.
И смешной. Забылся и снова стал кожу с шеи сколупывать.
– Именно. И все, что нельзя на Востоке, можно на Западе, если, конечно, сумеешь выжить. Получается не у всех. Но лет сто назад нашлись отчаянные парни, которые и основали Город Мастеров.
– И им позволили?
– Ну… вроде как кто-то из них сумел договориться с Черноногими, и те уступили землю в долг. Не задаром, само собою. После договор скрепили и другие племена. Сперва-то город строили мастера. Механикусы. Те, кто полагал, что магия не должна быть уделом избранных. И что прогресс нельзя останавливать.
Чую, мне там понравится.
– Погоди… – Чарли нахмурился. – Ты говоришь не о детях Родда?
– Какого Родда? – поинтересовалась я.
– О них самых, – кивнул Эдди.
– Эдвард Родд был магом, правда, не из числа сильных, скорее наоборот. Он и создал концепцию, согласно которой сила ограничивает технический прогресс. Он выступал за создание машин, которыми могли бы управлять простые люди. А от магов требовалось бы лишь заряжать камни, питающие эти машины. Он и изобрел накопитель Родда. Его сейчас много где используют. – Чарльз поерзал. – В принципе, у него были здравые идеи. Интересные.
– Но неудобные, – высказался Эдди. – Кто из магов захочет из вершителей судеб да в зарядчики?
– И сам Родд был личностью весьма эксцентричной. Вместо того, чтобы развивать выбранное направление – а тут он проявлял талант, это признают даже те, кто категорически не поддерживает его идеи, – так вот, он собрал группу людей, столь же слабо одаренных, которых начал учить. С тем чтобы они в свою очередь учили других. А другие – прочих. Но не всех, а лишь избранных. Может, поначалу так оно все и шло, но очень скоро границы смылись. И ученики Родда, которые стали называть себя детьми Родда, превратились в крайне одиозную группировку. Они требовали мест в Совете, а заодно настаивали на введении ряда запретов на использование магии. Ну, и многое иное.
– И чем это закончилось?
Очень подозреваю, что ничем хорошим.
– Эдварда Родда нашли мертвым в его собственном доме. Лаборатория и школа сгорели; по официальной версии, взорвались алхимические жидкости. Какие? Неизвестно.
– А причина смерти?
– Убийство. На почве ревности. Он увел жену у своего ученика.
Надо же, какие страсти! Не все, выходит, у них нам, на Востоке, так уж и печально.
– Тот признался, но затем повесился в камере. В ближайший год по разным причинам погибли еще четверо из числа тех, кто желал продолжить дело. – Чарльз посмотрел на очередной лоскут собственной кожи, отодранный от носа. – Когда это прекратится?
– Как кожа задубеет, – задумчиво произнес Эдди. – Выходит, прочие, у кого мозги в черепушке остались, поняли, откуда ветер дует. Ну и решили попытать счастья на Вольных Землях.
– Именно. Признаться, у нас эта тема… не из числа обсуждаемых.
– Вы там, – не выдержала я, – небось вообще только про погоду и говорите.
– И еще про театр. – Чарльз улыбнулся. – Можно про литературу, но не всякую.
Ага. Буду знать.
Интересно, а если в литературе бордели описываются, это можно или уже нет? И вообще, есть ли книжки про бордели?
Я даже задумалась.
– Сейчас город довольно велик. Там многим нашлось место. И мастерам, и алхимикам. Тем, у которых всякие зелья купить можно.
Эдди поглядел на сиу.
Та пожала плечами: мол, ей-то что за дело? Это уж каждый сам решает, какое зелье покупать.
– Кое-что идет на Восток.
– И ты…
– У меня семья. Содержать надо. Но с «пыльцой» я не связывался. Дрянная штука. Кто бы ни тронул, долго не живет.
– А это что? – влезла я. Надо же, сколько всего узнать можно, тихо сидючи.
– Это пыльца одного растения. – Чарльз запнулся. – Запрещенного. На Востоке его уничтожили полностью, но не здесь. Она вызывает видения. Яркие. Увлекательные. И потенциал мага поднимает. Силу. Работоспособность. Правда, при этом возникает сильнейшая зависимость.
– Если бы только она. Пыльца выплавляет мозги. Поверь, Милли, эту дрянь и близко в руки брать не стоит.
– Тем более что за торговлю ею положена смертная казнь, – строго добавил Чарли.
И оба на меня уставились так, что прямо неудобно сделалось. Можно подумать, я собиралась торговать. Или жрать. Меня, между прочим, матушка с детства учила, что только глупые люди жрут всякую пакость. Ну, не так, конечно, другими словами, да смысл-то один.
– Значит, и пыльца…
– И пыльца, и рабы, и многое… в общем, в чем только нужда человеку выпадет. Говорят, там даже сердце дракона купить можно. Или продать по хорошей цене.
– А… вещи? – Я поерзала. – Из Мертвого города?
Эдди кивнул и добавил:
– Там и охотники обретаются. Те, которые более везучие.