Скандал на Белгрейв-сквер Перри Энн

Вошедший слуга, принесший чай и сладости, помешал ему ответить. Элинор рассеянно поблагодарила слугу и отпустила. Затем предложила Драммонду попробовать печенье и стала разливать чай.

Сладости и легкая закуска выглядели действительно очень аппетитными — от крохотных пирожных до разнообразных бутербродов; чай был ароматный и крепкий. Драммонд сидел напротив хозяйки, стараясь отдать должное угощению, остро осознавая собственную мужскую неуклюжесть рядом с ее непринужденностью и грацией.

— Это очень нелегко, — продолжил он разговор, словно тот не прерывался. — Разумеется, и у нас бывают промахи, и все приходится начинать сначала. Но инспектор Питт — отличный работник, и его трудно ввести в заблуждение.

Леди Байэм впервые непринужденно улыбнулась.

— Он очень интересный человек, — заметила она, остановив взгляд на розах в вазе. — Вначале я недоумевала, кого это вы к нам привели. — Она улыбнулась, как бы оправдываясь за это свое замечание. — Его карманы были чем-то набиты, сюртук на нем сидел плохо, и, мне кажется, он давно не пользовался услугами парикмахера. Но затем я увидела его лицо. У вашего подчиненного самые чистые и правдивые глаза, какие мне доводилось видеть. Вы заметили это?

Ее слова застали Драммонда врасплох, он даже не нашелся что ответить.

Леди Байэм понимающе улыбнулась.

— Конечно, вы этого не заметили, — ответила она сама на свой вопрос. — Мужчины не очень наблюдательны. А вот мне было бы стыдно, если бы мистер Питт уличил меня во лжи. Я верю, что он может это сделать. Надеюсь, так думаю не только я, но и многие из тех, кого он допрашивает. — Она умолкла, увидев сомнения на лице Драммонда. — Вы считаете, что у меня разыгралось воображение? Возможно. Или просто я хочу слишком многого?..

— О нет, разумеется, — поспешил заверить ее полицейский, наклонившись вперед, и тут понял, что не знает, куда деть пустую чашку, которую все держит в руке. Наконец он смущенно поставил ее на стол. — Питт отлично справляется со своей работой, поверьте мне. Я не поручил бы ему этого дела, если бы не доверял ему полностью. Он расследовал довольно сложные случаи. Ему присущи сострадание и благоразумие.

— Похоже, он образцовый офицер, — тихо промолвила леди Байэм, глядя не на Драммонда, а в свою тарелку.

Тот понял, что несколько переусердствовал в похвалах Питту.

— Отнюдь нет. Зато прекрасный человек, — поспешил он исправить свою оплошность. — Питт бывает строптив, не любит покровительственного тона, и я в жизни не видел более нечесаного человека. Но он честен, наделен умом и воображением, и только он способен найти убийцу Уимса.

Впервые леди Байэм посмотрела в глаза Драммонду, и лицо ее осветила искренняя добрая улыбка.

— Он нравится вам, не так ли?

— Да, нравится, — признался тот.

Это было подобно исповеди. Дама из высших кругов общества едва ли могла ожидать, что Драммонд захочет признаться в своих дружеских отношениях с подчиненным в ранге Питта.

Она ничего не сказала, но Драммонд неожиданно ощутил, что его признание ей понравилось — возможно, потому, что она сама прониклась доверием к Питту. Общение с инспектором в процессе расследования не будет для нее в тягость; она даже сможет надеяться, что с его стороны не будет ни грубости, ни неожиданностей. А возможно, ее доброжелательная оценка Питта не имела к этому никакого отношения…

Эту странную мысль Драммонд поспешил тут же прогнать. Сделав вдох, он попытался продолжить беседу, но в это время леди Байэм чуть пододвинула к нему блюдо с закусками.

— Еще что-нибудь, мистер Драммонд? — предложила она. Ей тоже пришлось подыскивать слова, и она вдруг перешла на обычную светскую болтовню. Голос Элинор потерял прежнюю мелодичность и стал тембром ниже.

— Вчера я была на балу у мистера и миссис Рэдли. В первом браке она именовалась леди Эшворд, недавно снова вышла замуж. Ее муж собирается баллотироваться в парламент, и этот бал был началом его избирательной кампании. Но миссис Рэдли нездоровилось, и ее заменила ее сестра, миссис Питт. Знаете, я вдруг подумала сейчас, что уже слышала это имя… — Голос ее стал громче, но казалось, что леди Байэм трудно дышать. — Представляю, что подумали бы все те, кто был вчера там, увидев, как сегодня я принимаю в своем доме представителя полиции, беседую с ним о расследовании и надеюсь снять со своего мужа подозрение в убийстве ростовщика… Сколько из них снова захотели бы так же вежливо беседовать со мной и пребывать в моем обществе?

С уст Драммонда готовы были сорваться слова возражения. Он почувствовал необходимость объ-яснить ей, кто такая Шарлотта, но быстро погасил этот порыв. Это было бы несправедливо по отношению к миссис Питт и, возможно, уменьшило бы его шансы узнать что-нибудь в непринужденной беседе. Жена инспектора действительно не раз проявляла проницательность в своих суждениях. Но Драммонду прежде всего хотелось успокоить леди Байэм и сказать ей, что, если кто-то из ее друзей отвернется от нее, он не заслуживает ни ее общества, ни ее дружбы. Потом он понял, что Элинор и без него это знает, однако все равно нуждается в чьей-то поддержке. Она боится скандала, боится быть отвергнутой обществом, страшится злых языков, недобрых домыслов и догадок. Мужество не избавляет от боли, лишь помогает переносить ее с достоинством. Однако сознание того, что друзья оказались людьми мелкими и холодными, не поможет избежать разочарований. Миссис Байэм не захочет подвергать друзей испытанию и видеть, как их дружба не выдерживает проверки.

— Питт умеет хранить тайны, — посерьезнев, произнес Драммонд. — Сейчас он работает над версией о должниках. Многие задолжали Уимсу, и, возможно, один из них, доведенный до отчаяния, убил его.

На лице леди Байэм появилось выражение жалости и легкой иронии над собой.

— Жаль, что для доказательства невиновности Шолто приходится искать настоящего убийцу, — искренне сказала она. — Возможно, с моей стороны плохо так думать, но я не могу винить того, кто, попав в тяжелое финансовое положение, подвергаясь угрозам ростовщика, решился на такой отчаянный шаг, не видя иного выхода. — Она прикусила губу в раздумье. — Я понимаю, что убийство — это не решение вопроса, но представляю себе чувства безнадежно задолжавшего бедняка.

— Питт тоже это понимает, — не колеблясь, заверил ее Драммонд, ибо сам сочувствовал жертвам ростовщиков. Менее всего ему хотелось испытывать жалость к такому, как Уильям Уимс.

Леди Байэм снова посмотрела на Драммонда и, казалось, прочла все в его глазах. Тот невольно покраснел.

Она отвернулась и сказала как бы между прочим:

— Шолто держится мужественно. Если он испытывает страх, то умело скрывает его. Он полон уверенности, что вы в конце концов найдете виновного. Столько времени прошло после трагической смерти леди Энстис… Будет несправедливо, если ее тень омрачит наши жизни. Господи, как отвратительна человеческая алчность!

Драммонд криво улыбнулся такому, по его мнению, преуменьшению.

— Вы знали ее?

— Нет, совсем не знала. Это произошло задолго до нашей с Шолто встречи. — Леди Байэм посмотрела в окно на игру света на листьях деревьев, колышимых ветром. — Те, кто ее видел, говорят, что она была очень красива, но той особой красотой, что кроется не в правильных чертах лица и свежести кожи — это, увы, не редкость. В ней была какая-то хрупкость, беззащитность и вместе с тем — страсть и тайна красоты. Раз увидев ее, трудно было потом забыть. Я видела ее портрет, заказанный лордом Энстисом, и должна сказать, что надолго запомнила ее лицо. — Она повернулась к Драммонду, в ее серых глазах стоял недоуменный вопрос. — И не потому, что она так трагически погибла, а потому, что такое лицо больше не увидишь; в нем было столько чувств, что, как мне показалось, совсем не было свойственно традиционному представлению о красоте английской аристократки. — Она опустила ресницы. — Раньше, когда говорили о беззащитности, я всегда представляла себе хрупкое, субтильное создание с белокурыми волосами, очень-очень юное. Она же была совсем другой. Темноволосая, с породистыми чертами лица, с высокими скулами и очень красивым ртом. Мне страшно подумать, что женщина, столь полная жизни и страстей, могла покончить с собой. Но я охотно верю, что чувства ее могли быть настолько сильны, что ради них она готова была даже умереть.

— Простите, — неловко пробормотал Драммонд, вдруг вспомнив, что эти чувства леди Энстис испытывала к мужу Элинор Байэм. Но он не мог не оценить того, с каким пониманием и без тени упрека говорила об этом Элинор. Должно быть, леди Байэм уверена в том, что муж очень любит ее, каких бы глупостей и ошибок ни было в его прошлом.

Элинор смотрела на ковер и блики солнечного света на нем.

— Я всегда восхищалась благородством лорда Энстиса, простившего Шолто все. — Голос ее был тих и низок. — Так легко опуститься в бездну отчаяния и озлобленности… Никто его за это не обвинил бы. Но после первого шока и растерянности он больше не терял самообладания и не позволил ненависти отравить его печаль. Видимо, лорд Энстис понимал, что должен был испытать Шолто, как он раскаивался, что был столь легкомыслен. — Она вздохнула. — Но Шолто слишком поздно понял, с какой страстью она его любила. — Леди Байэм снова прикусила губу и подняла глаза на Драммонда. — Похоже, Лора никогда не получала отказа. Не было мужчин, которые не подпали бы под воздействие ее красоты и обаяния, поэтому отказ Шолто словно отнял у нее всю ее чудодейственную силу и уверенность. Она растерялась, это причинило ей невыносимую боль. Она засомневалась в себе и во всем.

На мгновение леди Байэм умолкла. Молчал и Драммонд.

— Должно быть, чувствуешь себя странно, когда твоя красота заставляет всех смотреть на тебя, — сказала она вдруг, скорее себе самой, чем своему собеседнику. — Я никогда не задумывалась над тем, что быть красивой — это, возможно, сомнительный дар судьбы. Твое лицо настолько очаровывает всех, что никто не пытается узнать тебя саму, твою суть, понять твои чувства, мечты, сомнения, которые есть у всех; что ты можешь ощущать одиночество, неуверенность в себе и в том, что кто-то может полюбить тебя. — Голос ее упал совсем до шепота. — Бедная Лора.

— И бедный лорд Энстис, — совершенно искренне добавил тронутый Драммонд. — Он, должно быть, очень сильный человек, если смог побороть в себе гнев и горечь и сохранить дружбу с лордом Байэмом. Я превыше всего ценю это качество в людях — их великодушие, умение прощать.

— Я тоже, — с готовностью поддержала его леди Байэм, с волнением подняв на него глаза. — Красота души выше красоты лица или форм, вам не кажется? Она облагораживает все в мужчине и женщине. Когда есть такие люди, легче мириться с подобными Уимсу… и той заблудшей душе, которая в отчаянии подняла на него руку, — добавила она.

Драммонд хотел было что-то сказать, но в эту минуту послышались шаги и голоса за дверью, которая наконец открылась, и в гостиную вошел лорд Байэм. Сначала он показался Драммонду бодрым и уверенным, но когда, пересекая комнату, попал в луч солнечного света, падавшего из окна, Драммонд заметил темную тень усталости на его лице и напряженность в осанке, которую он безуспешно пытался скрыть. Байэм не удивился, увидев Драммонда, — видимо, слуга предупредил его.

Полицейский поднялся со стула.

— Добрый день, милорд. Я пришел, чтобы ознакомить вас с тем, что мы сделали за это время и что намерены делать дальше.

Лорд кивнул:

— Доброе утро, Драммонд. Хорошо сделали, что зашли, я очень рад. Доброе утро, Элинор, дорогая. — Он легонько коснулся ее плеча пальцами, словно снял пушинку. Это прикосновение и то, как он быстро снял руку, подсказали леди Байэм, что он просит ее уйти, осторожно, деликатно, но недвусмысленно выражая желание остаться с Драммондом наедине. Возможно, он щадил ее, избавляя от ненужных подробностей, которые ей необязательно знать.

Она поднялась и, не отходя от мужа, повернулась к гостю:

— Прошу извинить меня, мистер Драммонд, у меня домашние дела. Сегодня мы ждем гостей, и я должна распорядиться на кухне.

— Конечно, — слегка поклонился тот. — Я благодарен вам за ваше гостеприимство и за то, что вы уделили мне столько времени.

Она вежливо улыбнулась. Эту банальную фразу Драммонд сказал бы любой хозяйке в подобных обстоятельствах, поэтому Элинор трудно было определить степень его искренности.

— До свидания, мистер Драммонд.

— До свидания, леди Байэм.

Она повернулась и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Лорд, взглянув на пустое блюдо с закусками, воздержался от предложения гостю еще чего-нибудь. Драммонд чувствовал волнение и тревогу в его позе и движениях и не стал дожидаться, когда Байэм начнет расспрашивать его.

— Боюсь, наши успехи пока ограничиваются исключением из списка тех, кто явно нам не нужен, — сказал он в виде преамбулы.

Глаза лорда чуть расширились. Он не спрашивал — просто ждал, что Драммонд скажет дальше.

— В конторе Уимса мы нашли два списка должников, — продолжал полицейский. — Один пространный, с множеством имен несчастных, задолжавших ему. Это в основном небольшие суммы, и они регулярно выплачивались по частям. Большинству этих бедняг никогда уже не выплатить долг из-за растущих процентов. Чудовищно так наживаться на людском горе. — Как только Драммонд произнес эти слова, он понял, как они неуместны. Он не должен выказывать свои чувства.

Но Байэм сочувственно поморщился и мрачно ухмыльнулся.

— Это была отвратительная личность. Шантаж — не лучшая форма получения дохода. Если бы моя жизнь не зависела от этого, я бы не поощрял ваше желание отыскать убийцу Уимса, уверяю вас. Но поскольку, увы, это не так, я должен сделать все, чтобы довести дело до конца.

Его слова были приглашением — даже просьбой — говорить дальше по существу. Драммонд это понял.

— Пока мы отсеяли тех, кто смог доказать, где и с кем он был в тот час, когда был убит Уимс. И их довольно много…

Байэм печально вздохнул.

— Жаль, что я сам не могу этого сделать. К сожалению, даже мои слуги не удосужились потревожить мое уединение в тот злосчастный вечер.

Драммонд понимающе улыбнулся.

— Это то небольшое преимущество, которое есть у бедняков, ибо они живут скученно, в тесноте, так что хватает свидетелей подтвердить каждый их шаг. Кое-кто делит комнату с целой семьей, кто-то был в это время на работе или же в пивной, где его все видели…

В глазах Байэма появилась надежда.

— Но не все же?

— Конечно, не все, — согласился Драммонд. — Питт и его люди допрашивают тех, кто живет один или вдвоем с женой, свидетельство которой в расчет не принимается. Жена всегда может сказать, что ее муж был с ней, как только поймет, что за вопросы ей задают и почему. — Драммонд переступил с ноги на ногу и переменил позу. — Конечно, весть об убийстве Уимса уже дошла до всех. Те, кто живет не в Кларкенуэлле, могли еще не слышать подробности, однако то, что полиция интересуется и задает вопросы, предупреждает их о том, что случилось что-то серьезное. Бедняки научились искусству выживания.

— Не очень обнадеживает. — Байэм попытался сказать это как можно безразличней, хотя в его голосе что-то дрогнуло, исчезла светская галантность, изменился тембр. Костяшки его пальцев, сжавших спинку стула, побелели.

— Но имеется еще один список, — быстро сказал Драммонд. — Список людей, которые брали в долг достаточно большие суммы.

— Почему вы не занялись сначала ими? — спросил Байэм, не сразу поняв то, что было очевидно.

— Потому что они джентльмены, — ответил Драммонд, сказав то, что не понравилось ему самому. — Они брали в долг, сообразуясь со своими возможностями, — пояснил он. — Или даже меньше. У них было больше возможностей достать деньги и выплатить долг, когда их обычный доход не давал им возможности сделать это. У них была недвижимость, которую в крайнем случае можно было продать.

— Возможно, Уимс тоже их шантажировал, — предположил Байэм.

— Мы думали об этом, — кивнул Драммонд. — Питт займется этим, но все следует делать осторожно, незаметно, в целях установления истины. Джентльмены неохотно признаются в таких долгах. — Он встретил взгляд темных, широко открытых глаз лорда Байэма — в них была ирония, возможно, даже над самим собой. — Может быть, их секреты не столь трагичны, как ваш, сэр. Они могли подать на ростовщика в суд.

— Возможно, вы правы, — согласился Байэм. Он внезапно заметил, что Драммонд все еще стоит. — Простите, пожалуйста, садитесь… сэр. Я же не могу сидеть, мне так не расслабиться. Вам это мешает?

— Нет, отнюдь нет, — соврал Драммонд. Из вежливости он не мог признаться, что это ему очень мешало. Он сел на тот стул, на котором сидел, беседуя с Элинор; только теперь он смотрел не на нее, а на ее мужа. Лорд Байэм остался стоять за своим стулом, сжимая руками его спинку.

— Вот что меня удивляет, — продолжил Драммонд. — Тот, кто убил Уимса, не взял списка имен. Хотя это первое, что он должен был сделать.

— Что с документом, в котором Уимс записывал мои взносы? Он у Питта? — Байэм с трудом сглотнул слюну. — Вы нашли письмо?

— Ни того ни другого мы не обнаружили, — ответил Драммонд, пристально глядя на лорда.

Глаза Байэма потемнели, почти неуловимо напряглись мышцы лица, и он весь словно застыл в своем дорогом костюме. Перемены, происшедшие в нем, были слишком мимолетны, чтобы их можно было заметить, — страх, который лорд тут же поборол.

— Инспектор хорошо искал? — потребовал он ответа. Голос его изменился, словно ему сдавило горло. — Где еще мог хранить Уимс подобные бумаги? Разве не у себя дома? Вы сказали, что списки и прочее нашли именно там.

— Да, это так, — подтвердил Драммонд. — Там, где он живет, находится и его контора. Я могу только предположить, что убийца унес их с собой или же уничтожил, хотя следов того, что бумаги были разорваны или сожжены, мы не обнаружили. Возможен и такой вариант: Уимс просто лгал вам и никакого учета поступивших от вас денег не вел. Зачем это ему? Ведь это не долг.

— Чтобы обезопасить себя на тот случай, если я вздумаю предпринять меры против него, — резко возразил Байэм. — Он не был глуп. Видимо, ему уже угрожали разоблачением. — Хозяин дома закрыл глаза и, слегка подавшись вперед, опустил голову. — О боже. Неужели убийца унес с собой бумаги? Что, по-вашему, он будет с ними делать? — Руки его сильнее обхватили спинку стула, побелев от напряжения, голос был глух. — А письмо?

— Если убийца был в таком же отчаянии, как вы сейчас, — тихо произнес Драммонд, — он, скорее всего, постарался бы уничтожить все бумаги вместе с теми, что компрометируют и его самого. Мы не нашли документов, подтверждающих, что Уимс еще кого-то шантажировал, — лишь обычные списки должников…

— А что, если второй список — это список тех, кого он шантажировал? — предположил Байэм, подняв голову и посмотрев на Драммонда. Лицо его было бледным. — Вы сказали, что в нем были имена состоятельных людей. Зачем богатым людям обращаться за деньгами к ростовщику? Если бы мне понадобилась в срочном порядке какая-то сумма, я не пошел бы за нею в трущобы Кларкенуэлла, а обратился бы в банк или, в крайнем случае, продал бы одну из картин или что-то еще.

— Не знаю, — признался Драммонд, испытывая неловкость за свой беспомощный ответ. — Возможно, у кого-то не было что продать, кто-то не имел права распоряжаться имуществом, а кто-то не хотел, чтобы о его финансовых затруднениях знала семья. Мужчинам часто бывают нужны деньги на различные расходы, и о многих из них они предпочитают не рассказывать.

Байэм поджал губы. Драммонд снова отметил склонность лорда к мрачному юмору.

— Попасть в лапы ростовщика — дело гибельное. С каждым недельным взносом вязнешь все глубже. Даже глупцу это ясно.

— Ростовщик мог купить чьи-то долги, — медленно произнес Драммонд.

Байэм засмеялся низким, негромким, невеселым смехом.

— Вы пытаетесь утешить меня, но мне не нужна ваша соломинка. Очевидно, тот, кто убил Уимса, все же взял список и письмо Лоры. Мне только остается надеяться, что они попали к нему случайно, вместе с прочими бумагами, и, найдя то, что ему нужно, он не станет тратить время на то, чтобы рыться в остальном и не воспользуется чем-нибудь с корыстной целью.

— Если он сделает это, то выдаст себя как убийцу Уимса, — возразил Драммонд. — Это грозит ему большой опасностью.

Байэм сделал глубокий вдох.

— Помоги мне, Господи, — тихо прошептал он.

— В какой-то степени все пока подтверждает вашу непричастность, — успокоил его Драммонд. — Если бы вам стало известно, что документы исчезли или уничтожены, вы не обратились бы ко мне за помощью и не рассказали бы, почему вас может касаться убийство ростовщика. Вы бы тогда ничего не сказали.

Байэм слабо улыбнулся.

— Да, это хотя бы крупица надежды, — согласился он. — Есть за что уцепиться. Как вы считаете, ваш человек, Питт, тоже способен это понять?

— Питт как детектив намного сильнее меня, — откровенно сознался Драммонд. — Он мыслит так же, как и я, а возможно, и лучше.

— Но что он может сделать? — Байэм нахмурился. — Ведь он не арестует человека за то, что тот не может доказать, что в тот вечер был совсем в другом месте? Вы нашли ружье?

— Нет… но мы знаем, чем убили Уимса.

— И что это дает? — сухо спросил Байэм. — Очевидно, в теле убитого были найдены пули. Как это может помочь?

— Это было золото, — пояснил Драммонд, следя за лицом Байэма.

— Что? — не понимая, переспросил Байэм. — Вы хотите сказать, золотые пули? Любопытно, но кому такое пришло в голову? Золотые пули? Это какой-то бред.

— Нет, это были золотые монеты, — поправил его Драммонд. — Возможно, из запасов самого Уимса. Но что важно — в его комнате не было ружья, из которого можно было выстрелить. На стене висела старинная аркебуза — красивая вещь, но со спиленным ударником. Ею не пользовались уже много лет.

— Следовательно, убийца явился к Уимсу с ружьем, — заключил Байэм. — И, уходя, унес его с собой, прихватив заодно и документы, которые могли его интересовать. Видимо, он пришел хорошо вооруженным, но ради шутки вдруг предпочел стрелять не пулями, а золотыми монетами, позаимствовав их у самого Уимса.

Драммонд вопросительно вскинул брови.

— И все это время, по-вашему, Уимс сидел и наблюдал, как тот заряжает ружье, прицеливается и стреляет?

Байэм вздохнул, повернулся и отошел к окну.

— Вы правы. В этом нет здравого смысла.

— Вы можете рассказать мне об Уимсе? — тихо попросил его Драммонд. — Вы говорили, что несколько раз посетили его. При вас кто-нибудь приходил к нему? Он говорил вам о ком-нибудь — например, о своих должниках или о тех, кого шантажировал? — Драммонд опустил руку в карман, глядя на спину Байэма и его поникшие плечи. — Что это был за человек? Был ли он жесток, любил ли испытывать свою власть над вами? Боялся ли чего-либо, был ли осторожен? Принимал ли какие-либо меры предосторожности, когда ждал посетителей?

Байэм опустил голову и на мгновение задумался, но затем тихо сказал:

— Мне кажется, что он ни о ком не упоминал, и, конечно же, о тех, кого шантажировал, помимо меня. Я приходил к нему в те часы, когда он уже никого не принимал, и неудивительно, что я никого не видел. Я настоял на такой мере предосторожности, ибо не хотел подвергать себя риску встретиться еще бог знает с кем. — Байэм поежился. — Каким человеком он был, вы спрашиваете? Он был жаден, помимо всего прочего. Наслаждался властью, которую давали ему деньги, и, мне кажется, эта власть была нужна ему только для того, чтобы добывать как можно больше денег. — Он снова повернулся лицом к Драммонду. — Я не заметил, чтобы он был как-то особенно жесток. Он занимался шантажом не из желания помучить или унизить свою жертву. Так, по крайней мере, мне казалось. Просто ему нравилось получать деньги. Я ясно вижу, как загораются его глаза, когда он видит перед собой на столе кучу денег. У него был мучнисто-бледный цвет лица и зеленовато-карие глаза, — криво усмехнулся Байэм. — Он напоминал мне огромную жабу, которую долго продержали в темноте. Отвечая на ваш второй вопрос, могу лишь сказать, что никогда не видел, чтобы он чего-то боялся. Мне трудно представить, что творилось в его душе и мыслях, но вел он себя так, будто никогда не испытывал чувства страха, видимо считая, что деньги сделали его неуязвимым.

Подойдя к камину, Байэм снова взглянул на Драммонда.

— Я рад, что он так фатально заблуждался. Представляю его лицо, когда он смотрел в направленный на него ствол ружья и в глаза человека, собирающегося выстрелить в него. — Хозяин дома не отрывал глаз от лица Драммонда. — Вы считаете, что я испытываю чувство мстительного удовлетворения? Прошу извинить меня. Этот человек стоил мне душевного покоя и еще долго будет стоить его.

— Я сделаю все, что смогу, — заверил его Драммонд.

Вопросов к Байэму у него больше не было. Он выполнил свое обязательство перед ним как перед человеком, к которому испытывал растущую симпатию, и как перед членом единого братства «Узкий круг».

Лорд мрачно улыбнулся.

— Я уверен, что вы сделаете это. Я не хочу быть неблагодарным и не верить в вашу осторожность или в способности вашего человека. Если сам не видишь выхода, бывает иногда трудно поверить, что кто-то другой, кого ты даже не знаешь, может найти его для тебя. Я не привык чувствовать себя беспомощным. И очень обязан вам, Драммонд.

— Мы найдем его, — торопливо заверил его полицейский, беспокоясь больше об Элинор Байэм, чем о ее муже. — Питт не остановится, пока не докопается до истины, я обещаю вам это.

Байэм улыбнулся и протянул руку. Драммонд пожал ее, задержав на мгновение в своей, а затем повернулся и вышел.

Глава 4

Поскольку проверка первого списка ничего не дала, пришло время заняться вторым списком Уимса. Питт как можно дольше оттягивал неприятную необходимость проверять значащегося в списке коллегу и поэтому решил начать с Эдисона Карсуэлла. У него уже был адрес судьи, так что предстояло только решить, с чего начать.

Самой показательной и уязвимой стороной человека Томасу представлялась семейная жизнь. Многое могут рассказать о фигуранте его дом, вкусы, бюджет, позволяющий жить так или иначе; то, как он распоряжается своими деньгами и на что их тратит. Наиболее точному представлению о последнем может помочь встреча с женой и знакомство с обязанностями главы семьи перед близкими.

Поэтому Питт решил направиться в Мэйфер. Кэб быстро ехал по залитым солнцем оживленным утренним улицам навстречу экипажам, коляскам, ландо, в которых сидели спешащие по своим делам дамы. Наносить светские визиты было еще рано — это обычно происходило пополудни, — а сейчас самое время отправиться к портнихе или по другим делам, что и делали лондонские дамы. Проезжали повозки, груженные товаром, экипажи везли джентльменов в Сити, редко ходившие омнибусы были набиты до отказа. Мужчины, женщины и дети неподвижно сидели на скамьях, игнорируя друг друга, в ожидании своей остановки.

На Керзон-стрит Питт, расплатившись с возницей, вышел. Это были красивые места, и он, с удовольствием посмотрев вдоль нее, подумал, что в истории этой богатой улицы есть свои тайны. Если у Эдисона Карсуэлла имеются финансовые трудности, то его проживание здесь в немалой степени способствует этому.

Подойдя к двери, Томас чуть помедлил, мысленно приведя в порядок все, что приготовился сказать, и дернул за шнур старинного медного подвесного звонка.

Дверь открыла горничная в темном платье, в накрахмаленной кружевной наколке и таком же фартуке. Рослая, она была хороша своим здоровым деревенским цветом лица и блестящими чистыми волосами, какой и положено быть горничной в респектабельном доме. Эдисон Карсуэлл, видимо, придавал значение внешности прислуги, или это было заботой его жены. Чаще всего женщин беспокоит этот вопрос.

— Да, сэр? — промолвила девушка с хорошо скрытым удивлением. Питт, видимо, не был похож на тех, кого обычно принимали в этом доме.

Инспектор попытался улыбнуться самой приятной улыбкой, что, впрочем, ему всегда удавалось, хотя он этого и не замечал.

— Доброе утро. Миссис Карсуэлл не ждет моего визита, но у меня весьма деликатное дело к ней, и она может мне помочь. Я буду вам весьма обязан, если вы доложите обо мне и я буду принят. — Он полез во внутренний карман сюртука и достал свою визитную карточку. На ней были лишь имя и фамилия, без указания его звания. Эту экстравагантность он впервые позволил себе несколько лет назад — и до сих пор с удовольствием пользовался возможностью вручать свои визитные карточки.

Горничная с недоверием взглянула на визитку и, несмотря на отнюдь не элегантный внешний вид гостя, оценила по достоинству его приятный голос и прекрасное произношение. Сделав собственные заключения относительно Питта, девушка тоже ответила ему улыбкой.

— Конечно, сэр. Если вы подождете в гостиной, я доложу о вас миссис Карсуэлл.

— Благодарю, — ответил Томас.

У Питта не было времени окинуть взглядом вестибюль, но когда он почти на десять минут остался один в гостиной, то наверстал упущенное и все внимательно изучил. Поскольку осмотр дома был, пожалуй, главной целью визита — если миссис Карсуэлл откажется его принять, он сможет удовольствоваться и этим знакомством с жилищем судьи.

Гостиная была меблирована вполне в традиционном стиле и казалась скорее уютной, чем модной. Мебель изготовлена из прочного дуба, с изобилием резьбы, что несколько покоробило Питта, но достаточно дорогая и в отличном состоянии, без единой царапины или изъяна, что не допускало и мысли, будто она приобретена по дешевке или что в доме не умеют беречь вещи. На кушетке и креслах недавно сменили обивку, вышитые салфетки на спинке и подлокотниках были безукоризненной чистоты.

На каминной доске стояли семейные фотографии в серебряных рамках. Питт с интересом вглядывался в них. Самая большая из них была семейным портретом: мужчина в принятой на таких фотографиях позе, высокий воротничок, застывшее лицо; рядом с ним — красивая дама с пышной грудью и гордой, высокой, как колонна, шеей, в нарядном платье; тут же — молодой человек, похожий на даму, и три юные светловолосые девушки с изумленными глазами, неотличимо похожие друг на друга. Четвертая девушка, темноволосая, как мать, сидела на полу, как бы завершая продуманную композицию портрета. Позирующие были напряжены, но их семейное сходство и очевидную привязанность друг к другу не смогла скрыть даже мертвая фотография.

В других рамках были фото отдельных членов семьи в разные периоды их жизни. Присутствовало и изображение застывшей в неловкой позе престарелой пары. Они были явно напуганы видом фотоаппарата — сжатые губы, настороженный взгляд. Видимо, это были родители мистера Карсуэлла или же миссис Карсуэлл.

Питт подошел к окну и посмотрел на благоухающий цветами сад с яркими пятнами рано распустившихся розовых кустов и клумб с уже отцветающими тюльпанами. В гостиной Карсуэллов тоже имелись тяжелые длинные занавеси на окнах, ниспадающие на пол. Все это инспектор уже видел и в других домах и улыбнулся про себя. Отойдя от окна, он стал рассматривать картины на стенах.

Однако здесь его ждал приятный сюрприз: полотна были действительно ценные. В своей профессиональной деятельности Питту нередко приходилось заниматься расследованием хищений предметов искусства, что научило его отличать подлинник от подделки, узнавать художника и даже прикидывать предположительную стоимость картины. Его слабостью были акварели, Томас любил их за изящество и игру света. Увидев кое-какие акварели в гостиной Карсуэллов, он угадал, что это работы современных художников, и самого высокого качества. У кого-то из семейства Карсуэлл был отличный вкус, и денег он не жалел, если украсил этими работами мало используемую комнату. А может, судья Карсуэлл решил коллекционировать предметы искусства, и у него есть свой опытный советчик. Интересно, что он подобрал для парадных комнат дома — например, для большой гостиной?..

Питт все еще любовался небольшим пейзажем с затененной аллей, когда в комнату вошла Регина Карсуэлл. Он сразу узнал даму с семейного портрета, темноволосую, с открытым лицом. Время, наложив свои следы, милостиво обошлось с ней, оставив ее лицо таким же открытым и спокойным.

— Мистер Питт? Горничная сказала мне, что я чем-то могу быть вам полезна. Что же это, скажите?

— Доброе утро, миссис Карсуэлл. Благодарю, что вы великодушно готовы уделить мне ваше время, — поторопился сказать Питт. — Надеюсь, я не затрудню вас. Я из городской полиции, веду расследование последних похищений произведений искусства, совершаемых весьма хитроумными способами. Воры представляются джентльменами, страстными коллекционерами предметов искусства, собирающими их для выставок в небольших провинциальных музеях — разумеется, за соответствующее вознаграждение. Они убеждают владельцев, что берут картины на небольшой срок, месяца на два или три, а затем картины будут возвращены…

— Не вижу в этом ничего плохого, — простодушно сказала миссис Карсуэлл.

Питт улыбнулся.

— Если не учитывать одного обстоятельства, — заметил он. — Никаких музеев, собирающихся устраивать выставки, на самом деле нет. Взяв у вас подлинные картины, они потом возвращают вам искусные подделки. Лишь при очень внимательном изучении вы сможете определить, что это подделка. А поскольку картина возвращена в вашей же раме и вы не сомневаетесь, что имеете дело с порядочными людьми, вы, пожалуй, не станете особенно проверять картины и просто снова повесите их туда, где они висели.

Миссис Карсуэлл насторожилась.

— Но к нам не приходили подобные джентльмены, мистер Питт. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

Томас ждал этого.

— Во всяком случае, миссис Карсуэлл, будьте осторожны, — сказал он небрежно. — Если кто-нибудь из них обратится к вам с подобной просьбой, не соглашайтесь и немедленно сообщите мне в полицейский участок на Боу-стрит. — Он окинул взглядом стены. — Я вижу у вас несколько прекрасных работ, которые могут привлечь подобных мошенников. Надеюсь, что все окна и двери у вас надежно закрываются? Может быть, вы разрешите мне проверить?

— Если хотите… Но уверяю вас, мой муж очень следит за этим. Он мировой судья и прекрасно осведомлен как обо всех случаях преступлений, так и об их характере.

— Охотно верю, мадам. Но если вы позволите… — Питт умышленно не закончил фразу, в душе надеясь, что она не позволит ему уйти так сразу. Томасу во что бы то ни стало надо было осмотреть дом.

— Конечно, пожалуйста, — милостиво разрешила миссис Карсуэлл. — Я велю Гибсону показать вам все окна и двери на нижнем этаже.

С этими словами хозяйка дома позвонила в колокольчик. Когда появился дворецкий, человек небольшого роста с роскошными бакенбардами, она объяснила ему просьбу Питта и ее причину.

— Конечно, мэм. — Дворецкий повернулся к Питту. — Я провожу вас, сэр. — В голосе его сквозила холодная вежливость. Он не одобрял появления полиции в доме и хотел дать Питту понять, насколько ему неприятно то, что тот собирается делать, но он вынужден подчиниться.

Инспектор снова поблагодарил миссис Карсуэлл и последовал за удаляющейся фигурой Гибсона.

Как и ожидал Томас, все задвижки и запоры на окнах и дверях были в полном порядке; кроме того, дворецкий заверил его, что на ночь все они проверяются, как только последний слуга отправляется спать. Питт и не ждал многого от Гибсона. Его больше интересовало убранство комнат.

Гостиная была достаточно большой, но из-за обоев в густых узорах казалась меньше; мебель современная, с чистыми простыми линиями, но с инкрустацией, что заметно портило ее. Занавеси из тяжелого тисненого бархата, подхваченные все теми же золотыми шнурами.

Томаса начала угнетать эта помпезность, но он отлично понимал, что стиль всех этих домов — свидетельство не только состоятельности, но и социального положения. Он повидал немало мраморных каминов с пилястрами, резьбой и позолотой, каминных часов из позолоченной бронзы и фарфора. Но в доме судьи он увидел тяжелую вазу в стиле нового рококо с роскошным букетом. Она показалась ему пределом уродства, но он отлично знал, что многие считают ее красивой, а главное — дорого? й.

Ему больше пришлись по вкусу бокал из красного богемского стекла, сувенир Всемирной выставки 1851 года[9], и лакированная шкатулка с изображением Хрустального дворца.

Для правдоподобности Питт проверил под бдительным оком Гибсона, надежно ли закрываются окна. Во всяком случае, дворецкий не казался простодушным и мог заподозрить, что настойчивый полицейский столь же недобросовестен, как и те воры, от которых он так предостерегал госпожу. Гибсон следил за каждым его шагом, похожий на охотящегося кота. Томас улыбнулся про себя и мысленно похвалил верного слугу.

Столовая оказалась столь же роскошной, а столовый фарфор — отличного качества. Питту бросился в глаза избыток китайских ваз, на которые в то время пошла мода, но эти были бело-голубого фарфора, и лишь одну из них Томас определил как довольно старинную, эпохи Мин, и даже еще древнее, если это не копия. Случись так, что Эдисону Карсуэллу внезапно понадобились бы деньги для срочных нужд, он легко нашел бы, что продать, причем на сумму, намного превышающую его долг ростовщику.

Будуар хозяйки был устроен совсем в другом стиле. Возможно, вкусы миссис Карсуэлл значительно отличались от вкусов родителей ее мужа, от которых супруги унаследовали этот дом. Питт обратил внимание на картины прерафаэлитов — печальные и страстные лица на портретах в темных, сочных тонах, персонажи из легенд в благородных позах, сюжеты из известных сказаний, навевавшие приятные воспоминания о чем-то знакомом. Мебель изготовлена по чертежам модного тогда Уильяма Морриса — простые линии, отличное качество. Возможно, здесь присутствовали и подлинники, а не только имитации.

На стенах комнаты разместилось немало рисунков и портретов дочерей — трех белокурых девушек в красивых позах. Портреты были стилизованы под работы модных художников — подчеркнуто огромные глаза, нежный рот. Но лица были старательно лишены живых человеческих страстей — если они, конечно, были присущи моделям, в чем Питт сомневался. Художник пожелал изобразить девушек чистыми, как дети. Таковы были законы рынка невест.

Портрет старшей дочери, темноволосой, как мать, сохранил черты индивидуальности, словно художник, рисуя, не испытывал давления или контроля над собой. Питт заметил на ее тонком пальце обручальное кольцо. Улыбнувшись, он проследовал дальше.

Остальные комнаты, как и ожидал инспектор, были так же добротно меблированы в традиционном стиле, без особой выдумки, — но уютны, со множеством безделушек, картин, ковриков и сувениров разных поколений. Здесь ощущалось постоянное присутствие живущих в них людей и их чувства гордости за единственного сына, за вышивки дочерей, когда они были совсем юными. И еще — поражало разнообразие книг.

К тому времени, как Питт достиг кухни и комнат прислуги, находившихся на нижнем этаже, он уже имел достаточно полное представление об этой дружной буржуазной семье, не знающей ссор и скандалов. Неприятности, как и успехи, не выходили здесь за рамки семейного круга и могли быть самыми разными: удачно прошедший званый ужин, приглашение в гости, приход или неприход жениха, испорченное портнихой платье или напрасное ожидание письма.

От слуг Питт узнал о том, кто бывает у Карсуэллов: портнихи, модистки, друзья, в основном дамы, приглашаемые на чаепитие или наведывающиеся с коротким визитом, чтобы оставить свою карточку. И, конечно же, о светских развлечениях семьи. Здесь любили ходить в гости. Вот и сейчас получено приглашение в ответ на недавний бал, данный Карсуэллами.

Томас покидал дом судьи, так ничего и не узнав о смерти Уимса. У него осталось приятное впечатление об образе жизни милой семьи из обеспеченного слоя среднего класса, где любят друг друга и хранят тепло семейного очага, где считается правильным искать приличных женихов, способных материально и социально обеспечить будущее дочерей. Это Питт уловил сразу же. Он улыбнулся и подумал, что от Шарлотты не ускользнула бы и глубинная подоплека всего этого, и мелкие, но важные детали, о которых сам он мог лишь догадываться. Но ничто из того, что он узнал, не привело его к выводу о том, что судья Карсуэлл мог серьезно задолжать ростовщику или же стать жертвой его шантажа, как это случилось с лордом Байэмом. В жизни семейства Карсуэлл на первый взгляд не было ничего, что выходило бы за пределы возможностей человека, занимающего должность мирового судьи. К тому же у миссис Карсуэлл могли быть пусть небольшие, но свои деньги, чем, возможно, и объясняется наличие в доме прекрасных картин.

Питт шел по солнечной Керзон-стрит, засунув руки в карманы, глубоко погруженный в раздумья, не замечая проезжавших мимо экипажей с лакеями на запятках. Он мог бы наведаться к коллегам Карсуэлла и задать им вполне банальные вопросы под тем или иным предлогом, но что это ему даст? Ну, узнает он, что судья балуется картишками, — так что из этого? Друзья не выдадут, даже если он и сильно проигрался в последний раз. Джентльмены не выдают друг друга в таких случаях.

Питт свернул на Саут-Одли-стрит и по Сэнхоп-стрит вышел на Парк-лейн.

Карсуэлла могло что-то беспокоить в последнее время. Если он и поведал кому о своих заботах, какой шанс у Питта, человека постороннего, узнать об этом, даже если он скроет, что является полицейским инспектором? К тому же заботы судьи вполне могут быть связаны с убийством Уильяма Уимса. Да мало ли что беспокоит его — собственное здоровье, не-удачный кавалер, ухаживающий за одной из дочерей, или, что еще хуже, полное отсутствие такового; наконец, трудный судебный процесс или необходимость вынести решение, которое ему не по душе… А может, тревога за друга, попавшего в беду… И на худой конец, просто несварение желудка.

Мимо проезжали красивые экипажи с дамами, укрывающимися под зонтами от солнца. В своих огромных шляпах они еле кивали друг другу в знак приветствия. Вдали легкий ветерок чуть колыхал густые кроны деревьев в Гайд-парке.

Возможно, у судьи в последнее время появились дурные привычки? Если так, то он их умело скрывает.

Пришло время, решил Питт, встретиться с ним лично и задать ему вопрос о его долге Уимсу. Надо дать ему шанс сказать, где он был в момент смерти ростовщика, и возможность доказать свою непричастность к этому делу.

Питт взял кэб и велел везти себя к зданию суда на Боу-стрит. Карсуэлл будет там. Поездка в восточную часть Лондона при сильном движении на улицах заняла полчаса. К тому времени, как Томас расплачивался с высадившим его возницей, он уже чувствовал, что раздражен. Простой инспектор не мог просто зайти и добиться разговора с такой важной персоной, как мировой судья.

Помещения суда производили мрачное впечатление; здесь все были заняты своими делами, спешили куда-то по коридорам с охапками бумаг. Питт коснулся галстука и слегка ослабил узел, чем привел его в еще больший беспорядок. Одернув сюртук, зачем-то переложил что-то из одного кармана в другой, словно для равновесия. Лишь после этого он подошел к судебному клерку и, представившись, спросил, где можно найти мистера Эдисона Карсуэлла, когда тот будет свободен в перерывах между заседаниями.

Пока Питт ждал, он невольно прислушивался к обрывкам разговоров со всех сторон — то ли между помощниками, то ли между свидетелями и публикой, — надеясь что-либо услышать о судье. И неожиданно ему повезло.

— У вас есть шанс, старина, — говорил остролицый щуплый человечек, со свистом втягивая воздух сквозь зубы. — Он не такой плохой парень, этот Карсуэлл. Не злой и не мстительный, как некоторые.

— Все судьи одинаковы, — мрачно возразил его собеседник. — Разве он поверит, что я не мошенник? Все равно засадит, уж я-то знаю.

— Держи язык за зубами, и он ничего не узнает, — посоветовал кто-то сердито. — Не болтай лишнего, что бы он ни говорил.

— Может, мне надо заплатить старому крючкотвору…

— Нет, и не думай даже. Говорю тебе, он не из таковских. Только держи рот на замке…

Затем разговор перешел на срок, который получит кто-то из их общих знакомых. Они не сомневались, что того обязательно признают виновным.

Чуть подальше адвокат утешал молодую девушку в сером, с бледным лицом. Он был невысок ростом, со светлыми волосами, его адвокатский парик неловко съехал на одно ухо. Лицо его выражало искреннее желание помочь.

— Я прошу вас, миссис Уилби, успокойтесь. Мистер Карсуэлл человек очень последовательный в своих действиях. Он не гонится за красивым словом. Его действия, как судьи, можно предугадать. Я никогда не видел, чтобы он выходил за рамки правил.

Женщина всхлипнула, вытерла носовым платком нос и снова уставилась в пол. Было ли это преувеличением расстроенного молодого юриста, пытающегося успокоить клиентку, или судья Карсуэлл действительно не был способен на неверные решения и поведение его было достойно примера?

Питт увидел еще одного адвоката, по-видимому искавшего клиентов в коридорах суда, и решил задать ему несколько юридических вопросов, якобы от имени друга, которого ждет суд.

— Простите, — осторожно начал он.

Адвокат подозрительно взглянул на него.

— Да?

— У меня есть друг, ему предстоит встретиться с судьей Карсуэллом, — пояснил Питт, пристально глядя на юриста — на тот случай, если выражение его лица скажет ему больше, чем слова. — Вы не скажете, какой он, этот судья, и какие шансы у моего друга?

Адвокат поморщился.

— Зависит от дела. Вообще-то, судья довольно справедливый парень, не лучше, но и не хуже многих других. Есть вещи, правда, которые ему не нравятся… Кстати, ваш друг не сводник?

— Почему вы спрашиваете? — обеспокоился Томас.

— Он на дух не переносит сводников, — объяснил адвокат. — И еще не любит тех, кто продает непристойные открытки. Ну и тех, кто оскорбляет женщину. Он жалеет женщин.

— Мой друг обвиняется в краже, — поспешил объ-яснить Питт.

— Тогда ему нечего бояться. На небольшие кражи он может посмотреть сквозь пальцы, только если без насилия. Да, вот еще: Карсуэлл не любит, когда обкрадывают стариков и очень бедных людей. Вам нечего беспокоиться. Он справедливый судья.

— Спасибо, сэр, — горячо поблагодарил адвоката Питт, и ему вдруг захотелось, чтобы Эдисон Карсуэлл был невиновен в убийстве ростовщика.

Наконец он увидел, как к нему торопится с развевающимися фалдами сюртука и озабоченным лицом судебный клерк.

— Мистер Питт, судья Карсуэлл может принять вас сейчас. Я надеюсь, вы не задержите его слишком долго — у него много дел, и было бы нежелательно, чтобы он опоздал. Вы сказали, что это срочное дело и вы из полиции; я поверил вам на слово, сэр.

— Так оно и есть, — успокоил его Томас, пряча улыбку. Вспомнив обезображенное лицо Уимса в морге, он заставил себя вернуться к реальности и предстоящему разговору с судьей. — Не беспокойтесь, я не отниму много времени у мистера Карсуэлла.

— Хорошо. В таком случае следуйте за мной. — С этими словами клерк повернулся и почти побежал по коридору.

Инспектор быстро зашагал за ним и уже через две минуты был в комнатах, куда судья Карсуэлл уходил на короткий отдых, когда объявлялся перерыв между заседаниями. Питту некогда было осматривать комнату, в которую он вошел, однако Томас не мог не заметить, что все стены ее уставлены стеллажами с томами судебных уложений в кожаных переплетах. Единственное окно выходило в тихий двор, и солнце освещало старую каменную стену напротив. Большой стол был пуст, если не считать серебряного подноса с бутылкой мадеры и двумя стаканами.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»