Скандал на Белгрейв-сквер Перри Энн

Глава 5

Шарлотта, сидя с Эмили за столиком в ресторане отеля «Метрополь», испытывала огромное удовлетворение. Вечер обещал быть замечательным. Она была в своем самом красивом платье, подаренном ей сестрой и ее мужем Джеком в знак благодарности за помощь, которую она оказала им в успешном проведении приема две недели назад. Шарлотта была уверена, что сейчас она выглядит как никогда эффектно. Она довольно долго стояла перед зеркалом, любуясь на величественную даму, которую она там видела, и радостно удивлялась такой перемене. Ее отражение в зеркале было туго затянуто в корсет, обнаженные матовые плечи выгодно оттенял алый шелк корсажа. Платье было новой модели, с менее пышной юбкой и почти без турнюра, смело предвещавшее большие перемены в моде. Лицо обрамляли уложенные короной густые блестящие волосы. Она сияла от предвкушения ждущих ее в этот вечер развлечений. Перед посещением оперы, где давали «Лоэнгрина», они решили поужинать в одном из самых изысканных ресторанов Лондона. Спектакль был гвоздем сезона. Шарлотта, правда, предпочитала итальянцев, но в нынешнем сезоне их не было, да стоило ли сетовать по этому поводу в такой вечер? Все это продолжало, в конце концов, быть частью предвыборной кампании Джека, а значит — долгом.

Эмили придерживалась своей любимой светло-зеленой гаммы цветов. Она чувствовала себя немного лучше и была свежа, как утренний цветок, светловолосая, с белой кожей. Ей, конечно, немножко не хватало румянца, но они решили не прибегать к искусственным средствам, над которыми всегда подшучивали, поэтому, попробовав румяна, Эмили тут же решительно их отвергла. Бриллианты Эшвордов — серьги в ушах и колье — своим блеском должны были компенсировать потерю цвета лица из-за недомогания, и Эмили была полна решимости сполна насладиться этим вечером.

Джек сидел рядом с женой и то и дело с тревогой поглядывал на нее. Но самое удивительное заключалось в том, что Питт тоже был здесь. После немалых споров он все же облачился в смокинг, позаимствованный у кого-то и странным образом отлично сидевший на нем. Шарлотта подозревала, что здесь не обошлось без хитроумного и весьма тактично осуществленного Джеком плана. Питт чувствовал себя несколько неловко; он то и дело поправлял воротничок, словно тот жал ему, приподнимал вверх то одну руку, то другую и вертел кистью, чтобы водворить на место сползающие манжеты. Однако он улыбался и, когда был уверен, что на него никто не смотрит, вполне наслаждался вечером.

Возможно, причиной тому было присутствие за столом лорда Энстиса, который небрежно гонял вилкой по тарелке кусочек лососины, словно весь сосредоточился на этом занятии. Лицо его выражало ожидание. За столом присутствовала также тетушка Веспасия. Ее серебряные волосы сияли, как корона, глаза были полны доброго юмора, а губы чуть улыбались, когда она смотрела то на Шарлотту, то на Томаса. Заметив, как последний в очередной раз расслабился и его плечи свободно опустились, она улыбнулась по-настоящему, и в ее улыбке была не только искренняя симпатия, но и удовольствие.

Лакей подал очередное блюдо, и лорд Энстис продолжил свой рассказ об истории любви Эдварда Хинэйджа Деринга к Ребекке Далсибелле Орпен.

Было это в 1859 году. Деринг явился к ее тетке леди Четтертон, женщине уже преклонного возраста и годящейся ему в матери, и так невразумительно и неловко попросил у нее руки ее племянницы Ребекки, что старая леди приняла это за предложение, сделанное ей самой, — и тут же дала согласие. Деринг был истым джентльменом и не захотел разбивать иллюзии леди Четтертон. В 1865 году все трое приняли католичество, продолжал лорд с ироничной улыбкой. А два года спустя Ребекка Орпен вышла замуж за приятеля Деринга, некоего Мармиона Эдварда Феррарса, тоже католика.

Шарлотта увлеченно слушала мастерский рассказ лорда Энстиса. Знай его получше, она не принимала бы все его слова на веру и усомнилась бы в истинности этой странной истории, но сейчас Шарлотта лишь изредка бросала вопрошающие взгляды на тетушку Веспасию, а та еле заметно кивала ей.

Энстис заметил ее взгляды, но лицо его было по-прежнему слегка насмешливым.

— В конце концов, — сказал он с явным удовольствием, — все они поселились в имении Феррарса в Бедсли-Клинтоне, в Уорвикшире, старинном и прекрасном замке, обнесенном рвом.

Питт осторожно кашлянул, но лорд не принял это за комментарий. Более того, все признаки недоверия слушателей только забавляли его; казалось, он только этого и хотел. Энстис взглянул на Веспасию, ища подтверждения, и получил его.

— Феррарсы не имели денег, о которых можно было говорить, — рассказчик рассеянно коснулся еды вилкой. — А у Дерингов их было в избытке, поэтому они оплачивали закладные, помогали восстановить местную старую церковь и все четверо вели спокойный образ жизни, занимаясь добрыми делами, философствовали и по вечерам вместе читали Теннисона. Деринг сочинял плохие романы, Феррарс, который не без оснований считал, что он похож на Карла Первого, одевался, как тот, и носил такую же бородку, а Ребекка писала со всех неплохие портреты акварелью. Леди Четтертон — а она не поменяла своей фамилии после брака — умерла в 1876 году, Мармион Феррарс — в 1884-м, а год спустя Деринг женился на Ребекке. Они, полагаю, живут счастливо и по сей день.

— Какая прелестная история! — воскликнула в восторге Эмили. — Поклянитесь, что это правда.

— Абсолютная, до мельчайших подробностей, — не задумываясь подтвердил лорд Энстис, глядя ей в глаза и явно забавляясь произведенным эффектом. — Дело в том, что сейчас очень многие ищут романтические идеалы — артисты, художники, поэты и вообще мечтатели. Мы ныне находимся под влиянием некоего эстетического движения, что, по-моему, является естественным переходом от чрезмерной наивности к хвастливой опытности.

Разговор за столом продолжался еще какое-то время, пока не подали десерт, и тогда несколько поспешно, обмениваясь улыбками, все поторопились к своим экипажам, чтобы успеть в Ковент-гарден.

— Разумеется, там будет весь свет, и все с женами! — волнуясь, воскликнула Эмили, когда они медленно двигались в тесном потоке экипажей. — В оперу надо приезжать пораньше, чтобы избежать упреков и ненужных взглядов, если доведется пробираться к своему месту, когда увертюра уже началась. Это неприлично, даже вульгарно, самый дешевый способ привлечь к себе внимание. — Она поудобней устроилась на сиденье. — Посещение оперы — это прекрасная возможность узнать последние новости. Я так давно тебя не видела, Томас. — Она лукаво улыбнулась Питту, не скрывая своего доброго расположения к нему. — Ты не совсем похож на себя, и мне трудно представить, как ты себя чувствуешь.

— Сижу тихо и озабочен лишь тем, чтобы не помять крахмальную манишку и смокинг и не потерять манжеты, — с широкой усмешкой ответил инспектор полиции. — Но я очень доволен и предвкушаю, что будет дальше.

— Ты ведешь сейчас какое-нибудь интересное дело? — продолжала расспрашивать Эмили. — Очевидно, нет, иначе Шарлотта рассказала бы мне. Не думаю, что самые забавные истории лорда Энстиса могут заинтересовать ее больше, чем какое-нибудь твое по-настоящему интересное расследование, да и меня тоже.

— Как, например, убийство ростовщика, — ответил Питт, поморщившись. — Не знаю, будет ли оно интересным.

— Ростовщика? — разочарованно переспросила Эмили. Экипаж, продвинувшись ярдов на двадцать, снова остановился. Впереди раздраженный лакей крикнул что-то сердитое, но никто не обратил внимания, приходилось терпеливо ждать. — Да, не звучит многообещающе, — согласилась Эмили.

— Они оказывают определенные услуги, как я понимаю, — заметил Джек и тоже поморщился.

— По совместительству он еще занимался шантажом, — добавил Питт.

— Сочувствую беднягам, — заметил Джек.

— И я тоже, — сознался Томас. — Шантажировал довольно интересных людей, судя по его записям.

— О! — воскликнула Эмили и выпрямилась на сиденье. Она была вся внимание. — Например, кого?

Питт строго посмотрел на нее.

— Пока это конфиденциальные сведения. С одной стороны — опрометчивый поступок, с другой — ошибка в поведении, приведшая к трагедии, но ни в том, ни в другом случае нет состава преступления. Впрочем, расследование продолжается.

Эмили удалось увидеть лицо Томаса в свете фонаря.

— Тебе это дело неприятно? Оно касается кого-то, кто тебе симпатичен?

Питт печально пожал плечами. Он знал, как проницательна его свояченица, не столь смелая и целеустремленная, как Шарлотта, но лучше разбирающаяся в людях. Отличная актриса, если надо достичь желаемой цели и овладеть положением, Эмили была человеком весьма практичным.

— Да, это люди, которых я знаю, — ответил Питт. — Боюсь, как бы я не стал мучиться совестью, что предаю их. К тому же мне не хочется узнавать их тайны и пороки, даже если впоследствии окажется, что они ни в чем не виноваты и не причастны к убийству.

Эмили понимающе улыбнулась.

— Я тебя понимаю.

Томас снова затеребил свой воротничок.

— Поскольку мне больше нечего добавить, поговорим о ваших делах. Расскажи мне о лорде Энстисе. Я слышал, он не только покровительствует искусствам, но занимается еще политикой и благотворительностью. Он действительно очень интересный человек. У него есть жена?

— Умерла много лет назад, — ответила Эмили, а затем, наклонившись к нему, как бы по секрету заметила: — Трагически умерла, мне кажется.

В это мгновение экипаж тронулся и, проехав несколько ярдов, снова остановился, раскачиваясь на рессорах, потом снова тронулся, чтобы тут же опять остановиться.

— О? — Питт не скрывал своего интереса.

Эмили только этого и было нужно.

— Она погибла. Несчастный случай. Это было ужасно. Вечером вышла на балкон, каким-то образом поскользнулась и упала через перила. Должно быть, облокотившись, слишком сильно нагнулась вниз, хотя никто не понимает, почему она это сделала. — Эмили поежилась, как от холода. — Ходили слухи, что она, возможно, слишком много выпила за ужином. В трезвом виде трудно упасть через перила балкона.

— Какой она была? — тоже сочувственно поморщившись, спросил Питт.

— Красивая, — не задумываясь сказала Эмили. — Самая красивая женщина в Лондоне, как говорили, или даже во всей Англии.

— А как человек? — настаивал Питт. — Она была избалована славой, как это случается с красавицами?

Шарлотта скрыла улыбку, но не вмешалась в разговор.

Коляска дернулась и наконец двинулась.

— Уличное движение становится ужасным, — резко заметил Джек. — Если так будет и дальше, нам скоро придется ходить пешком.

— Об этом говорят уже много лет, — успокоила его Эмили. — Но пока мы все еще ездим. — Она снова повернулась к Питту. — Возможно, слава испортила ее, но я не слышала, чтобы о ней так говорили. Нет, она не была такой. Лорд Энстис, правда, что-то говорил об этом, но, возможно, тогда это объяснялось его состоянием и горем. Он говорил, что все ее любили, ее обаяние и красота делали мужчин ее рабами. Я думаю, этим он признавал, что никто ни в чем не мог ей отказать, а ведь это может означать, что она была избалована, не так ли?

— Да, похоже на то, — согласился Питт.

— Все так думают, кроме тетушки Веспасии, — продолжала Эмили. — Она сказала, что видела ее лишь несколько раз, и она ей понравилась, а Веспасия терпеть не может избалованных женщин. — Она улыбнулась. — Мнение одной из красивейших женщин Англии, царицы лондонского высшего света, чего-нибудь да стоит.

Экипаж снова тронулся, на этот раз с большим успехом, и Джек выглянул в окно.

— Кажется, мы совсем близко, — сказал он с удовлетворением.

Действительно, через несколько минут они вышли из коляски. Эмили оперлась о руку мужа, Питт предложил руку Шарлотте, и они стали подниматься по лестнице в ярко освещенное фойе, полное нарядных дам в кружевах и шелках и мужчин в темных фраках с белоснежными манишками. Повсюду сверкали бриллианты, слышался гул голосов.

У Шарлотты сладко замерло сердце. Оглядываясь, она смотрела на красивую лепку стен, широкую лестницу и сверкающие люстры. Если бы Питт не поддерживал ее под руку, она, заглядевшись, могла бы оступиться. Атмосфера оживления и радостного ожидания наэлектризовала толпу; каждый что-то говорил, куда-то двигался, слышался шелест дорогих шелков.

Шарлотта прижалась к мужу и стиснула его руку. Он еще крепче сжал ее локоть. Слова им были не нужны, да Шарлотта и не знала, что хотела бы сказать Томасу в этот момент.

Когда они поднимались по лестнице в ложу, Шарлотта, глянув вниз, узнала в толпе темную голову лорда Байэма с посеребренными висками. Он держал ее как-то особенно, поэтому сразу же бросался в глаза. А когда он повернулся, заметив знакомого, Шарлотта увидела его прекрасные глаза. Рядом с ним стояла Элинор, очень элегантная, но не столь яркая, как ее муж. Она как-то тушевалась в его присутствии; в ней не было той естественной грации, которая столь отличала ее супруга. Никто из них не взглянул в сторону Шарлотты, да она и не надеялась, что Байэмы узнают или вспомнят ее.

Оглянувшись в последний раз, Шарлотта увидела густую шевелюру еще одного знакомого. Волосы у него были такие же длинные, как и у Питта, но только цвета жухлой осенней листвы. Она удивилась: неужели это тот самый странный юноша, который был на балу у Эмили? Он тогда так горячо обличал несправедливость, которую видел — или думал, что видел, — в международных финансовых кругах.

Они легко нашли ложу Эмили. Сестра держала ее с того времени, как вышла замуж за Джорджа Эшворда, и продолжала держать ради выхода в свет в таких случаях, как этот, да еще потому, что любила музыку.

Веспасия и лорд Энстис приехали раньше. При их появлении последний встал и подвинул Эмили стул, чтобы та села впереди и ей было бы все видно. Шарлотте был предложен стул в центре рядом с тетушкой Веспасией, севшей справа от нее. Как только мужчины заняли свои места, Веспасия передала Шарлотте свой бинокль, чтобы та до начала спектакля посмотрела на публику в ложах, — кто они, как одеты, есть ли кто из знакомых и как они себя ведут.

Знакомых Шарлотта нашла не сразу, и это неудивительно — ведь она так редко бывала в опере. Ее мать не считала оперу подходящим местом, где девица может найти жениха, да и едва ли это стоило таких затрат. Питт водил ее раз или два на оперы Гилберта и Салливана в театр «Савой», но теперь это было совсем другое дело.

— Кого-нибудь увидела? — тихо спросила Веспасия.

— Мистера Фитцгерберта и мисс Морден, — шепотом ответила Шарлотта. — Он очень красивый мужчина.

— Возможно, — сухо ответила леди Камминг-Гульд. — Даже чересчур красив. А мисс Морден?

— Она тоже прекрасно смотрится, — ответила уже менее охотно Шарлотта. — И она это знает, судя по ее позе, позволяющей свету выгодно падать на ее лицо.

— Ты так считаешь?

— Я тоже принимаю такую позу, когда хочу нравиться, — честно призналась Шарлотта. — Терпеть не могу женщин, которые до глупости влюблены в себя. Ей кажется, что весь мир у нее на поводке, и это ей доставляет удовольствие.

— Возможно, — с сомнением согласилась Веспасия. — Но не все, у кого на лице уверенность, испытывают ее внутри. Меня удивляет, что ты этого не знаешь. Люди скрывают за смехом одиночество и страх. Грозовая ночь не означает, что будет ясное утро. — Голос ее смягчился. — Мне кажется, моя милая, любовь Томаса сделала тебя самодовольной.

Шарлотта застыла, прижав бинокль к глазам, стараясь, чтобы Веспасия не заметила, как краска стыда медленно заливает ее лицо. Она неожиданно поняла, что тетушка права. Она слишком привыкла к своему счастью, слишком уверена в нем. Сама не зная почему, Шарлотта обернулась и посмотрела на Томаса, который не сводил взгляда с Джека и лорда Энстиса. Те о чем-то оживленно беседовали. Питт улыбнулся жене и скорчил шутливую гримасу.

Взволнованная Шарлотта снова стала смотреть на ложу, где сидел Герберт Фитцгерберт. Взгляд его был устремлен на сцену, но иногда он оглядывался назад. Оделия Морден рассеянно улыбалась, и мысли ее были где-то далеко.

Шарлотта скользнула взглядом по балкону и заметила Мику Драммонда, глядящего на занавес. Ниже, в третьей ложе, она увидела Элинор Байэм, сидящую очень прямо и сжимающую пальцами обитый бархатом барьер ложи. Ей казалось, что она смотрит на Драммонда, но вот Элинор подняла руку и поприветствовала кого-то из знакомых. Рядом с ней в тени ложи сидел лорд Байэм, лица которого Шарлотта не увидела.

Шум стих, медленно погас свет, и лишь один яркий луч освещал занавес. Перед ним появилась примадонна, оркестр, настраивавший инструмент, заиграл гимн. Великолепный голос запел «Боже, храни королеву».

Поднялся занавес, и взору зрителей предстала торжественная красота сцены. Волшебная сказка началась.

Но на Шарлотту внезапно повеяло холодом. Музыка, полная мощных аккордов и великолепных пассажей, была лишена для нее того личного, интимного, что всегда затрагивали в ней произведения итальянцев. Шарлотта почувствовала, как ее внимание отвлекается, и, снова взяв у Веспасии бинокль, незаметно стала разглядывать ближайшие ложи.

На сцене в царстве музыки и света медленно развивалась драма действия, а в полутьме зала, на обитых бархатом балконах и в ложах, происходили свои маленькие трагикомедии, за которыми, как зачарованная, следила Шарлотта. Престарелый генерал, увешанный орденами, дремал, и его седые усы шевелились от каждого выдоха, а его жена улыбалась и кивала молодому лейтенанту в ложе рядом. Две дамы, похожие на сестер, хихикая и прикрываясь веерами, флиртовали с вальяжным джентльменом средних лет, который не скрывал своего удовольствия. Две герцогини, сидящие рядом, сверкая фамильными драгоценностями, не переставали сплетничать. Им было все равно, что шло на сцене — «Лоэнгрин» или «Микадо».

В антракте все шумно поднялись, обрадованные возможностью отдохнуть. Джек и Энстис, извинившись, покинули ложу и ушли в курительную комнату, где в обществе мужчин могли спокойно поговорить, в том числе и о политике. Эмили милостиво разрешила им, зная, что именно это и было целью данного вечера, а приглашение в оперу было лишь удобным предлогом.

Питт, несколько смущаясь, сопровождал Веспасию, Эмили и Шарлотту в фойе, где угостил их лимонадом в высоких стаканах и дал возможность раскланяться и обменяться последними светскими слухами со знакомыми дамами. Это была шумная толпа шикарно одетых, оживленных встречей людей; шелестели шелка, звенели стаканы, сверкали драгоценности и улыбки. Все это чрезвычайно радовало и возбуждало Шарлотту, глаза ее разбегались от желания все увидеть и ничего не пропустить.

Герберта Фитцгерберта она заметила сразу, ибо он оказался так близко, что едва не столкнулся с ней, хотя, кажется, и не заметил ее. Он был поглощен разговором с Оделией. Они над чем-то смеялись — возможно, над шуткой, сказанной одним из них, или просто потому, что были счастливы и влюблены.

Внезапно Оделия вздрогнула, резко остановилась и, обернувшись, гневно уставилась на молодого человека, который неловко наступил на край подола ее длинного платья. Бедняга покраснел до корней волос.

— О… простите, мадам, ради бога! — воскликнул он в растерянности. — Я приношу тысячи извинений…

Оделия с подлинным ужасом в глазах смотрела на него, уже представив, что произойдет, когда треснувшие у талии швы разойдутся, нитки не выдержат и она в таком виде предстанет перед всеми. Она не вынесет такого позора…

Молодой человек сгорал от стыда.

— Я так виноват перед вами… простите, сударыня. Чем я могу вам помочь? — лепетал он, прекрасно понимая, что ничем помочь он уже не может.

Его спутница, необычайно красивая девушка с русыми с медовым отливом вьющимися волосами и живым взглядом, была вполне разумной в оценке происшедшего. Осмотрев платье, она нашла, что ущерб, нанесенный ему, не так велик, и улыбнулась Оделии.

— Всего два-три шва лопнули внизу на подоле платья, — успокоила она молодую женщину. — Никто ничего не заметит, а ваша горничная легко это исправит. Мы просим простить нас. Какой-то джентльмен наскочил на моего брата, тот потерял равновесие и оступился… — Ее улыбка была щедрой, дружеской; девушка не испытывала никакого замешательства и, кажется, не собиралась считать себя виноватой.

Шарлотта, чтобы не смешаться с прогуливающейся толпой, зашла за кадку с пальмой, где могла видеть и слышать заинтересовавшую ее сцену. Томас и Веспасия проследовали дальше. Оделия облегченно вздохнула, однако не совсем понимала, как вести себя дальше — махнуть ли на все рукой и забыть или сохранить оскорбленный вид и наказать грубияна. Ища помощи, она посмотрела на Фитцгерберта.

Но тот, с удовольствием глядя на оживленное открытое личико девушки, уже с поклоном представлялся ей.

— Герберт Фитцгерберт. — Повернувшись к Оделии, он тут же представил и ее: — Мисс Оделия Морден. — Покровительственно коснулся ее руки. — Мы рады с вами познакомиться, а кусочек оторванного подола — не такая уж большая плата за это удовольствие. Стоит ли думать об этом?

Девушка улыбнулась и присела в еле заметном реверансе.

— Феофания Хиллард, но если вы хотите называть меня по имени, то лучше Фанни. Все мои друзья зовут меня так. А это мой брат Джеймс.

— Фанни! — укоризненно воскликнул юноша. — Мы достаточно помешали мистеру Фитцгерберту и мисс Морден. Возможно, им совсем не интересно нас знать, тем более что мы уже показали, какую угрозу можем представлять…

— Надеюсь, это не вошло у вас в привычку? — насмешливо спросил Фитцгерберт. — Если вы всегда наступаете на шлейфы дам, я могу познакомить вас с теми, кому это может даже понравиться. Это было бы весьма забавно.

Шарлотта зашла еще дальше за кадку с пальмой и убрала с дороги свой шлейф.

На лице Оделии появилось раздражение. Она окинула взглядом Фанни.

— Он шутит, — пояснила она холодно. — Боюсь, его чувство юмора не всем понятно. Я надеюсь, что вы не часто… — Она осеклась, поняв, что если продолжит, то не удержится от ненужной колкости.

Фанни вежливо улыбнулась ей и тут же перевела взгляд на Фитцгерберта.

— Нет необходимости объяснять, — сказала она весело. — Я все понимаю. Наши любезности — как мыльные пузыри: коснись, и их уж нет.

— Совершенно верно! — с удовольствием одобрил остроумие девушки Фитцгерберт. — У вас удивительный дар находить точные слова, мисс Хиллард. Скажите, вам нравится опера?

— Если вы имеете в виду музыку, — начала она, сморщив носик, — то не очень. Я не смогу ее запомнить и, разумеется, напевать под нос. Но как зрелище — все великолепно, и сама история очень романтична. Она рождает мечты, желание прочитать великие поэмы о героях, таких как Сид, Роланд, Карл Великий, или о битве при Ронсевале и, конечно же, о короле Артуре. — Глаза девушки сияли, она на мгновение закрыла их, словно представила себе рыцаря на коне.

— Прелестно, — сухо заметила Оделия. — Как, должно быть, прекрасны мечты юности… какое богатое воображение.

Фанни широко открыла глаза.

— Я полагаю, все это проходит с годами. — Когда же лицо Оделии побледнело, девушка поняла, сколь не-удачно выразилась, густо покраснела и вдруг, прикрыв рот рукой, хихикнула. — О, простите, мне бы поучиться у Джеймса умению наступать, но не на подол, а на свой язык. Я подумала, что вы считаете меня наивной из-за моего возраста, или вы не это хотели сказать?

Шарлотта перевела дыхание, но не шелохнулась в своем укрытии.

Оделия растерялась.

— Совсем нет, — быстро нашлась она. — Наивность — прекрасное качество. — Больше она ничего не смогла сказать и неловко умолкла.

Фитцгерберт с плохо скрываемым удовольствием покусывал губы и явно наслаждался комичностью ситуации.

— На нас бы меньше наступали, если бы мы не попадались под ноги там, где не надо, не так ли? — шутливо сказал он. — Но я думаю, мы как-нибудь снова попадемся вам на пути, мисс Хиллард. Во всяком случае, я постараюсь. Надеюсь, у вас будет приятный вечер.

— Спасибо, мистер Фитцгерберт, — поблагодарила его Фанни, сияя глазами. — Если все будут так любезны, как вы, я надеюсь, он будет приятным. До свидания, мисс Морден. Рада была познакомиться.

— Очень рад, — пробормотал все еще сконфуженный Джеймс, который боялся встретиться глазами с Оделией.

— Да, очень приятно, — сквозь зубы процедила Оделия, когда они с Гербертом остались одни. — Неуклюжий юнец! Он разорвал мне платье, ты это знаешь? А у нее язык такой же неуклюжий, как у ее брата — ноги. Представляю, как бы ее приняли в обществе. Слишком дерзка.

— По-моему, она хорошо владела ситуацией, — сказал Фитцгерберт, на сей раз без иронии. — Здесь такая толчея, что любой может оступиться, без всякого умысла и желания на то. — Он искоса посмотрел на Оделию. — Как ты можешь знать, что скажет общество? Оно проявляет интерес к куда более странным людям, чем эта девушка.

— Ты слишком снисходителен, Фитц, — покровительственно сказала Оделия, беря его под руку и прижимаясь к нему, когда он сделал шаг вперед. — Ты должен научиться разбираться в людях, стоящих ниже тебя в обществе, с которыми надо быть вежливыми, но не более того.

— Это довольно скучно, мне кажется, — сказал он и сморщил нос. — Я не хотел бы руководствоваться подобным критерием в своих знакомствах.

Шарлотта не слышала ответа Оделии, ибо молодые люди уже удалились. Про себя она снова пожалела, что Герберт и Джек — соперники в предстоящей избирательной кампании, ибо молодой человек все больше вызывал в ней симпатию. Каковой, однако, она не испытывала к капризной Оделии Морден. Шарлотта лишь мысленно пожелала Эмили не уступить сопернице, однако особой уверенности в этом не испытывала. За милым личиком Оделии таились железная воля и немалые амбиции.

Во втором акте Шарлотта снова отвлеклась от происходящего на сцене. С помощью тетушкиного бинокля она продолжала изучать характеры и поведение светской публики в театре — во всяком случае, в ближайших ложах, там, где огни сцены достаточно освещали лица.

Стараясь как можно более незаметно скользить взглядом то по балкону, то по ложам, она вдруг заметила, как в глубине одной из них распахнулись портьеры и в ложу вошел Мика Драммонд. Она не забыла этого полицейского и проявленную им к ней чуткость в трудном расследовании, которое вел ее муж по делу об убийствах на Вестминстерском мосту. Тогда у него были все основания разгневаться на нее за грубую оплошность, но он был великодушен и чуток, предоставив ей самой казнить себя, а не беспомощно оправдываться, что заставил бы ее сделать человек злой и непроницательный. Ведь тогда она была напугана, и ее мучило сознание вины.

Выставив окуляры бинокля на самую большую резкость, она увидела несколько напряженное и смущенное лицо Драммонда, разговаривающего с теми, кто сидел в ложе. Их лица прятались в тени. Шарлотта видела лишь повернутую к Драммонду голову дамы, ее тяжелые волосы цвета воронова крыла, уложенные в модную в этом сезоне греческую прическу, с вплетенным в них жемчугом. Дама сидела в кресле очень прямо. Драммонд, наклонившись, поцеловал ей руку. Он сделал это как-то особенно бережно, и Шарлотте показалось, что этот жест не был простой вежливостью, а имел для него особое значение и смысл. По спине Шарлотты пробежал холодок; она на мгновение почувствовала себя на месте этой женщины в темной ложе, кто бы та ни была, и как ее руки? коснулись губы мужчины.

Мужчина приблизился к краю ложи, на его лицо больше не падала тень — по крайней мере, Шарлотта увидела и узнала его профиль — прямой, несколько коротковатый нос, четкий абрис головы, прямые гладкие волосы. Она сразу вспомнила, где видела его и кто этот человек.

Драммонд повернулся к нему, встревоженно нахмурив брови, и начал что-то говорить. Его внимательно слушали, мужчина в ложе даже наклонился поближе к нему.

Взгляд Шарлотты скользнул по другим ложам и остановился на Оделии Морден и Фитцгерберте. Они сидели рядом, но последний смотрел в сторону сцены, а женщина смотрела на него.

Шарлотта на какое-то время наконец сосредоточилась на том, что происходит на сцене. Спектакль достиг своей кульминации, зал то и дело аплодировал.

Когда же она снова посмотрела на ложу, Драммонда там уже не было, а другой мужчина, кажется заметив Шарлотту, смотрел теперь на нее. Это повергло ее в смущение. Он был от нее совсем недалеко и мог видеть ее так же хорошо, как видела его она. Но у него не было бинокля, и Шарлотта чувствовала, что грубо злоупотребляет тем, что вторгается в чью-то личную жизнь. На его лице было странное выражение; оно смущало Шарлотту, поскольку та не могла его прочесть. Хорошо видна была лишь нижняя часть лица. В складках у рта было что-то печальное, беззащитное, и вместе с тем они выдавали обостренность чувств, опасную уязвимость всей натуры этого человека, даже предчувствие страданий.

Женщина в ложе облокотилась на барьер и смотрела на сцену. Теперь Шарлотта хорошо видела ее профиль — это была Элинор Байэм. Значит, сразу поняла она, мужчина в ложе — это лорд Байэм. Вот почему ей знаком этот поворот головы и эти красивые глаза…

Теперь он был хорошо виден, и Шарлотта с краской стыда, но и с облегчением поняла, что он смотрит не на нее, а куда-то поверх ее головы и чуть левее, в глубину их ложи.

Вернув Веспасии бинокль и шепотом поблагодарив ее, она, извинившись, оглянулась. Сзади нее в левом углу ложи сидел лорд Энстис. Не сводя взгляда со сцены, он был погружен в мир музыки и, не замечая ничего вокруг, наслаждался великолепными голосами певцов.

Второй антракт не был для Шарлотты таким же увлекательным приключением, как первый, но все же она по-прежнему наслаждалась гулом голосов в фойе, всплесками смеха, роскошью нарядов. Ей казалось, что она не ступает, а плывет по воздуху, ей хотелось все видеть, все запомнить. Потом многие годы Шарлотта будет хранить в памяти эти моменты и рассказывать, когда наступят неизбежные будни, — а они придут, хотя и полные приятных и привычных забот. Она обязательно расскажет об этом и Грейси — ту всегда интересовало всё до мельчайших подробностей.

Питт стоял, прислонившись к колонне. На этот раз у него было меньше обязанностей перед дамами, потому что Джек тут же увел Эмили, а лорд Энстис предложил Веспасии угостить ее лимонадом. Что касается Шарлотты, то она полностью была увлечена праздничным зрелищем прогуливающейся в фойе нарядной публики и, кажется, не нуждалась во внимании мужа.

— Тебе хорошо? — наконец спросил Томас, подойдя к жене, и обнял ее за плечи.

Шарлотта посмотрела на него, но ничего не сказала, лишь почувствовала себя очень счастливой. Они стояли рядом, глядя на дефилирующие мимо пары или случайные шумные компании. Шарлотта снова заметила высокого худощавого мужчину, казалось погруженного в свои мысли среди толпы, сливающейся в многоцветную массу, похожую на цветущий луг летом. Вглядевшись, молодая женщина вспомнила, кто он. Питер Валериус. Она видела его на балу у Эмили. Тот самый страстный обличитель финансовых магнатов и их козней в колониях. Особенно от него досталось Англии. Но все это ни в коей мере не интересовало Шарлотту — просто запомнилось его волевое лицо и страстность, с которой он отстаивал свои убеждения. Лишь это привлекло ее внимание, хотя сама она не была любительницей интеллектуальных диспутов. Но сейчас он казался чужим и одиноким в этой веселой толпе, и ее немало удивило его присутствие здесь.

После того как Шарлотта проводила его взглядом по лестнице, ведущей к ложам, на глаза ей попались лорд и леди Байэм. Они шли рядом, довольно близко друг от друга, но Элинор, держась, как всегда, очень прямо, не опиралась на руку мужа. Лорд Байэм казался несколько рассеянным и мыслями был, очевидно, очень далеко отсюда. Однако краем глаза он все же заметил Питта — видимо, из-за его высокого роста, — и легкая складка прорезала его переносицу, словно он попытался что-то вспомнить.

Это длилось лишь мгновение; потом он прошел мимо них, и его внимание отвлеклось на что-то другое. Томас мрачно улыбнулся; были в этой улыбке и удивление, и ирония.

— Это лорд Байэм, — шепнула ему Шарлотта. — Ты с ним знаком?

Улыбка Питта стала мягкой, немного задумчивой. Казалось, что он вдруг что-то решил для себя. Повернувшись к Шарлотте и как бы забыв, что они не одни, что их окружает шумная чужая толпа, он вдруг сказал:

— Да, я знаком с ним. Ростовщик, чье убийство я расследую, шантажировал лорда Байэма. Это связано со смертью леди Энстис.

— Что? — не сдержавшись, ахнула Шарлотта, с изумлением глядя на мужа. — Лора Энстис? Но при чем здесь он? Ведь это был несчастный случай?

— Нет, — тихо сказал Питт. — Она без памяти влюбилась в него, а он был другом Энстиса. Когда он не ответил на ее чувства, она покончила с собой. Ее муж и Байэм решили заявить, что это был несчастный случай, чтобы защитить ее от злых языков и спасти репутацию семьи.

— О! — Шарлотта была потрясена. Страсть, трагедия, отвергнутая любовь прекрасной одинокой женщины — все это вихрем пронеслось в ее голове. Она представила себе, что перенес Энстис, глубину его горя, сознание того, что друг предал его. Веспасия сказала, что произошло это двадцать лет назад. Как они оба чувствуют себя теперь? Залечило ли время их раны? Не этим ли объясняется странное выражение на лице Байэма, когда он смотрел из своей ложи на Энстиса?

Прозвенел звонок, приглашающий всех в зал. Шарлотта взяла мужа под руку и, высоко подняв голову, смешавшись с толпой, направилась в ложу. Ей не надо было смотреть под ноги — Томас был рядом.

Последний акт с трагической развязкой захватил внимание Шарлотты — во всяком случае, внешне. Она продолжала думать о других драмах, которые наблюдала на лицах Байэма, Фитцгерберта и в чистых глазах Фанни Хиллард.

Когда опустился занавес и стихли аплодисменты, они снова оказались в толпе, медленно покидавшей зал.

Спускаясь тесной массой по лестнице в фойе, все делали вид, что не замечают толкотни, остановок и ожиданий. Протискиваться вперед не было смысла — толпа могла разъединить их. Да и спешить было некуда — их экипаж, возможно, еще не подъехал.

Час спустя они сидели в фойе за маленькими изящными столиками и оживленно болтали, обмениваясь мнениями. Рэдли и Энстис, потягивая шампанское, тихо говорили о политике; Эмили рассказывала Питту все, что знала об Элинор Байэм.

— Тебе понравилась опера? — спросила Веспасия, повернувшись к Шарлотте, с улыбкой окинув взглядом ее раскрасневшееся лицо.

— Да, — ответила та более или менее искренне, но решила все же пояснить: — Я не уверена, что поняла саму историю и, пожалуй, никогда не запомню хотя бы одну мелодию, но декорации буду помнить. Они великолепны, не правда ли?

— Мне кажется, ничего подобного я не видела, — согласилась с ней Веспасия, с улыбкой продолжая смотреть на Шарлотту.

Та нахмурилась.

— Разве оперные мелодии никогда не запоминаются, как, например, музыка мюзик-холла?

Веспасия в легком удивлении вскинула серебристые брови.

— Милая девочка, я, право, не знаю.

Шарлотта была разочарована.

— Но вы часто бываете в опере, не так ли?

Губы Веспасии дрогнули в улыбке.

— Конечно. Но я нечасто бываю в мюзик-холлах.

— А-а, — вконец смутившись, произнесла Шарлотта. — Простите.

Леди Камминг-Гульд рассмеялась.

— Я слышала, у Весты Тилли есть пара премилых песенок. — Она тихонько мягким контральто напела что-то, но после восьми тактов остановилась. — Извини, дорогая, но больше не помню. Мне очень стыдно.

Шарлотта, не выдержав, расхохоталась, чувствуя себя удивительно легко и радостно.

Было два часа ночи, все порядком устали. Кто-то зевал; женщины вдруг почувствовали, что их туфли жмут, а корсеты — и подавно. Лорд и леди Байэм вышли последними и, направляясь к выходу, прошли близко от их столика. Поскольку Джек и лорд Энстис увидели их, не подойти было невозможно.

— Добрый вечер, — первым поздоровался Байэм.