Скандал на Белгрейв-сквер Перри Энн

Карсуэлл, стоявший спиной к стеллажам, выглядел величественно в судейской мантии, полный сознания своей значимости. В зале суда, всего в нескольких шагах отсюда, его власть над простыми смертными была безграничной. Но если снять с него мантию, подумал Питт, он станет самым обыкновенным человеком со своими заботами и проблемами. У судьи был уютный красивый дом и хорошая дружная семья, придерживающаяся единых взглядов в религии и политике, прочное положение в обществе, пока не лидирующее, но многообещающее. Во всем остальном Карсуэлл был человеком ординарных целей и амбиций; возможно, с личными мечтами, которые, впрочем, останутся сугубо личными — и не более чем мечтами.

— Да, я вас слушаю, мистер… э-э-э… мистер Питт? — с интересом спросил он. — Чем могу быть полезен? Я весьма ограничен во времени.

— Могу я прямо перейти к делу?.. Спасибо. Ответьте мне, пожалуйста, где вы были между восемью часами вечера и полуночью во вторник на прошлой неделе?

Карсуэлл на мгновение задумался, слегка покраснев.

— Есть причина, почему я должен ответить на этот вопрос?

— Это помогло бы прояснить некоторые обстоятельства, о которых кое-кто говорит неправду, — уклончиво ответил Питт.

Карсуэлл прикусил губу.

— Я ехал в это время в кэбе из одного места в другое. Куда — я думаю, это вас не должно интересовать. Я не был свидетелем чего-либо особенного на своем пути.

— Где вы проезжали, сэр?

— Это мое личное дело.

— Вы знакомы с мистером Уильямом Уимсом? — Питт не сводил глаз с лица Карсуэлла, отмечая любые изменения, но ничего, кроме сосредоточенности человека, пытающегося что-то вспомнить, не заметил. — Он жил в Кларкенуэлле.

— Не помню, — после паузы сказал Карсуэлл. — Это касается одного из дел, которое я веду?

— Не думаю. — Питт совершенно не был уверен, знает ли судья об Уимсе как о ростовщике или как о жертве недавнего убийства — или искусно притворяется.

— Мне не приходилось бывать в Кларкенуэлле, мистер Питт, — нахмурился Карсуэлл. — Простите, но вы не столь прямолинейны в своих вопросах, как меня предупреждали. Я не знаю никакого Уимса. Кто он и где он? Почему я должен его знать?

— Он был ростовщиком, сэр, и вы числитесь в списке его должников. Долг на немалую сумму.

Степень удивления судьи и весь его вид представили бы собой в иных обстоятельствах довольно комичную картину.

— Долг?! Это невероятно! У меня нет долгов, мистер Питт. Если бы я нуждался в деньгах, то никогда бы не пошел к какому-то ростовщику в Кларкенуэлле, а обратился бы к своим банкирам, которые охотно помогли бы мне преодолеть временные трудности. — Он хмурился все сильнее по мере того, как осознавал всю абсурдность подобного предложения. — Уверяю вас, я поступил бы только так, но ничего подобного со мной не случалось. Наконец, у меня есть много ценных вещей, с которыми я мог бы расстаться, чтобы не попасть в лапы ростовщика. В силу своей профессии я слишком хорошо знаю, к каким трагедиям это приводит. Через суд прошло много таких дел, и я никогда бы не позволил себе столь отчаянный поступок.

Казалось, Карсуэлл не допускал и мысли, что Питт может не поверить ему. Возможно, он был абсолютно убежден в том, что его слова легко доказать, и даже не представлял, что в таких случаях кто-то скажет неправду. Разумеется, судья не знал, что инспектор побывал в его доме и сам убедился в наличии у него ценных вещей, которые можно продать за любую нужную сумму, если возникнет такая необходимость. То, что судья более не пытался убеждать его в своей непричастности, заставило Питта задуматься о том, что Карсуэлл не похож на виноватого человека. Он глядел на инспектора широко раскрытыми удивленными глазами, в которых был скорее гнев, чем страх или напряженность.

— Мое имя, возможно, оказалось у него совсем по другому поводу, — пожав плечами, сказал Карсуэлл. — Например, в связи с моей деятельностью. Я довольно хорошо известен многим темным личностям с сомнительной репутацией. Может случиться, что кто-то из клиентов ростовщика проходил по какому-либо делу в суде.

— Вполне вероятно, — согласился Томас. — И тем не менее в его записях есть ваше имя и большая сумма денег, а также дата, когда вы взяли ее в долг, и, что интересно, дата выплаты долга. Это не просто случайная запись.

Брови Карсуэлла слились на переносице, почти прикрыв глаза.

— Странно, очень странно. Уверяю вас, мистер Питт, это неправда. Я в своей жизни еще ни разу не брал деньги в долг. — Его голос, обычно весьма приятный, теперь звучал резко. — В этом не было необходимости. Я более чем обеспечен и мог бы вам это доказать, если бы мне захотелось, но я предпочитаю не делать свои финансовые дела достоянием общественности. Не вижу причины отступать от этого правила и сейчас — только потому, что вам попался ростовщик с извращенным чувством юмора.

Он несколько отступил назад, прямо глядя в лицо Питту.

— Возвращайтесь к мистеру Уимсу; скажите ему, что мне очень не нравится то, как он обращается с моим именем, и посоветуйте ему впредь говорить правду, или это плохо для него кончится. Я могу привлечь его к ответственности за попытку намеренно опорочить репутацию честного человека.

— Вы никогда не встречались с мистером Уимсом?

— Нет, сэр. — Голос судьи стал еще более резким; Карсуэлл начинал терять терпение и, похоже, более не испытывал прежней тревоги. — Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Если это все, что вы хотели мне сказать, я попрошу вас дать мне возможность использовать остаток моего перерыва для отдыха. Мне надо собраться с мыслями, выпить чего-нибудь прохладительного…

Питт внимательно следил за лицом судьи, но увидел на нем лишь вполне справедливый гнев человека, чье время столь беспардонно использовали для того, чтобы бросить тень на его доброе имя.

— Мистер Уимс умер, — тихо сказал Питт. — Его убили неделю назад.

— О! — Карсуэлл был ошеломлен, но не испугался. — Прошу извинить меня, я не хотел говорить плохо об умершем. Но, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я также не знаю, каким образом и почему в его записях оказалось мое имя. По-моему, это сделано с умыслом. — Он нахмурился, и в его голосе снова зазвучала тревога. — Возможно, это какой-то заговор, мистер Питт? Вы говорили о ком-то, кто лжет. Сначала вы спросили, где я был, а теперь объявляете, что убит ростовщик. Вы считаете, что подозреваемый мог быть в это время в моем обществе?

Питт улыбнулся, но это была невеселая улыбка.

— Я, как и вы, предпочитаю не разглашать мои маленькие секреты, сэр. — Он постарался, чтобы это не прозвучало слишком невежливо. — Благодарю вас, что вы уделили мне столько вашего времени. Я сам найду дорогу. До свидания, мистер Карсуэлл.

— До свидания, — ответил судья, глядя на удаляющегося Питта. Голос его был тих, словно он о чем-то задумался.

С друзьями и коллегами Карсуэлла не было смысла беседовать. Это привело бы лишь к широкой огласке того, что полиция расспрашивает о судье. Сам же он решит, что его подозревают в убийстве Уимса. Карсуэлл был слишком искушен в таких делах, чтобы поверить, будто у Питта есть другая причина тратить на него свое время. Это, безусловно, насторожит судью и едва ли поможет Томасу. Надеяться на то, что кто-то из друзей судьи обмолвится о чем-то полезном для инспектора, не приходилось.

Итак, оставалась кропотливая и скучная слежка — день за днем, если понадобится, — чтобы изучить распорядок дня судьи, узнать, на что он тратит деньги, полученные от Уимса; выведать, наконец, ту тайну, из-за которой судью шантажировали, — или же убедиться в том, что ничего подобного нет и в помине. Последнее означало бы, что Карсуэлл знает об опасности и достаточно умен, чтобы скрывать свои слабости и пороки, — или же, наоборот, придется убедиться, что их у него нет. В таком случае Питт все равно должен будет выяснить, почему имя судьи значится в списке Уимса.

Томас был занят днем и ночью в течение недели. Карсуэлл весь день находился в суде, разве что в полдень отлучался на ланч. Питт, разумеется, не мог находиться в здании суда и проверять, с кем встречается судья. Он не хотел, чтобы тот заметил, что за ним следят, — это насторожило бы его и осложнило наблюдение.

Инспектор терпеть не мог, когда кто-то или что-то определяло за него его часы и место работы. Это было неприятным ограничением его свободы, от чего он счастливо избавился, получив повышение. Право самому решать, что делать, без докладов начальству, было теперь одним из завидных преимуществ его нового положения полицейского детектива. В душе Томас посмеивался над собой за то, что такая малость могла так угнетать его, и порой осуждал себя за это.

Карсуэлл, Урбан и Латимер были главными подозреваемыми, если исключить Байэма, о чем Питт пока старался не думать. Ему также ужасно не хотелось, чтобы подозрение пало на кого-либо из главного списка должников — на бедняков, доведенных до отчаяния голодом и горем, будь это женщины или мужчины. Если убийца окажется среди них, Питту нелегко будет удержаться от соблазна добиться, чтобы дело объявили закрытым. Ему не хотелось потом страдать от угрызений совести. Свое решение он мог бы оправдать состраданием и гневом против тех, кто наживается на горе других, отнимает у людей надежду, достоинство и оставляет лишь право выбора между смертью и голодом для себя и своих детей, а это ведет к насилию. Если заставить человека выбирать между физической гибелью и гибелью души, как можно обвинять его в том, что он сделал неправильный выбор?

Вот о чем думал Питт, сунув руки в карманы и низко опустив голову, поджидая, когда по окончании рабочего дня судья Карсуэлл покинет здание суда. Летом трудно следить за человеком. День длинный, темнеет поздно, часов в десять или еще позднее, погода жаркая, поэтому нелепо надвигать шляпу на нос и поднимать воротник сюртука. Летом трудно скрываться в тени. Туманы в это время года не так часты, да и дожди тоже, когда можно ускорить шаг и нагнуть пониже голову. Высокий рост тоже был помехой — Питт обычно на голову возвышался над толпой прохожих. Если бы Карсуэлл догадался, что за ним следят, ему ничего не стоило бы уличить инспектора.

Когда судья вышел, Питт без труда следил за ним до самой Керзон-стрит, где остался ждать до тех пор, пока не пришел час ужина. Тогда он решил, что Карсуэлл уже не покинет дом. С облегчением вздохнув и поежившись, инспектор вышел на перекресток, чтобы поймать кэб и отправиться домой, в Блумсбери.

И только ночью, лежа в постели и прислушиваясь к легкому дыханию Шарлотты, чувствуя тепло ее тела, Томас вдруг с чувством вины понял, что Карсуэлл вполне может покинуть дом, когда все уснут. Подлые дела совершаются под покровом ночи, когда никто не видит и никому ничего не надо объяснять. Именно в это время Карсуэлл мог нанести визит ростовщику — не вечером, а в полночь, в короткую летнюю ночь, длящуюся всего пять или шесть часов.

Сейчас уже поздно, но завтра Томас пойдет в полицейский участок в Кларкенуэлле и попросит по крайней мере еще одного человека себе в помощь. За Карсуэллом надо установить наблюдение и днем и ночью.

Питт повернулся и обнял спящую Шарлотту, легонько коснувшись ее теплого плеча и волос, пахнущих лавандовой водой, которую она так любила. Шарлотта пошевелилась во сне и придвинулась поближе к мужу.

Иннес продолжал вести опросы должников из первого списка Уимса. В маленькой комнатушке в кларкенуэллском участке он рассказал Питту о семи должниках, доведенных до полного отчаяния и не имеющих уже не только заклада, даже самого ерундового, но и крошки хлеба, гроша, чтобы заплатить за квартиру и одежду, кроме той, что была на них. Сержант запомнил их впалые воспаленные глаза, полные отчаяния и гнева. Никто из этой семерки не смог найти свидетелей, которые могли бы подтвердить, где каждый из них был в то время, когда убили Уимса. Иннес назвал Питту их имена, испытывая огромное огорчение. Он даже не скрывал того, что искренне хочет, чтобы виновником оказался кто-нибудь из «господ». Сержант стоял в комнатке, которую выделили в участке Питту, вытянувшись перед инспектором, распрямив плечи и с вызовом глядя на Томаса.

Никто из них не пытался выразить свое понимание ситуации словами. Их чувства были слишком глубоки и личны — и сожаление, что они не могут ничем помочь несчастным, и страх, что кого-то из них придется арестовать, судить и повесить.

— Нам придется следить за мистером Карсуэллом, — заключил Питт ровным голосом, глядя куда-то мимо сержанта. — Для этого нужен еще один помощник. Вы можете позаботиться об этом?

— Зачем судье было брать деньги у такой свиньи, как Уимс, сэр? — Иннес произнес это, не меняя своей напряженной позы. — Какой был в этом смысл?

— Он, возможно, не делал этого, — согласился Питт. — Думаю, его просто шантажировали.

— Как вашего джентльмена? — прямо спросил сержант, глядя на инспектора.

— Да, — так же прямо ответил Томас. — Но здесь нет состава преступления. Это была ошибка. Влюбившаяся в него женщина покончила с собой. Это могло грозить скандалом, неприятным для семьи.

— Не похоже, судя по всему, — сердито буркнул Иннес. Он продолжал стоять у стола. Питт тоже стоял, опершись рукой о спинку стула.

— Согласен. Поэтому я думаю, что он не убивал Уимса. Да и терял он не так уж много. Возможно, это сделал Карсуэлл.

— Я организую слежку за ним. — Сержант чуть расслабился. — Когда вы хотите заниматься этим, сэр? Или, может, послать сразу двух парней?

— Нет, одного хватит, — заверил Питт. — Днем я сам буду за ним следить, все равно мне больше делать нечего.

Иннес на мгновение забыл о субординации.

— А ваш этот джентльмен? Хотя он не очень боялся скандала, потому что платил Уимсу, но ему могло надоесть все это, и он решил избавиться от процентщика. К тому же тот мог от жадности все время набивать цену…

— Я думал об этом, — ответил Томас ровным голосом, не то чтобы холодно, но чеканя слова. — И займусь этим, когда будут исключены другие возможности.

Иннес открыл было рот, чтобы извиниться, но заговорила гордость, а может, и чувство достоинства и желание сохранить какое-то партнерство в этом деле. Он промолчал.

— Тогда займемся должниками из второго списка, — продолжил Питт. — Мистер Урбан и мистер Латимер.

— Я могу начать хоть сейчас, — охотно предложил сержант.

— Нет, — быстро возразил Питт и, увидев изменившееся выражение лица сержанта, поспешил объяснить: — Не следует торопиться — во всяком случае, с Урбаном. Как-никак, коллега.

— Чей коллега? — не понял он.

— Наш, Иннес, — резко сказал Питт. — Он полицейский.

Лицо сержанта могло бы показаться комичным, если бы его удивление не было искренним. В его голове пронеслись дикие мысли и предположения, отразившиеся на его выразительном лице, — долги, карточная игра, шантаж, мошенничество.

— А-а, — наконец промолвил Иннес. — Понимаю. Да, сэр, вы правы. Мы начнем с мистера Карсуэлла. Я позабочусь, чтобы с него глаз не спускали.

Сказав это, он повернулся кругом и вышел из комнаты, оставив Питта одного.

Последующие четыре дня Томас неотступно следовал за Карсуэллом, когда тот шел из суда домой; провожал его то в Кенсингтон, то в Челси и Белгравию на ужин с друзьями или в клуб, где Питту приходилось околачиваться на улице поблизости. Он не знал, что судья делает в клубе — играет ли в карты, проигрывает или выигрывает, кому он остается должен, с кем ведет беседы. Это было похоже на напрасную трату времени: Питт не имел права зайти в клуб и потребовать от судьи ответа.

Он следовал за Карсуэллом к его портному, который приветствовал того шумно и дружелюбно, а не сдержанно, как встречают тех, кто не оплачивает свои заказы. Наоборот, портной широко улыбался, провожая судью до крыльца и прощаясь с ним.

Лишь только на пятый день, когда Питт уже отчаялся, Карсуэлл наконец сделал что-то, что не могло не заинтересовать Питта. В самом посещении судьей магазина и даже в его покупках не было ничего особенного. Кокетливая шляпка в розовой картонке, кружевной зонтик, завернутый в шелковую бумагу, — во всем этом не было ничего необычного для мужа и отца четырех дочерей, три из которых не замужем. Но странным показалось то, как, выйдя из магазина, Карсуэлл поспешил по тротуару, опустив голову и искоса с опаской бросая взгляды по сторонам. Заметив кого-то, кто показался ему знакомым, он еще ниже натянул на лоб шляпу и поспешил на другую сторону улицы, чуть не угодив под колеса экипажа и чудом избежав конских копыт, напугав лошадь и седока. Тот громко выругался — ведь он чуть не убил человека.

И в этот момент Питт потерял судью из виду. Лоб инспектора покрылся испариной. Бросившись через мостовую, Томас стал пробираться через скопление экипажей на другую сторону. Не тут-то было. Перед ним проехала бочка пивовара, запряженная тяжеловозами с лентами в гривах, за нею последовала четырехместная закрытая карета. Наконец Питт достиг середины мостовой, но пришлось пропустить открытое ландо с нарядными дамами, а за ним — коляску, едущую в противоположную сторону; лишь после этого он смог благополучно смешаться с толпой на тротуаре. Карсуэлла нигде не было видно. Питт, извинившись, быстро обогнал трех джентльменов и наконец увидел судью, собиравшегося сесть в кэб.

Томас тут же махнул проезжавшему мимо экипажу.

— Следуйте за этим кэбом, — велел он.

— Что? — подозрительно воззрился, повернувшись к нему, возница.

— Я — полицейский. Детектив. Следуйте за кэбом.

— Детектив? — оживившись, с интересом переспросил возница.

— Трогайте, — поторопил его Питт уже в отчаянии. — Вы потеряете его.

— Не потеряю! — воскликнул кэмбен, мгновенно с энтузиазмом включаясь в игру. — От меня в Лондоне еще никто не уходил.

Понукая лошадь и обгоняя один за другим экипажи, он направил кэб вслед за экипажем судьи в восточную часть Лондона, где находилась Керзон-стрит. Однако вскоре маршрут изменился. Что-то подсказывало Питту, что сегодня он узнает о судье Карсуэлле нечто не совсем предсказуемое и отнюдь не невинное.

Он сидел, выпрямившись и глядя не только вперед, но и по сторонам. Кэб минул Вестминстерский мост и свернул на юг, в район Ламбета.

На Вестминстер-бридж-роуд предзакатное солнце освещало прогуливающиеся пары. Женщины были одеты в легкие платья нежных тонов. Жара спала. Питт гадал, кому предназначались подарки, купленные Карсуэллом. Замужней ли дочери, которую он видел на фотографии в доме судьи? Она могла жить в южном районе через реку. Но Карсуэлл поехал бы к ней позднее, с женой и в собственном экипаже, а не один в кэбе.

Оба экипажа свернули на Кенсингтон-роуд, где тоже было много прогуливающихся в открытых экипажах лондонцев. Торговцы едой заполнили тротуары, расхваливая пирожки, жареных угрей, мятную воду, фруктовый шербет и бутерброды. Цветочницы предлагали букетики цветов и такие мелочи, как спички, мешочки с душистой лавандой, маленькие куклы. Играл шарманщик, и звуки шарманки на предвечерней улице неожиданно смягчили яркость и грубость толпы на торговой улице, грохот колес по мостовой и цокот копыт.

Кэб остановился, возница доверительно нагнулся к Питту.

— Ваш пассажир вышел, сэр, — сказал он тихо. — Он в кофейне левее от нас.

— Спасибо. — Томас выбрался из кэба и расплатился с возницей. — Большое спасибо.

— Кто он? — спросил возница. — Убийца?

— Не знаю, — честно признался инспектор.

Кэб, нанятый Карсуэллом, уже уехал. Следовательно, судья намеревался пробыть в кофейне какое-то время.

— Еще раз благодарю, — повторил Питт и отпустил крайне огорченного и разочарованного возницу. Тот неохотно тронулся, все еще оглядываясь на полицейского и надеясь увидеть что-либо интересное.

Томас, улыбаясь, расстегнул сюртук и совсем снял галстук, а затем вошел в кофейню.

Здесь было тепло, даже немного душно и шумно. Слышался стук чашек и шелест шелковых юбок дам; пахло свежим кофе, пирожными и сахарным сиропом. Стены были увешаны яркими театральными афишами, временами слышались громкие взрывы смеха.

В правом углу за столиком Эдисона Карсуэлла радостно приветствовала стройная миловидная девушка с пышно взбитыми русыми с медным отливом волосами, завитки которых на стройной шее были творением самой природы, а не рук кокетки. Несмотря на юность, в лице девушки был характер, она была оживлена, ее широко открытые чистые глаза сияли. Питт решил, что ей было чуть более двадцати лет.

Карсуэлл смотрел на нее, чуть сдерживая улыбку. Вручая ей подарки, он как бы сам предвкушал ее радость — об этом говорил его взгляд, устремленный на нее. Девушка тут же быстрыми пальцами принялась снимать оберточную бумагу с зонта, бросая на Карсуэлла счастливые взгляды, и когда наконец последние остатки бумаги оказались на полу, она с нескрываемым восторгом посмотрела на зонтик в руках, а затем на шляпку в коробке и потянулась за ней.

Невольно коснувшись ее руки, Карсуэлл словно хотел удержать ее от того, чтобы она тут же не примерила шляпку. Девушка, покраснев, улыбнулась, осознав свою неосторожность, и опустила руку.

Томаса поразила необыкновенная нежность на лице Карсуэлла, и он на мгновение почувствовал себя не детективом при исполнении обязанностей, а тем, кто подглядывает в замочные скважины.

Питт продолжал наблюдать за ними еще с полчаса. Они сидели, сблизив головы через стол. Покупки лежали на полу, у ног девушки. Они то разговаривали серьезно, то негромко смеялись. В манерах девушки не было ни кокетства, ни наигранности. Общение двух людей, хорошо знающих один другого и испытывающих взаимную привязанность. У них, казалось, было много общего, они понимали друг друга и дорожили этим пониманием.

Когда Карсуэлл поднялся и, попрощавшись с девушкой, ушел, Питт не последовал за ним. Он поспешил отвернуться, чтобы тот случайно не бросил взгляд в его сторону. Но судья не глядел ни направо, ни налево; он все еще улыбался, легким шагом выходя на улицу. Томас, расплатившись, тоже вышел и проводил взглядом Карсуэлла, направившегося к Вестминстерскому мосту, где, видимо, рассчитывал найти кэб, чтобы вернуться домой. К тому времени, очевидно, его походка потеряет свою легкость, а с лица сойдет мечтательная улыбка.

Спустя несколько минут покинула кофейню и девушка. Питт поджидал ее на тротуаре. Она не стала искать кэб, а пошла по тротуару, прижимая к себе подарки. Девушка шла быстрым легким шагом и временами, казалось, была готова даже подпрыгнуть от радости, если бы не боялась привлечь внимание.

Вскоре девушка перешла через улицу и, минуя шарманщика, дала ему монетку. Тот сказал ей что-то веселое, почтительно приложив палец к шляпе, словно знал девушку, и его шарманка заиграла еще громче. Девушка свернула на Сен-Олбанс-стрит и вскоре остановилась перед домом номер 16. Вынув из сумочки ключ, она отперла дверь и вошла внутрь.

Питт остался стоять на тротуаре, разглядывая дом, ничем не примечательный — самый обыкновенный, небольшой, узкий по фасаду, без палисадника, во всяком случае со стороны улицы, достаточно респектабельный на вид, даже если в нем нет слуг, отвечающих на звонок. В таких домах живут мелкие клерки, торговцы, служащие банков или же содержанки достаточно обеспеченных людей, могущих себе это позволить.

Почему в таком случае свои свидания Карсуэлл назначает не здесь, а в других местах, где можно лишь беседовать и в крайнем случае держаться за руки?

Бесспорным ответом могло быть то обстоятельство, что девушка живет не одна. Она или замужем, хотя кольца на ее руке не было, или живет с родителями, братом или сестрой.

Питт повернулся и зашагал обратно на Кенсингтон-роуд. Ему ничего не стоило придумать банальную историю и выведать у владельца лавки на углу, что бедняжка миссис Хиллард прикована недугом к постели и в доме номер 16 с нею живут мисс Феофания Хиллард и ее брат мистер Джеймс, очень воспитанные молодые люди, аккуратно платящие по всем счетам. С ними никогда не было никаких неприятностей.

Питт поблагодарил разговорчивого лавочника и ушел с тяжелым чувством на душе. Он пошел пешком по направлению к мосту, чтобы взять там кэб и отправиться домой. Но, даже увидев пустой экипаж, Томас не остановил его и продолжал идти. Он ждал, когда наконец в нем улягутся вспыхнувшие гнев и разочарование, а пешеходная прогулка поможет этому. Все, что он узнал, могло грозить трагедией: немолодой респектабельный мужчина, женатый и имеющий взрослых дочерей, решается завоевать благосклонность юной и красивой девушки дорогими подарками. Он предпринимает рискованные поездки в другой конец Лондона, чтобы преподнести их своей избраннице, к которой питает искренние чувства. Гораздо меньшим проступком считалось бы посещение борделя. В этом случае от людей можно было ожидать большего понимания, и едва ли кто-нибудь стал бы грозить шантажом за это; тем более вряд ли это привело бы к убийству. Кроме того, Феофания Хиллард не похожа на такую девушку, а шляпка и зонт обычно не те подарки, которые дарят за полученные или обещанные услады. Это скорее знак искренней привязанности. Но если всё так, то зачем такие предосторожности, зачем так далеко ехать, пугаясь случайно замеченных знакомых? Ведь Карсуэлл чуть не попал под экипаж, скрываясь от него. И почему местом свидания стала кофейня на Кенсингтон-роуд, куда запросто мог зайти ее брат? Возможно, он тоже не знает о связи своей сестры и настроен решительно против нее?

Во сколько обходится эта связь Карсуэллу? Часто ли он делает подарки девушке или лишь изредка? Кажется, она не была слишком удивлена, подумал Питт, припоминая ее реакцию. Если бы он, Томас, сделал такой подарок своей жене, она удивилась бы гораздо больше. Питт представил себе лицо Шарлотты, если бы он вдруг так раскошелился. Она бы вскрикнула от удивления и обязательно примерила бы обновку, прошлась бы перед ним, покружилась — и глаза ее сияли бы, а в голосе звучала радость… У Томаса защемило сердце. Ему вдруг захотелось сделать ей такой подарок, экстравагантный, возможно, и совершенно ей не нужный — просто красивая вещица, приятная женщине и так идущая ей. Должен же он когда-нибудь поднакопить денег, от чего-то отказаться, на чем-то сэкономить…

Питт прекрасно понимал Эдисона Карсуэлла, особенно если такое случилось в первый раз. Но это явно было не так. Феофания Хиллард не впервые получала подарки от судьи, а тот, начав, уже не мог остановиться, чего бы это ему ни стоило.

Неужели это так? Неужели, чтобы делать девушке подарки, он залезал в долги? Разве Карсуэлл признается в этом?

Или дело обстоит еще хуже? Допустим, Уимс тоже шантажировал его, а он не выдержал этого и, доведенный до отчаяния, решился на насилие… Но неужели же врожденное чувство справедливости подсказало Карсуэллу зарядить ружье золотыми монетами и снести обидчику полголовы?

Был ли он с Феофанией Хиллард в тот самый вечер, о котором наотрез отказался говорить, — или все же в Кларкенуэлле, на Сайрус-стрит?

Утром следующего дня Питт решил пораньше отправиться в суд, чтобы поговорить с судьей в первый же перерыв после заседания. Он боялся этой встречи, но она была неизбежна. Томас должен был дать Карсуэллу возможность одуматься и рассказать, где он был в вечер, когда был убит Уимс, и какие у него отношения с Феофанией Хиллард. Возможно, его ответ снимет с него все подозрения и докажет, что он не убивал Уимса…

Первым сегодня слушалось дело о растрате клерком небольшой суммы казенных денег. Как полагала защита, растрата могла произойти в результате халатности или ошибки. Вполне возможно, подумал Питт, глядя на бледное интеллигентное лицо обвиняемого, но скорее всего, он позаимствовал эту сумму, чтобы оплатить счета, и таким образом встал на опасный путь преступления. Или, как образно выразился прокурор, попробовал ногой воду, прежде чем вступить в нее. Судья Карсуэлл придерживался этого мнения и приговорил клерка к небольшому сроку тюремного заключения. Признание его виновным в краже не оставляло подсудимому иной альтернативы. Питт посчитал это решение судьи справедливым и не очень суровым.

Следующее слушание было для Томаса сюрпризом. Он узнал имя обвиняемого еще до того, как увидел плотную фигуру и разгневанное лицо Горацио Осмара. Рядом с ним стояла светловолосая толстушка Бьюла Джайлс, чисто умытая и чрезвычайно скромная, и тем не менее тоже обвиняемая.

Судебный исполнитель зачитал обвинение — недостойное поведение в общественном месте, с указанием для пущей убедительности места и времени. Такое уточнение еще больше приземлило этот мелкий и незначительный проступок.

Горацио Осмар стоял очень прямо, слегка покачиваясь с носков на пятки. Он был в безукоризненном сюртуке, немного, правда, косо сидящем на одном плече, словно он опять сражался со стражами порядка и едва вырвался из их лап. Лицо его было красным, бесформенный нос блестел, бакенбарды обиженно топорщились, а глаза, полные гнева, с вызовом ловили взгляды окружающих.

Мисс Джайлс стояла неподвижно, опустив очи долу; ее платье на сей раз было застегнуто на все пуговицы, а не так, как в тот раз, когда Питт впервые увидел ее в участке, и более скромного, голубовато-серого цвета, даже кажущегося зеленым. Лучше и красивее платья трудно было придумать.

Адвокат требовал для обоих полного оправдания.

Питт подался вперед, чувствуя странную тревогу. Как-никак, это был королевский адвокат, один из касты избранных юристов, занимающихся только очень важными делами. Что он делает в обычном городском суде, защищая человека, недостойно ведшего себя в парке? Разумеется, Осмару хочется, чтобы его признали невиновным, но все факты против него, а участие в этом известного адвоката лишь привлечет внимание прессы к случаю, который мог бы пройти незамеченным.

Первым для дачи показаний был вызван крайне смущенный молодой констебль Кромби, который, присягнув, назвал себя и свой чин и рассказал, как они с констеблем Алардайсом дежурили в парке в такой-то день и в такое-то время.

— Что же вы видели, констебль Кромби? — спросил обвинитель, вопросительно подняв кустистые брови.

Кромби стоял навытяжку.

— Я видел обвиняемых, сидящих на скамье в обнимку друг с другом.

— Что же они делали, констебль?

Осмар так гневно фыркнул, что это разнеслось по всему залу.

Кромби сглотнул слюну.

— Трудно рассказать, сэр. Похоже было, что они дрались, но это не было дракой. Они раскачивались из стороны в сторону… — Он остановился, лицо его залила краска смущения.

— И что же вы сделали, констебль? — настаивал обвинитель с тоскливым видом, словно это почти не интересовало его.

— Констебль Алардайс и я подошли к ним, сэр, — ответил Кромби. — Но когда мы подошли, джентльмен поднялся и стал оправлять свою одежду, сэр…

Осмар снова громко хмыкнул, заслужив от судьи Карсуэлла грозный взгляд. В зале послышался ропот.

— Оправлять одежду? — переспросил обвинитель. — Уточните, констебль.

Лицо Кромби стало багровым. Он смотрел перед собой, в какую-то одну точку на дальней стене, обшитой деревянными панелями.

— Брюки его были расстегнуты, сэр, сорочка спереди в беспорядке. Он стал снова заправлять ее в брюки, а потом застегнул их, сэр.

— А юная леди, констебль? — играя своим красивым голосом, нарушил наступившую тишину обвинитель.

Кромби закрыл глаза.

— Она застегивала блузку, сэр… — Он поднял руку и положил ее на то место, где и у него могла быть грудь, будь он женщиной. Но полицейский был мужчиной, молодым и неженатым.

— Вы хотите сказать, что леди была в неприличном виде, констебль?

Адвокат встал во весь рост, в зале послышалось движение, свидетельствующее о пробудившемся у публики интересе к тому, что будет дальше. Осмар улыбался.

— Господин судья, обвинитель задает свидетелю наводящие вопросы, — заявил адвокат с легкой укоризной в голосе. — Свидетель не говорил, что мисс Джайлс была в неприличном виде, — он всего лишь сказал, что она застегивала блузку.

— Я прошу моего ученого коллегу извинить меня, — с сарказмом произнес обвинитель. — Констебль, как бы вы описали состояние одежды мисс Джайлс?

— Видите ли, сэр… — Кромби посмотрел на судью Карсуэлла, не зная, можно ли говорить о том, о чем его просят. Лицо его горело от стыда.

Осмар заерзал на стуле от злорадства и удовлетворения. На лице обвинителя была недобрая усмешка.

— Констебль, состояние ее одежды смутило вас?

— Да, сэр, смутило.

Бьюла Джайлс издала какой-то странный звук, похожий на презрительное фырканье.

Королевский адвокат снова вскочил.

— Ваша честь, это не относится к делу.

— Нет, относится, — настаивал обвинитель, продолжая ухмыляться. — Констебль Кромби — это часть публики, и его реакция указывает на то, как может отнестись к подобной сцене любой прохожий, увидевший мужчину и женщину в интимных отношениях на скамейке в парке.

— Ваша честь, это еще надо доказать! — изобразил негодование адвокат. — Можно также попросить уточнения относительно чрезмерной впечатлительности констебля Кромби. Его нельзя считать беспристрастным свидетелем. Да и само утверждение обвинителя нуждается в доказательствах.

Карсуэлл посмотрел на обвинителя.

— У вас все, мистер Клайд? Если все, то этого недостаточно.

— Нет, сэр, есть еще показания констебля Алардайса.

— Тогда вызовите его.

Кромби покинул свидетельское место, которое тут же занял Алардайс. Он был старше Кромби года на три или четыре — и женат. Он не выглядел таким растерянным, как его младший коллега, и адвокат это сразу понял. Он ни разу не прервал его, когда Алардайс стал давать показания, и выслушал все, что тот рассказал о сопротивлении Осмара при аресте, его грубых словах и выражениях, недостойных джентльмена, и о том, в каком виде он и мисс Джайлс были доставлены в полицию.

Адвокат начал защиту, вызвав свидетелем самого Горацио Осмара. Тот одернул сюртук, повертел шеей, как бы поправляя воротничок, затем какое-то мгновение пристально смотрел в лицо судье Карсуэллу и наконец повернулся к обвинителю, приготовившись отвечать на его вопросы.

— Не дадите ли вы суду свое изложение сути этого неприятного происшествия, мистер Осмар? — вежливо предложил ему обвинитель.

Питт с интересом следил за обвиняемым, гадая, как тому удастся представить эту историю в респектабельном виде. Все, что произошло, было глупо и неприглядно, но Осмар ни за что не согласится с этим. Проще всего для него было бы признать себя виновным и отделаться штрафом. От судьи он получил бы не более чем порицание, а столь ничтожная сумма штрафа была бы вполне ему по карману. Тот, кто надоумил его нанять королевского адвоката, дал ему чертовски плохой совет — или же был заинтересован в его позоре.

Однако Осмар распрямил плечи и с вызовом посмотрел в зал. Все моментально притихли, но отнюдь не из уважения к нему, а скорее от нетерпения услышать всё и не пропустить ни слова.

Осмар прокашлялся, хмыкнул, его бакенбарды воинственно ощетинились.

— Разумеется, сэр, — начал он. — Я обязательно расскажу суду все, как было. Прогуливаясь по парку, я встретил мисс Джайлс, молодую леди, с которой имел честь быть знакомым. Я поздоровался с ней и справился о ее самочувствии. Она ответила, что чувствует себя прекрасно.

Обвинитель нервно заерзал на своем стуле, и Карсуэлл бросил в его сторону сердитый взгляд.

— Продолжайте, мистер Осмар, — сказал он свидетелю с деланой улыбкой.

— Благодарю, ваша честь, я продолжу. — Тот злобно посмотрел на обвинителя и поправил галстук.

В зале послышался шум и смешок.

— Я также справился у нее, как и положено, о здоровье ее семьи, о чем она стала мне подробно рассказывать. Я предложил ей сесть на скамью, которая была недалеко на аллее. Она согласилась, сказав, что это неплохая мысль. Мы сели, и тут появились два констебля.

— Между вами и мисс Джайлс возникла потасовка?

— Конечно нет! — негодующе фыркнул Осмар, всем своим существом выражая негодование по поводу столь абсурдного предположения. — Я расспрашивал ее о племяннике, она хотела показать мне его детскую фотографию, которую носила в медальоне на груди, и попыталась достать медальон, но он был очень маленький, и она никак не могла его извлечь… — Он бросил взгляд в зал. — Я попытался помочь ей, что было вполне естественно…

Питт по достоинству оценил как изворотливость Осмара, так и «достоверность» его выдумки. Если в первом случае он поставил бы ему высокий балл за богатое воображение, то во втором — самый низкий за откровенное вранье. Томас бросил взгляд на судью, чтобы проверить, как тот реагирует на эту свежесфабрикованную ложь, и был поражен выражением неподдельной серьезности на лице Карсуэлла.

— Не вижу ничего предосудительного в этом поведении, — изрек судья, вскинув брови и раздраженно посмотрев на обвинителя.

Тот был ошеломлен, сбит с толку, но поостерегся делать какие-либо заявления в этот момент, все хорошо понимая. Он лишь откинулся на спинку стула и прикусил губу.

— Была ли ваша одежда в беспорядке, сэр? — продолжал задавать вопросы адвокат.

— Конечно нет! — высокомерно возразил Осмар. — Я, правда, не особенно аккуратный человек, как вы могли заметить… — В зале раздался смешок. — Я искал в своих карманах записку, которую куда-то засунул, — продолжал он. — Возможно, я спешил, был небрежен в движениях, и в этот момент меня увидели полицейские. Я просто мог показаться им несколько небрежно одетым, но это не преступление, а если и так, то преступление против хорошего вкуса.

На лице обвинителя было выражение презрительности и недоверия, адвокат улыбался, Бьюла Джайлс старалась сохранить серьезное лицо, что давалось ей с трудом. Впервые судье Карсуэллу стало не по себе.

— Вы объяснили все это констеблям, мистер Осмар? — спросил адвокат, многозначительно округлив глаза.

— Я пытался. — Обвиняемый принял обиженный вид. — Я сказал им, кто я, сэр. — Тут он еще больше распрямил плечи и вскинул подбородок. — Меня достаточно знают в определенных кругах, у меня репутация и многолетняя служба моей королеве и стране…

— Конечно, — быстро согласился адвокат. — Но полицейские не стали вас слушать?

— Не дали сказать ни единого слова, — пожаловался Осмар. — Они были очень грубы со мной, что уже само по себе недопустимо. Но больше всего я не могу простить им возмутительного обращения с мисс Джайлс, молодой женщиной из порядочной семьи с безукоризненной репутацией…

В зале раздался шум. Мисс Бьюла Джайлс покраснела, а лицо Осмара потемнело от злости.

— Простите меня, мистер Осмар, — обратился к нему с еле заметной улыбкой адвокат. — Мы должны верить вам на слово, что все… было именно так, но это противоречит свидетельствам констеблей Кромби и Алардайса.

— Ха! — хмыкнул Осмар, голос его осекся, щеки надулись. — То, что они говорят, сэр, — неправда. Был еще один свидетель, человек, находившийся от нас на некотором расстоянии. Он все видел — даже заметил, как я в полном расстройстве, когда меня арестовали, оставил на скамье свой портфель. Он взял его и спустя какое-то время принес в полицию, чтобы передать его мне.

Казалось, зал затаил дыхание, так стало тихо.

— Следовательно, он был от вас достаточно близко и все видел? — изобразил удивление адвокат. — Почему же полиция не привлекла его в качестве свидетеля?

Осмар изобразил оскорбленную невинность, широко открыв маленькие заплывшие глазки.

— Я не могу ответить на этот вопрос, сэр, — лишь также выразить свое недоумение. Будет лучше, если сама полиция ответит на него.

— Если она сможет, — елейным голосом промолвил адвокат и повернулся к судье. — Ваша честь, я позволю себе с вашего разрешения заметить, что полиция небрежно выполнила свои обязанности. Она не вызвала в суд свидетеля, который мог бы внести ясность и снять обвинение с моего клиента. Теперь мы не можем вызвать его в суд, ибо не знаем ни его имени, ни того, где он проживает. Поэтому я вношу ходатайство, ваша честь, о закрытии этого дела и снятии с моего клиента всех обвинений.

Констебль Кромби резко обернулся и уставился в смятении на Алардайса. Обвинитель привстал на стуле, но судья Карсуэлл повелительным жестом остановил всех.

— Ваше ходатайство, мистер Грин, удовлетворяется. Дело считается закрытым. — Судья ударил молотком по столу, объявив этим конец судебного заседания.

Питт был потрясен. Суд даже не заслушал Бьюлу Джайлс, не дал возможности допросить ее, а ведь она — главный свидетель. Странное заседание… Разумеется, дело пустячное, никто не пострадал, никого не обокрали — всего лишь нарушение порядка, не причинившее кому-либо неприятностей, поскольку никого вокруг не было. Но дело не в этом. Полиция была поставлена в глупейшее положение и практически лишена права действовать, а Осмару тем временем удалось пренебречь законом.

А хуже всего, подумал Питт, было необъяснимое поведение судьи. Удовлетворена была лишь публика в зале, и не потому, что она сочувствовала обвиняемому, а потому, что неожиданно удалось по-настоящему развлечься и позабавиться.

Покидая зал суда, Томас прошел мимо двух расстроенных констеблей. Поймав взгляд Кромби, он как бы выразил ему свое молчаливое понимание и сочувствие. Никто из них не знал причины такого странного поведения судьи, но оба испытывали одинаковые чувства.

По коридору прошествовал королевский адвокат; фалды его сюртука триумфально разлетались, на лице застыло выражение глубокой сосредоточенности, однако не было того удовлетворения победы, которым сияло его лицо в зале заседаний. То ли его грызли сомнения, то ли он уже думал о следующем процессе. Горацио Осмара не было видно, как и красотки Бьюлы Джайлс.

Питту пришлось провести в коридорах суда еще по меньшей мере полчаса, пока наконец судья не уединился на перерыв в свои комнаты и инспектор смог с ним поговорить.

— Я слушаю вас, мистер Питт. — Карсуэлл поднял глаза на Томаса, на его лице была легкая гримаса раздражения. Видимо, он считал, что они уже все обговорили в их первое свидание, и не был расположен все начинать сначала. — Попрошу вас быть кратким. У меня много дел, и они ждут меня.

— Я буду краток, — очень тихо пообещал Питт. Он не хотел говорить с судьей так, но это было неизбежно. — Вы уверены, что вам не следует сказать мне, где вы были в тот вечер, когда убили Уимса?

Лицо судьи потемнело, в голосе появились резкие нотки.

— Абсолютно уверен. Мне не в чем отчитываться перед вами, сэр. Я не знаю этого человека и никогда не имел с ним дела. Мне неизвестно, кто его убил, и меня это может интересовать лишь в рамках моих профессиональных обязанностей. Вот все, что я могу вам сказать. Пожалуйста, занимайтесь своими делами, а мне предоставьте возможность заниматься моими.

— Уимс также занимался шантажом. — Питт стоял перед судьей, не двигаясь.

— Неужели? Очень неприятно. — На лице судьи появилась легкая гримаса брезгливости, однако никакого страха или тревоги Томас не заметил. — В таком случае я сожалею о его смерти еще меньше, — ядовито добавил он. — Но я его не знаю. Я уже говорил вам это и не хочу тратить свое драгоценное время на то, чтобы повторять это. Хотите верьте, хотите нет, но поскольку это правда, вам не найти доказательства моей виновности. А теперь, пожалуйста, идите проводить ваши дознания где-нибудь в другом месте.

— Вы убеждены, что не хотите сказать мне, где вы были в тот вечер?

Карсуэлл встал, лицо его покраснело.

— Нет, не хочу, сэр. Извольте покинуть мой кабинет, как джентльмен, иначе мне придется позвать стражу и выдворить вас, как уголовника.

Инспектор вздохнул. Поскольку он не испытывал антипатии к Карсуэллу, ему не доставляло удовольствия начинать этот разговор.

— Возможно, мисс Хиллард была знакома с ростовщиком и назвала ему ваше имя как родственника, когда брала у него деньги взаймы? — тихо предположил он. — Ни она, ни ее брат, похоже, не живут в достатке…

Лицо Карсуэлла стало белым как мел, когда кровь отлила от него, но в тот же миг оно снова покраснело. Казалось, ноги подкосились под ним. Он тяжело рухнул в кресло и беспомощно уставился в одну точку, не в состоянии привести в порядок свои мысли и что-либо возразить.