Скандал на Белгрейв-сквер Перри Энн

Но от этого на душе не стало легче. Находить себе оправдания — это уж совсем последнее дело.

Инспектор прибыл в участок в Кларкенуэлле в еще более мрачном настроении и сразу же направился в свою каморку. Вид подтянутого, энергичного Иннеса мало обрадовал Питта. Дело, которым они занимались, оказалось действительно неприятным и запутанным, как он и предполагал. Выявилось немало странных моментов, тревожащих Томаса. Каким образом Байэм так быстро узнал об убийстве ростовщика? Что беспокоит и угнетает Драммонда, о чем Питту не удается его расспросить и поэтому он тоже вынужден находиться в странном двусмысленном положении неясности? Почему Уильям Уимс мог так спокойно принять у себя в конторе убийцу с ружьем? Такое ружье, которое может выстрелить монетами, должно заряжаться со ствола. Кто смог пронести по улице незамеченным такое большое ружье? Над этим стоило поломать голову. Куда подевались компрометирующие Байэма документы и обрывок письма? Если виновен Байэм и он забрал их, зачем тогда обратился к Драммонду и признался в том, что был связан с ростовщиком? Каким образом к этому причастен судья Эдисон Карсуэлл?

— Доброе утро, сэр, — радостно приветствовал его Иннес. — Отличный денек.

— Да, — кисло согласился Питт. — Видимо, будет жарко.

— Продвинулись в чем-нибудь, сэр? — с надеждой спросил Иннес, хотя его быстрый взгляд уже отметил, что шеф не в духе. — Узнали что-либо об остальных по списку? Мы здесь ничего не добились. Я никак не пойму, где убийца процентщика мог достать такое ружье? — Он пожал плечами и сунул руки в карманы — удобно и неформально. — Надеюсь, мистер Питт, нам удастся это разузнать. — Иннес нахмурился. — Мне кажется, это бы здорово помогло нам. Я, как вы велели, опросил всех кэбменов, не помнят ли они джентльмена с ружьем. — В раздумье он сдвинул брови. — Вы уверены, что это не та аркебуза, что висит у ростовщика на стене? Он мог воспользоваться ею, а потом спилить ударник, чтобы вконец нас запутать.

— Нет, — мрачно отрезал Питт. — Ударник спилен давно — это видно по металлу, он потемнел много лет назад. Такое не подделаешь за пять минут. Кому взбредет в голову прихватить с собой еще и напильник и вообще оставаться там дольше нужного, после того как он уже сделал, что хотел?

Иннес пожал плечами.

— Вы правы. В этом нет смысла. В комнате на стене нет места для еще одного ружья, да и не видно, чтобы оно там висело. Я все обыскал.

— Вы хорошо расспросили прислугу… как ее там?

— Миссис Кернс.

— Вы спросили у нее, не видела ли она когда-нибудь в комнате еще одно ружье?

— Спрашивал. Она говорит, что ничего не видела. Кто знает, можно ли ей верить… Она терпеть не могла хозяина и не хочет, чтобы ее втягивали в расследование.

— Ты думаешь, она может соврать? — Питт сел на подоконник, предоставив стул в распоряжение Иннеса, если тот пожелает сесть.

— Я бы сказал так: она может что-нибудь позабыть, — рассудительно заметил сержант. — Тут все готовы стать на сторону того, кто прикончил Уимса. Его ох как не любили, сэр.

— Неужели? — саркастично воскликнул Томас. — Все же я еще раз наведаюсь на квартиру Уимса и хорошенько все обыщу. Бумаги все еще там?

— Да, сэр. Квартира заперта. Я захвачу ключи. Знаете, сэр, я все больше склоняюсь к тому, что это кто-то из вашего списка. Простите, сэр, но я так полагаю.

— Я тоже думаю об этом, — признался Питт. — Но многое меня смущает. — Он встал. — Хорошо, доставай-ка ключи и пойдем.

Полчаса спустя они снова медленно и методично перебирали бумаги, перекладывая их из одной пачки в другую, сами не представляя, что ищут. В затхлом воздухе конторы ростовщика трудно дышалось; давила мысль о том, что здесь произошло убийство. Порой ком тошноты подкатывал к горлу Питта, стоило ему представить этот роковой вечер — отчаяние, насилие, кровь, непоправимость совершенного и страх.

— Нашел! — неожиданно победоносно вскричал Иннес. Его крик нарушил гнетущую тишину. — Вот! — Он поднял вверх листок бумаги, на котором сверху крупными буквами было написано имя, затем дата, а под нею колонка цифр, заканчивающаяся начертанной от руки строкой.

— Что? — воскликнул удивленный Питт, отказываясь верить своим ушам и глазам.

— Вот, поглядите. — Иннес не собирался уступать свою победу. — Некий Уолтер Хопкрофт уплатил свой последний долг Уимсу старинной аркебузой. Это было в тот самый день, когда был убит Уимс. — Голос Иннеса был полон уверенности. — Аркебуза, наверное, была в комнате, когда сюда вошел убийца. Вот он и воспользовался ею. Вполне могло быть так. — Лицо сержанта сияло.

Питт, рывшийся в ящике, выпрямился.

— Ну и что? — Он нахмурился. — Он повздорил с Уимсом, увидел аркебузу, зарядил ее сначала порохом, а затем забил ствол монетами и выстрелил Уимсу в голову? А что делал Уимс, пока убийца заряжал ружье, искал монеты и прочее?

Иннес неподвижно стоял в раздумье.

— Во всяком случае, мы хотя бы знаем, что это аркебуза и откуда она взялась, — заявил он, отстаивая свою гипотезу.

Томас вздохнул.

— Да, знаем, — согласился он. — Хорошая работа. — Теперь нам надо узнать, как убийце удалось зарядить ее и выстрелить так, чтобы Уимс не мог ему помешать. Что здесь могло произойти, Иннес? Ты можешь что-либо предположить — все равно что, лишь бы оно могло нам объяснить, как это стало возможным?

— Нет, сэр, — поморщившись, с досадой признался Иннес. — Может, когда мы узнаем, кто это сделал, мы все поймем… — В глазах у него была надежда.

— Может, — согласился Питт. — Я, правда, рассчитывал на другой вариант: если мы узнаем, как было совершено убийство, это приведет нас к убийце.

Иннес сделал глубокий вдох.

— Не хотелось бы этого говорить, сэр, но не могло ли быть так, что ваш джентльмен наведался к Уимсу и по какой-то причине между ними произошла ссора? Уимс, считая гостя истым джентльменом, не по-остерегся, да и не опасался, что такое произойдет. Может, ваш знакомец, эта «важная шишка» — простите, что так называю его, но я не знаю его имени, — заметил аркебузу, взял ее в руки, повертел, стал расхваливать… А Уимс, чувствуя свою власть над ним, просто сидел да смотрел, довольный, что тому нравится его новое приобретение.

Иннес опять перевел дух.

— Уимс, конечно, знал, что пищаль не заряжена, да ему и в голову не приходило, что ее можно зарядить монетами. А ваш джентльмен — опять прошу прощения, сэр, — тем временем незаметно набил ствол монетами из своего кармана, о чем Уимс даже не подозревал до последнего момента, пока гость не навел на него дуло. Уимс, может, остолбенел от неожиданности и удивления, да было уже поздно. Ружье выстрелило. — Сержант вопросительно посмотрел на инспектора, ожидая, что тот скажет.

— Мне это кажется маловероятным, — медленно промолвил Томас. — Но эта версия уже лучше, чем другие. Жаль, мы не знаем, что за человек был Уимс. Знаем лишь мнение других о нем. Был ли он таким самонадеянным и уверенным в себе? Действительно ли считал, что кнут в его руке?

— Из того, что я наслышался о нем, похоже, что да, — с гримасой презрения ответил сержант. — В этом квартале он имел большую власть, и ему она очень нравилась.

Питт сунул руки в карманы.

— Откуда ты все это узнал? — спросил он, только сейчас поняв, как мало интересовался тем, откуда Иннес получает свою информацию об убитом. Возможно, что он сам недостаточно внимателен к деталям и многое проходит мимо него. Убийство могло быть совершено на личной почве и не имело никакого отношения к долгам и шантажу, хотя Питту так не казалось.

— Мы опять допрашивали этого парня, посыльного, Уинди Миллера, — ответил на вопрос Иннес, все еще держа в руке найденный листок. — Мерзкий мелкий жулик этот Миллер, но Уимса изучил хорошо. Знал его до мельчайших подробностей, читал как книгу и тоже порядком ненавидел. — Иннес выпятил нижнюю губу. — Мы думали, что расколем его, что он тот, кто нам нужен, но у него не менее двадцати свидетелей, видевших его в тот вечер в трактире «Собака и селезень». Допоздна играл там в домино, напился и уснул под столом. К тому же Уимс давал ему работу, и неплохую — такую теперь ему не получить.

Питт сел на краешек стола.

— Что же полезного он тебе рассказал? Были ли у Уимса любовные дела, женщина, или просто… — Он умолк, не зная, как выразить то, что хотел сказать.

— Нет, — ответил Иннес, улыбаясь смущению инспектора. — Кажется, женщины его не интересовали, да и вообще никто ему не был нужен, — поспешил добавить он. — Такие типы, как он, встречаются, их немного, и Уимс один из них. Любят деньги и власть, которую они им дают. Миллер говорил, что Уимс всегда таким был. Его отец был игроком: сегодня — богач, завтра — нищий, никто, грязь под ногами. Умер в долговой тюрьме. Кто его мать, Уимс никогда не знал.

— Что говорила о нем служанка?

— Ничего особенного, — пожал плечами Иннес. — С такими лучше не встречаться.

— Ты это о миссис Кернс?

— Нет, об Уимсе; она по сравнению с ним — золото, драгоценный камень. Уимс был скрягой, считал каждый фартинг, никому не шел навстречу. Она этого прямо не говорила, но из некоторых ее слов я заключил, что у Уимса не было ни капли чувства юмора. Любил вкусно поесть, денег на это не жалел, вот и все его траты. Да, еще любил, чтобы было тепло, и в его комнате постоянно горел камин. Зато в остальных комнатах зимой — как в леднике, жаловалась служанка. Но в его конторе камин топился всегда.

— Хоть кто-нибудь сказал о нем доброе слово? — сухо спросил Питт.

— Торговцы, — с многозначительным видом ответил Иннес. — Он оплачивал счета в срок и полностью, до единого пенни.

— Браво, — с сарказмом промолвил Томас. — И больше никто?

— Ни единая душа, сэр.

Инспектор окинул взглядом комнату.

— А что произошло с этой аркебузой? Я полагаю, убийца унес ее с собой. Ее не было в квартире Уимса, когда проводился обыск?

— Я уверен в этом.

— Предлагаю начать поиски аркебузы, — распорядился Питт. — Но сделать это надо побыстрее, не затягивая. Она может оказаться где угодно. Оружие поможет нам понять, кто воспользовался им, если случится чудо и мы его найдем. У меня есть кое-какие другие идеи, чтобы ими заняться, и остались еще имена во втором списке.

— Какие-нибудь шишки, конечно?

— Возможно. Мы, по крайней мере, знаем, кто мог это сделать, у кого могла быть причина и, как я теперь вижу, возможность. Теперь мы знаем, что все, кто мог зайти в тот вечер, располагали возможностью убить Уимса, ибо орудие убийства находилось здесь.

— Да еще какое страшное, сэр, — согласился Иннес.

— Да.

Томас знал, что сержант считает это делом рук джентльмена, а не какого-нибудь простолюдина, доведенного до отчаяния должника из Кларкенуэлла. Инспектор готов был согласиться с ним, лишь бы убийцей не оказался судья Карсуэлл. Он до боли реально представил себе отчаяние бедняги. Почему, черт побери, судья закрыл дело Горацио Осмара и даже не заслушал свидетельских показаний Бьюлы Джайлс? Все это очень странно.

Но если убийцей окажется Урбан, будет еще хуже. Питт уже представил себе, какой разразится скандал, как пострадает от этого престиж полиции, уже значительно потерявшей авторитет в глазах общественности из-за неудач с раскрытием уайтчепелских убийств в прошлом году. Нет, ему придется начать с Кларенса Латимера, хотя в списке он стоит последним. Это единственная возможность избежать трагедии.

Или все же Байэм? От такой мысли не стало легче. Для Драммонда это будет ударом.

И еще одна проблема, от которой не уйти. Зачем Драммонд вмешался в это расследование? Почему так стремится защитить Байэма?

Сержант Иннес тем временем привел в порядок комнату после обыска и закрыл ящики стола и шкафов, чтобы все было как прежде.

Питт поклялся бы своей карьерой, что Драммонд честный человек и никогда не вмешается в расследование с целью увести его в другую сторону ради спасения друга, как бы тот ни был ему близок. Да и по всему видно, что Байэм и Драммонд всего лишь знакомые.

Нет смысла спрашивать шефа, оказывать на него нажим. Тот ясно дал понять, что не имеет права вступать с Питтом в обсуждение некоторых обстоятельств. Речь, возможно, идет о долге чести. Только это могло заставить Драммонда делать что-то против своей воли. Он явно страдал, Томас понял это. Он не хотел делать того, что должен был, но выхода у него не было. Томас должен выяснить, почему он на это решился. Ради чего?

— Я еду на Боу-стрит, — громко известил Питт сержанта. — Нужно проверить остальных по списку. Сделай все, чтобы найти ружье, и вообще разведай как можно больше. Ты нашел всех должников по первому списку?

— Почти всех. Бедняги, мне их жаль.

— Постарайся все закончить. Сочувствую.

— Да, сэр, — криво усмехнулся Иннес. — Да и у вас работа не лучше моей.

Томас посмотрел на него с неожиданной симпатией.

— Да, не лучше, — согласился он. — Отнюдь нет.

Когда Питт прибыл на Боу-стрит и справился об Урбане, проблема неотложной встречи с ним временно отодвинулась на задний план. Причиной стало сообщение дежурного.

— Мистер Урбан занят, сэр. Он беседует со стряпчим. Я не могу его позвать, мистер Питт.

— Со стряпчим? — Томас был удивлен, но, вспомнив, зачем сам приехал, испугался, что расследование, возможно, уже началось. От недоброго предчувствия и жалости по спине пробежал холодок.

— Да, сэр. — Покрасневшее лицо дежурного выражало растерянность. — У него там очень важный джентльмен, сэр. — Голос его понизился до шепота. — Из адвокатской фирмы «Паркинс, Паркинс и Горман».

Питт слышал об этой фирме как об одной из самых известных в Лондоне. Не каждый способен нанять таких адвокатов для юридических консультаций. В голове инспектора роились догадки, почему Урбан обратился к адвокату, если расследование еще не начато и никаких обвинений ему не предъявлено.

— Вы не знаете, зачем он пожаловал сюда? — спросил Томас у дежурного и тут же пожалел об этом.

Сержант растерялся.

— Нет, сэр, не знаю. Говорили что-то о лжесвидетельстве или о чем-то в этом роде, что кто-то из нашего участка сказал неправду на суде. Знаю только, что мистер Урбан очень сердит.

Питт повернулся в ту сторону коридора, где был кабинет Урбана.

— Вы не можете пройти туда, сэр, — поспешно предупредил его дежурный, переминаясь с ноги на ногу, не зная, сможет ли он удержать инспектора, если тот захочет войти к Урбану. Питт старше его по чину, выше ростом и сильнее.

Томас невесело улыбнулся и вздохнул.

— Дадите мне знать, когда мистер Урбан освободится, хорошо? Он нужен мне по делу об одном расследовании, которое я веду.

— Да, сэр.

Питт повернулся и хотел было уйти, разочарованный тем, что не смог завершить то, что хотел, как вдруг в коридор вышел худощавый, франтовато одетый мужчина в смокинге и брюках в полоску. Он кивнул дежурному, который сначала вытянулся перед ним, а затем, явно недовольный, снова стал вольно. Мужчина направился к выходу и, даже не оглянувшись, покинул участок.

— Теперь вы можете пройти к мистеру Урбану, мистер Питт, сэр, — быстро с облегчением сказал дежурный.

— Благодарю, — ответил Томас и четким шагом направился в кабинет старшего инспектора. Постучав в дверь и услышав за нею какие-то звуки, он, не дожидаясь ответа, открыл ее и вошел.

Кабинет Урбана по меблировке был похож на его собственный, но содержался в большем порядке. Его хозяин стоял у окна спиной к двери, держа руки в карманах и широко расставив ноги. Он был высок ростом, светловолос и носил мундир старшего инспектора полиции. Услышав, как открывается дверь, он медленно повернулся.

— Привет, Питт. — Голос у него был приятный, с легким южным акцентом. — Что вы здесь делаете? Чем я могу вам помочь?

Томас был удивлен, что Урбан сразу же узнал его. Он попытался разглядеть на его лице тревогу, возможно страх, но вместо этого увидел только постепенно убывающий гнев, на смену которому теперь пришло простое любопытство. Старший инспектор хотел знать, зачем Питт пожаловал к нему.

— Нет, — неуверенно произнес Томас. — Не думаю. — Но, поняв, сколь бессмысленны его слова, поспешил спросить: — Я не помешал вам?

Урбан внезапно рассмеялся.

— Адвокат? Нет, он уже ушел. У меня есть свободное время. В чем дело?

Отступать было некуда. Он должен сказать Урбану все, что намеревался.

— Вы знаете Уильяма Уимса с Сайрус-стрит, в Кларкенуэлле?

— Ростовщика, которого убили? — Урбан вопросительно вскинул светлые брови. Видимо, вопрос был для него неожиданным, однако не встревожил его. — Нет. Слышал, разумеется, об этом деле. Его смерть наделала немало шума. Обнаружились многочисленные должники. Наследников у него, кажется, нет… А почему вы спрашиваете?

Урбан был не из тех, кого можно было водить за нос, и Питту стало стыдно, что он мог вообразить себе такое.

— У ростовщика были два списка должников, — пояснил он. — Один — обычный, мелкие долги мало-имущих людей. Второй намного короче, всего три имени. — Томас не сводил глаз с Урбана, но ничего, кроме слабого интереса, не заметил: ни испуга, ни удивления; были, правда, еще остатки гнева после свидания с адвокатом.

— Ага, в этом списке кто-то, кого я знаю. Поэтому вы и пришли.

Питт прикусил губу.

— Угадали. В списке ваше имя.

Урбан был ошеломлен. Он смотрел на Томаса с настороженным недоверием. Его широко открытые голубые глаза испытующе глядели на инспектора, словно он ждал, что тот признается, что просто неудачно пошутил. Однако в его душу уже закрадывалось сомнение, что это отнюдь не шутка и на вопрос надо ответить.

— Я ничего не должен этому ростовщику, — медленно промолвил он. — Или еще кому-нибудь. — Но было что-то мелькнувшее в его глазах как тень, что насторожило Питта. Он понял, что Урбан неискренен с ним, если не на словах, то в мыслях. Томас ощутил неприятный холодок под ложечкой, но постарался не выдать своих подозрений.

— Однако вы встречались с ним? — с уверенностью настаивал он.

— Я даже никогда не видел его, — последовал ответ. Урбан осторожно подбирал слова и смотрел на Питта открыто, не избегая взгляда. — Сайрус-стрит — это не мой участок, да и не ваш тоже, если на то пошло. — Он удивленно поднял брови. — А почему это вас интересует?

Инспектор вкратце рассказал ему, но лишь то, что мог.

— Это может касаться кое-кого.

— Надеюсь, ко мне это не имеет отношения. Кто еще в этом списке? — спросил Урбан и указал Питту на стул, приглашая сесть, а сам сел в кресло за письменным столом.

Томас невесело улыбнулся.

— Увы, это конфиденциальные сведения, — как бы извиняясь, ответил он.

— Значит, это люди известные? — настаивал Урбан. — Уимс убит несколько дней назад. Следовательно, я не первый, с кем вы говорите на данную тему. Кажется, в этом году вы уже вели несколько дел политического характера. Здесь, должно быть, замешано какое-то важное лицо. — Он не сводил глаз с Томаса и был уверен, что угадал. Впрочем, Питт не мог, да и не хотел ничего отрицать.

— Речь идет о крупной сумме, — сказал он вместо прямого ответа на предположение Урбана.

— Что? Уимс предъявил мне счет? — Старший инспектор был озадачен. — Но это невозможно, я никому ничего не должен. Я не имел с ним никаких дел. — Сделав вдох, он как будто хотел еще что-то добавить, но передумал.

— Зачем к вам приходил адвокат? — неожиданно спросил его Питт.

— Что? — Губы Урбана раздраженно скривились. — А… касательно этого болвана Осмара. — Он покачал головой. — Его дело не только изъято из производства и компетенции городского суда, как вам известно, но теперь этот глупец предъявил иск Кромби и Алардайсу, обвиняя их в клевете относительно происшествия в парке. Он требует их наказания. Вы можете в это поверить? Я договорился с лучшим адвокатом, какого только мог найти, чтобы выяснить, не можем ли мы вновь открыть дело Осмара и провести его через суд еще раз.

— Осмара?

— Да. А почему бы нет? Адвокат Паркинс считает, что у нас есть неплохой шанс на победу.

Томас улыбнулся.

— Отлично. Это хотя бы спасет Кромби и Алардайса от несправедливых обвинений.

— Именно это я и намерен сделать. И еще меня интересует, почему мировой судья так быстро закрыл дело. — На этот раз уже Урбан заметил что-то в глазах Питта и хотел было спросить об этом, но инстинкт профессионала остановил его.

— Вы не знаете, почему он это сделал? — спросил Томас.

— Понятия не имею, — ответил Урбан, и Питт опять понял, что тот сказал неправду.

— Благодарю, что уделили мне внимание, — промолвил он. — Я займусь списком и попробую хоть что-то прояснить.

— Сожалею, что не смог помочь вам, — снова извинился Урбан, вежливо улыбнувшись и провожая Питта взглядом.

Расследование причастности Урбана к убийству Уимса сулило немало хлопот и трудностей, как и предполагал Питт. Он решил начать его с посещения дома старшего инспектора. На сей раз Томас воспользовался омнибусом, поскольку Урбан жил где-то недалеко, примерно в пятистах ярдах по этой же улице, да и спешить ему было некуда. Поездка под палящим солнцем вдоль шумной улицы, на жесткой скамье омнибуса, когда Питт оказался зажатым между женщиной в синем платье, страдающей от насморка, и крупным мужчиной, от которого разило пивными парами, заставила его поскорее целиком сосредоточиться на собственных мыслях. Но это мало помогло.

Урбан ему нравился, и сознание того, что он, Питт, должен непрошено вторгнуться в личную жизнь этого человека, было ему крайне неприятным. А поскольку Урбан неглуп и уже предупрежден, все действия инспектора вскоре станут ему известны. Спросив об Уимсе, Томас предупредил его о том, что его имя связано с делом об убийстве.

Когда же мысли Питта вернулись к собственным делам, он снова почувствовал себя рассерженным проступком Шарлотты. Его злило желание жены казаться богатой леди, не обремененной заботами, делающей, что ей хочется, и тратящей время на развлечения. Угнетало также сознание, что, по сути, ее с рождения готовили к подобной жизни, поэтому она так легко и беспечно окуналась в нее, пользуясь каждым случаем, который предоставляла ей Эмили, но не мог предоставить Питт. Больно задевало и то, что Шарлотта до сих пор считала эти вещи чем-то очень важным для себя. Для него редкие спектакли тоже были приятными событиями. Его всегда интересовали люди в общении, он любил смотреть на их лица, следить за ритуалом светской игры, которую они затевали друг с другом, умело пряча страсти и чувства под маской вежливости.

Нынешним расследованием Томас занимался, впервые не посвятив в него Шарлотту и не пытаясь даже ее заинтересовать. Это странным образом сделало его одиноким; ему не хватало понимания и участия Шарлотты, даже если она не знала этих людей и ничем не могла ему помочь, кроме проявления обычного человеческого любопытства и сочувствия.

Мысли его опять вернулись к Урбану. Что он сможет узнать о нем? Порасспросить у его друзей, какая у него репутация на работе, как дела у него дома, чем он живет и на что тратит деньги? Узнать о его профессиональной добросовестности? Урбан не был искренен с ним, даже если это простая случайность. Известно ли ему, почему Эдисон Карсуэлл закрыл дело Осмара? Имя судьи тоже значится в списке Уимса, но какое отношение к этому имеет Осмар? Если это тоже шантаж, тогда как объяснить, почему в списке нет имени лорда Байэма?

Питт вышел из омнибуса и остальной путь проделал пешком по узкому тротуару, под жарким солнцем, проходя мимо женщин, прогуливающихся с детьми; мимо стариков, сплетничающих на солнцепеке; мимо лавочника, подметающего тротуар перед своей лавкой; мимо старьевщика, напевно оповещающего всех, что готов купить все, что кому-то уже не нужно; мимо горничной в белой наколке, о чем-то разговаривающей с разносчиком мяса, деловито вытирающим руки о полосатый фартук. Эта улица была совсем недалеко от той, на которой жил Питт, и во всем похожа на нее. Он постарался выбросить из головы все мысли о Шарлотте. Это его боль, и для нее надо найти другое время.

Дом Урбана, небольшой, как и все дома на этой улице, мало чем отличался от остальных. Крыльцо было чисто вымыто, дверь недавно окрашена, перед домом — небольшой ухоженный садик с несколькими кустами роз и крохотной лужайкой. Питт уже мысленно отрепетировал, с чего начнет. Нет смысла лукавить, это сразу откроется и оставит дурное впечатление, которое потом будет трудно или даже невозможно рассеять. А если окажется, что Урбан невиновен, то это сильно осложнит будущее расследование.

Дверь открыла небольшого роста женщина в сером шерстяном платье и белом фартуке. Ее густые рыжие волосы были стянуты в пучок, на котором ненадежно балансировала белая наколка. Женщина чем-то напоминала Питту их приходящую прислугу, которую Грейси, считая себя главной, немилосердно шпыняла.

— Я вас слушаю, сэр, — нетерпеливо сказала служанка. Видимо, Питт оторвал ее от каких-то неотложных дел.

— Доброе утро, — поспешил он вежливо поздороваться. — Я провожу полицейское расследование, и мне нужно ознакомиться с кое-какими бумагами мистера Урбана. Меня зовут Питт. Можно мне войти?

Женщина смотрела на него с подозрением.

— Откуда я знаю, что вы меня не обманываете? Вы можете оказаться кем угодно, не так ли?

— Согласен, — подтвердил правоту ее замечания Томас и предъявил ей свое удостоверение.

Женщина долго изучала его, но, судя по тому, как она делала это, уставившись в одну точку, Питт понял, что служанка не умеет читать. Наконец она подняла глаза на него и смотрела какую-то минуту Томасу в лицо, как бы запоминая его черты. Он терпеливо ждал.

— Ладно, — наконец сказала она. — Если вы из полиции, то вам лучше пройти в дом. Но мой хозяин ничего плохого не сделал.

— Мне всего лишь нужна информация, — произнес инспектор, как бы объясняя свой визит, и последовал за служанкой в узкую прихожую, откуда дверь вела в гостиную.

— Здесь он хранит свои бумаги, — сказала она сердито, впуская его, — тут вы найдете все, что вам нужно. А если не найдете, значит, этого никогда здесь не было, — решительно заключила служанка, и Питт понял, что дальше гостиной она его не пустит.

— Спасибо, — поблагодарил он, подчиняясь. Но служанка продолжала стоять, как бы застыв на месте, не спуская с него жесткого взгляда своих сверкающих праведным гневом глаз. Было ясно, что одного его она здесь не оставит, будь он хоть кем угодно.

Питт улыбнулся про себя и окинул взглядом комнату. Небольшая, весь ее дальний конец увешан картинами — около дюжины, не менее. Это была живопись, которую Томас менее всего ожидал увидеть в доме полицейского инспектора, — не семейные портреты и не сентиментальные пасторальные сценки или акварели на спортивные сюжеты. Всю стену занимали полотна, созданные в современной импрессионистской манере: залитые солнцем пейзажи, яркие мазки и пятна, игра света и красок — зеленых, голубых, розовых, изображающих цветущий луг, крестьянок на отдыхе под пронизанной солнцем тенью деревьев у края ярко-желтого поля нескошенной пшеницы. Это были полотна талантливого экспериментатора, необычные по цвету и манере исполнения, отобранные человеком, знающим в них толк, готовым к любым затратам, ибо он вкладывал деньги в то, во что их стоило вкладывать. Питту больше не надо было вдаваться в подробности личной жизни Урбана. Он теперь знал, какая его ипостась была способна ввергнуть его в долги. Вот она, здесь, открытая для всеобщего обозрения.

Питт еще немного задержался перед картинами, изучая манеру их исполнения, постигая воображение и мастерство художника, а затем подошел к письменному столу и, для успокоения пристально наблюдавшей за ним служанки, порылся в ящиках стола в поисках якобы нужной ему информации. Взяв несколько бумаг, он пробежал их глазами, снова сунул в ящик, задвинул его и наконец повернулся к суровой служанке. Та была удивлена, что полицейский так быстро управился.

— Вы уже нашли то, что искали? — спросила она, нахмурившись.

— Да, благодарю вас. Совсем небольшая вещица, и я быстро ее нашел.

— В таком случае вам лучше уйти. У меня много работы. Мистер Урбан не единственный джентльмен, за которым я приглядываю. Будьте внимательны на крыльце, я его только что вымыла, поэтому не шаркайте по ступеням.

Питт, осторожно ступая по вымытому крыльцу, сошел на мощеную дорожку, ведущую к калитке. Прекрасные картины, смелость и вкус того, кто, покупая их, поддерживает необычный талант художника, должны были бы приподнять настроение инспектора. При других обстоятельствах так и случилось бы, но не теперь. Мысль о скромном жалованье Урбана, а также тот факт, что он был неискренен и что-то утаивал, привели к тому, что настроение Томаса испортилось. Неужели страсть Урбана к коллекционированию была настолько неуемной, что он попал в лапы Уимса, задолжав ему, а потом понял, что никогда не сможет расплатиться? Или произошло еще что-нибудь гораздо более неприглядное: Урбан добывал деньги нечестным путем, это стало известно Уимсу, и тот начал его шантажировать?

Питт ускорил шаги по пыльной улице, обогнав насвистывающего мальчишку-посыльного, размахивающего сумкой, и обойдя двух старух, остановившихся прямо посередине тротуара, чтобы посудачить о чем-то важном. Наконец он достиг перекрестка, где и остановился в ожидании омнибуса. В голове одна нехорошая мысль вытесняла другую.

Томас знал, что будет делать дальше, однако сменил несколько омнибусов, делая пересадки, — так ему не хотелось торопиться. До своего перевода в участок на Боу-стрит Урбан работал в полицейском участке в районе Ротерхайт, в южной части Лондона, через реку. Питту предстояло наведаться туда и расспросить бывших коллег старшего инспектора, кто он и как служил, разобраться, что верно, а что нет в их осторожных и полных лояльности к старому другу ответах, просмотреть дела, которые он вел. Не все так просто, когда речь идет о полицейском. Затем он должен разыскать людей, близких к криминальным кругам и имевшим дело с полицией, расспросить их, узнать, какова среди них репутация Урбана, и в случае чего найти ниточку, за которую можно ухватиться и выйти на источник тех денег, которые дали Урбану возможность приобрести эти странные и удивительные картины.

В полдень Питт зашел в трактир и наскоро поел, но все его мысли были настолько заняты Урбаном, что он не получил никакого удовольствия от ланча. В два часа пополудни он прибыл наконец в полицейский участок Ротерхайта и объяснил начальнику причину своего визита. В небольшом, душном и неопрятном от большого количества папок и бумаг кабинете сидел крупный человек с широкой ухмылкой. На полу, в луче солнечного света, на снятой со стула подушке спал маленький белый с рыжим котенок, который время от времени вздрагивал и подергивался в своем младенческом сне.

Глаза начальника участка проследили взгляд удивленного Питта.

— Нашел его в подворотне, — объяснил он, улыбаясь. — Бедняга был совсем плох, отощал с голодухи. Думаю, не протянул бы и пары дней. Вот я и взял его. В участке не обойтись без кошки, мышей развелось видимо-невидимо. Подрастет и будет ловить их. По нему видно, что они уже мерещатся ему во сне.

Котенок действительно дернулся и издал во сне какой-то звук.

— Чему могу быть полезен? — перейдя на деловой тон, спросил полицейский Питта, снимая со стула пачку бумаг и давая инспектору возможность сесть. На подушке со стула спал котенок, но Питт против этого ничуть не возражал.

— Меня интересует Сэмюэл Урбан, — коротко пояснил Томас, снова взглянув на котенка.

— Забавный малыш, не правда ли? — заметил начальник участка, по-отечески ласково глядя на котенка.

— Что вы о нем думаете?

— О Сэмюэле Урбане? Он мне нравился. Хороший полицейский. — Лицо начальника посерьезнело. — Что-нибудь случилось?

— Еще не знаю, — честно признался инспектор, глядя, как котенок потягивается и пробует свои коготки на подушке.

— Гектор! — дружелюбно крикнул котенку начальник участка. — Не делай этого. — Но котенок продолжал теребить подушку. — Слишком рано отлучен от матери, бедняга, — объяснил он. — Сосет мою сорочку, обслюнявил меня всего… А что у вас натворил Урбан или спрашивать не положено?

— Возможно, взял деньги у ростовщика, — ответил Питт.

Начальник участка выпятил губу.

— Не похоже на него, — задумчиво сказал он. — Всегда был разумен и аккуратен с деньгами, я это знаю. Не швырял их на ветер. Иногда я гадал, куда он их тратит. Не пил, не тратился на женщин, как некоторые. Не играл, насколько я знаю. Зачем ему залезать в долги? Унаследовал дом от дяди, что еще нужно? Вот поэтому и перевелся в участок на Боу-стрит — его дом в Блумсбери. Вы уверены, что у него были долги?

— Нет, — признался Питт. — Но его имя значилось в бумагах ростовщика, и сумма там немалая. Урбан же это отрицает.

— Мне не нравится прошедшее время «значилось». Ростовщик умер?

— Да. — Не было смысла обманывать этого добродушного здоровяка. Он может с детской непосредственностью подобрать приблудного котенка, но не так наивен, чтобы ошибаться в людях. Из-под лениво полуопущенных век на него глядели глаза умного и проницательного профессионала.

— Убит?

— Да. Я проверяю всех его должников — во всяком случае, тех, кто отмечен в его списках. В первом списке — мелкие долги бедняков, и они подтвердили это. А вот все те, что числятся в его втором списке, отрицают, что были должны ему. Ростовщик известен тем, что занимался еще и шантажом… — Питт не закончил фразу, как бы оставив вопрос открытым.

— И вы думаете, что он мог шантажировать Урбана?

— Я не знаю, но мне необходимо это узнать.

Котенок снова вытянулся, затем свернулся клубочком и замурлыкал.

— В этом я не могу вам помочь, — ответил начальник и покачал головой. — Урбан не был особенно популярен, слишком откровенно высказывал свое мнение, даже когда его об этом не спрашивали. Да и вкусы у него были эдакие, знаете, непростые, не всем это нравилось. Но в этом нет никакого греха или преступления.

— Могу я ознакомиться с наиболее интересными делами, которые он вел, и поговорить с его коллегами?

— Разумеется. Но я знаю все, что происходит в моем участке. Вы ничего здесь не найдете.

Он был прав. Питт поговорил с несколькими полицейскими, которые проработали с Урбаном шесть лет в этом участке, и выслушал самые различные мнения о нем, свидетельствовавшие как о явном расположении, так и о самой откровенной неприязни; но никто не сказал об Урбане, что он был нечестен или что по его вине совершались ошибки в работе. Некоторые считали его заносчивым и надменным и не побоялись сказать об этом, но никто не подозревал Урбана в продажности и злоупотреблении служебным положением.

Уже опустились теплые вечерние сумерки, когда Питт наконец покинул участок в Ротерхайте. Ему снова предстоял долгий путь на другой берег Темзы, в северную часть Лондона. Томас устал, был разочарован, и где-то внутри него уже зрели тревога и неудовлетворенность. Никто в полицейском участке Ротерхайта не сомневался в порядочности Урбана. Из всего услышанного создавался образ прилежного, честолюбивого, несколько эксцентричного человека, которого его коллеги не всегда любили, но неизменно уважали, хотя никто особенно близко не знал его. Однако некоторые люди, недалекие и консервативные, были бы рады, если бы у Урбана появились неприятности.

И тем не менее Питт продолжал подозревать Урбана в том, что он скрывает что-то касающееся смерти Уимса и это прямым образом связано с одним из вопросов, который Питт ему задал. Что же это было? Вопрос о должниках Уимса или же этот нелепый суд над Горацио Осмаром и непонятное решение судьи Карсуэлла о прекращении дела?

Томасу опять пришлось пересаживаться с одного омнибуса на другой, чтобы добраться до Блумсбери. На одной из пересадок он увидел усталую девочку с грязным личиком, продающую фиалки, и, поддавшись внезапному порыву, купил у нее четыре букетика темно-фиолетовых цветов, в крепкой листве, мокрых и пахнущих свежестью.

По своей улице Питт шел быстрым шагом, испытывая сумятицу чувств. Уже давно, много лет, как он хранил в себе чувство, что его дом — это самое прекрасное и уютное место в мире. Там он находил все — тепло, уверенность в себе, бескорыстную любовь, не требующую подкупа или подчинения, где всем было безразлично, каков он — умен ли, обаятелен и элегантен или же совсем нет. Этому дому Томас отдавал все лучшее, что в нем было, и не боялся, что будет отвергнут из-за его недостатков. Здесь он хотел быть умным, справедливым и искренним, его терпение было естественным, а его желание опекать и защитить никого не подавляло.

В сущности, ничего как будто не изменилось, но, возможно, он обольщался, веря в то, что Шарлотта по-настоящему счастлива. Что-то в этой уверенности померкло.

Питт открыл дверь; войдя в прихожую, как обычно, снял башмаки и повесил сюртук на вешалку. Затем, испытывая странное волнение, прямо в носках прошел в кухню.

В ней было светло и тепло, на высоких рейках под потолком сушилось свежевыстиранное постельное белье, сверкал добела выскобленный кухонный стол, радовала глаз белая с голубым посуда на полках буфета, пахло свежим хлебом. Джемайма, сидя за столом, с серьезным видом намазывала ломтик хлеба для маленького Дэниела. Тот же, держась ручонками за банку с клубничным джемом, смотрел на нее, ожидая, когда она закончит по всем правилам намазывать хлеб маслом, чтобы тут же пододвинуть ей банку с джемом.

Шарлотта была в цветастом муслиновом платье и длинном, с кружевами, переднике. Закатав рукава, она мыла свежие овощи. На столе возле Джемаймы в миске лежал очищенный зеленый горошек, а на газете рядом высилась горка опорожненных стручков, чтобы быть отправленной в мусорное ведро.

Шарлотта улыбнулась мужу, вынула из мойки последнюю морковку и вытерла руки.

— Здравствуй, папа, — радостно приветствовала отца Джемайма.

— Здравствуй, папа, — повторил за нею маленький Дэниел, все еще держась за банку с джемом.

Томас ласково погладил детей по голове, не сводя взгляда с Шарлотты, и наконец протянул ей фиалки.

— Не пойми, что это в знак извинения, — настороженно произнес он.

— За что? — с невинным и удивленным видом спросила Шарлотта. Но лукавая, чуть заметная улыбка выдавала ее. Она уткнулась лицом в душистую массу цветов и с наслаждением вдохнула их запах. — Спасибо. Как они пахнут, просто чудо!

Томас протянул ей небольшую белую с голубым чашку, в которую она обычно ставила цветы с короткими стеблями.

— Спасибо, — еще раз поблагодарила Шарлотта и налила в чашку воду. Она тоже все время смотрела на мужа. Когда она поставила цветы на стол, Джемайма тут же потянулась, чтобы понюхать их, и близко поднесла фиалки к лицу, копируя мать.

— А мне? — потребовал Дэниел, и девочка передала фиалки ему. Он понюхал раз, понюхал два, не совсем понимая, зачем делает это; довольный, поставил чашку с фиалками на стол и снова уцепился обеими руками за банку с джемом. Джемайма продолжала мазать ломоть хлеба маслом.

Ужин требовал точного выполнения ритуала и прежде всего хороших манер. Никто не должен был низко наклоняться над тарелкой и опускать в нее глаза, как это было вчера, а полностью сосредоточиться на том, чтобы каждая горошина и каждая крошка на тарелке ловко сама попадалась на вилку. На вкусовые качества пищи обычно мало кто обращал внимание, она могла быть какой угодно, так что время и усилия, потраченные на ее приготовление, порой можно было бы считать напрасным трудом. Все сидящие за столом смотрели друг на друга и хотя молчали, но понимание было полным.

Следующие два дня тоже не привели к ощутимым успехам. Питт посвятил их ознакомлению с делами, которые вел Урбан, уже работая в участке на Боу-стрит. Обычные расследования, говорящие о настойчивости, сообразительности, иногда удачно примененной интуиции, но ничего такого, что могло бы поставить под сомнение правильность вынесенного решения или же вызвать подозрение в злоупотреблениях. Личная жизнь Урбана практически никому не была известна. Он не общался близко с коллегами; они же, уважая его, не испытывали к нему особой симпатии. Никто не знал, как он проводит свободное время, а дружеские попытки узнать об этом неизменно заканчивались столь же вежливым и дружеским уклонением от ответов.

Наконец Питт решился задать Урбану прямой вопрос: где он был в тот вечер, когда убили Уимса? Это, во всяком случае, позволит тому доказать, что в это время он находился совсем в другом месте, а Питту даст возможность исключить его из числа подозреваемых в убийстве и начать разрабатывать другую версию. Вопрос о денежном долге по-прежнему оставался неясным, как не было известно Томасу и то, что от него скрывает Урбан, прибегая ко лжи.

В этот раз Питт приехал на Боу-стрит позднее обычного и был удивлен странной атмосферой напряженности в участке. Дежурный сержант был чем-то обеспокоен, лицо его было красным, он беспорядочно перекладывал бумаги на столе, даже не глядя в них. Верхняя пуговица его мундира была расстегнута, но все равно казалось, что ворот душит его. Два констебля растерянно переглядывались и переминались с ноги на ногу, пока сержант сердито не рявкнул на них и не велел заняться чем-то стоящим, а не торчать здесь без дела. Мальчишка-рассыльный принес газету и, как только ему уплатили, тут же поспешил уйти, толкнув при этом Питта и даже не извинившись.

— Что происходит? — спросил недоумевающий инспектор. — Что-то случилось?

— Запрос в парламенте, — ответил сержант и поджал губы. — Он в ярости.

— Кто? — удивился Питт, скорее из любопытства и пока еще не испытывая тревоги. — Что произошло, Дилкс?

— Мистер Урбан пригласил адвоката, чтобы тот снова возбудил дело против мистера Осмара, а тот, обозлившись, пожаловался своим дружкам в Палате общин. — На его лице были испуг и презрение. — Теперь они сделали запрос и обвиняют констеблей Кромби и Алардайса в лжесвидетельстве на суде, а всю полицию — в коррупции. — Сержант сокрушенно покачал головой, в голосе его звучала тревога. — Они такое там говорят, мистер Питт… Многие уже начали сомневаться, правильно ли вообще мы действуем. Да еще эти убийства в Уайтчепеле прошлой осенью, когда полиция так и не поймала убийцу… Говорят, что мы так плохо работаем, что даже убийцу не смогли поймать. Припоминают и отставку комиссара полиции. А теперь вот эта история с Осмаром… Нам ни к чему такие неприятности, мистер Питт, поверьте мне. — Он сокрушенно поморщился. — Чего я не понимаю, так это того, как могло такое ерундовое дело вызвать столько шума.