Дюна Герберт Фрэнк
– Пол, ты…
– Я вижу ее! – повторил он.
В голосе его слышалось безумие, она не знала, что делать…
Но когда он заговорил вновь, в словах его железом звенела все та же непоколебимость:
– Эта планета для нас – ловушка.
«Да, мы в ловушке», – мысленно отозвалась она.
Вновь приходилось ей признавать правоту сына. Никакой нажим со стороны Бинэ Гессерит, никакие хитрости, ни ловкий замысел не могли теперь освободить их от Арракиса полностью. К специи привыкают. Тело ее уже знало это, пока дремал ум.
«Значит, здесь нам жить и доживать, – подумала она, – на этой адской планете. Это место предусмотрели для нас, если, конечно, мы сумеем ускользнуть от Харконненов. Вот моя будущая политика: прикидываться племенной кобылицей, сохраняющей важную генетическую линию для Бинэ Гессерит».
– Я должен рассказать тебе об этом сне наяву, – сказал Пол яростным голосом, – а чтобы ты действительно считалась с моими словами, скажу сперва, что знаю: ты родишь здесь, на Арракисе, дочь, мою сестру.
Чтобы подавить нахлынувший страх, Джессика откинулась на стенку палатки, упершись в пол руками. Она знала: беременность еще незаметна. Только ее знания, мудрость Дочерей Гессера, позволяли услышать эти первые сигналы в собственном теле, ведь эмбриону было всего несколько недель.
– Только служить, – прошептала Джессика девиз своего Ордена, – мы существуем, чтобы только служить.
– Мы найдем себе дом среди фрименов, – заговорил Пол. – Там ваша Миссионария Протектива приготовила для нас нору.
«Они приготовили для нас пути в пустыне, – сказала себе Джессика, – но как может он знать о Миссионарии Протективе?» Ей становилось все труднее подавить этот ужас перед отчуждением, охватившим Пола.
Он вглядывался в темные очертания ее фигуры, видел ее страх, малейшую реакцию так, словно она была освещена солнечным светом. Сострадание к матери вдруг родилось в его душе.
– Того, что может случиться здесь, я не могу рассказать тебе, – сказал он, – я не могу даже начать говорить… хотя я все видел. Это чувство будущего… Я не владею им. Просто оно приходит… и все. Ближайшее будущее… Примерно на год… я вижу его, ну как Центральную улицу на Каладане, кое-чего я не вижу… там тень… словно за холмом (он вновь подумал о полощущемся на ветру платке)… есть и развилки.
Джессика отыскала выключатель светополосы, прикоснулась к нему.
Тусклый зеленый свет рассеял мрачные тени, отогнал страх. Она посмотрела на Пола, взгляд его был устремлен вглубь. Она вспомнила, где приходилось ей видеть такие лица: в лентах, повествовавших о несчастиях… о детях, умиравших с голода или от ужасных ран. Глаза словно ямы, черточка рта, запавшие щеки.
«Так проявляется ужас, – решила она – ужас человека, которого заставили ожидать приход смерти».
Он и в самом деле перестал быть ребенком.
Но смысл его слов начинал доходить до нее, отодвигая все прочее в сторону. Пол видел будущее, он видел путь спасения.
– Значит, есть способ скрыться от Харконненов? – спросила она.
– Харконнены! – фыркнул он. – Да выбрось из головы эти воплощения порока в облике людей! – Он глядел на мать.
В тусклом свете светополоски очертания лица так выдавали ее!
Она сказала:
– Не называй их «людьми» без…
– Не будь слишком самонадеянной, – перебил он, – никто не знает, кого можно назвать таковыми, а кого – нет. Но прошлое наше всегда с нами. И, матерь моя, есть одна вещь, которой ты не знаешь, но должна знать: мы с тобой тоже Харконнены.
С ней случилось нечто ужасное, разум отключился, все чувства застыли, словно от перегрузки… но невозмутимый голос Пола мерно доносился до нее, увлекая бессильный ум за собой.
– Когда тебе случится отыскать зеркало, посмотри на свое лицо… или погляди внимательнее на меня. Все видно и так, если только ты хочешь видеть. Посмотри на мои руки, на сложение. А если эти признаки тебя не убедят, поверь мне на слово. Я видел будущее, я видел записи, я видел место – у меня вся информация. Мы – Харконнены.
– Какая-нибудь побочная ветвь, – проговорила она. – Так, наверное? Двоюродные или троюродные…
– Ты дочь самого барона, – сказал он, глядя, как она зажала рот ладонью. – Барон в молодости безудержно предавался удовольствиям и однажды позволил, чтобы его соблазнили. Это была одна из ваших, действовала она из генетических соображений Ордена.
Тон, которым он сказал «ваших», был словно пощечина. Но ум ее принялся за работу, и отрицать правоту сына она более не могла. Теперь многие пробелы в ее собственном прошлом заполнялись и обретали смысл. Дочь, которой добивался от нее Орден! Не прекратить старую вражду Атрейдесов и Харконненов она должна была. Ее назначение – закрепить какой-то генетический фактор. Какой же? Она лихорадочно пыталась найти ответ. И, словно читая ее мысли, Пол сказал:
– Они рассчитывали в следующем поколении получить меня. Но я – не тот, кого они ожидали, и я пришел слишком рано. Они не знают этого.
Джессика вновь прижала ладонь ко рту.
«Великая Мать! Он и есть Квизац Хадерач».
Ей казалось, что она стоит перед ним нагая, она понимала, что от этого взора мало что может укрыться. В этом-то и была, догадалась она, причина ее страха.
– Ты думаешь, я – Квизац Хадерач, – сказал он. – Выбрось это из головы. Я – нечто совсем иное.
«Надо передать весть в какую-нибудь из школ, – подумала она. – Индекс брачной связи может показать, что произошло».
– Обо мне они узнают слишком поздно.
Она попыталась отвлечь его, сложила руки и произнесла:
– Так мы найдем убежище среди фрименов?
– У фрименов есть поговорка, которую они приписывают Шай-Хулуду, Вечному отцу, – ответил он. – Они говорят: «Готовься принять тебе уготованное».
А про себя подумал: «Да, матерь моя, среди фрименов. И глаза твои станут синими, а рядом с очаровательным носом появится мозоль от трубок нософильтров конденскостюма, и ты родишь мою сестру – Святую Алию-от-Ножа».
– Если ты не Квизац Хадерач, – сказала Джессика, – так…
– Возможно, ты не знаешь, – ответил он. – И не поверишь, пока не увидишь.
И подумал: «Я – семя».
Вдруг он понял, как плодородна земля, принявшая его. Мысль о грозном предназначении вдруг выползла из какого-то уголка его мозга, пытаясь задушить его печалью.
Будущее перед ним разделялось на две ветви: в одной ему суждено было предстать перед порочным старым бароном и произнести: «Привет, дед». От этой перспективы ему стало тошно.
Другая ветвь вся таилась во мгле, открывая внутреннему взору лишь бездны насилия. Он видел там религию воинов, словно огнем воспламенившую Вселенную, и черно-зеленое знамя Атрейдесов над головой опьяненных меланжевым ликером фанатиков. Гарни Холлик и несколько уцелевших людей отца – прискорбно малая горсточка – были среди них. На груди каждого – ястреб из могильного храма, где погребен череп отца.
– Я не могу направиться этим путем, – пробормотал он, – ведь именно этого и добиваются на самом деле старые ведьмы из ваших школ.
– Я не понимаю тебя, Пол, – сказала мать.
Он молчал, ощущая себя семенем, ощущая в себе сознание расы – то, что он называл «ужасным предназначением». Он понял, что не может более ненавидеть ни Орден Бинэ Гессерит, ни Императора, ни даже Харконненов. Все они были захвачены одной потребностью расы – необходимостью разогнать застоявшуюся кровь, перемешать, связать, слить наследственные линии в новом великом смешении генов. Но раса знала для этого лишь один способ – древний, проверенный и надежный, сметавший все на своем пути: джихад.
«Вне сомнения, я не могу пойти этим путем».
Но умственным взором он увидел гробницу над черепом отца и кровавый кошмар, в самом сердце которого развевалось черно-зеленое знамя Атрейдесов.
Обеспокоенная его молчанием, Джессика кашлянула:
– Так, значит… фримены предоставят нам убежище?
Он поглядел на ее освещенные зеленым огоньком аристократические, тронутые наследственным вырождением черты.
– Да, – ответил он, – так может случиться. – Он кивнул. – Да. Они будут звать меня… Муад'Диб, «Тот, кто указывает путь». Да… так они назовут меня.
И он закрыл глаза, подумав: «Отец мой, теперь я могу оплакать тебя». И по щекам его потекли слезы.
Книга 2
Муад'Диб
Когда мой отец, Падишах-Император, услыхал о смерти герцога Лето и о том, как все случилось, он разгневался. В такой ярости мы его никогда не видели. Он обвинял и мою мать, и соглашение, по которому обязан был посадить на трон сестру из Бинэ Гессерит. Он обвинял Гильдию и старого злодея барона. Он обвинял всех, кто только попадался ему на глаза, в том числе и меня… Мне он сказал, что я ведьма, такая же, как и все прочие. А когда я попыталась утешить его, напомнив, что все это было сделано из чувства самосохранения, древнего правила, которого правители придерживались с незапамятных времен, он фыркнул и спросил, не считаю ли я его слабым. И я поняла тогда, что до такого состояния его довела не печаль о погибшем герцоге, но то, что сулила эта смерть всему императорскому Дому. Теперь, глядя назад, я думаю, что провидческие способности были и у моего отца, ведь, вне сомнения, и его род, и род Муад'Диба восходят к единому источнику.
Принцесса Ирулан. «В доме моего отца»
– А теперь Харконнену придется убить Харконнена, – прошептал Пол.
Он проснулся почти перед наступлением ночи и сел в закупоренном и темном конденстенте. От звука его слов у противоположной стенки палатки шевельнулась мать.
Пол глянул на детектор близости на полу палатки, внимательно проверив показания циферблатов, фосфорными полосками светящихся во тьме.
– Скоро ночь, – проговорила мать, – почему ты не поднял экраны?
Тогда Пол понял, что она уже давно дышала иначе и лежала молча во тьме, пока не убедилась, что он окончательно проснулся.
– Экраны можно поднять, только они ни при чем, – сказал он. – Была буря, палатку засыпало песком. Скоро я отрою нас.
– Никаких признаков Дункана?
– Никаких.
Пол рассеянно потер герцогскую печатку большим пальцем. Внезапно нахлынувший гнев против этой планеты, самой ее материи, что помогла убить его отца, пронзил его, заставил задрожать.
– Я слышала, как началась буря, – сказала Джессика.
Отсутствие смысла в этих словах несколько успокоило его. Мысли вернулись к началу бури, которое Пол наблюдал сквозь прозрачную ткань палатки. Песок в котловине завихрился, и вдруг побежали песчаные ручейки, замутнившие небо. Обрушился песчаный дождь. Глянув на остроконечную скалу, он увидел, как резкий порыв ветра засыпал ее песком. Песок несся над котловиной, небо стало тусклым, как порошок карри, а затем на Пола и Джессику опустилась темнота – палатку засыпало.
Опоры крякнули, принимая на себя вес песка. Потом молчание прерывалось только вздохами мехов пескошноркелей, втягивавших воздух с поверхности.
– Попробуй включить приемник, – сказала Джессика.
– Бесполезно, – отвечал он.
Водяная трубка костюма была на месте, в зажиме у подбородка, – глотнув теплой воды, он подумал, что началась истинно арракийская жизнь. Он сделал еще один глоток воды, отданной его дыханием и телом. Вода была пресной и безвкусной, но она смочила гортань.
Джессика услыхала глотки, почувствовала, как липнет к телу конденскостюм, но отказалась признать жажду своего тела. Ответить на зов тела значило проснуться, встать навстречу суровому дню Арракиса, где хранят даже капли влаги в карманах-уловителях конденстента и жалеют о выдохе, сделанном в открытый воздух.
Хорошо бы вновь спрятаться в сон!
Но днем ей приснилось то, от чего она до сих пор вздрагивала. Во сне песок сыпался на камень, а на поверхности его по одной проступали буквы имени: герцог Лето Атрейдес. Песок наплывал, она хотела поправить имя, но не успела – первая буква исчезла, когда еще не появилась последняя.
А песок наплывал, наплывал.
И сон закончился криком, становившимся громче и громче, воплем, рыданием… Частью разума она поняла, что голос этот был ее собственным, но детским, почти младенческим. Уходила женщина, чьи черты память не могла восстановить.
«Моя безымянная мать, – подумала Джессика. – Сестра, что выносила и отдала меня Дочерям Гессера, потому что ей так приказали. Быть может, она даже радовалась тому, что избавилась наконец от ребенка барона».
– Бить следует в слабое место. Здесь это специя, – сказал Пол.
«Как может он сейчас думать о нападении?» – удивилась она.
– Вся планета набита специей, – ответила она. – Куда будешь бить?
Она услышала, как Пол шевельнулся, подтащил за собой ранец к входу.
– На Каладане требовалось господствовать в воздухе и на море, здесь необходимо властвовать в пустыне, а ключ к этому – фримены.
Голос его прозвучал уже от сфинктерного гермоклапана. Умение Бинэ Гессерит позволило ей услышать в его тоне неосознанную горечь против нее же самой.
«Еще бы! Всю жизнь его учили ненавидеть Харконненов, – подумала она. – А теперь он узнал, что и сам Харконнен… благодаря мне. Как мало он знает меня! Для моего герцога я была единственной. Я приняла и его жизнь, и все его ценности, даже отказалась повиноваться приказам Ордена».
Под рукой Пола загорелась светополоска, наполнив палатку зеленоватым светом. Он сел возле гермоклапана – капюшон конденскостюма надвинут для выхода в пустыню, лоб туго охвачен, ротовой фильтр на месте, нософильтры вставлены в ноздри, видны лишь темные глаза.
– Подготовься к выходу, – произнес он глухим из-за фильтра голосом.
Джессика подтянула фильтр к лицу и, застегивая капюшон, увидела, что Пол вскрывает гермополог.
Едва он открылся, шелестящая струя песка хлынула на пол, прежде чем он успел остановить ее электростатическим уплотнителем. Этот инструмент раздвигал и уплотнял песчинки, так что в стенке перед Полом появился ход. Он скользнул в него, и за дальнейшим продвижением сына к поверхности она могла следить уже только на слух.
«Что мы там обнаружим? – подумала она. – Харконненов и сардаукаров? Этих следует ожидать… А если там окажется нечто совсем неизвестное нам?»
Она подумала об уплотнителе и других странных инструментах в ранце. Каждый из них казался ей символом какой-то неизвестной опасности.
С поверхности повеяло горячим ветром, тронувшим ее не закрытые лицевым покрывалом щеки.
– Передай ранец, – негромко и осторожно попросил Пол.
Джессика повиновалась. Когда она перевалила ранец через гермоклапан, в литровках булькнула вода. Поглядев вверх, она увидела темный силуэт Пола на фоне звезд.
– Сюда, – сказал он и, протянув руку, подхватил ранец и вытащил его на поверхность.
Теперь наверху был только круг, усеянный звездами; словно светящиеся жерла орудий, они были нацелены на нее. Дождем посыпались метеоры. Словно предупреждение – светлые полосы на тигровой шкуре неба… Могильная решетка, леденящая кровь. Угроза нависла над их головами.
– Поторопись, – сказал Пол. – Я хочу снять палатку.
На левую руку ее сверху просыпался песок. «Сколько песчинок можно удержать в одной руке?» – почему-то пришло ей в голову.
– Тебе помочь? – спросил Пол.
– Нет.
Она сглотнула пересохшим горлом, скользнула в ход. Наэлектризованный уплотнителем песок поскрипывал под рукой. Песок теперь почти до краев заполнял котловину, окружавшие ее скалы едва выступали из него. Со всей остротой тренированных чувств Джессика внимала темноте.
Шорох маленьких зверьков.
Взмахи крыльев.
Ручеек осыпавшегося песка, шебуршание в нем.
Пол сдул палатку и вытянул ее через прорытый ход.
Звезды немного сдвинулись, тени угрожающе опустились. Она глянула на черные пятна в небе.
«Как память о беде, – подумала она. – Словно вой преследующей стаи. Тех, кто охотился за твоими предками во времена столь отдаленные, что воспоминания эти хранятся лишь в самых примитивных клетках мозга. Глаза видят. И ноздри зрячи».
Пол подошел к ней и сказал:
– Дункан говорил мне, что если попадется, то сумеет продержаться… Не долго. Пора уходить.
Он надел ранец на плечи, не углубляясь в пески, скользнул к окружавшему котловину невысокому гребню, взобрался вверх, на склон, обращенный к открытой пустыне.
Джессика автоматически следовала за ним, про себя отметив, что для нее уже настало время идти за сыном.
«Мое горе… тяжелее песка морского, – думала она. – Мир избавил меня от всех целей, кроме древнейшей, – будущей жизни. Мне осталось теперь жить для моего юного герцога и не рожденной еще дочери».
По осыпавшемуся песку она поднялась к Полу.
Он глядел на север, на уходящую вдаль каменистую гряду. В свете звезд она напоминала древний военный корабль: длинный корпус поднимала незримая волна, бумеранги антенн, изогнутые трубы, надстройка на корме в форме буквы «П».
Над силуэтом полыхнуло оранжевое пламя, ослепительная пурпурная линия скользнула к нему снизу.
Еще одна.
В небо снова взметнулось пламя.
Словно битва древних времен, артиллерийская дуэль с невидимым противником. Оба они так и застыли.
– Огненные столбы, – шепнул Пол.
Над дальней грядой вспыхнуло ожерелье красных огней. Пурпурные линии исчертили небо.
– Бластеры против топтеров, – проговорила Джессика.
Красная в пыльном воздухе луна Арракиса поднялась над горизонтом слева от них, под ней клубились пыльные облака… близилась буря…
– Должно быть, Харконнены ищут нас с воздуха, – сказал Пол, – прочесывают пустыню, чтобы убедиться, что раздавили… скажем, вредное насекомое.
– То есть Атрейдесов, – добавила Джессика.
– Надо искать укрытие, – сказал Пол, – отправимся на юг. Если нас застанут на открытом месте… – Он повернулся, поправил лямки ранца. – Похоже, что стреляют по всему движущемуся.
Шагнув по склону, он услышал над головой тихий посвист крыльев и увидел: над ними скользили темные силуэты орнитоптеров.
Отец однажды сказал мне, что в основе любой морали лежит почитание истины: «Ничто не получается из ничего». Глубокая мысль, в особенности, если учесть, насколько изменчивой может быть истина.
Принцесса Ирулан. «Разговоры с Муад'Дибом»
– Я всегда гордился тем, что вижу вещи такими, каковы они и есть на самом деле, – сказал Сафир Хават. – Это проклятье всех ментатов. Никогда не можешь остановиться в расчетах.
На морщинистом стариковском лице в предрассветном сумраке угадывалась задумчивость. От запятнанных сафо узких прямых губ кверху поднимались морщины.
Перед ним на корточках молчаливо сидел человек в длинном одеянии, явно безразличный к словам Хавата.
Оба жались к скале, под выступом, нависавшим над широкой и неглубокой впадиной. Заря уже коснулась вершин сразу порозовевших скал, обступивших котловину. Под скалистым навесом было холодно, сухой пронизывающий ночной холодок еще не исчез. Перед рассветом чуть повеяло теплом, но по-прежнему было свежо. Хават слышал, как выбивают дробь зубы немногих уцелевших солдат.
На корточках перед Хаватом сидел фримен, на самом рассвете неожиданно возникший из дюн, с которыми сливалось его одеяние.
Указательным пальцем фримен что-то набросал на песке. Рисунок был похож на чашу, из которой торчала стрела.
– Патрули барона многочисленны, – сказал он, направив указательный палец вверх, на утесы, с которых спустился Хават со своими людьми.
Хават кивнул:
– Патрулей много. Да.
Но он пока не понимал, что нужно этому человеку. Это беспокоило Хавата. Считалось, что знания позволяют ментату видеть причины поступков.
Эта ночь была наихудшей во всей жизни Хавата. Он находился в Цимпо, гарнизонном селении, одном из аванпостов вокруг прежней столицы – Карфага, когда начали поступать донесения о нападении. Сперва он подумал: «Просто налет. Харконнены пробуют силы».
Но донесение следовало за донесением, они поступали все чаще и чаще.
Два легиона высадились в Карфаге.
Пять легионов – пятьдесят бригад! – атаковали главную базу герцога в Арракине.
Легион в Арсунте.
Две боевых группы в Расщепленных Скалах.
Потом в донесениях появились подробности: среди атакующих оказались имперские сардаукары, вероятно, два легиона.
И стало ясно, что нападающим точно известно, куда и сколько посылать войск. Абсолютно точно! Великолепная разведка.
Возбуждение и гнев Хават сумел подавить, лишь когда эти чувства едва не вывели его из себя как ментата. Понимание колоссального перевеса в силах противника, что навалился на них, разило, словно удар.
И теперь, прячась под скалой в пустыне, он кивал головой, запахивался поплотнее в рваную и изрезанную куртку, словно она могла его согреть.
Но сколько же их!
Он всегда был готов к тому, что враги могут при первой возможности нанять лайнер Гильдии для набега. Такое практиковалось в подобного рода конфликтах между Великими Домами. На Арракисе регулярно приземлялись и взлетали лихтеры с грузом специи, принадлежащей Дому Атрейдесов. Хават принял предосторожности против случайной атаки с фальшивого лихтера. В массированном ударе, по их общему мнению, должно было участвовать не больше десяти бригад.
Но на поверхности Арракиса сейчас находилось более двух тысяч кораблей: не только лихтеры, но и фрегаты, скауты, мониторы, крашеры, войсковые транспорты, думперы…
Более сотни бригад – десять легионов!
Стоимость подобного предприятия превышала весь доход от специи за целых пятьдесят лет.
Наверняка.
«Я недооценил долю дохода, которую барон пожелал истратить на нападение, – подумал Хават. – И тем самым погубил герцога».
И еще это предательство!
«Я поживу еще, – подумал он, – и увижу, как ее удавят. Надо было тогда убить эту ведьму-гессеритку, я ведь мог это сделать». Он не сомневался, что предала их леди Джессика. Ее предательство великолепно объясняло все факты.
– Твой человек Холлик с остатками своего отряда пробился к нашим друзьям-контрабандистам, – сказал фримен.
– Хорошо.
Значит, Гарни унесет ноги из этого ада. Хоть не все сгинули.
Хават оглянулся на оставшуюся с ним горстку. Вечером, перед прошедшей ночью, их было триста. Теперь осталось ровно двадцать. Половина из них были ранены. Кое-кто спал, остальные стояли, сидели, лежали на песке под скалою. Последний топтер, который они использовали в качестве экранолета для перевозки раненых, вышел из строя перед рассветом. Его разрезали бластерами, куски зарыли, а затем добрались до этого убежища на краю котловины.
Хават лишь приблизительно представлял, где они находятся – сотнях в двух километров к юго-востоку от Арракина. Основные пути между ситчами у Барьера оставались где-то на юге.
Фримен, сидевший напротив Хавата, откинул капюшон и снял шапочку конденскостюма – под ними оказались соломенного цвета волосы и борода. Волосы были зачесаны с высокого узкого лба. Непроницаемая синева глаз выдавала зависимость от специи. В одном углу рта на бороде и усах было пятно – здесь волосы свалялись, прижатые трубкой, идущей от нософильтров.
Человек пустыни вынул из ноздрей фильтры, вновь вставил их на место, потер шрам возле носа.
– Если вы решите пересекать котловину здесь этой ночью, – сказал фримен, – не включайте щиты… В стене здесь пролом. – Он повернулся на пятках, показал на юг. – Там простирается открытый песок… до эрга. Щиты привлекут… – он поколебался, – …червя. Так они сюда заходят не часто, но к щиту приползут.
«Он сказал «червь», – подумал Хават, – но хотел сказать иное слово. Какое? И что ему нужно от нас?»
Хават вздохнул.
Он и не помнил, когда ему случалось так уставать. Мышцы его обессилели настолько, что не помогали даже энергетические пилюли.
Проклятые сардаукары!
С беспощадной горечью он подумал о воинах-фанатиках и предательстве Императора. Но расчеты ментата свидетельствовали, что шансов восстановить справедливость перед Высоким Советом Ландсраада у него практически нет.
– Ты хочешь попасть к контрабандистам? – спросил фримен.
– Это возможно?
– Путь далек.
Фримены не любят слова «нет» – так говорил ему и Айдахо.
Хават произнес:
– Ты не ответил мне, помогут ли ваши люди моим раненым.
– Они ранены.
Все время эти чертовы речи!
– Мы знаем, что они ранены, – отрезал Хават. – Это не…
– Мир, друг, – остерег его фримен, – а что говорят сами раненые? Есть ли среди них понимающие нужду племени в воде?
– Мы не говорили о воде, – произнес Хават. – Мы…
– Понимаю твою нерешительность, – отвечал фримен. – Это твои друзья, соплеменники. У тебя есть вода?
– Недостаточно.
Фримен показал на одежду Хавата, сквозь прорехи в которой виднелось тело.
– Тебя застали прямо в ситче, без конденскостюма. Ты должен принять водяное решение, друг.
– Мы можем заплатить за помощь…
Фримен пожал плечами («Воды-то у вас нет!») и глянул на группу позади Хавата:
– Сколько раненых ты можешь израсходовать?
Хават умолк, глядя на этого человека. Как ментат он чувствовал, что разговор вышел из привычных рамок. Слова не связались с мыслями.
– Я – Сафир Хават, – сказал он, – я имею право говорить от имени герцога. Я дам расписку об уплате за твою помощь. Мне необходима небольшая помощь – позволить моим силам просуществовать достаточно долго… чтобы покарать предательницу, мнящую себя за пределами правосудия.
– Ты хочешь, чтобы мы приняли участие в вендетте?
– С этим я управлюсь сам, я хочу только, чтобы меня освободили от ответственности за моих раненых.
Фримен нахмурился:
– Какая у тебя может быть ответственность за раненых? Они отвечают за себя сами. Речь идет о воде, Сафир Хават. Или ты хочешь, чтобы я принял решение за тебя?
И он прикоснулся к оружию, скрытому под одеянием.
Хават напрягся: «Неужели предательство?»
– Чего ты боишься? – спросил житель пустыни.
Читать бесплатно другие книги:
