Дюна Герберт Фрэнк
Джессика вновь ощутила прикосновение сущности своей дочери, коснулась ее в ответ, но отклика не получила.
Страшное одиночество овладело Джессикой, едва она поняла, что случилось с нею. Она поглядела вглубь… жизнь ее еле теплилась, напротив, снаружи жизнь неслась буйным потоком…
Ощущение движущейся точки таяло… тело освобождалось от власти яда, но другую точку она ощущала… с чувством вины за все, что случилось.
«Это сделала я, моя бедная дочка, твоя мать. Я обрушила на несформировавшееся сознание всю эту Вселенную, без пощады и без защиты».
Тонкий ручеек любви – утешение, словно отражение чувств, обращенных ею к малой точке, вернулся к ней самой.
Но прежде чем Джессика успела отреагировать на ласку, психику ее властно охватил адаб – память и необходимость. Надо было немедленно сделать что-то. Она попыталась было понять, но чувства ее еще были одурманены.
«Я могла изменить этот состав, – подумала она, – обезвредить его».
Но она знала, от нее ждали не этого. Это же обряд соединения.
И она поняла, что следует делать.
Джессика открыла глаза, махнула в сторону бурдюка с водой, который Чани теперь держала в руках.
– Вода получила благословение, – сказала Джессика, – смешайте воды, пусть они преобразуются, чтобы благословение могли разделить все.
«Пусть катализатор совершит свое дело, – думала она. – Пусть люди выпьют и восприятия их сольются. Яд теперь безопасен… Преподобная Мать обезвредила его».
Но память все требовала, давила. Она поняла, что это еще не все, однако наркотик мешал сосредоточиться.
Ах-х, старая Преподобная Мать!
– Я встретила Преподобную Мать Рамалло, – произнесла Джессика. – Она ушла, и она осталась. Почтим ее память обрядом.
«Откуда я знаю эти слова?» – удивилась Джессика.
И она поняла, что они пришли к ней из чужой памяти, жизни, открывшейся ей и ставшей частью ее существа. И эта часть еще не была удовлетворена.
«Пусть устроят свою оргию, – проступило из этой чуждой памяти. – У них так мало радостей в жизни. Да, а нам с тобой нужно еще немного времени, прежде чем я укроюсь в твоей памяти. Она так влечет меня. Ах-х, как наполнен твой ум интересными вещами! Многого я даже не могла вообразить…»
И скорлупка разума-памяти внутри нее исчезла, открывая путь вглубь, к предшественнице Преподобной Рамалло, и к ее предшественнице, и к предшественнице той… и так без конца.
Джессика внутренне отшатнулась от разверзшейся пропасти, опасаясь, что та поглотит ее. Но путь этот не закрывался, и Джессика поняла, что культура Вольного народа куда древнее, чем она представляла себе.
Она увидела фрименов на Поритрине – мягкий народ на приветливой планете, легкая дичь для набегов Империи, увозивших человеческий материал для колоний на Бела Тегейзе и Салузе Секундус.
Ох, какой вой сопровождал эти разлуки…
Где-то в глуби коридора послышался яростный голос: «Они запретили нам хадж!»
В этом коридоре Джессика видела узилища для рабов на Бела Тегейзе, видела браки, распространившие человечество на Россак и Хармонтеп. Лепестками ужасного цветка открывались перед нею сцены жестокости и насилия. И она видела, как от сайидины к сайидине тянулась память о прошлом – сперва словами, упрятанными в песок напевов, а потом укрепленная Преподобными Матерями, когда был найден ядовитый наркотик на Россаке, обретшая прочность здесь, на Арракисе, после открытия Живой Воды.
Там, в глубине, исступленно кричал другой голос: «Ничего не забыть! Ничего не простить!»
Все внимание Джессики было теперь отдано Живой Воде, ее источнику – жидкости, выделяемой умирающим песчаным червем, делателем. А когда она увидела в своей памяти сцену убийства червя, то едва не охнула. Чудовище было утоплено!
– Мать, с тобой все в порядке?
Голос Пола прорвался в ее сознание, ей пришлось с трудом одолевать свою обращенность в глубь собственного существа. Она взглянула на него скорее по обязанности, сожалея, что он мешает ей.
«Я словно тот человек, руки которого были лишены возможности ощущать от самого начала, от пробуждения сознания… и вот теперь эта способность возвращена им».
Она углубленно воспринимала… но мысль эта застыла в ее голове.
А теперь я скажу: «Поглядите! У меня, оказывается, есть руки!» А люди вокруг спросят: «Что это – руки?»
– Все в порядке? – спросил Пол.
– Да.
– Я могу это пить? – он показал на мешок в руках Чани. – Они хотят, чтобы я выпил.
Она почувствовала скрытый смысл его слов, значит, он тоже угадал яд в исходной субстанции, раз беспокоится за нее. Джессика задумалась о границах предвидения, дарованного Полу. Его вопрос многое объяснял ей.
– Можешь пить, – ответила она, – яд был преобразован.
За спиной сына высился Стилгар, не отрывавший от нее изучающего внимательного взгляда.
– Теперь мы знаем, что ты настоящая, – сказал он. И в этих словах тоже был скрытый смысл, но одурманенные чувства слабели. Ей было так тепло и уютно. Какое благодеяние, спасибо фрименам, допустившим ее в свое товарищество!
Пол видел, как наркотическое опьянение овладело матерью.
Он покопался в памяти, в застывшем прошлом, текучем изменчивом будущем с его основными линиями, словно пробегая по воспоминаниям внутренним оком. По отдельности фрагменты было трудно понимать.
Наркотик этот… Он уже кое-что знал о нем и понимал, что происходит с матерью, но в его знаниях не было глубинного ритма, взаимного отображения.
Вдруг он понял, что одно дело видеть прошлое в настоящем, но истинное испытание для провидца – видеть прошлое в грядущем.
Все вещи твердили: они иные, не те, какими кажутся.
– Выпей, – сказала Чани. И повела трубкой перед его губами.
Пол выпрямился, поглядел на Чани. Он чувствовал вокруг себя праздничное возбуждение. И понимал, что произойдет с ним, если он выпьет свою долю жидкости, основой которой было изменившее его вещество, – он вновь увидит время… время, ставшее пространством.
Из-за спины Чани Стилгар произнес:
– Пей-ка, парень. Ты задерживаешь весь обряд.
Пол прислушался к воплям толпы, к диким выкрикам: «Лисан аль-Гаиб! Муад'Диб!» Он поглядел на мать – она словно уснула сидя, спокойно и глубоко дыша. Из будущего, что было его одиноким прошлым, выпорхнула фраза: «Она спит в Водах Жизни».
Чани потянула его за рукав.
Пол взял наконечник трубки в рот, толпа закричала, жидкость хлынула в его рот. Чани надавливала на бурдюк. От запаха специи у него закружилась голова. Чани перехватила трубку, опустила мешок вниз, в жаждущие руки. Он перевел глаза на зеленую траурную ленту, охватившую ее предплечье.
Когда он выпрямился, Чани заметила направление его взгляда.
– Я могу оплакивать отца, даже блаженствуя среди вод. Этому научил нас он сам. – Взяв его за руку, она потянула его за собой вдоль края возвышения. – В одном мы схожи с тобой, Усул. Харконнены забрали жизни наших отцов.
Пол следовал за ней. Голова его сперва словно отделилась от тела, а потом вернулась на место, но так, что все перепуталось. Нетвердые ноги уплыли в какую-то даль.
Они вошли в боковой проход, стены его были освещены редкими светошарами. Пол чувствовал, что наркотик начинает действовать на него, открывая время, словно бутон цветка. Ему пришлось ухватиться за Чани, чтобы удержаться на ногах, когда они повернули в другой, тускло освещенный тоннель. Очертания сильных мышц и упругих округлостей под ее одеянием будоражили его кровь. И вместе с наркотиком чувство это сплетало прошлое и будущее в сиюминутное, словно бы он смотрел новым сверхзрением сразу в три стороны.
– Я знаю тебя, Чани, – прошептал он. – Мы сидели с тобой среди скал, а я утешал тебя. Мы ласкали друг друга во тьме ситча, мы… – Он словно потерял мысль, попытался качнуть головой и споткнулся.
Чани помогла ему устоять и, раздвинув плотные занавеси, провела его в темную комнату, освещенную теплым желтым светом… Низкие столики, подушки, постель, застеленная покрывалом.
Пол почувствовал, что она остановилась. Чани смотрела на него с тихим ужасом в глазах.
– Объясни мне свои слова, – сказала она.
– Ты – сихайя, – ответил он. – Весна в пустыне.
– Когда племя делит Воду, – сказала она, – все мы вместе… все… мы… соединяемся. И я… могу представить себя с другими, но… не с тобой.
– Почему?
Он пытался разглядеть ее, но прошлое и будущее сливались и мешали ему. Он видел ее сразу в бессчетном количестве поз, ситуаций и положений.
– В тебе есть что-то страшное, – сказала она. – Когда я увела тебя от них, я сделала это специально… я знала, что люди хотят именно этого. Ты… словно давишь на людей! Вынуждаешь нас видеть.
Он заставил себя проговорить:
– А что видишь ты?
Чани посмотрела вниз на свои руки.
– Ребенка… у меня на руках. Нашего… твоего и моего. – Она прикрыла рот ладонью. – Откуда могу я знать каждую черточку твоего тела?
«И у них есть кроха этого дара, – подумал Пол, – только они подавляют его, он их страшит».
Зрение на мгновение прояснилось, он увидел, что Чани дрожит.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он.
– Усул, – прошептала она, все еще дрожа.
– В будущее не спрячешься, – проговорил он.
Глубокое сочувствие к ней охватило его. Обняв, он погладил ее по голове.
– Чани, Чани, бояться не надо.
– Помоги мне, Усул, – вскрикнула она.
И когда она промолвила эти слова, наркотик довершил свою работу, словно сорвав завесу, не дававшую его глазам увидеть серую бурлящую мглу грядущего.
– Ты так спокоен, – сказала Чани.
Он воспринимал… время лежало перед ним, словно бы поднявшись в неведомом измерении, он мог взглянуть на него сверху. Оно текло вперед бурлящей рекой, узкой и вместе с тем широкой, через невод, несущий бесчисленные миры и силы… Тугой канат, по которому можно было идти, и одновременно провисший шнур, на котором трудно даже удержаться.
С одной стороны была Империя, и Харконнен по имени Фейд-Раута грозил ему… сардаукары, как рассерженные пчелы, взлетали со своей планеты, чтобы громить и громить Арракис. Гильдия и ее тайные замыслы… Бинэ Гессерит с их идеей селекции. Все они грозовой тучей высились на горизонте… Их удерживал Вольный народ со своим Муад'Дибом, спящий гигант, поднявшийся на покорение целой Вселенной.
Пол видел себя в самом центре, сердцевине – точка опоры, на которой держалась вся Вселенная. Он шел словно по проволоке, среди покоя и мира, счастливый, и Чани с ним рядом. Впереди пока было время относительного покоя, которому суждено вновь смениться насилием.
– Никогда более не будет нам покоя, – сказал он.
– Усул, ты плачешь, – пробормотала Чани. – Усул, сила моя, ты снова жертвуешь воду мертвым? Кому же?
– Тем, кто еще жив, – проговорил он.
– Тогда пусть они пока пользуются жизнью, – сказала она.
В наркотическом тумане он почувствовал, как права она, и страстно прижал ее к себе.
– Сихайя, – повторил он.
Она прикоснулась к его щеке.
– Я больше не боюсь, Усул. Погляди на меня. Когда ты меня так обнимаешь, я вижу все, что видишь ты сам.
– И что же ты видишь? – строгим тоном спросил он.
– Я вижу, как мы любим друг друга… И мгновения спокойствия посреди бурь. Ведь для них мы созданы.
Наркотик вновь овладел им, Пол успел подумать: «Ты столько раз дарила мне утешение и забвение!» Он по-новому увидел этот высший свет, озаривший рельеф времени, увидел, как становится воспоминанием грядущее: ласковая низость физической любви, объединение и слияние тел и душ, мягкость и мощь.
– Ты из сильных, Чани, – пробормотал он. – Останься со мной.
– Навсегда, – ответила она и поцеловала его в щеку.
Книга 3
Пророк
Никто – ни мужчина, ни женщина, ни дитя – не был близок с моим отцом. Чувство, несколько напоминающее дружбу, он испытывал лишь к графу Хасимиру Фенрингу, своему товарищу по детским играм. О степени обратной симпатии графа Фенринга можно судить хотя бы по тому, что он-то и сумел замять подозрения Ландсраада, возникшие при рассмотрении арракийского дела. Это обошлось нам более чем в миллион соляриев специей – так говорила моя мать. Были и другие подарки: рабыни, ордена, титулы… Впрочем, есть и негативное свидетельство его дружеских чувств. Граф отказался убить человека… отказался, хотя мог сделать это, и отец мой отдал ему приказ. Но об этом потом.
Принцесса Ирулан. «Граф Фенринг – в профиль»
Барон Владимир Харконнен в ярости вылетел из своих личных апартаментов и понесся по коридору. Пятна вечернего света, прорывавшегося через высокие окна, плясали на его раскачивавшемся и трясшемся жирном теле.
Он промчался мимо личной кухни, библиотеки, маленькой приемной – прямо в переднюю, где находились слуги… В ней уже наступал вечерний покой.
Капитан охраны Нефуд развалился на диване, плоское лицо его оцепенело под действием семуты, в комнате раздавались странные взвизгивания семутических напевов. Его окружали собственные, готовые к услугам приближенные.
– Нефуд! – заревел барон.
Люди отшатнулись.
Нефуд поднялся, наркотик не выпускал его из своей хватки, на посеревшем лице читался испуг. Музыка семуты умолкла.
– Господин мой, барон! – произнес Нефуд голосом, не дрогнувшим лишь из-за действия наркотика.
Барон огляделся вокруг, замечая на лицах подобное же оцепенение. Вновь обратившись к Нефуду, он сказал шелковым голосом:
– И сколько же лет ты, Нефуд, капитан моей личной охраны?
Судорожно сглотнув, Нефуд отвечал:
– После Арракиса, милорд, уже почти два года.
– И ты всегда предвидел опасности и устранял их с моего пути?
– Таково было мое единственное желание, милорд.
– Тогда скажи, где Фейд-Раута?
Нефуд сжался:
– Милорд?
– Так, значит, ты не считаешь, что Фейд-Раута опасен для моей персоны? – вновь шелковым тоном спросил барон.
Нефуд облизнул сухие губы. В мутных от семуты глазах появился блеск:
– Фейд-Раута в квартале рабов, милорд!
– Снова с бабами, а? – Барон затрясся от еле сдерживаемого гнева.
– Сир, может быть, он…
– Молчать!
Барон сделал вперед еще один шаг, заметил, как люди отступили от Нефуда, чтобы гнев хозяина не обрушился и на них.
– Разве я не приказывал тебе во всякий момент в точности знать, где находится на-барон… и с кем? – Он сделал еще шаг. – Разве я не приказывал тебе ставить меня в известность всякий раз, когда он отправляется к рабыням?
Нефуд сглотнул, на лбу его выступила испарина.
Барон добавил ровным, почти лишенным выражения тоном:
– Разве я не отдавал тебе этих приказов?
Нефуд кивнул.
– Разве я не приказывал тебе проверять всех рабов, которых присылают ко мне… лично?
Нефуд снова кивнул.
– И, значит, ты случайно не заметил пятнышка на бедре того юнца, которого прислал сегодня ко мне? – спросил барон. – А если я…
– Дядя.
Барон резко повернулся и оказался лицом к лицу со стоявшим на пороге Фейд-Раутой. Появление здесь племянника… поспешность, читавшаяся на лице молодого человека (он не мог ее полностью спрятать)… все это говорило о многом. Значит, Фейд-Раута завел собственную систему слежки за ним, бароном.
– Там, в моей спальне, мертвое тело, его надо убрать, – сказал барон, положив ладонь на укрытый под одеянием станнер, вновь мысленно похвалив свой щит.
Фейд-Раута глянул на двоих стражников, вытянувшихся у правой стены, кивнул им. Оба торопливо направились к двери, по коридору к апартаментам барона.
«Значит, эти двое? – подумал барон. – Увы… юному безобразнику еще учиться и учиться… нельзя злоумышлять так примитивно».
– Полагаю, в квартале рабов было все спокойно, Фейд, когда ты его оставил? – сказал барон.
– Я играл в хеопс с главным надсмотрщиком, – сказал Фейд-Раута, подумав: «Что же произошло? Дядя, конечно, убил мальчишку, которого мы к нему подослали. Но он же был подготовлен просто великолепно. Сам Хават не смог бы сделать этого лучше. Мальчишка был совершенен!»
– В шахматы играл… пирамидальные, – отозвался барон. – Великолепно. И ты выиграл?
– Я… ах, да, дядя. – Фейд-Раута постарался не выказать растущее беспокойство.
Барон щелкнул пальцами:
– Нефуд, ты желаешь, чтобы я возвратил тебе мое благоволение?
– Сир, ну что я сделал? – заныл Нефуд.
– Теперь это несущественно, – ответил барон. – Фейд обыграл главного надсмотрщика в хеопс. Ты слышал?
– Да… сир.
– И я хочу, чтобы ты взял сейчас троих и отправился прямо к главному надсмотрщику, – сказал барон. – Прихвати с собой для него гарроту. А тело потом представь мне, чтобы я убедился, правильно ли ты выполнил мои указания. Мы не можем позволить себе держать на службе таких шахматистов.
Фейд-Раута побледнел, шагнул вперед:
– Но, дядя, я…
– Потом, Фейд, – отмахнулся барон, – потом.
Двое отправившихся в апартаменты барона за телом раба вернулись, волоча юное тело за ноги, руки трупа скользили по полу. Барон следил за ними, пока они не вышли.
Нефуд встал рядом с Харконненом:
– Вам угодно, чтобы я прямо сейчас отправился убивать главного надсмотрщика, милорд?
– Совершенно верно, – ответил барон, – а когда ты с ним покончишь, добавь к своему перечню и этих двоих, что сейчас вынесли тело. Мне не нравится, как они несли мертвеца. Такие вещи все-таки следует делать культурно. Их трупы я тоже хочу видеть собственными глазами.
Нефуд произнес:
– Милорд, разве я что-нибудь делал не…
– Выполняй, что приказал твой господин, – сказал Фейд-Раута, подумав: «Теперь можно надеяться лишь спасти собственную шкуру».
«Хорошо! – размышлял барон. – Он умеет считаться с потерями. – И внутренне улыбнулся. – Мальчишка знает, чем доставить мне удовольствие, и будет изворачиваться, избегая тяжести моего гнева. Он знает, что я оставлю его в живых. На кого еще я могу оставить поводья… когда-нибудь? У остальных просто нет нужных способностей. Но его следует проучить. И на время обучения мне придется позаботиться о себе».
Нефуд жестом подозвал людей, они вышли следом за ним из комнаты.
– Ты проводишь меня в мои комнаты, Фейд? – спросил барон.
– Как вам угодно, – склонившись в поклоне, отвечал Фейд-Раута, думая: «Попался».
– После тебя, – барон показал ему на дверь.
Страх свой Фейд-Раута выдал лишь мгновенной нерешительностью. «Неужели я полностью провалился? – размышлял он. – И он сейчас вонзит мне в бок отравленный клинок… медленно пронзая щит. Может быть, он подобрал другого наследника?»
«Пускай теперь попереживает… узнает, что такое страх, – думал барон, шагая следом за племянником. – Он будет наследовать мне, но лишь в назначенное мной время. Я не позволю ему растоптать то, что построил с таким трудом».
Фейд-Раута пытался не убыстрять шаг. По спине его бегал мерзкий холодок… само тело сжалось, не зная, куда будет нанесен удар. Мускулы его то напрягались, то расслаблялись.
– Ты слышал последние вести с Арракиса? – спросил барон.
– Нет, дядя.
Заставив себя не оглядываться, Фейд-Раута направился к выходу из помещений для слуг.
– Среди фрименов объявился новый пророк, или просто религиозный лидер. Они зовут его Муад'Диб. Забавное имя. Этим словом они называют мышь. Я приказал Раббану не мешать им, пусть занимаются своей религией, это отвлечет их от иных дел.
– Весьма интересно, дядя, – отвечал Фейд-Раута. Они повернули в коридор к апартаментам барона. «Зачем он завел речь о религии? – думал наследник. – Или это какой-нибудь тонкий намек?»
– Безусловно, – согласился барон.
Они вошли в комнаты барона, миновали приемную, добрались до спальни. Повсюду были видны следы борьбы: сдвинутая плавучая лампа, одеяло на полу… настежь распахнутый шкаф-массажер у кровати.
– Задумано было неглупо, – начал барон. Он перевел силовое поле щита на максимум и остановился, поглядев на племянника, – но и не слишком умно. Объясни мне, Фейд, почему ты до сих пор не попытался убить меня собственной рукой, хотя возможностей у тебя было достаточно.
Фейд-Раута нащупал за собой гравикресло и уселся, внутренне поежившись оттого, что сделал это без приглашения.
«Надо быть смелым», – подумал он.
– Вы же сами учили меня не пачкать собственные руки, – ответил он.
– Ах да, – сказал барон. – Ты хочешь иметь возможность перед лицом Императора искренно ответить, что ни в чем не виноват. Так, чтобы ведьма, сидящая рядом с ним, услышала правду в твоих словах и сказала об этом. Да. Так я и учил тебя.
– А почему вы никогда не покупали гессериток, дядя? – спросил Фейд-Раута. – Если рядом с вами была бы ясновидящая…
– Ты знаешь мои вкусы! – отрезал барон.
Фейд-Раута поглядел на дядю и произнес:
– И все же они представляют определенную ценность…
– Я им не доверяю, – огрызнулся барон, в голосе его слышался гнев. – Не пытайся переменить тему!
Фейд-Раута кратко отвечал:
– Как вам угодно, дядя.
– Помнится, несколько лет назад на арене, в одном из поединков, – начал барон, – могло показаться, что твоего соперника – гладиатора, подготовили к покушению на твою жизнь. Так ли это было на самом деле?
– Все это было настолько давно, дядя. И я, в конце концов…
– Не уклоняйся, – ответил барон более спокойным тоном.
Фейд-Раута поглядел на дядю, подумал: «Он все знает, иначе бы не спрашивал».
– Моя интрига, дядя. Я затеял ее, чтобы скомпрометировать вашего главного надсмотрщика.
– Умно, – сказал барон, – вдобавок требовало храбрости, ведь гладиатор чуть не сразил тебя, не так ли?
– Да.
– И если изящество и тонкость твоих замыслов окажутся под стать твоей храбрости, ты станешь грозным для любого властителя. – Барон поводил головой из стороны в сторону. И в который уже раз после того ужасного дня на Арракисе пожалел о гибели Питеpa, своего ментата. Тот был тонок, дьявольски тонок. Барон вновь качнул головой. Судьба, случалось, бывала к нему беспощадной.
Фейд-Раута оглядел спальню, следы борьбы в ней, недоумевая, как мог его дядя справиться со столь тщательно подготовленным рабом.
– Как я одолел его? – спросил барон. – Ах-х, Фейд, позволь мне, старику, сохранить кое-что в тайне. И лучше, если мы сейчас заключим с тобой сделку.
Фейд-Раута, не веря своим ушам, глядел на него. «Сделку! Значит, он и впрямь считает меня наследником. Иначе зачем ему сделка? На сделки идут только с равным… или почти!»
– Какую же сделку, дядя? – Фейд-Раута невольно почувствовал гордость, ощутив, насколько спокойно и рассудительно звучит его голос, не выдавая наполнявшего душу восторга.
Барон тоже отметил этот самоконтроль. Он кивнул:
– Пока что ты – всего лишь хороший материал, Фейд. И я не бросаюсь своим добром. Но ты пока основательно заблуждаешься – не хочешь понять, насколько я нужен тебе. Ты упрям. Ты не понимаешь, что должен охранять меня как величайшую для себя ценность. Это вот… – он показал на следы борьбы, – это было глупостью. Глупость не вознаграждается.
«Ну, скорее к делу, старый дурак!» – подумал Фейд-Раута.
– Сейчас ты наверняка назвал меня про себя старым дураком, – сказал барон, – придется переубедить тебя в этом.
– Вы говорили о сделке.
– Ах, это нетерпение юности, – произнес барон. – Ну, тогда буду краток: приказываю прекратить эти глупые покушения на мою жизнь. А я обещаю тебе, когда почувствую, что ты созрел для этого, – сам отступлю в сторону, отрекусь в твою пользу. Буду советником, а ты станешь править.
– Отречетесь ли, дядя?
– Вижу, ты все считаешь меня дураком, – ответил барон, – и этот разговор только усиливает твою самоуверенность, а? Или ты думаешь, что я тебя прощу? Осторожнее, Фейд. Этот старый дурень прекрасно разглядел иглу в бедре мальчика. Легкий нажим… и готово! Иголка с ядом прямо в руке старого дурака! Ах-х, Фейд!
Барон покачал головой, подумал: «Если бы не Хават… у него все получилось бы. Ну пусть мальчишка думает, что это я сам и уличил их. В какой-то мере это справедливо. Именно я спас Хавата от сардаукаров на Арракисе. А мальчишке следует с большим уважением относиться к моим способностям».
Читать бесплатно другие книги:
