Врата Птолемея Страуд Джонатан

Бартимеус

32

Облако серы стянулось в хилый столб дыма, висящий в центре пентакля. Дым поднимался к потолку с мощью водички, журчащей в питьевом фонтанчике. В глубине столба материализовались два робких жёлтых глаза. Они встревоженно заморгали.

Пожалуй, я передумал…

В противоположном пентакле стоял темноволосый юнец, тяжело опирающийся на посох. Посох я узнал сразу. Трудно было бы не узнать: аура талисмана заливала мой круг с интенсивностью вспышки на Солнце. Моя сущность испуганно съёжилась.

Плохо дело. Я слишком слаб. Не надо было соглашаться.

Заметьте себе, волшебник, судя по всему, был того же мнения. Лицо его имело восхитительный цвет снятого молока.

Он выпрямился, насколько мог, и постарался напустить на себя внушительный вид.

– Привет, Бартимеус.

– Привет, Натаниэль[93].

Он откашливался, смотрел в пол, чесал в затылке, что-то мурлыкал себе под нос – короче, делал все, лишь бы не смотреть мне в глаза, как подобает мужчине. Хотя вообще-то и я был не лучше. Вместо того чтобы грозно вздыматься, столб дыма все норовил заплестись в какие-то причудливые косички. Наверное, если бы нас оставили в покое, я бы в конце концов связал из себя приличный кардиган или ещё что-нибудь, но после того, как мы несколько секунд этак потянули резину, нас грубо прервали.

– Ну, давайте, чего вы ждёте?!

Угадать, кто это, было несложно. Волшебник и дым нервно заворочались в своих кругах, кашляя и бормоча. Оба имели вид оскорблённый и расстроенный.

– Знаю, знаю, – сказала Китти. – Я вам обоим совсем не завидую. Но сделать это надо. Нельзя терять время.

Надо сказать, она выглядела куда живей и энергичней, чем я ожидал. Нет, конечно, она сделалась довольно хрупкой, волосы у неё поседели, кожа постарела и пошла морщинами, и тем не менее Китти была далеко не так плоха, как Птолемей. И глаза у неё остались блестящие, как у пташки, – в них отражался свет того, что они видели. Я смотрел на неё со смесью благоговения и сострадания.

– Не надо нас понукать, – сказал я. – Сейчас приступим.

– Вот-вот, – согласился Натаниэль. – В таком деле спешить не годится.

– Тебе-то откуда знать! – фыркнула она. – Что же вас удерживает?

– Ну, – затянул он, – дело в том, что…

– Лично я, – начал я со спокойным достоинством, – соглашался на это предложение, исходя из того, что предоставленное мне тело будет в приличной физической форме. А теперь, глядя на него, я в этом сомневаюсь.

Волшебник воззрился на меня исподлобья.

– И что ты этим хочешь сказать?

– Не станешь же ты покупать лошадь, не оглядев её? Я должен провести осмотр. Покажи-ка зубы!

– Пшел ты!

– Прошу прощения, – сказал я, – он никуда не годится. Он же еле на ногах держится! Кожа обожжена Моровым Заклятием. Плечо кровит. И вообще, держу пари, у него глисты!

Девушка нахмурилась.

– Что там с плечом? Где?

Натаниэль махнул рукой – и поморщился.

– Да ничего. Это не проблема.

– Почему ты мне не сказал?

– Потому что! – рявкнул он. – Потому что, как ты сама всё время твердишь, у нас нет времени.

– Верно подмечено, – сказал я.

– На самом деле я не уверен, что готов это сделать, – продолжал волшебник, наградив меня мерзким взглядом. – Я не уверен, что это может сработать. Он слишком слаб, чтобы помочь мне справиться с посохом, и к тому же гнусен и подл безмерно. Одно небо знает, чем он способен мне навредить! Это всё равно что пригласить стадо свиней поселиться у себя в спальне.

– Ах вот как? Ну так вот, я тоже не в восторге от идеи быть заточенным в твоей грязной земной туше! – воскликнул я. – Просто подумать противно, сколько в тебе мерзкой жижи! Вся эта мокрота, ушная сера и…

– Заткнитесь! – прикрикнула Китти. Надо сказать, что её лёгким путешествие отнюдь не повредило. – Заткнитесь оба! Там, снаружи, гибнет мой город, и этот посох надо привести в действие. Единственный способ, который мы можем придумать, – это объединить твои знания, Натаниэль, с твоей силой, Бартимеус. Да, конечно, возможно, оба вы слегка не в форме, но…

Я взглянул на Натаниэля.

– Нет, ты слыхал? «Слегка не в форме»!

Он покачал головой с глубочайшим отвращением.

– Кому ты рассказываешь!

– …но долго это не продлится. Максимум несколько часов. А потом ты, Натаниэль, можешь отпустить Бартимеуса навсегда.

– Погоди! – сказал он. – Мне нужны гарантии, что эта тварь не попытается уничтожить мой разум. Это было бы вполне в его духе.

– Ага, конечно, – воскликнул я, – и спалить мой единственный обратный билет? Нет, парень, я не собираюсь торчать в твоей башке до скончания веков. Не беспокойся. Я мечтаю, чтобы меня отпустили. Ничего там трогать я не стану.

– Да уж, лучше не трогай.

И мы немножко попялились друг на друга с угрожающим видом.

Девушка хлопнула в ладоши.

– А-атлично! Договорились? Вот и чудесно. Я не затем погубила своё здоровье, чтобы сидеть и смотреть, как вы, два идиота, собачитесь между собой. Ну так что, не будете ли вы столь любезны приступить к делу?

– Ладно, – недовольно фыркнул волшебник.

– Ладно, – угрюмо ответил дым, пустив струйку вверх.

– Так-то лучше.

Ни за что бы на это не пошёл, если бы не она. Но она поступила совершенно правильно там, в Ином Месте, когда заклинала меня именем Птолемея. Она сразу допёрла, что это моё слабое место, моя незаживающая рана. И весь мой цинизм, который я копил две тысячи лет, не помог мне исцелиться, как я ни старался. Все эти долгие, утомительные века я носил в себе память о его надежде: что в один прекрасный день джинны и люди смогут действовать заодно, без вражды, без подлостей, без убийств. Посмотрим правде в глаза: идея была идиотская, и я ни на миг в неё не верил – слишком уж много было доказательств противоположного. Но Птолемей-то в неё верил – и этого было довольно. И когда Китти повторила его подвиг, пройдя сквозь Врата мне навстречу, даже слабого отзвука его веры оказалось достаточно, чтобы склонить меня на её сторону.

Она восстановила нашу с ним связь. И тем самым судьба моя была решена. Сколько ни стенал и ни возмущался мой здравый смысл, ради Птолемея я бросился бы в огненную печь, и это же распространялось теперь и на Китти.

Огненную печь, говорите? А может быть, чан с кислотой? Или ложе из гвоздей? Конечно, я предпочёл бы что угодно – лишь бы не то, что предстояло мне теперь.

В одном кругу собирался с духом волшебник. Он подрисовывал линии, повторял про себя заклинание. А в другом столб дыма бродил взад-вперёд, как тигр в клетке. Я обратил внимание, что оба пентакля процарапаны по периметру, чтобы позволить мне незамедлительно перейти из одного в другой. Ну надо же, какие они стали доверчивые… А ведь я мог бы вырваться из круга, сожрать обоих в мгновение ока и удалиться с песней и с улыбкой на устах. Отчасти мне ужасно хотелось это сделать – просто затем, чтобы посмотреть, какая рожа будет у моего хозяина. Тыщу лет уже волшебников не жрал![94] Но, разумеется, быть съеденной в планы Китти на сегодняшний день не входило. Так что я с сожалением отказался от этой соблазнительной мысли.

Опять же, оставался такой незначительный вопрос, как моё состояние. Мне было трудно поддерживать даже такой несложный облик, как дым. Я нуждался в защите, и чем скорее, тем лучше.

– Надеюсь, до завтра ты управишься? – осведомился я.

Волшебник нервно взъерошил волосы и обернулся к Китти.

– Ещё один ехидный комментарий, пока он тут, и я его сразу отошлю, невзирая на посох. Скажи ему!

Она топнула ногой.

– Натаниэль, я жду!

Он выругался, потёр лицо и взялся за дело. Заклятие, похоже, было сочинено на ходу – ему недоставало привычных мне изящества и утончённости. Вот, например, завершающие слова «сковать этого проклятого демона Бартимеуса и спрессовать его немилосердно» звучали грубовато и могли бы быть истолкованы неверно. Но, похоже, оно всё-таки подействовало. Вот только что столб дыма, как ни в чём не бывало, вздымался в своём кругу, а в следующий миг его повлекло вверх и наружу, сквозь проем в моём пентакле, сквозь проем в пентакле волшебника, и вниз, вниз, к голове моего хозяина…

Я собрался с духом. Я ещё успел заметить, как он крепко зажмурился…

Шлёп!

Исчезла. Боль исчезла. Это было моё первое ощущение. Это было главное. Как будто вдруг отдёрнули занавеску, и тьма сменилась светом. Как будто я окунулся в ледяной родник. Это было отчасти похоже на возвращение в Иное Место после многомесячного рабства – переплетающиеся решётки боли, опутывавшие всю мою сущность, просто отвалились, словно струпья, и я внезапно ощутил себя целым. Я почувствовал себя одновременно освежённым, обновлённым и возрождённым.

Мою сущность охватил жуткий восторг, какого я не испытывал на земле со времён своих первых появлений ещё в Шумере, когда я думал, будто моих сил довольно, чтобы совладать с чем угодно[95]. Я даже не сознавал, насколько сильно моя слабость была связана с этой накопившейся болью; в тот миг, когда боль исчезла, я сделался в десять раз сильнее, чем был прежде. Неудивительно, что Факварл и прочие так сильно это пропагандировали!

Я издал торжествующий вопль.

Вопль отдался странным эхом, как будто я очутился в бутылке[96].

Мгновением позже раздался другой вопль. Он был на удивление громким и звучал сразу отовсюду. Он оглушил меня. Это отвлекло меня достаточно, чтобы я обратил внимание на то, где я нахожусь. Что именно одевает меня и защищает от мира. Скажем прямо: это была человеческая плоть.

Точнее, плоть Натаниэля.

Если суп в Факварловой супнице защищал меня от губительного серебра лишь отчасти, тело Натаниэля справлялось с этим куда лучше. Моя сущность была расточена – в костях, и в крови, и в каких-то верёвочках (очевидно, это были связки); я был везде, от волос до кончиков пальцев. Я ощущал биение его сердца, бесконечный ток крови по жилам, шорох и свист в мехах лёгких. Я видел слабейшие электрические разряды, пробегающие в мозгу; я видел (менее отчётливо) и мысли, которые они обозначали. И на миг меня охватило изумление – я как будто вступил в огромное здание, какую-нибудь мечеть или святилище, и узрел его совершенство: это было нечто воздушное, выстроенное из глины. Потом я удивился снова – как такая бестолковая штука вообще работает. Она была такая хрупкая, такая слабая и нескладная, настолько прикованная к земле!

Что могло быть проще, чем захватить над ней контроль, обойтись с телом как с повозкой или телегой – средством передвижения, которое может доставить меня, куда мне будет угодно! Меня охватило искушение – слабое-слабое искушение… Я бы мог, не медля ни секунды, наброситься на мозг, подавить его слабые движения и сам взяться за рычаги, чтобы заставить механизм продолжать работать… Несомненно, Ноуда, Факварл, Наэрьян и все прочие сделали это с немалым удовольствием. Это была их месть в миниатюре, их торжество над человечеством в масштабах одного отдельно взятого человека.

Но это было не по мне.

Хотя искушение присутствовало, заметьте себе.

Мне никогда особо не нравился голос Натаниэля, но на расстоянии он был всё же более или менее переносим. А сейчас было такое ощущение, как будто меня привязали внутри громкоговорителя, врубленного на полную мощность. Когда он говорил, эхо его голоса отдавалось во всём моем существе.

– Китти! – воскликнул этот громогласный слоноподобный голос. – Я ощущаю в себе такую энергию!

Её голос донёсся до меня слегка приглушённым, исказившимся в его ушах.

– Расскажи! Как ты это ощущаешь?

– Она струится сквозь меня! Я чувствую себя таким лёгким! Я мог бы подскочить до самых звёзд![97]

Он заколебался, словно смущённый своим восторгом, столь неподобающим волшебнику.

– Китти, – спросил он, – я как-нибудь изменился внешне?

– Да нет… Разве что сутулишься меньше. А глаза открыть можешь?

Он в первый раз за всё время открыл глаза, и я выглянул наружу. Поначалу все немного двоилось, казалось смутным и расплывчатым. Думаю, это из-за его человеческого зрения – оно такое слабое и ограниченное! Потом я подключил свою сущность, и все сделалось отчётливее. Я окинул взглядом все семь планов. Натаниэль ахнул.

– Ты просто не поверишь! – взревел он прямо мне в ухо. – Китти! Такое впечатление, что все сделалось более многоцветным и многомерным. А вокруг тебя такое сияние!

Это была её аура. Она всегда была более мощной, чем у среднего человека, а с тех пор как Китти побывала в Ином Месте, её аура светилась, как полуденное солнце. С Птолемеем было так же. Я никогда не видел такого ни у кого из других людей. По телу Натаниэля пробежала дрожь изумления; его мозг буквально бурлил от восторга.

– Ты такая красивая! – сказал он.

– А ты что, только теперь заметил?

Да, сплоховал парень. Его, собственно, погубил тон крайнего удивления, которым это было сказано[98].

– Да нет! Я только хотел сказать…

Тут я решил, что пора заявить о себе. Этот зануда ведь не сам по себе такой молодец. Я перехватил контроль над его глоткой.

– Не мог бы ты говорить потише? – осведомился я. – А то мне не слышно, как ты думаешь.

Тут он сделался очень тихий. Собственно, они оба. Я почувствовал, как он машинально попытался зажать рот, словно рыгнул в приличном обществе.

– Да-да, именно, – сказал я. – Это я. А ты думал, я буду тихо-мирно сидеть внутри? Ошибаешься, сынок. Теперь нас в этом теле двое. Заруби себе на носу.

И чтобы доказать серьёзность своих намерений, я заставил его поднять руку и деловито поковыряться в носу. Натаниэль издал протестующий вопль.

– Прекрати немедленно! Я опустил руку.

– Это далеко не все, на что я способен, если решу за тебя. О-о, какой тут любопытный маленький мирок! Такое впечатление, что тебя окунули в шоколадный мусс, только без приятного вкуса и запаха. Кое-какие твои мысли, Натаниэль… Ого! Если бы Китти знала…

Тут он наконец сумел овладеть собственным ртом.

– Довольно! Контроль остаётся за мной. Мы же договорились. Мы должны действовать сообща, иначе нам обоим грозит гибель.

– Он прав, Бартимеус, – сказала Китти из своего кресла. – Мы и так уже потеряли слишком много времени. Вам нужно работать вместе.

– Отлично, – ответил я, – но пусть он меня слушается. Мне о Факварле и Ноуде известно побольше, чем ему. Я способен предугадывать их поступки. А управлять его телом я могу отлично. Вот, гляди…

Я прекрасно представлял себе устройство ножных мускулов; я согнул ноги, распрямил – а моя сущность сделала остальное. Мы с места перемахнули через стол и очутились в дальнем конце комнаты.

– Недурно, а? – хихикнул я. – Как по маслу!

Я согнул ноги снова, распрямил… Но волшебник в тот же самый момент попытался пойти в противоположном направлении. Наше тело взбрыкнуло, одна нога взлетела в воздух, вторая сделала шаг. В результате ноги у нас разъехались, мы вскрикнули в унисон от лёгкого замешательства и рухнули на ковёр.

– Ага, – сказала Китти. – Просто превосходно.

Подниматься на ноги я предоставил Натаниэлю самостоятельно.

– Я так и знал, что всё так будет! – рявкнул он. – Это безнадёжно.

– Тебе просто не нравится, когда тобой командуют! – отпарировал я. – Тебе не нравится, когда что-то зависит не от тебя, а от твоего раба! Сколько волшебника ни корми…

– А ну тихо! – сказала Китти.

Может, дело было в её ауре, а может, в чём-то ещё, но теперь в ней появилось нечто, не допускающее возражений. Так что мы заткнулись и предоставили ей высказаться.

– Если бы вы на секундочку прекратили собачиться, – продолжала она, – вы бы поняли, что вы вдвоём действуете куда лучше и эффективнее, чем Ноуда и прочие с их крадеными телами. Факварл в Хопкинсе чувствует себя как дома, но он долго практиковался. А прочие почти беспомощны.

– Она права… – сказал Натаниэль. – Ноуда даже ходить не мог.

Потребовался интеллект джинна, чтобы догадаться, в чём дело.

– Тут есть два важных различия, – сказал я. – Во-первых, я не стал уничтожать твой разум. Это, несомненно, помогло. А во-вторых, я знаю твоё настоящее имя. Бьюсь об заклад, это позволяет мне проникнуть в тебя куда глубже, чем дано прочим духам. Вот видишь, как удачно вышло. Я знал, что рано или поздно это пригодится.

Волшебник почесал подбородок.

– Может быть…

Но тут наши философические размышления были прерваны нетерпеливым возгласом.

– Это, в сущности, не важно! – отрезала Китти. – Просто предупреждайте друг друга о том, что вы собираетесь делать, и это позволит избежать дурацких оплошностей. А теперь – как насчёт посоха?

Как насчёт посоха?! Всё это время мы сжимали его в кулаке, и даже сквозь изолирующие кости и плоть Натаниэля я ощущал его присутствие. Я чувствовал, как непрерывно ворочаются могучие существа, заточенные в нём, смутно слышал, как они молят выпустить их на волю. Заклятия, наговоры и печати, наложенные Глэдстоуном на дерево, были так же мощны, как и в день их создания. Оно и к лучшему: таящаяся в нём энергия, если выпустить её наружу, могла бы сровнять с землёй пару городских кварталов[99]. Китти пристально смотрела на нас.

– Как вы думаете, сумеете вы его активировать?

– Да, – ответили мы.

Натаниэль взял посох обеими руками. Тут я предоставил манипулировать нашими конечностями ему. На тот момент мы нуждались в его сноровке, чтобы запустить процесс и задать ему направление. А я лишь предоставлял дополнительную энергию, силу, поддерживающую его волю. Мы стояли, слегка расставив ноги, напрягшись в ожидании отдачи. Натаниэль принялся читать заклинания. Пока он говорил, я его глазами осматривал небольшой кабинет, где мы находились. Вот сидит в кресле Китти. Её аура – вполне под стать ауре посоха. Дальше – дверь, выбитая небольшим Взрывом. На полу валялось несколько жезлов Инферно и шаров с элементалями. Их притащил Натаниэль: дверь он вышиб с помощью кубика Взрыва. Он так тревожился за Китти, что забыл о боли в плече, забыл на время о своей усталости…

Странное это дело: ощущать, как движутся мысли человека. Они ворочаются, точно спящий в темноте, в то время как разум, казалось бы, полностью поглощён заклинанием. Мимо меня проплывали лица: Китти; женщина постарше; другие люди, которых я вообще не узнавал. И тут (это стало потрясением) – передо мной появился Птолемей, отчётливо, как наяву. Как давно я его не видел… две тысячи лет… Но этот образ, конечно, был всего лишь воспоминанием обо мне.

Пора сосредоточиться. Я почувствовал, как из меня вытягивает силы – слова Натаниэля обращали их в узы, оплетающие посох. Заклятие близилось к завершению. Посох Глэдстоуна содрогался. Вдоль него побежали бледные струйки света, стекающиеся в пентакль, вырезанный на его конце. Мы чувствовали, как заточенные существа протискиваются в щёлочку, которую мы проделали в их тюрьме; мы чувствовали, как наложенные Глэдстоуном печати силятся снова сомкнуться. Мы не обращали внимания ни на то, ни на другое.

Натаниэль закончил читать заклятие. Посох у нас в руке на миг вспыхнул – и комната на всех семи планах наполнилась ослепительно ярким светом. Мы пошатнулись; Натаниэль зажмурил наши глаза. Потом свет приугас. Равновесие было достигнуто. Всё замерло. В комнате было тихо. Посох Глэдстоуна гудел в нашей руке – слабо, почти неслышно.

Мы, как один, обернулись к Китти, которая сидела в своём кресле и смотрела на нас.

– Готово, – сказали мы.

Натаниэль

33

Когда посох активировался и энергия джинна потекла сквозь Натаниэля, чтобы сдерживать мощь талисмана, Натаниэль всего на миг вспомнил о своей ране в плече. Он ощутил негодующий укол боли, голова внезапно пошла кругом… но тут новая сила снова наполнила его, и слабость миновала. Натаниэль почувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было.

В теле все ещё отдавались отзвуки того первого мгновения, когда в него хлынуло могущество Бартимеуса. Это было как удар тока, как волна, которая грозила оторвать его от пола, начисто отвергая законы гравитации. Вся его усталость и собственный вес куда-то делись. В нём кипела жизнь. Натаниэль внезапно отчётливо и ясно (его разум сделался острее, как будто заново отточенный) постиг природу джинна – его непрерывное стремление к движению, переменам, трансформациям. Он осознал, насколько тяжкой судьбой было для такого существа любое насильственное ограничение, приковывающее его к земным, ограниченным и определённым предметам. Перед ним (поначалу лишь смутно) встала бесконечная череда образов, воспоминаний, впечатлений, уходящая в немыслимые глубины времени. Это вызвало у него ощущение, схожее с головокружением.

Все его чувства воспламенились. Пальцы ощущали каждый сучок, каждое древесное волокно на посохе, уши улавливали его чуть слышное гудение. Лучше всего Натаниэль видел и понимал все планы – каждый из семи. Кабинет омывал радужный свет десятка аур – ауры посоха, его собственной и, что самое странное, ауры Китти. Сквозь это сияние лицо Китти снова казалось гладким и юным, а волосы горели пламенем. Он мог бы смотреть на неё вечно…

«Прекрати немедленно это безобразие! Меня тошнит».

…Если бы в голове не балаболил гнусный джинн.

«А что я делаю-то?» – подумал Натаниэль.

«То-то и оно, что ничего ты не делаешь. Посох мы раскочегарили. Вперёд!»

«Хорошо». Натаниэль осторожно – на случай, если у джинна были другие планы относительно его ног, – повернулся к Китти.

– Тебе следует остаться здесь.

– Мне уже лучше! – И, к немалой тревоге Натаниэля, она сдвинулась на край кресла и, опершись на подлокотники дрожащими руками, встала на ноги. – Я могу ходить.

– И тем не менее с нами ты не пойдёшь.

Он почувствовал, как в его мозгу заворочался джинн, и из его рта донёсся голос джинна. Это очень нервировало. И к тому же было довольно щекотно.

– Натаниэль прав, – сказал Бартимеус. – Ты слишком слаба. Если можно доверять его памяти – в чём я сомневаюсь, – в этом здании могут оставаться ещё пленники, возможно, Ноуда не всех сожрал. Почему бы тебе не попытаться их отыскать?

Китти кивнула.