Соль. Судьба первородной Александрова Марина

— Возможно, — не слишком уверенно заговорила Плакса, — следовало подробнее описать процедуру обработки раны?

— Например? — поинтересовалась я, а девочка начала стремительно краснеть.

— Например, указать составы, которые следует использовать при очищении раны?

— Какие?

Казалось, еще больше покраснеть уже просто невозможно, но она сделалась цвета спелой свеклы и начала заикаться:

— С-с-спир-с-спиртовые, — кое-как выдавила девчонка, — такие, как настой семиголовника? — жалобно посмотрела она на меня.

— Еще есть замечания?

Молчание стало мне ответом.

— Поздравляю, — счастливо улыбнувшись, поздравила я своих студентов, — исход для вашего пациента — весьма разнообразная, но смерть! Из-за автора данного опуса он вероятнее всего умрет от заражения крови, — указала я на лист бумаги в моей руке, — или от гнойной гангрены, а может, просто лишится ноги или руки, а из-за вас, моя дорогая, даже мучиться долго не будет, отправится на тот свет от кровопотери. Ведь ни один из вас не удосужился наложить жгут, для начала помыть собственные руки, обработать рану и использовать правильный шов. Промыть и зашить — не ответ для студентов четвертого курса целительского факультета. Открываем тетради и пишем тему — чувствую, сегодня у нас их будет много…

Спустя еще три часа я поняла, что скоро мне даже голосовые связки не надо будет изменять, я натурально теряла голос. Мое первое полноценное занятие сошло с запланированного пути и мчалось прямиком к истокам, основам целительского дела. Три часа мы разбирали первые вопросы десяти контрольных и писали, писали, писали, а я все говорила и говорила. Еще больше мне хотелось кого-нибудь поколотить из сидевших передо мной горе-целителей, которые даже не знали, что помимо обработки раны надо бы и свои собственные руки как-то помыть… Хотя, думаю, они, наверное, знали об этом, но меня поражало, насколько халатно относились к подобным деталям, а потом я поняла. Поняла, что аланит или оборотень вряд ли умрет от какой-то раны или грязных рук, а люди… Это же просто люди, разве нет? Ведь в группе у меня было всего три человека, а остальные, похоже, и не собирались тратить время на хвори людские больше, чем того бы им самим хотелось. А может, их так учили?

— И прежде, чем я отпущу вас на обед, — хрипло заговорила я, — хочу вам кое-что сказать. Если я хотя бы раз во время этой практики увижу, что вы по-разному относитесь к пациентам — в зависимости от их расовой принадлежности, — обвела я группу хмурым взглядом, — я вас так отделаю, что вам уже не один целитель не поможет. Я доступно объясняю? Свободны.

Повторять дважды не пришлось. Студенты сноровисто собрали свои письменные принадлежности и в полной тишине покинули аудиторию. Хотя не могу сказать, что выглядели при этом бодрыми и счастливыми. Похоже, четырехчасовой марафон по оказанию первой медицинской помощи при различных видах ранений вымотал их достаточно, чтобы покинуть аудиторию молча.

В столовой факультета мне удалось раздобыть для себя нехитрый, но сытный обед и с удивлением осознать, что я единственный преподаватель, который пришел сюда на обед. Должно быть, скромники в белых простынях предпочитали более изысканную кухню и ели где-то еще. Но мне было абсолютно плевать, что и где есть, главное, что не тухлое и достаточно полезное. А чем проще, по моему глубокому убеждению, пища, тем даже лучше. Потому каша, бульон и кусочек отварного мяса пришлись очень кстати после экзотического «кабачка». В огромной студенческой столовой царила непринужденная атмосфера, и это заставляло меня время от времени впадать в светлую ностальгию. Времена идут, а ведь, по сути, меняются лишь декорации. И студенты всё такие же студенты, и молодость все такая же искристая и озорная. Изменилась я, а этот светлый мир студенчества будто замер, впуская в свои объятия одних и безжалостно вышвыривая в жизнь других.

— Еще заплачь, — тихо фыркнула я себе под нос. После решительно встала, отбросила все лишние мысли и направилась к месту, где должна была захватить груз в десять студентов и отправиться вместе с ними осматривать мои новые владения.

На самом деле я боялась, что придется проделать весь путь до выхода с территории учебного комплекса, чтобы потом уже выйти на улицу и вдоль по ней двинуться в обратный путь к городской больнице. Но, как оказалось, если выйти через черный ход целительского факультета, пройти по узкой тенистой аллее и выскользнуть через небольшую калитку, то окажешься прямо напротив нее. Данное открытие, разумеется, я совершила не одна, а под чутким руководствам студентов, которые и показали короткий путь. Даже спрашивать дорогу не пришлось: просто встретившись с ними в фойе на первом этаже, сказала им «Идем» — и они пошли, я же бодренько зашагала следом.

Центральный городской госпиталь Аланис выглядел впечатляюще. Как и все заведения в империи, которые олицетворяли власть и принадлежность к культуре аланитов, он был монументальным памятником искусства. Несколько корпусов соединяло центральное округлое здание с куполообразной крышей, и я сильно подозреваю, что если взглянуть на комплекс с высоты птичьего полета, то он похож на лист клевера — символ целителей Алании.

Внутрь я уже входила первой. Центральный городской госпиталь — это все же гордость столицы, потому пол, выложенный из мраморной мозаики в виде какого-то чудака в белой простыне с небесно-голубыми глазами и немного розоватыми волосами, возложившего ладони, от которых исходило сияние, на коленопреклоненного перед ним мужчину в набедренной повязке, сначала озадачил меня своим сюжетом, а потом заставил изумленно замереть, и я уже разрывалась между желанием засмеяться и разрыдаться. Я узнала и мужчину в простыне, и, как это ни странно, вспомнила сам момент, когда это происходило!

— Это Первородный Зорис, — пояснила мне и без того известный факт Лил, — в Алании его почитают за то, что он исцелял от пьянства и наркомании…

— Ага, — вслух ответила я, вспоминая, каким любителем хорошенько приложиться был сам Зорис. Однажды он и коленопреклоненный Антей так напились в месте, о котором история умалчивает, что очнулись в подворотне у городской площади в чем мать родила. Причем роскошные пепельные локоны Зориса оказались при этом выкрашены марганцовкой в ярко-розовый оттенок, кто красил — осталось загадкой, но ярко-розовые ладони Антея отвечали на нее сполна. Эти двое сперли простыню и наволочку, что какая-то кумушка забыла снять с бельевой веревки. Самым ловким оказался Зорис, потому ему досталась и простынь, и веревка, Антей же напялил наволочку. После чего двое первородных попытались пересечь площадь в предрассветных сумерках. Поскольку Зорис был мужчиной опытным в такого рода делах, то он упрямо шел вперед, Антей же завалился аккурат посреди площади, где верный друг и произвел сей знаменательный акт избавления его от похмельного синдрома. Какая легенда сопровождала эту картину, мне было неведомо.

— Я читала, что Зорис был воплощением бескорыстности, потому и предпочитал в одежде самое простое, так теперь делают и наши целители, — тем временем вещала Лил у меня над ухом. — О нем помнят наши летописи, как и мы все. Потрясающий, должно быть, был человек.

— Они все были потрясающими, — тихо ответила я.

— Наверное, — пожала плечами девушка, — жаль, что главный храм Двуликого сгорел, а с ним и большая часть наследия первородных, включая их изображения, знания, имена и жизнеописания… Интересно было бы узнать, чем они жили, какие открытия совершали, как выглядели? Иногда начинаешь думать, что их и не существовало вовсе, а эти истории — всего лишь сказки, — пожала она плечами, на удивление разговорившись со мной, в то время как остальные студенты поспешили отметиться, что прибыли для прохождения практики. Да и мне стоило наведаться к главному целителю, дабы уведомить, что я поступаю в полное его распоряжение.

— Может, и сказки, — пожала я плечами. — Как бы там ни было, но для большинства того, о чем не знают и не помнят, — не было вовсе. Буду ждать вас здесь, как только освобожусь.

— Хорошо, — кивнула она, уходя вслед за сокурсниками.

Для того чтобы познакомиться с главным целителем городского госпиталя и получить привязку к отделению, мне пришлось подняться на самый верх центрального здания и оказаться в замысловатой приемной с совершенно прозрачным потолком, сквозь который было видно голубое небо. Подождать, пока невысокого роста человеческий мужчина-секретарь доложит о моем приходе, после чего еще подождать, сидя на неудобной табуретке. Исходя из условий встречи, я окончательно поняла, что главного никто не спешил уведомлять о моем истинном статусе. Это было хорошо. Ни к чему ему знать. И, судя по всему, Рэйнхард не желал афишировать сей факт. Спустя полчаса меня наконец пригласили войти. Главным в городском госпитале оказался мужчина-аланит. Если судить по меркам людей, то выглядел он на тридцать с небольшим, но думаю, был ровесником Тириэла Аурэлла, что уже само по себе было комплиментом его уму. Высокий широкоплечий шатен, замотанный в простынь, смотрелся комично, сидя за широким столом из красного дерева. Правда, таковым он казался лишь мне. Сам мужчина выглядел весьма сурово. Темные брови грозно сошлись на переносице, ярко-голубые глаза глубоко посажены, тонкие губы поджаты так, что их контура почти не видно. Одним словом, вид такой, что сразу становилось ясно — вольнодумие и словоблудие в его присутствии наказуемо! Ой-ой, ну страшный, страшный, говори уже, надоело тут сидеть.

— Добрый день, — неожиданно высоким писклявым голосом поздоровался он, а на моем лице расцвела широченная улыбка, которая, слава Двуликому, была ото всех сокрыта повязкой.

— Добрый, сынок, — просипела я, припадая на свой посох.

— Я вам не сынок, — сердито пискнул он и, грозно зыркнув на меня, вновь перевел взгляд на бумаги, разложенные на столе. — Соль, вы прибыли к нам из Иртама и ныне принадлежите к Дому Ариен, так?

— Так написано, — кивнула я.

— Могу я узнать, вы ли тот человек, который сумел помочь Рэйнхарду с его недугом?

— Там так написано? — поинтересовалась я.

— Нет, — его высокий голос будоражил мою темную сторону, которая уже потирала ручки, чувствуя, что «запахло» новой жертвой. Не то чтобы я любила издеваться над людьми, но если дядька будет вредничать, то с удовольствием послушаю, каким фальцетом он орет на подчиненных.

— Тогда не я, милок, сам понимаешь, дело-то секретное, а мне еще с годков пять спокойно доскрипеть — и то за радость, — тяжело вздохнула я.

— Я вам не милок, — сквозь зубы пробормотал он.

— Тык пердставьси, — начала я покачивать головой, так, как порой делают это совсем уж пожилые люди с неврологическими расстройствами.

— Меня зовут Саймон Тор, — грозно «воскликнул» мужчина. — Сколько вам лет и почему вас направили ко мне в госпиталь, да еще со студентами, как руководителя практики?!

— Столько не живут, — печально изрекла я. — Чтоб я знал, за что мне все это? И так еле хожу, все болит, скрипит и чпокает, так еще на старости лет учителем послали хлеб и покровительство отрабатывать…

— Как вы собираетесь вести прием в таком состоянии?

— Кто б знал, — вздохнула я.

— Думаю, этот вопрос необходимо задать вашему хозяину, что за шутки такие?! Будьте уверены, я с ним поговорю на ваш счет, пока же могу предложить вам поработать в отделении для лежачих больных, заодно и студенты ваши посмотрят на обратную сторону медицины.

— И на том спасибо, — покивала я, тяжело вздохнув и выходя за дверь.

А уже спустя час я с удовольствием пила травяной сбор вместе с дежурными медсестрами, играя в карты, и с наслаждением наблюдала за тем, как десять моих студентов меняют постельное белье под лежачими больными, убирают судна, моют и кормят их. Студенты смотрели на меня хмуро. Бьюсь об заклад — не так себе они представляли будни практикантов.

Осторожный стук в дверь вывел его из задумчивости. Рэйнхард устало прикрыл глаза, отгоняя от себя тяжелые мысли, которые вертелись вокруг неожиданной кончины Филиции и заканчивались на рубежах империи и тревожных донесениях оттуда. Работы последнее время было столько, что по вечерам ему казалось, что у него в голове завелся некто с молотком и двумя барабанами. Да еще император желал его видеть на ближайшем приеме в честь своего дня рождения непременно с целителем, что его спас. Когда он получил данное приглашение, то оно ему не понравилось, и это мягко сказано.

— Кто? — тихо спросил он, но этого оказалось достаточно, чтобы его секретарь, сухопарый мужчина-оборотень, услышал и вошел внутрь.

— К вам господин Саймон Тор, главный целитель городского госпиталя Аланис, просит об аудиенции, — бесцветным голосом сообщил мужчина и посмотрел на Рэйна ничего не выражающим взглядом.

— Час от часу не легче, — буркнул себе под нос аланит, но небрежным взмахом руки дал понять, что разрешает гостю войти.

Саймон Тор был того склада мужчиной, которые не любят затягивать вопросы, требующие их вмешательства. Порой он испытывал почти физический дискомфорт от нерешенных проблем, и это безумно его раздражало. Именно потому стоило появиться в его расписании свободному «окну», как он тут же отправился на серьезный разговор с главой Дома Ариен. Саймон не принадлежал ни к одному из величайших Домов империи и, по местным меркам, имел весьма скромную родословную, потому в его имени не было звучной приставки Эль или Иль, зато были гордость и чувство собственного достоинства, которые позволяли ему заходить в кабинеты, подобные этому, с высоко поднятой головой.

Мыслимое ли дело — едва переставляющего ноги раба отправлять работать в его госпиталь! А если этот человек умрет у него в больнице, кто будет нести за это ответственность? Ему было это не ясно, как и то, зачем его больнице нужен этот доходяга вообще? Чему он может научить студентов?!

Центральный городской госпиталь был расположен в центре города, собственно, как и ведомство Рэйнхарда Эль Ариен. Потому времени данное путешествие заняло немного, и теперь, сидя в приемной одного из опаснейших аланитов их общества, Тор тщательно продумывал каждое слово, что собирался произнести, войдя внутрь. Но, как обычно и бывает в таких ситуациях, стоило секретарю пригласить его войти, Саймон несколько растерялся и совершенно забыл, с чего хотел начать разговор. Но, пожалуй, он не стал бы тем, кем был, если бы не умел быстро реагировать на любые жизненные ситуации.

— Добрый день, — поздоровался он и в очередной раз несколько смутился от звука собственного голоса.

— Добрый, господин Тор. Что привело вас ко мне? — Рэйнхард благосклонно начал разговор, избавляя Саймона от необходимости вести светскую беседу.

— Думаю, вы понимаете, почему я здесь?

Рэйнхард не ответил, лишь выжидающе посмотрел на незваного гостя, заставляя того нервничать.

— Конечно, я пришел не играть с вами в слова, — кивнул Тор, присаживаясь в глубокое кресло напротив рабочего стола Эль Ариен. — Всего лишь хотел уточнить, известно ли вам, в каком состоянии ваш раб?

Такого вопроса Рэйн не ожидал — и с удивлением понял, что ему не все равно. Он волнуется.

— Что с ним? — тем не менее достаточно скупо поинтересовался мужчина.

— Что с ним?! Да он не сегодня-завтра умрет!

— Что? — простой вопрос прозвучал так, что у Саймона невольно пошел мороз по коже. Взгляд Ариен стал непроницаемо черным, а весь его образ без слов призывал к осторожности.

— Я, конечно, прошу прощения за мою прямолинейность, должно быть, мне следовало осторожнее быть в выра…

— Просто скажите, что с ним, — холодно и бесцветно бросил Рэйн, и, должно быть, всего лишь на миг, Саймону показалось, что воздух в кабинете главы тайной канцелярии налился невыносимой тяжестью и будто загустел…

— Я разговаривал с ним сегодня и могу со всей ответственностью заявить, что этот человек слишком стар, чтобы вести практику в моей больнице, — на одном дыхании выпалил Саймон и почти кожей почувствовал, как резко спало повисшее в кабинете напряжение.

— Это все? — облегчение от услышанного, которое испытал Рэйн, стало для него открытием. Да, целитель спас его, он был ему благодарен, но он не думал, что вместе с тем окажется эмоционально привязан к нему.

— Этого мало? — изогнув бровь, поинтересовался Саймон. — Вы должны понимать, что это достаточно веская причина для меня как для аланита, отвечающего за вверенную мне больницу, чтобы не допускать его к пациентам. Что, если кто-то пострадает? Кто будет отвечать? — выжидательно посмотрел мужчина на собеседника.

Рэйн легко усмехнулся, и в его темных глазах появился странный озорной огонек, который едва не довел Саймона до обморока. Кто угодно мог себе позволить такую усмешку, но когда она возникает на лице главы тайной службы… это пугает.

— Я должен извиниться перед вами, господин Тор, — тем временем заговорил Рэйнхард.

— Что? — глупо моргнув, выдохнул мужчина.

— Но только в том случае, если вы согласитесь пойти до конца, чтобы узнать причину моих слов, — под недоумевающим взглядом Саймона Рэйн поднялся из глубокого кресла, подошел к одному из стеллажей с книгами и из небольшого углубления вытащил непримечательный на вид пергамент, исписанный мелким каллиграфическим почерком. Любой, кто вращался в высших кругах общества Алании, понимал, что это такое. Понял и Саймон, отчего ему стало не по себе.

— Так что, Саймон? Готовы на небольшую уступку, чтобы узнать ответ на свой вопрос? — все еще улыбаясь, спросил Рэйн, а вот Саймон подумал, что еще не скоро сможет отойти от общения с этим аланитом. Любое сказанное им слово заставляло чувствовать его себя танцующим на лезвии ножа. А еще он совершенно точно решил, что больше ни в жизнь не сунется к главе Дома Ариен!

— Вы хотите, чтобы я принес клятву крови?

— Нет, — и улыбка на губах главы тайной службы Саймону совсем не понравилась, — клятву рода. Порой собственная жизнь не так ценна и от нее могут заставить отказаться. А как насчет всей вашей семьи? Хотя одна лишь мысль, намерение рассказать то, что вы услышите здесь и сейчас, — убьет всех, в ком течет ваша кровь, включая вас, конечно. Эта клятва, которую не обойти и не обхитрить. Говорю вам все это так, как есть, а выбор оставляю за вами…

— Его уже нет после ваших слов…

— Верно, — кивнул Рэйн. — Впредь вам стоит подумать дважды, прежде чем прийти сюда за правдой и есть ли вам чем заплатить за нее.

Ненадолго Саймон Тор задумался. Он не был дураком. Если откажется, то его просто убьют хотя бы за то, что он теперь знает, что со стариком что-то не так. Просто за подозрение, которое он может высказать кому-то, и не важно кому. Неужели эта информация может стоить его жизни? Судя по всему — да.

— Хорошо, — кивнул он, беря в руки маленький нож для бумаг, что лежал на столе у Рэйна, и одним быстрым, выверенным движением надрезал большой палец на левой руке. После так же резко прислонил его к пергаменту, что предложил ему Рэйн. Кровь тут же впиталась в поверхность листа и, будто покорная чужой воле, устремилась к строкам, впитываясь в каждую букву написанного. Текст на миг вспыхнул багряно-красным, и пергамент просто рассыпался на глазах, обращаясь в прах. Невесомая пыль, повисшая в воздухе, закружилась, уносимая никому не ощутимым ветром, чтобы спустя миг растаять на плечах Саймона Тора. Заклятье было наложено.

— Что ж, теперь поговорим…

— Альма, женщина, ты мухлюешь! Где ты этому научилась?! — возмущенно воскликнул старик, что сейчас сидел на стуле, точно птица на насесте, поджав к груди колени и кидая на стол сразу несколько потрепанных карт. — Дорей, не дай ей сделать нас, слышишь! Сломанная задница — еще не повод отключать мозги, — обвиняюще ткнув пальцем в бородатого оборотня, лежащего плашмя на каталке, воскликнул дед. К слову сказать, теперь их было пятеро, игравших в карты. Две медсестры, оборотень со сломанным бедром, Соль и Тереза, которая пробыла в коме несколько месяцев. Тереза все время пропускала ход, но странный дед сказал, что ей полезно побыть в обществе. — Отличный ход, дружище! Тереза, ходишь? — Женщина, лежавшая с другой стороны стола на еще одной каталке, бессмысленно смотрела в потолок и на провокации не откликалась. — Опять пропускаешь? Как хочешь, хотя карты у тебя должны быть неплохими, судя по моим.

— Как вы считаете, кто тут при смерти из этих пятерых? — шепотом спросил Рэйн, наклонившись к уху пораженно замершего Саймона. За развернувшимся действом они наблюдали уже добрых десять минут, и мужчина не мог поверить в то, что все происходящее реально! Во-первых, но не в главных, десять студентов без устали драили его отделение. Кто-то мыл окна, кто-то пол, кто-то протирал пыль. Судя по постелям лежачих больных, белье у каждого было поменяно, судна вынесены, все больные были помыты и даже причесаны. Во-вторых, в отделении пахло так, что и не скажешь, что тут лежат те, кто даже в туалет сам не может сходить! В-третьих, две дежурные медсестры, двое больных и сам… пресветлая Лурес… первородный (?!) увлеченно резались в карты, не замечая никого вокруг и дружно обмениваясь шутками. Даже Дорей, известный своим нравом глава городской стражи, хохотал и подначивал старика, словно они были давние знакомые.

— Я до сих пор не могу поверить в сказанное вами, — тихо прошептал Саймон. — Не могу поверить, что однажды увижу того, кого считал легендой… Вы знаете, я с самого детства мечтал стать целителем. Мечтал, что однажды стану таким, какими были они… Пойдемте, — поворачиваясь к выходу, прошептал Саймон, — до конца его рабочего дня еще полчаса. Не будем им мешать.

— Не будете мешать? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн.

— Нет.

И только теперь Рэйн увидел странный свет в глазах мужчины. Именно так смотрят на тех, кем восхищаются всем сердцем.

В полном молчании они покинули отделение, и лишь в конце общего коридора Саймон заговорил вновь:

— Я хочу, что бы вы знали, что я не жалею о принесенной клятве. — Он глубоко вздохнул, будто собираясь прыгнуть в ледяную воду с головой, и продолжил: — Но еще я считаю, что должен сказать — мне больно видеть то, что вы сделали. Хочется надеяться, что это потому, что вы не знали, какой редчайший дар богов попал к вам в руки. Но вы знали и вряд ли понимаете…

— Что же мне непонятно?

— Я в свое время провел несколько лет в исследованиях по теме первородных по тем крохам информации, что уцелели. Вы не понимаете, что нельзя называть рабом того, кто принадлежит лишь Богам. Вы не понимаете, что мы такое в его глазах…

— Всего лишь тлен, — тихо ответил Рэйн, — я знаю, он говорил.

— Нет, — покачал головой Саймон, — мы — те, ради кого их создали. Они должны любить и любят нас просто потому, что это в их природе. Любят, как мы можем любить лишь самых родных… Знаете, как это больно, когда любимые предают? — еще тише спросил мужчина, повернулся и, не дожидаясь, что Рэйн последует за ним, отправился прочь.

Рэйнхард смотрел вслед этому странному мужчине и с удивлением ощущал себя пристыженным, хотя и не мог понять, в чем именно он предал старика, если сделал все, чтобы Соль было хорошо. Он выполнил все его условия. То, что он причислил его к своему Дому как собственность, произошло лишь потому, что сделать его равным членом семьи было невозможно. Он ведь человек. Но разве это что-то меняет? Делает ли это Рэйна хозяином целителя? Вряд ли, особенно в том смысле, в котором обычно принято. У них был договор, и разве те ценности, в которые он верит с рождения, не стоят нескольких лет службы этого человека? Разве это столь запредельно для него — ради блага империи быть там, где он должен?

— Что же, господа студенты, — обратилась я к десяти своим студентам, что сейчас мало напоминали тех холеных золотых детей жизни, которыми являлись еще утром, — первый день вашей практики подошел к концу, надеюсь увидеть вас завтра, — улыбнулась я, имея в виду нечто совершенно противоположное.

— Завтра вы опять заставите нас драить судна? — зло поджав губы, оскалился оборотень с тугими кудряшками.

— Возможно, это прозвучит неправдоподобно, — таинственно начала я, — но люди и даже нелюди гадят каждый день, — переходя на шепот, поделилась я.

— Но мы не санитарки! — воскликнула Плакса. — Почему мы должны делать это? Мой отец через столько прошел, чтобы я могла учиться, а в итоге я чищу горшки?!

В этот момент хотелось бы сказать им нечто саркастичное вроде «Жизнь несправедлива — привыкай», но думается мне, ни один из них не понял бы, в чем истинная причина того, что я заставила их делать сегодня.

— Каждый из вас представляет себя кем-то вроде главного актера театра, вокруг которого складывается сюжет и все самые интересные приключения достаются непосредственно ему. Если вы и впредь собираетесь мнить себя кем-то подобным, я прошу вас уйти из моей группы, а еще лучше — оставить профессию. Сегодня вы писали самую примитивную контрольную уровня второго курса места, где учился я. Как я могу позволить вам подойти к человеку с травмой, если вы, даже сидя в аудитории, забываете об элементарных правилах гигиены? Да, для оборотня или аланита такие инфекции не будут опасны, опять же в зависимости от его состояния, но человека они могут убить. А вы даже примерно не осознаёте свою ответственность перед теми, кто вверяет вам самое дорогое — свою жизнь. И теперь, зная о вас то, что я знаю, я со всей ответственностью могу вам вручить лишь грязный горшок! И ровно до тех самых пор, пока не увижу в вас отблеск осознания того, что в ваших руках чужие жизни, которые нужно сберечь, — ничего другого, кроме того, что было сегодня, вам не светит. Либо учитесь быть целителями, либо проваливайте. Можете и дальше думать, что весь смысл в том, чтобы напялить на себя белую простынь и заниматься самолюбованием. Но вы ничто, пока продолжаете брезговать теми, кому так легкомысленно решили посвятить свою жизнь.

Я смотрела на студентов и честно не знала, как они могут не понимать столь простых вещей? А быть может, и я была бы такой, если бы не дар, что решил все за меня. Не знаю.

— Я не жду, что вы все придете завтра в аудиторию, но те, которые решат остаться, еще не раз пожалеют, пока не будут готовы сказать «спасибо» за то, чему научились.

Я ушла первой, полностью погрузившись в собственные мысли. Как это ни странно, но были они вовсе не о группе студентов, что остались за моей спиной. Я думала о Терезе. Единственной пациентке отделения, которая нуждалась во мне как в первородном. Сегодня я целый день звала ее, уговаривая вернуться из темных лабиринтов разума. Она не откликнулась на мой зов. А это значило лишь одно: завтра я продолжу это делать.

Так, думая об этой женщине, я покинула здание больницы и, оказавшись уже на центральной улице города, собралась проверить карманы на предмет наличности. Свой кошелек я забыла дома, а кушать мне ну очень хотелось, даже после обеда, потому игра в карты была очень кстати. Я не собиралась обирать медперсонал и того несчастного оборотня со сломанным бедром, хоть и могла, потому, выиграв достаточно на пару пирожков, больше так ни разу и «не смогла». Так что теперь наличности у меня было на один пирожок с яблоками или один без начинки. Что тоже неплохо и, надеюсь, даст доковылять до дома и оценить по достоинству жареный огурец.

— Вечер добрый, — его голос, раздавшийся со спины, стал неожиданностью в этот вечер. Чего уж там, я думала, что следующая наша встреча произойдет лишь в случае, если кто-то из членов правящей семьи решит отправиться на тот свет. Хотя как знать…

— Добрый, — ответила я, оборачиваясь к нему и с удивлением замечая, что рада его видеть. Рада слышать его голос, видеть его черные глаза, мне нравится то, как он смотрит на меня… Хотя это перебор, чего это должно меня радовать, если смотрит он на старого деда? Ох, Двуликий… — Чем обязан?

— То, что я захочу вас навестить без повода, даже не рассматривается? — прищурившись, поинтересовался он.

— Нет, конечно, — хмыкнула я. — Твое восстановление, судя по тому, что я вижу, идет полным ходом. Через неделю сможешь пользоваться крыльями и их силой, так что дело не в этом. Стало быть, гадать придется долго, а я устал и хочу есть, а отсюда тебе стоит сделать вывод, что разговор пойдет более продуктивно, если меня накормить.

— Справедливо, — усмехнулся он, после чего жестом предложил следовать за ним, туда, где его ожидал кучер, маленькая невзрачная карета и две пегие лошадки в упряжке.

— Скромновато, — по достоинству оценила я колымагу.

— Внешность обманчива, — ответили мне, когда кучер легко отворил для меня дверцу.

На самом деле внешность была ничуть не обманчива. Внутри были две жесткие лавки, никак не предназначенные для длительного и комфортного путешествия, стены обиты дешевой темной тканью, как и пол. Стоило нам усесться друг напротив друга, как Рэйн достал из кармана брюк, в которых продолжал ходить, несмотря на выздоровление, ничем не примечательное кольцо и надел его на указательный палец. В тот же миг перед моим взором оказался среднего роста аланит с невыразительными серыми волосами, глазами и внешностью. Да чего уж там, внешность была такой, что раз увидев, потом ни за что не вспомнишь. Как, собственно, и его одежда из дешевых, плохо окрашенных тканей не вызвала бы никакого интереса ни у торговцев, ни у представительниц противоположного пола.

— Решил принарядиться? — хмыкнула я.

Невзрачный мужчина напротив меня улыбнулся, скривив в подобии улыбки тонкие губы, и пожал плечами.

— Такая работа, — голос остался прежним, что не могло не радовать. — Хотя, как я погляжу, вы моими подарками пренебрегли, — то был не вопрос, а скорее утверждение.

— Ты про тот металлолом, что всучил мне Фертимон?

Рэйн легко кивнул, устремив свой взор в окно, будто бы с интересом рассматривая сменяющие друг друга пейзажи.

— Зачем мне эта хрень, если ты навесил маяк мне на ауру?

— Вы знали? — посмотрел он прямо на меня.

— Конечно, я же не Ферт и немного понимаю, когда на мне есть «следилка», а когда нет.

— Это злит вас? — спокойно спросил он, немного изогнув бровь.

— Да пофиг, — отмахнулась я.

— Должен ли я это понимать так, что вы знаете, как от нее избавиться, и зачем в таком случае говорите мне об этом?

— Понимай как хочешь, — вздохнула я. — Ваши игры в собственников утомляют меня, а методы порой весьма однообразны.

— После этих слов что следует мне сделать? — все еще улыбаясь, спросил он.

— Покормить меня, что еще-то?

Усмехнувшись, он покачал головой, и в карете воцарилось недолгое молчание.

— Почему у меня порой такое ощущение, что бы я ни делал, чтобы удержать вас, — это всего лишь попытка поймать воздух?

Я впервые за время поездки серьезно взглянула в глаза мужчины, что сидел напротив. Внутри меня происходил странный процесс из взаимодействия противоречивых эмоций, и я словно бы ощущала кое-что очень важное и опасное. Стоит мне определиться с тем, что я готова чувствовать по отношению к нему, — и начнется ураган, который сметет все на своем пути. Причем я не могла бы поручиться, будет это ненависть, жажда свободы, страсть или нечто совершенно непонятное пока. Мне было за что ненавидеть его и ему подобных. Я знала, что нравится и привлекает меня в нем. А еще — я уже на уровне животных инстинктов не выносила цепей. Они драли мне душу, лишали возможности дышать, мне было тесно и противно от такого осознания. Клетка останется клеткой, даже если отлить ее из золота. Я просто уже давным-давно вышла за те рамки, в которых мог бы прижиться обычный человек. Знаете, как бывает, когда, замерев на краю обрыва, ты представляешь, насколько холодная вода внизу, как высоко прыгать и что можно разбиться о скалы? А прыгнув, всего несколько бесконечно долгих секунд ты испытываешь ни с чем не сравнимый восторг. Я чувствовала такое предвкушение, смотря на мужчину, что сидел напротив меня. Казалось, что такой прыжок сумеет оживить меня, даст возможность вздохнуть, пускай и всего один разок, но полной грудью. Я не заблуждалась на свой счет… Моя любовь, как и мое солнце, зашло не одно столетие назад. Такого, как он, я больше не встречу никогда… Но разве не могу я сделать хотя бы еще один вдох, прежде чем вновь продолжу влачить свое жалкое существование, непонятно по какой причине цепляясь за остатки рассудка и жизнь?

— В империи слишком любят поводки, — пожала я плечами. — Красивые и ажурные, грубые и жесткие, это общество просто не желает понимать, что можно строить отношения иначе.

— Вы бы остались, если бы я просто попросил?

— Нет, — покачала я головой.

— Тогда как иначе я могу выстроить отношения с вами?

На этот вопрос я промолчала. Не потому, что мне нечего было ответить, просто я была не готова отвечать даже самой себе. А еще я совсем забыла, перед кем этот мужчина будет отвечать, несмотря ни на что, — это его Империя, именно она — единственная страсть в его жизни.

— В конце этой недели нас ждут в императорском дворце, — совершенно обычным тоном сообщил он мне.

Изо всех сил я старалась не подать виду, как шокировало меня это известие. Нет, я не знала того, кто правил Аланией в это время. Но…

Глава 9

— Айрин, Айрин, — звонкий женский голос раздался из огромного шатра, укрытого плотной белой тканью. — Джо, Лиссан! Да куда вы все делись?! Мне нужна помощь!

Створка шатра приоткрылась, выпустив наружу смуглокожую девушку с невероятно яркими аквамариновыми глазами. Девушка была одета в мужской темный костюм, поверх которого повязан некогда белоснежный фартук, нарукавники, и все это вымазано в свежей и уже засохшей крови. Густые черные волосы были забраны в тугой пучок, правда, сделан он был, похоже, довольно давно, и несколько прядей все же выбились. На лице, руках и даже волосах были следы чужой крови. Она выглядела так, словно не мылась уже несколько дней. Под глазами залегли темные круги, и ее ощутимо шатало. Яркие глаза казались до странности блестящими и несоизмеримо большими в сравнении с лицом, которое больше напоминало просто череп, обтянутый кожей.

— Айрин, я не справляюсь, помоги! — в отчаянье прокричала она.

Ответом ей была лишь глухая, какая-то неестественно мертвая тишина.

В воздухе пахло гарью и тленом, эта неимоверная вонь все еще била по обонянию, заставляя кривиться при каждом глубоком вдохе. Но девушка все же глубоко вздохнула и, сильно пошатываясь, пошла вокруг шатра, пытаясь найти хоть кого-то из членов их маленького выездного госпиталя, которых по всей линии военных действий было около десяти.

— Айр, — облегченно выдохнула она, стоило ей зайти еще за один поворот. — Вот ты где, — не скрывая облегчения в голосе, выдохнула она, смотря на спину девушки с белоснежными волосами, что сидела прямо на земле. — Айр, помоги мне, я не справляюсь. С линии северного фронта поступают всё новые и новые раненые. Был вестник, через пол-оборота нам доставят еще десятерых, а вы все куда-то разбежались. Очень вовремя, скажу я тебе… — совсем тихо договорила она, вдруг поняв, что на ее слова никто не реагирует и не отвечает. — Айр, — тихонько и как-то жалостливо позвала она подругу, каким-то внутренним чутьем ощущая — что-то не так. — Айрин, посмотри на меня, — ласково позвала она, обходя девушку со спины и заглядывая ей в лицо.

Каждый первородный имел необыкновенную внешность, будто бы Двуликий решил смешать в их образах самые невероятные, яркие и несочетаемые краски. Айрин имела белоснежные волосы, кожу, даже глаза — и те были словно бесцветными, лишь темные брови. Но сейчас ее зрачки расширились настолько, что глаза казались совершенно черными. Взгляд был пустым и отсутствующим, и лишь то, что ее губы невольно подрагивали, давало понять, что девушка все еще жива.

— Айрин…

Словно очнувшись ото сна, девушка вздрогнула и резко посмотрела в сторону говорящей. Ее до сих пор бессмысленный взгляд вдруг загорелся каким-то алчным, голодным блеском, и, не говоря ни слова, она бросилась на ту, что посмела потревожить ее.

— От-от-дай мне! — сквозь зубы рычала она, оседлав Соль сверху и разрывая на ней одежду. — Отдай!

Соль пыталась отбросить ее руки, скинуть с себя, но усталость, недомогание, голод сделали ее тело слабым и беспомощным. Их всех сделали такими, и почему теперь она не могла справиться с подругой, которая оказалась в десятки раз сильнее ее, Соль не понимала. Как не могла понять и того, что происходит. Еще несколько минут назад ей казалось, что она настолько устала, что совсем скоро будет спать там, где придется хотя бы ненадолго остановиться. Но сейчас на эту яростную схватку уходили последние силы, перед глазами все плыло. И несмотря на боль от ударов Айрин, ее больше беспокоила тошнота и то, что она вот-вот то ли заснет, то ли просто отключится.

— Айрин, Айрин, это я, Соль, — скорее шептала она, ее голос был слаб, и она сама едва себя слышала среди яростных криков подруги и под градом ударов, что сыпались на нее сверху.

Наконец Айрин особенно сильно дернула ее за рубаху и фартук, и ткань с надрывным треском разошлась в стороны.

— Где? — ладони девушки лихорадочно шарили по груди Соль, а ногти разрывали кожу. — Ты спрятала ее?! Почему ты спрятала?! Дай мне! Дай!

— Что… что… Айрин? Что ты ищешь?

— Мое! — срывая голос, с надрывом и отчаяньем завыла она.

Это была отчаянная мольба, непонимание и осознание, которое смешалось в одном коротком слове, эхом и болью отзываясь в душе девушки, что не могла найти в себе сил пошевелиться или сказать хоть что-то. Лишь две крупные слезинки, смешавшиеся с грязью и кровью, расчертили ее щеки.

— Айр… — слабо выдохнула она, чувствуя, как уплывает сознание, — вернись ко мне, Айр… — позвала она, вкладывая в призыв остатки силы, которой уже, казалось, и не осталось вовсе.

Белокурая девушка пошатнулась под натиском чужой силы, болезненно прикрыла глаза, чтобы уже в следующий миг посмотреть на Соль своими непередаваемыми бесцветными глазами.

— Соль, — выдохнула она, отшатнувшись в сторону и упав на землю, — что со мной, Соль?!

— Айр… — обреченно выдохнула Соль, понимая, что не может удержать сознание подруги. У нее просто не хватает сил. Она буквально чувствовала, как оно просачивается будто сквозь сжатые пальцы. Даже рефлекторно протянула к ней руку, словно пытаясь удержать то, что выскальзывало столь быстро, сколь покидали ее саму силы. — Будь со мной, прошу тебя, — шептала она, когда перед глазами поплыло и все, что она могла видеть, — это расплывающийся силуэт в ореоле белоснежных волос.

— Я, — с трудом сглотнув, ответила девушка, — должна идти, Соль. Пойду туда, где все началось, да, да… Двуликий не отвернется, если узнает, что у меня отняли Его искру. Конечно нет. Я же не знаю, как это могло случиться?! Просто не понимаю. Я пойду, Соль. Он ждет. Я пойду… ладно? Да, да, пойду… мой Бог ждет меня, надо идти… — с каждым произнесенным словом ее голос отдалялся, а Соль с каким-то отстраненным отчаяньем понимала, что не может пошевелиться. Ее руки, ноги, сознание — все отказывало, и она просто тонула. Не могла встать, чтобы остановить дорогого ей человека, не могла использовать Дар, чтобы помочь ей удержаться, просто не могла… потому что отдала все, что имела, бессмысленной войне. Принесла в дар смерти, которая, будто заговоренная, ходила по кругу, забирая все и тех, кому она отдавала свой дар.

Очнулась? Нет, ее вырвали из забытья, точно огненный шар опустился куда-то вниз живота, а тело содрогнулось от страшного удара чужого сапога. Воздух со свистом вышибло из легких, и она попыталась открыть глаза. Но все никак не могла уловить суть происходящего. Множество ног, обутых в тяжелые сапоги, мелькали перед глазами, кто-то кричал вдалеке, а кто-то что-то гневно спрашивал у кого-то. Она совсем не могла понять, что происходит, пока на ее волосах не сомкнулась чья-то рука, вздергивая ее вверх.

— Молчишь, сука? — голос, полный злобы, обращен уже к ней. Она теперь понимала. — Ну, молчи, в подвалах императорского дворца знают, как развязывать языки, — выплюнул ей в лицо воин, что теперь держал ее на вытянутой руке и с силой тряс. — Так даже лучше, заслужила, тварь!

Удар в лицо она уже не запомнила. Просто резкое давление в висок — и темнота.

Во второй раз она пришла в себя от сильной тряски. Первая мысль — возможно, она куда-то едет, и только спустя всего несколько секунд она поняла, что трясет ее потому, что тело колотит от страшного озноба. Она лежала в полной темноте, на сыром каменном полу. Руки были связаны за спиной, ноги тоже, судя по тому, что она не могла никак ими пошевелить. Все бы ничего, но ей было так страшно холодно. Она никогда и подумать не могла, что мороз может быть таким будто проникающим сквозь кожу до самых костей. Но, несмотря на холод, ее разум был обращен лишь к одному человеку. Она никак не могла поверить, осознать, что происходящее — это не какой-то идиотский кошмар. Это слишком напоминало невозможный, просто не имеющий право на реальность фарс! Айрин, ее Айрин, самая рассудительная, умная, серьезная, отважная и благоразумная из них всех. Что с ней произошло? Сошла с ума? Да бред, быть такого не может! Просто потому, что не может! Это у нее самой крыша поехала от истощения и голода. Она бредит! Конечно бредит! Иначе как еще она могла оказаться в этом темном месте, когда там остались больные, которым она так нужна?!

Сколько времени прошло, прежде чем вдалеке раздался лязг металла, протяжный скрип отворяемой двери и послышались приближающиеся шаги? Шло несколько человек или не человек, она бы не взялась судить. Но скорее всего не человек. Приближались они стремительно, и уже совсем скоро пространство вокруг нее озарилось неярким светом магического светильника. У самых глаз замерло несколько пар ног. Одни ноги, в изящных, инкрустированных камнями и золотом сандалиях, привлекли ее внимание.

— Это она? — фраза, полная брезгливого любопытства, оставила ее равнодушной. Все эмоции, переживания и волнения были направлены лишь к тем, кого сейчас рядом не было. Уже слишком давно они все жили на грани своих сил. И, должно быть, потому эта странная апатия к собственной судьбе была вполне ожидаема и вовсе не пугала.

— Да, ее нашли у брошенного госпиталя, что на северной границе. Как и в остальных, там никого не осталось, все раненые мертвы…

«Мертвы?!» — в сознании эхом отозвалось последнее слово, заставляя собраться и слушать. Как мертвы?!! Она ясно помнила, что когда выходила из шатра, все вверенные ей пациенты были живы, хотя и не совсем здоровы.

— …кроме нее, она единственная, кто не смог сбежать. Странно, что свои же ее бросили, но уверен, что она сможет пролить свет на случившееся. Если как следует допросить, то язык развяжется, это уж точно.

— Значит, допросить, — коротко бросил обладатель золотых сандалий. — Мне все равно, как это будет происходить, я желаю знать, где то, что принадлежит мне. Уже сегодня, — коротко обронил он, а Соль почувствовала, как некто склонился над ней и в тот же миг на ее подбородке сомкнулись жесткие длинные пальцы, заставляя поднять голову и посмотреть на себя. Она не видела лица, лишь темный силуэт в свете магического светильника.

— Думаешь, я позволю твоим собратьям сбежать? С тех пор, как взошла звезда Алании, вы принадлежите мне, моим потомкам, моему миру. Отрицать это — значит идти против империи. Ты заплатишь, заплатят и твои собратья, но итог будет одним, каждый из вас будет дышать, пока я не пожелаю обратного, поняла? — он небрежно отпустил ее. От слабости не удалось удержать голову, и Соль больно приложилась затылком о каменный пол.

— Мне нужен каждый из тех, кто сумел сбежать, — обратился он уже к мужчинам, что пришли с ним. — Каждый, ясно? Я должен видеть, каков будет результат. Потому, как только найдете их, первым должны узнать Трайс и я…

Дальше Соль уже не слышала. Ее легко, словно она была детской куколкой, поднял на руки коренастый мужчина и так же молча понес куда-то по темному извилистому коридору. Она понимала зачем. Со всей пугающей ясностью, заставляющей сжиматься все внутри, она осознавала, что будет дальше. Это будут боль, страх, ужас и кровь. Все сольется в единое целое, заставит забыть гордость, то, кто она и чего стоят ее принципы и убеждения.

«Я должен видеть, каков будет результат» — что значили эти слова? Кто такой Трайс? И при чем тут они все? Вопросов была масса. И она предпочитала думать о них, нежели о том, что ее ждет в конце этого темного коридора. Пока ее несли, она машинально пыталась запомнить этот извилистый путь, хотя и прекрасно понимала, что возможности сбежать ей не предоставят. Это было ясно. Если бы она была чуть сильнее сейчас, не испытывала бы этого страшного, изнуряющего все ее естество истощения, она бы попыталась. Но с тех самых пор, как их храм, святилище, в котором они все обрели новый дом и дали приют страждущим, оказался в руках захватчиков, это чувство лишь крепло. По мере того как рождалась империя, захватывая все новые и новые территории, каждый из них слабел все больше. Тридцать лет. Тридцать кровавых голодных лет на пределе возможного. Они прожили долгую жизнь до этих ужасных десятилетий, но никогда прежде им не приходилось жить так. Никогда прежде смертные не позволяли себе объявлять их рабами, заковывая в цепи клятв, которые не обязательно было принимать добровольно, достаточно было лишь немного крови, и все — ты раб до тех пор, пока бьется твое сердце. Она знала: ее сердце будет биться долго, гораздо дольше, чем ей самой этого бы хотелось. Простой человек мог наложить на себя руки, а они нет. Роскошь, недоступная им, невозможный и непреложный закон их существования, впитавшийся в ту самую силу, что держала их на земле.

«Золотые сандалии» сказал, что до конца дня она должна рассказать все… День — это недолго, она может потерпеть.

Обреченно прикрыв глаза, Соль попыталась отстраниться от происходящего. Нужно попытаться заблокировать нервные окончания. Нужно очень постараться, отдача после будет сильной, но не сильнее же, чем то, через что ей предстоит пройти? Насколько она сможет их отключить? И еще… надо выбраться! Во что бы то ни стало надо выжить и выбраться! Если они сказали, что все сбежали, это может значить только то, что со всеми ними что-то произошло! Тяжело вздохнула, гоня от себя прочь мысли, от которых становилось только хуже. А ведь теперь она, возможно, единственная, кто может помочь своим братьям! Но, как бы ни старалась она уйти в собственные мысли, с каждым шагом мужчины, что нес ее на руках, ее дыхание становилось все более сбивчивым, рваным. Она слышала эти хрипы, что вылетали из ее горла. Чувствовала, как заполошно бьется сердце. Страх боли сковывал горло, желудок, тело и разум. Она боялась. Сколько бы раз судьба ни заводила ее в подобные места, страх всегда шагал по пятам. За последние тридцать лет она должна была бы перестать бояться. Боль телесная — всего лишь ощущение, импульс, она имеет свойство заканчиваться. В конце концов, Соль может просто заблокировать ее на время!

Мужчина тем временем остановился, чтобы отпереть тяжелую металлическую дверь, и вошел в просторное помещение без окон. Освещение было достаточно ярким благодаря магическому светильнику под потолком, потому Соль могла легко рассмотреть окружающее ее пространство. Вдоль стен висел «инструмент», временами похожий на тот, что они использовали в работе. Из глаз сами по себе побежали слезы. Она молчала, лишь дышала часто-часто, но уже понимала всю неизбежность того, что ей предстоит. Следом за ними вошел еще кто-то, обошел их со спины, так, что теперь она могла видеть лицо вошедшего, который держал в руках ничем на вид не примечательную веревку, затянутую петлей. Мужчина, если бы не обстоятельства, показался бы ей весьма красивым. Золотые, чуть волнистые волосы, яркие бирюзовые глаза, широкие скулы и губы, предназначенные улыбаться так, чтобы у окружающих перехватывало дыхание от восторга. И это притом, что он даже не пытался очаровать ее. Но от его взгляда стыла кровь в жилах. Он смотрел на нее как на диковинную зверюшку, что вот-вот должна была его позабавить, показав давно выученный трюк.

— Это она? Та, которую бросили? — спросил он у здоровяка, что нес ее на руках. Палач ожидаемо не ответил, лишь кивнул.

Мужчина криво усмехнулся, разбивая свой притягательный облик и превращаясь в нечто ужасное, отчего у Соль пополз мороз по коже.

— Положи ее на стол и зафиксируй, — отдал он приказ. — У меня кое-что есть для тебя, дорогуша, — тем временем обратился он к Соль, — а то знаю я, какими скучными вы можете быть, когда с вами хотят поговорить по душам. Это подарок, — склонившись над ней, прошептал он ей на ухо, надевая на нее эту странную веревку. — Жалко, что оценить-то больше некому мое изобретение, но может, хоть ты? Нравится?

Стоило этой веревке оказаться на ее шее, как мир вокруг нее словно стал бесцветным. Исчезли краски, звуки, ощущения… дар… она больше не чувствовала его! Ее глаза в ужасе распахнулись, но это все, что она могла себе позволить. Почему она не кричит? Почему не говорит?! Хоть что-нибудь, но это совершенно не получалось! Она словно онемела.

— Вижу, что нравится, — кивнул он. — Через пару часов сними петлю, понял? — вновь заговорил он с палачом. — Тогда же приведешь ее на нижнюю смотровую площадку, я и повелитель будем ждать там. А тебе всего лишь надо рассказать, что произошло, и все тут же закончится, — как-то ласково обратился он к Соль. — Твой монолог будет записан, так что не тревожься, смело говори, — погладил он ее по волосам, когда на ее щиколотках сомкнулись кандалы. После чего вышел за дверь.

Она с замиранием сердца следила за тем, как аккуратно срезает палач с нее одежду. В его действиях была уверенность. Чувствовалось, что подобное для него привычно. Он не видел в ней человека, лишь свою работу. И лишь на краткий миг, но ей показалось, что на его лице проскользнула эмоция неодобрения, когда она осталась совершенно обнаженной. Он не мог не видеть, в каком плачевном состоянии было ее истощенное тело. Такая «работа» не выдержит нескольких часов, придется вытянуть информацию раньше.

В тот момент, когда последний лоскуток ее одежды упал на пол, она смогла прошептать, потому что голос все еще отказывал слушаться:

— Я не понимаю, за что?

Мужчина лишь пожал плечами, давая знать, что ему это неизвестно. Если она думала, что голос к ней так и не вернется, что при всем желании она так и не сможет ничего рассказать, то она жестоко ошибалась. Мужчина напротив нее вернул ей голос, он заставил ее кричать, сумел заставить просить остановиться. Но рассказать… ей было нечего. Соврать? Она, может быть, и соврала бы, вот только и придумать толком ничего не получалось. Она никогда не считала себя героем, который сумеет выдержать все ради поставленной цели. Да и цели-то молчать не было, ей просто было нечего сказать. Она, ее семья — они отдавали себя, не пытаясь делать то, что должны, хуже, чем могли бы. Да, их статус в обществе резко изменился с возникновением империи, их заковали клятвами, которые не давали ни сбежать, ни просто не подчиняться. И сейчас именно они, а не Соль были в беде! Вспоминая последние слова Айрин, Соль понимала, куда та могла пойти. Куда все они, возможно, направились, если с каждым из них произошло нечто подобное. Но вот об этом она ни за что не скажет. Эти несколько часов она продержится, а потом у нее будет лишь один шанс.

Часы, растянувшиеся непостижимым образом и превратившиеся в годы, наполненные агонией, болью и криками. Рассудок, который уже отказывался подчиняться, и замутненное сознание. Она с трудом поняла, когда чьи-то руки коснулись шеи, чтобы снять с нее петлю. Лишь жжение в теле от затягивающихся ран, которое вовсе уже не казалось болезненным. Этот некто поставил ведро воды на пол, после чего достаточно бережно вытер с нее кровь и помог одеться в серую, доходящую до колен тунику из грубой ткани. Смочил ей губы, предлагая попить, чем она, забыв обо всем на свете, воспользовалась. Пока ее несли куда-то, вернулась способность мыслить и понимать, что происходит. Когда же ей в лицо хлестнул сильный ветер, она тут же болезненно сощурилась от неяркого заходящего солнца, но стоило ее мучителю поставить ее на ноги, как тут же пришлось их открыть, чтобы понять, где они сейчас.

Аланиты всегда любили забираться повыше. Вот и дворец их императора был словно высечен в наивысшей точке империи, на отвесной части горы, которую во времена ее молодости называли Небесной. Сейчас Соль находилась на узком плато у самого подножья дворца. Утес Победителей — так назвали это место сами аланиты. С одной стороны ущелье, в бездне которого обитали самые страшные твари их мира, с другой — дворец и лишь небо, что призывно звало в свои объятия, суля мир и покой. Вместе с ней на плато осталось двое мужчин, палач, что принес ее, ушел, как поставил ее на ноги. Одного из них она узнала, второго лишь по выдающимся на фоне всех остальных сандалиям. Император. Она впервые видела его так близко. Он был высоким, широкоплечим, с густыми серебристыми волосами и синими глазами, цвет которых был так похож на небо, раскинувшееся над их головами. Вот только его взгляд не сулил покой — он обещал противоположное.

На миг она прикрыла глаза, обращаясь к собственному дару. Сделать что-то, не касаясь пациента, было невероятно сложно, но она так надеялась, что у нее получится! Так отчаянно молилась Двуликому, чтобы он не оставил ее сейчас!

— Мне сказали, что ты продолжаешь молчать? — вкрадчиво поинтересовался император. — Почему? А?

— Мне нечего сказать, — Соль едва узнала свой голос.

— Как жаль, — одними губами улыбнулся мужчина. — Разве не устала ты от войны? От чужой боли, крови и смерти? Разве все это не надоело тебе? Я ведь могу сделать так, что все изменится для тебя, стоит лишь заговорить…

Его предложение было таким… смешным. Соль и сама не заметила, как широко и искреннее улыбнулась ему, а после не выдержала и засмеялась.

— Что ты можешь мне предложить, аланит?! Что есть у тебя для того, чтобы я была счастлива? Еда, комната, одежда, деньги? Это? — скептически изогнула она бровь. — Оставь свое барахло себе, — зло выплюнула она. — То, что есть у меня, тебе и не снилось!

— Как интересно, — похоже, ее слова его позабавили. — И что же это? Ошейник раба?

— Это твой подарок… Как там говорилось — «до последнего удара сердца»? Что ж, я подожду, пока оно ударит в твоей груди последний раз. Мы все подождем, разве так долго ждать? Всего лишь взмах моих ресниц. Или… похоже, кто-то из нас уже нашел способ снять твое клеймо, да? Или твое? — посмотрела она на мужчину, что надел на нее петлю в подвале. С каждым произнесенным словом она все ближе подходила к краю плато.

— Тебе не сбежать…

Он не успел договорить, потому что девушка, что стояла перед ним всего мгновение назад, широко расставив руки в стороны, просто упала и исчезла. Не было ни криков, ни мига, что мог бы предупредить его о ее намерении. Все произошло так быстро, что ни один из них не успел среагировать. Император, как и его подданный, попытались призвать крылья, но с ужасом оба обнаружили, что не могут пользоваться силой! А потом было уже поздно.

— Что она сделала, Трайс?! Что она сделала?! — кричал император, в то время как мужчина с золотыми волосами подошел к самому краю плато и просто смотрел вниз. — Пошли отряд, пусть не возвращаются, пока не найдут тело!

— Они не найдут тело, — как-то тихо ответил ему Трайс.

— Что?

— Время охоты для сцима, — коротко пояснил мужчина, сказав то, что было понятно для каждого жителя империи.

Император лишь с силой сжал кулаки и зло выругался, после посмотрел на главного мага империи и сказал:

— Если твой эксперимент пошел не так, то я боюсь представить, чем он может обернуться для нас.

— Не думаю, что последствия для нас могут быть катастрофичными, не волнуйтесь.

— Молись, чтобы было так… и найди остальных! — уже крикнул мужчина.

Полет. Странное чувство, когда падаешь в бездну. Она никогда не испытывала ничего подобного. Крылья, как и небо, были ей недоступны. Но и она могла взлететь, пусть на жалкие несколько секунд. Выживет ли она после такого? Она не знала, а говоря совершенно откровенно — надеялась, что нет. Что повреждения будут такими, что дар уже не спасет. Прыгая, она истово верила, что выживет, потому смогла поймать момент, когда ее сила согласилась с ней, и тут же прыгнула. Ей было не интересно ни то, что мог предложить ей император, ни его дары и деньги. Ведь если взглянуть в далекое-далекое прошлое, однажды она вышла замуж за принца. Она была принцессой. Невольно на губах появилась улыбка. Если бы ее королевство продолжало существовать, она бы, наверное, была бы королевой. А так она королева Элио?! Разве может быть что-то забавнее. Король и королева песков… Как он? Узнает ли, что ее не стало?

Страницы: «« « ... 56789101112 » »»