Ночь, когда она исчезла Джуэлл Лайза
Они сидят со своими кружками чая. Скарлетт включает в акустической системе музыку, и они какое-то время болтают о своей жизни, своих родителях, своих планах. В какой-то момент становится совсем темно, и Таллула удивляется, когда ее телефон наконец звонит.
Она берет его, смотрит на экран, видит имя Зака, блокирует экран, переворачивает телефон.
— Кто это был?
— Никто, — отвечает она. Через несколько секунд телефон гудит снова. На этот раз она берет его и говорит: — Извини, боюсь, я должна ответить.
В эсэмеске Зака говорится:
Хлоя не твоя проблема. Пусть позвонит «самаритянам». Ты нужна мне. Нужна Ною.
Прежде чем ответить, она пару секунд колеблется.
Буду здесь столько, сколько потребуется. Могу остаться на ночь. Пжлста, больше не пиши мне.
Ее телефон начинает звонить в тот момент, когда она снова блокирует экран. Она отклоняет звонок и переводит телефон в беззвучный режим. Адреналин несется по жилам с такой скоростью, что ей делается муторно. Она делает глубокий вдох, чтобы успокоить сердцебиение.
— Проблемы? — спрашивает Скарлетт.
— Нет, — отвечает она. — Ничего серьезного.
Она снова смотрит на огромные часы на стене. Они показывают без девяти минут шесть.
— Время рома? — говорит она и, приподняв бровь, смотрит на Скарлетт.
— Блин, точно, — говорит Скарлетт, вскакивая на ноги, и идет к бару. — Оно самое.
На следующий день Таллула просыпается в яично-желтом свете утреннего солнца, проникающего сквозь плотные кремовые занавески. Ее телефон говорит ей, что сейчас семь пятнадцать. На подушке слева от нее — нога Скарлетт. Мягкая белая кожа, ухоженные ногти, профессионально выкрашенные в черный цвет, вопреки образу крутой пацанки, которую она так старается изображать. Таллула смотрит на ногти на ногах Скарлетт и представляет ее в пафосном ногтевом салоне возле Мэнтонского вокзала, салоне с розовыми стенами и блестящими подушками. Уткнувшись в свой телефон, она сидит в кожаном кресле, вытянув ноги к девушке-вьетнамке в маске.
Таллула ни разу не делала ни маникюр, ни педикюр. Ей было бы слишком неловко.
Она заставляет себя сесть, и похмелье тотчас с силой дает о себе знать. Она проверяет сообщения на телефоне. Тринадцать от Зака. Она их даже не читает. Одно от матери, отправлено в два часа ночи.
Просто проверяю. Надеюсь, с Хлоей все в порядке. Зак сказал, что ты останешься у нее на ночь. У Ноя все хорошо, Люблю тебя, мама.
Она медленно вылезает из-под тяжелого пуха стеганого одеяла и, соскользнув с огромной кровати, ступает ногами на мягкую овечью шкуру. Голова Скарлетт спрятана под нижним краем пухового одеяла. Таллуле виден лишь небольшой пучок голубых волос. Мозг Таллулы взрывается воспоминаниями: ее пальцы в этой голубой копне волос, ее губы на этих губах, рука Скарлетт…
Она энергично трясет головой.
Нет, думает она. Нет, нет, нет. Этого не произошло.
Ее разум играет с ней злую шутку.
Она снова смотрит на Скарлетт, на ее перевернутую фигуру под одеялом. Почему она лежит ногами на подушке?
Потом она вспоминает, как вчера вечером оттолкнула руку Скарлетт, оторвалась от ее губ, убрала руку с волос и сказала:
— Нет, я не такая.
Скарлетт отстранилась и пристально посмотрела ей в глаза.
— Тогда кто ты, черт возьми, Таллула из автобуса? — спросила она.
И Таллула покачала головой и сказала:
— Я — всего лишь я.
Скарлетт приложила палец к тонким губам, провела им там, где только что их коснулись губы Таллулы, вздохнула и сказала:
— А, ну ладно. Все понятно. Время решает все.
Таллула не поняла, что она имела в виду. Но она точно знала, что попросила Скарлетт вызвать ей такси, что она хотела поехать домой, на что Скарлетт ответила:
— Не глупи, сейчас два часа ночи, останься. — И, положив руку на сердце, добавила: — Мы будем спать валетом. Договорились?
Теперь Таллула вздыхает и, взяв джинсы и телефон, на цыпочках выходит из комнаты.
В ванной, отделанной белым мрамором, она пишет матери:
Только проснулась. Все хорошо. Я буду дома через полчаса. Как Ной?
Ее мать немедленно отвечает:
Все в порядке. Он только что позавтракал. Не спеши. Оставайся столько, сколько тебе нужно. Возвращайся, когда будешь готова!
Она отвечает тремя смайликами в виде сердечек, а затем с тяжелым сердцем открывает сообщения Зака:
Что за фигня.
У тебя нет времени для меня, но у тебя есть время для нее?
Ной плачет и зовет тебя.
Называешь себя матерью?
Что ты себе позволяешь!
Блин, живо иди домой, я серьезно.
В какие игры ты, мать твою, играешь?
Ты гребаная сука, Таллула, ты гребаная сука…
Между эсэмесками — короткие записи голоса плача Ноя. За плачем сына слышны другие звуки, это Зак его шепотом успокаивает: Все хорошо, малыш, все хорошо. Мама с кем-то, кого она любит больше тебя, но ты не переживай, малыш, папа всегда с тобой, папа любит тебя, никогда этого не забывай…
Услышав за дверью скрип паркета, она поднимает взгляд и быстро блокирует телефон.
— Лула?
— Да.
— Ты в порядке?
— Я в порядке. Просто в туалете.
— Мне показалось, что я слышала детский плач.
— Странно, — тихо говорит Таллула.
Мгновение тишины, а затем она снова слышит скрип половицы.
— Это да. Странно, — говорит Скарлетт.
Они завтракают вместе, как и представляла себе Таллула. Голые ноги, мешковатые футболки, размазанная косметика, тяжелое дыхание. Небо снаружи грязно-серое, грозящее разразиться снегом. В большом застекленном павильоне в задней части дома холодно. Видя, что Таллула дрожит, Скарлетт бросает ей покрывало из искусственного меха.
Здесь Скарлетт поцеловала ее накануне вечером. Прямо здесь. Таллула протягивает руку, чтобы коснуться кожаного квадрата, на котором она сидела, когда Скарлетт скользнула к ней прошлой ночью, приложила руку к ее лицу и сказала: «Разве ты не знаешь, какая ты красивая?»
Она вспоминает дрожь энергии, пронзившей ее, когда она поняла, что происходит.
— Я не… — тихо прошептала она тогда, почти задыхаясь.
— Что не?
Она не ответила, не смогла. Она не знала, кто она такая. Точно она знала лишь одно: рядом со Скарлетт она чувствовала себя так, будто могла быть кем угодно, кем ей хотелось.
И вот теперь Скарлетт снисходительно улыбается ей.
— Господи, — говорит она. — Ты такая милашка.
Таллула улыбается.
— Ты такая странная, — говорит она, затем отбрасывает улыбку и добавляет: — Ты когда-нибудь… В смысле ты лесби?
— Ярлыки, — наигранным тоном говорит Скарлетт. — Скучные, идиотские ярлыки.
— В таком случае я первая девушка?..
— Да. Ты первая девушка. Ой! — внезапно восклицает Скарлетт, хватаясь за щеку. — Помимо всех остальных девушек.
— Правда?
— Да. Правда. Но ты первая девушка за долгое время. За долгое-долгое время.
Телефон Таллулы гудит. Она рассеянно смотрит на него. Очередное сообщение от Зака:
Какого хрена, Таллула?
Телефон гудит снова. На сей раз это фото. Фото Ноя. Лицо Зака прижато к нему и перекошено от злости.
На мгновение Таллуле становится страшно. Зак выглядит так, будто готов сделать Ною больно. Она встает и снова садится. Нет, думает она, нет. Зак никогда не сделает Ною больно. Никогда. Он просто использует Ноя, чтобы давить на нее.
— Все в порядке?
— Да. Я… просто… это мой парень.
— Он наезжает на тебя?
— Да. Немного.
— Не может смириться с тем, что у тебя может быть своя жизнь?
— Да, вроде того.
Скарлетт закатывает глаза.
— Мужчины, — говорит она. — Они такие ничтожества. — Она наклоняется к Таллуле и в упор смотрит на нее своими светло-серыми глазами. — Что бы ты ни делала, — говорит она, — не позволяй ему играть с тобой. Договорились? Стой на своем. Будь сильной.
Таллула кивает. Она уже решила, что поступит именно так.
— Если ты вернешься к нему сейчас, значит, он победил и в следующий раз ему будет намного легче контролировать тебя. Понятно?
Она снова кивает.
Скарлетт откидывается на спинку стула.
— Умница, — говорит она. — Умница.
И когда она произносит эти слова, Таллула чувствует, как внутри ее что-то пузырится. Что-то горячее, жидкое, сырое и красное, и это нечто устремляется из паха через ее сердце к конечностям. Она вскакивает на ноги, шагает к Скарлетт, садится ей на колени, обнимает ее талию голыми ногами и целует.
— 31 –
Сентябрь 2018 года
На следующее утро Софи звонит своему парикмахеру в Дептфорд и назначает встречу на следующий день.
— Сегодня я собираюсь в Лондон, — говорит она Шону, — хочу сделать прическу перед поездкой в Данию.
— Поездкой в Данию?
— Да. Я же говорила тебе. Помнишь? В следующий понедельник? Это только на одну ночь.
Он рассеянно кивает.
— Разве нельзя воспользоваться услугами парикмахера в деревне?
— Нет, — говорит она, — определенно нет. Кроме того, я бы хотела поехать в Лондон. Встретиться кое с кем за обедом. Весело провести день.
Он снова кивает.
— Да, неплохо.
Она подозревает, что если через тридцать минут она попросит его рассказать ей то, что она ему только что сказала, он ничего не вспомнит.
— Что там с полицией сегодня? — спрашивает она, глядя, как он продевает галстук под воротник рубашки. — Они снова придут сюда?
— Понятия не имею. Думаю, узнаю, как только сяду за рабочий стол.
Шон приглаживает воротник, прижимая его к галстуку, а сам галстук поправляет перед зеркалом. Когда-то Софи взволновал вид Шона в костюме и галстуке; проблеск седины в волосах на груди; шикарные кожаные туфли; то, как маленькие люди называли его папой. Она ходила выпить со своими подругами и говорила: «Как хорошо наконец быть со взрослым настоящим мужчиной». И подруги радостно кивали и говорили, как ей повезло. Но вот теперь эта надежная зрелость начала превращаться в нечто иное, в некую жесткость. Кажется, что галстук сидит прямее и туже. Линия подбородка стала тверже. Объятия — короче и как будто резче.
Она подходит к нему и целует в щеку. Он с удивлением смотрит на нее.
— У нас будет прекрасный уик-энд, — говорит она. — С детьми. Да?
— Очень на это надеюсь, — говорит он. — Я очень на это надеюсь.
Найти Хасинту Крофт, бывшую директрису Мейпол-Хауса, оказалось делом несложным. Теперь она руководит большой частной школой для девочек в Пимлико. Ее лицо улыбалось Софи с экрана ее ноутбука в верхней части пресс-релиза о ее новой должности. Нестареющая блондинка в кремовой блузке с золотой цепочкой на шее.
В полдень Софи уходит от парикмахера, садится в поезд, следующий из Дептфорда до Лондонского моста, а затем пересаживается на метро.
Ее окутывает теплый гул лондонского метро, знакомый запах промасленного металла и переработанного дыхания, экземпляры бесплатной газеты «Метро» на сиденьях, убаюкивающее покачивание взад-вперед. Она закрывает глаза и вздыхает.
В Пимлико она следует указаниям на Гугл-картах, направляющим к школе Хасинты. Та расположена в якобинском здании с двойной подковообразной лестницей, ведущей к парадной двери.
Она нарочно не стала писать Хасинте. Потому что знает: электронное письмо прошло бы через помощника или секретаря и ей бы пришел вежливый ответ, в котором бы говорилось, что, вероятно, лучше оставить это дело в руках полиции. Вместо этого она звонит в звонок и говорит молодой женщине, сидящей за столом внутри, что хотела бы взять рекламный буклет.
Внутри она вовлекает девушку в чересчур подробный разговор о своей падчерице Пикси, которая в следующем месяце приедет в Лондон из Нью-Йорка, чтобы жить с ней и ее отцом. Пикси очень умная, очень креативная, отлично владеет языками, хочет стать юристом. Она задает девушке массу вопросов о школе, а затем спрашивает о новой директрисе. Лицо секретарши буквально светится, и она говорит, что Хасинта — невероятная женщина, она изменила это место до неузнаваемости, все девочки ее любят, она их вдохновляет и служит им во всем примером.
— Боже, это звучит просто потрясающе! — восклицает Софи. — А я не могла бы встретиться с ней, пока я здесь?
— Боюсь, что нет, — говорит секретарша. — Она весь день на собраниях.
— Понимаю. Мой брат тоже директор, в школе в Апфилд-Коммон. Он вечно занят.
— Апфилд-Коммон? — переспрашивает молодая женщина.
— Да. В Суррее. Вы знаете, где это?
— Нет, не совсем, но я почти уверена, что Хасинта была там до того, как приехала сюда. Как называется школа?
— Если я правильно помню, «Мейпол-Хаус».
Девушка хлопает в ладоши.
— Да! «Mейпол-Хаус». Она там раньше работала. Какое совпадение! И вы говорите, что ваш брат сейчас там работает?
— Да, только-только приступил к работе. Вот это да, вот это действительно совпадение!
Софи не имеет ни малейшего представления, куда приведет ее эта уловка, но в тот самый момент, когда в ее голове начинает складываться импровизированный рассказ, молодая женщина оглядывается через плечо, вскакивает на ноги и кричит:
— О! Хасинта!
Софи оборачивается и видит крохотную женщину, шагающую за ней через холл, — в черном джемпере с воротником-поло и красных клетчатых брюках. Светлые волосы уложены на затылке в элегантный пучок. А еще она на невероятно высоких шпильках — явная попытка добавить себе хоть чуточку роста. Она вопросительно улыбается женщине за столом.
— Алиса! — говорит она. — Что такое? Я зачем-то вам понадобилась?
— Извините, я вижу, что вы заняты, но эта женщина просила проспект для своей падчерицы, и мы болтали, и оказалось, что ее брат — новый директор в вашей старой школе.
Глаза Хасинты превращаются в щелочки, и она с любопытством смотрит на Софи. Она трогает цепочку на шее и уточняет:
— Старой школе?.. Извините, еще раз, как ваше имя? Боюсь, я не уловила.
— Сюзи, — поспешно отвечает Софи. — Сюзи Битс.
— Хасинта Крофт. — Она протягивает Софи крошечную фарфоровую ручку. — Приятно познакомиться, Сюзи. Ваш брат директор в «Mейпол-Хаусe», говорите?
— Да, он только приступил в этом семестре, но уже, как говорится, нырнул в работу с головой. Всего пара дней на работе, а территория школы уже кишит полицией.
Она внимательно следит за реакцией Хасинты и видит, как ее веки подергиваются, а под скулой слегка заметен мышечный спазм.
— В самом деле? — говорит она, осторожно уводя Софи от стола в нишу, обшитую деревянными панелями, на которых вырезаны имена директрис.
— Да, — неискренне продолжает Софи. — Судя по всему, в прошлом году рядом со школой пропали дети, и теперь, похоже, полиция нашла на территории школы какие-то новые улики. Я это к тому, что если вы были там в прошлом году, вероятно, вам об этом что-то известно?
Она задает этот последний вопрос, широко раскрыв глаза. Она с таким усердием изображает Сюзи Битс, что от Софи практически ничего не остается.
Мелкокостное лицо Хасинты снова дергается.
— Вы имеете в виду пару подростков?
— Да, — отвечает Софи. — Думаю, да. Мой брат не слишком много мне рассказывал.
— Они были очень молоды. У них родился ребенок. Это было ужасно. — Хасинта качает головой. — Насколько мне известно, полиция так и не нашла их следов. Но боже, какие слухи поползли потом! — Она снова качает головой и кладет руку себе на шею. — Сколько сплетен, столько теорий заговора. Потому что, к сожалению, и я не знаю, в курсе ли ваш брат, но девушка, в доме которой пара была до своего исчезновения, была бывшей ученицей той школы. И там была еще одна бывшая ученица, а также помощник учителя и дочь сестры-хозяйки. Так что на какое-то время все это было довольно неприятно с точки зрения школы, хотя на тот момент никто из этих детей не находился под нашей опекой. Это была одна из причин, почему я решила уйти, — вздыхает она. — Ваш бедный брат, ему не позавидуешь. Кстати, что именно они нашли?
— О, — говорит Софи. — Якобы что-то в лесу, сразу за коттеджем. Кольцо?
— Кольцо? — Хасинта приподнимает бровь. — Как странно. Я думала, вы скажете…
Она умолкает. Софи вопросительно смотрит на нее.
— Ничего, — продолжает она. — Просто я не понимаю, каким образом кольцо может вернуть это дело на поверхность. — Ее взгляд упирается в часы на стене позади Софи. — Мне правда жаль, — говорит она. — Но мне нужно идти. Пожалуйста, пожелайте вашему брату удачи на новой работе.
Софи улыбается и еще раз благодарит Хасинту. Затем поворачивается, чтобы уйти, и машет девушке по имени Алиса, сидящей за столом.
Она уже направляется к раздвижной стеклянной двери, когда Алиса зовет ее:
— Миссис Битс. Не забудьте свой проспект. Для Пикси.
Софи оборачивается и берет из рук женщины глянцевую брошюру.
— Спасибо, — бодро говорит она. — Не могу поверить, что чуть было не забыла его!
Софи тяжело вздыхает, сворачивает за угол и снова выходит на Воксхолл-Бридж-роуд. Она находит мусорный бак и бросает в него проспект. Затем смотрит на время и понимает, что еще рано. Она совсем не торопится возвращаться в Апфилд-Коммон, поэтому пишет своей подруге Молли, которая работает в Виктории, и предлагает пообедать вместе, если она свободна. Молли мгновенно отвечает, что согласна.
Опустившись несколько минут спустя на мягкую кожаную банкетку оживленного пивного бара, декорированного в фисташковых тонах, она чувствует, как все это начинает удаляться от нее: ее переезд в деревню, ночная тишина под косым потолком их спальни в коттедже рядом с лесом, маленький розовый куст за автобусной остановкой, печальное лицо Ким Нокс, протирающей стаканы за стойкой паба «Лебедь и утки», нервозность Шона, его аккуратно повязанный галстук, его улыбка, которую она не видела вот уже несколько дней. Внезапно ей кажется, что она никуда не уезжала, что ничего этого не существует; что есть только она и Молли, бокал вина и трое бизнесменов за столиком через проход, алчно пожирающие их глазами. И когда обед подходит к концу, Софи почти с ужасом понимает, что вместо того, чтобы вернуться в свою квартиру в Дептфорде, она должна сесть на неуклюжий скрипучий поезд, что отходит от вокзала Виктория, и просидеть в нем сорок пять минут, наблюдая, как Лондон исчезает вдали.
— Знаешь, — говорит она Молли, когда они надевают куртки и собираются уйти, — я так скучаю по Лондону.
— Чужая трава всегда зеленее, — отвечает Молли. — Я бы отдала все на свете, чтобы переехать жить в деревню. С красавчиком директором. И никакой квартплаты.
Софи натянуто улыбается.
— Знаю, — говорит она. — Знаю. Просто… я чувствую себя слегка потерянной.
— Ты справишься, — уверяет ее Молли. — Еще не прошло и двух недель. Ты непременно найдешь способ. Ты гибкий человек, Соф. Ты всегда была такой.
Когда Софи и Молли выходят из ресторана, на часах уже почти полтретьего. На мгновение Софи застывает на месте, ее ноги как будто приклеены к тротуару. Она смотрит через улицу на темный силуэт вокзала Виктория. Она еще не готова вернуться. Еще нет. Она садится в метро и едет до Оксфорд-серкус и целый час бродит туда-сюда по тротуарам, забитым толпами людей, идущих либо слишком медленно, либо слишком быстро. Она вслепую блуждает вокруг аутлета «Зара», аутлета «Гэп», входит в двери с одной стороны «Селфриджес» и выходит в другие, ни на что не глядя. Ее голова кружится от всего и от ничего. Ей не хочется возвращаться в Апфилд-Коммон, эта мысль пугает ее.
Она продолжает идти вперед. Она сидит в «Старбаксе» и пьет из бумажного стаканчика крепкий чай. Она смотрит на книги в книжном магазине, проверяет корешки в разделе «Художественная литература» на полках с буквой «Ф», находит один-единственный экземпляр одной-единственной книги П. Дж. Фокса и вздыхает. Не удивительно, что она плохо продается, если в магазинах нет ее книг. Софи движется по спирали через огромный «Праймарк» рядом с Марбл-Арч и выходит с тремя парами кружевных трусиков, купленными за семь фунтов.
Сейчас полпятого. Ей все еще не хочется возвращаться домой.
Она петляет по закоулкам Мейфэра, выходит на Парк-лейн, и ее мысли возвращаются к Хасинте Крофт. В какой-то момент их разговора та умолкла. В тот момент, когда Софи рассказала ей о кольце. Что именно она тогда сказала? Что-то вроде того, что она ожидала, что в лесу откопают что-то еще?
Софи находит в Гугле номер школы Хасинты и звонит по нему. К ее удивлению, ее мгновенно соединяют, и ее приветствует теплый, но профессионально деловитый голос Хасинты.
— У меня было предчувствие, что я еще услышу вас, — говорит она.
— 32 –
Сентябрь 2018 года
Телефон Ким звонит. Она поднимает его с края кухонной раковины, где он балансировал, и видит имя Мэгс.
— Что от меня нужно Мэгс? — недоумевает она, а потом вспоминает. Она нажимает кнопку ответа и здоровается.
— Ким. Это Мэгс.
— Да, — говорит она. — Я полагаю, ты говорила с Домом?
— Да, он звонил вчера. В чем дело?
— Он рассказал тебе про кольцо?
— Да. Он рассказал мне про кольцо. По его словам, они снова обыскали этот чертов лес. Вот и все. Есть еще что-то новое?
Ким вздыхает.
— Ничего. Они снова поговорили с Лиамом, поговорили с дочкой Керрианны. А еще у них есть графолог, специалист по почеркам, он изучает надпись на табличке рядом с кольцом.
— Отпечатки пальцев? — спрашивает Мэгс. — На кольце? Они нашли что-нибудь?
— Оно у полиции. Я уверена, они будут искать отпечатки. Но женщина, которая его нашла, была вынуждена очистить футляр, чтобы найти имя ювелира, так что маловероятно, что на нем что-то осталось.
Мэгс бормочет в трубку.
— Как вы там? — внезапно спрашивает она.
Ким слегка вздрагивает. Она не ожидала светской беседы.
— Вроде все в порядке. Ну, разве что немного напуганы.
— Это да, — говорит Мэгс. — Это все как-то странно, правда?
Пауза. Ким намеренно оставляет ее пустой, чтобы дать Мэгс возможность спросить про своего внука. Но Мэгс не спрашивает.
— В любом случае, — говорит она вместо этого, — держи меня в курсе. Мне плохо верится, что мы наконец узнаем, что произошло на самом деле.
— Мне тоже, — говорит Ким. Затем, почувствовав в тоне Мэгс намек на мягкость, спрашивает: — Как вы там? Справляетесь нормально?
Ей слышно, как Мэгс вздыхает.
— Нет, — в конце концов отвечает она. — Нет. Не совсем. Но это то, что есть, не так ли? Просто нужно натянуть штаны взрослой девочки и жить дальше.
— Тебе в голову приходили какие-нибудь мысли? — спрашивает Ким. — Какие-нибудь теории? По поводу того, что случилось? Потому что ты всегда считала, что они просто сбежали вместе. Верно? — Она задает этот вопрос осторожно, как будто это крошечное яйцо, которое она боится расколоть.
— Ну да. Я действительно так думала. И, честно говоря, отчасти до сих пор думаю. Ведь это единственное, что имеет хоть какой-то смысл.
— Понимаю, — осторожно продолжает Ким. — Я понимаю, некоторые люди могут подумать, что мать и отец просто бросили своего сына, чтобы вместе уйти в закат, и да, я согласна, что такое могло произойти. Некоторые люди могли бы так поступить. Но только не Таллула. И не Зак. Он боготворил Ноя. Он собирался сделать Таллуле предложение. Он копил на задаток за квартиру для них троих. Так что я знаю, Мэгс: конечно, легче представить, что они где-то счастливы вместе и не хотят, чтобы их нашли, но это не значит, что тут есть смысл. Потому что на самом деле это не так.
— Иногда я задаюсь вопросом… — начинает Мэгс и на миг умолкает. — Не знаю, — продолжает она. — Ты когда-нибудь задумывалась, а точно ли это ребенок от Зака?
В голове Ким как будто что-то с грохотом рушится. Она ничего не говорит, потому что не может подобрать слов.
— Я имею в виду, это всего лишь предположение. Но оно могло бы все объяснить.
— Что именно объяснить?
— То, что случилось той ночью, что бы это ни было. Может, Зак узнал, что не он отец, и они поссорились. Может, он был так унижен, что, хлопнув дверью, ушел прочь и ему было слишком стыдно возвращаться домой. А может, там, в темноте, с Таллулой что-то случилось. Или же это ей было слишком стыдно. Что-то в этом духе.
Ким хочет возразить, но не может. Мэгс между тем продолжает:
— Потому что я никогда не считала, что Ной очень похож на Зака, а ведь обычно младенцы похожи на своих отцов, верно? А Ной, он никогда не был на него похож. Я никогда не ощущала того чувства связи, как то бывало с моими другими внуками. Я…
Ким тычет пальцем в экран телефона, чтобы завершить звонок, и роняет его на кухонный стол, как будто он обжег ей пальцы. Она слегка откидывается назад, на край стола.
Вот оно, думает она. Наконец-то. Мэгс не верит, что Ной — сын Зака. Она считает, что Таллула переспала с другим парнем и забеременела, а затем соврала Заку, будто ребенок от него, чтобы он взял на себя заботу о них. И это при том, что Зак фактически был вынужден просить ее целых полгода, чтобы ему разрешили стать частью семьи. И не только это. Мэгс считает, что исчезновение Зака и исчезновение Таллулы — совершенно несвязанные события. Это бедный рогоносец Зак ушел, бросив Таллулу, и она либо была убита в темноте, либо от стыда сбежала от своего ребенка.
Ким оглядывает свою кухню. Она видит призраки мгновений, канувших в невообразимое прошлое. Крошечный розовощекий Ной на своем высоком стульчике с радостью стучит кулачком по подносу, обнаружив, что он может пукать ртом. Таллула снимала его на свой телефон и хохотала до слез. Чистая, раскаленная добела любовь, соединявшая их троих. То, как она наполняла собой крошечную кухню Ким до самых дальних ее уголков!
