Менялы Хейли Артур

Глава 5

– Черт побери, Алекс, – воскликнула Марго, – прошу прощения!

– И я тоже – за то, как это произошло.

– С этого мерзавца-хроникера я готова кожу живьем содрать. Хорошо, что он хоть не упомянул о моем родстве с Эдвиной.

– Не многие знают об этом, – сказал Алекс, – даже в банке. В любом случае писать про любовников куда интереснее, чем про двоюродных сестер.

Было близко к полуночи. Они сидели в квартире у Алекса, это была их первая встреча с начала осады центрального отделения «ФМА». Заметка в колонке «Ухом к земле» появилась за день до этого.

Марго пришла несколько минут назад, после защиты клиента в ночном суде – состоятельного пьянчужки, чья привычка спьяну нападать на каждого, кто ему попадается на глаза, сделала его одним из немногих твердых источников её дохода.

– Газетчик, я полагаю, отрабатывал свое жалованье, – произнес Алекс. – А твое имя так или иначе все равно должно было всплыть.

– Я делала все, чтобы этого не случилось, – раздраженно сказала она. – Лишь немногие знали.

Он покачал головой:

– Напрасный труд. Сегодня утром Нолан Уэйнрайт сказал мне – это его слова: «Во всей этой истории виден почерк Марго Брэкен». И Нолан стал прижимать людей. Ты ведь знаешь, он был следователем в полиции. Кто-то проговорился бы, если бы это сообщение не появилось раньше.

– Но им не надо было печатать твое имя.

– Если хочешь знать правду, – Алекс улыбнулся, – мне, пожалуй, нравится это выражение «великий банкир».

Но улыбка была фальшивой, и он чувствовал, что Марго это понимает. На самом-то деле эта заметка огорчила и расстроила его. Он и в этот вечер был расстроен, хотя ему было приятно, что Марго позвонила и сказала, что приедет.

Он спросил:

– Ты с Эдвиной сегодня говорила?

– Да, я ей звонила. Она не показалась мне расстроенной. Мы, видимо, уже привыкли друг к другу. Кроме того, ей приятно, что «Форум-Ист» снова ожил – полностью. Тебе это тоже должно быть приятно.

– Ты всегда знала, что я по этому поводу думаю. Но это не означает, что я оправдываю твои сомнительные методы, Брэкен.

Он произнес это резче, чем намеревался. Марго тут же отреагировала:

– В том, что делала я или мои люди, не было ничего сомнительного. А вот о твоем чертовом банке я этого сказать не могу.

Сдаваясь, он поднял руки.

– Давай не будем ссориться. Не сегодня.

– Тогда не говори так.

– Хорошо, не буду.

Вспышка их сиюминутного гнева прошла.

– Скажи, – задумчиво произнесла Марго, – когда все началось, ты хоть чуть-чуть догадывался, что я в этом замешана?

– Да. Отчасти потому, что я тебя хорошо знаю. А кроме того, ты напрочь молчала по поводу «Форум-Ист», когда я ожидал, что ты растерзаешь меня и «ФМА» в клочья.

– Тебе это осложнило жизнь – я имею в виду, когда была осада банка?

– Да, осложнило, – напрямик ответил он. – Я не был уверен, открыть ли свои подозрения или промолчать. Поскольку, назови я твое имя, это ничего бы не изменило, я промолчал. Как выяснилось, это было неверным решением.

– Так что теперь кое-кто считает, что ты все знал.

– Роско убежден в этом. Может быть, и Джером. В остальных я не уверен.

Наступило неловкое молчание, которое прервал вопрос Марго:

– А тебе это важно? Это очень много для тебя значит? – Впервые за все время их общения у неё был взволнованный голос. Лицо стало озабоченным.

Алекс пожал плечами, затем решил разуверить её.

– Да, пожалуй, не очень. Не волнуйся. Я выживу.

Однако это имело значение. Имело даже очень большое значение в «ФМА», хоть он и сказал обратное, и то, что это произошло сейчас, было вдвойне худо.

Алекс был убежден, что почти все директора банка видели газетную заметку, где упоминалось его имя, отсюда возникал вопрос: знал ли Алекс об осаде родной крепости и был ли с этим согласен? А если кто-то и не видел заметки, то уж Роско Хейворд постарается, чтобы её увидели.

Хейворд своего отношения к этому не скрывал. Утром Алекс отправился прямиком к Джерому Паттертону, когда тот приехал в 10 часов. Но Хейворд, чей кабинет был ближе, явился туда первым.

– Заходите, Алекс, – пригласил Паттертон. – Мы с тем же успехом можем сыграть в тройке, вместо того чтобы устраивать две встречи по двое.

– Перед тем как мы начнем о чем-либо говорить, Джером, – сказал Алекс, – мне хотелось бы первым поднять один вопрос. Вы видели это? – Он положил на стол между ними вырезку из вчерашней «Ухом к земле».

Хейворд пренеприятным тоном вставил:

– А вы думаете, в банке есть хоть один человек, который бы этого не видел?

Паттертон вздохнул:

– Да, Алекс, я это видел. Кроме того, с десяток людей обратили на это мое внимание, и я не сомневаюсь, их будет больше.

– В таком случае, – твердо произнес Алекс, – вы обязаны знать, что все напечатанное лишь злонамеренная ложь, и ничего больше. Я даю вам слово, что абсолютно ничего заранее не знал, а когда это началось, знал столько же, сколько и остальные.

– Очень многие, – вставил Роско Хейворд, – могут счесть, что при ваших связях, – слово «связи» он иронически подчеркнул, – подобное неведение маловероятно.

– Все мои объяснения, – отрезал Алекс, – обращены к Джерому.

– Когда публично оскорбляют достоинства банка, нас это всех касается, – не пожелал остаться в стороне Хейворд. – Что же до вашего так называемого объяснения, то неужели вы серьезно думаете, будто кто-то поверил, что все эти дни – среду, четверг, пятницу, выходные дни и понедельник – вы не знали, совершенно ничего не знали о том, что тут замешана ваша приятельница?

– Да, Алекс, как вы это объясните? – поинтересовался Паттертон.

Алекс почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Ему было неприятно – как уже не раз со вчерашнего дня, – что Марго поставила его в это нелепое положение.

Как можно спокойнее он рассказал Паттертону о том, что на прошлой неделе у него возникло предположение о причастности Марго, а потом он решил, что ничего не изменится, если он станет обсуждать такую возможность с остальными. Алекс сказал, что не видел Марго уже больше недели.

– У Нолана Уэйнрайта возникла такая же мысль, – добавил Алекс. – Он сказал мне об этом сегодня утром. Но Нолан тоже смолчал, ибо у нас обоих это была лишь догадка, подозрение до появления заметки.

– Кто-нибудь вам поверит, Алекс, – произнес Роско Хейворд. Его тон и выражение лица говорили: но не я.

– Ну ладно, ладно, Роско! – мягко произнес Паттертон. – Хорошо, Алекс, я принимаю ваши объяснения. Хотя надеюсь, вы используете ваше влияние на мисс Брэкен, чтобы в будущем она направляла свою артиллерию куда-нибудь еще.

– А ещё лучше – вообще никуда, – добавил Хейворд.

Проигнорировав последнее замечание, Алекс сказал президенту банка с натянутой, кислой улыбкой:

– Можете на это рассчитывать.

– Спасибо.

Алекс был уверен, что Паттертон сказал по этому поводу последнее слово и их отношения могут вновь стать нормальными, по крайней мере внешне. А вот что оставалось внутри – в этом он не был уверен. Возможно, в уме Паттертона да и остальных – включая некоторых членов совета директоров – рядом с доверием к Алексу будет теперь стоять знак сомнения. Или будет по крайней мере неуверенность в том, насколько осторожен Алекс в компании.

В любом случае сомнения и неуверенность будут присутствовать в сознании директоров в конце этого года, когда не за горами отставка Джерома Паттертона и совет директоров вновь станет обсуждать вопрос о президенте банка. И хотя в определенных отношениях директора – великие люди, в других отношениях – как знал Алекс – они могут быть мелочными и предвзятыми.

Почему? Почему все это должно было случиться именно сейчас?

Марго увидела, что он помрачнел ещё больше, – в её глазах стоял вопрос, она с тревогой и неуверенностью смотрела на него.

– Я причинила тебе неприятности. И немалые, мне кажется. Так давай оба перестанем притворяться, что это не так.

Он собрался было вновь её переубеждать, но затем передумал, зная, что настало время им обоим вести себя честно.

– Следует сказать ещё вот что, – продолжала Марго, – мы говорили об этом, зная, что это может произойти, и спрашивали себя, останемся ли мы теми же людьми – людьми независимыми – и будем ли по-прежнему вместе.

– Да, – сказал он, – я помню.

– Только, – проговорила она с кривой усмешкой, – я не ожидала, что это настанет так быстро.

Он потянулся к ней, как делал много раз прежде, но она отодвинулась, покачав головой:

– Нет, давай разберемся.

Он понял, что их отношения неожиданно достигли кризиса.

– Это случится вновь, Алекс. Давай не будем обманывать себя, будто это не так. Да нет, не с банком, с другими похожими вещами. И я хочу быть уверенной, что мы выдержим, независимо от того, когда это произойдет, причем выдержим не однажды, в надежде, что это последний раз.

Он знал, что она говорит правду. Образ жизни Марго уже был предметом для конфронтации, и поводов для этого будет ещё много.

Правдой было и то, что, как отметила Марго, они говорили об этом раньше – всего лишь полторы недели назад. Но тогда спор был абстрактным, выбор менее четким и не столь жестко обозначенным, каким его сделали события прошедшей недели.

– Мы с тобой могли бы, – сказала Марго, – покончить с этим прямо сейчас, пока нам ещё хорошо, пока мы ещё не подошли к черте. Никаких обид ни у тебя, ни у меня – просто разумное решение. Если мы так поступим, перестанем видеться и появляться вместе, об этом быстро распространится слух. Так всегда бывает. И хотя это не зачеркивает того, что происходило в банке, тебе будет там легче.

Алекс понимал, что это тоже правда. У него было легкое искушение принять предложение, изгнать – напрочь и быстро – осложнение из своей жизни, осложнение, которое с годами скорее будет расти, а не исчезать. Он опять задумался: «Почему столько проблем, столько тягот свалилось одновременно: ухудшение здоровья Селии; смерть Бена Росселли; борьба в банке; незаслуженная отповедь сегодня? А теперь ещё Марго и выбор. Почему?»

Этот вопрос напомнил ему о случае, происшедшем много лет назад, когда он был в канадском городе Ванкувере. Молодая женщина разбилась насмерть, выпрыгнув с 24-го этажа, а перед тем как прыгнуть, написала помадой на оконном стекле: «Почему, ах, почему?» Алекс не знал её, позже он даже не поинтересовался, в чем были её проблемы, решения которых она не нашла. Но он жил в отеле на том же этаже, и словоохотливый помощник управляющего показал ему грустную надпись помадой на стекле. Воспоминание об этом осталось с ним навсегда.

Почему, ах, почему мы принимаем те или иные решения? Или почему так решает жизнь? Зачем он женился на Селии? Почему она потеряла рассудок? Почему он оттягивает развод? Зачем Марго понадобилось быть активисткой? Почему он раздумывает сейчас, не отказаться ли от Марго? Так ли сильно он хочет стать президентом «ФМА»?

Нет, не так сильно!

Он заставил себя спокойно принять решение и перестал хмуриться. Пусть идет все к черту! Ни ради «ФМА», ни ради совета директоров, ни ради личных амбиций он не отступится, никогда не отступится от личной свободы действий и независимости. И не бросит Марго.

– Самое важное, – сказал он, – хочешь ли ты, как ты только что сказала, «разумного решения»?

Марго произнесла сквозь слезы:

– Конечно, нет.

– Тогда и я не хочу, Брэкен. И никогда не захочу. Так что давай порадуемся тому, что случилось, что мы сумели кое-что доказать, и ни одному из нас не придется больше ничего доказывать.

На этот раз, когда он протянул руки, она не отодвинулась.

Глава 6

– Роско, мой мальчик, – произнес по телефону достопочтенный Харольд Остин, судя по голосу, очень довольный собой. – Я разговаривал с Большим Джорджем. Он приглашает нас с тобой на Багамские острова поиграть в гольф в следующую пятницу.

Роско Хейворд в раздумье вытянул губы. На дворе стоял март и была суббота. Перед тем как подойти к телефону, он изучал финансовые отчеты, разбросанные на полу вокруг его кожаного кресла.

– Я не уверен, что смогу так скоро освободиться и так далеко поехать, – сказал он достопочтенному Харольду. – Не можем ли мы устроить конференцию в Нью-Йорке?

– Конечно, можем. Правда, будем дураками, потому что Большой Джордж предпочитает Нассау и потому что Большой Джордж занимается делами во время игры в гольф – нашими делами, которыми он занимается лично.

Им обоим не было необходимости говорить, кто такой Большой Джордж. Как не было необходимости делать это и некоторым другим людям, имеющим отношение к промышленности, банковскому делу или светскому обществу.

Джи. Джи. Куотермейн, председатель совета директоров и главный руководитель «Супранэшнл Корпорэйшн» – «СуНатКо», походил на призового быка и обладал большей властью, чем многие главы государств; пользовался он ею как король. Его влияние и интересы распространялись по всему миру, как и влияние и интересы корпорации, которую он возглавлял. В «СуНатКо» и за её пределами его и обожали, и ненавидели, и боялись, ему льстили и почитали его как знаменитость.

Восемь лет назад – учитывая мудрость, проявленную в финансовых делах в прошлом, – Джи. Джи. Куотермейн был призван на спасение «Супранэшнл», в то время захиревшей и находившейся под бременем долгов. За эти восемь лет он восстановил состояние компании, расширил её до размеров внушительного конгломерата, разделил натрое её акции и вчетверо увеличил дивиденды.

Вкладчики, обогащенные Большим Джорджем, обожали его и дали ему полную свободу действий. По правде говоря, нашлось несколько Кассандр, утверждавших, что он построил картонную империю. Но финансовые отчеты «СуНатКо» и большого числа её дочерних компаний – которые Роско Хейворд как раз изучал перед тем, как позвонил достопочтенный Харольд, – весомо это опровергали.

Хейворд дважды встречался с председателем совета директоров «СуНатКо»: однажды мельком в толпе; вторая встреча была вместе с Харольдом Остином в Вашингтоне, в гостиничном номере.

Во время вашингтонской встречи достопочтенный Харольд Остин докладывал Куотермейну о задании, которое он выполнял для «Супранэшнл». Хейворд понятия не имел, в чем заключалось задание, – те двое в основном уже закончили разговор, когда он к ним присоединился, – он понял только, что тут замешано правительство.

Агентство Остина занималось по всей стране рекламой «Хейплуайт дистиллерз», большой дочерней компании «СуНатКо», хотя личные отношения Харольда Остина с Джи. Джи. Куотермейном, видимо, выходили за эти рамки.

Так или иначе сообщение Остина явно привело Большого Джорджа в веселое настроение. Остин представил его Хейворду, и Большой Джордж сказал:

– Харольд говорит, что он – один из директоров вашего маленького банка и вы оба хотели бы получить кусок нашего пирога. Ну что ж, недолог тот час, когда мы подумаем об этом.

Затем кормчий «Супранэшнл» похлопал Хейворда по плечу и заговорил о другом.

Беседа с Джи. Джи. Куотермейном в Вашингтоне и побудила Хейворда в середине января – два месяца назад – сообщить комитету по денежной политике «ФМА», что возможны деловые операции с «СуНатКо».

Позже он сообразил, что поторопился. А сейчас, похоже, перспектива вновь забрезжила.

– Ну что же, – уступил Хейворд по телефону, – возможно, я смогу вырваться в следующий четверг на пару дней.

– Вот это ближе к делу, – услышал он в ответ от достопочтенного Харольда. – Что бы ты там ни планировал, ничто не может быть для банка важнее этого. И – ах да, забыл упомянуть: Большой Джордж посылает за нами свой личный самолет.

Хейворд просветлел.

– Правда? Достаточно большой для быстрого полета?

– «Боинг-707». Я подумал, что тебе это будет приятно. – Харольд Остин хмыкнул. – Так что полетим отсюда в полдень в четверг, проведем пятницу целиком на Багамах и вернемся в субботу. Кстати, как выглядят новые цифры по «СуНатКо»?

– Я их просмотрел. – Хейворд взглянул на финансовые документы, разбросанные вокруг кресла. – Пациент здоров – и даже очень здоров.

– Если ты так говоришь, – произнес Остин, – то для меня этого достаточно.

Положив трубку, Хейворд позволил себе едва заметную, лукавую улыбку. О намечающейся поездке, её цели и самом факте путешествия на частном самолете приятно будет невзначай упомянуть во время разговоров на будущей неделе. Вдобавок, если что-то тут выгорит, это возвысит его в глазах совета директоров – теперь он все время это учитывал, памятуя о временном характере пребывания Джерома Паттертона на посту президента «ФМА».

Ему также было приятно, что обратный полет был назначен на следующую субботу. Это означало, что он не пропустит службу в церкви Святого Атанасиса, где он читал Евангелие и выполнял свои обязанности сосредоточенно и прилежно каждое воскресенье.

При этом он вспомнил, что собирался, по обыкновению заранее, просмотреть отрывок для завтрашнего чтения. Он достал с полки тяжелую семейную Библию и открыл на заранее заложенной странице. Страница была открыта на Притчах Соломоновых, среди которых было любимое изречение Хейворда: «Праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов».

Для Роско Хейворда экскурсия на Багамы была поучительной.

Жизнь высшего общества была ему не в новинку. Как и большинство руководящих сотрудников банка, он вращался в обществе клиентов банка и людей, свободно, даже агрессивно распоряжавшихся деньгами в поисках изысканных удобств и развлечений. По большей части он завидовал их финансовой свободе.

Но Джи. Джи. Куотермейн переплюнул их.

«Боинг-707» с опознавательными знаками в виде большой буквы «Кью» на фюзеляже и хвосте приземлился в городском международном аэропорту по расписанию, с точностью до минуты. Он подрулил к выходу для пассажиров частных самолетов, где достопочтенный Харольд Остин и Хейворд вышли из лимузина, доставившего их из центра города, и быстро поднялись на борт самолета.

В салоне, напоминавшем миниатюрный гостиничный холл, их встретили четверо: седоватый мужчина средних лет, властный и одновременно почтительный, что выдавало в нем мажордома, и три молодые женщины.

– Добро пожаловать на борт, – сказал мажордом.

Хейворд кивнул, едва обратив внимание на мужчину, всецело поглощенный умопомрачительными двадцатилетними красотками, которые мило улыбались ему. У Роско Хейворда мелькнула мысль, что организация Куотермейна, должно быть, собрала всех самых миловидных стюардесс из авиакомпаний «ТВА», «Юнайтед» и «Американ», а затем отобрала этих трех, подобно тому как снимают пенку с самого доброкачественного молока. Одна была блондинкой с медовым отливом, другая – яркой брюнеткой, а третья – с длинными рыжими волосами. Они были стройны, с длинными ногами и здоровым загаром, который подчеркивала стильная укороченная светло-бежевая форма.

На мажордоме форма была из такого же добротного материала, что и у девушек. У всех четырех на левом грудном кармане красовалась вышитая буква «Кью».

– Добрый день, мистер Хейворд, – произнесла рыжеволосая. Ее приятный мелодичный голос звучал мягко, завораживающе. – Меня зовут Эйврил, – продолжала она. – Идите за мной, я покажу вам вашу комнату.

Хейворд последовал, удивленный тем, что она сказала «комната»; тем временем за достопочтенным Харольдом ухаживала блондинка.

Элегантная Эйврил проводила Хейворда через весь самолет. Из коридора открывалось несколько дверей. Обернувшись, она объявила через плечо:

– Мистер Куотермейн принимает сауну, и ему делают массаж. Он присоединится к вам позже, в гостиной.

– Сауну? Здесь, на борту?

– Да-да. Она рядом с кабиной экипажа. Там есть и парилка. Мистер Куотермейн принимает либо сауну, либо русскую баню, где бы он ни находился, и всегда берет с собой своего личного массажиста. – Эйврил сверкнула сногсшибательной улыбкой. – Если вы пожелаете баню и массаж, то времени в воздухе будет достаточно. Я буду счастлива при этом присутствовать.

– Нет, спасибо.

Девушка остановилась около одной из дверей.

– Это ваша комната, мистер Хейворд.

В этот момент самолет тронулся, начиная разбег. От неожиданности Хейворд покачнулся.

– Ой! – Эйврил протянула руку, чтобы поддержать его, и мгновение они стояли совсем близко. Он заметил тонкие длинные пальцы с бронзово-оранжевыми блестящими ногтями, которые легко, но крепко держали его, и почувствовал аромат духов.

Она продолжала держать его за локоть.

– Лучше я вас пристегну на время взлета. Капитан всегда быстро стартует. Мистер Куотермейн не любит засиживаться в аэропортах.

Девушка провела его в нечто похожее на маленькую роскошную гостиную, затем усадила на мягкий удобный диванчик, застегнула вокруг его талии ремень безопасности. Даже сквозь ремень он чувствовал её пальцы. И это не было неприятно.

– Вот так! Если вы не против, я побуду с вами, пока мы не наберем высоту.

Она села подле него на диванчик и пристегнулась.

– Нет, – сказал Роско Хейворд. Он был как в тумане. – Я вовсе не против.

Он огляделся. Гостиная или каюта, каких он никогда не видел ни на одном самолете, была так спроектирована, чтобы как можно лучше и комфортабельнее использовать пространство. Три стены были обиты панелями из тикового дерева с орнаментом в виде буквы «Кью», выложенной золотым листом. Четвертая стена почти целиком была зеркальной, что великолепно увеличивало размеры гостиной. Слева от Роско в стену было встроено компактное бюро, оборудованное консолью с телефоном и телетайпом под стеклянным колпаком. Рядом в маленьком баре стояла батарея миниатюрных бутылочек. В зеркальную стену, прямо напротив Эйврил и Хейворда, был встроен телевизор, по обе стороны диванчика находились кнопки управления. Раздвижные двери в глубине помещения вели скорее всего в ванную.

– Хотите посмотреть, как мы будем взлетать? – спросила Эйврил.

Не дожидаясь ответа, она нажала кнопку на ближайшем к ней пульте – и ожила ясная цветная картинка. Очевидно, камера находилась в носу самолета, и на экране они увидели дорожку, ведущую на широкую взлетно-посадочную полосу, которая во всю ширь предстала перед ними, когда «Боинг-707» вырулил на нее. Самолет разогнался, полоса побежала под ними, затем полетела вниз, а большой лайнер взмыл в воздух, и они стали набирать высоту. Хейворд почувствовал, что летит, – и не только из-за увиденного по телевизору. Когда впереди остались лишь небо и облака, Эйврил выключила экран.

– Вы можете увидеть все обычные каналы, если пожелаете, – сообщила она, затем кивнула в сторону телепринтера. – Там вы можете получать информацию Доу-Джонса. АП, ЮПИ или телексы. Просто позвоните в кабину экипажа, и они подключат то, что вы скажете.

– Все это немного выходит за рамки привычного, – осторожно заметил Хейворд.

– Знаю. Иногда это производит впечатление на людей, хотя удивительно, как быстро все привыкают. – И опять взгляд в упор и поразительная улыбка. – У нас четыре такие отдельные каюты, и каждая очень легко превращается в спальню. Нужно просто нажать на кое-какие кнопки. Я могу вам показать, если желаете.

Он покачал головой:

– Сейчас в этом нет необходимости.

– Как скажете, мистер Хейворд.

Она отстегнула свой ремень безопасности и встала.

– Если вам понадобится мистер Остин, то он в соседней каюте. Прямо по коридору главный холл, где вас ждут, как только вы будете готовы. Дальше столовая, рабочие кабинеты, а за ними частные апартаменты мистера Куотермейна.

– Спасибо за урок географии. Хейворд снял очки без оправы и достал носовой платок, чтобы протереть их.

– Ой, позвольте я это сделаю!

Вежливо, но твердо Эйврил взяла очки, достала шелковый платочек и протерла стекла. Затем водрузила очки на его нос, и, надевая дужки, легонько касалась пальцами ушей. Хейворду показалось, что надо бы воспротивиться, но он этого не сделал.

– Я в этом полете, мистер Хейворд, буду заниматься исключительно вами, я обязана следить за тем, чтобы у вас было все, что вы пожелаете.

Интересно, это ему показалось или девушка действительно сделала ударение на слове «все»? Он одернул себя: надо надеяться, что это не так. Но если она все же сделала ударение, то подтекст был ошарашивающим.

– Забыла упомянуть ещё две вещи, – сказала Эйврил. Прелестная и грациозная, она направилась к двери, собираясь уйти. – Если я вам зачем-либо понадоблюсь, пожалуйста, нажмите кнопку номер семь на телефоне.

– Благодарю вас, барышня, – пробурчал Хейворд, – но сомневаюсь, что я воспользуюсь этим. Ее это словно бы и не задело.

– И ещё одно: по пути на Багамы мы ненадолго приземлимся в Вашингтоне. Там к нам присоединится вице-президент.

– Вице-президент «Супранэшнл»?

Она посмотрела на него с издевкой:

– Нет, глупый вы человек. Вице-президент Соединенных Штатов.

Четверть часа спустя Большой Джордж Куотермейн спросил Роско Хейворда:

– Христа ради! Что это за муть ты пьешь? Мамочкино молочко?

– Это лимонад. – Хейворд поднял стакан, рассматривая бесцветную жидкость. – Я в общем-то люблю его.

Глава «Супранэшнл» пожал своими массивными плечами.

– Каждому нравится своя отрава. Девочки за вами обоими ухаживают?

– По этой части жалоб нет, – хмыкнув, ответил Харольд Остин. Как и остальные, он сидел, удобно откинувшись в кресле прекрасно обставленного главного холла «707», блондинка же, которая представилась Реттой, сидела, свернувшись клубочком, на ковре у его ног.

– Стараемся изо всех сил. – мило сказала Эйврил. Она стояла за креслом Хейворда, легонько поглаживая его по спине. Он почувствовал, как её пальцы задержались на затылке, затем двинулись вниз.

За несколько мгновений до этого в холл вошел Джи. Джи. Куотермейн во всем великолепии малинового махрового халата с белым кантом и вездесущей, огромного размера вышитой буквой «Кью». Совсем как римского сенатора, его сопровождали аколиты – молчаливый, с жестким лицом мужчина, скорее всего массажист, в спортивном белом костюме и ещё одна девица с тонкими чертами японки, в ладно скроенной бежевой униформе. Массажист и девушка проследили за тем, чтобы Большой Джордж уселся в явно только ему предназначенное широкое, похожее на трон кресло. Затем третий персонаж – уже знакомый мажордом, словно волшебник, поставил перед ними охлажденный мартини и вложил бокал в уже протянутую руку Джи. Джи. Куотермейна.

Хейворд ещё больше, чем в предыдущие разы, убедился, что имя «Большой Джордж» во всех отношениях подходило Джи. Джи. Физически их хозяин был человек-гора – по меньшей мере шести с половиной футов роста, с грудью, руками и торсом, напоминавшими деревенского кузнеца. Голова его была в полтора раза больше, чем у многих других мужчин, и черты лица были соответствующими – выпуклые, большие темные глаза были цепкие и быстро перебегали с предмета на предмет, рот с крупными губами выдавал волю и привычку командовать – совсем как сержант морской пехоты на учениях, только команды он отдавал более серьезные. Ясно было, что внешняя веселость этого человека могла в один миг смениться взрывом недовольства.

Тем не менее он не был груб. Под запахнутым халатом бугрились мускулы. Хейворд также заметил, что на лице Большого Джорджа не было жировых складок, а массивный подбородок не обрамляли обвисшие складки. Живот его был плоским и крепким.

Что до остальных достоинств, то его корпоративные интересы и аппетиты ежедневно обозревались в деловой прессе. А образ его жизни на борту этого самолета ценой в двенадцать миллионов долларов был поистине королевским.

Массажист и мажордом тихо исчезли. Их сменил, подобно очередному персонажу на сцене, повар – бледный, взволнованный, похожий на карандаш человек в безукоризненно белой одежде и высоком поварском колпаке, касающемся потолка каюты. «Интересно, – подумал Хейворд, – сколько же на борту обслуги?» Позже он узнал, что их было шестнадцать.

Повар застыл, как струна, подле кресла Большого Джорджа, протягивая огромную папку из черной кожи с рельефно выдавленной золотой буквой «Кью». Большой Джордж не обращал на него внимания.

– Эти беспорядки в вашем банке. – Куотермейн обращался к Роско Хейворду. – Демонстрации. Все такое прочее. Удалось все уладить? Вы прочно стоите на ногах?