Кольцо Соломона Страуд Джонатан

28

Бывают ситуации, когда любой порядочный джинн просто обязан дать бой. Ситуации, когда ты встречаешь врага лицом к лицу. Когда ты, невзирая на вопиющее неравенство сил, на грозящую тебе опасность, заставляешь себя поплевать на руки, расправить плечи, поправить прическу и (возможно, с легкой кривой ухмылкой на устах) встретить опасность грудью.

Но это явно был не тот случай.

Сражаться с кошмарной тварью, вырвавшейся из-под пола той комнаты, было бы совершенно бесполезно – и на редкость негигиенично[88]. На такое мог пойти только круглый идиот. Ну или кто-то, связанный договором. Если бы опытный хозяин меня заставил, мне пришлось бы сразиться с ней, под угрозой Бедственного Огня. Но моя хозяйка была совершенно неопытна – и вот теперь наконец ей, так долго чудом избегавшей заслуженной участи, придется поплатиться за все!

«Благополучно доставить меня к царю Соломону» – именно таковы были слова арабской девчонки, когда она формулировала свой приказ. И именно это я и сделал. Бартимеус Урукский всегда в точности выполняет то, что ему было приказано. Правда, у меня были серьезные основания сомневаться в том, что та фигура в комнате была именно Соломоном, но, поскольку она выглядела как Соломон, пахла как Соломон и вообще стояла в его покоях, как живая, я предположил, что это самое то, что требовалось. Девица-то точно была в этом уверена, потому-то и метнула кинжал. Так что с точки зрения нашего договора я свое дело сделал. И не обязан был ее защищать ни секундой дольше.

И именно сейчас, когда на нас надвигался этот желатиновый монстр, я был этому особенно рад.

Барханный кот бросился бежать.

Я вылетел из комнаты с куполом и понесся прочь через зал с колоннами, встопорщив шерсть, расфуфырив хвост. Позади послышался пронзительный вопль – короткий и неуверенный, оборвавшийся окончательным и бесповоротным бульканьем. Это хорошо. Ну, для девушки плохо, конечно, но для меня хорошо, а это главное. Неизвестно, сколько времени это чудище будет играться с нею, прежде чем прикончит ее окончательно, но рано или поздно я дематериализуюсь, и скорее рано, чем поздно.

А пока что надо позаботиться о том, чтобы меня не поймали. Кот стрелой пролетел через зал, одним прыжком перемахнул бассейн, пересек наискосок мраморный пол, прошелся Беглым Колесом и исчез из виду под другой аркой.

Я в безопасности! И снова уникальное сочетание находчивости и проворства спасло мою драгоценную шкурку!

Если не считать того, что это оказался тупик.

Для тупика он был довольно интересный, но все равно это был тупик, а значит, он в любой момент мог стать для меня роковым. Очевидно, в этом помещении Соломон держал часть своих сокровищ: то была тесная кладовка без окон, освещенная масляными лампами и заставленная шкафами и сундуками.

Исследовать ее было некогда! Кот развернулся и рванул было к выходу – но тут же передумал, поскольку снаружи опять донесся рев, леденящий кровь. Жуткая тварь реветь умела, что верно, то верно. К сожалению, она оказалась на редкость медлительной. Я-то надеялся, что она давно сожрала девчонку. Но видимо, она отгрызла ей ногу или что-нибудь еще и оставила прочее на потом. А может, она вообще гонится за мной? Мне явно нужно куда-то спрятаться…

Я снова обернулся и окинул взглядом комнату. Что мы видим? Кучу самоцветов, идолов, масок, мечей, шлемов, свитков, табличек, щитов и прочих магических артефактов, не говоря уже о менее привычных диковинках, типа пары перчаток крокодиловой кожи, черепа с глазами из ракушек и довольно неуклюжей соломенной куклы, обтянутой человеческой кожей[89]. Тут была и моя старая знакомая: золотая змейка, которую я спер из Эриду. Единственное, чего тут не было – и единственное, в чем я нуждался, – это выхода!

Кот, со вспотевшими от волнения лапами, озирался по сторонам, изучая полки. Почти все предметы в этой комнате были магическими – их ауры накладывались друг на друга на разных планах, омывая меня радужным светом. Если эта тварь действительно появится у меня за спиной, есть ли тут что-нибудь такое, что я смогу использовать для последней, отчаянной обороны?

Ничегошеньки. Разве что куклой в него запустить. Проблема в том, что я не знал, для чего предназначены эти артефакты[90]. Но тут я заметил среди груды сокровищ, сваленных в углу, большой кувшин. Внизу он был узкий, а кверху расширялся до ширины плеч взрослого мужчины. Он был накрыт круглой крышкой, и лежащий на крышке слой пыли говорил о том, что никто, включая Соломона, никогда в него не заглядывал.

Кот тотчас обернулся струйкой тумана, оторвался от пола и устремился к крышке. Я чуть-чуть приподнял ее, со скоростью ветра, испускаемого слоном, ворвался в кувшин и (все еще пребывая в газообразном состоянии) опустил крышку на место. Меня окутала тьма. Струйка тумана молча зависла в ожидании.

Время как будто застыло.

Я представлял себе жуткую тварь, вползающую в проем арки. Я представлял, как ее глаза на стебельках шевелятся, осматривая сокровища со всех сторон. Я представлял, как склизкое щупальце разворачивается, тянется к горшку…

Съежившись от напряжения, струйка тумана бесшумно парила в темноте.

Ничего не происходило. Кувшин никто не трогал.

Время шло.

Я мало-помалу начал расслабляться. Тварь, несомненно, убралась восвояси, есть надежда, что затем, чтобы доесть девицу. Я как раз размышлял, не пора ли приподнять крышку и потихоньку удалиться или же разумнее остаться в укрытии, и тут внезапно почувствовал, что за мной наблюдают.

Я огляделся. В кувшине было пусто. Неизвестно, что хранилось в нем прежде, однако теперь оно исчезло. Сейчас в кувшине не было ничего, кроме таинственной пыльной тишины. И тем не менее в атмосфере присутствовало нечто странное, древний, застоявшийся воздух пронизывала некая неопределенная дрожь, от которой по моей сущности поползли мурашки.

Я ждал. И вдруг где-то поблизости и в то же время откуда-то из дальней дали послышался слабый голосок, точно отзвук далекого эха, жалобное воспоминание о чьих-то словах:

– Бартимеус…

Можете считать меня перестраховщиком, однако непонятные голоса внутри кувшинов меня всегда настораживают. Струйка тумана тут же сгустилась в маленького белого мотылька, который опасливо запорхал в черном чреве сосуда. Я разослал во все стороны стремительные Импульсы, проверил все планы. Вокруг ничего не было, только пыль и тени.

– Бартимеус…

И тут внезапно я догадался. Я вспомнил трех знаменитых ифритов, осмелившихся бросить вызов Соломону. Я вспомнил, какая судьба, по слухам, их постигла. Один из них – по крайней мере, так рассказывали шепотом у очагов – по царской прихоти, могуществом Кольца обратился в печальное эхо в медном кувшине. Который же это был?..

Усики мотылька затрепетали. Я откашлялся и осторожно спросил:

– Филокрит?

Ответ, беззвучный, как полет совы:

– Имя того, кем я был, утрачено. Я всего лишь последний вздох, отпечаток в воздухе. Взмахи твоих крылышек тревожат воздух, и последний мой след вот-вот развеется. Ты ищешь Кольцо?

Мотылек из вежливости принялся махать крылышками как можно реже. Я осторожно ответил, поскольку в голосе чувствовалась не только печаль, но и злоба:

– Нет, ну что ты!

– А! Это мудро. А я вот искал Кольцо…

– В самом деле? Э-э… Ну и как, успешно?

– А ты как думаешь? Теперь я всего лишь голос в проклятом кувшине.

– И то верно.

Голос издал стенание, исполненное безграничной тоски и сожаления.

– Ах, – прошептал он, – будь у меня хоть наперсток сущности, я бы сожрал тебя, джиннишка, проглотил одним глотком! Увы, не могу! Ибо Соломон покарал меня, и теперь я менее чем ничто.

– Какая жалость! – с чувством ответил я. – Это большое горе! Ну ладно, приятно было с тобой поболтать, однако теперь снаружи, похоже, все затихло, так что я, пожалуй, полечу…

– Ах, – пробормотал голос, – если бы я только мог тоже покинуть эту темницу! Я бы вверг Соломона во тьму кромешную! Да, теперь я владею его тайной. Я мог бы отобрать у него Кольцо. Но это знание досталось мне слишком поздно! У меня был один-единственный шанс. Я потратил его впустую и ныне навеки останусь здесь, слабым шелестом, детским вздохом…

– Ну, – сказал я, заново обратившись в слух, – само собой разумеется, что поделиться своим абсолютно надежным методом отбирания колец ты не пожелаешь. Меня-то это, конечно, совершенно не интересует, но вдруг кто-нибудь да сможет отомстить за тебя…

– Что мне до мести? – Голос был так слаб, что каждый взмах крылышек мотылька в стоячем воздухе разбивал его звук на фрагменты. – Я – всего лишь шепот невыразимой печали, я…

– Ну, мог бы помочь какому-нибудь другому духу достичь величия…

– Мне нет дела до судьбы других. Я желаю смерти всем существам в обоих мирах, кто полон сил и жизни…

– Да, конечно, это благородное чувство, – сухо заметил мотылек и потянулся к крышке. – И тем не менее, на мой взгляд, Соломон был и остается непобедимым. Кольцо украсть нельзя, это все знают.

В голосе послышалось колебание.

– Как? Ты мне не веришь?

– Не верю, конечно. Ну и что, тебе-то какая разница. Сиди тут и слушай собственное эхо, коли тебе так нравится. А у меня полно дел, порученных царем, мне языком попусту трепать некогда. Пока!

– Глупец!

Как ни слаб и бесплотен был этот голос, переполнявшее его темное чувство оказалось настолько могучим, что у меня аж крылышки задрожали. Хорошо еще, что Филокрит лишился всяких сил и не мог причинить мне вреда!

– Как слепо ты возвращаешься в рабство, – шептало эхо, – когда ты мог бы в мгновение ока повергнуть Соломона и овладеть Кольцом!

– Можно подумать, ты знаешь, как это сделать! – фыркнул я.

– Ну да! Знаю!

– Да ну? И кто это говорит?

– Я это говорю!

– Ты? Запертый тут, в духоте? Да ты просто трепло!

– Ах, я не всегда пребывал тут, в этой комнатенке! – воскликнул голос. – Для начала проклятый царь держал меня у себя в спальне и хвастался мною всем своим женам! Я слышал все его разговоры, слышал приказы, которые он отдавал своим слугам, а главное, я слышал, как он разговаривал с тем ужасным существом, которое подчиняется Кольцу. Я знаю его слабое место! Я знаю, как он скрывает его от мира! Скажи мне, джинн, ночь теперь или день?

– Самая что ни на есть глухая ночь.

– Ага! Так ты, верно, видел царя, бродя по его покоям?

Я подумал, что немного наивности не помешает.

– Я видел его в обсерватории, он стоял, глядя на звезды.

– Глупец, верящий внешности! То был не Соломон!

– А кто же тогда?

– То было волшебство, сотворенное Духом Кольца. Заклятие, наложенное на глиняную куколку. Куколка превращается в царя, а царь удаляется в свои личные покои и ложится спать. Это мощная Иллюзия, ловушка для врагов. Когда я напал на обманку, думая, будто Соломон беззащитен, настоящий царь узнал об этом и в мгновение ока поймал меня в свои сети. Ах, если бы я не обратил на него внимания, я не был бы обречен на подобную участь!

Я призадумался.

– А как именно он тебя поймал?

– С помощью другой Иллюзии. Он на них мастер! Мне почудилось огромное существо, вырвавшееся из-под земли, существо столь могущественное, что я онемел от ужаса. И пока я пытался сражаться с ним, меча Взрыв за Взрывом в его извивающиеся щупальца, Соломон появился у меня за спиной и повернул Кольцо. И вот я здесь.

Мотылек обдумал неожиданную новость. Так вот, значит, почему я до сих пор на Земле! Девчонку не сожрали, она просто в плену. Мне это ничего хорошего не сулило, не в последнюю очередь потому, что Соломон наверняка пожелает поближе познакомиться с ловким рабом, который сумел провести ее так далеко. Нужно было что-то делать, и делать быстро. Но сперва нужно было вытянуть из Филокрита остальные сведения.

– Это все замечательно, – небрежно заметил я, – но предположим, что ты и впрямь не обратил внимания на Иллюзию и добрался до настоящего Соломона. Но ведь Кольцо-то по-прежнему было бы при нем! Тебе нипочем не удалось бы его снять.

Откуда-то донесся рев, яростный, но при этом очень слабый, точно далекая гроза над морем. Воздух пошел странными вихрями, от которых мотылек закачался, будто на волнах.

– О недостойнейший, пустоголовейший Бартимеус, как жаль, что я не могу порвать твои крылышки в клочья! Соломон отнюдь не непобедим! Ложась спать, он снимает Кольцо!

Я добавил в свой тон чуточку скепсиса.

– Зачем бы ему это делать? Во всех историях говорится, что он не снимает его ни на миг. Одна из его жен пыталась…

– Врут эти ваши истории! Царю выгодно, чтобы все так думали, вот он их и распускает. С полуночи до первых петухов царю нужно спать. А чтобы уснуть, он вынужден снимать Кольцо!

– Да он просто не станет этого делать, – возразил я. – Это для него слишком рискованно. Все его могущество…

Кувшин заполнился свирепым бульканьем, похожим на звук разъяренного забившегося водостока. Филокрит смеялся.

– Да-да, в могуществе-то и проблема! В Кольце его слишком много! Его энергия сжигает любого, кто его носит! Днем Соломон еще способен это терпеть, хотя ему приходится скрывать свою боль от внешнего мира. Но ночью, в одиночестве, он вынужден давать себе передышку. Кольцо лежит на серебряном блюде подле его ложа – разумеется, достаточно близко, чтобы схватить его в мгновение ока. И тем не менее он уязвим!

– Кольцо сжигает его… – пробормотал я. – Да, это похоже на правду. Я слыхал о таком прежде[91].

– Это не единственный изъян Кольца! – продолжал голос. – Как ты думаешь, отчего Соломон так редко им пользуется? Как ты думаешь, отчего он полагается на волшебников, которые сбегаются к его ногам, точно раболепные псы?

Мотылек пожал плечами[92].

– Я думал, ему просто лень!

– Как бы не так! При каждом использовании Кольцо вытягивает жизнь из своего владельца, и он в результате слабеет. Энергия Иного Места вредна смертному телу, когда она воздействует на него слишком долго. И сам Соломон, после всех своих великих свершений, сделался намного старше своих лет!

Мотылек нахмурился[93].

– А по-моему, он выглядит вполне нормально.

– А ты вглядись повнимательнее! Кольцо мало-помалу убивает его, Бартимеус. Другой на его месте давно бы уже все бросил, но у этого дурака огромное чувство ответственности. Он боится, что Кольцом завладеет кто-то менее достойный, нежели он сам. И последствия…

Мотылек кивнул[94].

– Да, последствия могут быть ужасные…

Надо же, какой полезный кувшин оказался. Разумеется, возможно, что Филокрит попросту спятил, и кое-что из того, что он мне говорил, не совпадало со словами девчонки. Например, достойное ли это дело – разорять Саву только за то, что тебе не дали груды ладана, которую ты требовал? Но с другой стороны, Соломон ведь тоже человек. А значит, и он не без изъяна[95].

И тем не менее единственный способ выяснить, правда это или нет, – сходить и убедиться лично.

– Ну, спасибо тебе, Филокрит, – сказал я. – Надо признать, звучит это все так, словно ты прав. У Соломона действительно есть слабое место. Он действительно уязвим.

– Ну да, но ведь ему ничто не грозит… Никто всего этого не знает, кроме меня.

– Ну как же: теперь еще и я это знаю! – весело ответил я. – И я это проверю прямо сейчас. Может, даже Кольцо сопру, если получится! Знаешь что: представь себе, как я сделаю это, отомщу и заодно покрою свое имя вечной славой, пока ты будешь сидеть и зарастать плесенью тут, в этом унылом старом кувшине! Если бы ты был со мной повежливей, я бы, пожалуй, пообещал тебе сломать кувшин и избавить тебя от мучений, но теперь я этого не сделаю. Так и быть: возможно, в ближайшие пару тысяч лет я как-нибудь заверну к тебе в гости, если не забуду. А пока что – прощай!

С этими словами мотылек устремился к крышке. Меня сопровождало отдаленное завывание, такое жуткое, что мои крылышки затрепетали от страха. Порыв слабого ветерка налетел на меня, на миг сбив с курса. Но потом я выправился, дотянулся до крышки и в следующую секунду вырвался из пыли и тьмы на волю, обратно в мир живых.

Я снова обернулся котом. В темноте я оглянулся на кувшин. В самом ли деле оттуда слышался далекий голос, выкрикивающий проклятия и зовущий меня по имени? Я прислушался.

Нет, показалось…

Я отступил прочь и выглянул из кладовки в центральный зал. Все было тихо; над бассейном и кушетками золотой дымкой висели Чары. Ужасного чудища было не видать, арабской девчонки тоже. Но тут я заметил в арке напротив далекий отблеск масляной лампы и услышал голоса: двое людей о чем-то спорили. Один голос был знакомый, довольно пронзительный; другой низкий.

Сверкая сиреневыми глазами, влача за собой, подобно мантии, хитроумные замыслы, кот пересек зал и исчез под аркой.

29

Когда Ашмира очнулась, вокруг было тихо-тихо. Она лежала на спине, глядя на потолок – на длинную узкую трещину, которая змеилась по штукатурке и упиралась в угол. Ничего особенного в трещине не было, но Ашмиру она озадачила, потому что раньше она этой трещины никогда не замечала. В ее комнатушке было множество трещин, местами старая кладка вообще начинала осыпаться, местами на стенах виднелись полустертые знаки – это забытые стражницы, жившие тут до нее, выцарапывали свои имена, – и Ашмире казалось, что она знает их все наизусть. Но эта трещина была новой.

Она некоторое время смотрела на нее, разинув рот, чувствуя себя совершенно расслабленной, но потом, немного придя в себя, сообразила, что потолок этот беленый и куда выше, чем должен был бы быть. И стенка не с той стороны. И освещение странное. И кровать слишком мягкая. Это была не ее комната. Она находилась не в Марибе.

И внезапно она все вспомнила. Девушка с криком вскинулась, хватаясь за пояс.

Напротив кровати сидел в кресле мужчина и смотрел на нее.

– Если ты ищешь это, – сказал он, – то, увы, я его забрал.

Он показал Ашмире ее серебряный кинжал, потом снова положил его к себе на колени.

Сердце у Ашмиры колотилось, как молот, так, что она содрогалась всем телом. Глаза у нее были выпучены, пальцы стискивали прохладную белую простыню.

– А демон?.. – выдохнула она.

– Демон удалился по моему приказу, – улыбнулся мужчина. – Я спас тебя от его когтей. Надо сказать, ты довольно быстро пришла в себя. У некоторых пришельцев, бывало, и сердце не выдерживало.

Ашмиру охватила паника; она внезапным движением перекинула ноги через край кровати и попыталась было встать – но мужчина сделал властный жест, и она застыла.

– Сидеть можешь, если хочешь, – спокойно сказал он. – Но вставать не пытайся. Я буду рассматривать это как проявление враждебности.

Голос у него был негромкий и мягкий, даже мелодичный, однако в тоне отчетливо звенела сталь. Ашмира еще секунду посидела неподвижно, потом медленно-медленно подвинулась так, что ее ступни опустились на пол, а колени остались на уровне края кровати. Теперь она сидела к нему лицом.

– Кто ты? – спросил мужчина.

Он был высок, худощав и одет в белое одеяние, которое скрывало из виду его нижние конечности. Лицо у него было длинное и узкое, с твердым подбородком, точеным носом и быстрыми темными глазами, которые в свете лампы сверкали, точно самоцветы. Мужчина был красив – или, точнее, был бы красив, если бы на нем не лежала тяжкая серая тень усталости и по лицу, особенно вокруг глаз и рта, не змеилась сетка странных мелких морщинок. Определить его возраст было непросто. Эти морщинки, высохшие и узловатые запястья и кисти, длинные черные волосы, густо сбрызнутые сединой, – все говорило о почтенных летах, но лицо у него было живое, движения юношеские, и глаза слишком уж блестящие.

– Назови мне свое имя, девушка, – сказал он и, когда она ничего не ответила, добавил: – Рано или поздно тебе все равно придется его назвать, знаешь ли.

Ашмира стиснула губы, тяжело дыша и пытаясь утихомирить сердцебиение. Комната, в которой она находилась, хотя и не маленькая, была куда менее величественной, чем все прочие помещения дворца, которые она успела повидать. Кроме того, обставлена она была скупо и просто, что делало ее еще более домашней. На полу лежали красивые ковры, но сам пол был из темного кедра, а не из мрамора. Стены были самые простые, беленые, без каких-либо украшений. В одной стене имелось прямоугольное окно, смотрящее в ночь. Рядом с окном – деревянные полки с коллекцией древних свитков; дальше, на письменном столе, лежали пергаменты, письменные принадлежности и стояли бутылочки разноцветных чернил. Все это напомнило Ашмире комнату над тренировочным залом, где она начинала обучаться магии.

Помимо кровати и кресла, в котором сидел мужчина, ожидающий ее ответа, обстановку довершали два грубых столика. Столики стояли по обе стороны от кресла, так, чтобы быть под рукой.

За спиной у мужчины была арка, но Ашмире с кровати было не видно, куда она ведет.

– Ну, я жду, – сказал мужчина. Он цокнул языком. – Может, ты голодна? Есть хочешь?

Ашмира покачала головой.

– Ну, как же не хочешь! Ты ведь только что пережила потрясение. Хотя бы вина выпей!

Он указал на столик справа от себя. На нем стояло несколько глиняных мисок, одна с фруктами, другая с хлебом, в третьей горкой были навалены дары моря: копченая рыба, устрицы, кальмары, нарезанные колечками.

– Мои гости уверяют, что вкуснее всего кальмары, – сообщил хозяин. Говоря так, он налил в кубок вина. – На-ка, выпей для начала… – Он подался к ней, протянул кубок. – Не бойся, это безопасно. Никаких чар я на него не налагал.

Ашмира озадаченно уставилась на него. Потом глаза у нее расширились от изумления и ужаса.

Темные глаза блеснули.

– Ну да, верно, – сказал мужчина. – Я и есть он. Быть может, я не очень похож на изображения, которые ты видела. Ну же, бери! Наслаждайся им, пока есть возможность. Вряд ли тебе доведется вкусить вина еще раз.

Ашмира машинально протянула руку и взяла кубок. Пальцы у него были длинные, ногти ровные и блестящие. На мизинце, под второй костяшкой, багровел опоясывающий его шрам.

Ашмира уставилась на шрам.

– Кольцо…

– Кольцо здесь, – ответил мужчина. И небрежно указал на столик слева от себя.

В центре столика стояло серебряное блюдо, и на блюде лежало золотое кольцо с маленьким черным камушком. Ашмира уставилась на него, потом на царя, потом снова на кольцо.

– Да, столько усилий ради такой мелочи! – Говоря это, царь Соломон улыбнулся, но улыбка вышла усталая и жесткая. – Ты забралась дальше многих, но конец будет тот же. А теперь выслушай меня. Сейчас я задам тебе еще один вопрос, и ты разомкнешь свои суровые губки и дашь мне прямой и четкий ответ, а не то я возьму Кольцо, надену его, и… Как ты думаешь, что тогда будет? В конце концов ты все равно ответишь, и это ничего не изменит, если не считать того, что ты уже не будешь такой цветущей и прелестной, как сейчас. Мне больно даже говорить об этом, но время позднее, я устал и, честно говоря, несколько изумлен тем, что обнаружил тебя в своих покоях. Так что отхлебни вина и сосредоточься. Ты явилась, чтобы убить меня и похитить Кольцо, это ясно. Я хочу выяснить остальное. Во-первых, как твое имя?

Ашмира прикинула расстояние от кровати до кресла. Будь она на ногах, она бы без труда преодолела это расстояние одним прыжком, ударила бы его по левой руке, пока та тянется за Кольцом, схватила кинжал и пронзила бы ему сердце. Однако сидя это будет сложнее… Может, и получится сделать это достаточно быстро, чтобы перехватить его руку, но не факт.

– Как твое имя?!

Она нехотя сосредоточилась на нем.

– Кирина.

– Откуда ты явилась?

– Из Химьяра.

– Из Химьяра? Такого крошечного, далекого царства? – Царь нахмурился. – Но я не имел никаких дел с этой страной. Кому именно ты служишь?

Ашмира опустила глаза. Она не знала, что отвечать. Ее легенда не была рассчитана на то, что она попадет в плен и ее станут допрашивать. Ашмира. не предполагала, что в подобных обстоятельствах может остаться жива.

– Ну, последняя возможность! – сказал царь Соломон.

Она пожала плечами и отвернулась.

Царь Соломон раздраженно хлопнул рукой по подлокотнику кресла. Он потянулся за Кольцом, надел его на палец и повернул. В комнате сделалось темно. Раздался грохот; воздух сместился, точно плотная масса, Ашмиру отшвырнуло к стене.

Когда она открыла глаза, рядом с царем стояло Существо, Существо чернее тени. Мощь и ужас исходили от него, точно жар от большого костра. Она услышала, как трепещут во тьме свитки и пергаменты на своих полках.

– Отвечай! – прогремел голос царя. – Кто ты? Кому ты служишь? Говори! Мое терпение на исходе!

Существо двинулось в ее сторону. Ашмира издала вопль смертного ужаса, сжалась в комок на кровати.

– Меня зовут Ашмира! Я из Савы! Я служу своей царице!

Фигура тотчас исчезла. Уши у Ашмиры заложило, из носа текла кровь. Расставленные по комнате светильники снова вспыхнули нормальным светом. Царь Соломон, посеревший то ли от усталости, то ли от гнева, снял с пальца Кольцо и бросил его обратно на блюдо.

– Царице Балкиде? – переспросил он, проводя рукой по лицу. – Балкиде?! Ну, юная дева, если только ты посмела мне солгать…

– Я не лгу! – Ашмира мало-помалу перемещалась обратно в сидячее положение.

В глазах накипали слезы. Ощущение всепоглощающего ужаса исчезло вместе с Духом Кольца, и теперь голова шла кругом от позора предательства. Она со слепой ненавистью уставилась на царя.

Соломон побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Царица Балкида? – произнес он вслух. – Не может быть! С чего бы вдруг?

– Я сказала правду! – бросила Ашмира. – Впрочем, это не имеет значения, ты же все равно меня убьешь, что бы я ни говорила!

– А тебя это удивляет? – Царь выглядел уязвленным. – Красавица моя, ведь не я же пробрался сюда, чтобы вонзить кому-то в спину кинжал! Ты несколько выпадаешь из общего ряда демонов и убийц, иначе бы я с тобой вообще не разговаривал. Уж поверь мне, большинство из них ужасно скучны и видны насквозь. Но ты… Когда я нашел на пороге своей обсерватории хорошенькую девушку, лежащую в обмороке, с серебряным кинжалом за поясом и с еще одним кинжалом, торчащим в полу, причем было совершенно не очевидно, каким образом она сумела миновать стражей моего дворца и вообще проникнуть сюда, надо признаться, я был озадачен и заинтригован. Так что, если у тебя есть хоть крупица благоразумия, воспользуйся моим любопытством, утри эти слезы, которые так тебе не идут, отвечай быстро и внятно и молись богу, в какого бы из них ты ни верила, чтобы мое любопытство продержалось подольше. Потому что когда мне сделается скучно, – предупредил царь Соломон, – я поверну Кольцо! Ну, итак: значит, ты говоришь, тебя прислала царица Балкида. И с какой стати, спрашивается?

Пока он говорил, Ашмира. старательно делала вид, что утирает лицо грязным рукавом, а сама тем временем мало-помалу продвигалась вперед по кровати. Теперь оставалось надеяться только на последний, отчаянный рывок. Но все же можно подвинуться хоть на дюйм поближе…

Она опустила руку.

– С какой стати?! Да как ты можешь об этом спрашивать!