Кольцо Соломона Страуд Джонатан

30

Со стороны кажется, будто это было проще простого. Но на самом деле все было чуточку сложнее.

Правда, пробраться в спальню действительно было нетрудно: там не было ни ловушек, ни часовых и Соломон сидел ко мне спиной, когда я заглянул в дверной проем. Прокрасться к полкам у окна тоже было делом пустяковым: они с девчонкой были поглощены своей жаркой дискуссией и вряд ли заметили бы муху, которая скромно пролетела мимо[96].

А вот дальше все пошло сложнее – в основном из-за самой природы Кольца.

Для начала, оно было яркое. Слишком яркое. На первом плане комнату пристойно озаряли несколько мерцающих масляных светильников[97], но на высших планах аура этой крошечной золотой хреновинки высвечивала все добела, как египетское полуденное солнце. Сияние было столь ослепительным, что внутреннему взору было больно. Так что я старался ограничиваться первым планом, а на высшие заглядывал только мельком.

Сама по себе ловкость рук: по-быстрому наложить Иллюзию на кальмаровое колечко и подменить им настоящее Кольцо, что лежало на блюде, – мне тоже, считай, ничего не стоило, по крайней мере теоретически. Воровство для джиннов вторая натура, так было всегда, в основном потому, что это то, чего от нас требуют постоянно[98]. Так что кот просто подкрался к креслу Соломона и дождался, пока один из приступов праведного гнева девицы совпадет с приступом праведного гнева царя. Как только оба закатили глаза и принялись пыхтеть и фыркать, я протянул лапу, в мгновение ока подменил вещицу и торопливо отступил к окну.

И вот тут-то начались настоящие проблемы.

Как же это Кольцо меня терзало!

Разумеется, серебряное блюдо, которому Соломон его доверил, моей сущности тоже на пользу не пошло. Если бы это был какой-нибудь обычный предмет, я бы подумал трижды, прежде чем приблизиться к нему. Но стащить Кольцо Соломона? Ради этого можно и потерпеть немножко. Так что я препоясал свои пушистые чресла и совершил этот подвиг. И только уже отбегая прочь от серебряного блюда, источающего пагубный холод, я сообразил, что само по себе Кольцо, которое я осторожно сжимал в зубах, тоже далеко не витаминка.

Это не было ощущение обжигающего холода, как от серебра (или железа, или других веществ, которые враждебны духам). Это было жарче и, поначалу, не так уж вредоносно. Сперва я ощущал лишь легкое покалывание в своей сущности в том месте, которым я прикасался к Кольцу. Ощущение было странно знакомым – болезненным, но в то же время приятным – и стремительно переросло в острое и настойчивое тяготение. К тому времени как барханный кот шмыгнул в укрытие за полкой, я чувствовал себя так, словно меня раздирали пополам. Я выплюнул Кольцо на пол и озабоченно уставился на него (на первом плане).

Филокрит не солгал. В этом золотом колечке пульсировала яростная мощь Иного Места. Оно было создано как мгновенный портал между двумя измерениями, и даже когда дверь была закрыта, из-под нее все равно тянуло сквознячком. Это тяготение было тем самым, что я испытывал, когда меня освобождали от службы в этом мире. И тогда оно, разумеется, было приятным, потому что тогда я мог ему подчиниться; сейчас же, когда я был прикован к Земле, это оказалось весьма и весьма больно. Хотя я пробыл в контакте с Кольцом всего несколько мгновений, моя сущность уже сейчас была в раздрае, терзаемая силами, которые в нем таились. О том, что случилось бы, если бы я и впрямь его надел, мне и думать не хотелось[99].

Нет нужды вам напоминать, что Соломон носил его целыми днями.

Лица его я не видел, но даже со спины мог сказать, что выглядел он не так, как тогда, на стройке. Например, волосы у него были седые, а руки и кисти зловеще истончились. Я в мгновение ока догадался, чем ему приходится платить.

Я размышлял об этом, пока тихо сидел за полками, растерянно созерцая Кольцо и приходя в себя после соприкосновения с ним. Ну а по другую сторону полок спор тем временем разгорелся в полную силу. Девица с царем довели друг друга до точки кипения. В глубине души я все еще отчасти надеялся, что Большой Сол выйдет из себя, вызовет какого-нибудь ифрита и разнесет девчонку в клочки, так что я смогу бросить Кольцо и спокойно удрать домой. Но надежда была слабая. Судя по всему, по ночам он предпочитал не пускать к себе в спальню ни духов, ни людей. Он полагался на Иллюзии, вроде того чудища со щупальцами, и на свою грозную репутацию.

Опять же, будь девчонка настоящим убийцей, она бы давно сделала антраша, перекувырнулась, на лету сломала бы ему шею, зажав его голову между коленями, и приземлилась на шпагат. Я бы дорого заплатил, чтобы на это полюбоваться! Но вместо этого она только побагровела, раскричалась, а потом решила все бросить и красиво умереть[100].

И вот Соломон мрачно поворачивает Кольцо на пальце.

И внезапно обнаруживает, что Кольцо – не совсем то, чем кажется.

И тут являюсь я, весь такой непринужденный. Немая сцена[101].

Короче, бывали в моей карьере моменты и похуже.

– Привет, Ашмира! – дружески сказал я. – Привет, Соломончик! – Я пригладил усы лапой. – Кто первым очухается, получит приз!

Девушка сдавленно ахнула.

– Я думала, ты погиб!

– Не-а.

– Я думала, тот гигантский демон…

– Это не демон. Это была Иллюзия. Похоже, Соломон по ним большой специалист!

Она негодующе уставилась на царя.

– А ты говорил, что спас меня от него!

– Ну, нельзя же верить на слово первому встречному.

Я подмигнул Соломону. Тот тупо пялился на меня, явно ничего не понимая.

– Вот мы и снова встретились, государь! Правда, в совершенно других обстоятельствах, чем в прошлый раз.

Последовала пауза. Ну, тут его трудно винить: в обличье кота он меня раньше не видел. Плюс, по всей вероятности, до сих пор был в шоке.

Я рассмеялся.

– Ну да, друг мой, это я! Бартимеус Урукский, к твоим услугам!

– Кто-кто?

Кот раздраженно дернул кончиком хвоста.

– Ну, Бартимеус! Урукский! Ты же помнишь?.. О великий Мардук всевышний! – И кот с быстротой мысли превратился в карликового гиппопотама в юбочке. Гиппопотам негодующе подбоченился. – А так помнишь?

Ашмира уставилась на меня.

– Ты что, часто оборачиваешься гиппопотамом?

– Да нет. Довольно редко… Слушай, это долгая история.

Соломон внезапно встрепенулся.

– Я тебя помню! Ты один из джиннов Хабы! – Он грозно уставился на девушку. – Так значит, тебя прислал египтянин…

Я сочувственно покачал головой.

– Ну что ты! Я больше Хабе не раб! Бартимеус Урукский умеет найти способ вырваться даже из самых суровых уз. Теперь ни один волшебник мною не повелевает! Время от времени я…

– Хаба посадил его в бутылку, – перебила девушка. – А я его выпустила. Теперь он мой раб.

– Ну, с формальной точки зрения, – нахмурился я, – может быть, это и правда. Но долго это продолжаться не будет! Я узнал имя, данное тебе при рождении, Ашмира, и это ставит тебя в уязвимое положение! Так что, если хочешь прожить подольше, лучше отпусти меня прямо сейчас!

Девчонка и ухом не повела. Она подступила к Соломону и схватила серебряный кинжал, лежавший у него на коленях. Он даже не попытался ей помешать. Она встала вплотную к креслу и наставила на царя острие кинжала.

– Давай Кольцо, Бартимеус, – коротко сказала она. – Мы уходим.

Я прокашлялся.

– Погоди минутку. Ты что, не слышала, что я сказал? Я знаю твое имя. Я могу отразить любой Оберег, который ты на меня направишь.

– Но ведь ты по-прежнему вынужден мне подчиняться. Где Кольцо?

– Отпусти меня, тогда скажу.

– Чего? Сейчас, размечтался!

Соломон, царь Израиля, сидел в своем кресле, пристально наблюдая за нами. Внезапно он заговорил; как ни хрупок он был на вид, голос его по-прежнему оставался уверенным и властным.

– Бартимеус Урукский, выполнил ли ты поручение, которое я тебе дал?

– Какое еще поручение? – Гиппопотам уставился на него. – А, это, в смысле, разобраться с разбойниками в пустыне? Ну да, выполнил, выполнил, но речь сейчас не об этом. Слушай, Ашмира…

– Расскажи-ка мне об этих разбойниках, – перебил Соломон. – Кто они были? Кто был их предводитель?

– Ну, их послал царь идумеев, который зол на тебя за огромную ежегодную дань, наложенную на его царство. Но, согласись, сейчас не время…

– Дань?! Какую еще дань? Я никогда не требовал с них никакой дани!

– Ну а царь идумеев думает иначе, – ответил я. – Так же, как царица Савская думает, будто ты потребовал с нее ладан. Загадочно. Сдается мне, что кто-то мутит воду у тебя за спиной. Ты уж извини, о великий Соломон, но ты, похоже, не сознаешь, в каком положении находишься. Ты ведь бессилен. Я украл твое Кольцо.

– Поправка: это я его украла, – сказала девушка. – Я – хозяйка джинна.

– Номинально – да, – буркнул гиппопотам. – Но это ненадолго.

– Отдавай Кольцо, Бартимеус!

– Щас! А как насчет моего Отсылания?

– Послушай, Бартимеус, – внезапно вмешался Соломон, – почему бы тебе в самом деле не отдать ей Кольцо?

Мы с девушкой оба заколебались. Прервали свой спор и уставились на него.

Царь Соломон потянулся в своем кресле, взял кусочек копченой скумбрии и сунул его в рот[102]. Надо заметить, что он выглядел далеко не настолько встревоженным, как следовало бы ожидать.

– Отдай ей Кольцо, – повторил он. – Почему бы и нет? Отчего ты колеблешься? Тебе, Ашмира из Савы, следовало бы спросить себя, отчего твой слуга колеблется в столь простой ситуации. Ведь ему, разумеется, следует желать как можно быстрее выполнить свое задание, чтобы ты его отпустила. Не может ли быть так, – продолжал Соломон, по очереди глядя на нас своими усталыми глазами, – что джинн понял насчет Кольца нечто такое, чего ты пока не сознаешь? И не может ли быть так, что он хочет убраться отсюда подальше, прежде чем ты это обнаружишь?

Гиппопотам с шумом выдохнул. Разумеется, он был прав. Я указал передней ногой в сторону ближайших полок со свитками.

– Тебе нужно Кольцо? – вздохнул я. – Оно под полкой, у стены.

Девушка зыркнула на меня глазами.

– Присматривай за Соломоном! – велела она.

Она решительно подошла к полкам, пригнулась.

Последовала пауза – ее пальцы шарили по полу, – потом торжествующий возглас. Я зажмурился и стал ждать.

Вопль; стук кольца, покатившегося по полу. Когда я снова открыл глаза, девушка прятала кисть под мышкой.

– Оно жжется! – вскричала она. – Что ты с ним сделал, демон?!

– Я?!

– Ты наложил на него какое-то гнусное заклятие! – В ее здоровой руке сверкнул серебряный кинжал. – Немедленно сними его, или, клянусь…

И тут царь Соломон встал. И хотя он, откровенно говоря, был в одной ночнушке, и фигура у него была тощая, и лицо его, лишенное Иллюзии, выглядело старым и морщинистым, от него, несмотря ни на что, исходила такая суровая властность, что мы с девчонкой умолкли в мгновение ока.

– Джинн не лжет, – произнес царь. – Кольцо Соломона приносит боль. Такова его природа. Если тебе нужны доказательства, взгляни!

И он протянул руку с багровеющим на пальце шрамом.

Девчонка уставилась на него.

– Я… я не понимаю! – выдавила она. – Нет! Это все какая-то уловка! Я не стану вас слушать!

Однако, хотя она снова устремила взгляд на тоненькое золотое колечко с обсидианом, валяющееся у нее под ногами, она не подняла его и даже не попыталась поднять.

– Это не уловка, – сказал я. – Оно и меня опалило.

Имейте в виду, что я только что превратился из гиппопотама в юбочке в темноволосого шумерского юношу. Шумерский юноша, хоть и не отличался приятной пышностью форм, в отличие от гиппопотама, лучше соответствовал серьезности момента. Я чувствовал, что вот-вот случится нечто важное, и не знал, как оно все обернется.

– Но почему же оно жжется? – жалобно сказала девушка. – А как же моя царица… Я думала, Кольцо…

Соломон негромко сказал:

– Ашмира, позволь, я расскажу тебе то, что я знаю о Кольце. А потом уж поступай с ним как хочешь, и со мной тоже.

Девушка заколебалась, посмотрела на дверь, потом на вещицу у себя под ногами. Взглянула на Соломона, на кинжал у себя в руке. Выругалась сквозь зубы.

– Только быстро! И без фокусов!

– Когда я был молод, – тут же начал Соломон, – я интересовался древними сокровищами – эту страсть я испытываю и поныне[103]. В поисках этих сокровищ я много странствовал, покупал на базарах Фив и Вавилона реликвии былых времен. Бывал я и в развалинах более древних городов, в местах, чьи имена забыты среди людей. Один такой город лежит на краю пустыни, у реки Тигр. Теперь от него осталось всего лишь несколько пологих холмов, погребенных под слоем земли и песка. Несомненно, на протяжении веков большинство его тайн перестало существовать, но величайшая из них – и ужаснейшая из них – оставалась непотревоженной.

Он сделал паузу – как бы затем, чтобы откашляться, хотя, подозреваю (учитывая, каким опытным лицедеем он был), он скорее нарочно нагнетал напряжение. Я обратил внимание, что стоит он так, чтобы свет ламп создавал золотистый, почти неземной ореол вокруг его головы. Нет, Соломон был настоящий артист, даже без своего заемного могущества.

Я наблюдал и за девушкой тоже. Она хмурилась (как обычно), однако потрясение от прикосновения к Кольцу все еще не миновало, и она была готова ждать и слушать.

– Незадолго до того, как я явился в эти руины, – продолжал Соломон, – поверхность одного из холмов расселась от землетрясения. Почва провалилась, обнажив кусок глинобитной стены, полуразрушенную арку и за ней лестницу, ведущую куда-то под землю. Можете себе представить, как разыгралось мое любопытство! Я зажег свет, вошел под арку и после длительного спуска очутился перед сломанной дверью. Какой-то давний обвал выбил ее, а наложенная на нее некогда магия, по-видимому, много лет назад утратила силу. Я протиснулся в темноту.

– Ну и свезло же тебе! – воскликнул я. – Шумерские подземелья славятся своими ловушками! В таком месте должна была быть уйма уз и всего прочего.

– Насчет того, повезло ли мне, – сухо сказал царь Соломон, – я предоставляю судить вам. Не перебивай меня более! Итак, я протиснулся внутрь и очутился в небольшой комнатке. В ее центре, – он содрогнулся, словно заново переживая хорошо памятный ему ужас, – в ее центре стояло железное кресло, и в этом кресле, притянутый к нему полуистлевшими веревками и проволокой, сидел мумифицированный труп – мужчины или женщины, этого я сказать не могу, ибо великий страх охватил меня, и я помышлял лишь о бегстве. Повернувшись, чтобы уйти, я мельком увидел, как на пергаментном пальце сверкнуло золото. В алчности своей я схватил его. Палец обломился, и Кольцо очутилось у меня в руке. Я надел его, – он поднял руку, и багровый след на пальце ярко заблестел в свете ламп, – и тут же почувствовал такую боль, что я рухнул наземь и лишился чувств.

Соломон отхлебнул вина. Мы стояли молча. Даже я не попытался заполнить паузу[104].

– Я очнулся во тьме этого жуткого подземелья, – продолжал царь, – от жгучей боли. Я мог думать лишь о том, чтобы снять Кольцо. Но когда я ухватился за него, оно повернулось у меня на пальце; и тотчас же тихий голос у меня за плечом осведомился, что мне угодно. Мне казалось, что настал мой смертный час, и, можете быть уверены, я пожелал очутиться дома. Прошло лишь мгновение, голова у меня закружилась… и когда я пришел в себя, я лежал на крыше своего дома в Иерусалиме и меня согревало ласковое солнце.

– Ты перенесся туда в один миг? – Девушка помимо своей воли разинула рот от изумления. И даже миловидный шумерский юноша, который немало повидал в свое время, и тот поневоле проникся[105].

– Именно так, – ответил Соломон. – Что ж, буду краток, ибо об остальном вы можете догадаться и сами. Вскоре я узнал о Кольце две вещи. Во-первых, надев его на палец, я обретаю могущество, о каком прежде и мечтать не мог. Дух Кольца немыслимо могуч и повелевает бесчисленными рабами, которые выполняют любое мое желание. Всего лишь прикоснувшись к камню, я могу вызывать их; когда же я поворачиваю Кольцо, появляется сам Дух. Таким образом я могу мгновенно получить все, что моей душе угодно. Ну а второе, куда менее приятное, – тут он на миг прикрыл глаза, – это боль, причиняемая Кольцом. Боль эта никогда не слабеет. И дело не только в этом. С каждым разом, как я использую Кольцо, мои собственные силы убывают. В юные годы, пока я был еще силен, я использовал его ежедневно: построил этот дворец, создал империю, принудил владык соседних царств опустить мечи и молить о мире. Я начал использовать Кольцо, чтобы помогать тем, кто испытывал наибольшую нужду. Но в последнее время, – он вздохнул, – это сделалось… куда труднее. Даже самое краткое использование утомляет меня, и мне приходится все дольше восстанавливать силы после этого. Это весьма прискорбно, ведь ежедневно сотни людей являются ко мне, умоляя о помощи! И мне приходится все больше и больше перекладывать свои труды на моих сварливых волшебников…

Он прервался и снова закашлялся.

– Но ведь ты же знаешь, – сказал я, довольно сочувственно, поскольку история Соломона произвела на меня благоприятное впечатление[106],– что некоторые из твоих волшебников не столь… щепетильны, как ты. На самом деле сволочи они изрядные. Вот взять, допустим, Хабу…

– Да знаю, знаю, – сказал Соломон. – Многие из Семнадцати от природы не только могущественны, но и злы и коварны. Я держу их под присмотром и запугиваю, угрожая использовать против них Кольцо. Это хорошая стратегия. Куда лучше, чем если бы они строили заговоры вдали от меня. А я тем временем использую их могущество…

– Да, это все здорово, но, по-моему, ты недооцениваешь…

И тут внезапно девчонка очутилась между нами и приставила кинжал к горлу царя.

– Бартимеус, – прошипела она, – прекрати разговаривать с ним так, словно он твой союзник! Бери Кольцо! Мы уходим.

– Ашмира, – сказал царь Соломон. Он даже не шелохнулся, ощутив прикосновение кинжала. – Ты ведь слышала мою историю. А теперь посмотри на мое лицо. Хочется ли тебе, чтобы твоя царица сделалась такой же?

Она покачала головой.

– С ней так не будет. Она не станет носить его все время, как ты!

– Еще как станет! Никуда она не денется. Ведь иначе его похитят! Ничто на свете, – сказал царь Соломон, – люди не алчут так, как это Кольцо. Ей придется его носить, и это сведет ее с ума, ибо боль, которую ты испытываешь, прикасаясь к нему, Ашмира, ничто по сравнению с той болью, которую ты испытываешь, когда надеваешь его. Вот попробуй. Надень его на палец. Сама увидишь.

Ашмира по-прежнему стояла с кинжалом наперевес. Она ничего не ответила.

– Не хочешь? – сказал Соломон. – Меня это не удивляет. Я бы и врагу не пожелал носить это Кольцо. – Он резко сел, старый и изможденный. – Ну что ж, выбирай. Убей меня, если тебе так надо, и отнеси Кольцо в Саву. Там из-за него сцепится дюжина волшебников, и мир будет охвачен войной. Или оставь его здесь и уходи. Предоставь мне эту ношу. У меня Кольцо будет в безопасности, а я с его помощью буду творить добро, насколько это возможно. Я не стану препятствовать твоему уходу, клянусь.

Я в течение некоторого времени хранил несвойственное мне молчание, предоставив Соломону возможность высказаться. Но сейчас я осторожно шагнул вперед.

– Знаешь, по-моему, это вполне разумно, – сказал я. – Ашмира, верни ему Кольцо и пошли отсюда… Ой!

Она резко развернула кинжал в мою сторону, так что его аура вонзилась в мою сущность. Я вскрикнул и отскочил. Она все молчала. Лицо у нее было напряженное, глаза стеклянные, как будто она смотрела вдаль, не видя больше ни меня, ни Соломона.

Я попробовал еще раз.

– Послушай, – сказал я, – брось ты это Кольцо, а я, так и быть, подкину тебя домой. Как тебе такая сделка? Правда, у меня нет такого замечательного ковра, как у Хабы, но какое-нибудь полотенце или скатерка тут наверняка найдется… Ты же понимаешь, что Соломон прав? От этого Кольца одни неприятности. Вон, даже древние не стали им пользоваться, а спрятали его в могиле.

Девчонка по-прежнему молчала. Царь неподвижно сидел в кресле, изображая смиренную покорность судьбе, но я знал, что он пристально следит за ней и ждет ее решения.

Она подняла голову; ее взгляд наконец сфокусировался на мне.

– Бартимеус…

– Да, Ашмира?

Ну, уж теперь-то она должна понять, что к чему, после всего, что она видела и слышала! Уж теперь-то, испытав на себе мощь Кольца, она поняла, как следует поступить.