Кольцо Соломона Страуд Джонатан
– Бартимеус, – сказала она, – возьми Кольцо.
– И отдать его Соломону?
– Мы отнесем его в Саву.
Лицо у нее сделалось каменное, неподвижное. Она отвернулась, не взглянув на царя, сунула кинжал за пояс и направилась к двери.
31
Транспортировка такого могучего артефакта, как Кольцо Соломона, – это вам не фунт изюму. Особенно если вам неохота при этом изжариться.
В идеальном мире я уложил бы его в шкатулку со свинцовыми стенками, шкатулку спрятал в мешок, а мешок тащил бы за собой на цепи в милю длиной, чтобы ни моя сущность, ни мое зрение не страдали от его излучения. Но вместо этого мне пришлось спрятать его в неаккуратный клубок из пергаментов, позаимствованных с письменного стола Соломона[107]. Таким образом мне удалось приглушить исходящий от Кольца жар, однако его аура отравляла жизнь даже сквозь толстенный слой пергамента. У меня все время покалывало пальцы.
Девчонка уже ушла. Я последовал за ней, опасливо держа пергаментный шар на отлете, точно непокорный раб – каковым, в сущности, я и был. У дверей я замешкался, оглянулся назад. Царь по-прежнему сидел в кресле, уронив голову на грудь. Он выглядел каким-то постаревшим, сгорбленным, еще более усохшим, чем раньше. На меня он даже не взглянул и остановить не попытался. Он знал, что я не мог бы вернуть ему Кольцо, даже если бы захотел.
Ну а что тут скажешь? Я медленно зашагал по коридору, оставив безмолвного царя Соломона в его комнатке с белеными стенами.
Я вышел в большой зал, миновал бассейн, миновал арки, ведущие в обсерваторию и кладовую, миновал золотые столики со всеми их Чарами, портьеры, узы и арку и снова очутился на балконе.
Над головой по-прежнему роскошно сияла холодная россыпь звезд. Внизу лучились сквозь ветви сада огни дворца.
Девушка ждала у перил. Она смотрела на юг. Руки у нее были скрещены на груди, ветерок шевелил длинные черные волосы.
Она, не взглянув на меня, спросила:
– Кольцо у тебя?
– Ну да.
– Отнеси меня с ним в Саву. Неважно, каким способом. Можешь обернуться птицей, мышью, любым чудовищем, каким тебе угодно. Доставь меня туда как можно быстрее, и когда мы прибудем на место, я тебя отпущу.
Что-то не была она похожа на человека, который только что совершил невозможное. Ликования в ней не было заметно. По правде говоря, ее почти трясло от гнева.
И не только ее.
Я сказал:
– Сейчас мы перейдем к этому вопросу. Сначала я хочу тебя кое о чем спросить.
Она указала на южные сады, где по-прежнему осиным роем метались огоньки.
– Нет времени болтать! Что, если Соломон поднимет стражу?
– У нас теперь есть оно, – холодно ответил я, показав ей пергаментный шар. – Так что времени у нас предостаточно. Если нас заметят, можешь просто надеть Кольцо. Они в момент разбегутся!
Она покачала головой, содрогнувшись от одного воспоминания.
– Не говори глупостей. Я не могу этого сделать.
– Ах не можешь? А что тогда с ним будет делать ваша драгоценная царица? Думаешь, ей эта боль окажется по плечу?
– Царица Балкида знает, что делать, – ровным голосом ответила девчонка.
– Да ну? – Я подступил поближе. – Ты, Ашмира, похоже, не поняла, что тебе Соломон втолковывал! Он ведь не врал. Ты на себе ощутила мощь Кольца. Ты слышала, на что оно способно. Тебе действительно хочется, чтобы оно вырвалось в мир?
Тут ее гнев прорвался – слегка.
– Оно уже вырвалось! Это Соломон его выпустил! Так что ничто не изменится.
– Ну, знаешь ли! – сказал я. – Не то чтобы я был величайшим поклонником Соломона, но я бы сказал, он делает все, что в его силах, чтобы оно никуда не вырвалось. Он держит Кольцо при себе и старается пользоваться им как можно реже.
Девушка громко и неженственно фыркнула.
– Ложь! Он грозит Саве!
– Ой да ладно тебе! – Я фыркнул еще громче. – Ты что, хочешь сказать, что по-прежнему этому веришь? Я же слышал весь ваш разговор. С чего бы ему отказываться от ответственности? Ты была его пленницей, ему незачем было лгать. Любому дураку ясно, что тут какой-то заговор, и это…
– И это совершенно неважно! – воскликнула девушка. – Мне все равно! Царица дала мне поручение, и я его выполняю. И все! Я должна ей повиноваться!
– Вот речи истинной рабыни! – язвительно заметил я. – Ты не должна повиноваться, в этом-то все и дело. Я не знаю, может, ваша Балкида действительно образец добродетели, но в данном случае она просто ошиблась. Соломон не был вам врагом, пока ты не пробралась к нему в спальню с этим кинжалом. И то, думаю, он отпустил бы тебя, если бы ты… Знаешь что, барышня, уходить от меня ты можешь сколько угодно, но очевидный факт останется очевидным фактом!
Девица с яростным возгласом дернулась и зашагала прочь по балкону, но при последних моих словах она развернулась, словно исполняя какой-то первобытный арабский танец, и ткнула в меня пальцем.
– В отличие от вероломного демона, который если что-то и делает, то только из-под палки, я связана священными узами! – заявила она. – Я верна возложенному на меня долгу! Я преданно служу своей царице!
– Что не мешает вам обеим делать все через задницу, – сказал я. – Сколько ей лет-то, Балкиде твоей? Тридцать? Сорок, в лучшем случае? Послушай, я ношу в себе мудрость двух тысячелетий и то иногда промахиваюсь. Вот, например, встретив тебя в ущелье, я подумал было, что ты что-то из себя представляешь. Что ты обладаешь гибким, сильным умом… Видишь, как я ошибся?
– Тут речь не об уме! – отрезала девчонка, блестяще подтвердив мои слова. – Речь идет о верности! Я верю в свою царицу и повинуюсь ей во всем!
– Во всем?
– Во всем!
– Ну, в таком случае, – это был блестящий аргумент, я приберегал его напоследок, – чего ж ты Соломона-то не убила?
Воцарилось молчание. Я пристроил пергаментный шар на перила, чтобы освободить руки, и скрестил их на груди, демонстрируя спокойное превосходство. Девчонка явно колебалась, руки у нее слегка подрагивали.
– Ну, в этом не было необходимости… Без Кольца он ведь бессилен…
– Но тебе было приказано его убить. На самом деле, насколько я припоминаю, это была задача номер один. Кольцо было второстепенным.
– Без Кольца ему и так долго не жить, – сказала девушка. – Прочие волшебники прикончат его, как только обнаружат, что…
– И все же ты не ответила на мой вопрос. Почему ты его не убила? Кинжал у тебя был. Ну или могла бы мне приказать. Мне уже случалось убивать царей, пачками просто[108]. Но нет, мы взяли и ушли, даже по носу его на прощание не щелкнули. Итак, последняя попытка: почему ты его не убила?
– Потому что не смогла! – крикнула девушка. – Устраивает? Я не могла этого сделать, глядя, как он там сидит. Я была готова это сделать, когда схватила кинжал, но он же был совершенно беспомощен! И я просто… – Она выругалась. – Я не смогла этого сделать, вот и все! Соломон же не убил меня, когда я была в его власти. Он должен был меня убить, но не стал этого делать. Вот и я, как он, потерпела поражение…
– Поражение?! – Я уставился на нее. – Интересный взгляд на вещи! Я бы сказал…
– Но это все неважно, – сказала она. – Я возвращаюсь в Саву с Кольцом! – Ее лицо смотрело на меня из темноты, как яростная бледная звезда. – И уж тут-то я не подведу!
Я вытянулся во весь рост. Настало время бить в уязвимое место. Ее уверенность в себе, хотя девица и продолжала с жаром ее отстаивать, уже пошатнулась, а может, и вовсе рухнула. Если сделать все правильно, я, пожалуй, сумею срезать путь, избавлюсь от мучительного путешествия обратно в Саву с этим жгучим Кольцом. А может, заодно и девчонку спасу, кто знает.
– Позволь, я угадаю, – сказал я. Очень удачно, что я был в обличье шумерского копьеносца, а не в каком-нибудь другом, более оригинальном виде. Простые истины и без того достаточно трудно переварить, чтобы еще слышать их из уст пучеглазого беса, крылатой змеи, клубов ядовитого газа или четырехликого демона[109] (это только несколько, для примера). – Ты не смогла убить Соломона оттого, что в глубине души знала, что он говорил правду. И про Саву, и про Кольцо. Нет уж, помолчи минутку и дослушай. Так вот, а это, в свою очередь, означает, что ты понимаешь: ваша драгоценная царица ошиблась. И мысль эта тебе не нравится. Не нравится потому, что это значит: она отправила тебя сюда по ошибке и жизнью ты рисковала зазря. А еще потому, что, если ваша царица не безупречна, это ставит под вопрос весь смысл твоей жалкой короткой жизни: делать то, что она велит, и жертвовать собою ради нее. Ах да, мало того: это ставит под вопрос и самопожертвование твоей матери тоже!
Девчонка вздрогнула и слабым, очень слабым голосом произнесла:
– Ты ничего не знаешь о моей матери.
– Я знаю то, что ты мне сказала. Она умерла, защищая царицу.
Девушка зажмурилась.
– Да. И я видела ее смерть.
– Так же как и ты рассчитывала умереть, выполняя это задание. Отчасти ты даже надеялась на это.
Тут что-то в ее лице как будто смялось. Я умолк и отступил на шаг. Выдержав паузу, я спросил:
– Ну, так когда это случилось? Недавно?
– Давным-давно… – Девушка посмотрела на меня. Ее лицо по-прежнему было яростным, но ярость эта теперь растрескалась и сломалась, и в глазах у нее стояли слезы. – Мне шесть лет было. Это были горцы, они взбунтовались из-за налогов. И попытались убить царицу.
– Хм, – задумчиво сказал я. – Убийцы, напавшие на главу государства… Ничего не напоминает?
Девушка как будто не слышала.
– Моя мать преградила им путь, – сказала она. – И они…
Она отвернулась и устремила взгляд на сады. Там все по-прежнему было тихо-мирно. Повинуясь внезапному порыву, я снял пергаментный шар с перил. Мне вдруг пришло в голову, что его приглушенная аура должна быть видна издалека.
Ашмира привалилась к каменной стенке, уронила руки. Впервые за все время нашего сотрудничества я видел ее совершенно неподвижной. Конечно, ей и прежде случалось останавливаться, но это всегда были лишь перерывы между вспышками лихорадочной активности. А теперь то ли мои слова так подействовали, то ли ее воспоминания, то ли что-то еще, но она внезапно затормозилась, сникла, не зная, что делать.
– Но если не брать Кольцо, – сказала она глухим голосом, – чего я добьюсь? Ничего. Я буду такой же пустышкой, как теперь.
Пустышкой? Копьеносец почесал свой мужественный подбородок. Эти мне люди с их проблемами! Честно говоря, в этом я не силен. Нет, разумеется, мне было вполне очевидно, что все эти годы девочка стремилась подражать матери – и только затем, чтобы в самый миг своего торжества обнаружить, что не верит по-настоящему в то, что делает. Это-то я видел довольно отчетливо. Но вот теперь, перед лицом охватившего ее отчаяния, я не знал, что делать дальше. Тщательный психологический анализ[110] – дело одно, а вот конструктивные предложения – совсем другое.
– Послушай, – начал я, – ведь еще не поздно отнести Кольцо обратно Соломону. Мстить он тебе не станет. Он слово дал. А потом, думаю, он испытает слишком сильное облегчение. А то есть еще другой выход, ты о нем, наверное, не подумала: выкинуть Кольцо в море. Избавиться от него навсегда. Это вообще идеальное решение проблемы: Саве больше ничто грозить не будет, вашей царице не придется выносить эту боль – и плюс это избавит от множества неудобств целое воинство духов.
Девушка не то чтобы согласилась на это разумное предложение и не то чтобы отвергла его. Она стояла все так же – сникшая, с опущенными плечами – и смотрела во тьму.
Я попробовал еще раз.
– Ты говоришь, что чувствуешь себя пустышкой, – сказал я. – Мне кажется, ты просто чересчур переживаешь по этому поводу. Твоя проблема в том, Ашмира, что от тебя слишком…
Тут я осекся, внезапно ощутив тревогу. Мой точеный нос задергался. Я принялся озабоченно принюхиваться.
Это заставило ее слегка очнуться. Она негодующе вскинула голову.
– Ты хочешь сказать, что от меня слишком воняет? О прекрасная Сава, вот уж что меня совершенно не волнует!
– Да нет. Не от тебя.
Мои глаза сузились. Я окинул взглядом пустынную галерею. Колонны, статуи, расставленные там и сям кресла – все выглядело тихим и спокойным. Но где-то поблизости… Ой-ей!
– Ты не чувствуешь запаха? – спросил я.
– Тухлыми яйцами несет, – сказала девушка. – А я думала, это от тебя…
– Нет, не от меня.
Повинуясь внезапному озарению, я бесшумно прокрался прочь и вышел на середину галереи. Остановился, принюхался, прислушался, прошел немного вперед, снова принюхался. Сделал еще шаг… развернулся и разнес на куски Взрывом ближайшую статую.
Девушка вскрикнула; копьеносец метнулся вперед. Не успели светящиеся осколки камня с грохотом, стуком и звоном осыпаться на пол галереи, я приземлился посреди них, отмел в сторону оставшиеся клочья сиреневого облачка и ухватил обугленного фолиота, притулившегося за расколотым пьедесталом. Я изловил его за зеленую жилистую шею и поднял в воздух.
– Гезери! – рыкнул я. – Так я и думал! Снова шпионишь? Ну уж на этот раз я тебя прикончу прежде, чем ты успеешь…
Фолиот не спеша высунул язык и ухмыльнулся. И указал на юг.
О нет!
Я обернулся. Вдалеке, над крышами дворца, вздымалась к ночному небу черная туча, движущийся конус из ветра и пламени. Поначалу она была далеко, но это продлилось недолго. Из тучи вылетали узкие багровые молнии; она бурлила, клубилась, кипела мстительной яростью и двигалась над садами в сторону башни.
32
Туча появилась в самый неподходящий для Ашмиры момент: именно тогда, когда всякая решимость оставила ее начисто.
Она стояла на балконе и смотрела, как растет эта туча: смерч огненных вихрей, который поджигал деревья и лужайки на своем пути, заливая сады кровавым светом. Девушка слышала завывание бури, слышала, как хохочет мелкий демон, слышала встревоженные крики бегущего к ней Бартимеуса…
Она все слышала, все видела, но ничего не могла.
Среди всех тягот своего путешествия Ашмира сохраняла железную дисциплину, к которой привыкла за многие годы своего одиночества. Ни опасности дворца, ни беседа с Соломоном, ни даже встреча с Духом Кольца – ничто из этого не устрашило ее. Она понимала, что собирается пожертвовать собой, и знала, зачем она это делает. Ясность цели придавала ей решимости, а решимость не давала забыть о цели. С самого начала она шла навстречу возможной гибели, пребывая в яростно-безмятежном настроении.
Однако кончилось тем, что смерть не пришла – вместо нее пришел Бартимеус. Царь внезапно оказался в ее власти, Кольцо – в ее руках, и она осталась жива. Все, о чем она так долго мечтала, оказалось возможным… И вот внезапно Ашмира обнаружила, что не знает, что делать дальше.
Еще до того, как она сбежала из комнаты Соломона, она пыталась как-то примириться со всем, что видела и слышала. То, что рассказал ей царь, его беспомощность, его заверения, что он ни в чем не виноват, то, как он сник в своем кресле… Ничего из этого она не ожидала; и все это противоречило ее предубеждениям. И еще это Кольцо – Кольцо, которое, по идее, делало своего владельца счастливейшим из людей. Если не считать того, что оно жгло его огнем и старило до времени… Она вспоминала одряхлевшее лицо Соломона, боль, которую она испытала, когда сама взяла Кольцо в руки… Ерунда какая-то. Все шиворот-навыворот!
Поначалу Ашмира надеялась игнорировать все эти противоречия и завершить свою миссию наилучшим возможным способом. Но не тут-то было: Бартимеус умудрился вытащить на свет ее глубочайшие сомнения и самые сокровенные побуждения.
Многое из того, что он говорил, она в глубине души давно знала сама, с тех самых пор, как ее мать рухнула на колени бесстрастной, безразличной царицы. В течение многих лет она отмахивалась от этих мыслей, прятала их за своей яростной преданностью и удовольствием, которое получала от своей ловкости. Но теперь она с беспощадной ясностью холодного звездного света осознала, что уже не верит в то, чем была и чем так мечтала стать. Энергия и вера в себя покинули ее, и усталость, копившаяся на протяжении двух недель, внезапно обрушилась ей на плечи. Она ощущала себя одновременно тяжелой – и пустой, точно ракушка.
Огненная туча надвигалась. Ашмира ничего не предпринимала.
Джинн бросился к ней, волоча за шкирку маленького зеленого демона. В другой руке, которую он протягивал в сторону Ашмиры, у него был пергаментный шар.
– Вот, – крикнул он, – Кольцо! Возьми Кольцо! Надень!
– Что? – Ашмира растерянно нахмурилась. – Я… Я не могу!
– Ты что, не видишь? Сюда идет Хаба!
Бартимеус был уже вплотную к ней, по-прежнему в обличье смуглого юноши. Глаза у него были расширены от возбуждения. Он сунул шар ей в руки.
– Надевай быстрей! Это наш единственный шанс!
Ашмира чувствовала жар Кольца даже сквозь мятый пергамент. Она неловко приняла его, едва не уронив на пол.
– Я?! Нет… Я не могу… А ты? Может, ты?..
– Ну, я-то тем более не могу! – воскликнул джинн. – Тяготение Иного Места попросту разорвет меня пополам! Давай скорей! Используй его! У нас остались буквально секунды!
Юноша подпрыгнул, вскочил на перила балкона и, сунув фолиота под мышку, метнул в темноту, в сторону надвигающейся тучи, несколько багровых молний, одну за другой. Ни одна из них даже не достигла облака: все взорвались, налетев на незримую преграду, искры гибнущей магии взметнулись в небо или посыпались вниз, подпалив кипарисы в саду.
Ашмира. нерешительно теребила край пергамента. Надеть его? Но это же царское сокровище, достойное лишь государя… Кто она такая, чтобы посметь им воспользоваться? Она ведь ничто, из нее даже стражницы достойной не вышло… А потом – ей вспомнилось постаревшее лицо Соломона – Кольцо ведь жжется!
– Ты что, хочешь, чтобы оно досталось Хабе Жестокому?! – прикрикнул на нее Бартимеус. – Надевай быстро! Ох, ну что ты за хозяйка? В кои-то веки тебе представился шанс сделать что-то как следует!
Маленький зеленый демон, торчавший у него под мышкой, звонко, раскатисто расхохотался. Теперь Ашмира его узнала: это существо принадлежало Хабе. Она мельком видела его в ущелье.
– Да все это без толку, Барти! – заметил фолиот. – Она ж тупая как пень. Это она положила сверток на перила, на самом виду? Я его за милю углядел!
Джинн вместо ответа произнес только одно слово. Фолиот застыл с разинутым ртом, окутавшись дымной паутиной. Бартимеус, не переставая метать молнии свободной рукой, подбросил демона вверх, поймал его за прочное ухо и, раскрутив, швырнул в темноту.
Впереди, в середине надвигающегося облака, полыхнула ярко-голубая вспышка.
– Ашмира!.. – страшным голосом воскликнул Бартимеус.
Голубое пламя ударило в перила, раздробило их, джинн отлетел назад, окутанный сапфировым пламенем. Его пронесло через галерею в сторону ближайшей статуи, подбросило вверх, и он шмякнулся изнутри о купол башни, неловко разбросав руки и ноги. Пламя охватило его, ярко вспыхнуло и потухло.
Его тело медленно скатилось вниз и наконец замерло на полу в груде битого камня.
Ашмира взглянула на обмякшего джинна, на сверток у себя в руках. Внезапно она выругалась; колебания исчезли. Она разматывала пергаментный сверток, раздирала его, чувствуя, как Кольцо внутри жжется все сильнее и сильнее… Девушка протянула дрожащую руку…
Полыхнула молния; грозовая туча надвинулась на балкон. Статуи зашатались, куски перил рухнули, полетели наружу, в ночь. Буря ударила по галерее, создав расходящуюся воздушную волну, Ашмира рухнула на камни, ее завертело на спине. Пергаментный шар вырвался у нее из рук, упал на парапет. Крошечная золотая искорка запрыгала по каменным плитам.
Вихрь улегся; буря утихла. В центре широкого круга опаленных пламенем камней стоял, злобно озираясь, волшебник Хаба.
За спиной у него вздымало голову что-то более темное и высокое. Тонкие, как бумага, руки, сжимавшие мага в тесных объятиях, разомкнулись. Пальцы, длинные и тонкие, как иголки, вытянулись, указали в сторону Ашмиры.
– Вон там! – произнес мягкий голос.
Ашмира ударилась головой; перила плыли у нее перед глазами. Тем не менее она заставила себя сесть и огляделась в поисках Кольца.
Вот оно, на самом краю, возле зияющей пропасти! Ашмира, не обращая внимания на головокружение, поднялась на колени и поползла к Кольцу.
За спиной послышались негромкие шаги, шелест черного одеяния…
Ашмира поползла быстрей. Она уже чувствовала на лице жар Кольца. Она протянула за ним руку…
Но тут черная сандалия опустилась сверху и придавила ее пальцы к камню. Ашмира. ахнула, отдернула руку.
– Нет уж, Кирина! – произнес волшебник. – Это не для тебя!
Он пнул ее ногой, попав в скулу краем подошвы. Она откатилась назад и вскочила на ноги. Но не успела она дотянуться до своего пояса, как нечто вроде когтей стиснуло ее и взметнуло в воздух. В течение нескольких мгновений она не видела ничего, кроме мелькающих звезд и клубящейся тьмы, а потом обнаружила, что снова стоит на разгромленном балконе, только немного подальше. Сжимавшие ее когти не ослабевали; ее руки были крепко притиснуты к бокам. Она чувствовала, что у нее за спиной кто-то есть.
Египтянин по-прежнему стоял над Кольцом и смотрел на него, как будто не веря своим глазам. На нем была все та же туника, что и на пиру много часов назад. Лицо его выглядело изможденным, уголки губ были испачканы пурпурным, свидетельствуя об излишествах, которым он предавался на пиру, однако глаза его возбужденно блестели, и голос у него дрожал, когда он произнес:
– Да, это оно… Это в самом деле оно! Просто не верится!
Он стремительно наклонился – и застыл в нерешительности, почувствовав жар, исходящий от Кольца.
Где-то над головой у Ашмиры мягкий голос воскликнул:
– Хозяин, берегись! Эта мощь жжет меня, даже отсюда! Пожалуйста, осторожней, дорогой хозяин!
Волшебник издал странный звук, то ли смех, то ли оханье.
– Ты… ты же знаешь меня, дорогой Аммет. Я… я никогда не откажусь перенести немножко боли.
Его пальцы устремились к Кольцу. Ашмира съежилась, ожидая крика.
Вместо этого – сдавленный возглас, проклятие; выпучив глаза и стиснув зубы, Хаба выпрямился. Кольцо лежало у него на ладони.
– Хозяин! Тебе плохо?
Ашмира задрала голову и увидела на фоне звезд огромную тень, очертаниями повторяющую фигуру Хабы. Она в ужасе разинула рот и задергалась в объятиях чудовища.
Египтянин мельком взглянул в ее сторону.
– Держи девчонку, чтоб не вырвалась! – прохрипел он. – Но… но пока не причиняй ей вреда. Мне… мне еще надо с ней поговорить. А-а-а! – взревел он. – Как же старик это терпел-то?!
Когти, сжимавшие грудь Ашмиры, стиснулись плотнее, так что она охнула от боли. Одновременно с этим она слегка изогнулась, как будто державшее ее существо внезапно сделало пружинистое движение, чтобы подобрать нечто, лежавшее сзади.
Снова послышался мягкий голос:
– Хозяин, Бартимеус тоже у меня. Он жив.
Ашмира слегка повернула голову и увидела рядом красивого юношу. Он висел без чувств, точно тряпичная кукла, зажатая в гигантском сером кулаке. Из многочисленных ран на его теле валил желтый пар. От этого зрелища ей внезапно сдавило сердце.
– Что, не сдох? Тем лучше. – Хаба шел в их сторону, слегка прихрамывая, прижимая к груди правую руку. – Вот и первая птичка для наших новых клеток, Аммет. Но сперва – девчонка…
Он остановился напротив Ашмиры, пристально разглядывая ее. Его лицо исказилось от боли; он молча кусал верхнюю губу. Надеть Кольцо он, однако, не спешил.
– Как ты это сделала? – внезапно осведомился он. – Какого уровня твоя магия?
Ашмира пожала плечами и покачала головой.
– Ты что хочешь, чтобы Аммет тебя пополам разорвал? – осведомился Хаба. – Ему и так не терпится это сделать. Говори!
– Это было довольно просто.
– А как же охрана Соломона и его ловушки?
– Я их обошла.
– А Кольцо? Как тебе удалось его снять? Во сне?
– Нет. Он не спал.
– Тогда как же, во имя Ра?..
Хаба осекся, посмотрел на свою окаменевшую, сведенную судорогой руку. Его передернуло от боли; он, похоже, потерял мысль.
– Что ж, подробности ты расскажешь позднее, когда мне некуда будет спешить, по своей воле или помимо нее. Сейчас мне нужно знать одно: как умер Соломон?
Ашмира вспомнила хрупкого царя, сидящего в своем кресле. Что он сейчас делает? Наверное, зовет стражу или пытается бежать из башни… Она поняла, что ей хочется, чтобы он успел это сделать.
– Его задушил Бартимеус, – сказала она.
– Ага. Это хорошо. Большего он и не заслуживал. Ну что ж, Кирина… впрочем, это ведь не настоящее твое имя? Хотел бы я знать, как… Ничего, мы и это выясним со временем. – Хаба криво улыбнулся ей. – Кто бы ты ни была, я тебе очень обязан. Мне самому много лет хотелось совершить нечто подобное. Как и остальным Семнадцати – мы не раз это обсуждали. Да, но всем нам было страшно! Мы не решались действовать! Кольцо приводило нас в ужас. Но тебе, в сопровождении этого… этого заурядного джинна, тебе это удалось! – Хаба изумленно покачал головой. – Воистину, это весьма примечательно. Я так понимаю, это ты подняла шум рядом с сокровищницей?
– Да.
– Недурная тактика. Большинство моих коллег и до сих пор возятся там. Если бы это зависело от них, тебе удалось бы ускользнуть!
– Но как вы нас нашли? – спросила Ашмира. – Как этот зеленый демон…
– Мы с Гезери и Амметом искали тебя полночи, с тех пор, как ты меня ограбила. Гезери из нас самый зоркий. Он заметил блеск на балконе под куполом. И явился сюда, чтобы выяснить, в чем дело. Я наблюдал за ним с помощью этого. – Волшебник показал отполированный камень, висевший у него на шее. – Представь, как я был удивлен, когда мы обнаружили, что причиной всему ты!
В это время позади них послышалось стенание. Из пропасти медленно, рывками поднималось жалкое, растрепанное облачко. На облачке растянулся маленький зеленый фолиот, изрядно помятый, с шишкой размером с аистиное яйцо на голове.
– О-ох, моя сущность! – простонал он. – Этот мне Бартимеус! Шарахнул меня Окаменением и швырнул вниз!
Хаба насупился.
– Помолчи, Гезери! У меня важное дело!
– У меня все тело онемело. Вот, пожалуйста, подергай меня за хвост. Я даже и не почувствую!
– Если ты не заткнешься сию минуту, останешься вообще без хвоста. Стереги!
– Ой какие мы нервные! – сказал фолиот. – Ты, мужик, того, поосторожней. Все эти взрывы не остались незамеченными, да еще эта жуткая аура, которая хреначит у тебя из руки. Берегись! Сюда идут.
И он указал на юг: вдали мелькали стремительно приближающиеся огоньки, а вместе с ними – узкие силуэты, темные, прямоугольные, точно безмолвные двери, ведущие к звездам. Хаба поморщился.
– Мои друзья и коллеги идут проведать Соломона. Они и не подозревают, у кого теперь Кольцо!
– Это все прекрасно, – внезапно сказала Ашмира, – но, я вижу, ты до сих пор его не надел!
Она вскрикнула: демон мстительно сдавил ее своей лапой.
Хаба сказал:
– Это несколько… тяжелее, чем я рассчитывал. Кто бы мог подумать, что Соломон обладает такой силой воли? Но не думай меня порицать, девчонка. Я – могущественный волшебник. А ты – ничто, безымянная воровка.
Ашмира скрипнула зубами; гнев переполнил ее.
– Лжешь! – воскликнула она. – Меня зовут Ашмира, моя мать была главной стражницей царицы Савской! И я явилась за Кольцом, ибо моей родине грозила опасность. Быть может, я и потерпела поражение, но, по крайней мере, я действовала с более благородными намерениями, чем ты!
Она умолкла, выпятив подбородок, сверкая глазами, исполненная яростного удовлетворения. Повисла гулкая тишина.
Потом Хаба расхохотался пронзительным, писклявым смехом, и чудовищная тень, державшая Ашмиру, откликнулась точно таким же хохотом. Джинн, висевший без сознания рядом с Ашмирой, передернулся и задрожал от этого хохота.
Хаба не без труда успокоился.
– Они идут, Аммет! – коротко сказал он. – Будь готов! Милая Ашмира… какое славное имя. Оно мне нравится куда больше, чем Кирина. Так тебя, значит, прислали из Савы? Как забавно.
Он разжал ладонь и воззрился на Кольцо Соломона.
– Скорей, шеф! – сказал фолиот. – Там старик Хирам! Он, кажется, вне себя.
Ашмира видела, как дрожат пальцы волшебника, занесенные над Кольцом.
– Что значит «забавно»? – спросила она.
– Потому что я знаю, зачем ты явилась сюда. Я знаю, почему Балкида тебя прислала.
Большие влажные глаза взглянули на нее; в них было злорадство и страх.
– И потому, что я знаю, что Соломона ты убила напрасно.
У Ашмиры скрутило живот.
– Но эти угрозы…
– Принадлежали не Соломону.
– А посланец…
– Был послан не им.
Хаба ахнул – его пальцы сомкнулись на Кольце.
– Мы… мы с остальными Семнадцатью давно уже втайне затеяли кое-что, пользуясь репутацией царя Соломона. Все эти мелкие царьки Идумеи, Моава, Сирии и прочих стран охотно согласились уплатить выкуп, чтобы избежать обещанной нами войны. Балкида – просто очередная из них. Она, как и все прочие, достаточно богата, ей ничего не стоит уплатить назначенную дань. Для нее это потеря небольшая, а нам поможет набить сундуки. Что в этом плохого? Главное, чтобы Соломон ничего не замечал. К тому же это именно то, что следовало бы делать ему самому. Какой смысл обладать властью, если ты лично с этого ничего не имеешь?
Тень над головой у Ашмиры нарушила молчание.
– Хозяин… тебе стоит поторопиться!