Это по-настоящему Уатт Эрин
– Это я у тебя должна спросить, – резко отвечает Клаудиа. – Если тебе надоело «встречаться» с Окли, могла бы просто сказать мне или Джиму. Мы бы придумали какой-нибудь способ это завершить, не подвергая Окли унижению.
– В смысле? О чем вы говорите?
Мой компьютер все никак не загружается.
– Я говорю о том, что ты почему-то решила публично изменить Окли. И ты не просто разрушила весь сюжет, но вдобавок еще и выставила Окли в дурном свете.
– Что? Я никогда…
Ой, черт. Разве что эта история в тот вечер, когда УУ меня бросил и накричал на меня по телефону. Не может же она говорить об этом?
– Это что, про Люка? Но мы с Окли это обсуждали…
– Меня не интересуют твои отговорки. Сегодня курьер привезет тебе расчет. И можешь сменить пароли от социальных сетей – теперь они полностью в твоем распоряжении.
– Но, Клаудиа…
– Ты уволена, – говорит она и вешает трубку.
ФОРД ПЕРЕЖИВАЕТ ИЗМЕНУ ТУДА С ФОРДОМ, А ОТТУДА С ДРУГИМ
Чувствуя, как подкатывает тошнота, я нажимаю на первую же ссылку.
Окли Форд нашел свою любовь в объятиях своего лучшего друга. Люк Селлин пять лет был басистом в группе, но такое положение дел его не устраивает – он планирует собрать собственный коллектив. Вчера ночью в баре «Суитхарт Лаундж» он сознался в интрижке с Вонн Беннетт, новой девушкой Окли Форда. Окли отказался от комментариев, чего, однако, не скажешь о бывшем бойфренде Беннетт. Как вы помните, когда девушка познакомилась с Фордом, она состояла в отношениях со студентом университета Южной Калифорнии. Уильям Уилкерсон сообщил журналистам, что девушка, однажды уже совершившая измену, не стоит доверия.
Окли Форд, ты достоин большего! Позвони нам.
Я даже не собираюсь читать комментарии – и так понятно, что там будет. Набираю номер Ока, но раздается всего один гудок, и я попадаю на автоответчик. Тогда я оставляю сообщение: «Привет, это я. Прочла свежую прессу. Как мне реагировать? Это навредит твоему туру? Позвони мне!».
Потом пишу ему сообщение с тем же текстом.
Он не отвечает, но я убеждаю себя, что еще просто слишком рано. Окли ненавидит просыпаться рано утром, а шесть утра, по его меркам, безбожная рань.
Я пытаюсь снова заснуть, но голова пухнет от мыслей, и в итоге я встаю и начинаю печь овсяное печенье. А потом печенье с корицей. А потом лимонное печенье.
Когда Пейсли просыпается и приходит в кухню, на каждой горизонтальной поверхности лежит какое-нибудь печенье.
– Я так понимаю, Клаудиа тебе уже звонила, – говорит она.
– Зато Окли не звонил. Но я думаю, сейчас он уже проснулся. Наверное, поеду к нему. Можно взять машину или она тебе нужна?
Пейсли с сочувствием на меня смотрит, а потом обнимает за плечи:
– Солнышко, Окли час назад улетел в Нью-Йорк.
Мое сердце падает:
– Что?
Она закусывает губу:
– Мне Тай написал, когда они были в аэропорту.
– Но… – Я кручу в руках телефон, с которым не расставалась все это время. – Он же ничего не ответил! Я ему писала. И звонила…
Я внимательно вглядываюсь в лицо Пейсли, пытаясь понять, что происходит.
– Клаудиа сказала, что он тебя заблокировал, – неохотно признается Пейсли. – Все твои звонки попадают на автоответчик, а сообщения не приходят вообще. – Она не смотрит мне в глаза. – Похоже, он не хочет с тобой разговаривать.
Мне становится настолько плохо, что вот-вот стошнит. Я высвобождаюсь из объятий Пейсли и бессильно прислоняюсь к кухонному островку.
– Но почему? – выдыхаю я. – Это же было сто лет назад. Когда все было не по-настоящему. Когда УУ меня бросил, а потом я слишком много выпила и целовалась с Люком. Но больше ничего не было. Мы с ним с тех пор даже парой слов не перекинулись! – Я хватаю ее за плечо: – Позвони им и все объясни!
Она грустно на меня смотрит:
– Я не могу. Все кончено.
Я лихорадочно размышляю, что же я могла сделать такого, чтобы Окли на меня так рассердился. Дело точно не в Люке, потому что это мы давно обсудили. Тогда, может, день рождения? Он обиделся, что я пригласила его отца?
«Ты сделала это только ради себя. Думала только о том, как тебе хочется вернуть собственных родителей. Но мои-то родители другие, Вонн».
Слова Окли звучат у меня в ушах, и я чувствую головокружение. В этом дело, что ли? Неужели он думает, что я поступила эгоистично, когда хотела помочь ему помириться с отцом?
Или он специально меня отталкивает? После того случая с фанаткой? Думает, что единственный способ удержать меня от поездки с ним в тур – это вообще со мной расстаться?
Все эти предположения кажутся мне нелепыми. Если честно, сейчас вообще все кажется нелепым.
Но я не успеваю ей возразить – в дверь звонят. Проскочив мимо Пейсли, я со всех ног бегу в прихожую. Сестра ошибалась, и это Окли. Он передумал и приехал за мной, чтобы мы вместе полетели в Нью-Йорк. Я совершенно уверена.
Я распахиваю дверь, ожидая увидеть красивое лицо Окли, но там стоит незнакомый мужчина с огромной челюстью, одетый в коричневое.
– Это вы Вонн Беннетт?
В его голосе отчетливо слышится отвращение. Что, теперь весь Лос-Анджелес меня ненавидит? Если в меня кидали яйца даже тогда, когда Окли меня любил, то что же будет теперь? Я вздрагиваю. Курьер, видимо, принимает это за выражение согласия, потому что сует мне в руки планшет для электронной подписи.
– Распишитесь.
Дрожащей рукой я ставлю подпись, и он сует мне в руки конверт.
– Не надо было так с ним поступать, – бросает он, отчего мне вовсе не становится легче.
Да, это точно было отвращение. Ну и пошел он! Я хлопаю дверью, не прощаясь.
В прихожей вскрываю конверт, и оттуда выпадает ворох бумаг. Я пугаюсь еще сильнее, когда вижу, что это контракт, который я подписывала, и на его первой странице стоит огромный красный штамп: «АННУЛИРОВАНО». Также там лежит письмо, в котором меня благодарят за оказанные услуги, рекомендуют придерживаться терминов соглашения о неразглашении, иначе вся моя жизнь будет уничтожена, а еще призывают воздержаться от каких бы то ни было контактов с «известным лицом», угрожая иначе взыскать выплаченные средства через суд. Из конверта выпадает чек и медленно опускается на пол.
Мой телефон жужжит. Теперь я уже не спешу его доставать. Я словно оцепенела, и мне так хочется плакать, что глаза чешутся.
Я несколько раз моргаю и читаю сообщение от Кэрри.
Видела «Инстаграм». Очень сочувствую. УУ скотина. Окли тоже.
Изо всех сил стараясь не расплакаться, я открываю «Инстаграм», захожу в аккаунт Ока и почти сразу вижу то, о чем она говорит. Он стоит на сцене «Мэдисон-сквер-гарден» спиной к фотографу, но видно, что на шее у него висит гитара. Арена пуста.
______
«Снова один и снова счастлив. Нью-Йорк, сегодня увидимся», – гласит подпись.
Я сжимаю бумаги в кулаке и ухожу к себе, оставляя чек на пятизначную сумму валяться в прихожей.
ОНА
– Как ты считаешь, если я забросаю дом Окли тухлыми яйцами, тебя уволят? – спрашиваю я Пейсли спустя три дня, пролив целое море слез. Мы стоим рядом у раковины и моем посуду после ужина.
– Думаю, да, но только если нас поймают. – Она шаловливо улыбается. – Я в деле.
– Да ладно, брось. Он не стоит такого риска. – Я подаю ей мокрую тарелку. – Честно говоря, по-моему, это самое ужасное время в моей жизни. Сначала безумная фанатка кинула в меня яйцом. Потом мой подставной бойфренд меня бросил и сообщил об этом через свою пиарщицу. И я все еще не знаю, что мне делать со своей жизнью.
– Зато это совсем как в кино, – отмечает Пейсли.
– Но тогда скоро все эти страдания должны с лихвой окупиться, – говорю я. – Когда начнется эта часть? Или сначала все должно стать еще хуже?
Пейсли ставит вытертую насухо тарелку в шкаф, а потом говорит:
– Ты так больше с ним и не разговаривала?
– Нет, конечно, – я бросаю на нее мрачный взгляд. – Ты же сказала, что он меня заблокировал.
Пейсли сомневается, а потом говорит:
– Тай сказал, он страдает.
Я хмурюсь:
– Тай страдает? Почему?
Пейсли вытирает руки полотенцем и передает его мне.
– Да нет. Окли страдает.
– Так ему и надо! – сердито отвечаю я, ударяя полотенцем по столу.
– Если вы оба страдаете, с этим нужно что-то делать.
– Что, например? Умолять его ко мне вернуться? Нет уж, спасибо. – Я бросаю полотенце на стол. – Знаешь, на самом деле это с самого начала была плохая идея. Надо было начинать учиться. Вообще неплохо бы записаться на летние курсы, чтобы подготовиться.
Пейсли слегка наклоняет голову:
– И что ты будешь изучать?
– Не знаю. В процессе разберусь.
Пейсли ничего не говорит, но многозначительно смотрит на меня с таким лицом, будто она самая мудрая и всезнающая.
– Что? – раздраженно бросаю я. – Ты возражаешь?
– Нет, – говорит она непринужденным тоном, но выражение ее лица серьезно. – Вонн, послушай. Это совершенно нормально, что ты не хочешь поступать в университет и не знаешь, чем заниматься в жизни. Не надо становиться учительницей только из-за мамы и папы – они всегда будут в твоем сердце, чем бы ты сама ни занималась. И несмотря на то, что сейчас тебе очень больно, ты все равно приобрела кое-что ценное, и это навсегда останется с тобой.
– Деньги, что ли?
Не понимаю, о чем она говорит. Кажется, в последнее время проблем с деньгами у нас не возникает.
– Нет. Теперь ты знаешь, как живет человек, который занимается тем, что любит. У тебя этого нет. Но тебе бы это не помешало.
– Но я не знаю, что я люблю. – Я поднимаю руки. – Все вокруг знают, чего хотят от жизни. Ты обожаешь свою работу, Окли – музыку. Кики хочет быть парикмахером с четвертого класса. Когда Кэрри в первый раз выступила в роли юриста на школьном суде, с ней все сразу стало понятно. Я же только и делала, что училась рисованию, но заниматься этим не хочу, а чем хочу – не знаю.
– Ну и ладно.
– Что «ну и ладно»? – возмущенно спрашиваю я.
– Начинай с этого места.
Вот прямо как Окли. Я опускаю руки и чувствую полное бессилие.
– Окли мне говорил то же самое, – наконец признаюсь я.
Она удивленно поднимает брови:
– Ну надо же. Ты всегда делаешь вид, что всем довольна и счастлива, а тут призналась этому красавчику, что тебя на самом деле гложет? Похоже, ты действительно была в него влюблена.
Я киваю, делая усилие, чтобы не расплакаться, хотя у меня в горле стоит огромный ком.
– Ну да. И я все еще в него влюблена! Пейсли, ну почему он со мной не разговаривает?
– Не знаю, – говорит она и берет меня за руку. – Но знаю способ узнать это.
– Какой?
– Поезжай на его следующий концерт. По-моему, следующий в Майами.
– Он не хотел, чтобы я ехала, – шепотом говорю я.
– Тем хуже для него! По крайней мере, ты сможешь с ним нормально поговорить, – Пейсли пожимает плечами. – Я всегда считала, что расставаться надо лично. А Окли просто трусливо сбежал, и это явно плохо на тебе сказалось. Ты должна понять, почему он так поступил, – иначе никогда по-настоящему не сможешь его отпустить. – Она опять пожимает плечами. – Может, если ты увидишь его и выслушаешь, вы сможете как-то это преодолеть. Но в любом случае есть только один способ это проверить.
– А что, если он прикажет меня вышвырнуть? Нет уж, спасибо.
– Ну, ты, разумеется, можешь остаться здесь и продолжать делать вид, что тебе все нипочем. Или единственный раз в жизни рискнуть быть честной.
– Ты, конечно, именно так и делаешь с Таем, – саркастически замечаю я.
– Совершенно верно. – Она достает телефон и показывает мне последнее сообщение.
Если моя работа мешает нам быть вместе, я найду другую.
Вот это да! Оказывается, я была настолько захвачена собственными переживаниями, что даже не знаю, насколько все серьезно у Пейсли с Таем.
– Вау.
– Вот именно. Ради правильного человека иногда стоит пойти на риск. Ты бы променяла все счастливые годы с родителями на то, чтобы никогда не испытывать боли от их смерти?
Мне хочется закричать: конечно же нет, но слезы подступают к горлу и я не могу выговорить ни слова, так что просто киваю.
– Перестань бояться жизни. Доверься своим чувствам. Что лучше – поехать в Майами и опозориться или не поехать и всю жизнь думать, а что было бы, если…
– Поехать в Майами, – выдавливаю я из последних сил.
– Отлично, – она тянется куда-то за меня и вручает мне распечатку. – Мы с Таем добыли тебе место на частном самолете, который через три часа вылетает в Майами. Ты, может, и не знаешь, что хочешь делать в жизни, зато я точно знаю, с кем. Иди собирайся!
ОН
1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 концерт просто потрясный
OakleyFord_stan№ 1 @1doodlebug1 я сейчас умру
@OakleyFord люблю тебя
@OakleyFord ты такой красивый
@OakleyFord пожалуйста, лайкни меня! У меня день рожденья! Ну пожалуйста!!!!!!!
@OakleyFord ты лучший
Пятьдесят тысяч фанатов вопят и ждут моего появления, но меньше всего на свете я хочу к ним выходить. Лучше запереться в гримерке навечно. Или, может, взять пару уроков у своей мамы – нацепить парик и солнечные очки и сбежать?
И куда я пойду?
При мысли об этом я морщусь. И правда, куда мне идти? Вернуться в Лос-Анджелес, к девушке, которая больше не хочет со мной быть?
Нет уж, лучше остаться в Нью-Йорке. По крайней мере, здесь мои фанаты, и уж они-то точно хотят быть со мной. Да они готовы продать своих детей и отрезать себе руку, а может, даже обе, лишь бы просто дышать со мной одним воздухом.
Довольно смешно, но я готов на все то же самое, лишь бы дышать одним воздухом с Вонн.
Я по ней ужасно скучаю. По ее ехидным комментариям, мешковатой одежде, тем редким моментам, когда она заразительно смеется. Каждый раз, когда я о ней думаю, возникает такое чувство, что меня ударили под дых. Впрочем, всего четыре дня прошло. Может, через неделю-другую полегчает, рана начнет затягиваться и я смогу о ней думать, не сходя с ума?
Просто где-то в глубине души я до сих пор не верю, что все закончилось. И особенно в то, что она передала мне это через Джима.
Когда в аэропорту он сунул мне в руки разорванный контракт, я сперва даже не понял, в чем дело, и подумал, что это шутка. Я как раз собирался ей позвонить, извиниться, что обидел ее, и заодно предупредить о скандале в прессе. Клаудиа показывала мне ссылки, но я только посмеялся. В этой истории не было ничего нового, и мне плевать, если Люк хочет продолжать трепаться. Думал, Вонн тоже все равно.
Но я ошибался. Джим сказал, что она позвонила утром и сказала, что больше не может. Что все это слишком для нее. Моя жизнь – это слишком.
Я тут же ей написал, но она не ответила. Позвонил – она не взяла трубку. Только через несколько часов радиомолчания – и нескольких сотен моих сообщений – она наконец все объяснила. Я помню каждое слово. «Прости, Ок, я ухожу. Больше не могу».
Когда мы только познакомились, я говорил ей, что не так уж много людей могут это выдержать. И то же самое сказал, когда после дня рождения нас подкараулили папарацци. Именно поэтому я не хотел, чтобы она ехала в тур, зная, что здесь будет так же. Безумные фанатки, которые хотят выцарапать ей глаза. Бесконечные вопросы журналистов. Ложные слухи в прессе. Я не хотел, чтобы ей пришлось все это переживать.
Похоже, она тоже так решила.
В конце концов, в нее бросили яйцо за то, что она посмела расплакаться на публике. Не мне осуждать ее за то, что она не выдержала.
И все-таки я осуждаю.
Тай спрашивает, что случилось, а я говорю ему, чтобы не лез не в свое дело. А потом мне стыдно, и я стараюсь не попадаться ему на глаза. Да я стараюсь вообще никому не попадаться на глаза.
Единственный человек, кого я хотел бы сейчас увидеть, – это Вонн.
______
Впрочем, у моего отвратительного эмоционального состояния есть и обратная сторона – отличная музыка. Я уже написал одну классную песню и всю неделю играю ее в своем номере. Я и сейчас ее играю – и тут слышится стук в дверь, а затем, не дожидаясь ответа, входит Кинг.
Он не смог прийти на открывающий тур концерт в Нью-Йорке, но, к счастью, ему удалось вырваться сюда, в Майами. Тур начался просто замечательно. Вдобавок мой альбом держится на верхушках чартов с самого релиза. Фанаты без ума от нового звучания. Я получил кучу твитов и электронных писем про то, что ожидание на сто процентов того стоило. Некоторые из них я даже переслал Джиму в качестве ответа на весь его нудеж по поводу того, что люди меня забудут. Новый альбом уже популярнее «Форда» – лучшего в моей истории.
– Чертовски жаль, что ты написал это уже после релиза, – говорит Кинг, когда понимает, что именно я играю.
Вчера после концерта он повел меня выпить, потому что мне не хотелось идти ни на какие вечеринки. А потом мы сидели у него в номере, и я сыграл новую песню, которая ему очень понравилась.
И, судя по всему, все еще нравится, потому что он ее насвистывает.
– Мне кажется, это пока лучшее из того, что ты написал.
– Можно включить ее в следующий альбом, – я бросаю на него взгляд. – Он ведь будет? Или ты решил двигаться дальше?
Честно говоря, я затаил дыхание, ожидая ответа. Никто не задерживается в моей жизни надолго. Взять хотя бы Вонн…
– Ну уж нет, ты так просто от меня не избавишься. Придется подождать – у меня уже трое в очереди.
– Но для меня-то ты найдешь время, верно?
– Еще как верно. – Он улыбается.
Я тоже улыбаюсь ему в ответ, хотя мне и приходится ради этого немного постараться. Но он много для меня сделал, и я ему благодарен, о чем немедленно и сообщаю.
– Спасибо за твое терпение, – неловко говорю я. – И за то, что поверил в меня и в то, что я способен… повзрослеть.
– Всегда пожалуйста, – он глядит на меня, приподняв бровь, – но ты, похоже, опять впал в детство. Сидишь тут и страдаешь, а тысячи фанатов там по тебе с ума сходят и ждут, пока ты покажешься.
Он прав. Я откладываю гитару и встаю. На мне уже концертная «униформа» – рваные джинсы, обтягивающая футболка, волосы уложены гелем, глаза подведены – девушкам это нравится. Кстати, о девушках. У моей двери дежурят штук пятьдесят, все с пропусками – одна из них пыталась даже зайти в гримерку, но Тай ее не пустил.
И вчера за сценой была такая же толпа горячих красоток. К моему удивлению, среди них оказалась и Пятница – но, слава богу, в этот раз она охотилась не за мной. Оказалось, она недавно начала встречаться с лидером группы, которая играет у меня на разогреве. Это новая группа из Калифорнии, их музыка – помесь серфа, попа, панка и эмо… На самом деле, я даже не знаю, как толком описать то, что они играют, но звучит интересно.
Не знаю, правда ли они встречаются или это очередная договоренность, но даже если так, то они отличные актеры, потому что вчера весь вечер просто не отлипали друг от друга.
На самом деле, это даже мило – видеть, как она счастлива. Должен признаться, со мной она очень страдала, хотя я и не готов брать на себя всю ответственность. Она знала условия. Просто не надо было в меня влюбляться.
А мне не надо было влюбляться в Вонн.
Это смешно, но в данной ситуации я оказался на месте Пятницы – с самого начала знал, что Вонн согласилась на это из-за денег, и все равно позволил себе быть обманутым.
Но… все-таки что-то ведь было по-настоящему. То, как она на меня смотрела. Как меня целовала. Мне ведь не показалось?
Позвони ей и сам спроси.
Я приказываю своему внутреннему голосу заткнуться. Нет уж, я не настолько жалок, чтобы гоняться за девушкой, которая меня бросила.
– Тебе пора выходить. Агент просто места себе не находит, – хитро улыбается Кинг. – А организатор концерта и вовсе сходит с ума.
Киваю и вслед за ним иду к двери, за которой слышны громкие крики, хотя все, чего я хочу, – это полная изоляция. Но я не могу. Это моя жизнь. То, чем я всегда мечтал заниматься. Так что не пристало ныть и жаловаться. Я должен выйти на сцену и открыть перед ними свое сердце. Ну, или притвориться, что открываю перед ними свое сердце.
Потому что мое сердце – в Калифорнии, там, где Вонн Беннетт.
ОНА
Я торопливо прохожу контроль, и мое сердце бешено стучит. Самолет задержался на полчаса из-за каких-то технических проблем, о которых я побоялась спрашивать. Не самая лучшая идея – интересоваться, что именно сломалось в самолете, на котором ты собираешься лететь. Но пилот совсем не выглядел обеспокоенным, так что мы все-таки взлетели.
Должна признать, что лететь на частном самолете довольно круто. Тут был еще один клиент агентства «Даймонд» – автор песен, и все пять часов полета он восхищался новым альбомом Окли. А мне становилось все грустнее, пока он нахваливал «чистоту и ясность» текстов. Я вспоминала все те разы, когда приходила в студию и смотрела, как Окли и Кинг работают. Как он пишет и потом переделывает эти самые тексты, работая над каждым словом. Это так… красиво. Несмотря на то что я все еще не представляю, чем хочу заниматься, знаю точно: мое дело должно поглощать меня целиком. Чтобы я обо всем забывала. Окли так повезло, что он нашел свое призвание. Интересно, понимает ли он, насколько счастлив?
Самолет задержался на полчаса, и к моему приезду концерт уже начался. Тай договорился с какой-то ассистенткой, что она проведет меня в гримерку, но Окли уже на сцене, и мне придется смириться с тем, что поговорить с ним удастся только после выступления.
Я иду по битком набитому коридору и вдруг вижу Тая. Сперва он кажется удивленным, но тут же расплывается в широкой ухмылке:
– Вонн! Пейсли говорила, что ты прилетишь, но я не верил до самого последнего момента!
Он вдруг хватает меня в объятия и кружит. Я замечаю удивленные взгляды – в основном ими меня награждают полураздетые девушки с VIP-пропусками. На мгновение с ужасом задумываюсь, был ли кто-нибудь из них у Окли в гримерке. Или, может, вчера они ходили к нему на афтерпати? Оглядываюсь в поисках Пятницы, но ее нигде не видно.
Мне вдруг становится страшно. Может, Пейсли ошибалась? Может, Окли меня увидит и сразу же велит охране вывести вон?
– Хочешь на танцпол? – спрашивает Тай. – Я могу провести тебя в первый ряд или в VIP-зону прямо перед сценой.
Я качаю головой. Нет, мне совсем не хочется оказаться среди фанаток Окли. Это будет лишь еще одним напоминанием, что не я одна в него влюблена. И все они считают, что Окли принадлежит им.
Но концерт пропускать тоже не хочется.
– А за кулисами можно постоять? Так вы называете это место – кулисы?
Тай хмыкает:
– Ты овладеваешь профессиональным жаргоном. Пойдем.
Он берет меня за руку и ведет по коридору. Здесь ужасно жарко – я сразу потею, даже несмотря на то, что в майке. И повсюду люди. Носят аппаратуру, что-то пишут на планшетах, выкрикивают указания, разговаривают по рациям и мобильникам. Сумасшедший дом.
– А Джим здесь? – с испугом спрашиваю я.
Я с ним не разговаривала с того дня, когда мне на дом прислали контракт.
– Нет, он еще в Лос-Анджелесе. Прилетит на остальные концерты на Восточном побережье. Вероятно, мы его увидим в Чикаго.
Мы… Не уверена, что стоит его поправлять. Тай предполагает, что я тоже поеду с ними в Чикаго – но это зависит от того, что сделает Окли, когда меня увидит. Или что сделаю я. Мне хочется, чтобы он бросился к моим ногам, попросил прощения за то, что меня бросил, умолял к нему вернуться. Но я не уверена, что это хоть сколько-нибудь реально. В конце концов, он расстался со мной при помощи менеджеров и контрактов! Разве такое можно простить?
Мы приближаемся к концу коридора, и я уже слышу музыку. Сразу узнаю «фирменный» хриплый голос Окли Форда. Он исполняет одну из тех быстрых песен, которые они оба с Кингом очень полюбили, когда записывались. Мне она не так уж нравится, но лейбл решил поставить ее в альбоме первой. И зрители ее отлично принимают.
Тай открывает какую-то дверь, и меня чуть не сбивает с ног звуковая волна. Мы поднимаемся по металлическим ступенькам. Тут темно, и я понятия не имею, куда мы идем, но, вероятно, сцена совсем близко, потому что музыка становится все громче и громче. Я уже слышу группу. Барабаны. Ритм-гитара. Голос Окли. Как я люблю его голос!
Мы делаем еще несколько шагов, и я внезапно вижу сцену. По бокам есть две огромные лестницы, ведущие на балкон. Ограждением его служат прожекторы, которые вспыхивают в такт музыке. А за этим балконом расположен экран, такой огромный, что, мне кажется, его видно из космоса.
И тут я замечаю его – на самом краю длинной сцены, которая разделяет стадион пополам.
Мое сердце словно застревает в горле. Он такой красивый, что на него больно смотреть. На лбу у него капли пота от жары и напряжения. Публику я не вижу – но я ее слышу. Бесконечная волна звука. И не просто звука – обожания. Любовь, которую испытывают к нему все эти по большей части незнакомые люди, затапливает его, когда он поет.
– Вонн? – вдруг пискляво произносит кто-то.
Я знаю этот голос. Клаудиа. Она стоит в паре метров от меня, и с ней рядом – какой-то мужчина с планшетом.
Я поворачиваюсь к ней и замечаю, что ее лицо при виде меня почему-то бледнеет.
– Что ты тут делаешь? – произносит она. Тембр ее голоса такой высокий, что перекрикивает даже музыку.
– Привет, Клаудиа, – немного натянуто отвечаю я.
Ее глаза в ужасе смотрят на сцену, а потом опять на меня.
Она подходит ближе:
– Ты не должна здесь находиться.
– Почему это? – Я пожимаю плечами. – Потому что Окли не хочет меня видеть? Ну и что. Я кое-что должна ему сказать.
– Но…
Я прохожу мимо нее и делаю еще один шаг к сцене. Мне безразлично, что Клаудиа на меня злится. Пейсли права. Я должна поговорить с Окли. Пусть он посмотрит мне в глаза и объяснит, что случилось.
Я выглядываю как раз в момент, когда он берет последний аккорд песни. Потом ухмыляется:
– Вам понравилось, я смотрю?
Стадион ревет.
Он немного поворачивается, и я разочарованно ворчу, потому что теперь мне ничего не видно, кроме его затылка. Так что я подкрадываюсь еще немного вперед и радостно вздыхаю: мне снова виден его профиль. Он общается с публикой – рассказывает о том, как записывался альбом.
– Мой продюсер Донован Кинг – вы его знаете, да? – бросил мне в голову карандаш во время той джем-сессии, когда мы это написали. Чуть не выколол мне глаз!
Стадион оглашается хохотом. Пол вибрирует у меня под ногами.