Сожалею о тебе Гувер Колин
Самое странное находится внутри. Моя мать с Джонасом. И жуткий бардак.
Мама стоит на четвереньках и вытирает пол бумажными полотенцами. Джонас же снимает со стены картину, которую тетя Дженни подарила папе на прошлый день рождения. Все полотно в разводах и потеках. Я склоняю голову к плечу, пытаясь определить, что размазано по нему, но мне не удается.
Еда?
Я делаю несколько шагов в сторону кухни, когда в голове наконец начинает складываться полная картина. На столе стоит пустая банка майонеза. Пластиковые стаканчики из-под пудинга валяются на полу. Остатки продуктов виднеются на рубашке Джонаса и в волосах матери.
Какого черта здесь произошло?
– Ребята, вы что, бросали друг в друга едой?
Мама резко поворачивает ко мне голову. Она даже не слышала, как я вошла! Джонас чуть не падает, поскользнувшись. Однако он умудряется устоять на ногах, уронив картину, но вцепившись в кухонную стойку. Они с матерью переглядываются, а потом дружно смотрят на меня.
– Ну, – произносит мистер Салливан, запинаясь, – мы, это… В общем, у нас нет приемлемого объяснения произошедшему.
Я выразительно приподнимаю брови, но оставляю комментарии при себе. Если я не буду осуждать их чудное поведение, то, может, и они не будут протестовать из-за моего ухода.
– Ладно. Ну… А я бы хотела сходить в кино вместе с Лекси.
– Кошелек на диване, если нужны деньги, – как ни удивительно, мама совершенно не возражает.
Я с подозрением прищуриваю глаза. Это что, какая-то проверка? Или она просто раскаивается за сегодняшнюю ссору?
Что-то явно не так, но задерживаться здесь не стоит. Поэтому я разворачиваюсь и торопливо направляюсь в спальню, чтобы переодеться. И даже не беру деньги. В любом случае Миллер проведет меня бесплатно.
Как только я оказываюсь в фойе, немедленно замечаю своего бойфренда. Его лицо немедленно расплывается в улыбке, он бросает все дела и подходит ко мне. Поблизости никого нет, поэтому парень притягивает меня к себе, обнимает, а потом нежно целует.
– Встретимся в первом зале. Подойду через пять минут.
– Но… – Я указываю в сторону буфета. – Ты обещал попкорн.
– Я принесу его, – со смехом подталкивает меня Миллер.
Однако там пусто. Свет включен, на экране ничего не показывают. Я занимаю последний ряд, как обычно, и жду парня. Открываю расписание кинотеатра на телефоне. В этом зале сегодня больше не будет сеансов. Последний мультфильм закончился около часа назад.
Я пишу сообщение Миллеру.
Я: Ты уверен, что отправил меня в правильный зал? Здесь ничего сегодня уже не показывают.
Миллер: Оставайся там. Скоро буду.
Спустя пару минут он появляется из-за угла, держа в руках поднос, доверху заполненный едой. Начос, хот-доги, попкорн и два напитка. Адамс подходит и садится рядом со мной.
– Мне кажется, сегодня в школе с нами обошлись несправедливо, – комментирует он. – Я почти уверен, есть постановление, согласно которому ученики должны хорошо питаться. Даже если это значит, что мы заберем подносы с собой. – С этими словами он вручает мне стакан и ставит поднос на спинку впереди стоящего кресла, стараясь не нарушить равновесие. – Стивен задолжал мне примерно пять раз, поэтому он будет присматривать за буфетом весь следующий час.
– Супер! – Я беру хот-дог и упаковку горчицы. – Значит, это можно расценивать как свидание?
– Только не привыкай. Обычно я не иду на такие жертвы.
Следующие несколько минут мы пируем и пытаемся разговаривать с набитыми ртами. Я передаю управление беседой Миллеру, потому что его приятно слушать. Он очень оживленно гримасничает и часто улыбается, и каждый раз от его прикосновений в животе возникает ощущение, как от порхающих бабочек, каким бы клише это ни звучало.
Когда он расправляется со своей порцией, то достает из кармана чупа-чупс и предлагает мне:
– Хочешь?
Я протягиваю ладонь, Миллер достает еще один леденец и отдает мне.
– У тебя что, всегда с собой запас конфет? Такое ощущение, что ты постоянно их ешь.
– У меня дурная привычка скрежетать зубами. Леденцы помогают.
– Если продолжишь потреблять их в таком количестве, то зубов вообще не останется.
– У меня нет ни единой пломбы. И не стоит притворяться, что тебе не нравится, какой я приятный на вкус.
– Это правда, на вкус ты действительно ничего, – ухмыляюсь я.
– Шелби терпеть не могла чупа-чупсы, – признается Миллер. – Говорила, что от них у меня губы липкие.
– Кто? – Я всего лишь дразнюсь, однако, кажется, он воспринял мой упрек всерьез и, чтобы загладить мнимую вину, начинает оправдываться:
– Прости. Я не планировал ее упоминать. Не хотел быть парнем, который без устали рассказывает о бывшей подружке.
– На самом деле у меня довольно много вопросов, но я не желаю быть той девушкой, которая заставляет бойфренда без устали рассказывать о бывшей подружке.
– Готов поговорить о чем угодно. – Он даже достает леденец изо рта.
Несколько секунд я размышляю. Мне любопытно выяснить многие вещи, но я задаю самый важный вопрос:
– Почему ты выглядел таким расстроенным на следующий день после вашего первого разрыва, когда я подвезла тебя до дома? – Мне уже давно не давала покоя мысль, почему их расставание оказало сильное влияние на Миллера в первый раз, а теперь он совершенно спокоен. Я переживала, что он просто хорошо скрывает эмоции.
Он нежно проводит пальцами по тыльной стороне моей ладони.
– Я не был сильно расстроен. Меня печалила мысль, что Шелби подумала, будто я ей изменил. Не хотелось, чтобы она осталась такого мнения, поэтому я сделал все от меня зависящее и доказал обратное.
– Она знает, что ты бросил ее ради меня?
– Но это не так.
– О, – немного удивленно поднимаю брови я, – у меня создалось именно такое впечатление.
Миллер поудобнее устраивается на сиденье и переплетает наши пальцы.
– Я расстался с Шелби потому, что когда ложился спать, то совсем про нее не думал. И когда просыпался, не вспоминал про нее первым делом. Но я точно не бросал ее ради того, чтобы иметь возможность встречаться с тобой. Разрыв был неизбежен вне зависимости от того, были бы мы с тобой вместе или нет.
Звучит, словно между расставанием ради кого-то и расставанием из-за кого-то не существует большой разницы. Но с моей точки зрения, это различие – самое важное, и объяснения Миллера тому подтверждение.
– Тебе долго пришлось привыкать к новому положению вещей? Вы все-таки встречались довольно долго.
– Все изменилось, – пожимает плечами Адамс. – Ее матери было все равно, когда я оставался у них на ночь, поэтому приходится заново учиться проводить все выходные с дедулей.
– Тебе разрешали ночевать в их доме? В смысле, в одной… постели?
– Необычно, я знаю. Но родители Шелби очень снисходительно смотрели на многие вещи. Кроме того, формально она уже студентка колледжа. Думаю, все дело было именно в этом.
– Моя мама никогда не позволит тебе ночевать у нас. Просто предупреждаю.
– Поверь, это я уже понял после нашего с ней знакомства, – со смехом отвечает Миллер. – Я буду сильно удивлен, если мне разрешат приходить в гости даже при свете дня.
Мне становится очень неприятно. Ненавижу маму за то, что она заставила его так себя чувствовать. И если честно, то меня сильно тревожит, не станет ли это окончательным аргументом за прекращение наших отношений, если нам по-прежнему будут запрещать встречаться.
Даже не верится, что Миллер Адамс теперь мой бойфренд.
Мы пристально смотрим друг другу в глаза. В помещении так тихо, что доносится шум фильма, идущего в другом зале.
Я стараюсь не слишком раздумывать об услышанном, но мысли о ночевках в доме Шелби меня очень беспокоят. Он спал в ее постели. Будет ли он по этому скучать? Я никогда не занималась сексом, а судя по поведению матери, она даже не разрешит Миллеру появляться на пороге. Она может вообще запретить мне выхдить из дома, чтобы разлучить нас. Надеюсь, такого не произойдет, но я больше не в состоянии предсказывать, что мама может выкинуть.
У меня появляется желание ответить на откровенность собеседника тем же. Поэтому я достаю леденец изо рта и, смотря на Миллера, сообщаю:
– Просто для информации: я – девственница.
– Я знаю, как это исправить.
Я возмущенно вскидываю на него глаза, но вижу, что он смеется.
– Шучу, Клара. – Он наклоняется и целует меня в плечо. – Я рад, что ты мне рассказала. Но торопиться некуда. Совсем.
– Красивые слова. Но ты привык, что у тебя секс каждую неделю, поэтому со мной быстро заскучаешь и вернешься к Шелби. – Я немедленно накрываю рот ладонью. – О боже, это прозвучало так жалко, словно я совсем в себе не уверена. Притворимся, что я этого никогда не говорила?
Он усмехается, но затем с полной серьезностью смотрит мне прямо в глаза.
– Не нужно об этом беспокоиться. Я получаю гораздо больше удовольствия от общения без секса с тобой, чем на протяжении всех отношений с Шелби.
Как же я его обожаю в эту секунду! Сильнее, чем могла себе представить. Он нравится мне больше и больше с каждой проведенной вместе минутой.
– Когда я буду готова, надеюсь, это произойдет с тобой.
– Поверь, я не стану тебя отговаривать, – с улыбкой заверяет он.
Я начинаю представлять, какой была бы наша первая совместная ночь. И когда она могла бы случиться.
– Мы впервые поцеловались в самой обычной обстановке в кофейне. Может, девственность тоже стоит потерять по всем правилам романтических комедий?
– Даже не знаю, – Миллер удивленно вздергивает брови, – тогда мы пожизненно будем изгнаны из «Старбакса».
– Я говорю про выпускной бал, – со смехом говорю я. – Он состоится через пять месяцев. Если мы все еще будем вместе, я бы хотела, чтобы ты произвел стереотипную для таких мероприятий дефлорацию.
Мой выбор слов заставляет Миллера рассмеяться. Он вынимает чупа-чупс изо рта, вытаскивает леденец из моих пальцев и кладет конфеты на поднос. Затем наклоняется и целует меня, очень быстро. Отстранившись, он произносит:
– Ты забегаешь вперед. Я еще даже не позвал тебя на выпускной.
– Значит, стоит исправить это упущение.
– Тебе не хочется получить какое-нибудь необычное приглашение?[6]
– Мне подобная традиция кажется глупой, и уж точно я не хочу ничего экстраординарного.
Он пару секунд колеблется, словно не до конца мне верит, но затем кивает.
– Ну и хорошо. Клара Грант, ты пойдешь со мной на бал, а потом займешься со мной самым стереотипным послевыпускным сексом?
– С удовольствием.
Миллер ухмыляется и снова целует меня. Я с улыбкой отвечаю на его ласки, но в глубине души чувствую горечь.
Тете Дженни бы понравилась эта история.
Глава двадцать первая
Морган
Кухня сияет. По-моему, еще никогда здесь не было такой чистоты. Не уверена, это произошло благодаря врожденной аккуратности Джонаса, который в основном и наводил порядок, или из-за попыток скрыть любой намек на едва не произошедший здесь поцелуй, чтобы о нем больше ничто не напоминало.
Когда Клара уходит в кино, я физически чувствую раскаяние. Возможно, помощник по уборке ощущает то же самое, потому что мы практически не разговариваем, пока отчищаем пол. Услышав, как Элайджа начинает возиться в колыбельке, я предлагаю его покормить, потому что, кажется, единственная вещь, которую я сейчас делаю правильно, – это забота о племяннике. Похоже, что он начинает меня узнавать, так как расплывается в улыбке, стоит мне подойти.
Я вожусь с младенцем в гостиной почти целый час. Джонас в это время убирается на кухне, хотя я не ожидала, что после его усилий не останется ни пятнышка. В какой-то момент я даже прошу его остановиться, но он не прекращает работать, пока все не начинает сиять. Я бы и сама справилась, но, услышав крик малыша, обрадовалась, так как не хотела оставаться с бывшим женихом сестры наедине.
Элайджа становится сильнее. Я сижу на диване и держу мальчика на весу, пока он отталкивается крошечными ножками от моего живота. Я издаю похрюкивания и пощелкивания, как все взрослые, общающиеся с младенцами, когда Джонас проносит снятую с петель дверь в сторону гаража.
Племянник зевает, поэтому я кладу его на грудь и укачиваю, легонько похлопывая по спинке. Он уже давно должен был заснуть и кажется уставшим, несмотря на получасовой отдых, пока мы с его отцом уничтожали картину. Элайджа постепенно затихает и начинает дремать. Я прижимаюсь щекой к его голове и стараюсь отогнать грустные мысли о постигшей ребенка судьбе.
Ему повезло с Джонасом. Мужчина, который не бросил его, хотя почти наверняка не был ему биологическим отцом. Надеюсь, Элайджа не возненавидит Джонаса, когда узнает правду, а лишь будет ценить его еще больше.
Тем временем Джонас возвращается в гостиную и улыбается, увидев, как сын мирно посапывает у меня на руках. Присев рядом, он проводит рукой по головке малыша, а затем тихо вздыхает. Наши взгляды опять встречаются. Мы находимся так близко, что соприкасаемся ногами.
Снова просыпается то чувство, которое я ощутила тогда на кухне. А я-то надеялась, что это был мимолетный каприз и тот отклик, который Джонас вызвал во мне, больше никогда не возникнет.
– Можешь отодвинуться? – шепотом прошу я. Он, чуть нахмурившись, отводит взор, словно не понимает, что я сказала. – Ты сидишь слишком вплотную, мне нужно больше места.
Джонас наконец понимает. Кажется, моя реакция его слегка удивила. Отец Элайджи демонстративно перемещается на другой конец дивана. Теперь у меня появляется ощущение, что я его обидела.
– Прости, – произношу я. – Просто я… немного сбита с толку.
– Все в порядке, – отвечает Джонас.
Я наклоняю голову и смотрю на племянника. Он обмяк в моих объятиях, значит, можно переложить его в колыбельку. Так я и поступаю, отчаянно желая глотнуть немного свежего воздуха. Я аккуратно опускаю Элайджу в коляску, жду немного, чтобы убедиться в крепости его сна, и накрываю одеяльцем.
Выскользая во двор, я старательно избегаю зрительного контакта с Джонасом. Я почти уверена, что он последует за мной, вне зависимости от того, позову я его или нет. Честно говоря, нам следует обсудить произошедшее на кухне, потому что мне совсем не хочется, чтобы он питал какие-либо ложные надежды.
Джонас осторожно прикрывает стеклянную дверь. Я хожу из угла в угол, разглядывая каменные плиты под ногами. Крис положил их несколько лет назад. Мы с Дженни тогда ему помогали, и я помню, как было тогда весело. Мы смеялись над Крисом, потому что он почему-то решил включить Джона Денвера и подпевал песне изо всех сил, отчаянно фальшивя. Он никогда не слушал певца раньше, поэтому мы продолжали подшучивать над Крисом, пока он не запер нас в доме и не завершил работу уже без нашей помощи.
Интересно, у них была интрижка уже тогда?
Мне все чаще и чаще приходит в голову вопрос: когда все началось? Не знаю, почему я надеюсь, что это произошло лишь недавно? Наверное, мысль о предательстве, которое растянулось на годы, ранит гораздо сильнее. Полагаю, что я могу получить ответы, если наберусь смелости прочесть письма, которые мы нашли.
Джонас садится в кресло, которое так любил Крис. Дженни купила плетеную мебель специально для него.
Боже, как я могла быть такой идиоткой? Разве свояченицы когда-нибудь ладят с мужьями сестер? Почему я никогда не замечала, насколько близки их отношения?
– Присядь, – предлагает Джонас. – Твои метания меня нервируют.
Я падаю в кресло сбоку от него и на секунду прикрываю глаза, стараясь отогнать все воспоминания. Не хочу сейчас перебирать в уме все вещи в доме, которые связывали Дженни и Криса. Я и так уже уничтожила картину. Не хочется начинать громить садовую мебель или другие предметы обстановки.
Открыв глаза, я бросаю быстрый взгляд на Джонаса. Он комфортно устроился и, хотя вся его поза выражает внимание, вопросов не задает. Как я упоминала, он редко озвучивает свои мысли, которых, уверена, немало.
Даже не знаю почему, но молчание меня раздражает.
– Скажи что-нибудь. Слишком уж тихо.
Джонас сразу начинает говорить, будто слова уже были готовы сорваться с языка:
– Если бы ты не забеременела, то ушла бы от Криса?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Всегда было интересно, – пожимает плечами Джонас. – Ты решила остаться с ним из-за Клары или потому, что любила его?
Я отвожу взгляд, не желая поддерживать тему, которая совершенно не касается посторонних. Раз ему было так любопытно, следовало остаться, а не уезжать, даже не попрощавшись.
Совсем тихо он продолжает:
– Ты не ответила.
– Джонас, хватит!
– Сама просила меня что-нибудь сказать.
– Я не имела в виду… – я утомленно вздыхаю. – Сама не знаю, что хотела.
Внезапно меня накрывает приступ удушья. Я возвращаюсь в дом, стремясь увеличить расстояние между мужчиной, задающим неудобные вопросы, и собой. Однако он следует за мной по пятам до самой спальни. Он закрывает дверь, не желая разбудить Элайджу. Кажется, мои перемещения в попытках избежать беседы начинают раздражать гостя.
Письма, которые разбросаны по всей кровати, словно смотрят на меня, издевательски насмехаясь.
– Мы можем обсудить то, что случилось на кухне? – спрашивает Джонас.
– Ничего не было. – Я снова принимаюсь расхаживать из угла в угол, нравится ему это или нет.
Он разочарованно смотрит на меня, будто я веду себя по-детски. Голова снова начинает болеть, и я кладу ладонь на лоб. Затем начинаю говорить, не глядя на спутника:
– Хочешь все обсудить? Хорошо. Отлично. Мой муж мертв всего несколько недель, а я чуть не поцеловала другого мужчину. И будто одного этого факта недостаточно, этим человеком был ты. Поэтому я чувствую себя последней дрянью.
– Звучит обидно.
– А что, если бы нас застала Клара? Неужели это того стоило?
– Дело не в Кларе.
– О, как раз в ней! А еще это касается Элайджи. Произошедшее повлияло бы на всех.
– У меня другое мнение.
– Ну конечно! – горько смеюсь я.
– Что именно ты хочешь сказать?
– Ты разорвал отношения с лучшим другом на семнадцать лет, Джонас! – расстроенно качаю я головой. – Ты думаешь только о себе и своих желаниях. Никогда не взвешиваешь, как твои поступки могут повлиять на остальных.
Я каждой клеточкой тела ощущаю, как он на меня смотрит. Никогда не видела раньше такого выражения на его лице. Сочетание замешательства и глубокой обиды.
Наконец он шепчет:
– Ого! – затем разворачивается и выходит, хлопнув дверью.
Джонас Салливан снова сбегает. И почему я совсем не удивлена?
В ярости я вылетаю из спальни, готовая накричать на проклятого эгоиста, но он уже покидает гостиную с Элайджей на руках. На пороге Джонас оборачивается и замечает меня, а также насколько я зла, думаю, наши гримасы сейчас похожи. Он просто качает головой и произносит:
– Не надо. Я ухожу.
Однако я все равно направляюсь за ним, чувствуя необходимость высказаться. Меня переполняют эмоции, которые я жажду выплеснуть на противника. Я медлю, пока он пристегивает детское кресло и закрывает дверцу, и только после этого набрасываюсь.
Но стоит Джонасу повернуться ко мне лицом и принять выжидательную позу, как у меня пропадает дар речи.
Я замираю, и мне абсолютно нечего больше сказать.
Честно говоря, я даже не знаю, почему мы вообще ругаемся. До поцелуя дело так и не дошло. И я больше не собираюсь предоставлять ему подобной возможности, поэтому не понимаю, с какой стати я так разбушевалась.
Джонас опирается спиной на машину и скрещивает руки на груди. Выжидает минуту, чтобы убедиться в моем спокойствии. Затем поднимает на меня взгляд, и на его лице написаны невероятно сильные чувства.
– Дженни была твоей сестрой. Вне зависимости от моих чувств к тебе, я бы никогда не встал между вами. Я уехал из города, потому что в отличие от Дженни и Криса уважал чувства других людей. Твои в том числе. Пожалуйста, никогда больше не называй меня эгоистом, потому что то решение было самым сложным за всю мою жизнь.
С этими словами Джонас садится в машину и уезжает.
Я же остаюсь стоять в темноте, и меня переполняют эмоции, которые я даже не могу осознать, и чувства, в которых я никогда раньше не пыталась разобраться.
Колени трясутся. Сил нет, чтобы просто добраться до дома и уже на диване обдумать произошедшее сегодня, поэтому я опускаюсь на газон.
Я закрываю руками лицо, ощущая, как наваливается вся тяжесть этого непростого дня. Меня накрывают сожаления от ссоры с Кларой в школе, от чуть не состоявшегося поцелуя на кухне. В голове эхом отдаются недавние слова Джонаса. И пускай какая-то часть моего существа жаждала их услышать, это ничего не меняет. Мы никогда не сможем быть вместе, сколько бы времени ни прошло с момента похорон Дженни и Криса. Ведь тогда именно мы будем выглядеть предателями в глазах окружающих.
Клара ни за что этого не поймет. И что мы скажем Элайдже, когда он подрастет? Что мы просто поменялись партнерами? Какой пример мы подадим мальчику?
Поэтому начинать отношения с Джонасом – плохая идея. Перед глазами постоянно будет мелькать то, что я предпочла бы забыть. И теперь, когда он поделился накопившимися за семнадцать лет чувствами, мне бы хотелось, чтобы он взял слова обратно. Как бы я мечтала вернуться во вчерашний день, когда все было намного проще. Тогда Джонас по-прежнему бы мог оставлять мне племянника, не испытывая жуткой неловкости, которая отныне навсегда поселится в нашем общении.
Мне кажется, делая признание, Джонас надеялся что-то решить, но для меня все еще больше запуталось. Даже не представляю, как мы переживем все это.
Мы оба были подростками. И уж точно не были влюблены друг в друга. Просто испытывали взаимное влечение, которое может затуманить разум, но уж точно не стоит того, чтобы переворачивать жизнь Клары с ног на голову.
Я поднимаю глаза, заметив свет фар машины, сворачивающей на подъездную дорожку.
Клара.
Она паркуется, а затем выходит из авто, но ничего не говорит. Не уверена, что дочь вообще видит меня, пока она не садится рядом на траву. Она подтягивает колени к груди и обнимает их, а затем устремляет взгляд на темную улицу.
– Я за тебя переживаю, мам.
– Почему?
– Уже поздно, а ты сидишь одна в кромешном мраке перед домом. И плачешь.
Я подношу руку к лицу и утираю слезы, которые до этого даже не замечала. Потом выдыхаю и смотрю на Клару.
– Прости меня за сегодняшнюю ссору. Я не должна была рассказывать тебе про Дженни. – Дочка просто кивает в ответ. Не уверена, приняла ли она извинения или просто соглашается с моими словами. – Ты сегодня встречалась с Миллером?
– Да. – Я лишь вздыхаю. По крайней мере, она не врет. – Он совсем неплохой парень, мам. Клянусь. Просто нужно узнать его получше.
Дочь защищает мальчишку, но я не удивлена. Когда тебе шестнадцать, то предпочитаешь не замечать тревожных сигналов. Я вздыхаю, пытаясь сдержать неодобрительный тон.
– Просто будь осторожней, Клара. Я не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки.
– Я – не ты, мам. – Она поднимается на ноги и отряхивает джинсы. – А Миллер – не папа. И еще я бы попросила перестать называть меня ошибкой.
– Ты же понимаешь, что я не это имела в виду.
Не знаю, услышала ли Клара меня, так как она уже заходит в дом. И с грохотом захлопывает дверь.
Я чувствую себя слишком обессиленной, чтобы последовать за ней. Поэтому просто ложусь на траву и всматриваюсь в звезды над головой. В те немногие, что видны, по крайней мере.
Интересно, Крис и Дженни сейчас там? Наблюдают ли они за мной? Раскаиваются ли, глядя на то, во что превратили мою жизнь?
– Ты – урод, – шепчу я Крису. – Надеюсь, ты это слышишь, потому что ты разрушил множество жизней, ты, чертов придурок.
Я улавливаю звук приглушенных травой шагов и немедленно сажусь прямо, испугавшись. Увидев в нескольких футах миссис Неттл, я с облегчением прикладываю ладонь к горлу и выдыхаю.
– Думала, ты померла, – скрипуче брюзжит она. – Но тут услышала, как называешь господа нашего придурком. – Несносная соседка разворачивается и ковыляет в сторону своего дома. Однако уже с порога добавляет, потрясая клюкой: – Это богохульство! Тебе нужно немедленно покаяться в церкви.
Когда старуха скрывается из виду, я не могу сдержать истерический смех. Она так меня ненавидит.
Я с усилием отталкиваюсь от земли и поднимаюсь на ноги. Добравшись до дома, я направляюсь в спальню. Там меня уже поджидают разбросанные на кровати бумаги. Я собираю их трясущимися руками. Всего девять писем и три открытки.
Я хочу знать, о чем они, но не могу заставить себя прочитать. Уверена, что бы там ни было написано, я лишь еще больше расстроюсь, а день и без того выдался нелегким.
Поэтому я прячу стопку в комод, на самое дно ящика, оставляя до тех пор, пока не буду готова.
Если такой день когда-нибудь настанет.
Глава двадцать вторая
Клара
Какие же долгие выдались выходные! Лекси и Миллер работали допоздна. Если не считать проведенный с Миллером перерыв в субботу и вчерашний двухчасовой разговор по телефону, мы с ним практически не общались. Кстати, мать я тоже почти не видела последние пару дней. После того странного пятничного вечера она засела за компьютер и рассылала резюме. Я же провела большую часть субботы в комнате, занимаясь порядочно запущенными домашними заданиями.
Я вхожу в кабинет Джонаса позднее, чем обычно, перед самым звонком. Я последней сажусь за парту и с удивлением замечаю склонившегося ко мне учителя. Он крайне редко уделяет мне особое внимание перед всем классом.
– Как себя чувствует твоя мама?
– Нормально, как мне кажется, – пожимаю я плечами. – А что?
– Она не отвечает на сообщения. Просто хотел убедиться, что с ней все в порядке.
Я придвигаюсь ближе, не желая, чтобы мои слова услышал кто-то еще.
– Когда я приехала домой в пятницу, она сидела на газоне перед домом вся в слезах. Это было очень странно. Мне кажется, что она на грани нервного срыва.
– Она не сказала, почему плакала? – с озабоченным лицом уточняет мистер Салливан.
– Я не спрашивала, – отвечаю я, предварительно оглядевшись, чтобы убедиться: все заняты собственными разговорами и не обращают на нас никакого внимания. – Она вообще теперь постоянно рыдает, поэтому я уже перестала интересоваться.
Раздается звонок, и Джонас возвращается на свое место. Однако, объясняя тему урока, он кажется задумчивым и уставшим. Словно ему все надоело.
Это слегка расстраивает. Иногда мне кажется, что быть взрослым куда проще, чем подростком, потому что у тебя все разложено по полочкам. Предполагается, что, чем старше становишься, тем лучше справляешься с кризисными ситуациями, и эмоции уже не так захлестывают. Однако, наблюдая за Джонасом, который пытается притворяться, что уделяет внимание материалу, хотя размышляет о чем-то другом, и за мамой, которая старается взять под контроль свою жизнь, хотя сама, видимо, не разбирается даже в собственных желаниях, меня накрывает озарение: взрослые ничуть не умнее нас. Они просто убедительней притворяются уверенными.
И это меня разочаровывает.
В кармане вибрирует телефон. Я достаю его, дождавшись, пока учитель повернется спиной к классу, и кладу на парту. Затем провожу по экрану и читаю сообщение от Миллера.
Миллер: Я сегодня не работаю. Не хочешь подготовиться к кинопроекту?
Я: Да, но находиться сейчас дома с матерью – плохая идея. Может, лучше у тебя?
Миллер: Конечно. Подъезжай к пяти. Нужно отвезти дедулю к врачу в три часа, поэтому после школы встретиться не выйдет.
Когда я сворачиваю к дому Миллера, он уже ждет меня на крыльце. Подбегает к машине и запрыгивает на пассажирское сиденье до того, как я успеваю выбраться наружу.
– Дедушка отдыхает, – произносит парень. – Поехали сначала к «Жевунам», дадим ему немного поспать.
– Что за «Жевуны»?
– Ты никогда там не была? – Миллер таращится на меня с таким выражением, словно я ляпнула нечто невообразимое. – Не ела в их передвижной закусочной?
Читать бесплатно другие книги:
