Сожалею о тебе Гувер Колин

– Вы обе меня ненавидите? – резко поворачивается ко мне Адамс.

– Нет же, – смеюсь я и трясу головой. – Моя мать ненавидит нас обоих. – С отсутствующим видом я раскручиваю на столе бутылку с водой. – После того как ты ушел, мы здорово поругались. Не из-за тебя. Из-за… других вещей. Она меня сильно задела.

Миллер сосредотачивает все внимание на мне, выглядя очень серьезным. Думаю, он понимает, как мне плохо, потому что наклоняется, не обращая внимания на еду, и спрашивает:

– Ты как?

– Нормально, – киваю я. – Просто уже вошло в привычку.

Он подсаживается еще ближе и прижимается лбом к моему виску.

– Мне очень жаль, что этот год тебя не радует. – Он легко целует меня в волосы, потом отодвигается, насаживает маринованный огурчик на зубочистку и перекладывает в мою тарелку. – Угощаю. Может, это хоть немного облегчит твои страдания?

– Откуда ты знаешь, что я люблю огурцы?

– Я провел три года, стараясь не слишком пялиться на тебя во время обеда. – Миллер слегка улыбается. – Немного извращенно, знаю.

– А еще очень мило.

– Да, я такой, – ухмыляется он. – Милый извращенец.

– Очень милый извращенец.

– Я тоже хочу милого извращенца, – заявляет Лекси, с размаху опуская поднос на соседний стол. – Уже нашел мне бойфренда?

– Пока нет, – отвечает Адамс. – С момента твоего запроса прошло всего четыре часа.

Она презрительно фыркает:

– Послушать тебя, так время имеет какое-то значение. Однако сам целует мою лучшую подругу всего через пару минут после того, как бросил девушку, с которой встречался целый год.

– Лекси, веди себя прилично, – со стоном умоляю я. – Миллер с тобой пока не настолько хорошо знаком, чтобы чувствовать сарказм.

– Так я и не шутила. Он совсем недавно расстался с Шелби и сразу же переметнулся из одних отношений в другие. – Она пристально смотрит в глаза парню. – Я что-то упустила?

Однако он совсем не выглядит обеспокоенным. Только закидывает чипсы в рот и произносит:

– Нет, все верно. – Затем поворачивается ко мне и подмигивает: – Хотя Клара в курсе, что происходит на самом деле.

– А я нет! – объявляет Лекси. – Я вообще ничего о тебе не знаю. Даже второго имени. Оно тоже означает какую-то марку пива?

– Ого! – обращаюсь я к Миллеру. – Я и не заметила, что и имя, и фамилия у тебя соответствуют названиям пивных компаний.

– Это вышло случайно. Миллер – девичья фамилия матери. – С этими словами он поворачивается к Лекси. – А мое среднее имя – Джеремайя.

– Такое обыкновенное, – разочарованно бормочет она. Затем, съев ложку пудинга, вытаскивает ее изо рта и наставляет на моего парня. – Кто твой лучший друг, Миллер Джеремайя Адамс? Он не занят? Хорош собой?

– У меня все друзья симпатичные и свободные, – отвечает он. – Ты не могла бы описать, кого конкретно ищешь?

– Я не привередлива, – пожимает плечами подруга. – Предпочитаю блондинов с голубыми глазами. И черным чувством юмора. Немного грубоватых. Которые ненавидят тусоваться. Но не против иметь девушку с шопоголизмом, которая всегда права. Он должен быть атлетически сложен. Желательно, высокого роста. А еще обязательно католик.

– Ты же сама другой веры, – со смехом уточняю я.

– Ну да, однако католики обычно набожны и часто ходят на исповедь, поэтому меньше грешат, чем, например, баптисты.

– Твоя логика хромает на обе ноги, – вздыхаю я.

– У меня есть знакомый, подходящий по всем параметрам, – вклинивается Миллер, вставая. – Привести его?

– Что, прямо сейчас? – оживляется Лекси.

– Скоро вернусь. – Адамс удаляется, а подруга возбужденно поводит бровями вверх-вниз.

– Пожалуй, твой бойфренд мне все же нравится. Ему не наплевать на лучшую подругу девушки.

– Ты говорила, что мне пока запрещается называть его бойфрендом.

– Я сделала паузу, когда это произносила, – заявляет Лекси. – Мне нравится твой… бойфренд.

Мы обе пристально наблюдаем, как Миллер садится за свой обычный стол и заводит беседу с парнем по имени Эфрен. Я знаю его по школьной постановке. И он не подходит ни под один из критериев. Вернее, под весь список ее требований.

Он брюнет, ростом еще ниже, чем сама Лекси, и уж точно его нельзя назвать атлетом. Не так давно его семья переехала в наш город с Филиппин. Эфрен улыбается подруге через всю столовую, но она лишь заслоняет лицо ладонями и издает тяжкий стон.

– Неужели он всерьез хочет предложить мне Эфрена Белтрана?

– Мы вместе играли в спектакле. И он очень милый парень. Симпатичный к тому же.

– Да он же совсем карлик! – шокированно таращится на меня Лекси, словно я ее предала. Затем видит, что Миллер ведет приятеля к нам, снова стонет и опускает руки, не трудясь скрыть разочарование.

– Это Эфрен, – представляет парня Адамс. – Эфрен, это Лекси.

– Ты хоть католик? – интересуется она, медленно переводя прищуренный взгляд на нового знакомого.

Эфрен садится рядом с ней. Он выглядит скорее удивленным реакцией Лекси, чем обиженным.

– Нет, но я живу в полумиле от католической церкви. И совсем не против сменить религию.

Мне его ответ нравится, и я чувствую расположение к Эфрену. Однако не думаю, что сердце Лекси так же легко завоевать.

– Ты выглядишь неопытным, – резюмирует она обвиняющим тоном. – Ты вообще когда-нибудь встречался с девушкой?

– Виртуальное пространство считается? – уточняет Эфрен.

– Нет. Определенно не в счет.

– Ну тогда… Нет.

Лекси недоверчиво качает головой.

Миллер решает вмешаться:

– Я думал, вы встречались с Эштон некоторое время. Это подойдет?

– Все сошло на нет, даже не начавшись, – отрицательно дергает головой Эфрен.

– Облом, – сочувствует Адамс.

– Какой рост у твоего папы? – продолжает допрос Лекси. – Как думаешь, ты еще вытянешься?

– Даже не знаю, – пожимает плечами парень. – Отец оставил семью, когда я был маленьким, даже не помню, как он выглядел.

Замечаю, как удивляется подруга:

– Мой тоже нас бросил. На Рождество.

– Это объясняет твое поведение, – комментирует Эфрен.

– Не думаю. Мне кажется, я всегда была такой. Возможно, именно из-за меня отец и ушел.

– Вполне вероятно, – соглашается друг Миллера, кивая. – Если мы закрутим роман, не слишком привыкай, ведь твоя наглость может надоесть и тогда придется тебя бросить.

Подруга пытается скрыть ухмылку, но я почти уверена, что она находит сарказм Эфрена куда более соблазнительным, чем высокий рост. Сначала мне не показалось, что эти двое могут стать парой, но их подколки почти одинаково язвительны, и я не исключаю возможности, что Лекси согласится на свидание.

Я отворачиваюсь от них и смотрю на Миллера. Проказливо усмехаясь, он бросает в рот еще чипсов.

– Эфрен отличный парень, – шепчет он мне на ухо. – Твоя подруга приятно удивится, если даст ему шанс. – Следующая порция чипсов оказывается уже возле моих губ. Я съедаю угощение, тогда Миллер наклоняется ко мне и целует.

Прикосновение совсем легкое и длится не больше двух секунд, но к нам подходит дежурная и укоризненно произносит:

– В столовой запрещено публичное проявление чувств. Идемте за мной. Я определю вам наказание.

Я смотрю на Миллера и недоверчиво качаю головой:

– Я встречаюсь с тобой всего четырнадцать часов, а ты уже втянул меня в неприятности.

– Ты начала участвовать в нелегальной деятельности благодаря мне намного раньше, – смеется он в ответ. – Уже забыла про знак?

– Идемте, – настойчиво повторяет надзиратель.

Она сопровождает нас, пока мы возвращаем подносы, но Миллеру удается спрятать под футболкой пакет чипсов, когда женщина отворачивается.

Нас отправляют в библиотеку, где мы обязаны провести весь обеденный перерыв. Меня еще ни разу в жизни не наказывали за проступки. Это первый случай, но я не особо расстраиваюсь, напротив, жду с нетерпением.

Мы занимаем место за свободной партой. Учитель, который следит за соблюдением тишины, сидит, закинув ноги на стол, и играет в игру на телефоне, не обращая на нас никакого внимания.

Миллер начинает незаметно придвигать ко мне стул. Точно так же он перемещал указатель городской черты.

В конце концов парень оказывается так близко, что наши руки и бедра соприкасаются. Это так приятно. Мне нравятся ощущения, которые я испытываю рядом с ним. А еще мне нравится, как он пахнет. Обычно от его тела исходит аромат геля для душа, а иногда можно уловить легкий оттенок чупа-чупса. Однако сейчас я чувствую отчетливый запах чипсов.

У меня бурчит в животе, поэтому Миллер тихонько откидывается на спинку стула и извлекает упаковку из-за пояса. Затем кашляет, чтобы замаскировать шуршание.

Это привлекает внимание преподавателя, поэтому Адамс склоняется над столом, стараясь выглядеть невинно. Когда мужчина возвращается к прерванной игре, Миллер протягивает мне чипсы.

Они все раскрошились, поэтому я отыскиваю самый целый кусочек и быстро засовываю в рот, пока никто не заметил.

Таким образом мы расправляемся со всем пакетом, по очереди поедая картофельные ломтики, стараясь не хрустеть. Когда чипсы заканчиваются, я вытираю ладонь о джинсы и поднимаю руку.

– Прошу прощения. – Учитель поднимает на меня глаза. – Можно взять книги почитать?

– Разрешаю. У вас ровно минута.

Спустя пару секунд мы оказываемся с Миллером в одном проходе, его губы льнут к моим, спиной он прижимает меня к шкафу. Я смеюсь во время поцелуя, пока мы прикладываем все усилия, чтобы не шуметь.

– По-моему, нас сейчас снова накажут, – шепчу я ему на ухо.

– Надеюсь. – Наши губы снова встречаются, мы оба теперь пахнем чипсами. Миллер опускает ладони мне на талию и снова торопливо меня целует. – Нужно спешить, осталось всего полминуты.

Я киваю, но потом обвиваю его шею руками и притягиваю Миллера еще ближе. Мы целуемся еще десять секунд, а потом я отталкиваю парня, хотя его пальцы остаются у меня на бедрах.

– Приходи сегодня в кинотеатр, – шепчет он.

– Ты работаешь?

– Ага, – кивает Миллер. – Зато могу бесплатно провести тебя на сеанс. Обещаю в этот раз сделать вкусный попкорн.

– Тогда согласна.

Он чмокает меня в щеку и наугад хватает книгу с полки позади. Я тоже беру одну, и мы возвращаемся на место.

После прилива адреналина очень сложно сидеть спокойно. А еще меня охватывает невероятно сильное желание взять его за руку или снова поцеловать, но вместо этого приходится касаться друг друга ногами под столом. Спустя какое-то время Миллер наклоняется и шепчет:

– Давай поменяемся?

Я бросаю взгляд на обложку его чтива и вижу название: «Иллюстрированное пособие по женскому репродуктивному циклу».

Я с трудом подавляю смех и протягиваю ему свою книгу.

Когда наказание заканчивается, мы подходим к моему шкафчику, и тут появляется Лекси. Она втискивается между нами и заявляет:

– А он ничего. – Думаю, речь идет об Эфрене. – Коротышка, но забавный.

– Может, вы составите мне компанию в кинотеатре сегодня вечером? – предлагаю я.

– За все годы знакомства я хоть раз ходила с тобой в кино? – фыркает подруга.

Я пытаюсь припомнить, и понимаю, что мы не были с ней ни на одном сеансе. Просто никогда об этом не задумывалась.

– У тебя есть претензии к кинотеатрам? – спрашивает Миллер.

– Фу, а как же! Они отвратительны! Да вы знаете, сколько семенной жидкости скапливается в обивке кресел?

– Ну и гадость! – морщусь я. – И сколько же?

– Без понятия, но этот вопрос следует тщательно исследовать. – Лекси с грохотом захлопывает дверцу и уходит.

Мы молча смотрим ей вслед.

– Какая интересная девушка, – комментирует он.

– Так и есть. Но теперь мне уже не так сильно хочется идти в кинотеатр.

– Я отвечаю за уборку и уверяю: на сиденьях ни пятнышка. – Парень наклоняется ко мне ближе. – Буду тебя ждать. Во сколько ты можешь? В семь?

– Хорошо, договорились. Но если ты протрешь хлоркой задние ряды во всех залах, это будет замечательно. – Он снова склоняется для поцелуя, но я отталкиваю его. – Не хочу заработать второе наказание за день.

– Тогда увидимся через шесть часов, – смеется Миллер, шагая спиной назад по коридору.

– До скорого.

Я не успеваю предупредить: есть шанс, что мне не удастся вырваться. Я пока не получила разрешения от матери. А после ссоры ясно, что она против моих встреч с Миллером Адамсом. Наверное, стоит побыть у Лекси до семи, а потом просто соврать, что в кино мы ходили вместе с ней.

У меня все лучше и лучше получается обманывать. Так проще, чем рассказывать правду.

Глава девятнадцатая

Морган

Прежде чем открыть дверь, Джонас легонько стучит.

Я лежу на диване с задремавшим на руках Элайджей, когда его отец проходит в гостиную.

– Я забрала его, когда наступило время послеобеденного отдыха, – шепотом поясняю я.

– Младенцы так много спят. – Улыбаясь, Джонас смотрит на ребенка. – Мне это так не нравится.

– О, поверь, ты еще будешь скучать по этому, – с тихим смешком заверяю я.

Мужчина кивает в сторону гаража:

– Не было времени заехать домой. Ты не против, если я сломаю замок на ящике с инструментами Криса? – Я молча соглашаюсь.

Когда он уходит, я перекладываю племянника в коляску и откатываю ее в самый дальний угол, чтобы шум не побеспокоил малыша.

Джонас возвращается с коробкой и направляется на кухню. Я следую за ним, чтобы помочь. Я протягиваю нож, и задвижка быстро отлетает в умелых руках. Затем жених сестры откидывает крышку и выдвигает верхний отсек, чтобы добраться до нижней части.

На лице Джонаса внезапно появляется озадаченное выражение. Я немедленно подхожу и заглядываю внутрь.

Мы оба таращимся на содержимое.

Конверты. Письма. Открытки. Множество. И все адресованы Крису.

– Они от тебя? – уточняет Джонас.

Я отрицательно мотаю головой и делаю пару шагов назад, словно на расстоянии они каким-то образом исчезнут. Как только многочисленные раны начинают затягиваться, так обязательно что-то их бередит.

Везде почерком Дженни написано имя Криса. Джонас перебирает свою находку.

Сердце чуть не выскакивает из груди, ведь теперь мы можем узнать ответы на все вопросы. Как все это началось? Когда? Почему? Любил ли сестру муж? Любил ли он ее сильнее, чем меня?

– Ты собираешься их прочесть? – спрашиваю я у товарища по несчастью.

Он уверенно мотает головой. Кажется, решение окончательное. Я завидую отсутствию у него любопытства. Джонас протягивает всю стопку мне.

– Сама решай, как поступать, но лично мне неинтересно, что там.

Я молча смотрю на письма.

Он берет необходимый инструмент, закрывает ящик и приступает к работе над последней упрямой дверной петлей.

Я же иду в спальню и рассыпаю бумаги на кровати. Даже просто держать их в руках невыносимо больно. Пока Джонас в доме, я не собираюсь ничего читать, поэтому выхожу из комнаты и плотно прикрываю дверь. Разберусь с этой проблемой позднее.

Затем возвращаюсь в кухню, опираюсь на стол и устремляю взгляд в пол, стараясь думать о чем угодно другом, вне зависимости от того, насколько это кажется невыполнимой задачей.

Если я прочту письма, то смогу обрести так необходимый мне покой? Или это лишь сильнее разбередит раны?

Часть меня склоняется к последнему варианту. Даже небольшие детали, о которых я уже знаю, причиняют страдания. Например, сегодня утром я чуть не разрыдалась, потому что вспомнила, как мы с Дженни ездили в центр города год назад, за неделю до дня рождения Криса. Сестра настаивала, что мы должны купить ему абстрактную картину, которую она присмотрела в конкретном магазине. Я не замечала, чтобы муж интересовался живописью. Но это полотно каким-то образом напоминало Дженни о Крисе. Раньше я об этом не задумывалась. В конце концов, они друг друга неплохо знали. И мне нравилось, что мои близкие прекрасно ладили.

Теперь эта картина висит над тумбочкой в кухне.

И я на нее пристально смотрю.

– В прошлом году Дженни настояла, чтобы я купила это полотно Крису на день рождения.

Джонас прекращает работу и кидает взгляд через плечо на холст. Потом слегка косится на меня и вновь сосредотачивается на двери.

– Я ответила, что подарок ему не понравится, так знаешь, что она заявила?

– И что же? – не оборачиваясь, спрашивает он.

– Она сказала: «Ты его знаешь не так хорошо, как я». – Спина Джонаса напрягается, но он никак не комментирует услышанное. – Помню, я тогда посмеялась над сестрой, потому что подумала: она просто пошутила. Но теперь мне кажется, она на самом деле так думала. Она всерьез считала, что понимает моего мужа лучше. А еще я почти уверена, что эти слова у нее вырвались случайно. И сейчас, глядя на эту ужасную картину, я не перестаю размышлять, какая же история за ней скрывается. Они были вместе, когда Крис ее увидел? Признался Дженни в любви, глядя на полотно? У меня такое ощущение, что всякий раз, когда я прокручиваю какие-то воспоминания, они меняют свой смысл. И я просто ненавижу это чувство.

Джонасу наконец-то удается снять с петель упрямую дверь. Он прислоняет ее к стене, облокачивается на кухонную стойку и берет леденец из пакета. Я с удивлением наблюдаю, как он кладет конфету в рот.

– Ты же ненавидишь этот вкус.

– Что?

– Ты только что съел арбузный леденец. Ты раньше их терпеть не мог.

Он никак не комментирует мое заявление. Вместо этого, глядя на абстрактное изображение, глухо произносит:

– Помнишь тот вечер перед аварией, когда мы все сидели за столом? Крис спросил Дженни, волнуется ли она из-за завтрашнего дня. Я тогда не придал значения ее ответу: «Не представляешь, как». Думал, что ей предстоит вернуться на работу после длительного перерыва, и именно это они и имеют в виду. Но они говорили про встречу в «Лэнгфорде». Обсуждали прямо при нас.

Я об этом раньше не задумывалась, но он прав. Дженни смотрела прямо на Криса и почти открытым текстом сообщала, что не может дождаться, когда они переспят. По коже пробегают мурашки от отвращения, и я безотчетно растираю себя руками.

– Я их ненавижу. Ненавижу за то, что они обманули тебя насчет Элайджи. Ненавижу то, как они самодовольно тыкали нам своей интрижкой в лицо.

Теперь мы оба пристально смотрим на картину.

– Какая уродская мазня, – объявляет наконец Джонас.

– Просто ужасная. Элайджа и то бы лучше нарисовал.

Товарищ по несчастью открывает холодильник и достает упаковку яиц. Затем берет одно, взвешивает в ладони и швыряет в полотно. Я не отвожу взгляд от желтка, пока он не сползает по холсту и не падает на пол.

Надеюсь, Джонас собирается за собой прибрать.

Он подходит ко мне и протягивает второе яйцо.

– Отличное ощущение. Попробуй.

Я беру предложенный метательный снаряд и спрыгиваю со стола. Затем отвожу руку назад, словно при игре в волейбол, и изо всех сил кидаю яйцо в картину. Он был прав. Эмоции просто замечательные: наблюдать, как совместное детище Криса и Дженни покрывается слоем грязи. Я снова бросаю. И еще раз.

К сожалению, в упаковке было всего четыре яйца, и теперь они закончились, но я только разошлась и не собираюсь останавливаться.

– Достань еще что-нибудь, – подталкиваю я Джонаса в сторону холодильника.

Возможность уничтожить хоть одно похищенное у меня воспоминание наполняет адреналином. Даже не представляла, что именно это мне и было нужно. Я раскачиваюсь на носках, уже готовая запустить в уродскую картину чем-нибудь еще, когда помощник по разгрому протягивает мне пластиковый стаканчик шоколадного пудинга. Я смотрю на него, пожимаю плечами и швыряю в цель. Острый уголок упаковки проделывает в полотне дыру.

– Я думал, что ты сначала откроешь упаковку, но так тоже сойдет.

Я смеюсь, беру из его руки еще стаканчик и на этот раз срываю пленку. Однако, когда я пытаюсь выплеснуть содержимое контейнера в картину, оказывается, что оно слишком вязкое. Задумавшись на секунду, я погружаю в пудинг пальцы и подхожу к стене. Затем с наслаждением провожу испачканной ладонью по холсту. Даже лучше яиц!

Джонас протягивает мне еще что-то.

– Вот, попробуй этим.

– Крис ненавидел майонез, – комментирую я, глядя на банку, и улыбаюсь.

– Знаю, – с ответной ухмылкой кивает напарник.

В этот раз удается запустить внутрь всю пятерню, достав из стеклянных глубин целую пригоршню холодной скользкой массы. Я тщательно размазываю майонез по картине. Джонас присоединяется ко мне, поливая ее тонкой струйкой горчицы. В другой раз я бы воспрепятствовала наведению такого беспорядка, но сейчас чувство удовлетворения намного перевешивает необходимость последующей уборки.

Кроме того, я впервые с аварии заливаюсь искренним смехом. Этот звук кажется мне таким чужим, что я снова и снова наношу соус на картину, лишь бы подольше испытывать это невероятное чувство облегчения.

Банка почти пуста, и Джонас принимается за кетчуп.

Боже, до чего же приятно.

Я начинаю вспоминать, что еще в доме может служить воплощением тайных воспоминаний любовников. Что еще можно уничтожить. Уверена, таких вещей и в квартире Джонаса навалом. А еще у него в холодильнике может найтись куда больше яиц.

Майонез кончился. Я поворачиваюсь к холодильнику, чтобы отыскать новый снаряд для метания, но комбинация босых ног и плитки предоставляют не слишком надежную опору. Я оступаюсь и хватаю Джонаса за руку, чтобы удержать равновесие. Спустя пару секунд мы оказываемся распростертыми на полу. Напарник делает попытку подняться, однако разлитая нами жижа повсюду. И она очень скользкая. Поэтому попытка с треском проваливается.

Я не могу прекратить хохотать, приходится даже свернуться калачиком, так как необходимые для смеха мышцы слишком давно не использовались и теперь болят. Я впервые так весела с момента, как умерли Крис и Дженни.

А еще я впервые за долгое время слышу смех Джонаса.

Вообще-то, я не слышала его с тех пор, как мы были подростками.

Наша немного истерическая радость начинает утихать. Я вздыхаю и поворачиваю голову к Джонасу. Он тоже смотрит на меня. Совсем серьезно. На лице – ни тени улыбки. Причина нашего веселья забыта, стоило нашим взглядам встретиться. Воцаряется гробовая тишина.

Адреналин, который струился по венам и подталкивал к разрушению, трансформируется в совершенно иную потребность. Смена эмоций с истерического хохота до полной серьезности кажется слишком резкой и сильно бьет по нервам. Даже не знаю, что именно вызвало такое напряжение.

Джонас судорожно сглатывает. Затем хриплым шепотом произносит:

– Я никогда не ненавидел арбузные леденцы. Просто оставлял их для тебя.

Его признание вихрем проносится у меня в сознании, согревая самые дальние и замерзшие уголки души. Молча смотрю на лежащего рядом мужчину, но не потому, что не нахожу слов, а оттого, что самые приятные за всю жизнь слова я услышала не от мужа.

Джонас протягивает руку и отводит прилипшую к моей щеке прядь. Как только он меня касается, я чувствую, как переношусь в тот вечер, когда мы вдвоем сидели на одеяле возле озера. И он снова смотрит на меня в точности как тогда, прямо перед словами: «Меня беспокоит, что мы все неверно поняли».

Кажется, что он сейчас меня поцелует, но я не представляю, что делать, так как совсем не готова к такому повороту событий. Я не хочу этого. Поцелуй неизменно приведет к осложнению ситуации.

Так почему же я наклоняюсь все ближе и ближе?

Каким образом его рука оказалась у меня в волосах?

И с какой стати единственная мысль сейчас о том, какого вкуса окажутся его губы?

В кухне стоит оглушительная тишина, если не считать нашего участившегося дыхания. Такая тишина, что слышен негромкий рокот мотора машины Клары.

Джонас отстраняется и быстро перекатывается на спину.

Я резко сажусь, стараясь отдышаться. Мы с трудом поднимаемся на ноги и немедленно приступаем к уборке.

Глава двадцатая

Клара

Автомобиль Джонаса припаркован на подъездной дорожке. Надеюсь, его не накрыл очередной нервный срыв и он не решил оставить Элайджу у нас еще на неделю. Нам с матерью только этого сейчас и не хватает.

Хотя я не уверена в том, что именно нам нужно, но сложившуюся ситуацию однозначно пора менять. Вмешательство родных? Раздельные каникулы?

Надеюсь, мама, как и я, готова оставить школьную ссору позади. Что я особо ценю в маме, так это умение избегать конфликтов, когда требуется время на осмысление. Сегодня совершенно не хочется докапываться до причин размолвки и обсуждать произошедшее. Единственное мое желание – переодеться и поехать в кинотеатр, чтобы увидеться с Миллером. Однако сомневаюсь, что все пройдет по плану.

Когда я вхожу в дом, то вижу спящего Элайджу в коляске у дальней стены гостиной. Я направляюсь к нему, чтобы поцеловать, но тут мое внимание привлекает происходящее на кухне.

Дверь снята с петель, но не это самое необычное.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » ... »»