Сожалею о тебе Гувер Колин
Я утомленно закатываю глаза, беру вилку и отламываю торт, сидя на столе. Это самый грустный именинный пирог из всех, что я видела: не отрезано ни одного кусочка. Только по бокам и сверху отсутствует немного бисквита и виднеются следы от приборов. Я возражаю с набитым ртом:
– Мать, конечно, ужасный человек, но она точно не убийца.
– А как насчет твоего дяди? – приподнимает Лекси бровь. – Он в городе совсем недавно. Ты вообще знаешь, где он раньше жил? Может, он оставил за собой уже горы трупов.
– Ты смотришь слишком много новостей.
– Вовсе нет! – Она топает ко мне и склоняется к самому лицу. – Я смотрю лишь репортажи о реальных преступлениях! Такое случается, Клара, и чаще, чем ты себе представляешь.
Я засовываю ей в рот кусок торта, чтобы хоть ненадолго заставить замолчать.
Однако мой трюк был излишним, так как внезапно распахивается входная дверь, и мы с Лекси обе затыкаемся.
Подруга медленно садится, пробормотав:
– Здравствуй, Морган.
Она изо всех сил старается притвориться, что абсолютно трезва. И это даже могло бы сработать, если бы она не заняла странную позицию, задрав ноги на стол и одновременно пытаясь спрятать бутылки из-под вина. Ее тело теперь изогнуто под неестественным углом и напряжено. Я ценю усилия Лекси, но она явно переоценивает мамину глупость.
Та как раз закрывает дверь и укоризненно на нас смотрит. Несомненно, она замечает пустые емкости на столе, несмотря на все попытки гостьи их заслонить. Она забыла, что я держу одну из них прямо перед собой и убирать ее уже поздно. Глаза матери падают на бутылку с недопитым алкоголем.
– Серьезно, Клара? – Ее голос абсолютно ничего не выражает. Меня это не удивляет. Что бы я теперь ни делала, мать это совершенно не волнует и не задевает.
– А я уже собиралась уходить, – заявляет Лекси, выбираясь из-за стола. Она идет к выходу, но мама придерживает ее за руку.
– Отдай свои ключи.
Подруга закидывает голову и издает безутешный стон, затем вытаскивает ключи от машины из кармана и роняет их в подставленную ладонь моего безразличного надзирателя.
– Значит, я могу остаться у вас на ночь?
– Нет. Позвони домой, пусть тебя заберут. – Затем мать обращается ко мне: – А ты приберись. – И она удаляется на кухню.
Лекси достает телефон.
– Правда? Ты просто бросишь меня с ней наедине? С возможной убийцей? – шепчу я.
На самом деле я так не думаю, но и перспектива остаться вдвоем с матерью не особо прельщает. Когда она злится, мне совершенно наплевать, но ее раздражение и равнодушие меня пугают до ужаса. Это настолько не в ее характере, что я абсолютно не знаю, чего ожидать.
– Такси приедет через две минуты, – информирует подруга, убирая сотовый обратно в карман. Она подходит ко мне и крепко обнимает. – Прости, но я не хочу присутствовать при ваших разборках. Позвони, если она тебя убьет, ладно?
– Договорились, – отвечаю я, надувшись.
Лекси выходит на крыльцо, я же направляюсь к кофейному столику, выбираю бутылку, на дне которой еще есть немного вина. Последние капли как раз исчезают у меня в горле, когда у меня вырывают емкость.
Я с яростью смотрю на мать. Может, это заслуга алкоголя, вернее, это точно заслуга алкоголя, но сейчас я ненавижу ее так сильно, что желаю ей смерти. Каждый раз, как мой взгляд падает на мать, я вспоминаю о ее измене. Это началось до того, как тетя забеременела? Она спала с Джонасом, а потом отвозила сестру на узи?
Мне всегда казалось, что мама не умеет врать, но оказывается, она великолепная обманщица. Лучше всех, кого я встречала. Даже убедительней меня, а я – единственная актриса в семье.
– Так, – стараясь придать голосу оттенок безразличия, спрашиваю я, – и как долго вы с Джонасом трахаетесь?
Чтобы успокоиться, маме приходится несколько раз глубоко вдохнуть. Ее губы белеют от гнева. Я никогда раньше не боялась получить пощечину, но сейчас она выглядит настолько разозленной, что я отступаю на шаг.
– Мне надоело твое поведение, Клара. – С этими словами она подбирает с пола бутылку из-под красного вина, с которого и началась попойка. Выпрямившись, мать смотрит мне прямо в глаза. – Я бы никогда так не поступила с Дженни. Или с твоим отцом. Так что не смей меня оскорблять подобным образом.
Хотелось бы ей верить. Да что там, я верю, но слишком пьяна, чтобы полагаться на свои суждения. Когда мать удаляется на кухню, я следую за ней.
– Тогда где ты была? – Она игнорирует вопрос, выливая остатки алкоголя в раковину. – Чем ты занималась у Джонаса… – Я щелкаю пальцами, вспоминая нужное слово. С подбором выражений у меня сейчас совсем плохо. – Дома! – Наконец соображаю я. – Зачем ты к нему ездила?
– Нужно было поговорить.
– Но вы не разговаривали. Вы занимались сексом. Я точно знаю, я теперь эксперт в этом вопросе.
Мать даже не оправдывается. Она выбрасывает опустошенные бутылки в мусорную корзину, находит нашу последнюю заначку и тоже от нее избавляется.
– Мыслишь наперед, – указываю я и начинаю аплодировать. – Отличная работа, мам.
Мать решительно шагает в гостиную, смахивает мой телефон со стола и удаляется по коридору. Я плетусь за ней, постоянно натыкаясь на стены, так что в конце концов решаю для равновесия держаться за них рукой. Подбирать слова было тяжело, но прямо двигаться – еще сложнее. Наконец я добираюсь до своей спальни. Мать собирает там мои вещи.
Мой телевизор.
Мой планшет.
Мои книги.
– Ты что, собираешься лишить меня даже чтения?
– Книги – это привилегия, которую нужно заслужить.
Боже мой, она забирает все, что дарит мне хотя бы отдаленное подобие счастья. На пороге я спотыкаюсь о любимую подушку, которую швырнула этим утром. На ней фиолетовая наволочка, расшитая черными пайетками, и мне нравится выводить на ее поверхности слова. Иногда это ругательства. Очень забавно.
– Вот, – вручаю я своей мучительнице подушку. – Она доставляет мне радость. Лучше ее тоже забрать.
Мать выхватывает ее и оглядывается в поисках того, что еще можно унести. Я чувствую себя словно в переиначенном методе уборки по Мари Кондо[9]. Приносит ли вещь удовольствие? Долой!
– Наушники мне тоже нравятся, – хватаю я их и швыряю в коробку с остальными отнятыми предметами. – Конечно, я не могу их использовать без техники, но вдруг возникнет искушение заткнуть ими уши? Так что держи! – Потом стаскиваю одеяло с кровати. – А оно меня согревает и, кроме того, пахнет Миллером, так что заставь меня отрабатывать и его возвращение. – Я с силой выпихиваю постельные принадлежности в коридор. Мать стоит теперь в дверях и наблюдает. Я шагаю к шкафу и распахиваю створки. Отыскиваю любимую пару обуви. Сапоги. – Это твой подарок на Рождество, и раз зимы в Техасе практически не бывает, то и носить их я не собиралась. Но право ими обладать тоже нужно заслужить, так что, пожалуйста, забирай! – Один за другим я вышвыриваю в коридор и сапоги.
– Хватит разговаривать со мной в таком пренебрежительном тоне, Клара.
Я слышу звук сообщения на телефоне. Мать достает мой мобильник, читает, неодобрительно поднимает брови и убирает обратно.
– От кого это?
– Тебя это не должно волновать.
– Что там?
– Ты и сама могла бы прочитать, не напейся в хлам.
Угу. Я снова разворачиваюсь к полкам и достаю любимую блузку. Потом еще одну.
– Вот, забери и их. Вообще, можешь отнять всю мою одежду. Мне она не нужна. Из дома же я выбраться не могу. А даже если бы и могла, то мне совершенно некуда идти, ведь мой парень порвал со мной в мой же день рождения. Вероятно, из-за сумасшедшей матери! – С этими словами я выкидываю стопку одежды на пол.
– Перестань драматизировать. Он с тобой не порвал. Ложись спать. – Сказав это, мать закрывает за собой дверь. Я подбегаю к порогу и высовываюсь в коридор.
– Но он бросил меня! Откуда ты знаешь, расстались мы или нет?
– Оттуда, – со скучающим выражением лица оборачивается она. – Он тебе написал: «Выспись как следует. Увидимся в школе». После разрыва такие пожелания не отправляют. И не добавляют в них сердечки. – С этими словами мама уходит, но я ее догоняю, потому что желаю добиться подробностей.
– Значит, там было сердечко?
Мать не отвечает, продолжая молча шагать.
– А какого цвета?
Она по-прежнему игнорирует меня.
– Мам! Смайлик было красным?
Пока я тщетно задаю вопросы, мы добираемся до кухни. Приходится опереться на стойку, потому что я внезапно чувствую приступ слабости и головокружения. Потом меня начинает тошнить. Я прикрываю ладонью рот.
Мать качает головой, ее глаза полны разочарования.
– Похоже, ты составила список поступков для дочерей-бунтарок и вычеркиваешь их по одному.
– Нет у меня никакого списка. А если бы и был, то ты бы его уже отобрала. Ведь списки делают меня счастливой.
Мать только вздыхает, скрестив руки на груди.
– Клара, – мягко произносит она. – Дорогая, как думаешь, что бы сказал отец, увидь он тебя сейчас?
– Будь он жив, я бы никогда так не напилась, – признаю я. – Я слишком его уважала, чтобы так поступить.
– Считаешь, стоит перестать его уважать после смерти?
– Этот вопрос я должна задать и тебе, мам.
Глава тридцать первая
Морган
Комментарий Клары больно меня задел.
Убирая мусор после их с Лекси посиделки, я поняла, что дочь выпила целую бутылку вина. Но иногда пьяные говорят более откровенно, чем трезвые, а значит, она действительно считает, что я проявила неуважение к ее отцу.
До глубины души уязвляет, что Клара считает именно меня виновной в этой ситуации.
Надеюсь, это пройдет. Ее гнев, бунтарство, ненависть ко мне. Понимаю, что начать с чистого листа не получится, но рассчитываю – однажды настанет день, когда дочь сможет найти в себе милосердие и простить меня. Уверена, мы сумеем преодолеть наши разногласия, как только спокойно все обсудим. Однако пока она потрясена открытием, что мы с Джонасом близки. Честно говоря, я и сама до сих пор потрясена.
Я открываю дверь в комнату Клары, чтобы в последний раз проверить ее состояние. Она отключилась и спит. Уверена, завтра дочка встанет с ужаснейшим похмельем, но сейчас она выглядит умиротворенной.
Я даже рассчитываю на ее жуткое утреннее недомогание. Есть ли лучший способ убедиться, что твой ребенок больше не будет напиваться, чем неприятные последствия такого поступка?
Я слышу, как гудит мой телефон, поэтому оставляю дверь в спальню дочери приоткрытой и иду к себе. Впервые за все время общения с Джонасом я разрешаю почувствовать себе радость от звука его голоса. Садясь на кровать и прислоняясь к спинке, я отвечаю.
– Привет, – произносит он. По интонации заметно, что собеседник улыбается.
Пару секунд мы просто молчим, и я понимаю, что, скорее всего, у него нет другой причины мне звонить, кроме как просто поговорить. Такое происходит впервые. Быть желанной – опьяняющее ощущение.
Я устраиваюсь удобнее и подбадриваю собеседника:
– Чем занимаешься?
– Любуюсь Элайджей. Так странно, что простое наблюдение за спящим ребенком может быть захватывающим занятием.
– Причем вне зависимости от возраста. Я только что смотрела, как спит Клара.
– Это замечательно. Значит, когда ты вернулась домой, все было хорошо?
– О, Джонас! – смеюсь я, прижимая ладонь ко лбу. – Она безбожно напилась. Они с Лекси опустошили две с половиной бутылки вина, пока я отсутствовала.
– Не может быть!
– Еще как может. Но утром она об этом пожалеет.
– Хотел бы я дать тебе какой-нибудь совет, но я в этих вопросах бесполезен, – вздыхает он.
– Я тоже. Завтра собираюсь обратиться к семейному психотерапевту. Наверное, стоило поступить так раньше, но лучше поздно, чем никогда.
– Клару ждать на урок?
– Не думаю, что она сумеет выбраться из постели.
– Надеюсь, Элайджа еще не скоро до такого дорастет, – со смехом произносит Джонас, но я чувствую сочувствие и поддержку в его голосе.
– Эти годы пролетят в одно мгновение. – Пару секунд мы молчим, и я наслаждаюсь звуком его дыхания. Хотела бы я быть рядом с ним сейчас. Я накрываюсь одеялом и перекатываюсь на бок, прижимая трубку к уху.
– Хочешь расскажу про свое любимое воспоминание о тебе?
– Звучит любопытно, – ухмыляюсь я.
– Во время моей выпускной вечеринки. А ваш класс отмечал начало каникул. Помнишь?
– Конечно. Ты тогда пригласил Тиффани Проктор. А я весь вечер провела, стараясь не слишком заметно глазеть, как вы танцуете. Признаюсь, что жутко ревновала.
– Не только ты, – тихо произносит Джонас. – Как бы то ни было, Крис был в восторге тем вечером, потому что снял для вас номер в отеле. Я же всю вечеринку старался об этом не думать. Но он сильно напился к тому времени, как нужно было уезжать.
– Точно, он был ужасно пьян, – со смехом подтверждаю я.
– Ага, и мне пришлось сесть за руль, чтобы вас отвезти. Тиффани я высадил первой, что привело ее в бешенство. А когда мы добрались до отеля, то практически вносили Криса туда вдвоем, а оказавшись в постели, он немедленно отключился.
Я не забыла об этом, но не понимаю, почему Джонасу так нравится именно этот момент. До того, как я успеваю спросить, он сам продолжает рассказ:
– Ты была так голодна, что мы решили заказать пиццу. Я сел с одной стороны от Криса, а ты примостилась напротив, и мы смотрели «Ведьму из Блэр», пока еду не привезли. Однако нам некуда было поставить коробку, чтобы мы оба могли брать из нее куски.
– И мы использовали Криса в качестве столика.
– Ага, поставили пиццу прямо ему на спину, – голос Джонаса тоже искрится смехом. – Даже не знаю, почему мне было так хорошо тогда. В смысле… я даже не поцеловался на выпускном. Но все же мне удалось провести с тобой целую ночь, хоть между нами и был третий лишний.
– Действительно, отличный получился вечер, – не перестаю улыбаться я, раздумывая о своем любимом моменте с Джонасом. – А помнишь тот случай, когда тебя остановила полиция?
– Это в какой раз? Такое нередко происходило.
– Точно не скажу, куда мы тогда направлялись или откуда возвращались, но было поздно и шоссе было совсем пустое. Твоя машина была просто кучей хлама, и Крис хотел посмотреть, какую скорость удастся из нее выжать. Ты разогнался почти до девяноста миль в час[10], когда нас заметили копы. Когда они спросили, понимаешь ли ты, что превысил скорость, то ты ответил: «Да, сэр, я ехал девяносто миль в час». И на вопрос, есть ли причина, по которой лимит был превышен на целых двадцать пять миль, ты заявил: «Мне не нравится впустую растрачивать потенциал. Ведь на спидометре остается еще столько свободного пространства, которое практически используется».
– Не верю, что ты это запомнила, – хохоча, выдыхает Джонас.
– Разве такое забудешь? Ты так сильно разозлил полицейского, что он заставил тебя выйти из автомобиля и обыскал с ног до головы.
– Из-за штрафа я был вынужден заниматься общественными работами. Почти три месяца каждую субботу собирал мусор вдоль обочин!
– Точно. Но та желтая жилетка невероятно тебе шла.
– Конечно, вам с Крисом казалось забавным проезжать мимо и кидаться в меня пустой жестянкой из-под лимонада.
– Это была не моя идея, – в свою защиту бормочу я.
– Что-то я сомневаюсь, – отзывается собеседник.
Я вздыхаю, вспоминая те веселые деньки. И не только с Джонасом, но и с Крисом, и с Дженни. Так много чудесных ситуаций связано с сестрой.
– Я так по ним скучаю, – шепотом признаюсь я.
– Да. Я тоже.
– И по тебе, – тихо добавляю я.
– Я тоже по тебе скучаю.
Пару секунд мы молча наслаждаемся высказанными чувствами, но затем я слышу, как на заднем фоне начинает возиться Элайджа. Однако Джонасу почти сразу же удается успокоить малыша.
– Как думаешь, ты когда-нибудь решишься сделать тест на отцовство? – спрашиваю я. Конечно, племянник – копия Криса, но это может быть совпадением. Мне интересно, захочет ли жених сестры получить доказательство ее измены.
– Я подумывал об этом. Но, честно говоря, это будет просто пустая трата денег. Вне зависимости от результатов Элайджа – мой сын.
От его слов мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Боже, как же я люблю тебя, Джонас, – вырвавшиеся слова изумляют меня. Знаю, что мы и раньше их произносили, но я не планировала говорить их сейчас. Просто подумала о своих чувствах, и признание само слетело с губ.
– Ты даже не представляешь, как приятно слышать такое от тебя, – вздыхает он.
– Говорить тоже приятно. Наконец-то могу быть откровенной. Я люблю тебя, – снова шепчу я.
– Можешь повторить это еще пятнадцать тысяч раз, прежде чем мы попрощаемся?
– Нет, но скажу еще раз: я без ума от тебя, Джонас Салливан.
– Какая же это пытка, – стонет он. – Я так хочу, чтобы ты была рядом.
– Я тоже очень этого хочу.
Элайджа снова начинает плакать, однако быстро успокоить его больше не удается.
– Нужно приготовить ему смесь.
– Конечно. Поцелуй Элайджу за меня.
– Увидимся завтра?
– Не знаю, – признаю я. – Давай решим по ходу событий.
– Хорошо. Спокойной ночи, Морган.
– Спокойной ночи.
Завершив звонок, я поражаюсь боли, которая появилась в груди. Я успешно сражалась с этим чувством в течение долгих лет, но стоило мне открыться, как каждая секунда вдали от Джонаса кажется невыносимой. Я хочу в его объятия, в его постель. Хочу засыпать вместе.
Лежа в кровати, я снова и снова вспоминаю наш недавний разговор.
Однако спустя какое-то время я слышу шум, доносящийся со стороны спальни Клары. Я поднимаюсь и торопливо иду по коридору. Дочери нет на месте, и я обнаруживаю ее в туалете, стоящей на коленях и цепляющейся за унитаз.
Началось.
Я подхватываю полотенце, смачиваю его, опускаюсь рядом с Кларой и придерживаю ей волосы.
Мне одновременно и жаль ее, и радостно, что она получила по заслугам. Мучения необходимы, чтобы выучить урок. Надеюсь, у нее в памяти накрепко засядет каждая секунда этого жесточайшего похмелья.
– Думаю, я полностью опустошила желудок, – через пару минут шепчет дочь, упав мне на руки.
Мне почти смешно, потому что я точно знаю: она ошибается. Я помогаю ей добраться до кровати, потому что алкоголь еще не выветрился. Уложив Клару, замечаю, что она накрывалась простыней. Тогда отправляюсь в соседнюю комнату, куда убрала все конфискованные предметы, хватаю одеяло, подушку, мусорную корзину и отношу в спальню несчастной пьянчужки.
Пока я ее укутываю, слышу бормотание.
– Кажется, у меня рвота даже в носу.
Я лишь ухмыляюсь и протягиваю ей платок. Клара сморкается и выбрасывает в мусорку. Потом закрывает глаза и произносит, пока я глажу ее по голове:
– Никогда больше не буду так напиваться. – Слова выходят едва различимыми. – Кстати, травка мне тоже не понравилась. Она так ужасно пахла. Надеюсь, блевотины в моем носу больше никогда не окажется. Ощущения отвратительные.
– Очень рада, что тебе это не по вкусу, – комментирую я.
– Добавь в этот список еще и секс. Если я когда-нибудь им еще и займусь, то лишь через много-много лет. Мы не были к этому готовы. Он пытался меня отговорить, но я не послушала.
Признания Клары меня удивляют. Что она имеет в виду?
Неужели это была ее идея?
Я все еще глажу дочь по волосам, когда она начинает плакать, утыкаясь лицом в подушку. Мне ненавистна мысль, что случившееся заставляет ее чувствовать себя виноватой.
– Он тебя любит, Клара. Не стоит лить слезы.
– Я не поэтому реву, – мотает головой она, затем приподнимается и заглядывает мне в глаза. – Я плачу, потому что я виновна в их смерти. Я только об этом и думаю. Каждую ночь я засыпаю с этими мыслями. Кроме того раза, когда мне не давала покоя идея: почему плюшевых медвежат делают такими мягкими и пушистыми, ведь это не соответствует действительности? Но в остальных случаях я мучаюсь тем, что виновата в автокатастрофе.
– О чем ты?
– Уходи, мама, – снова зарывается дочь лицом в подушку. Но еще до того, как я успеваю подняться, она произносит: – Нет, погоди. Я хочу, чтобы ты осталась. – Клара хлопает по одеялу, приглашая занять место рядом с ней. – Спой ту песенку, которую пела мне в детстве.
До сих пор неясно, что она подразумевала под своей виной в аварии. С какой стати дочь так считает? Хочется расспросить ее подробнее, но сейчас она слишком пьяна для такого разговора, поэтому я просто забираюсь на кровать и уточняю:
– Какую песенку?
– Ну ту, которую ты мне пела в детстве.
– Их было очень много. Мне кажется, никакой особенно любимой у тебя не было.
– Тогда любую. Ты знаешь что-нибудь из репертуара Twenty One Pilots? Они нам обеим вроде бы нравятся. – Я смеюсь над ее комментарием и прижимаю дочку к груди. – Спой песню о доме из золота.
Я нежно провожу пальцами по ее волосам и начинаю тихо напевать куплет.
Клара кивает в такт, давая понять, что я правильно помню слова.
Не переставая гладить ее по голове, я допеваю песню до конца и понимаю, что Клара уснула.
Тихонько выбираюсь из постели и останавливаюсь, глядя на дочь. Пьяная она довольно забавно себя ведет. Я бы предпочла, чтобы подобное произошло не раньше, чем ей исполнится двадцать один год, но по крайней мере она напилась дома, где я могу о ней позаботиться.
Подоткнув одеяло, я целую Клару в висок.
– Ты меня просто сводишь с ума, дорогая, но… боже мой, как же я тебя люблю.
Глава тридцать вторая
Клара
Никогда еще в жизни так плохо себя не чувствовала.
Наверное, не следовало садиться за руль, потому как голова болит так сильно, что я едва могу держать глаза открытыми. Но мама вчера забрала телефон, а мне хотелось поговорить с Миллером. Нет, мне отчаянно нужно увидеться с ним. Я не так много помню после прихода Лекси, но зато не могу забыть произошедшее до отъезда моего парня, надеюсь, не бывшего. Мне ужасно стыдно за мои слова.
Когда я замечаю, как он паркуется, то выбираюсь из машины и иду к пикапу. Миллер выключает двигатель и открывает пассажирскую дверцу. Не знаю, злится ли он на меня, поэтому первое, что я делаю, забравшись внутрь, это обвиваю его шею руками.
– Прости меня, что вела себя как ненормальная.
– Ты не ненормальная, – отвечает он. Затем отстраняется, но только чтобы изменить положение: он смещается в центр сиденья и сажает меня на колени, и мы оказываемся лицом к лицу. – Я паршиво себя чувствовал, когда уехал от вас, но я был очень расстроен. Мне так долго хотелось быть с тобой, но наши отношения должны иметь значение сами по себе, а не быть рычагом давления на кого-то и уж тем более не быть спровоцированными кем-то.
– Я понимаю. Прости. Мне очень стыдно.
Миллер прижимает меня к груди и ласково гладит по спине.
– Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Я все понимаю, тебе пришлось через многое пройти, Клара. И последнее, чего я желаю, – чтобы ты волновалась из-за меня. Просто позволь мне быть частью всего того, что делает твою жизнь лучше.
Боже, теперь я себя чувствую настоящей сволочью. Мне невероятно повезло встретить такого понимающего парня, как он. Я целую Адамса в щеку и заглядываю ему в глаза.
– Значит, ты больше не хочешь расставаться?
– Никогда этого и не хотел. Просто был расстроен, – слегка улыбается Миллер.
– Отлично. – Я целую его ладонь. – Потому что, если такое когда-нибудь случится, мне будет очень больно. Те несколько секунд, когда я думала, что ты бросаешь меня, показались настоящим адом.
– Может, мы всегда будем вместе, – с надеждой в голосе произносит он.
– К сожалению, статистика не в нашу пользу.
– Очень жаль. – Миллер проводит большим пальцем по моей нижней губе. – Мне однозначно будет недоставать наших поцелуев.
– Точно, – соглашаюсь я. – Я ведь отлично целуюсь. Лучше у тебя никого никогда не будет. – Мои слова смешат парня, и я кладу голову ему на плечо. – Как думаешь, что может послужить причиной нашего гипотетического расставания?
– Даже не знаю, – отвечает он, подыгрывая моим блуждающим мыслям. – Но это должно быть что-то посерьезнее, чем события прошлого вечера, ведь наша связь слишком сильна.
– Это должно быть что-то поистине эпичное, – развиваю я мысль. – Например, ты будешь известным музыкантом и начнешь упиваться славой, а меня забудешь.
– Я вообще-то не умею играть на инструментах, и медведь мне на ухо наступил.
– Значит, я стану знаменитой актрисой, познакомлю тебя с одной из своих коллег, ты сочтешь ее привлекательнее меня и захочешь пощупать ее статуэтку.
– Это невозможно, людей прекраснее тебя не существует.
– Может, колонизируют Марс, – заявляю я, садясь ровнее, чтобы видеть реакцию парня, – и захочу переехать туда, а ты пожелаешь остаться.
– Я бы продолжал любить тебя даже с другой планеты, – качает он головой. Я замолкаю. А Миллер повторяет: – Я буду любить тебя всегда.
Я понимаю, что он шутит, но все равно поддразниваю:
– Ты что, признался мне в любви?
Он пожимает плечами с застенчивой улыбкой на губах.
– Иногда мне кажется, что так и есть. Не уверен, что все серьезно, ведь мы встречаемся совсем недавно, да и спорим слишком часто, но я испытываю сильные чувства. Например, покалывание под кожей, которое не дает спать по ночам.
– Может, это просто синдром беспокойных ног?
Читать бесплатно другие книги:
