Сожалею о тебе Гувер Колин
Лежу, не двигаясь, положив руки на спину Миллера и обхватив ногами его талию. Приятно ощущать его внутри, хотя я не уверена, что сам процесс мне нравится. Я вовлечена не целиком, мысли бродят в другом месте, а значит, приходится прикладывать усилия, чтобы тело реагировало. Парень очень нежен и издает невероятно сексуальные стоны, но они не находят отклика. Моя душа переполнена отвращением, и ни для чего другого в ней нет места, в том числе и для происходящего сейчас.
Часть меня жалеет, что я поторопилась с сексом. Однако в любом случае это бы случилось с Миллером, так неужели было бы лучше отложить событие на несколько месяцев?
По-видимому, да.
Ладно, теперь я уже всем сердцем сожалею, что не подождала. Меня терзает неприятное чувство, что это гнев толкнул меня на поспешное решение. Однако Адамс вроде получает удовольствие. По крайней мере, хоть кому-то из нас хорошо.
Может, я не чувствую того, чего ожидала, из-за полученного сегодня урока: любовь полна уродливых поступков и предательства, и мне просто не хочется иметь к этому никакого отношения. Думаю, мои чувства к Миллеру похожи на те, что испытывала тетя Дженни к Джонасу, а папа к маме, и посмотрите, к чему это привело.
Теперь возлюбленный целует меня в шею, сжимая одной рукой мое бедро. Мне нравится та позиция, в которой мы находимся. Может, когда мы снова этим займемся, будет не так больно, как физически, так и морально. Может, я смогу оценить, насколько ему нравится процесс, в следующий раз. Может, мне самой это доставит удовольствие.
Но прямо сейчас ничто не радует меня. Я не могу перестать думать о том, что поступки родителей заставили меня пересмотреть чувства к Миллеру, и это печалит меня. Ведь я всей душой желаю и дальше верить в наши с ним отношения. Иногда его взгляд один в один напоминает мамин, когда она смотрела на папу, но значит ли это вообще хоть что-то? Я хочу верить Миллеру, когда он говорит, что никогда еще никого так не желал, но как долго эти слова будут правдой? Пока он не увидит девушку, которую будет хотеть больше? Слава богу, у меня нет сестры, в которую можно влюбиться.
Я притягиваю его к себе, чтобы спрятать лицо у него на груди. Ненавижу сомневаться в нем, особенно сейчас, ведь Миллер – единственный, кто делает меня счастливой с момента катастрофы, а теперь я боюсь, что мама с Джонасом разрушили это чувство. Я сомневаюсь не только в них и своей любви, но и вообще в самой идиотской идее моногамии и необходимости отношений. Я думаю, что в потере девственности не было на самом деле ничего особенного. Ведь если любви не существует, то секс – это просто секс, вне зависимости, занимаешься ты им в первый, пятидесятый или последний раз.
Всего лишь часть одного тела оказывается внутри другого. Большое, мать его, дело.
Может быть, именно поэтому люди с такой легкостью изменяют друг другу, ведь секс на самом деле абсолютно ничего не значит. Почти никакой разницы с рукопожатием. Тогда и первая ночь с бойфрендом ничуть не серьезнее, чем тот же процесс с женихом мертвой сестры.
– Клара? – Миллер произносит мое имя между двумя тяжелыми выдохами. Между движениями. А потом останавливается. Я открываю глаза и отстраняюсь, падая обратно на подушку. – Я делаю тебе больно?
– Нет, – заверяю я.
Он отводит волосы от моего лица и проводит большим пальцем по мокрой щеке.
– Тогда почему ты плачешь?
У меня нет никакого желания объясняться. Особенно прямо сейчас.
– Ничего особенного. – Я снова пытаюсь обнять парня и прижать к себе, но он решительно отодвигается, а потом и вовсе перекатывается на другую сторону кровати. Теперь я чувствую себя до странности опустошенной.
– Я сделал что-то не то? – настойчиво спрашивает Миллер.
Ненавижу себя за то, что породила в нем сомнения. Вижу, как он обеспокоен, что моя реакция имеет к нему хоть какое-то отношение. Поэтому я изо всех сил трясу головой.
– Нет. Дело не в тебе, клянусь.
Кажется, он испытывает облегчение, но только на пару секунд.
– Тогда в чем? Ты меня пугаешь, – шепчет Миллер.
– Дело в матери. Сегодня мы сильно поссорились, и… – Я утираю капающие слезы тыльной стороной руки. – Я так зла на нее. Я просто в ярости и ничего не могу поделать. – С этими словами я переворачиваюсь на бок, чтобы заглянуть Миллеру в глаза. – У них с Джонасом интрижка.
Парень выпрямляется от удивления.
– Что?
Я киваю и замечаю сочувствие на его лице. Затем он проводит по моим волосам в попытке утешить.
– Вернувшись домой, я наткнулась на них, целующихся в кухне. Я так взбесилась. Мне кажется, я никогда так не злилась. Думаю, я даже ненавижу мать. Не могу перестать размышлять о том, что она предала отца и тетю Дженни. В голове так и крутятся идеи возмездия. Я отчаянно хочу ее наказать, ведь она заслуживает страданий. – Я приподнимаюсь на локте. – С момента аварии прошло так мало времени, мама не смогла бы забыть отца так быстро, поэтому я почти уверена, что у них с Джонасом все началось еще раньше.
Миллер несколько мгновений молчит, выглядя озадаченным, вероятно, не зная, как меня успокоить. Он ложится на спину и смотрит в потолок.
– Ты поэтому мне позвонила? – В его голосе слышится резкость, хотя он по-прежнему шепчет. – Потому что злилась на мать?
Такая реакция меня ошеломляет. Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к груди парня, но он хватает меня за запястье и отталкивает его. Потом садится на край постели спиной ко мне.
– Нет, Миллер, нет, – заверяю я, но мы оба знаем, что это неправда. Я нерешительно кладу ладонь ему на плечо, но он отдергивает его, почувствовав прикосновение, и встает. Я слышу шлепок, с которым презерватив оказывается в мусорной корзине. Адамс со злостью натягивает боксеры и джинсы, даже не глядя на меня. – Миллер, клянусь, я не поэтому тебя позвала.
– Тогда почему? – Он пересекает спальню быстрым шагом, поднимает футболку и надевает ее. – Ты явно не была готова к тому, что сейчас произошло. – Я ожидала увидеть гнев в его глазах, но он кажется расстроенным.
Я сажусь на кровати, прикрыв одеялом грудь.
– Но я была готова, честное слово. И очень хотела, чтобы это случилось именно с тобой, потому и позвонила. – Я отчаянно стараюсь исправить положение, но лишь окончательно все порчу. Меня охватывает ужас.
– Ты обижена на свою мать, Клара, – делает шаг вперед парень, вскидывая рукой в мою сторону. – Ты хотела не меня, а возмездия. Я знал, что еще не время. Все было так странно… Так… – Он в отчаянии вздыхает, не в состоянии подобрать слова.
– Ты прав, я была расстроена, – произношу я, вытирая слезы одеялом. – Когда мне плохо, я всегда хочу, чтобы ты был рядом.
Миллер молча обдумывает услышанное, поправляя футболку. Затем роняет:
– Я бы пришел и просто так, Клара, безо всякого секса. Ты прекрасно это знаешь.
Почему у меня не получается правильно объяснить? Я только обижаю его сильнее, сама того не желая.
Жертва моей злости открывает окно, но мне так не хочется, чтобы он уходил. Я не собиралась задеть его чувства, я просто не могу остаться сейчас одна.
– Миллер, подожди. – Он уже перебросил ногу через подоконник, но я продолжаю умолять, по-прежнему завернутая в одеяло. – Пожалуйста. В моем поступке не было ничего личного. Клянусь.
Последняя фраза заставляет его отойти от окна и приблизиться к кровати. Миллер наклоняется и обхватывает ладонями мое лицо.
– Ты права. Именно поэтому я так расстроен. Ведь это должно было стать для нас самым личным на свете.
Его слова бьют прямо по больному, и у меня невольно вырывается громкий всхлип. Не могу поверить, что я такое натворила. Похоже, я опустилась до уровня матери. Миллер оставляет меня одну, я закрываю рот ладонями, стараясь удержать рыдания и все рвущиеся из меня чувства. Я раскаиваюсь не только в том, как поступила со своим парнем, но и во многом другом. Меня накрывает буря эмоций: горе от потери тети Дженни и отца, вина за причастность к их гибели, ярость от предательства матери, сожаление о той боли, которую я причинила Миллеру. Эмоций так много, я не в состоянии с ними справиться, поэтому падаю обратно на кровать и зарываюсь лицом в подушку. Сейчас мне хочется лишь накрыться одеялом и никогда не просыпаться, чтобы больше не испытывать всего этого. На меня так много навалилось. Это слишком нечестно. Нечестно, нечестно, нечестно.
Матрас рядом со мной прогибается, и когда я поворачиваюсь, то попадаю в теплые объятия. От этого рыдания только усиливаются.
Я стараюсь рассказать, насколько сожалею о своем поступке, но всхлипывания заглушают слова. Миллер нежно целует меня в висок, видимо, разобрав только то, что я пытаюсь извиниться.
Он не говорит, что прощает меня или что мои действия были оправданы. Он вообще ничего не говорит. Лишь молча сидит рядом и утешает, пока я заливаюсь слезами.
Я прячу лицо у него на груди, утыкаясь в футболку. Когда дар речи наконец возвращается ко мне, я снова и снова повторяю:
– Прости меня. Прости, пожалуйста. Прости. Ты был прав, и я ужасно себя повела. – Слова доносятся приглушенно сквозь ткань. – Мне очень жаль, что я так поступила.
– Знаю, тебе плохо, – шепчет Миллер, нежно положив ладонь мне на лицо. – И я тебя прощаю. Но все равно я пока зол.
Несмотря на последнюю фразу, он снова целует меня в висок, и это все, что сейчас нужно. Он и должен сердиться на меня. Имеет полное право. Я и сама на себя злюсь.
Какое-то время парень лежит рядом на кровати, но, как только я перестаю плакать, отстраняется и смотрит на меня, гладя по щеке.
– Мне пора. Уже поздно.
– Пожалуйста, не уходи, – качаю я головой, умоляюще заглядывая ему в глаза. – Я не хочу оставаться одна.
Замечаю его сомнение, но спустя три секунды Миллер все же кивает. Затем садится, снимает футболку и натягивает ее на меня.
– Надень.
Я слушаюсь и опускаю футболку до бедер, не убирая от груди одеяла, пока не оказываюсь прикрытой.
Понимаю, что, несмотря на случившееся сегодня, Миллер так и не видел меня обнаженной, ведь он даже не поворачивался в мою сторону, когда я сбросила полотенце.
Он тоже забирается под покрывало и притягивает меня к себе, так что моя спина оказывается прижатой к его груди. Мы делим одну подушку. Держимся за руки. И в конце концов погружаемся в сон, злясь на разных людей, но одинаково страдая.
Глава двадцать пятая
Морган
Я думала, что мыть бутылочки для детской смеси и желать, чтобы наступил конец света, – самое худшее из возможного. Но я ошибалась. Такой момент наступил сейчас.
Что происходит, когда человек погружается на дно отчаяния? Ждет, пока кто-то бросит спасательный круг? Чахнет, пока от него не останутся лишь кожа и кости, которыми побрезгуют поживиться даже стервятники?
Я так и лежу в кровати с самого вечера, правда, уже отказавшись от попыток заснуть. Не вижу в этом особого смысла, ведь скоро взойдет солнце.
Несколько раз я подходила к двери в спальню Клары, но даже не стала стучать. Она намеренно громко включила музыку, чтобы не слышать меня, поэтому я решаю оставить ее в покое. За ночь ненависть ко мне уляжется, и я смогу снова попытаться вымолить прощение.
Может, не стоило так затягивать с психотерапевтом? Мне казалось, что лучше дать самым тяжелым ранам затянуться, подождать несколько месяцев. Но, очевидно, это было ошибкой. Мне просто необходимо с кем-то поговорить. Мы с Кларой обе в этом нуждаемся. Не уверена, что мы сумеем справиться с ситуацией самостоятельно.
Не хочу идти с проблемами к Джонасу. Наверняка он только извинится и скажет, что все наладится со временем. Может, так действительно и произойдет. Может, пройдет дождь и заполнит ту яму, в которой я сейчас нахожусь, и я смогу подняться на поверхность и выбраться на берег. Или хотя бы утонуть. Оба варианта одинаково привлекательны.
Но даже если начать посещать психотерапевта, это не изменит того, что случилось прошлым вечером. Ничто не изменит того факта, что дочь застала мать целующейся с лучшим другом отца всего через пару месяцев после гибели последнего. Это невозможно оправдать. Это непростительно.
Все психологи, беседы и книги по самопомощи в мире не смогут стереть эту картину из головы Клары.
Я унижена и испытываю невероятный стыд.
И не важно, сколько сообщений Джонас мне отправит – а с прошлого вечера их пришло уже семь штук, – я все равно не собираюсь отвечать. И вообще еще долго не планирую с ним разговаривать. Не хочу его больше видеть. Мне не нравится, на что меня толкает одно его присутствие. В кого превращает. Поцелуй был огромной ошибкой, и я это знала еще до того, как наши губы соприкоснулись. И я все равно это сделала. Позволила этому свершиться. И что самое худшее – я этого хотела. Причем очень давно. Скорее всего, со дня нашего знакомства.
Думаю, именно поэтому я чувствую себя так паршиво. Мне кажется, если бы много лет назад Джонас не уехал из города, мы могли бы оказаться на месте Криса и Дженни. Скрывали бы наши отношения, предавали супругов, обманывали родных.
Мой гнев по отношению к ним ничуть не уменьшился с прошлого вечера, лишь перерос в нечто новое: ярость, но уже направленную на саму себя. В данный момент я не вправе читать нравоучения дочери, если не хочу показаться лицемерной. И мне кажется, отныне мои слова не будут иметь для Клары ровно никакого значения. Наверно, это правильно. Как я смею воображать, что в состоянии воспитывать хоть кого-то? Кто я такая, чтобы учить нормам морали? Разве можно направлять кого-то по жизни, когда сама бегу в другую сторону, нацепив на глаза шоры?
Я резко подскакиваю на кровати, заслышав отчетливый стук. Помоги мне господь, если это Джонас Салливан, то я буду в бешенстве.
Я откидываю одеяло и поспешно натягиваю халат. У меня еще даже не было шанса поговорить с Кларой, поэтому пока я не собираюсь обсуждать произошедшее ни с кем другим. Торопливо подойдя к двери, я распахиваю ее, надеясь, что дочь не успела проснуться.
Однако увидев, кто стоит на пороге, я делаю шаг назад. Миссис Неттл с решительным видом заносит руку, чтобы снова постучать.
– Просто хотела убедиться, что вы живы, – произносит она. – Теперь вижу, что так и есть. – Она опускает кулак и поворачивается ко мне спиной.
Я окликаю соседку.
– А с чего вы взяли, что я могу быть мертва?
– Сбоку от вашего дома под окном валяется москитная сетка, – через плечо отвечает она. – Подумала, что к вам вчера ночью кто-то вломился и всех перебил.
Я ошеломленно наблюдаю за старухой, пока она благополучно не спускается с крыльца, и лишь потом закрываю дверь, заперев на замок. Великолепно. Теперь еще и сетка на одном из окон сломалась. Плюс одна проблема, о которой бы позаботился Крис, будь он жив.
Я останавливаюсь, не дойдя до спальни.
Когда-то я была в возрасте Клары. Москитные сетки сами по себе не падают. Она что, куда-то сбежала ночью?
Эта мысль заставляет меня резко развернуться и направиться прямиком в сторону комнаты дочери. Я даже не стучу, потому что ее все равно наверняка нет на месте. Поэтому я сразу поворачиваю дверную ручку. Заперто! Но с задвижками несложно справиться. Ужасно, что я опустилась до взлома, но необходимо убедиться, что Клара ушла, прежде чем одеваться и отправляться на ее поиски.
Я достаю из своего шкафа вешалку, затем просовываю ее в щель и поддеваю защелку. Когда та откидывается, толкаю дверь, но она не поддается. Там что, построена баррикада?
Боже, кажется, дочь разозлилась на меня сильнее, чем я думала.
Я изо всех сил наваливаюсь на створку, отодвигая то, что придвинуто к ней. Затем заглядываю в образовавшийся зазор, величиной несколько дюймов.
Вид спящей Клары заставляет меня с облегчением выдохнуть. Она никуда не сбежала. Либо уже вернулась, главное, что она дома.
Уже собираясь уходить, я замечаю движение. Живот дочери накрывает рука, которая принадлежит не ей.
Теперь я прорываюсь в комнату всем телом. Шум будит Клару, и она испуганно садится на кровати. Так же поступает и Миллер.
– Какого черта, Клара?
Заспанный парень подскакивает и шарит по полу в поисках обуви, попутно сгребая с прикроватной тумбочки презервативы и запихивая их в карман, словно надеясь спрятать улики. Но я все замечаю и прихожу в ярость. Этот негодяй немедленно должен убраться из нашего дома.
– Тебе следует сейчас же уйти.
Он кивает, кидая на Клару полный сожаления взгляд.
– Боже, это так унизительно, – бормочет она, закрывая лицо руками.
Миллер обходит кровать, однако останавливается и смотрит на нас по очереди, а затем опускает глаза на свою голую грудь. Тогда я понимаю, что его футболка сейчас на дочери.
Он что, ждет, пока она вернет ему одежду? Неужели он такой идиот? Похоже, так и есть. Клара встречается с кретином.
– Выметайся сейчас же!
– Подожди, Миллер, – шепчет она. Затем поднимает с пола свою майку и направляется к шкафу. Отгородившись дверцей, быстро переодевается. Парень, кажется, в растерянности и не знает, ждать получения своей вещи обратно или бежать, пока я его не прикончила на месте. На его счастье, дочь очень быстро управляется и вручает ему футболку. Миллер немедленно ее натягивает. Я же в нетерпении кричу, все больше злясь:
– Пошел вон! Немедленно! – Перевожу взгляд на полуголую Клару. – А ты оденься!
Парень торопливо подбегает к окну и начинает его открывать. Да он и вправду умалишенный.
– Просто выйди через входную дверь, Миллер. Боже ты мой!
Клара теперь сидит на кровати, закутавшись в простыню, и просто пышет яростью и унижением. Я тоже.
Миллер проскальзывает мимо меня, явно нервничая, затем оглядывается на дочь.
– Увидимся в школе? – шепчет он, словно я их не слышу. Она кивает.
Серьезно? Из всех парней, которых она могла бы украдкой пригласить в спальню, она выбрала этого?
– Клара сегодня не пойдет на занятия.
– Ну конечно же, пойду, – возражает она, глядя на Миллера, мнущегося в коридоре. Я тоже концентрирую свое внимание на парне.
– Ее сегодня не будет. До свидания.
Миллер разворачивается и уходит. Наконец-то.
Дочь отбрасывает покрывало в сторону и тянется к валяющимся на полу джинсам, в которых она была вчера.
– Ты не можешь запретить мне посещать школу.
Из-за гнева сомнения в том, могу ли я воспитывать хоть кого-нибудь, отходят на второй план. Клара точно никуда сегодня не пойдет.
– Тебе шестнадцать. И я имею право запретить тебе все что заблагорассудится. – Я обвожу взглядом комнату в поисках телефона, чтобы забрать его.
– Вообще-то, мама, мне уже семнадцать. – Клара продевает ногу в штанину. – Но думаю, ты была слишком занята Джонасом, чтобы помнить о моем дне рождения.
Вот черт.
Я была не права.
Вот теперь я достигла самого дна. Пытаясь исправить положение, я шепчу:
– Я не забыла. – Однако нам обеим понятно, что я вру.
Клара закатывает глаза, застегивая джинсы. Потом проходит в ванную и берет сумку.
– Ты не пойдешь в таком виде на уроки. Ты даже не сменила одежду.
– Пофиг, – бросает она, протискиваясь мимо меня.
Глядя, как дочь решительно шагает по коридору к выходу, я лишь обессиленно приваливаюсь к косяку. Нужно догнать ее. Это неправильно. Приводить парня без разрешения неправильно. А заниматься сексом с тем, с кем недавно начал встречаться, совсем глупо. Произошло слишком много того, чего не должно было случиться, но мои родительские нотации, боюсь, здесь уже не помогут. Даже не представляю, что можно сделать, какое наказание придумать и имею ли я теперь вообще на это право.
Я слышу, как захлопывается входная дверь, и вздрагиваю.
Потом сползаю на пол, схватившись за голову. По щеке скатывается слеза. И еще одна. Ненавижу это состояние, так как понимаю: за яростью и рыданиями последует головная боль. Она мучает меня каждый день после похорон.
В этот раз я ее заслуживаю. Мои поступки привели дочь к бунтарскому поведению. Клара никогда больше не сможет меня уважать. А если не уважает, то и слушаться не будет, и уж тем более не станет брать с меня пример.
Сквозь слезы я улавливаю тихий звонок телефона. Уверена, это Джонас, но часть меня хочет проверить: вдруг Клара одумалась, хотя она наверняка еще даже не успела отъехать от дома. Я торопливо вхожу в свою комнату, но на экране высвечивается незнакомый номер.
– Алло?
– Миссис Грант?
– Да, это я, – отвечаю я, вытирая нос платком, взятым с тумбочки.
– Это мастер по ремонту кабельного телевидения. Хотел сообщить, что в доме с девяти до пяти должен быть кто-то, чтобы обеспечить доступ к оборудованию.
– Серьезно? – Я с размаху сажусь на кровать. – Вы ждете, что я буду сидеть дома весь день?
– Такова процедура, мадам, – после небольшой паузы заявляет техник, нерешительно покашливая. – Мы не можем работать без хозяев.
– Я понимаю, что так положено, но вы можете назвать мне более точные временные рамки? Два часа? Три?
– Это очень трудно сделать, так как каждый ремонт различается по сложности.
– Само собой, но неужели я обязана ждать столько времени? С какой стати я должна потратить на это восемь чертовых часов? – Я срываюсь на ни в чем не повинного человека. Я качаю головой, прижимая ладонь ко лбу. – Знаете что? Просто отмените вызов. Мне даже не нужно кабельное. Никто его уже не смотрит. Думаю, вам вообще стоит сменить специальность, потому что, судя по всему, в ближайшее время специалисты по ремонту кабельного телевидения перестанут быть востребованными.
Я даю отбой, швыряю телефон на кровать и бессмысленно на него пялюсь.
Ладно, ладно. Вот теперь я достигла дна. Это точно худший момент в моей жизни.
Глава двадцать шестая
Клара
Я приезжаю в школу на полчаса раньше необходимого. На стоянке припарковано всего несколько машин, и пикапа Миллера среди них нет. Нет никакого желания входить в кабинет Джонаса раньше звонка, поэтому удобнее откидываюсь на сиденье.
Я не буду плакать.
Вообще-то, сейчас я даже не злюсь. Если уж я что и чувствую, так это абсолютную пустоту. За последние двенадцать часов произошло так много событий, что мой мозг словно решил отключиться. И я совершенно не против. Уж лучше ничего не ощущать, чем быть в ярости, как ночью, или оказаться униженной, как после утренней выходки матери, когда она так грубо обошлась с Миллером.
Я понимаю. Сама тайком привела его в спальню. Занималась сексом. Это ужасное поведение. Но прошлым вечером мама лишилась права решать, какое поведение плохое, а какое нет.
Я вздрагиваю, услышав стук в окно. Миллер стоит рядом с машиной, и мое оцепенение спадает, потому что один его вид возрождает во мне желание жить. Парень открывает дверцу, садится и протягивает стаканчик кофе.
Он никогда еще так хорошо не выглядел. Конечно, усталость заметна, и ни один из нас не успел почистить зубы и причесаться, не говоря уже о несвежей одежде. Но Миллер держит напиток и смотрит на меня так, словно не ненавидит за вчерашнее, и это прекрасно.
– Подумал, что кофеин тебе понадобится, – поясняет он. Я отпиваю и смакую теплую жидкость, наслаждаясь ароматом сладкой карамели. Не понимаю, как я могла не любить кофе. – Как бы там ни было… С днем рожденья?
Миллер произносит последнюю фразу как вопрос, которым, наверное, она и является.
– Спасибо. Хотя сегодня, пожалуй, второй из худших дней в жизни.
– Мне кажется, он был вчера. Сегодня есть надежда на лучшее. – Я делаю еще один глоток и беру любимого за руку, пожимаю изо всех сил и сплетаю наши пальцы. – Что было после того, как я ушел? Мама тебя наказала?
– Нет, – с невеселым смехом отвечаю я.
– Ты тайком привела парня в спальню. Не представляю, как можно отвертеться от наказания, даже если сегодня твой праздник.
– Моя мать лгунья, изменщица и не может быть для меня примером. Я решила, что больше не буду подчиняться ее правилам. Уж лучше расти совсем без родителей.
Миллер в ответ лишь сдавливает мою ладонь. Видно, что мои слова ему не нравятся, но учить меня жизни он тоже не торопится. Наверное, думает, мне нужно время, чтобы успокоиться. Но это не поможет. Я больше не хочу иметь ничего общего с матерью.
– А что скажет Лекси?
– Лекси? – Я недоуменно смотрю на парня, поднимая бровь. Он кивает, отпивая из стакана. – Черт, Лекси! – Я завожу мотор. – Совсем забыла ее забрать.
– В твое оправдание можно заметить, что утро выдалось довольно насыщенным, – смеется Миллер, затем наклоняется ко мне и целует в щеку. – Увидимся на обеде.
– Хорошо, – чмокаю я его в ответ.
Он поворачивает ручку и пытается выбраться из машины, но я останавливаю его, схватив за запястье, так как хочу сообщить еще кое-что. Когда Миллер опускается обратно на сиденье и поднимает на меня вопросительный взор, я нежно касаюсь его щеки свободной ладонью, стараясь подобрать слова, чтобы выразить, насколько я сожалею о своем поступке прошлой ночью. С раскаянием смотрю ему в глаза, но словно забыла, как говорить.
Миллер наклоняется ко мне и прижимается своим лбом к моему. Я закрываю веки и замираю на несколько секунд. Потом чувствую на своей шее его руки, ласкающие меня.
– Все в порядке, Клара, – шепчет любимый. – Обещаю, я не сержусь. – Легко коснувшись губами моего лба на прощание, он вылезает из автомобиля.
Я полностью осознаю, как неправильно поступила. Меня до сих пор ужасают собственные действия. Настолько, что я не собираюсь рассказывать Лекси о произошедшем между Миллером и мной.
Надеюсь, однажды у нас будет шанс все повторить, потому что первую попытку я точно испортила.
Я так рано собралась в школу, что приезжаю за подругой практически вовремя, и она даже не узнает о моей забывчивости. Она выходит из дома с упакованным в яркую бумагу подарком и воздушным шариком, надпись на котором гласит: «Быстрее выздоравливай!»
Она частенько так поступает. Дожидается последнего момента, когда уже нет времени искать подходящие открытки, шарики или обертку. Большая часть ее презентов завернута в упаковку с рождественским рисунком, вне зависимости от того, в какое время года она их вручает.
До сих пор не верится, что мать забыла про мой день рождения. Ну хоть Миллер с Лекси помнят.
Несмотря на то, что семнадцать мне исполнилось всего несколько часов назад, я горжусь своей новообретенной зрелостью.
Когда я вхожу в класс, мне удается пройти весь путь до парты, не ударив Джонаса. Даже когда он желает мне доброго утра. Даже когда его голос срывается, произнося эту фразу. Я просто не смотрю в его сторону.
Спустя двадцать минут после начала занятия я не совершила ни одного из тех действий, которые крутились у меня в голове все это время. Мне бы так хотелось наорать на Джонаса, назвать изменщиком, рассказать о его интрижке с матерью всему классу или даже всей школе, взломав систему громкой связи.
Но я так и сижу на месте, втайне гордясь своей выдержкой. Мне удается сохранять спокойствие и хладнокровие, если не глядеть на этого негодяя, и кажется, получится дождаться конца урока и покинуть кабинет без скандала.
Семнадцать лет обязывают. Я уже практически взрослая, и слава богу, потому что на воспитание матери больше рассчитывать не приходится.
Лекси: Эфрен нравится мне все больше и больше. В пятницу у меня будет первый свободный вечер после беседы в столовой, и он только что спросил, не желаю ли я пойти с ним на свидание.
Я улыбаюсь, получив сообщение подруги.
Я: И что ты ответила?
Лекси: Отказалась.
Я: Но почему?
Лекси: Да шучу я. Согласилась на самом деле. Я в шоке. Он такой низкий. Но ведет себя очень противно, что искупает все недостатки.
Когда дело касается парней, подруге невозможно угодить. Честно говоря, я удивлена, что она решила пойти с ним на встречу. Испытываю облегчение, но и удивление.
Я начинаю набирать ответное сообщение, когда Джонас произносит:
– Клара, убери, пожалуйста, телефон.
– Как только закончу писать сообщение, – заявляю я.
Сердце сжимается от звука голоса учителя, а по коже пробегают мурашки.
Несколько ребят потрясенно ахают, как будто я только что обругала его или что-то в этом роде, я же продолжаю нажимать на клавиши, отвечая Лекси.
Нужно будет уточнить в администрации, можно ли сменить преподавателя или записаться на другой предмет. Мне точно не удастся смотреть на Джонаса спокойно до конца года. Не желаю даже находиться с ним в одном помещении, в одном здании, в одном городе, в одной вселенной.
– Клара, – мягко произносит он мое имя, словно умоляет не устраивать сцену.
Разрешить переписываться Джонас не может, так как остальным это не позволено. Я прекрасно понимаю, в какое затруднительное положение его ставлю, так как он не хочет меня наказывать, но придется. Я должна была бы раскаиваться, но мне нравится, что учителю сейчас так некомфортно. Он заслужил хотя бы толику того унижения, которое почувствовала я, увидев его лапающим и целующим мою мать.
Боже, мне не удается выбросить из головы эту картину, как бы сильно я ни старалась.
Я поднимаю взгляд и впервые с начала урока пристально смотрю на Джонаса. Он стоит, опираясь на стол и скрестив ноги в лодыжках. Он рассказывал новую тему. Обычно я уважаю преподавателей, но сейчас вижу перед собой только человека, который изменил тете Дженни. С моей матерью.
Когда Джонас с умоляющим выражением кивает на телефон, прося его спрятать, перед глазами стоит лишь красная пелена ярости. Я перехватываю сотовый правой рукой и со всей силы швыряю в сторону мусорной корзины, стоящей возле входа в кабинет. Угодив в стену, мобильник разлетается на куски.
Не верю, что я это сделала.
Никто в классе, кажется, тоже в это не верит. Раздается единодушный вздох.
Джонас выпрямляется и идет к двери. Открывает ее и указывает в сторону коридора. Я хватаю рюкзак и выбираюсь из-за парты, потом решительным шагом марширую к выходу, сама желая покинуть комнату как можно быстрее. Проходя мимо учителя, я бросаю на него косой взгляд. Уверена, что Джонас увяжется провожать меня до кабинета директора, поэтому совсем не удивляюсь, когда он действительно следует за мной.
– Клара, стой.
Я не слушаюсь. Не собираюсь выполнять его приказы. Или моей матери. В моей жизни больше не осталось взрослых, которым я буду подчиняться. Для моего психического здоровья это может быть небезопасно.
Чувствую, как пальцы Джонаса смыкаются на предплечье, и тот факт, что он насильно пытается меня удержать и завести беседу, приводит меня в состояние бешенства. Я вырываю руку и резко оборачиваюсь к нему лицом. Сама не знаю, какие слова сейчас вырвутся, но чувствую, как гнев клокочет в горле, словно плотину вот-вот прорвет.
Однако до того, как я успеваю хоть что-то сказать, мистер Салливан обнимает меня, прижимая мою голову к своей груди.
Какого черта?
Я пытаюсь его оттолкнуть, но он не отпускает. Только еще крепче сжимает объятия.
Эта внезапная нежность приводит меня в бешенство, но одновременно ошеломляет. Такого я точно не ожидала. Была готова к разговору с директором, наказанию или исключению, но уж точно не думала, что Джонас меня пожалеет.
– Прости меня, – шепчет он.
Снова пытаюсь вырваться, но в этот раз прикладываю совсем немного усилий, потому что на учителе надета такая же рубашка, как у отца, когда тот в последний раз обнимал меня на прощание. Мягкая белая ткань приятно ласкает кожу. Одна из пластмассовых пуговиц царапает щеку, но я лишь крепче зажмуриваюсь, не зная, как поступить. Мне так сильно не хватает папы.
Читать бесплатно другие книги:
