Там, где цветет полынь Птицева Ольга
Вода хлынула мутным потоком, стоило повернуть винт в сторону. Слив давно забился, и раковина быстро наполнилась до краев. Уля осторожно размотала бинт и опустила пылающее запястье в воду.
Сквозь ржавую взвесь кожа выглядела смуглее, а вязь из тонких веточек и листьев, напротив, чуть померкла, и так, без красноты опухшей кожи, татуировка стала красивой.
«Интересно, – подумала Уля, – что бы сказала Вилка?»
Думать о Вилке было опасно, эти мысли обнажали то, что следовало спрятать и прогнать прочь. Они были первым шагом к мыслям о маме, доме, а значит, и Никитке. Обо всем утраченном и сломанном. О том, что можно было бы попробовать вернуть, не будь полыни. Той самой, чья веточка плотно сковывала запястье.
– Смертью, брошенной напоказ, – пробормотала Уля, наблюдая, как расходится кругами вода в старом умывальнике. – Я найду такую смерть. Я любую найду, только бы это закончилось.
В десять раздался стук, и Уля тут же открыла дверь. Но Рэм уже скрылся в полутьме коридора. Он больше не сутулился, не вжимал голову в плечи, и куртка перестала казаться взятой напрокат. Ульяна проводила его взглядом, натянула парку, завязала покрепче шарф и поспешила следом, вниз по лестнице, пропахшей котами, прочь от двора в сторону оживленной улицы.
– Куда мы идем? – сбивчиво спросила она, нагоняя Рэма.
– Просто идем, не отставай.
– Не люблю этот район… Тут слишком много…
– Людей? – Рэм повернулся к ней. – Ты боишься их?
– Не их. – Уля растерянно улыбнулась. – Я боюсь, что это снова случится…
– Плохо. Ты не должна бояться того, что выбрало тебя. Иначе в чем смысл?
– Хотела бы я знать, есть ли он вообще.
Рэм хмыкнул и пошел дальше, уверенно лавируя между прохожими. Дойдя до перекрестка, он свернул в сквер.
– Садись. – Рэм кивнул в сторону лавочки.
Уля послушно присела на самый краешек.
– Дай мне свой шарф. – Он требовательно взмахнул рукой, и, пока Уля не развязала крепкие узлы, продолжал нависать над ней с протянутой ладонью.
Мимо прошмыгнула стайка подростков – яркие рюкзаки на фоне серости сквера казались пятнами разлитой краски. Вот один, светловолосый, в мешковатой куртке цвета хаки, толкнул второго, одетого в дождевик, и оба они громко засмеялись, пихаясь острыми кулачками. Сколько им было? Лет по одиннадцать, наверное. Никитка еще не стал бы таким, но топтался бы на самом пороге шумного зала, забитого этими громкими и угловатыми мальчишками. Сердце предательски сжалось. Уля давно уже не позволяла себе вот так сидеть в сквере, полном опасностей. Полном людей – живых, разговорчивых и смеющихся.
Рэм что-то говорил, когда Уля медленно, через силу, отвела взгляд от мальчишек. И свет тут же померк. Уля дернулась в сторону, чувствуя, как краешек скамейки перестает быть опорой, и упала бы в грязь, если бы чужие руки не подхватили ее, усаживая обратно.
– Тихо, тихо, – шепнул Рэм, пристраиваясь рядом.
– Что ты делаешь? – Уля попыталась вырваться, но он крепко прижал ее к себе.
– Пытаюсь тебе помочь. Когда человек лишается одного источника чувств, другие начинают работать еще острее. Зрение помешает тебе сейчас. Да не дергайся ты!
Его пальцы впились в рукава куртки; Уля ничего не видела, колючий ворс шарфа больно царапал лицо. Она шумно выдохнула, чтобы успокоиться, и обмякла, позволяя Рэму обнять себя за плечи.
– Вот так, молодец. Если кто-нибудь пройдет мимо, подумают, что нам просто приткнуться негде. Лишние вопросы тут ни к чему, да?
Уля коротко кивнула.
– А теперь слушай. – Чуть хрипловатый голос Рэма раздавался у самого уха, его дыхание – горячее, с привкусом табака – обжигало щеки. – Ты должна почуять полынь. Я знаю, что ты ее боишься, но сейчас она твой единственный друг и помощник. Позволь ей стать частью тебя.
Он замолчал, подбирая слова, и в этом молчании Уля различила сомнение, будто бы Рэм и сам до конца не верил в то, что так горячо ей шептал.
– Что она вообще? Эта полынь? – Вопрос давно вертелся на языке, и теперь, когда Уля не могла видеть ничего, кроме теплой вязаной тьмы взамен острого взгляда Рэма, задать его было проще.
– Она… Ею пахнет страх смерти. – Уля почувствовала, как напряглись крепко обхватившие ее руки. – Умирающий от старости почти не пахнет полынью. В нем нет того ужаса жертвы, попавшей в капкан. – Тяжелые слова падали с губ Рэма, и Уля почти видела, как те кривятся в болезненной судороге. – Этот страх нам и нужен. Впусти его в себя. Не бойся, не сопротивляйся, вдыхай.
И Уля, завороженная его настойчивым шепотом, вдохнула сырой воздух сквера. Мимо шли люди. По их шагам – тяжелым, чуть слышным, шаркающим, спешащим, неровным – сложно было понять, кто именно идет мимо скамейки. Воздух пах гнилой листвой, парфюмом, мокрым асфальтом – чем угодно, но не полынью.
– Ну же, – повторил Рэм. – Все несут в себе страх. Каждый чего-то боится. Особенно смерти. Страшно тебе – страшно им.
– А чего боишься ты? – чуть слышно спросила Уля, убаюканная теплом объятий.
Рэм чуть заметно отстранился.
– Не отвлекайся. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Уля понимала. Конечно, понимала. Она чувствовала постоянный страх уже много лет. Тот покрывал ее тело тонкой пленкой и путал мысли. Ее собственный страх. И страх чужой. Но как различить его сейчас, когда глаза плотно завязаны кусачим шарфом? Полынь еще не приходила первой. Она медленно настигала Улю в миг, когда все уже свершилось. Чужие глаза встречались с ее, и гибель разворачивалась полотном, замедляя время. Здесь же не было глаз, а лишь тьма и тепло незнакомого тела.
Уля попыталась высвободиться. Рэм чуть ослабил хватку. Она нащупала конец шарфа и потянула, стараясь прервать внезапный плен слепоты, но Рэм отвел ее ладонь в сторону.
– Нет. Так ты не увидишь то, что я пытаюсь тебе показать.
– Я вообще ничего не вижу!
– Потому что ты не слушаешь. И до сих пор борешься с полынью. Но давно уже проиграла ей, – Рэм говорил отрывисто и зло. – И проиграешь снова. Только теперь верх над тобой возьмет Гус.
– Отпусти. – Уля дернулась сильнее.
– Ты боишься. Полынь наполнила тебя до краев, а ты пытаешься бороться с ней. Зачем? – Рэм не отступал, его лицо было совсем рядом с Улиным, его голос проникал в голову, прогоняя мысли и заменяя их своими.
– Я не хочу, – жалобно проговорила Уля. – Отпусти меня.
– Если я сейчас уйду, больше никто не возьмется тебе помогать, понимаешь ты это? – прошипел Рэм, впиваясь пальцами в ее запястье, и то откликнулось ослепительной болью.
Уля дернулась изо всех сил, затылок врезался в мягкое, и хватка наконец разжалась. Уля вскочила, откидывая в сторону шарф. Свет больно ударил по глазам. Рэм сидел на скамейке, потирая щеку ладонью.
– Не нужно делать вид, что ты лучше меня, – зло выкрикнула Ульяна. – Это ты служишь Гусу. Значит, ты уже проиграл, да? – Лицо Рэма стремительно бледнело. – Так почему я должна тебя слушать? Мне не нужна твоя помощь, понял? Я сама со всем разберусь. Иди принеси ему тапочки или чем ты еще занимаешься? А меня не трогай. Никогда больше!
И понеслась прочь, расталкивая прохожих, до самого дома. Когда дверь комнаты с шумом захлопнулась за спиной, Уля поняла, что плачет.
Кап. Рэм больше не станет ей помогать. Кап. До начала месяца, когда странная игра Гуса начнется по-настоящему, осталось шесть дней. Кап. А впрочем, уже пять. Кап. Как разобраться со всем этим в одиночку, осталось вопросом. И, кажется, неразрешимым.
Ноги сами тебя приведут
– Ну где же ты? – шептала сквозь зубы Уля, продолжая искать злополучный вентиль в темноте шкафчика, скрытого под раковиной.
Она не могла больше слушать, как мерно капает вода. Каждая капля била прямо в оголенный комок нервов. Ржавый кран нашелся в самом углу, среди подгнивших тряпок и пустой упаковки моющего средства. Вода в последний раз звонко ударилась о дно умывальника. И воцарилась тишина. Уля с наслаждением выдохнула, но долгожданного покоя не случилось.
Рэм все еще не вернулся. Уля то и дело подходила к двери и вслушивалась, не раздадутся ли в прихожей его шаги. Мимо сновала Оксана, то вытирая пол, то злобно переругиваясь с пришедшим на обед мужем. Рэма не было.
Только скрывшись в комнате, Уля поняла, что наговорила лишнего. Рэм и правда старался помочь. Пусть и не по своей воле, но он пытался объяснить что-то очень важное. Отталкивать его было глупо и нечестно. Но что поделать с собой, забывшей, каково это – вести разговор с кем-то, кроме бесконечной череды соседей по коммуналкам?
Перед глазами встало побледневшее лицо Рэма. Уля сморщилась, пытаясь его прогнать. Нужно было извиниться. Как можно скорее. Как получится искренне. Но Рэм не возвращался.
Теперь уже тишина начала выводить Улю из равновесия. Она потопталась у порога, вслушиваясь, не откроется ли входная дверь, не проскользнет ли внутрь захламленного коридора Рэм. Не открылась. Не проскользнул.
Уля решительно вышла в прихожую, на ходу просовывая руки в куртку. Куда идти, она не решила. На улице тоскливо накрапывал дождь. Мокрые стволы деревьев темнели на фоне серого неба. Уля растерянно огляделась.
Первый же прохожий пристально посмотрел ей в лицо, цепко и напряженно. Нужно было самой отвести взгляд, уткнуться в заляпанные грязью ботинки и пройти мимо. Но Уля этого не сделала. Что-то успело измениться в ней, пока она сидела на скамейке рядом с Рэмом – слепая, не слышащая ничего, кроме шепота. Полынь все еще пугала ее, пугала до смерти, но мысль о бесполезности борьбы прочно осела в сознании. И Уля решительно ответила на взгляд. Полынь не пришла. Воздух пах сыростью и осенней улицей. Никакой потусторонней горечи. Ничего такого.
Но вместо облегчения Уля почувствовала досаду. Как ей играть по правилам Гуса, если полынь решила спрятаться? Что делать, если она не покажется? Как тогда отыскать три вещицы, что сойдут за подарочки для Гуса?
Ноги сами привели Улю к станции, повторяя изученный до последней выбоины маршрут. Не думая, зачем это делает, Уля купила билет до конечной, прошла на перрон, села в электричку и прижалась лбом к запотевшему стеклу. Люди проходили мимо, усаживались на твердые сиденья, перебрасывались фразами, читали книги, дремали, уронив голову на грудь. И в каждом Ульяна пыталась различить полынь. Но той не было. Уля ловила чужие взгляды, старалась почуять горький запах, поддаться ему, как учил Рэм. Не выходило. Мир стал совершенно обычным.
Еще вчера Ульяна могла только мечтать о таком. Она ввязалась в игру, чтобы реальность перестала походить на бред. Кто же знал, что желание сбудется так быстро и так некстати?
Когда электричка, шипя и покачиваясь, добралась до вокзала, Уля уже стояла в тамбуре. Тревога перерастала в предчувствие большой беды. Мимо шли люди. Каждый нес в себе страх смерти, теперь Уля знала это наверняка. Знала, но не чуяла.
Подхваченная толпой, она спустилась вниз по скользким ступеням перехода, встретилась глазами с равнодушной теткой, та куталась в фирменный бушлат и проверяла билеты на выходе. Тетка скользнула по Уле взглядом и пропустила. Терминал опять не работал, пассажиры переругивались. Все они чего-то боялись, не могли не бояться. Но полынью не пах никто.
Ульяна не знала, куда едет. Просто брела, позволяя ногам нести ее по переходам, вбегать в отправляющийся поезд, стоять в углу, с трудом удерживаясь от падения, шагать по эскалаторам. А сама все это время жадно ловила чужие взгляды. Карие глаза менялись серо-голубыми. Темные с восточным разрезом – двумя блестящими изумрудами в золотую крапинку. Окрашенные в странные цвета линзами – водянистыми старушечьими глазами. Дети, мрачные мужики, пьяные подростки, парочки, целующиеся у поручней. Ни один из них не откликнулся на полынный зов.
Поднимаясь по эскалатору, Уля всматривалась в каждого, кто ехал навстречу. Втягивала воздух, пробовала его на вкус. Все запахи метро смешались в один – не полынный. Совсем. Совершенно. Горькая трава, изводившая Ульяну целых три года, поняла, что та сама ищет с ней встречи, и затаилась.
Думая так, Уля вышла из дверей метро и наконец огляделась. Ветер протащил по асфальту кусок смятой газеты. Люди выскакивали наружу и устремлялись в разные стороны: кто к маршруткам, кто – через аллеи – к домам. Ульяна знала номера рейсов этих автобусов. Да и домов, кучкой высившихся над облетевшим сквером, тоже. Это был ее район. Улица, на которой стоял ее дом. Дорога, где погиб Никитка.
Ульяна постояла немножко и пошла к киоску, от которого головокружительно пахло свежезаваренным кофе. В одном кармане приятно звенела мелочь, в другом плотным валиком лежали купюры Гуса. Экономить смысла не было. Особенно если полынь не появится больше.
– Капучино, пожалуйста. Большой, – проговорила Уля в окошко, как делала сотни раз.
Бариста улыбался ей, подхватывая из высокой стопки картонный стаканчик. Машина заурчала, вспенивая молоко. Уля с наслаждением наблюдала за точными движениями. Как просто оказалось вернуться, будто она в самом деле собиралась идти по аллее туда, где ждут мама и брат. Но дома ее никто не ждал. Этого не исправить стаканчиком кофе.
Мелодичный голос баристы заставил Улю взять себя в руки.
– Вы орешки забыли.
– Да, спасибо, – рассеянно ответила она, забирая коробочку фундука в шоколаде.
Какое несчетное количество раз они с Вилкой выбирались из метро, брали кофе и шли в сторону дома? Врученных в подарок орешков хватало как раз до подъезда. Но парочку Уля оставляла Никитке. Дома сладкое было под строгим контролем. Мама не хотела, чтобы у сына испортились зубы.
– Потом всю жизнь будет с ними мучиться, если не уследить, – говорила она, любовно поправляя Никитке челку.
– Так у него же молочные, ма, – вступалась Уля, но мама и слушать не хотела.
– Сейчас привыкнет, как правильно, – не испортит коренные.
Если бы она знала, что не будет этих коренных зубов, разрешала бы сыну хватать пригоршнями сладости? Не одергивала бы его, заигравшегося перед сном? Слишком громко хохочущего на улице, отказывающегося есть вареную рыбу? Обнимала бы его чаще? А может, решила бы и вовсе не рожать?
Когда до дома оставалось всего полквартала, Уля замедлила шаг. Все кругом было знакомым, но чуть иным. Заборчики у тротуаров покрасили в другой цвет, на первом этаже дома открылся новый супермаркет, а парочку гаражей-ракушек смели – на их месте выросла стройка, огороженная сеткой. Засмотревшись на неоновую вывеску салона красоты «Изгибы», где ей однажды неудачно отрезали челку, Уля не сразу поняла, что раздавшийся за спиной вежливый голос обращается к ней.
– Разрешите?
Дорожку заливал дождь, и Уля, медленно идущая по кромке огромной лужи, заслоняла собой весь проход. Она посторонилась. Девушка в кожаной куртке и ковбойских сапогах, почти целиком закутанная в клетчатый шарф, больше похожий на плед, ловко проскользнула мимо. Локоны скрывали спину. За руку она держала парня в строгом пальто.
К горлу подкатил новый ком. По тому, как девушка откидывала волосы назад, как прищелкивала пальцами в воздухе, как смешно чуть подпрыгивала, ускоряя шаг, Уля сразу поняла, кто перед ней. И когда парень, не успевая за стремительной спутницей, засмеялся и окликнул ее, имя, прозвучавшее в осеннем воздухе, не выбило дух, а лишь заставило сердце болезненно сжаться.
– Вилка, блин! Ты чего как угорелая! Погоди, а…
И новым своим, особым чутьем Уля сразу поняла: в глазах Вилки увидится смерть. Рано или поздно. Так или иначе. Но увидится. Имя Вилки застряло в горле. Уля проглотила его, провожая взглядом спешащую парочку, допила кофе и свернула к метро.
До дома она добралась в тяжелых осенних сумерках. Двор уже светился окнами: маяками для тех, кого ждут, кому готовят ужин, греют тапочки, обеспокоенно звонят, чтобы услышать голос, увериться, что беда обошла стороной.
Уля на них не смотрела. Она чувствовала себя пустой. Весь день бесцельно слоняться по городу, чтобы позволить себе прийти туда, где так легко оказалось встретиться с прошлым. Прийти, чтобы отыскать полынь. Сколько дней она еще будет мучиться поиском вслепую? Как обойти внезапный заслон, прячущий страх чужой смерти от ее глаз? Или стоит прислушаться к Рэму и закрыть их, ослепить себя, чтобы прозреть? Об этом ведь шептал он, прижимая ее к себе?
Горячие объятия – неожиданные, властные, злые – слишком часто всплывали в памяти. И это сбивало с толку еще сильнее. Все пути вели Улю к Рэму. С ним нужно было говорить, у него просить совета. Потому она ускорила шаг, пронеслась по лестнице и шагнула за порог квартиры.
Дверь в комнату Рэма оставалась плотно закрытой, из-под нее не виднелся свет, с той стороны не доносилось ни звука. Уля заглянула в кухню. Там, устроившись на табурете, сидела Наталья и задумчиво копалась ложкой в кастрюле, поставленной на краешек стола. Запах капустного варева щедро разливался по всей квартире.
Уля на секунду встретилась с пустыми глазами соседки и поспешила скрыться в коридоре. Она успела вставить ключ в замок, когда в ее спину уперся чей-то палец.
– Эй! – Визгливый голос Оксаны было ни с чем не перепутать. – Это ты на полу следишь?
Уля медленно развернулась. Свинячьи глазки буравили ее, готовые прожечь дыру.
– Я знаю, что ты. Напилась, мужики тебя притащили… Все грязные, нечесаные… А мне мыть! За космы бы тебя да об пол. Поняла? – Оксана задыхалась от гнева и одышки, но продолжала трясти пухлой ладонью. – У меня ребенок, тут должна быть чистота, поняла? – И вдруг завопила, хотя в глубине души Уля была согласна с ее доводами и спорить не собиралась: – Стерва! Курва! Я пол мою, а она следит! Убью! – Оксана уже упиралась в Улю обширным бюстом, прижимая ее к стене, когда свет, льющийся из кухни, заслонила грузная фигура.
– Это я, – равнодушно пробурчала Наталья.
– Чего говоришь? – спросила Оксана, продолжая наступление.
– Это я, говорю, наследила. – Высокая, широкоплечая, похожая на охранника в супермаркете Наталья нависла над ними, оказавшись на две головы выше их обеих. – Я. Вышла и наследила. Чего теперь? Это пол. По нему… ходют.
Оксана шумно сглотнула, оторвала бюст от Ули и попятилась к двери.
– Ну наследила и наследила… Чего уж, – залепетала она. – Я помою. Иди себе… Кушай.
Наталья довольно кивнула и скрылась за косяком двери. Табурет под ней скрипнул. Уля проводила соседок взглядом, не зная, что делать дальше. По-хорошему, нужно было спрятаться у себя и не выходить пару дней, пока стычка не забудется. Но сбегать вот так, не поблагодарив спасительницу, было неловко. Потому Уля опасливо шагнула к кухне.
– Спасибо, – пробормотала она в спину, укутанную грязно-синей накидкой – точно самодельной, связанной криво, с большими дырами.
– Будешь? – спросила Наталья и протянула тарелку, на которой с горкой лежало капустное варево.
Запах стал почти невыносимым. Но отказываться было боязно. Уля расстегнула куртку и покорно уселась на свободный табурет. Плошка приятно согревала ладони. Стараясь не смотреть на Наталью, Уля подковырнула вилкой разваренный кусочек и отправила в рот. И поняла: все не так плохо. Кроме тушеной капусты, в вареве точно были крахмальные крупинки риса, кусочки мяса и даже какие-то специи.
Ульяна удивленно подняла глаза. Наталья смотрела на нее, довольно улыбаясь.
– Вкусно! – благодарно протянула Ульяна.
– Ленивые голубцы.
– Это так называется?
– Ленивые голубцы, – настойчиво повторила Наталья и начала смеяться. – Мы с тобой ленивые, как голубцы. Она пол моет, а мы ходим! – Она уже вовсю хохотала, хлопая себя по колену. – Мы-то его нет… а она! Ой, не могу. – Вскочила на ноги и прижала кастрюльку к груди. – Ну, бывай.
Ее тяжелые шаги раздались по коридору, хлопнула дверь, и воцарилась тишина. А Уля долго еще сидела в кухне, ковыряясь в разваренных кусочках капусты. Нужно было собраться с силами и встать, уйти к себе, переодеться, залезть в душ и наконец решить, что же делать дальше.
Когда в коридоре раздался металлический скрип ключа в замке, Уля допивала чай, всматриваясь в промозглую темноту за окном. Повешенные Оксаной прозрачные шторки, все в мелких капельках жира, вздулись на сквозняке. Ульяна вскочила на ноги, щеки мигом запылали. Как давно ей не приходилось извиняться! Она просто забыла, как это делается. Какие слова подобрать, чтобы Рэм согласился ей помочь?
Уля осторожно выглянула из двери кухни. В коридоре было темно. Рэм возился там, копаясь ключом в замке своей комнаты. Но ничего не получалось. Связка постоянно падала на пол, Рэм наклонялся за ней, медленно, через силу, и снова ронял. Уля подошла ближе, и в нос ударил тяжелый запах больного тела.
– О господи, Рэм! – не сдержалась она, подхватывая его за локоть, когда он начал сползать по стене.
– Уйди, – прохрипел он, но, чтобы оттолкнуть Улю, нужны были хоть какие-то силы.
Она решительно вырвала из его влажных пальцев ключи, щелкнула замком и распахнула дверь. Серый коридорчик ничем не отличался от ее собственного. Уля помогла Рэму подняться и втащила его внутрь – ноги совсем не слушались. Он стонал, сжимаясь от каждого движения. В темноте они добрались до низкого топчана, и Уля осторожно усадила Рэма, прислонив его спиной к стене.
– В сумке… Таблетки… – прохрипел он, не поднимая век. – Дай.
Уля метнулась в угол, где распахнутой валялась спортивная сумка. Носки вперемешку с футболками, старые книжки с вырванными листами, пара теплых, но изношенных свитеров и, наконец, хрустящий кулек болеутоляющего. Уля пробежала по коридору в кухню, плеснула в чашку воды из-под крана и вернулась назад. Рэм успел стянуть куртку – теперь та лежала на полу – и завалился на бок, уткнувшись лицом в подушку.
– Держи.
Рэм дернулся, но подняться не смог. Уля протянула руку и прикоснулась к его плечу. Он застонал еще сильнее, но оторвал лицо от дивана.
– Помоги встать…
Уля присела рядом, потянула его плечи к себе, и Рэм навалился на нее всем телом. Через тонкую ткань рубашки она почувствовала, как бугрится его кожа: вся спина была испещрена глубокими шрамами. Но еще утром Уля видела его тело – обнаженное и сильное. Разве может такое быть?
Рэм проглотил три серые таблетки и затих. Все, что оставалось Уле, – чуть откинуться назад, позволяя ему устроиться поудобнее. Время замерло. Тишина прерывалась лишь дыханием Рэма, которое становилось все спокойнее и глубже. Он больше не дрожал, тело расслабилось, навалившись на Улю теплым, податливым весом. Та не заметила, как и сама задремала, продолжая легонько поглаживать его плечо.
Они очнулись почти одновременно, когда за окном забрезжил первый свет. Рэм завозился и сразу вскочил. Уля открыла глаза с трудом вспоминая, где находится. События возвращались в память рывками, и Уле стало неловко за внезапную близость.
– Ты как? – сипло спросила она, прикладывая все усилия, чтобы голос звучал равнодушно.
– Уже лучше. – Рэм потер ладонью лицо. – Мне нужно было… прийти в себя. Теперь все хорошо.
Он смотрел выжидающе, поэтому Ульяна поспешила подняться с топчана, одергивая футболку.
– Я испугалась за тебя, – пробормотала она. – Расскажешь, что случилось?
– Не слишком удачный вечер. – Рэм хмыкнул. – Спасибо, что не бросила на полу. Вот крику бы утром было.
– Ерунда… Тебя избили, да?
Рэм помолчал, подбирая слова, но все-таки ответил:
– В некотором роде да. Я же говорю: все уже хорошо. Спасибо.
Уля смущенно кашлянула, прочищая горло, и, сделав над собой последнее усилие, проговорила:
– Вообще, я ждала тебя вчера. Хотела извиниться. За то, что наговорила в сквере.
Рэм вскинул на нее глаза – было в них что-то еще, кроме усталой враждебности. Облегчение? Уле показалось, что именно так.
– Ерунда. Забудь. – Он говорил рублеными фразами.
– И вот еще что… Я готова учиться. – Уля ненавидела себя за этот жалобный, просящий тон, но ничего не могла поделать. – Если ты, конечно, не против… Но если так, то я пойму… Ничего. Ты уже пытался, а у меня не вышло… Но я хочу попробовать, если ты… – Она вконец запуталась и замолчала.
– Да, хорошо.
Расстегнутая на верхние пуговицы рубашка оголила ключицу, ее пересекал глубокий шрам, на втором плече, где еще утром чуть заметно виднелся круглый ожог, теперь была язва, покрытая коростой. Уля испуганно округлила глаза, Рэм проследил за ее взглядом и тут же поправил ворот.
– Мне нужно пару часов… Я зайду за тобой, хорошо? Попробуем снова. – И направился к двери.
Уле послушно двинулась следом. Когда она шагнула в коридор, уверенная, что дверь тут же захлопнется за ее спиной, раздался сиплый голос:
– Не бойся, у нас все получится. Я у тебя в долгу.
Замок лязгнул всего на мгновение позже, но этого было достаточно, чтобы Уля ушла к себе, пряча в уголках губ давно забытую улыбку.
Сто тысяч мертвецов
Солнечный свет пробивался сквозь тяжелые тучи. Уля утопала в мягкости кожаного кресла и щурилась от удовольствия. Они с Рэмом сидели у большого окна, выходившего на улицу, и пили чай из чашек, больше похожих на супницы. Янтарная жидкость просвечивала сквозь тонкие фарфоровые бока, и Уля могла разглядеть, как медленно и плавно разворачиваются чайные листики на дне, как дрейфуют по кругу красные ягоды, кислые на вкус.
Чайную выбрал Рэм. Он уверенно прошел сквозь стеклянные двери, кивнул девушке у стойки и повел Улю вглубь зала, а она, мигом притихшая, покорно шла следом, улыбаясь сама не зная чему. Когда-то такие заведения были ее стихией. Она сидела на мягких пуфиках, разглядывая чайную карту, а Вилка, которая могла съесть на ночь целую пиццу и не вспомнить об этом поутру, заказывала себе самый большой кусок шоколадного торта.
– Не жмись так, – шепнул Рэм, усаживаясь напротив. – Ты знаешь о них всех куда больше, чем они о тебе.
– У нас есть чем заплатить? – Чашка чая по цене дневного рациона пугала нулями.
– Я угощаю. – Рэм стянул с плеч тяжелую куртку и кинул ее на соседнее кресло. – Нам бы поговорить, а здесь днем никого не бывает.
– Могу понять почему, – буркнула Уля, но ворчать не хотелось.
Хотелось сидеть так, грея ладони о чашку с чаем, и смотреть на шагающих за окном. Пока день складывался хорошо. Всю дорогу Рэм молчал. В поезде он забился в самый угол. Но чем сильнее они удалялись от дома, тем расслабленнее становилась его фигура. Перед конечной Рэм оторвал взгляд от грязного пола и посмотрел на притихшую рядом Улю.
– Вначале зайдем чаю попить. Договорились?
Уля кивнула. Прошедшая ночь оставила после себя стойкий привкус неловкости. Но Рэм определенно чувствовал себя лучше. Он все еще старался не дотрагиваться локтями до боков, но уже не валился с ног, что в свете последнего вечера казалось чудом. Не меньшим, чем его внезапное появление полуживым в коридоре коммуналки.
Откуда взялись эти шрамы и язвы, Уля не спросила. Она понимала, что Рэм не ответит, а только сильнее замкнется в себе. Потому Ульяна молчала, да и пульсирующая боль в запястье не давала ей заскучать. Рука то наливалась свинцом, то, напротив, становилась невесомой. Под узором пробегали мурашки, его жгло и морозило, но все это происходило где-то далеко. Напоминало о себе, но не мешало.
– Значит, ты хотел поговорить, – напомнила Уля, когда чашка опустела. – Перед тем как… Все начнется.
Рэм, смотревший в окно все время, пока они пили чай, обернулся. И Уля поняла, что никогда еще не видела его при свете солнца. Что солнце вообще ни разу не появлялось на небе с того момента, как это самое «все» началось. Рэм надел водолазку, и ворот скрывал отметины на его ключицах, но Уля помнила, что они там есть. А главное, Рэм знал, что она успела разглядеть их в полутьме комнаты, хотя это определенно не входило в его планы.
– Посмотри, – начал он. – Куда мы с тобой пришли?
– В кафе. – Его учительский тон казался Уле забавным.
Рэм поморщился.
– Это понятно. Куда мы вообще приехали?
– В Москву. Хотя я не понимаю зачем. В прошлый раз ты повел меня в сквер…
– И ничего не получилось. Но чем больше народу окажется рядом, тем легче тебе будет понять, что к чему.
– Мы будем ходить по улицам с завязанными глазами? Нас заберут.
– На улицы мы не пойдем. – Рэм кинул на Улю испытующий взгляд и вдруг улыбнулся почти весело. – Там слишком много места, воздуха и возможностей убежать. Мы спустимся в метро.
– Здесь? – Ульяне сразу стало не до смеха.
Станцию трех вокзалов она не любила всегда. И беззаботной студенткой – за постоянную грязь и вонь, и после, когда начала казаться себе такой же нечистой. Страх от потока людей был еще сильнее брезгливости.
– Вот именно потому, что ты боишься, мы сюда и приехали. – Рэм вытянул ноги под столиком и откинулся на спинку кресла. – Знаешь, сколько людей проходит здесь за сутки?
Уля покачала головой.
– Наверное, много.
– Много. Больше ста тысяч. Вдумайся: сто тысяч будущих мертвецов в сутки. Еще бы это место не вселяло в тебя трепет. Просто ты еще не научилась разделять настоящий страх и… – Он поискал подходящее слово. – И предвкушение. Да, не смотри на меня так. Если ты поймешь, о чем я говорю… То полынь… Она перестанет тебя пугать, ты начнешь искать ее.
– А она прячется, да? – чуть слышно проговорила Уля.
– Да. – Рэм удивленно поднял бровь. – Так уже бывало?
– Вчера… Я пыталась разобраться… Без тебя.
– Это хорошо. – Он хлопнул ладонью по столешнице. – Но давай по порядку. Сто тысяч мертвецов. – Рэм повторил это медленно, почти по слогам. – Они спускаются по эскалатору, чтобы пройти через переход, встать на перроне, а после забраться в вагоны. И все они умирают. На самом деле каждый проходящий мимо тебя – мертвец. Просто одни подошли к черте совсем близко, а другим еще предстоит путь…
– Жаль, что от возраста это не зависит, – пробормотала Уля, но Рэм услышал.
Он словно хотел что-то сказать в ответ, но передумал и отвернулся к окну.
– Да, все так. Но рожденный уже приговорен к смерти; по сути, это мало что меняет. Смерть спит в человеке, знает он это или нет. И очень чутко спит.
– Знаешь… – Рэм сидел теперь вполоборота, и Уля могла видеть только завитки его растрепанных волос и неожиданно красиво слепленное правое ухо. – Иногда мне просто дико слышать подобное от такого, как ты…
– Как я? – Он не шелохнулся, но скула чуть дернулась в усмешке.
– Прости.
– Да нет, ты права. Я просто повторяю то, что говорили мне. Не волнуйся, я точно такой неотесанный идиот, как тебе кажется.
Он продолжал смотреть в окно, но отражение выдавало улыбку.
– И кто же тебя надоумил? – спросила Уля. Улыбка в стекле померкла.
– Не отвлекайся, хорошо?
– Да, прости…
– И перестань извиняться постоянно, к чему это сейчас? – Рэм развернулся к ней, от улыбки не осталось и следа. – Ты будто не понимаешь, во что ввязалась… Боишься чего-то, когда самое страшное уже случи- лось.
Испуганная внезапной вспышкой, Уля сцепила ладони под столом и опустила голову.
– Я не знаю, во что ввязалась. Ты ничего толком не объясняешь, а кроме тебя… Мне просто не у кого спросить.
– Я пытаюсь объяснить хотя бы то, что понимаю сам. Но ты не слушаешь. Не пытаешься даже. Уля. – Прозвучавшее из его уст имя заставило Улю поднять глаза. – У тебя осталось пять дней, чтобы разобраться. Никому, кроме тебя самой, не нужно, чтобы ты… выиграла. – Последнее слово далось ему с заметным трудом.
– А кто-нибудь уже приносил Гусу его чертовы три подарочка? – леденея от собственной решительности, выпалила Ульяна.
Рэм скрипнул зубами.
– Не черти.
– Ответь. Просто скажи мне правду.
– Это неважно. У каждого своя игра. Не думай о других, о тебе здесь никто думать не будет. – Он просунул пальцы в узкий рукав и потер запястье там, где полынь заключала его в неразрывный круг.
– Понятно. Стоило сказать мне об этом, когда уговаривал согласиться на предложение Гуса.
Рэм дернулся, оттолкнул от себя столик – чашки жалобно звякнули – и встал.
– Пошли. Не собираюсь препираться с тобой до вечера. – Он бросил на стол скомканные купюры. – Вчера ты помогла мне, я хочу отплатить тем же… Игра – это твой выбор. Научись уже нести за него ответственность.
И вышел наружу не оглядываясь.
– До свидания, приходите к нам еще! – крикнула ему в спину официантка.
Шарф никак не желал вылезать из рукава, и Уля тянула его на себя, внутренне сжимаясь от обидных, но справедливых слов Рэма. Она и правда даже не пыталась побороть в себе страх. Глупая игра, разговоры о смерти, нелепые в своем пафосе, превращали все в фарс. Сюжет кино на один вечер. Но время шло – тут Рэм снова оказался прав.
Официантка подошла совсем близко, потянулась к остывшим чашкам, когда Уля наконец ее заметила и обернулась. Первой пришла полынь. Плотным облаком она окутывала девушку в бежевой форменной кофточке и светлом фартуке. На груди покачивался бейдж с именем «Анна». Сердце заколотилось, но в нарастающем страхе читалось что-то еще. Предвкушение. Как и пророчил Рэм.
Воздух стал тягучим киселем. Официантка взмахнула ресницами, дежурная улыбка сделалась еще шире, но для Ули этого не существовало. Она увидела свет больничной палаты. Лихорадочный запах тел пробивался сквозь вездесущую полынь. Лежавшая на койке девушка, бледная, почти прозрачная, хваталась за горло, но спертый воздух не проникал в ее легкие. Кожу покрывали багровые шелушащиеся пятна, все в запеченных коростах. Анна, если бейдж был все-таки ее, хрипела, на губах выступала кровь, наконец она дернулась вперед и обмякла, завалилась на бок, рука безжизненно свесилась с края. В дверях палаты появилась заспанная женщина, смуглая, почти желтая. На пороге она крикнула кому-то отрывисто и гортанно – Уля не разобрала, что именно, но это было не нужно. О смерти полынь говорила с ней на языке, понятном без слов.
Реальный мир возвращался рывками. Вначале померк дрожащий свет ламп, потом исчезла палата, и только мертвое лицо Анны наложилось на ее же, только живое и довольное.
– Подождите сдачу, пожалуйста, – настойчиво повторила она, видимо, не в первый раз.
Уля схватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Нет… Не нужно. Это вам, – пролепетала она, пытаясь натянуть куртку.
– Ого! – Официантка заглянула в чек. – Тут много останется! Вы уверены?
Читать бесплатно другие книги:
