Влюбляться лучше всего под музыку Сокол Лена
Упаси Боже.
– Хм-м… – Мычу я и понимаю, что это был не вопрос. Это Он соскучился. Ну, конечно. – Еще бы. – Говорю я.
Осекаюсь. Пожалуй, сарказм не самое подходящее сейчас для общения с человеком, который обессилен и единственное, что может выдать, это таз, полный рвоты с кровью.
– Ты возмужал, – констатирует мужчина.
Киваю. Пытаюсь про себя произнести: «отец». Не выходит.
– Конечно. – Говорю твердо и уверенно. – Когда ты ушел, пришлось быстро становиться взрослым.
Стараюсь вести себя спокойно, говорить без ехидства и упрека. Не нужно взрываться. Хотя бы ради мамы. Нужно потерпеть.
– Прости. – Раздается ответ. – Так вышло.
Внутри меня будто включается фонтан из ненависти. Он брызжет в разные стороны. Кто-то невидимый добавляет напор, и яд всех сдерживаемых слов поливает меня самого изнутри.
Молчу. Скрипя зубами, молчу. Жду, когда это закончится.
– Проси прощения у матери. Не у меня. – Произношу, чувствуя, что моя голова готова взорваться от напряжения. Смотрю на лежащего передо мной мужчину. У него все еще хватает сил не отводить от меня взгляд. – Да, я рос без отца. Но Маша. Она же – девочка. Лучше бы ты о ней подумал.
За спиной слышатся легкие шаги. Мама? Слушает наш разговор?
Не оборачиваюсь.
– Мне тогда были важны другие вещи. Я просто был глуп. – Видно, что ему трудно даются любые слова, не только эти. – Жизнь… сложная штука. Не все получается, как хочешь. Видишь, мне все вернулось.
Смотрю на него осуждающе, ничего не могу с собой поделать.
– Это твой выбор. – Вздыхаю я. – Ты сам выбирал. Жить или существовать. Ты… забрал у нас детство. – Замолкаю на несколько секунд, пытаясь унять дрожь в руках. Нужно выстоять. Это он сделал меня таким, способным выдержать многое. Он. Своим безразличием и предательством. – Но я могу сказать тебе спасибо. За то, что благодаря тебе осознал многие вещи, стал сильнее, тверже. – Руки сами поднимаются, указывая на него. – Посмотри, в кого ты превратился. Неужели нельзя было сделать над собой усилие и вернуться? Осознать, понять, что важнее? Что там было такого важного, чтобы не хотеть видеть своих детей? Женщины? Водка? И где они теперь? – Вытираю потные ладони о ткань джинсов. – Посмотри, как мать тебя любит. Возится с тобой. Другая бы давно плюнула.
– Я вашу маму люблю и всегда любил. – Человек на кровати дрожит, пытаясь приподняться, но тут же без сил опускается на подушки. Его лоб вновь покрывается крупными каплями пота. – Прости уже меня, сынок!
– Давно простил. – Складываю руки на груди, закрываюсь от него и всего мира одновременно. – Иначе бы не пришел. Я уже десять лет живу с этим. А время… оно же вроде как лечит. – Качаю головой. – Всю оставшуюся жизнь у меня перед глазами будет стоять твой пример.
– Я слишком поздно все осознал, – хрипит мужчина.
– Ты в свои годы мог быть здоровым мужиком. А теперь посмотри, на кого ты похож. – Хватаюсь за голову. – Что-то еще можно сделать? Операцию? Нет? – Раскидываю в стороны руки, словно ребенок, беспомощно и непонимающе. – Что, просто сидеть и вот так ждать конца?
Мужчина кашляет. Гулко, звонко.
– Уже ничего не сделаешь. – Хрипит, брызгая слюной. – Я понимаю это и принимаю.
– И что? – Мой голос неконтролируемо повышается. – Собрался вот так взять и умереть?
– Паша! – Раздается за моей спиной.
Оборачиваюсь и вижу сестру. На ней то же платье, что и на вечеринке, на плечи наброшена серая кофточка. Волосы забраны в хвост, глаза краснеют от слез. Смотрю на нее и вижу мать, молодую, красивую, которая в тридцать лет осталась одна. Она выглядела тогда не старше Машки.
И меня внезапно охватывает чудовищная злость. Я уже готов взорваться, облить его словесными помоями и уйти, как вдруг Маша подходит и вцепляется в меня, будто в спасательный круг.
Ее ручки такие маленькие, тоненькие. Плечи, подрагивающие от рыданий, хрупкие, они покрыты мурашками. Прижимаю ее ладони к своим плечам, и любовь маленькой девочки захлестывает меня, словно волна, несущая в себе покой и умиротворение.
Я сдержусь. Ради нее, ради мамы, ради нас всех. Буду выше этого, буду их защищать до самого конца. Буду мужчиной, которым не смог быть мой отец.
– Машенька… – шепчет больной, комкая простыню.
И Машку начинает бить настоящая дрожь. Глажу ее ладони. Едва ощутимо. Большими пальцами рук. Вот так мы и выживали, когда он ушел. Вот так. Держась друг за друга каждую секунду, помогая и заботясь. Нам не на кого было положиться, нам некому было помочь.
– Здравствуй… те… – Выдыхает сестра.
Поворачиваю к ней голову. Ее губы, предательски дрожа, сжимаются, чтобы не допустить нервного стука челюстей друг о друга. Слезы уже плотным потоком застилают глаза. Ладони сжимаются в кулаки.
Крепче сжимаю ее ладони, лежащие на моих плечах. Она должна знать, что я здесь. С ней. Поддерживаю, как и всегда.
– Ты так похожа на маму…
От этих его слов меня вдруг начинает тошнить. Еле сдерживаюсь, чтобы не подойти и не встряхнуть этого человека как следует. Да если мы на кого-то походим, то только на него. Как можно ничего не чувствовать к детям, которые походят на тебя, словно отражение в зеркале?! Променять их на дешевых шлюх из подворотни, на возможность бухать, когда вздумается, сколько и где вздумается…
– Что мы можем сделать для тебя? – Вдруг тихо говорит сестра, будто выныривая из воды. Ее голос дрожит.
Дрожу и я, чувствуя, как она прижимается ко мне.
Нет, женщины в нашей семье слишком добры. Не смогу. Не смогу простить его никогда.
– Посиди со мной, – просит больной. – Поговори. Пока не приедут врачи.
Встаю, освобождая ей место, и вижу краем глаза, что сестра не торопится взять его за руку. Иду прочь из комнаты, мне срочно нужен свежий воздух.
– У папы кровотечение, боюсь, это очень серьезно. Цирроз. – Произносит мама мне вдогонку. – Вам нужно успеть поговорить, пока его не увезли.
Голос мамы эхом отдается в ушах. Поговорить. Приедут врачи. Почему нельзя взять и просто сбежать отсюда? Бросить его, как он когда-то нас.
Захожу на кухню, подхожу к окну со старыми ссохшимися рамами, отворяю створку и выглядываю наружу. Окунаюсь в утренний воздух. Здесь, за окном, он не пахнет приближением смерти, чему я несказанно рад. Вдыхаю полной грудью, закрываю глаза. Вдруг ловлю себя на том, что бью кулаком по подоконнику, неистово, яростно, до боли в костяшках пальцев.
Вдруг в кармане начинает вибрировать телефон. Достаю. На экране высвечивается: «Яра».
– Да, Ярик, привет. – Отвечаю я, стараясь дышать спокойно.
– Здорово, Паха! – Смеется он. – Как ты?
– Нормально.
– Круто ты вчера зажег.
– Хм… И не говори…
– Дело есть.
– Слушаю.
– Нужно поговорить с глазу на глаз. Придешь к нам на репу сегодня?
– Во сколько у вас репетиция?
– В семь, в «Авиаторе», студия 17.
– Постараюсь успеть. Что-то серьезное?
– Деловое предложение, приходи, перетрем.
– Окей… буду.
– Тогда счастливо!
– Пока.
Отключаюсь, собираюсь убрать телефон и вдруг вижу новый входящий вызов. От Димы. Ух…
– Да, – говорю я в трубку, стараясь держаться уверенно.
– Привет, – вздыхает собеседник.
– Здорово, Димон. Ты куда вчера пропал?
– Не спрашивай. – Его голос напряжен. Характерная хрипотца сменяется сиплостью простуженного горла. – Вы во сколько вчера уехали?
– Мы… – Оборачиваюсь, поднимаю глаза к потолку, пытаюсь найти на нем ответы, но их там нет. – Мы сразу после вас…
– Ясно. Какие-то чудилы умудрились разнести мне весь дом. Батя с матушкой приехали и чуть волосы на заднице не рвали, так их бомбануло.
– Обалдеть.
– Да…
– Мы… сейчас у отца, ему совсем плохо. Освобожусь и приеду помочь тебе с уборкой, ладно?
– Не нужно. Сейчас приедет целая бригада. Отец вызвал. Скажи Маше, что заеду за ней, как освобожусь. Если батя не заберет у меня машину, телефон и все остальное. Думал, его порвет, когда он увидел лифчик на люстре.
– Ч-что? – Я попытался изобразить удивление.
– Это не самое страшное. Кто-то выжрал его коллекционное шампанское, побил посуду и нагадил в бассейн. Еще я нашел два косяка во дворе и успел спрятать, пока меня опять не подписали под торчка.
– Ничего себе…
– Только что приходил наш участковый, Василий Степаныч. Я подумал, что мне конец, но он, оказывается, пришел за фуражкой. Точнее приполз, помятый весь, велик свой, говорит, где-то потерял. Я даже узнал его не сразу. Сбили мы его фуражку с дерева палкой, он ее хвать и убежал. Не понимаю, он-то как у меня дома вчера оказался?
– Не знаю, – чешу лоб так сильно, будто это способно все исправить или хотя бы избавить меня от похмелья.
– Что за ерунда здесь творилась? – Говорит он так громко, что у меня едва не закладывает уши. – Если найду виноватых, задушу своими собственными руками!
Анна
– Солнцева, скажи, что у тебя есть объяснение своему опозданию, – бросает на ходу Людмила Геннадьевна, управляющая нашим кафе, по пути в свой кабинет.
– Да, – мычу ей в ответ, бросаю сумку на стул, надеваю форму. – Мою кошку переехал поезд.
Женщина хмыкает.
– Думала, у тебя собака.
– Ага, – сразу нахожусь я, – теперь только она, родимая, и осталась.
– Как дела? – Спрашивает Юля, работница холодного цеха. Она работает с утра до обеда, потом на смену ей обычно приходит Машка.
Девушка стоит и аккуратно заворачивает толстенную тортилью, время от времени бросая на меня озадаченные взгляды. Оборачиваюсь и вижу на ее лбу мишень. Мое сознание рисует ее. Никогда не спрашивайте у опухшей не накрашенной женщины с утра, как ее дела. Слышите? Ни-ког-да!
– Да прекрасно. – Ворчу я, завязывая за спиной маленький передник. – Лучше не бывает.
Три часа сна. Адское похмелье. И приправленное чувством вины настроение. Что мне еще нужно было сказать?
Иду в зал. Благодарно киваю Рите, второму официанту – девушка героически взяла на себя заботу о моих столиках. Мы всегда выручаем друг друга, а еще я молчу, что она ворует. Хотя в кафе обычно воруют все, это нормально. И всем сходит с рук. Официанты воруют посуду, пепельницы, салфетки и прочую мелочь. Повара могут каждый день таскать домой самые отборные продукты. Сетками. Даже посудомойщица уносит после смены внушительный пакет с едой. А про руководство я вообще молчу. Те тащат деньги непосредственно из кассы.
Направляюсь к посетителям за первым столиком. Внимательно выслушиваю заказ и пожелания, записываю, стараясь ничего не упустить, зачитываю вслух. Все верно. Возвращаюсь на кухню, передаю чек поварам, обращаюсь к бариста с просьбой сварить два латтэ с корицей. Снова иду в зал.
Бывают такие смены, когда тебе удается единожды за весь день прижать свой зад. Ты довольный и счастливый выходишь во двор, садишься, раскуриваешь сигарету, делаешь затяжку и… облом. Тебя вызывают. Подхожу к столику и молю, чтобы сегодня все было по-другому. Принимаю заказ.
В работе официанта самое главное – быть «воздухом», обойтись без которого невозможно, но которого не видно. Можно не улыбаться, сохранять нейтральное выражение лица, болтать с коллегами, но при этом создавать видимость незаметности. Вот тут нужен особый талант, я вам скажу. Хотя бывают и исключения – клиенты, которым важно, чтобы их облизывали. Порхали вокруг них, окружая вниманием, угождали во всем и лебезили. Определить таких личностей – тоже нужна наблюдательность. Она приходит с опытом.
Обслужив все столики, облегченно выдыхаю. Бегу в туалет умыться. Все хорошо. Когда рассказывала посетителям состав блюда, меня чуть не вырвало. Надо же было столько вчера выпить. Не знаю уж, что было написано на моем лице, но, кажется, клиентов это не смутило. Они поблагодарили за обслуживание и даже похвалили рисунок на кофейной пенке.
Вытираю лицо и выхожу из уборной. Останавливаюсь в проходе, делаю вид, что изучаю «стоп-лист» на стене кухни. Крем-суп. Повторяю про себя. Крем-суп. Брррр. Голова отказывается работать. Все время думаю о Пашке. О том, как хорошо провели мы ночь, и о том, что произошло под утро. Чувствую, как трясутся руки. Улыбаюсь. Не могу не улыбаться. Наваждение какое-то.
Его мать видела меня голой. А мне смешно. Поворачиваюсь и вижу, как повар Лиля облизывает пальцы. Меня неотвратимо мутит. Женщина отворачивается к плите, а я стою и гадаю, куда она эти пальцы засунет потом.
Прохожу мимо Юли, все еще испытующе поглядывающей на меня, и подмигиваю. Свое похмелье я обсуждать с ней точно не стану. Выхожу в зал и замечаю за угловым столиком крупного мужчину с бородой.
– Эспрессо лунго шикарному мужчине за шестым столиком! – Кричу я через весь зал, подмигиваю бариста и возвращаюсь взглядом к посетителю. Он при виде меня сияет.
Вы знали, что у всех постоянных гостей есть прозвища? Например, Борщ, Двойной Бургер, Нос, Чивас или Пробник (потому что воняет сразу всеми новинками парфюмерной промышленности). Если вы бываете где-то часто, скорее всего, и у вас оно есть. Интересно, какое же?
Иду к улыбающемуся мужчине за шестым столиком, медленно открывающему ноутбук, лежащий перед ним. Вообще-то, когда приносят еду, нужно убирать лишнее со стола, но любимым клиентам прощают и не такое. Хорошим гостям всегда больше внимания. Таким всегда найду уютное местечко рядом с окном, попрошу кухню, чтобы постарались с заказом, лишний раз улыбнусь.
Но запомните, постоянных гостей любят только, если они оставляют чаевые. Тех, кто заказывает чашку кофе и сидит потом за столиком два часа, конечно, не выгонят. Но будут тихо ненавидеть.
К Камышеву это не относится. Совершенно. У меня к нему особая любовь.
Паша
Спускаюсь по ступенькам вниз, на цоколь. Это звучит странно, но семнадцатая студия прячется в самом настоящем подвале. Иду по коридору, ищу нужную дверь. Меня все еще не отпускает ситуация с отцом. Он в больнице, осталось ему не долго, мать ходит вся не своя, сестра весь день рыдает. Один я совершенно растерян. И забить на все это не могу, и горевать не получается. Вот же хрень…
Под ногами хрустит песок, этаж кажется мне совершенно необитаемым, воздух сырым. Оглядываю не обшитый потолок. Интересно, зачем для репетиций они используют такое помещение? Дешево и сердито? Наверняка, из-за этого.
Иду по тускло освещенному коридору, разглядывая таблички на дверях. Едва различимый вдали звук приближается, становясь все отчетливее. Следующий участок пути хорошо освещен, по стенам тянутся трубы отопления. Воздух здесь заметно суше и теплее. Прячу руки в карманы джинсов, нервно тереблю ключи от машины.
Оп, кажется, мне сюда. Поворачиваю.
Дверь в студию открыта. Передо мной небольшой предбанник. Так называемый чилаут с печеньками: маленький диванчик, забросанный одеждой, рядом столик с грязными кружками, на которых еще в прошлом году повесились засушенные чайные пакетики, электрический чайник, две бутылки с водой.
Размышляю, постучать или нет, несмело поднимаю руку, когда передо мной в дверном проеме вдруг возникает та самая, вчерашняя, блондинка с вечеринки. Сердце вскакивает и стучит у самого горла, дыхание сбивается. Ловко лавирую между ней и дверью, чтобы не свалить девчонку с ног, и останавливаюсь, не готовый к тому, что окажусь так близко к ее лицу.
– Ой, – выдыхаю навстречу ее распахнутому взгляду, – привет!
Она молчит и с хитрым прищуром заглядывает в мои глаза. Мы стоим, будто разделенные невидимой стеной. В груди за секунду нарастает такое напряжение, что кажется, будто по венам течет не кровь, а ртуть, вязкая и густая.
– Ну, привет, – вдруг отвечает девушка, отступая назад.
– Ты… как здесь? – Задаю совершенно дурацкий вопрос.
Но она улыбается и понимающе кивает на просторное помещение позади нее:
– Это моя группа. Я – Леся. – Решительно протягивает мне ладонь.
– Помню, – улыбаюсь в ответ, пожимая ее.
Замечаю, что кожа ее рук невозможно-нежная, бархатистая, согревающая приятным теплом. А запястья тонкие, отчего кажутся хрупкими и изящными.
– Значит… – Делаю шаг внутрь. – Твоя группа?
– Моя, – на ее щеках появляются милые ямочки, – знакомься.
С трудом отрываю от нее взгляд. Передо мной просторное помещение, кирпичные стены окрашены в белый цвет, повсюду музыкальные инструменты, усилители, провода, колонки. Кровь начинает бурлить. Восторг… Вот что я сейчас ощущаю, завороженно разглядывая репетиционный зал – мою ожившую мечту. Не важно, для чего они пригласили меня сюда сегодня, мне кайфово от одного только взгляда на происходящее.
Незнакомый рыжий паренек подключает гитару к примочкам и усилителю. Кудрявый ударник настраивает рабочий барабан. Клавишник отрывается от синтезатора и поднимает взгляд на меня. Ярик!
– Здорово, братан! – Он выходит вперед и тянет руку.
Жму ее с каким-то особым усердием. До сих пор не верится, что я здесь.
– Это Майк, – раздается голос Леси.
Поворачиваюсь к рыжему пареньку с гитарой. Колкий взгляд недоверчивых синих глаз, челка, густой волной падающая на лоб, рот, изогнутый в недоверчивую ухмылку. Мы жмем руки, но меня не покидает ощущение, что я его напрягаю.
– А это Никита. – Мурлычет девушка, подталкивая меня к барабанщику, который, поглядывая на нас, молча закрепляет железо на стойках. – Картавый Ник, если быть точнее.
– Иди в баню! – Парень запускает в нее пакетом с чипсами. Девушка умело уворачивается. Он улыбается, пожимая мою руку.
Рукопожатие выходит крепким. Да он и сам здоровяк: мощные плечи, рост выше среднего, прикольная майка с гориллами, очки в красной оправе и целая грива русых кудряшек почти до плеч. Не легкая бы небритость и не дюжая фигура, из-за этих волос принял бы его за девчонку.
– Садись, – Ник, добродушно улыбаясь, указывает мне на стул. – Сейчас мы почекаемся, и сыграешь.
Послушно сажусь, раздумывая, о чем это он. Сыграю? Я? На чем? Меня что, не петь позвали?
Мои мысли прерывает Леся, настраивающая микрофон. Она что-то напевает себе под нос, затем прочищает горло и пробует петь уже в микрофон. Сижу на крутящемся стуле и не могу не поворачиваться туда-сюда. Для меня здесь все в новинку, все непривычное, но погружение в такую атмосферу сродни волшебству.
Девушка встает на цыпочки и присаживается прямо на полированный стол. От моего взгляда не ускользают цветные татуировки чуть ниже линии джинсовых шорт – два огромных черепа: один в очках с пальмами, другой с ромашками в зияющих пустотой глазницах. Вызывающе, но, надо признаться, красиво.
Удивленно поднимаю брови и тут же замечаю, что мой интерес замечен. Она подмигивает мне и медленно закидывает одну ногу на другую. Чувствую некоторое смущение и облизываю пересохшие губы.
Пытаюсь взять себя в руки, но когда рука Леси сжимается на основании микрофона, мне становится жутко стыдно за те мысли, что моментально приходят в голову. Отвлекает меня от этого зрелища лишь взвывшая вдруг гитара Майка и его же испытующий взгляд из-под челки. Парень либо не в духе, либо намеревается содрать с меня кожу одними глазами. Откидываюсь на спинку стула и концентрируюсь на музыке.
Наконец, ребята начинают играть вместе какую-то композицию. Звучит просто круто. Меня накрывает волной музыки, захлестывает незримой энергией, заставляя гореть огнем скованные мышцы и разгоняя кровь по венам.
– Че, не так нужно? – Сердито смотрит Майк.
– Глухо звучит, – говорит Ник, прерываясь. Чешет наконечником барабанной палочки спину. – Сделай-ка пожирнее, что ли.
Пока гитарист возится, Леся расправляет спину, замирает у микрофона, будто собираясь с духом, и начинает негромко напевать:
- Когда ты уйдешь,
- Забрезжит рассвет.
- Мечтаешь исчезнуть?
- Но выбора нет.
Ее голос мягкий, тягучий, словно карамель. Обволакивающий своей необыкновенной сладостью. Он действует на меня, будто парализующий газ – прибивает к стулу, заставляет сознание тонуть, погружаясь в дымку из слов. Она словно делает что-то противозаконное своими губами, что-то запретное. Не поет, а мурлыкает, щекочет, поглаживает, подчиняет своей воле.
Далее вступает Майк со своим соло, сразу, будто интуитивно, создавая созвучие с партией солистки, а Ник отзывается неспешным, но глубоким и проникновенным барабанным ритмом. Звук нарастает. Клавишные наполняют мелодию фактурой. Для органичной ритм-секции группе не хватает лишь бас-гитары, но томный бархатистый голос исправляет и это:
- Ты снова вернешься
- В обитель греха.
- Попробовал раз,
- Пропал навсегда.
Барабанная установка словно взрывается, накрывая нас лавиной из звуков, гитара подхватывает, переливы клавишных взмывают в воздух яркими искрами, а девушка впивается в микрофон, будто боясь задохнуться, и спрашивает:
- Милый, скажи,
- Тебе плохо от моей любви?
Смотрит на меня, дожидается барабанной партии и почти кричит:
- Никуда не деться-я-я —
- Я-я-я-я – яд в твоей крови!
Сижу потрясенный. Чем? Не знаю сам. Тем, что не понял, что это было. Может, сеанс гипноза? Магия? Но острое чувство, тлеющее во мне угольками, шепчет: хочу. Хочу так же. Срочно. Немедленно! Да, да, да, да!
Ребята играют еще пару композиций, а я сижу, не возражая даже тому, если они исполнят сейчас весь свой сет-лист. Песни на русском, песни на английском, каверы. Больше рока, пусть и попсового. Мне, черт побери, нравится!
– Бери, – возвращая меня к реальности, восклицает девушка.
И я будто выпрыгиваю из душного шкафа.
– Что? Где?
Она смотрит на меня, как на несмышленого юнца и смеется, облизывая накрашенные красным губы.
– Гитару. – Указывает на элегантный черный футляр в руках вошедшего незнакомца.
Кто он? Часто моргаю, глядя на крепко сбитого невысоко паренька, стоящего передо мной. Кисть его левой руки перемотана бинтами, глаза приветливо улыбаются, губы сжаты в упрямую тонкую линию.
– Боря, – представляется он, передавая инструмент, и пожимает мою ладонь освободившейся рукой.
– Борис Бритва! – Ржет Ник из-за установки.
– Пошел ты, – отзывается парень и показывает ему средний палец. – Из-за того, что я разрезал запястье, не нужно на меня цеплять навечно это тупое погоняло, понял?
– А что, Угол лучше, что ли? – Усмехается Майк.
– Да ну тебя, – обиженно ворчит Боря и показывает «фак» и рыжему тоже.
Прикольное прозвище, – отмечаю про себя. А, нет. Не прикольное. Прочищаю горло. Угол – значит тупой.
Ставлю футляр на колени. Что там? Интересно. Воображение рисует запредельные Хэтфилдовскую ESP или Fender. Но так ведь не бывает. Открываю, подбадриваемый ребятами, и чувствую настоящий азарт. Передо мной гладкая, блестящая, отражающая блики света, Gibson. Мечта. Совершенство! Феерия!
– Сыграешь нам? – Говорит Майк, дерзкой интонацией бросая вызов.
– На басухе? – Удивляюсь я. – Так я на электрогитаре играю. И это еще громко сказано. Так, бряцаю.
– Да брось, – смеется Ярик, пробираясь к нам. – Мы тебя вчера видели.
Он хлопает меня по плечу.
– Если на электро умеешь, на басу тем более сыграешь, – поддерживает Ник.
Они все стоят вокруг меня и ждут. Вот черт!
Я ж не трус. Беру инструмент в руки. Обхожу погремушки Ника, насаживаю гитару на провод. Смогу-не смогу? Пытаюсь незаметно смахнуть пот со лба, вытираю ладони о джинсы.
Главное же не гитара, а руки. Значит, можно попробовать. Физически ощущаю, как трясутся поджилки.
– Подождите, – устраиваю ее удобнее на руке, пробую, – привыкнуть же надо.
Начинаю наигрывать, подтягиваю струны, снова играю. Не хотелось бы стать басистом, которого держат для того, чтобы подносить пиво гитаристу. Нужно разрушать стереотипы. Пытаюсь играть одну мелодию, потом другую, замечаю, как Майк меня убавляет, недовольно поглядывая. Выгляжу, наверное, как дурак.
– Слух есть, парень смышленый, – заключает Ярик, возвращаясь за инструмент. – Попробуем сыграть что-нибудь?
По моей спине катятся ледяные капли.
– Мы играем, а ты подстраивайся, – насмешливо кидает Майк, заставляя меня в панике хвататься за гитару.
Легко сказать! Я же не профессиональный музыкант. И рад бы доказать им обратное, но откуда ж взяться таким навыкам? Вот черт…
Нервничаю, косясь на наглого самоуверенного рыжего. Начнет сейчас наигрывать на своем эльфийском, попробуй подыграй ему. Придурок. В таком напряженном состоянии я не способен даже сообразить, как сделать туалетную бумагу из лопуха.
– Просто почувствуй ритм, – словно утешая, шепчет Леся.
Ее рука мягко ложится на мое плечо, нос щекочет сладкий цветочный аромат духов. Девушка идет и добавляет басов на комбике.
– Играй просто и не парься, – говорит Боря, усаживаясь на мой стул. – Но не низко… и не медленно.
Начинаем играть. Их партии словно выточены, доведены до блеска и сыграны между собой. Чувствую себя обезьяной с гранатой. Пытаюсь не налажать, но, кажется, только порчу все. Так продолжается около часа. К перерыву у меня начинает получаться все лучше и лучше. А вот футболку, в которой я пришел, можно выжимать или выкидывать.
Играю. Играю! Играю!!! Я – скоростной маньяк. Бацаю так, что трупы в морге оживают. Все ребята, за исключением Майка, улыбаются. У него, видимо, паралич лицевых мышц. Либо парень проглотил швабру. Но мне все равно, потому что гитара становится продолжением моих рук.
– Сможешь это сыграть? – Майк протягивает мне листы бумаги, когда мы заканчиваем.
– Запросо, – отвечаю, не глядя. Опускаю глаза на табулатуру. – Нужно только выучить.
Не зря ж я в музыкалке учился. На балалаечника…
– В общем, дело такое. – Вступает Леся, усаживаясь напротив меня и закидывая ногу на ногу. – Через три дня нам нужно выезжать – выступаем на фестивале в Адлере. Без басиста мы, ясен пень, никуда не поедем. Если ты согласен, мы тебя берем. Боря тебя поднатаскает, раз уж он так прокосячился с рукой.
– Да, блин, – стонет Боря, – я же не специально! Вы достали!
– Раз уж прокосячился, – не оборачиваясь, повторяет девушка. Ее взгляд скользит по моим рукам, все еще сжимающим чужую гитару. – Будет с тобой заниматься. Я дам вам ключ от студии. У тебя трое суток. Общие репы каждый день вечером. По два-три часа. Каждый дома учит свои партии, здесь сыгрываемся, прогоняем весь сет-лист, отыгрывая каждую песню несколько раз. Если встречаются ошибки, отрабатываем, исправляем нюансы.
– Понял, – кивнул я.
– На фестивале исполняем одну композицию. Далее едем на «оупен» в Сочи, там уже три. Акцент на репах будем делать на них, так что не переживай. Ник, – она поворачивается к ударнику, – слаженность ритм-секции на тебе, ок? Отрабатывайте. Бас и барабаны, в особенности бочка, должны звучать, как единый организм. – Короткий взгляд на гитариста. – Чистый ли звук, нет ли ненужной грязи и шума – это у нас к Майку, у него идеальный слух. Можешь смело довериться ему, на первых порах он подскажет.
Вряд ли. Парень все еще глядит на меня волком.
– И приходи в хорошем настроении, – взгляд из-под полуприкрытых ресниц девушки словно забирается мне под кожу, – это важно уже для меня. Я всех вас чувствую, и мне важно не отвлекаться на такие мелочи.
– Я могу подумать? – Вдруг спрашиваю я.
И это заставляет ее глаза широко распахнуться. Кто-то из парней хохочет. Майк, громко выругавшись, обращается ко мне:
– С тобой все в порядке, парень? – Он хмурит брови. – Такие предложения на дороге не валяются. Ты должен быть счастлив. Тем более сможешь выступить на одной сцене с такими мэтрами, как Халерий Блевоньтев, Коля Баксов…
– Квас Михайлов, – подхватывает Ярик.
Мое лицо, наверное, выглядит сейчас, как сморщенный урюк, отчего они тут же начинают ржать, как кони.
– Задрали, – выдыхает Леся, устало качая головой. Она поправляет кофточку. Теперь через вырез видна крутая ложбинка меж ее грудей. – Хэдлайнер мероприятия – сам Джон Н., тебе говорит что-нибудь это имя?
В моей голове будто переключается невидимый переключатель. Говорит ли мне что-нибудь имя Джона Н.? Да вы шутите! Я готов сутками насиловать эту гитару ради возможности выступить с ним на одной сцене. И Леся, кажется, понимает меня без слов.
– Вот и отлично. Предлагаю провести небольшой джем-сейшн. – Она встает и направляется к микрофону, не торопясь и плавно двигая бедрами. – Ритм-секция задает ритм и основной грув, остальные подхватывают. Мм?
– Поехали! – Смеется Ник, хватая палочки.
Анна
Я с разбегу падаю на стул напротив. Официанты не должны так делать никогда, но с каких это пор меня волнуют такие мелочи? Особенно когда речь идет об особенных посетителях. Таких, как Павел Юрьевич Камышев, известный писатель.
Когда он появился здесь впервые, никто из нас и не думал, что хмурый мужчина с густой растительностью на лице пишет книги. Он выглядел грустным, даже потерянным. Пришел однажды утром, заказал чашку кофе и уставился в окно. Долго смотрел вдаль, словно размышляя о чем-то, и делал пометки в блокноте.
В общем-то, ничего необычного. Но сердце подсказывало мне, что этот человек сильно печалился о чем-то. Он будто совершенно один в незнакомом городе, его никто не ждет, поэтому торопиться ему некуда. С того дня мужчина стал приходить каждый день, и это заинтересовало меня еще сильнее.
Тот же задумчивый взгляд, небольшой блокнот с заложенной между страниц ручкой и чашка крепкого кофе, успевающая остыть, пока ее хозяин разглядывает через окно крыши соседних домов, прохожих и солнечные зайчики на стекле. На вторую неделю я не выдержала, подошла и предложила заменить его остывший кофе на свежий. Вместо этого он просто назвал меня по имени.
– Аня, – тихо спросил мужчина, потирая висок, – как ты думаешь, что чувствует женщина, перед которой мужчина встает на колени?
– Эээ… – Растерялась я, опустив руки. Проследила за его взглядом, устремленным на бейджик на моей груди. Вот откуда странный клиент узнал мое имя. – С…смотря, для каких целей? Вы перед кем-то виноваты?
Читать бесплатно другие книги:
