Нью-Йорк Резерфорд Эдвард

Есть ли подобное у неевреев? Среди профессуры, учителей и духовенства – безусловно, но не такого накала. Семья Сары принадлежала к общине, которая сознавала свои тысячелетние корни и верила, что получила священный огонь из рук самого Бога.

Он распрощался с Сарой и ее родственниками запоздно, проникшись к ним уважением и восхищением.

Довольно скоро он, конечно, спросил у Сары про врача.

– Внук Адели Коэн? Очень милый человек, только не мой тип. Но пусть мои думают, что я увлеклась, на здоровье. Так им приятнее. – Она лукаво взглянула на него. – Будь он моим типом, мне, вероятно, пришлось бы за него выйти. Он – все, о чем может мечтать симпатичная еврейская девушка.

Чарли не знал, как к этому отнестись. Поразмыслив в дальнейшем и ощутив укол ревности, он обозвал себя дураком. Рано или поздно эта девушка обязательно остепенится и заживет с приличным молодым человеком из своего круга. Но не сейчас. До этого еще далеко. Пока же этого не случилось, он хочет, очень хочет обладать ею единолично.

Седер имел и еще кое-какие последствия. Чарли начал задавать Саре вопросы, иной раз совсем простые.

– Почему вы говорите «синагога», а большинство моих знакомых евреев – «храм»?

– Это во многом зависит от того, какой ты еврей. Подлинный Храм, который в Иерусалиме, разрушили почти две тысячи лет назад. Ортодоксы и консерваторы верят, что он возродится. Это будет третий Храм. Но реформисты считают, что ждать не нужно, и называют храмами свои синагоги. Поэтому в диаспоре синагоги именуют по-разному. Ортодоксы часто говорят «шуль», это на идиш. У нас дома – синагога, а реформаторы обычно зовут храмом.

Другие вопросы были поглубже. В чем Сара видит свой долг как еврейка? Как она хочет жить? Искренне ли верит в Бога? Чарли обнаружил, что она поразительно оторвана от среды.

– Бог? Чарли, да кто может знать о Боге? Уверенности никакой. Что касается остального, то я нарушаю массу законов. Посмотри, чем я с тобой занимаюсь. – Она пожала плечами. – Наверное, истина в том, что всю неделю я мирянка, а по уик-эндам возвращаюсь к истокам. Понятия не имею, к чему это приведет.

Однажды она застала его за чтением книги по иудаизму.

– Ты скоро будешь знать больше, чем я! – рассмеялась она.

Но Чарли увлекся не только иудаизмом. Знакомство с ее семьей побудило его задуматься обо всех остальных общинах большого города, которые он принимал за нечто само собой разумеющееся. Об ирландцах, итальянцах, других переселенцах. Что ему известно о соседях? Если честно, то почти ничего.

Выставка открылась в апреле. Она имела большой успех. Роуз Мастер превзошла саму себя. Коллекционеры, члены музейных советов, светская публика – она ухитрилась созвать всех. Каталог и подобранные Сарой короткие исторические справки были безукоризненны. Чарли привел журналистов и людей из литературных кругов, галерея позаботилась об остальных.

Перед смертью Теодор Келлер напечатал тысячи подписанных снимков, и очень многое было продано уже за вечер. Мало того, один издатель предложил Чарли выпустить книгу.

Пришли несколько Келлеров, потомки Теодора и его сестры Гретхен. Пришла родня Сары, скромно оставшаяся в задних рядах, но откровенно гордая ее успехом. Чарли на секунду запаниковал, когда сообразил, что кое-кому из его друзей известно об их романе, но пара слов, которой он перебросился с некоторыми, убедили его, что никто не сказал ее домашним об их отношениях.

И Чарли произнес вдохновенную речь о Теодоре и Эдмунде Келлерах, в изысканных выражениях поблагодарив галерею и особенно Сару за выставку, которая, как он поклялся, явилась всем, о чем только мог мечтать художник.

После открытия галерея часто устраивала выездной ужин для художника и нескольких друзей. На сей раз ничего подобного не планировалось, но Чарли задался вопросом, что ему делать. Хозяин галереи и Сара с ее близкими уходили одной компанией, и он бы с удовольствием присоединился. Но его мать устала, и после всего ею сделанного он чувствовал своим долгом отвезти ее домой.

Однако, пожелав Саре и ее семье спокойной ночи, он испытал такую гордость за нее и в то же время такую острую потребность взять ее под крыло, что миг разлуки вдруг отозвался в нем опустошенностью и отчаянием.

Вот бы им не скрывать отношений и жить открыто. Но в качестве кого?

Забавным для Чарли моментом было видеть Сару в своей квартире. После развода он вернулся к холостяцким привычкам. Он не был неряшлив, – напротив, его белостенная обитель была обустроена изящно и просто. «Тут почти как в художественной галерее», – заметила Сара в свой первый приход. Но обстановка была спартанской. Еды почти не было, так как он привык питаться вне дома. Сара накупила ему кастрюль, сковородок и всякой утвари, которой он даже не знал и не собирался пользоваться, а в ванной повесила новые белые полотенца. Однако Сара действовала с умом и никогда не вторгалась на его территорию. Она была настолько довольна результатом и так расслаблялась в его доме, что Чарли счел их вкусы вполне совместимыми. Ему раньше не приходило в голову, что он плохо уживался с женщиной, которой приспичивало сменить прислугу или повесить занавески в цветочек вместо привычных его сердцу жалюзи, но теперь он осознал, что совершенно не хочет вернуться к традиционному быту, которым жил с Джулией.

– Забавно, но ты мне совершенно не мешаешь, – сказал он как-то.

– Ну, спасибо за комплимент! – рассмеялась Сара.

– Ты знаешь, о чем я.

Чарли только однажды испытал раздражение и укол страха, которые почти мигом рассеялись. Он вошел в спальню раньше обычного и застал Сару за рытьем в его ящиках.

– Что-то ищешь? – спросил он резко.

Сара обернулась.

– С поличным, – озорно улыбнулась она. – Мне нужно взглянуть на твои галстуки.

По опыту Чарли, женщины никогда не могли подыскать ему правильный галстук, и он собрался отговорить ее от безнадежной затеи, но Сара нахмурилась и вытащила что-то из задней части ящика.

– Что это? – спросила она.

Чарли уже давно не видел вампумного пояса. Он взял его и задумчиво изучил:

– Версии?

– Похоже на какую-то индейскую вещь.

– Правильно. – Он провел пальцами по крохотным, шероховатым на ощупь расписным бусинам. – Это вампум. Видишь мелкие белые горошины? Это ракушки. А темные складываются в узор, и это на самом деле надпись. Вероятно, в этом вампумном поясе скрыто какое-то послание.

– Откуда он?

– Он уже давно в нашей семье. Может быть, сотни лет. Я не знаю, откуда он взялся изначально, но якобы приносит удачу. Как талисман.

– И что, принес хоть раз?

– Отец надел его в тот самый день, когда потерял все деньги, – после катастрофы. Он сказал, что пояс был на нем, когда он собрался броситься с моста Джорджа Вашингтона. Но не бросился – в противном случае, полагаю, у нас бы не было пояса. Так что без удачи не обошлось.

– Можно посмотреть?

Чарли вернул ей пояс. Она положила его на столик возле окна и принялась изучать, а Чарли задумался над процессом изготовления. Долго ли его делали? Было ли это выражением любви или нудной обязанностью? Ему нравилось первое, но выяснить не удастся.

– Это потрясающий абстрактный рисунок, что бы он ни значил, – вдруг подала голос Сара. – Очень простой, но мощный.

– Тебе нравится?

– Очень! Здорово иметь в семье такую вещь.

– Пожалуй, да.

– Это произведение искусства, – сказала она.

Спустя десять дней она вручила ему галстук. Само собой, ее выбор был безупречен – бледный орнамент пейсли на грубом шелке темно-красного цвета. Скромно, но элегантно.

– Устраивает? – спросила Сара.

– Более чем устраивает.

– Будешь носить?

– Обязательно.

Она довольно улыбнулась:

– У меня есть еще кое-что.

– Еще один подарок?

– Просто попалось на глаза. Но я могу вернуть обратно, если тебе не понравится.

Она вручила ему сверток, похожий на книгу, завернутую в простую бумагу, но слишком легкий. Он осторожно развернул и потрясенно уставился на содержимое.

Это был рисунок Роберта Мазервилла.

– Я подумала, что его можно повесить вон там, – предложила Сара и показала на пустой участок на стене гостиной. – Конечно, если он тебе нравится.

– Нравится?!.

Он все таращился на рисунок, почти лишившись дара речи. Простенькая абстракция, черная на белом, похожая на китайские иероглифы. И поразительно красивая.

– Стой здесь, – велела Сара, взяла рисунок, подошла к стене и приложила его, куда наметила. – Что скажешь?

Это было больше чем совершенство. Преобразилась вся комната.

– Ты гений, – произнес Чарли.

– Серьезно?

Сара была сама не своя от радости.

Сколько она заплатила? Ему не хотелось об этом думать. Разумеется, Бетти Парсонс сделала ей скидку, продала в рассрочку, но Сара, с ее скромным жалованьем, все равно будет расплачиваться месяцами, а то и годами.

И она пошла на это ради него? Он был и потрясен, и тронут.

В последующие дни он гадал, чем ответить. Что будет соразмерным? Нужно сделать не просто приятное. Дорогое пальто или какая-нибудь драгоценность – что-то такое, чего она не может себе позволить, – обрадуют ее, но этого мало. Надо найти подарок, по которому будет видно, что Чарли проявил особое внимание. Нечто эмоционально значимое. Он ломал голову, не находя ответа.

И наконец его осенило.

Он приехал к ней перед самым полуднем в прохладный и ясный воскресный день. Она уезжала к родителям в Бруклин, но утром вернулась, чтобы провести день с Чарли. Он осторожно извлек подарок из такси. Нести было неудобно, и он с черепашьей скоростью поднялся по лестнице.

Оказавшись внутри, он поставил свою ношу на пол в гостиной.

– Это тебе, – улыбнулся он. – От меня.

– Да что же там такое?..

Предмет был откровенно диковинным, около четырех дюймов в ширину и шести футов в длину. Саре понадобилась пара минут, чтобы снять обертку.

– Немного неудобно, – сказал Чарли, но она справлялась отлично.

– Ох, Чарли! – Сара ошеломленно уставилась на подарок. – Ты не можешь отдать мне это.

– Могу.

– Но это же фамильная реликвия, Чарли. Ты должен отдать ее Горэму для внуков. Она принадлежит твоей семье.

– Он ничего подобного не ждет. Он даже не знает. По-моему, ты оценишь ее лучше, чем любой, кого я знаю. Скажи, что столяры постарались?

С этим было не поспорить. Вампумный пояс лежал на длинной тонкой доске, обтянутой материей, с простыми креплениями, чтобы легко извлечь. Доска вставлена в застекленный спереди продолговатый белый футляр, который можно было повесить или закрепить на стене.

– Прекрасный образец абстрактного искусства, – усмехнулся Чарли.

– Я не могу поверить, что ты отдаешь это мне, – сказала Сара. – Ты уверен?

– Сара, я долго думал. Я знаю, что вещь попала в правильные руки.

– Я тронута, Чарли. Искренне тронута.

– В таком случае, – ответил он радостно, – я буду считать, что подарок удался!

Начиная с этого уик-энда он начал гадать, возможно ли им стать мужем и женой.

Он думал об этом ежедневно. Конечно, препятствий нельзя отрицать, их множество. Но опять же – что в них такого страшного, если поразмыслить всерьез?

Да, он был старше, но не такой уж старик. Он знал семейные пары, где жена была намного моложе, и супруги неплохо ладили друг с другом. Чарли не сомневался: Сара была с ним счастлива.

Но как быть с религией? Родные Сары, несомненно, хотят выдать ее за еврея-доктора. С другой стороны, когда все решится, брак с Чарли откроет ей двери в мир. Хотелось бы знать, какой будет свадебная церемония. Простая епископальная в любом случае очень похожа на еврейскую.

А когда они поженятся, Сара окажется под его защитой. Пусть швейцар только попробует глянуть косо – мигом вылетит. Все его друзья отнесутся к ней хорошо, а если нет, то никакие они не друзья. Да и так ли хороша эта свора, «старые деньги»? Много ли у них общего? Почему бы и вовсе не пойти своей дорогой? Он знал людей из старой, как и его близкие, гвардии, которые вступили в благопристойный брак, не нашли в нем счастья, женились вторично уже совершенно возмутительно и сделались счастливы до скончания дней.

Придется учесть и финансовую сторону. Сара молода и, наверное, захочет ребенка, а то и двух. Сможет ли он позволить себе новое хозяйство, частные школы и тому подобное? Чарли счел, что если возьмется за дело всерьез, то денег у него станет намного больше, чем сейчас. Его вдохновит женитьба на Саре. Выставка Келлера была на редкость успешной, а контракт на книгу принесет солидный доход. Конечно, часть выручки досталась нынешним Келлерам, это не обсуждалось, однако на самом деле он не был обязан отдавать им какой-то процент. Это было оставлено на его усмотрение, и Бог свидетель, что всю работу он выполнил сам. Наличность поступала исправно.

А кроме этого, коль скоро он всерьез собрался, что называется, выйти из клуба, то можно двинуться еще дальше. С маленьким Горэмом все будет в порядке – Чарли оплачивал ему частную школу, у Роуз тоже имелись деньги. Сара захочет для своих детей совершенно другой жизни. Что, если им переехать в тот же Гринвич, где государственные школы ничуть не хуже частных? Вполне осуществимо. По мере обдумывания Чарли казалось, что вся его жизнь озарилась новым светом. Он ощущал свободу.

Короче говоря, он был мужчиной средних лет, который влюбился в женщину моложе себя.

День выдался приятно теплый, уже почти наступил июнь. Они вышли на широкие ступени Нью-Йоркской публичной библиотеки, где осматривали коллекцию репродукций.

– Наше семейное прошлое отчасти связано с этим местом, – сообщил Чарли.

– Правда? – отозвалась Сара.

– Тогда здесь еще находился резервуар. Мой прадед сделал тут предложение прабабке. Наверное, где-нибудь посреди улицы, хотя сегодня это немного рискованно.

– Смертельно опасно. Они были счастливы?

– Да. Насколько я знаю, это был очень удачный брак.

– Здорово.

Вдруг Чарли опустился на колено:

– Сара, ты выйдешь за меня замуж?

Она рассмеялась:

– Поняла! Должно быть, это выглядело очень романтично.

Но Чарли не встал:

– Сара Адлер, ты выйдешь за меня замуж?

По ступеням поднимались какие-то люди. Они с любопытством посмотрели на Чарли и зашептались.

– Чарли, ты серьезно?

– В жизни не был таким серьезным. Я люблю тебя, Сара, и хочу провести остаток жизни с тобой.

– Чарли, я понятия не имела… – Она запнулась. – Можно мне немного подумать?

– Сколько угодно.

– Чарли, я честно… Ты застал меня врасплох. Я очень польщена. Ты уверен? – улыбнулась она. – Давай-ка ты встанешь, пока не собрал толпу.

Она была права. За ними уже наблюдали человек шесть, некоторые смеялись. Когда Чарли выпрямился, она поцеловала его:

– Мне действительно придется хорошенько подумать.

Два дня спустя Роуз Мастер была крайне удивлена, когда швейцар Джордж позвонил и тоном, из которого явствовало, что он удерживает гостью на улице, сообщил, что ее хочет видеть особа по имени мисс Адлер.

– Пусть поднимется, – ответила Роуз.

Она встретила Сару в дверях, а когда они проследовали в гостиную, изумилась еще сильнее, так как Сара попросила о конфиденциальной беседе.

– Конечно, если вам так угодно, – настороженно произнесла Роуз.

– Чарли не говорил с вами обо мне? – спросила девушка.

– Нет.

– Он хочет на мне жениться.

– Вот оно что. Понимаю.

– Поэтому я пришла узнать, что вы об этом думаете.

– Вы пришли спросить меня?

– Да, именно за этим.

Роуз вперилась в нее взглядом. Потом задумчиво кивнула:

– Что ж, милочка, это очень любезно с вашей стороны. – Она помедлила. – Вы очень умны. – Сара сидела на диване, а Роуз – в высоком кресле. Она посмотрела в окно, где вечерние сумерки озарялись мягким светом, лившимся с Парк-авеню. – Я уверена, вы ждете от меня откровенности.

– Будьте так добры.

– Не думаю, что это удачная мысль, хотя вполне понимаю, почему он в вас влюбился.

– В еврейскую девушку-очкарика?

– О да. Вы умны и привлекательны. Осмелюсь утверждать, что ему следовало сразу жениться на такой. Конечно, я пришла бы в ужас. – Роуз пожала плечами. – Ничего не поделать, вы хотели откровенности.

– Да.

– Я только думаю, что теперь уже поздно. Он нравится вам?

– Да. Я очень много размышляла. Я люблю его.

– Счастливец Чарли. Что вас в нем привлекает?

– Многое. Я никогда не встречала такого интересного человека.

– Это лишь потому, что он старше, милочка. Люди в годах кажутся интересными, потому что знают жизнь, но в действительности могут быть не столь занятными.

– Разве вы не находите его интересным? Вы же мать.

– Милочка, – вздохнула Роуз, – я люблю своего сына и желаю ему добра. Но я слишком стара, чтобы прятаться от реальности. Вы знаете, в чем беда Чарли? Он умен, пусть даже талантлив, но он из «старых денег». Это не значит, что они у него есть, вы меня понимаете. Но он из их среды. Боюсь, это моя вина. – Она снова вздохнула. – Я хочу сказать, что это всегда казалось очень важным.

– А сейчас не важно?

– Я дряхлею. Странно, как с возрастом меняются взгляды на жизнь. Все… – Она помогла себе жестом. – Все улетучивается.

– Миссис Мастер, до Чарли я никогда не встречалась со «старыми деньгами». Мне нравятся манеры Чарли, он просто очарователен.

– Да, очарователен. Он всегда был таким. Но позвольте мне, милочка, просветить вас насчет одной неприятности с людьми вроде нас. Мы лишены честолюбия. – Она сделала паузу. – Нет, порой амбиции налицо. Возьмите обоих Рузвельтов. Два президента из одной семьи – из очень разных ее ветвей, разумеется, но все равно… – Она опять посмотрела в окно. – Чарли не такой. Он знает все на свете, с ним интересно разговаривать, он вдумчив, он очень добр ко мне… но он ни разу ничего не сделал. И я опасаюсь, что так и не сделает, даже если рядом будете вы, милочка. Это не в его характере.

– Вы полагаете, что ловкие евреи лучше обделывают дела?

– Я ничего не знаю о евреях. Но ловкие? Безусловно. – Роуз серьезно взглянула на Сару. – Если, милочка, мой сын на вас женится, то я не знаю, как он будет содержать новую семью. Но даже если он найдет деньги, то все равно состарится намного раньше вас. И думаю, со временем вам станет невыносимо. Вы достойны лучшего. Вот все, что я могу вам сказать.

– Я не ожидала таких слов.

– Но ведь иначе вы ничего бы и не узнали?

– Нет, – кивнула Сара. – Думаю, что нет.

В пятницу Сара, как всегда, поехала к родителям. Приятно побыть с близкими и послушать о житье-бытье братьев. Субботняя трапеза прошла спокойно. На утренней службе она слушала рабби и старалась не думать о постороннем. Правда, днем Майкл трижды обыграл ее в шашки с такой легкостью, что и сам не поверил. После этого она осталась наедине со своими мыслями.

Какие чувства она испытывает к Чарли? Она искренне не ожидала предложения. Она была совершенно не готова. Любит ли она его?

Сара осознала одно: в его отсутствие она тосковала. Если ей нравилась картина, мелодия или даже простая шутка, ей непременно хотелось с ним поделиться. На днях в галерею пожаловал скандальный клиент, и она машинально подумала, что будь Чарли рядом, он бы тоже проникся ненавистью к этому типу.

Ей нравилось одевать его так, как она считала нужным. Она купила синий шарф, который был ему очень к лицу. Но Чарли категорически отказался расстаться с ужасной шляпой. Она не расстроилась – надо было только прикинуть, сколько времени ей понадобится на то, чтобы заставить его уступить. Она вообще любила препятствия. Если он сдавался без боя, она испытывала разочарование.

Но как быть с вероисповеданием? Не потребуют ли Мастеры, чтобы она или их дети приняли христианство? На такое она не пойдет. Однако Чарли не заговаривал на эту тему, и Сара решила, что незачем тревожиться попусту. Она ждала серьезных возражений со стороны старой миссис Мастер, но если Роуз не блефовала, то ее больше не смущало еврейское происхождение Сары. Если прибегнуть к терминологии христиан, подумала Сара, то Мастеры-епископалы были больше мирянами, чем обсервантами.

Что до нее самой, то Сара, хотя и любила свою религию, решила, что без особого труда проживет на Манхэттене еврейкой-мирянкой и в том же духе воспитает даже детей: они всяко усвоят наследие предков, когда будут гостить у ее родителей. Если Чарли согласится на такой компромисс, то она справится. Она знала, что это возможно. В городе у нее были друзья, которые состояли в смешанных браках и были вполне счастливы.

Но оставалась еще одна большая проблема. Ее родители. Особенно отец. Взгляды Дэниела Адлера были общеизвестны.

Может быть, выручит его симпатия к Чарли? «Я волновался, когда ты переехала в город, – сказал он. – Но теперь и сам вижу, что галерея – дело серьезное. И твой клиент мистер Мастер – достойный, славный человек». Сомнений не было, Чарли очень понравился отцу. Возможно, это чего-нибудь стоит.

Вдобавок можно напомнить отцу, что внуки-то останутся евреями. У них будет еврейка-мать. Может быть, Дэниел Адлер удовлетворится внуками-мирянами, коль скоро они будут приходить на седер, а он их – учить. Она так и слышала, как обращается к нему: «В конце концов, они подрастут и выберут сами. Ничто не помешает моему ребенку стать даже рабби, если он пожелает».

Такими были чаяния, расчеты и умозрительные сценки, которые насочиняла Сара, сидя дома и думая о мужчине своей любви.

Не исключено, что все получится. Она не знала наверняка. Пожалуй, к концу недели у нее будет более четкая картина, пока же она решила ни с кем об этом не говорить.

А потому она была застигнута врасплох вечером, в кухне, когда на сон грядущий к ней обратилась мать:

– Я слышала, этот мистер Мастер в тебя влюбился.

К счастью, Сара так опешила, что лишь уставилась на нее.

– О чем ты? – выдавила она.

– Ах! – воздела руки Эстер Адлер. – А то ты не знаешь!

– С чего ты взяла? И откуда?

– От твоей сестрицы. Рейчел сказала два дня назад. Заметила, когда он был здесь. Они разговаривали, когда я расспрашивала тебя о внуке Адели Коэн, а он подслушивал. Он слушал так напряженно, что едва отвечал на ее вопросы.

– И из этого следует, что он в меня влюблен?

– А почему бы и нет?

– Мама, тебе хочется, чтобы все были в меня влюблены. К тому же он не еврей.

– Я сказала, что он влюбился, а не собрался жениться.

– И что?

– То, что будь осторожнее.

– Мама, я буду осторожна. Все?

– Сара, если тебе нужно поговорить, то скажи мне. Только не отцу. Понятно?

– Нет, не понятно. Можно я пойду спать?

Мать пожала плечами:

– Со мной ты всегда можешь поговорить.

«Будем надеяться», – подумала Сара. Правда, сейчас она была рада сбежать наверх.

Воскресным утром царили мир и покой. Сара с матерью приготовили мальчикам французские тосты. Отец спустился поиграть на пианино и после нескольких гамм принялся за Шопена. У него прекрасно получалось.

До чего хорошо иметь такой дом! «Чарли будет счастлив в таком окружении», – подумала Сара. Он будет рад почитать воскресную газету под игру отца на пианино. С его умом и взглядами перемена не будет тяжкой.

Открыться матери или нет? Может быть, после завтрака, с глазу на глаз? Она сомневалась.

Мальчики еще не закончили есть, когда позвонили в дверь. Мать хлопотала у плиты, а этих было не оторвать от еды, и Сара пошла открывать. На миг она испытала дурацкую надежду, что это Чарли, хотя прекрасно знала, что он гуляет с сыном.

Она отворила дверь.

На пороге стояли двое. Светловолосая, совершенно незнакомая женщина за пятьдесят и плотный мужчина в черном пальто и шляпе-хомбург. Она уставилась на них.

– Извините, что в такую рань, – произнесла женщина с британским акцентом. Ей было не по себе.

Вмешался мужчина:

– Может быть, впустишь своего дядюшку Германа?

Они стояли в кухне. Отец все играл внизу, не зная об их присутствии.

– Я же говорил, что он отлично играет, – сказал дядя Герман жене.

– Ты не должен был приходить, – вмешалась мать Сары. – Надо было написать. Или хотя бы позвонить!

– Я ему говорила… – подала было голос жена дяди Германа, но на нее не обратили внимания.

– Чтобы мне велели держаться подальше? – отозвался дядя Герман. – Итак, я здесь. – Он посмотрел на Майкла. – Тебя я помню. – Перевел взгляд на Натана. – Тебя не знаю. Я твой дядя Герман.

Эстер Адлер посмотрела на его жену и обратилась к деверю:

– Я не хочу говорить о случившемся.

– Она знает! – пророкотал он. – Она все знает. – Он повернулся к жене. – А я говорил! Когда я на тебе женился, по мне справили шиву, потому что ты не еврейка. Я для них мертв. Понимаешь? Они обошлись со мной как с покойником. Созвали друзей и принялись оплакивать и впредь уже больше обо мне не заговаривали. Вот как бывает в наших семьях! Мы очень особенные!

– В жизни не слышала ничего подобного, – виновато сказала его жена. – Я не знала.

– Не волнуйся, – ответил дядя Герман. – Это я мертвый, а ты жива.

– Уходи, Герман, – сказала миссис Адлер. – Я передам ему, что ты приходил. Может быть, он с тобой свидится. Не знаю.

– Это глупо, – возразил дядя Герман.

Сара ничего не сказала. Она выскользнула из кухни.

Отец даже не услышал, как она вошла в приемную, где он играл, но улыбнулся, когда увидел. Он был такой довольный, что ее захлестнула любовь. Она остановилась подле него.