Книга Пыли. Тайное содружество Пулман Филип
Она откусила еще кусочек лепешки.
– Слушай, если ты не поешь, она очень скоро закончится. И как, по-твоему, это будет выглядеть? Что скажут люди, когда узнают, что я слопала еду, которую принесли для тебя и для других людей с вашей лодки? Будет скандал. Обо мне напечатают все газеты. Объявят меня воровкой, которая наживается за счет неимущих. И поместят фотограмму, где я буду стоять с виноватым видом, а ты – смотреть на меня с упреком… Да, я и сама вижу, толку нет. Я просто подумала, если я буду все время с тобой разговаривать… О, знаю! Я спою тебе песенку!
Откуда-то из бездонной глубины, издалека пришли полузабытые слова детских песенок. Забавные и бессмысленные рифмы, мотивы и ритмы. Лира их не понимала, но любила, когда была совсем маленькой. Тогда она тоже лежала в тепле у кого-то на руках, и кто-то убаюкивал ее простыми напевами, которые были частью этого тепла и безопасности. И вот она стала тихонько, еле слышно напевать их девочке, как будто Айша была Лирой в детстве, а теперешняя Лира… Кем же она была? Должно быть, Элис, острой на язык, язвительной Элис, с мягкой, уютной грудью и теплыми руками.
Так прошло несколько минут, и Лира почувствовала какое-то прохладное прикосновение к шее. Деймон девочки сам прильнул к ней, не зная, как по-другому выразить благодарность, и Лире пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрогнул. До чего же она соскучилась по Пану! Как ей этого не хватало!
Вскоре все они погрузились в сон.
И Лире снова приснилась та самая кошка, кошка-деймон. Они опять стояли на залитой луной поляне, и кошка терлась о ее ноги, и этот сон был по-прежнему полон любви и блаженства, но их омрачала какая-то неясная тревога. Лира чувствовала, что должна что-то сделать. Куда-то пойти. Кошка манила ее за собой, отбегая на несколько шагов, оглядываясь, выжидая немного и возвращаясь обратно. Так повторялось снова и снова, и Лира вдруг усомнилась: а вправду ли это деймон Уилла? Лунный свет поглощал все цвета: мир этого сна был черно-белым.
Она пыталась пойти за кошкой, но ноги не слушались. Дойдя до стены деревьев, деймон оглянулся опять, но на сей раз не стал возвращаться, а двинулся дальше и через миг скрылся во тьме. Лира осталась стоять. Сердце ее переполняли любовь и боль утраты; она заплакала во сне, и по ее щекам покатились слезы.
Проснулись они ясным утром. Солнце еще не показалось из-за гор, но воздух был чистым и свежим, а море – гладким, как стекло. Некоторое время не было слышно ничего, кроме размеренного урчания моторов, но потом до Лиры донеслись крики морских птиц и человеческие голоса.
– Айша! – шепнула она. – Ты не спишь? Сахья?
Что-то толкнулось ей в шею. Деймон девочки, лежавший всю ночь между ними, спросонья не признал Лиру и испугался незнакомого лица. Он подскочил и перепрыгнул Айше на грудь, а девочка почувствовала его страх и тоже испугалась. Тихонько захныкав, она попыталась отползти в сторону.
Лира осторожно выпрямилась в кресле и снова подоткнула одеяло. Без него девочка замерзла бы в два счета. Айша следила за каждым ее движением, как будто опасалась, что Лира набросится на нее и убьет, стоит только потерять бдительность.
– Айша, не бойся меня, – ласково сказала Лира. – Мы спали всю ночь, а теперь настало утро. Вот… смотри… съешь кусочек хлеба! Он, правда, уже зачерствел, но это не страшно.
Она вручила девочке остаток лепешки. Айша взяла ее и робко надкусила, по-прежнему не смея отвести взгляд от Лиры. Лира улыбнулась ей. Ответной улыбки она не дождалась, но с облегчением заметила, что маска ужаса, застывшая на лице Айши, за ночь исчезла.
– А вот и молоко, – сказала она и вскрыла пакет, оторвав верхний уголок. Айша взяла молоко, попила и вернула Лире. Итак, она уже начала реагировать, и это было прекрасно. Лира держала картонку с молоком, пока Айша доедала лепешку.
Скоро она вспомнит, что случилось, и осознает, что потеряла всех родных. И что тогда? Лира перебирала в уме варианты: вместе с другими такими же, как она, в надежде найти убежище Айша продолжает трудный путь на запад – в голоде, холоде и нищете. Или ее принимают в семью, где никто не говорит на ее языке; с ней обращаются как с рабыней, бьют ее и морят голодом, а потом продают мужчинам, которые пользуются ее телом, как пожелают. Или она бесприютно скитается от дома к дому, моля о крыше над головой в холодную зимнюю ночь. Но ведь не может быть, чтобы люди были настолько безжалостны? Наверняка род человеческий не так плох!
Лира плотнее завернула девочку в одеяло, прижала к себе и отвернулась, чтобы слезы, бегущие по щекам, не капали Айше на лицо.
Начинался новый день. Пассажиры, спавшие на палубе, понемногу начинали шевелиться, потягиваться и зевать; некоторые уже проснулись и тихо переговаривались между собой или вставали, разминая затекшие руки и ноги.
Айша что-то сказала. Лира едва расслышала ее и, разумеется, не поняла сказанного, но сообразила, что ей нужно. Поднявшись, она помогла встать и Айше, завернула ее в одеяло, как в плащ, и повела в туалет. Ожидая снаружи, все еще не до конца проснувшись, она прислушивалась к долетавшим до нее голосам в тщетной надежде разобрать хотя бы пару слов. Клочки, обрывки, крохотные щепки смысла выпрыгивали на миг, словно летучие рыбы из воды, и вновь исчезали.
Внезапно двигатели сбавили обороты, и паром накренился, как будто огибал внезапное препятствие. «Что, опять?! – мелькнуло в голове у Лиры. – Нет, только не это!» Но пару секунд спустя судно выровнялось и плавно завершило дугу поворота. В узком, душном коридоре было нечем дышать, и как только Айша вышла из туалета, Лира взяла ее за руку и повела обратно на палубу, на свежий воздух. Айша уже охотно давала ей руку, а деймон приободрился и перестал трястись от страха. Но он то и дело шептал что-то девочке на ухо, не сводя при этом глаз с Лиры. Айша пробормотала в ответ лишь пару слов.
На палубе перед главным салоном выстроилась очередь, и Лира повела Айшу туда, предположив, что людям раздают завтрак. Так оно и оказалось: на завтрак были свежие лепешки и сыр. Взяв еды, Лира вернулась в кресло; Айша села, закуталась в одеяло и принялась сосредоточенно жевать, держа хлеб в одной руке, а сыр – в другой.
Только сейчас Лира заметила, что паром и вправду сменил курс. Постепенно замедляя ход, он приближался к какому-то острову, направляясь в сторону залива, окаймленного каменистыми холмами.
– Интересно, где это мы? – вслух подумала Лира.
Девочка молча посмотрела на нее, а потом перевела взгляд на холмы, на белые домики прибрежного селения и рыбацкие лодки, стоящие в заливе.
– Ну, как она?
Лира обернулась: рядом с ними стояла Элисон Уэзерфилд.
– По крайней мере, поела.
– А ты? Надеюсь, тоже?
– Я думала, эта еда – для беженцев.
– Ну так пойди и купи себе что-нибудь в кафетерии. Я посижу здесь. Если начнешь падать в обморок от голода, толку от тебя не будет.
Лира послушно отправилась за едой и вернулась с сыром и хлебом для себя и пряником для девочки. Из напитков там был только сладкий мятный чай – хорошо хоть горячий. Повсюду толпились люди, отовсюду несли голоса, выражавшие самые разные чувства – страх, любопытство, горе, злость; и Лиру это успокаивало, потому что в такой суматохе до нее уж точно никому не будет дела. Можно побыть среди людей, не опасаясь привлечь к себе ненужное внимание.
Вернувшись, она увидела, что девочка о чем-то говорит с Элисон – уже не односложно, но тихо, монотонно и не поднимая глаз. Лира попыталась понять, о чем речь, но разобрала только отдельные слова. Должно быть, Айша говорила на каком-то диалекте, отличавшемся от классического арабского, который преподавали в Иордан-колледже. Или, может быть, Лира и впрямь училась из рук вон плохо.
Она протянула девочке пряник; Айша на миг подняла глаза, взяла угощение и тут же снова потупилась. Лира поняла, что малышка ей больше не доверяет. Теперь она боится, и это вполне естественное человеческое чувство – страх перед калекой, лишенной деймона.
– Мне надо умыться, – сказала она Элисон, не замечая, что та увидела и выказанный девочкой страх, и то, как Лиру это опечалило.
Вернувшись и надеясь, что выглядит теперь посвежее, Лира спросила:
– Где мы? Что это за место?
– Какой-то греческий остров. Не знаю точно какой. Наверняка беженцев высадят тут. Не думаю, что греки откажут им в разрешении на въезд. Со временем их перевезут на материк, и там они как-нибудь устроятся.
– А с ней что будет?
– Я договорилась с одной женщиной, она за ней присмотрит. Мы уже и так сделали все, что могли. Понимаешь, Лира? Иногда приходится смириться и признать, что другие люди могут сделать больше.
Айша уже дожевывала пряник, все так же глядя в пол. Лира хотела было погладить ее по голове, но удержалась, подумав, что девочка может испугаться.
Паром остановился у причала, и матросы швартовали его у носа и кормы. Загремели цепи, опустился трап, а на пристани уже собирался народ – местные торопились узнать, по какому делу прибыло такое большое судно.
Стоя у перил и наблюдая за происходящим, Лира погрузилась в подобие транса. Наверное, она не выспалась, а может, это был просто упадок сил, – но, так или иначе, она мало-помалу уплывала в какой-то лабиринт фантазий и раздумий. И все ее мысли были о деймонах.
Тот миг, когда деймон-мышонок прижался к ней посреди ночи, – неужели ей это не приснилось? Нет, точно нет. Но почему он это сделал? Лира была твердо уверена, что это было наяву, но смысл произошедшего оставался загадкой (как это вообще часто случалось в последнее время).
Может, и нет никакого смысла. Наверняка именно так сказал бы Саймон Талбот. Одна мысль об этом вызвала отвращение, и Лира поспешно ее отбросила. Тогда, в тот момент, ей подумалось, что бедного маленького деймона привлекло ее тепло, ее надежность – ведь она была взрослой! – и то, что она заботится об Айше и пытается ее утешить. Но теперь до нее дошло, что можно истолковать его поступок и по-другому. Может, этот маленький деймон почувствовал, что Лира несчастна и одинока, и сам решил утешить ее, как мог. И у него получилось.
Эта мысль потрясла ее до глубины души. И Лира почувствовала, что это правда. Ей захотелось поблагодарить деймона, но, обернувшись и посмотрев на Айшу еще раз, она поняла, что ничего не выйдет: они не поймут друг друга, не найдут общего языка. То мгновение близости было не началом чего-то большего, а точкой, за которой уже ничего не следовало ждать.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросила она Элисон, когда та поднялась и поставила девочку на ноги.
– Я тоже сойду здесь. Прослежу, чтобы о них позаботились. Правда, никаких полномочий у меня нет… Все, что я умею, это командовать людьми. Но, похоже, у меня получается. Подожду следующего судна – вряд ли капитан захочет потерять еще больше времени. А ты оставайся и плыви дальше. И возьми себя в руки. Ты должна разыскать своего деймона. Это для тебя самое важное, понимаешь? Если поедешь через Алеппо, обязательно загляни к отцу Джозефу из английской школы. Найти его несложно, и он очень хороший человек. Ну, прощай, моя милая.
Она поцеловала Лиру в щеку и повела Айшу прочь. Девочка даже не оглянулась. Ее деймон превратился в какую-то птичку – раньше Лира таких не видела, – и, скорее всего, уже забыл, что случилось ночью. Но Лира знала, что сама она этого никогда не забудет.
Она снова уселась в кресло, закрыла глаза. Эгейское утро было теплым, ее быстро сморило, и она погрузилась в сон.
Глава 24. Базар
Малкольм и Мерзад Каримов провели ночь в сухой пещере и проснулись теплым солнечным утром. Оставаясь под покровом леса, они смогли пересечь границу незамеченными. С заросшей тропинки выше по склону они увидели длинные вереницы машин по обе стороны от пропускного пункта и с облегчением переглянулись. Дальше путешествие пошло как по маслу. Малкольм купил Каримову билет до Константинополя, куда они и прибыли через два дня после убийства патриарха.
Город утопал в лихорадочном страхе. Их дорожные документы успели проверить трижды, прежде чем выпустить с вокзала. Легенду Малкольма (английский ученый приехал работать с историческими источниками в местных библиотеках) изучили со всех сторон, только что наизнанку не вывернули. Легенда выдержала – в конце концов, это было правдой, а все детали (контакты, спонсоры, принимающая сторона) тщательно проверили еще до его отъезда из Лондона. Впрочем, это не помешало солдатам вести себя на редкость враждебно и подозрительно.
Малкольм попрощался с Каримовым, с которым они за это время сдружились. Таджик рассказал ему все, что знал про Ташбулак и научную работу, которая там велась, про пустыню Карамакан, про «Джахана и Рухсану», длинные куски из которой он знал наизусть. Здесь, в Константинополе, его ждали дела, а потом он собирался присоединиться к каравану, идущему по Шелковому пути.
– Благодарю за компанию, Малкольм, – сказал он на прощание, уже выйдя с вокзала и обмениваясь с англичанином крепким рукопожатием. – И за дружбу. Да сохранит вас Господь на этом пути.
– Надеюсь, он и для вас сделает то же, друг мой, – отвечал Малкольм. – Доброй дороги.
Найдя недорогой отель, Малкольм решил нанести визит старому знакомому – инспектору турецкой полиции и неофициальному другу «Оукли-стрит», но по пути в участок вдруг понял, что за ним следят.
Засечь молодого человека, севшего ему на хвост, оказалось нетрудно: витрин и стеклянных дверей в конторах и банках оказалось предостаточно. Единственный способ вести успешную слежку, оставаясь незамеченным, вообще-то довольно прост: нужна команда из трех человек, опытных и хорошо тренированных. Его преследователь, на свое несчастье, был один, поэтому ему пришлось все время держаться поблизости. Даже не глядя в упор, Малкольм получил массу возможностей хорошенько его изучить. Темные волосы, приятной наружности, стройный – все это хорошо было видно в окружавших их на каждом шагу зеркальных поверхностях. Это, а также внезапные порывистые движения и остановки. На турка молодой человек похож не был. Возможно, итальянец?.. Да хоть англичанин, такое тоже возможно. Зеленая рубашка, темные брюки, светлый льняной пиджак. Деймон – некрупный ястреб. Из странных деталей – лицо все в синяках, на переносице пластырь.
Малкольм постепенно смещался в сторону многолюдных улиц, где его преследователю придется подойти поближе. Интересно, юноша знает город? Похоже, что нет. Они сейчас были в двух шагах от большого базара, и Малкольм собирался заманить его в лабиринты торговых рядов, где тому придется еще больше сократить расстояние.
Малкольм подошел к огромной каменной арке, служившей воротами, постоял немного, задрав голову, чтобы его преследователь сообразил, куда направляется жертва, а потом решительным шагом двинулся внутрь – и тут же, прежде чем тот успел заметить, юркнул в лавочку с коврами и тканями. На базаре больше шестидесяти рядов и сотни лавок – ускользнуть от слежки нетрудно, но Малкольму было нужно не это. Он хотел поменяться ролями и превратиться из добычи в охотника.
Через несколько секунд его новый знакомец вбежал в ворота, остановился и начал озираться по сторонам, вытягивая шею в попытках разглядеть что-нибудь поверх голов, вертясь направо и налево – слишком быстро, чтобы что-то увидеть. Похоже, юноша переволновался. Малкольм стоял к нему спиной среди свисающих с потолка ковров, но наблюдал за происходящим в зеркальной крышке наручных часов. Торговец обслуживал другого клиента и удостоил Малкольма лишь мимолетным взглядом.
Молодой человек ринулся вперед по проходу, и Малкольм тихонько вышел и приступил к преследованию преследователя. В кармане у него была специально припасена льняная кепка – он надел ее и спрятал свои рыжие волосы. Торговый ряд, в котором они оказались, был широким, но обе его стороны были заняты лотками и магазинами с готовым платьем, ботинками, коврами, щетками, метлами, чемоданами, лампами, медной кухонной утварью и тысячами других вещей.
Малкольм скользил сквозь этот хаос за молодым человеком, но не глядя на него – вдруг тому придет в голову обернуться. Нервозность окружала юношу, словно облако; деймон-ястреб сидел на плече, вертя головой во все стороны – и временами, кажется, даже назад, будто сова. Малкольм неумолимо подбирался все ближе.
Тут юноша – так и есть, еще не мужчина! – повернулся, чтобы сказать что-то птице, и Малкольм впервые увидел его вблизи. Видение встало у него перед глазами – призрак другого лица… родительский паб, зимний вечер, и Джерард Бонневиль у огня, со своей гиеной-деймоном… улыбается Малкольму теплой и заговорщической улыбкой…
Бонневиль!
Это его сын! Знаменитый алетиометрист Магистериума!
– Аста! – Деймон вспрыгнул к нему на руки и вскарабкался на плечо. – Это же он, правда?
– Точно он. Никаких сомнений.
Торговые ряды были запружены народом. Бонневиль явно растерялся… он был так молод, так неопытен с виду. Малкольм шел за ним, словно тесня его к самому центру базара – ближе, ближе… скользя сквозь толпу, как призрак, незримый, неощутимый, вне подозрений, стерев собственную личность. Наблюдал, не глядя. Смотрел, не глазея. Мальчик мрачнел с каждой минутой: он потерял добычу, а вместе с ней и уверенность.
Вскоре они очутились на перекрестке, где под затейливым сводом возвышался декоративный фонтан. Малкольм догадался, что Бонневиль встанет там и начнет озираться по сторонам, – тот так и сделал. Его невидимый пастух наблюдал за ним, глядя в крышку часов, не поворачивая головы.
– Пьет, – сообщила Аста.
Пока юноша пил, склонившись над водой, Малкольм вырос прямо у него за спиной. Деймон-ястреб крутил головой во все стороны и, в конце концов, повернулся в сторону Малкольма и увидел его – на расстоянии вытянутой руки.
Сказать, что Бонневиль испытал шок, значило бы ничего не сказать. Он отскочил от бортика – назад и вверх, резко повернулся, в руке у него оказался нож.
В мгновение ока Аста бросилась на его птицу и швырнула в каменную чашу с проточной водой. Малкольм отреагировал в ту же секунду, хотя острое как бритва лезвие успело прорезать рукав его куртки и задеть кожу. Бонневиль ударил с такой силой, что на краткий миг потерял равновесие, – этого Малкольму хватило, чтобы ударить его кулаком под дых. Обычно таким ударом заканчивается боксерский матч. Этот случай не стал исключением: Бонневиль, лишившись разом и дыхания, и сил, осел на бортик чаши и выронил нож.
Малкольм пинком отшвырнул оружие подальше, сгреб юношу за грудки и вздернул на ноги.
– Мой нож, – пробормотал тот по-французски.
– Обойдешься. А сейчас пойдешь со мной, и мы поговорим, – ответил на том же языке Малкольм.
– Отвали…
Когти Асты держали ястреба за горло. Она слегка надавила, и птица закричала. Оба деймона насквозь промокли – Бонневиль тоже, но сохранял дерзость, хотя и был напуган.
– Выбора у тебя нет, – сообщил ему Малкольм. – Пойдешь со мной в кафе, выпьешь кофе, и мы поболтаем. Тут, за углом, как раз есть одно. Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это в любой момент за последние пятнадцать минут. Хозяин здесь я, и ты будешь делать, как я скажу.
Бонневиль едва переводил дух, дрожал с головы до ног и горбился, словно у него были сломаны ребра, – хотя кто знает, может, и были. Не то положение, чтобы спорить. Хотя сбросить руку Малкольма с плеча он все-таки попытался – впрочем, без малейшего успеха. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Малкольм довел его до кафе и швырнул на стул в углу, спиной к стене, увешанной фотографиями боксеров и кинозвезд.
Англичанин заказал два кофе. Его юный знакомый сидел, согнувшись, и дрожащими пальцами гладил деймона, стряхивая остатки воды с его перьев.
– Черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Ты мне что-то сломал. Не то ребро, не то еще что в груди. Сволочь.
– Ты был на войне? Кто тебе нос сломал?
– Пошел ты.
– Что тебе известно об убийстве патриарха? Это месье Деламар послал тебя присмотреть, чтобы все получилось как надо?
Бонневиль не слишком умело попытался скрыть удивление.
– Да откуда ты… – начал он и тут же осекся.
– Вопросы буду задавать я. Где сейчас твой алетиометр? При тебе его нет, а то я бы знал.
– Ты его не получишь.
– Нет. Его получит Деламар. Ты же увел его без разрешения, так?
– Пошел ты.
– Я так и думал.
– Ты не такой умный, как думаешь!
– Согласен. Но я умнее, чем думаешь ты. Например, мне известны имена и адреса агентов Деламара в Константинополе. Ты уже понял, что я могу следить за тобой, – и так же легко узнаю, где ты остановился. Через десять минут после этого узнают и они.
– Ну и как же их зовут?
– Аурелио Менотти. Жак Паскаль. Хамид Салтан.
Бонневиль прикусил губу и посмотрел на Малкольма с откровенной ненавистью. Официант принес кофе. От его взгляда не укрылись ни мокрая рубашка и заклеенный нос молодого человека, ни кровь, сочащаяся из прорехи на рукаве у Малкольма.
– Чего тебе надо? – спросил Бонневиль, когда тот ушел.
Малкольм проигнорировал вопрос и сделал глоток обжигающего кофе.
– Менотти и остальным я ничего не скажу. Если ты наконец скажешь мне правду.
– Ты же не будешь знать, правда это или нет, – пожал плечами его собеседник.
– Зачем ты явился в Константинополь?
– Не твое дело.
– Зачем ты следил за мной?
– Мое дело.
– После того, как ты поднял на меня нож, нет. Теперь и мое тоже.
Бонневиль снова пожал плечами.
– Где Лира?
Юноша моргнул, открыл рот, передумал, попробовал отхлебнуть кофе, обжег рот и с грохотом поставил чашку на стол.
– Значит, ты сам не знаешь? – выдавил он через минуту.
– Мне все известно. Ты следишь за ней. Я знаю, что тебе от нее нужно, и знаю, как именно ты используешь алетиометр. Откуда я это знаю? Ты оставляешь след, мальчик, ты в курсе?
Бонневиль, прищурившись, пожирал его глазами.
– Она сразу же это поняла, – продолжал Малкольм. – След за тобой тянется через пол-Европы. Они уже идут за тобой и скоро схватят.
Глаза Бонневиля на миг вспыхнули, словно он собирался улыбнуться, но вовремя остановился. «Он что-то знает», – подумала Аста в голове у Малкольма.
– Наглядная демонстрация пределов твоих познаний, – сказал юноша. – Что за след? Что ты имеешь в виду?
– Этого я тебе не скажу. Чего хочет Деламар?
– Девчонку.
– Кроме этого. Чего он хочет добиться с этим своим Верховным советом?
«Зачем Деламару Лира?», – вот что на самом деле хотел спросить Малкольм, но понимал, что на этот вопрос ответа все равно не добьется.
– Он всегда хотел власти, вот и все, – сказал мальчик. – Теперь он ее получил.
– Рассказывай, в чем там дело с розами.
– Об этом я ничего не знаю.
– Еще как знаешь. Выкладывай.
– Мне это не интересно, поэтому я никогда не обращал на эту тему внимания.
– Тебе интересно все, что способно дать хоть каплю власти, так что про розы ты явно слышал. Что известно Деламару?
– Зачем я буду тебе что-то рассказывать? Какой в этом смысл?
– Вот об этом-то я и говорил. Ты дальше своего носа ничего не видишь. Открой глаза! Смысл – в том, чтобы не враждовать со мной. Говори, что Деламар знает о розах.
– И что я за это получу?
– Я не сверну тебе шею.
– Я хочу знать про след.
– До этого ты и сам додумаешься. Не тяни. Итак, розы?
Бонневиль сделал еще глоток кофе. На сей раз его рука не так дрожала.
– Несколько недель назад к нему приходил человек. Грек… сириец… – не знаю. Может, еще дальше с Востока. У него был образец розового масла откуда-то из Казахстана или типа того. Лобнор. Да, они упоминали Лобнор. Деламар отправил образец на анализ.
– И?
– Это все, что мне известно.
– Этого мало.
– Это правда все!
– Что насчет оксфордского дела, которое пошло не так?
– К этому я отношения не имею.
– Стало быть, ты о нем знаешь? Уже что-то. За ним ведь тоже стоял Деламар.
Бонневиль презрительно пожал плечами. А мальчик явно приходит в себя. Пора снова сбить с него спесь.
– Твоя мать знала, как умер отец?
Мальчик снова заморгал, открыл рот, закрыл, затряс головой. Схватил было чашку, но тут же поставил – так у него тряслась рука.
– Что тебе известно о моем отце?
– Больше, чем тебе, ясное дело.
Ястребиха соскочила с плеча юноши на стол и вцепилась когтями в скатерть, собирая ее в складки. Яростный взгляд ее желтых глаз впился в Малкольма; Аста встала на соседнем стуле, пристально наблюдая за ней.
– Я знаю, что это ты его убил, – прошипел Бонневиль. – Ты убил моего отца.
– Не глупи. Мне было тогда лет десять или одиннадцать.
– Я знаю твое имя. Я знаю, это был ты!
– И как же меня зовут?
– Мэтью Полстед! – выплюнул тот.
Малкольм вынул паспорт – на сей раз настоящий – и показал его юноше.
– Видишь? Малкольм. Никакой не Мэтью. И вот рядом дата рождения. За одиннадцать лет до гибели твоего отца. Тогда был страшный потоп, и он просто утонул. А Мэтью – это мой старший брат, он нашел тело твоего отца в Темзе близ Оксфорда. И никакого отношения к убийству, поверь, не имел.
Паспорт он спрятал. Мальчик выглядел одновременно растерянным и разгневанным.
– Если он нашел тело, значит, он украл алетиометр отца, – угрюмо пробурчал он. – Я хочу его назад!
– Про алетиометр я слышал. А еще про то, как твой отец обращался со своим деймоном. Ты об этом слышал? Думаю, это может передаваться по наследству.
Рука Бонневиля машинально дернулась к шее ястреба – не то погладить, не то удержать, – но птица нетерпеливо захлопала крыльями и отодвинулась. Поставив передние лапы на стол, Аста внимательно смотрела на нее.
– Как он с ним обращался? – почти прошептал Бонневиль. – Говори!
– Сначала ты скажешь, что я хочу знать. Розы. Оксфорд. Алетиометр. Девочка. Смерть патриарха – всё. После этого я расскажу о твоем отце.
Глаза у мальчика сверкали не хуже, чем у деймона. Он напряженно сидел на краю стула, положил руки на стол и пытался прожечь Малкольма взглядом. Тот невозмутимо выдержал эту бурю. Через несколько минут Бонневиль опустил глаза, откинулся на спинку и принялся грызть ноготь.
Малкольм спокойно ждал.
– С чего начать? – буркнул, наконец, Бонневиль.
– С алетиометра.
– Что ты хочешь знать?
– Как ты научился с ним работать?
– Когда я был маленький, мать рассказала, как отец получил его от каких-то монахов в Богемии… или где-то еще. Они хранили алетиометр веками, но, узнав, что отец виртуозно владеет этим инструментом, поняли, что он должен находиться у него. Я сразу же решил, что когда-нибудь он будет моим, и начал читать все, что мог, о символах и способах их толкования. Как только ко мне в руки попал тот прибор, что хранился в Магистериуме, оказалось, что я понимаю его без труда. Они стали мне доверять. Я работал с алетиометром быстрее, лучше и точнее всех на их памяти и вскоре стал главным толкователем. Я спрашивал у него, что случилось с отцом, как он умер, где его алетиометр сейчас и еще много чего. Ответы привели меня к девчонке. Алетиометр отца сейчас у этой суки. Они убили его, а она украла инструмент.
– Кто же его убил?
– Оксфордцы. Может, твой брат.
– Я уже сказал тебе: он утонул.
– Черта с два ты об этом знаешь, раз тебе тогда было всего десять.
– Расскажи об этом твоем новом методе.
– Я его сам изобрел.
– Как?
Разумеется, тщеславие не позволило юноше промолчать.
– Ты все равно не поймешь. Никому это не под силу, если у него нет классической подготовки. Так вот, против нее нужно взбунтоваться и найти что-то новое – как я. Сначала голова кружилась и тошнило. Я ничего не увидел, но все равно пытался. Снова и снова… Я не собирался позволить куску металла меня победить. Несмотря на тошноту, связи все равно выстраиваются быстрее. Мой новый метод стал знаменит! Другие толкователи тоже пробовали его, но слабо, неуверенно… он им не подчинялся. О нем заговорили по всей Европе! Но никто им так и не овладел, кроме меня.
– А девушка? Я думал, у нее получилось.
– Она лучше прочих, это я признаю. Но у нее не хватает силы. Нужны выносливость, воля, напор – у девчонок их нет.
– С чего ты взял, что алетиометр твоего отца у нее?
– Я просто знаю. Идиотский вопрос. Спросите еще, откуда я знаю, что вот эта скатерть белая! Думать тут совершенно не над чем.
– Ну, хорошо. Теперь отвечай, почему убили патриарха Пападакиса.
– Это было неизбежно. Стало неизбежно, когда Деламар поставил его во главе нового Верховного совета. Бедный старый дурень был обречен. Деламар все и устроил. Чтобы стать единственным главой Церкви, ему нужно было создать структуру, в которой нашлось бы место для такого главы. В Магистериуме ничего подобного не было уже много сотен лет. После того, как Деламар своими руками назначил такого главу, оставалось только прикончить его в обстоятельствах, способных вызвать массовую панику, а потом выйти перед всеми, принять решительные меры, успокоить людей и скромно предложить свои услуги. Будь уверен, он на этом посту пожизненно. Безграничные полномочия. Удивительная целеустремленность, не правда ли? Мне еще удавалось как-то находить с ним общий язык, но больше никому.
– Тогда почему ты в бегах?
– Какого черта! Я не в бегах! – рассердился Бонневиль. – У меня секретное задание от самого Деламара!
– Тебя ищут. И за тебя объявлена награда, ты в курсе?
– Сколько?
– Куда больше, чем ты стоишь. Рано или поздно тебя кто-нибудь выдаст. А теперь давай о розах. Что насчет того образца масла?
– Его проанализировали. Масло из этого конкретного места обладает свойствами, которые они еще пока не до конца поняли. Образец слишком мал, его недостаточно. Мне удалось раздобыть чуть-чуть – я знаю одну девушку в женевской лаборатории, и она в обмен на… Короче, я получил промокашку с несколькими каплями на ней и сразу же понял одну вещь: масло предотвращает тошноту при использовании нового метода. Но для этого нужна нормальная доза, а у меня была только капля.
– Давай дальше.
– Тебе известно, что такое Пыль?
– Конечно.
– При помощи масла ее можно видеть. И силовые линии. Или поля… Наверное, поля. Девушка из лаборатории сказала, это было поле. Видно не только химические элементы и разновидности света, но и взаимоотношения между людьми. Если, например, профессор А прикасался к образцу, этот образец как-то менялся, и его можно было сравнить с другими предметами, которых касался субъект. И если профессор Б тоже его трогал, на нем оставались признаки контакта с профессором Б. И даже если профессор Б просто думал об образце или о ходе эксперимента, это тоже было видно в поле.
– Как на это все реагировал Деламар?
– Он человек непростой, это нужно понимать. В нем как будто много личностей сразу – очень сложная структура. Кажется, что он сам себе противоречит, а потом раз – а он, оказывается, продумал все на несколько ходов вперед. Новый Верховный совет позволит ему делать такие вещи, которые никому и не снились. Он собирается послать экспедицию в это место с розами, в Лобнор. Не торговать, разумеется. Вооруженный отряд, который должен будет его захватить. Он все хочет контролировать, все. Никто больше не получит этого масла!
– Что тебе известно про этот вооруженный отряд? Кто им командует?
– Откуда мне знать!
Судя по голосу, ему уже надоело отвечать на чужие вопросы, он едва не подпрыгивал от нетерпения. Мальчику явно нужно постоянное внимание слушателя, чтобы не злиться и оставаться сосредоточенным, подумал Малкольм.
– Еще кофе хочешь?
– Давай.
Малкольм подал знак официанту. Ястребиха Бонневиля закрыла глаза, а он снова посадил ее на плечо.
– Та девушка из лаборатории, в Женеве… – подсказал Малкольм.
– Хорошее тело, но слишком эмоциональна.
Читать бесплатно другие книги:
