Слева молот, справа серп Шахназаров Михаил

– Вы поступили правильно. Вот изнасилования, хищения, взятки… в таких случаях признание вины участь только отягчить может. Но следователи, естественно, говорят другое. Это часть их работы.

Распрощавшись с Завадской, Андрей отправился в редакцию, Рома – на встречу с Малюткой. Джоки был немного подшофе. Растрепанные волосы, блестящие глаза, смешливое выражение лица.

– Рома, счастье на улице твоей! Счастье и радость постучались в твои двери!

– Дело закрыли, Джоки? – с надеждой в голосе спросил Рома.

– Пока нет. Но зато я нашел тебе работу. Мой старый приятель, кутила и развратник Борька Гельман, готов тебя взять в свой магазин.

– Как я и предполагал, – вздохнул Рома. – Грузчик в продуктовом.

– Бери выше! Будешь трудиться продавцом в хозяйственном магазине.

– Джоки, ты шутишь? Я за прилавком? Торгующий гвоздями, стиральными порошками и средством от садовых вредителей?

– А что в этом постыдного? Я же тебе не беляшами на привокзальной площади торговать предлагаю.

– Постыдного ничего, согласен. Но у меня нет опыта.

– Опыта тебе, родной, не занимать. Гормоны для увеличения членов в Латвии еще никто не продавал. Думаю, и во всем Союзе это единственный случай.

– Только это и тешит мою душу. Стал пионером в одной из областей криминала. Но Союз не оценит.

– Почему же? Только оценка годика в три тебе вряд ли понравится. Вот телефон Гельмана. Свяжись и дуй к нему.

Неподалеку от универсама «Минск», который считался гордостью Риги, и района Пурвциемс расположились три одинаковых двухэтажных здания красного кирпича. В первом размещались магазин верхней одежды с игрушечным. Второе строение занимала всесоюзная школа парикмахерского мастерства. Третья двухэтажка торговала мебелью и хозтоварами. В просторном зале стояли четыре не приспособленных для быта и любви дивана, казенного вида тумбочки и четыре секции с табличками «образец». Стул за кассой пустовал. На скрип двери в зале появился грузный мужчина с выпирающим животом и заячьей губой. Уловив запах перегара, Рома подумал, что исправление на новом месте будет проблематичным. Кивнув головой, спросил:

– Не подскажете, где найти Бориса Гельмана?

– Годика через три – в Израиле, если не сядет, – ответил незнакомец. – А в данный момент он в своем кабинете на втором этаже. Вход с другого конца здания.

Зал хозяйственного отдела выглядел поживее. К хозяйственности и девизу «сделай сам» советский народ приучали с детства. Небольшая очередь говорила о том, что завезли нечто в продаже редкое.

За столом маленького кабинета, больше напоминающего каморку, сидел лысый мужчина лет сорока пяти. Рома обратил внимание на золотой перстень с агатом, украшающий безымянный палец левой руки, и переливающийся циферблат часов «Ориент» – такие в среде фарцовщиков и мореманов за огромный размер нарекли «сковородой». По стенам кабинета были разбросаны три портрета. С одного приторной улыбкой светился Горбачев. Второй щетинился густой растительностью Карла Маркса. Из-под стекла третьего на мир сурово взирал Менделеев.

– Рад приветствовать. Я от Иозефа Колодяжного, – начал разговор Рома.

– А-а-а! Чертовски рад. Друг Йозефа – это автоматически и мой друг. Присаживайся, присаживайся. Ничего, что я сразу на «ты»?

– Да нет. Легче общаться будет.

– И легче, и проще. Слушай, ты и вправду какому-то шлемазлу продал гормон для лососей, а выдал его за средство по увеличению хера?

– Чистая правда. Из-за этого и под следствием.

– Об этом я тоже в курсе. Когда мы с Джоки поддавали, он мне эту историю рассказал. Поначалу думал, разыгрывает. Но прикинул, и дошло, что такое и в горячечном бреду вряд ли сочинишь. Талант, настоящий талант!

– Говорят, талант был к журналистике.

– Рома, не был, а есть. Пословицу о том, что талантливый человек талантлив во всем, ты и без меня уже миллион раз слышал.

– Борис, а почему Менделеев в компании с Горбачевым и Марксом?

– Рома, это люди, к которым я отношусь с огромным уважением и даже любовью. Карлуша написал финансовую Библию. А каковы его афоризмы: «Мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказанием». Гениально! Они стараются, но получается у них не всегда. Особенно в последнее время. И благодаря кому? А вот ему, – Боря ладонью указал на портрет Горбачева. – Рома, раньше я дышал плохо. Я дышал вполноздри. А при нем я дышу как скаковая лошадь. И ртом, и обеими ноздрями. Теперь к Дмитрию Ивановичу. Человек изобрел уникальный в своем роде напиток. Напиток, заставляющий и радоваться, и страдать, и думать. Напиток, способный быть и эликсиром, и ядом.

– Я бы добавил – напиток, являющийся неким катализатором.

– Именно, Рома! Мы знакомы считаные минуты, а понимаем друг друга с полуслова. Еще бы я повесил портрет Софи Лорен. Но ты, наверно, догадываешься – иногда здесь бывают товарищи, которые не оценят.

– Борь, а ты кто по образованию?

– Филолог.

– Я так и подумал.

– Рома, важно не кто ты по образованию и призванию. Важен результат твоей деятельности. Который должен быть полезен семье, друзьям, окружающим в целом. Ну и, естественно, самому себе. Мне скоро в горхозторг уезжать, поэтому давай к делу. Иришка покажет тебе, как с кассовым аппаратом обращаться. Разъяснит некоторые тонкости работы. Не удивляйся, но здесь их, как и в журналистике, – предостаточно. То есть – короткая стажировка. Касательно напитка Менделеева. Рома, скажу так – можно. Но только в меру. К самому главному вопросу. По деньгам все будет нормально. Уж точно лучше, чем было в редакции. Завтра в 10 утра ждем.

Рома ожидал увидеть надменного хапугу, высокомерного жлоба. Именно таким ему представлялось большинство работников торговли. Но к Боре эти определения явно не подходили. Деловой, бойкий, с юмором. Домой Хузин вернулся в радостных чувствах. За ужином красочно пересказал Зое весь разговор с Гельманом. Но ей новое место работы сожителя пришлось не по нраву.

– Под одной статьей ты уже ходишь, Рома. Смотри, не заработай у Борьки еще на одну.

– А почему так фамильярно – у Борьки? Ты его знаешь?

– Знакома.

– Спала с ним?

– Прекрати… Я не спала, у подруги отношения были.

– Слава Богу! Скажи ты, что спала с Борей, я бы точно начал жить заново.

– Это как, интересно?

– Работа дворником, запой, проживание у деклассированной женщины. На дурно пахнущем диване под ковриком с лебедями.

– Единственная женщина, способная выдерживать твои выходки, сидит напротив.

– Не люблю, когда ты себя обманываешь, Зоенька. Так что ты скажешь про Борю?

– Веселый он. Бабник, мотовство любит. Но и делец хороший. Некоторые годика с два-три отработают – и на посадку. А Борька сколько лет уже на плаву.

– На первое впечатление опираться нельзя, конечно, но мне он понравился.

– Рома, главное, чтобы ты ему понравился. И не занимался ерундой. И еще. Рядом с магазином находятся курсы парикмахерского мастерства. Слетаются на эти курсы бл. ди со всего Союза.

– Зоя, любой труд в почете. Нельзя всех парикмахерш клеймить словом «бл. дь». Это с твоей стороны некрасиво. Тяжелая работа. Я бы даже сказал, не работа, а искусство, Зоя. И ты одним словом унижаешь всех представителей профессии. У меня ведь тетя покойная была парикмахершей.

– И слава Богу, я ее не знала. Еще раз повторяю. Узнаю, что ты был в этом рассаднике бл. дства – к моральным увечьям добавлю и физические. Я без шуток. Хорошо, скажи честно: твоя покойная тетя была порядочной женщиной?

– Зоя, давай о чем-нибудь приятном.

– В редакцию приходил Андрюша. Завтра принесет Матвеичу статью. А мне иконку Николая Чудотворца подарил.

– Пройдет время, и он напишет книгу. Назовет ее «Путь к Богу за 72 часа».

– Не усматриваю ничего дурного в том, что Андрей стал верующим. Разговаривала со Светой. Да, его поведение немного изменилось. Но ее радует, что Андрюша стал более предсказуем.

– Что значит «предсказуем»? Непредсказуемыми могут быть дикие животные и болезни.

– И от одной Марьин, похоже, вылечился. Но он с помощью Господа от недуга избавился. А тебе предстоит кодировка.

– Мне не нравится это слово, – с раздражением ответил Рома. – Я не робот и не чемоданный замок. И попомни мои слова: придет время, и Светка с горечью в голосе будет, как заклинание, произносить: «Да лучше бы он пил!»

Стоя на пандусе черного хода, Гвидо Шнапсте с удовольствием затягивался сигаретой «Ротманс». Курил он мало и предпочитал только эту марку. Ему нравился мягкий табак, золотой ободок у кромки фильтра и поблескивающие грифоны, сжимающие в лапах нарядный герб. Настроение официанта было приподнятым. У него появилась эрекция. Пусть и не такая впечатляющая, как раньше, но подарившая надежду. Месть, ставшая внутренней потребностью, почти свершилась. Гвидо с нетерпением ждал суда. Он уже видел сидящих за решеткой Марьина с Хузиным. По бокам – суровые конвоиры с автоматами. Взгляды подсудимых сверлят пол. Прокурор запрашивает по десять лет тюрьмы каждому. Нет. Марьину восемь, а Хузину – двенадцать. У Марьина семья. Они бросаются на колени и молят о пощаде. Пока судьи в комнате заседаний решают их будущее, несчастные рыдают, не веря в происходящее. В тишине зала раздается голос судьи: именем суда Латвийской Советской Социалистической Республики…

Мечты Гвидо прервал голос его юного коллеги Антона Дрискина:

– Денек на загляденье, Гвидо. Что погода, что касса. С утра прет.

– У меня тоже хорошо идет. Два чанчубека залетных перед шалавами дензнаками швыряются.

– Видел. Укуренные, по-моему. Гвидо, слушай, а я спросить хочу. Правда, что тебе какие-то клоуны таблетки для увеличения х. я продали с эспандером специальным?

Гвидо резко дернулся и тут же замер.

– Ты что, идиот, Антон? Ты что придумал? Какие таблетки с эспандером? – отшвырнув сигарету, взвился Шнапсте.

– Во-первых, я не идиот. Во-вторых, я просто спросил.

– А почему это ты спросил?

– От людей услышал и спросил. И к чему так нервничать, если это все неправда?

– А я не нервничаю. Мне просто смешно. Как такую ахинею можно вообще придумать? Таблетки для увеличения члена, да еще и с эспандером. Хорошо, не с гидравлическим насосом. А кто тебе эту гадость сказал, Антон?

– Гвидо, весь ресторан об этом судачит. Будто ты купил эспандер с «колесами», а они никакого эффекта не дали. И ты пошел и написал заявление в милицию.

– Ну ничего… Я выясню, кто распространяет в коллективе эту мерзость. И не приведи Господь, Антон, если это твоя работа.

– Да брось ты переживать! Даже если оно и так. Главное, чтобы «капуста» шла и проверок меньше было. И еще как в тосте. Чтоб хер стоял и деньги были.

Антон скрылся за дверьми. Гвидо на нервах закурил еще одну сигарету. Теперь его сознание рисовало более мрачные картины. Он видел, как собственнолично расстреливает Андрея и Рому. После недолгих раздумий Шнапсте быстрым шагом направился к ближайшей телефонной будке. Трубку долго не снимали. Наконец раздался щелчок, и монета с клацаньем провалилась в накопитель.

– Товарищ Кутырев, это Гвидо Шнапсте. Дело гонадотропина, – голос официанта звучал взволнованно.

– Да, узнал. Что-то случилось, товарищ Шнапсте?

– Можно сказать – да. Срочная новость. Произошла утечка.

– Утечка чего?

– Утечка информации, государственной тайны.

– Это уже интереснее. Подслушали разговор в ресторане?

– Нет, мне доложили. Точнее – рассказал коллега.

– Вы только не волнуйтесь. Говорите спокойнее. За вами же никто не следит?

– В принципе, я спокоен. Слежки нет, – Гвидо оглянулся по сторонам.

– Тогда поподробнее об утечке.

– Весь ресторан уже знает о моих проблемах. Знают о деле гонадотропина.

К сожалению, Шнапсте не видел в этот момент лицо Кутырева. Иначе бы он просто дал отбой. Возникла пауза.

– Вы меня слышите, товарищ Кутырев?

– Послушайте, Шнапсте. Если вы думаете, что длина вашего недоразвитого х. я относится к тайнам государственного уровня, то я не ошибся в своих предположениях. Обратитесь к хорошему врачу.

– А тайна следствия не относится к государственным?

Уставившись в табличку с номерами телефонов пожарной, «скорой» и милиции, Гвидо слушал злые, короткие гудки. По возвращении в ресторан его добила фраза одного из таджиков, которых он в разговоре с Дрискиным назвал «чанчубеками»:

– Ты где, пилять, ходишь, чирипашка нидаделянный? Девишки тортик кушать просят. Неси лучший, пилять такой.

Рома потихоньку вживался в новую роль. Освоил кассовый аппарат. Научился принимать товар и заполнять накладные. Первые дни он испытывал подзабытое чувство стеснения. Особенно после того, как увидел среди покупателей давнишнего знакомого. Рома с детства помнил пословицу: «Каждый труд почетен». Но если к врачам, летчикам и спортсменам он относился с уважением, то грузчиков, ассенизаторов и санитаров искренне жалел. Считая эти профессии нужными, Роман понимал, что освоившие их люди по-своему несчастны. А должность продавца он вообще относил к сугубо женским.

Кроме Хузина, в отделе работали молоденькие девушки Лариса и Валентина. Старшим продавцом была Наталья. Ей было слегка за тридцать. Высокая, статная, ухоженная блондинка с короткой стрижкой и большой задницей. Ромины попытки начать флирт Наташа пресекла изящной фразой: «Рома, ты мне нравишься. Но я женщина честная. Сплю только с мужем и Борей». Через неделю Рому первый раз отметили в «Книге жалоб и предложений». Время приближалось к полудню, когда у прилавка возникла пожилая дама:

– Читаешь, сынок?

– Пытаюсь, – ответил Рома.

– В школе пытаться надо было. И что же ты так внимательно читаешь?

– Ремарка, бабушка.

– Я тебе не бабушка. Бабушка для тебя – мать отца или родительницы твоей.

– Чем я вам так не угодил, странница?

– И не странница я тебе никакая. Бездельем своим ты мне не угодил.

– А мне кажется, что я на рабочем месте.

– Правильно, что кажется. Здоровый, красивый бугай сидит, ножку на ножку закинув, и книженцию мусолит. В наше время пахали на таких.

– Уважаемая, вы ведь за покупкой сюда пришли. Что вас интересует?

– Табуретки меня интересуют.

– А какие именно? Деревянные с лаковым покрытием? Деревянные окрашенные? Металлические с дерматиновым верхом и прикручивающимися ножками? Для дачи, кухни, веранды?

– Деревянные с лаком.

– К сожалению, деревянных с лаком нет.

– Тогда окрашенные.

– И окрашенных тоже в наличии не имеем.

– А чего же ты мне голову морочишь, умник?

– Я вам не голову морочу. Я пытаюсь откликнуться на вашу просьбу.

– Когда завезут табуретки?

– Этого я не знаю. Но завтра обещали хороший завоз, – заговорщически произнес Рома. – Очень дефицитный товар завезут.

– И какой? – вытянула шею старушка.

– Нужный. Импортные гробики шведского производства. Будет и ваш размер. А табуретки у нас продают этажом ниже.

– Ах ты сучище богохульное! Жалобную книгу! – возопила старушка.

Боря на инцидент особого внимания не обратил. Оказалось, что бабка не первый раз провоцировала работников на скандалы.

С Андреем Рома созванивался каждый день. Но видеться друзья стали реже. Как-то Марьин подъехал в обеденный перерыв. Рома пригласил друга в находящееся поблизости кафе. Называли его «Мавзолеем». Поговаривали, что название оно получило благодаря завсегдатаям, большинство из которых вполне можно было назвать проспиртованными.

– Может, все же возьму соточку, Андрюш? – уговаривал друга Рома. – Что тебе с нее будет?

– Нет-нет. Даже пива не предлагай, Ромка.

На скатерти появился графинчик водки, салаты, бутылка минералки.

– Рома, а я в какой-то мере даже и рад, что все так получилось. Есть во всей этой ситуации и плохое, и хорошее.

– А чего хорошего, Андрюша? Твое здоровье, – Рома опрокинул.

– Хорошее, оно в тех испытаниях, что Боженька нам ниспослал. И ниспослал их вовремя. Ведь, продолжай мы жить по-прежнему, неизвестно, чем бы все это закончилось.

– Мы и так одни из самых испытуемых людей в мире. Ты не подумай, я не против веры в Бога. Просто как-то странно. И родная коммунистическая партия нас испытывает, и Боженька страдания посылает.

– Рома, давай будем честными. Извини, что повторяюсь, но грех нам было жаловаться. И Господь нас проверить решил. Послал к нам Гвидо.

– Тогда уж не так. Сначала он послал в Роттердам моряка, который привез порнографический журнал. А уже потом направил к нам Гвидо.

– Именно. И коммунистическую партию, которую многие так не любят, тоже Господь ниспослал.

– Злой он, выходит, Андрюша. Или, может, неразборчивый?

– Он справедливый.

– А в чем справедливость? В том, что коммуняки попов шеренгами к стенке вели и храмы рушили, подобно варварам? Американцы, итальянцы, канадцы грешили меньше нас? Я уже не говорю о немцах. Полагаю, что нет. И они тоже верят в Бога. Но имеют право на нормальную жизнь.

– Что, по-твоему, нормальная жизнь, Ром?

– Нормальная жизнь – это работа и достойный заработок, а не прозябание от зарплаты до зарплаты. Это продукты питания, которые можно свободно купить, а не достать. Это машины, которые большую часть времени ездят, а не ремонтируются. У меня шеф – умнейший мужик. Знаешь, что он говорит? Система провоцирует людей на воровство. Сама провоцирует. На зарплату продавца хозяйственного магазина не проживешь. И мне придется там «химичить». Закон прост. Не поймали за руку – воруй. Поймали – сиди.

– Счастье не только в материальных благах. Глупо на них зацикливаться. Достаточно монахов вспомнить. Людей, которым не чужда жертвенность.

– И чего же ты в монастырь не подашься? Чего собой не пожертвуешь?

– А как же Света с доченькой? Раньше думать надо было. Я, кстати, лет в пятнадцать хотел податься в монахи. А теперь жалею, что передумал.

– Ты не поверишь, но у меня тоже такое желание возникло в четырнадцать лет. Открою небольшую тайну. Оно появляется у большинства юношей, находящихся в переходном возрасте. Но объясни мне одну вещь. Как, Андрюша?!!! Как ты мог так измениться за каких-то три дня и три ночи?

– Сам не знаю. В подвале темно, мрачно. Там все злом пропитано. Еще и соседи по камере – вспоминать не хочется… А мне света хотелось. И пусть я молился как придется, но легчало. При мысли о Господе появлялась надежда. И сны были хорошие.

– Андрюша, завязывай. Водка – зло, – поднял рюмку Хузин. – Но фанатизм хуже водки. От нее хоть излечиться можно.

– Рома, только не надо лекций на тему «Религия – опиум для народа».

– До сегодняшнего дня я к этой фразе относился с полнейшим безразличием. А я вчера байку твою читал про мопеды. Зоя же газету приносит. Псевдоним Илья Окладников в честь Илии-пророка и оклада иконы взял?

– Точно, – улыбнулся Андрей. – Вот у тебя башка, Ромка.

– Ну да… Под именем Николаем Угодникова печататься бы вряд ли разрешили.

– Ром, ну не богохульствуй. Пойми, не хочу я к прошлой жизни возвращаться. И не смогу.

– Прошлая жизнь, как ты ее называешь, это не только пьянки и блядки.

– А что, Ром? Оглянись назад. Что нас в последнее время объединяло? Из благих дел – только работа.

Мысленно Рома согласился с Андреем.

– Хорошо, но, если вся эта история будет иметь хеппи-энд, можно изменить отношение к жизни. Я завяжу со спиртным. Будем посещать хоккей по трезвому, в театр ходить начнем.

– Сам же себе не веришь. Единожды солгав… Давай тему сменим.

– Давай. Только статьи пишешь? Больше ничем не занимаешься?

– Еще отцу Павлу в церкви иногда помогаю. Много времени там провожу.

– Ясно… Будь он проклят, этот Шнапсте! Вместе со своим недоразвитым хером…

– Не сыпь проклятиями, Ром. Они возвращаются.

К вечеру разразился ливень. Рома сидел у окна троллейбуса и вспоминал разговор с Андреем. Можно встретиться со Светой и Малюткой Джоки, но первую наверняка все устраивает. Муж работает, все время улыбается, перестал материться и злоупотреблять. На вопрос «где пропадал?» с достоинством отвечает, что был в церкви. А Малютка силен в пропагандистских умениях, но это не тот случай, когда они могут пригодиться. Вычеркнуть друга из жизни – подло. Остается созваниваться, изредка встречаться и ждать окончания следствия. Рома открыл купленный в киоске при остановке журнал «Корея». Цветастая глянцевая обложка и страницы отвратительной бумаги желтого цвета. На фотографии девушки и парни в спортивных костюмах держали на вытянутых руках подносы с яблоками, абрикосами и бананами. По улыбающимся лицам текли слезы радости. «Сборная Северной Кореи по настольному теннису плачет над фруктами, которые были присланы в дар Великим вождем корейского народа товарищем Ким Ир Сеном», – гласила надпись под фото. Роме подумалось, что журнал продают, преследуя две цели. Первая – показать не разучившимся видеть и думать страну, которая живет во сто крат хуже. Вторая – подготовить народ к такому же беспросветному чучхейскому будущему.

Зоя встретила рассказом о редакционной попойке в честь появления на свет Игоря Борейко и напомнила, что через два дня Рому ждет ученик врачевателя Довженко.

Субботним утром Рома толкнул массивную дверь старинной парадной. В крохотном, допотопном лифте пахло табаком и застарелой мочой. Кнопки были расплавлены сигаретами. Выцарапанные ножом фразы напоминали о любви и ненависти. Рома несколько раз крутанул небольшой древний дверной звонок. Присмотревшись, увидел инициалы R. L. и цифры 1918.

Вид хозяина квартиры Рому немного насторожил. Давно вышедшие из моды густые бакенбарды почти сливались с козлиной бородкой. Выщипанные брови напоминали парящую в небесах чайку. Но больше всего поразила одежда кодировщика: длинные шаровары синего атласа и зеленая рубашка навыпуск. Перед глазами явилась картина «Казаки пишут письмо турецкому султану». Благоухал врачеватель женскими духами «Черная магия». Рома хорошо знал этот аромат – таким парфюмом пользовалась Зоя. Интерьер жилища не соответствовал ветхости подъезда. На стенах длинного коридора висело три авангардистских полотна, большая африканская маска черного дерева и томагавк с наборной рукояткой. По углам расположились керамические вазоны с камышом. Представившись Игорем Викторовичем Лизовским, врач пригласил Рому в большую залу. Обстановка говорила об увлечении лекаря антиквариатом. Резные серванты с фарфоровыми статуэтками, напольные часы с маятником, хрустальная люстра, украшенная бронзовыми амурами. Двухкассетник «Шарп» смотрелся в интерьере нелепо. Присесть хозяин предложил на широкий диван коричневой кожи. Манера говорить усилила Ромины подозрения. Слова Лизовский произносил нараспев:

– Роман, я буду задавать вопросы, которые могут вам показаться не совсем корректными. Но я чту врачебную тайну, и вы можете быть уверены – все сказанное вами в этих стенах останется только их достоянием.

– Я не стеснительный.

– Хорошо, тогда приступим. Родители спиртными напитками злоупотребляют?

– Гены в моем случае ни при чем.

– Когда начали пить, Роман?

– Где-то между девятнадцатью и двадцатью шестью.

– Считаете ли, что алкоголизм создает проблемы в вашей жизни?

– Мне кажется, наоборот. Проблемы нашей жизни создают почву для алкоголизма. И вообще, я больше пьяница, чем алкоголик.

– Даже если это вам не кажется, пьянство – дебютная стадия болезни. А болезнь нельзя запускать. Вы красивый мужчина, Роман. Кстати, чем-то очень похожи на Сальваторе Адамо.

– А я слышал, что на Муслима Магомаева.

– Что-то и от Муслима есть. Наутро после возлияний испытываете похмелье?

– Все зависит от ассортимента. Обычно головная боль мучит от желания доказать, что пиво с водкой продукты все же совместимые.

– А моральное состояние? Как себя ощущаете? Кажется, что весь мир ополчился против вас? Атланты и кариатиды пытаются сбросить на вашу голову балконы и карнизы? Бывает такое чувство?

– Я как-то в моменты похмелья на скульптурные композиции внимания не обращаю. Но месяц назад показалось, что на меня валится телевизионная башня.

– Кошмары по ночам приходят?

– Обычно прилетают. Драконы, ведьмы, немецкие истребители.

– Каким вы бываете в состоянии опьянения?

– Говорят – интересным.

– Вы и в трезвом состоянии интересны, – жеманно заметил Игорь Викторович. – Я подразумевал несколько другое. Вы агрессивны или наоборот – сентиментальны? Бросаетесь на людей, плачете?

– Иногда бросаюсь, а затем жалею и плачу.

– И кого жалеете?

– Прежде всего, себя. Но и людей тоже.

– Случалось пребывать в состоянии алкогольного делирия?

– Простите, в медицинских терминах я не силен.

– Ах, ну да! Delirium tremens, или «трясущееся помрачение». А в простонародье просто «белая горячка». Сопровождается бредом, галлюцинациями. Могут являться ужасные персонажи, доносятся холодящие сознание голоса.

– И того и другого в этой жизни хватает без трясущихся помрачений.

Беседу прервал телефонный звонок. Лизовский вышел в другую комнату. Журналистское любопытство взяло верх, и Хузин на цыпочках подкрался к закрытой двери. Говорил хозяин квартиры тихо: «Да, котеночек… Откупорим бутылочку? Мартеля?.. Лучше часам к пяти… Конечно, скучаю… Целую тебя, Юрочка…» Вернулся Лизовский с серьезным выражением физиономии. Как будто минуту назад не сюсюкал с любовником.

– Извините, Роман. Еще один пациент. И случай далеко не легкий.

– Можно себе представить. Работа у вас – врагу не пожелаешь. На такой жопа от постоянного сидения не разболится.

– Да, в этом вы правы, – усмехнулся Лизовский. – Продолжим. Вопрос, который вас несколько удивит. Каковы ваши сексуальные предпочтения?

– А какое отношение это имеет к пьянству и алкоголизму, Игорь Викторович?

– Иногда самое прямое. Осознав свою гомосексуальность, человек начинает страдать и, приложившись к бутылке, думает, что нашел выход из положения.

– Из положения «раком»? Ну и как – удается?

– Ну… Ну зачем так грубо, Роман? Вам не подходит. Хорошо, к следующему вопросу. Мысли о суициде когда-нибудь посещали?

– Пару раз было.

– Об этом подробнее, если можно. Важный момент в нашей беседе.

– Пили где-то до трех часов ночи. Друзья разъехались, я остался один. Проснулся с жутчайшей головной болью. Еле дошел до кухни. Открыв холодильник, увидел, что не осталось ни одной бутылки пива. А я пребывал в уверенности, что оно просто обязано меня ждать. Захотелось выброситься в окно. Второй раз, когда поскользнулся на тротуаре и разбил бутылку водки. На вторую денег уже не было. Сразу появилось желание завершить жизненный путь под колесами грузовика или троллейбуса.

– Роман, мне понятно ваше желание перевести беседу в шутливое русло. Но лучше мы пошутим как-нибудь в другой раз. Значит, мысли о самоубийстве не посещали?

– Только в раннем детстве.

– Среди ваших друзей много асоциальных элементов – алкоголиков, пьяниц?

– Я бы задал вопрос по-другому: «Роман, есть ли среди ваших друзей непьющие люди?» Есть, Игорь Викторович. Недавно бросил пить мой самый близкий друг.

– Усилием воли, с помощью врачей наркологов, заставила обнаружившаяся болезнь?

– С помощью Господа Бога.

– Бывает. Бывает и такое. Но это, скорее, единичные случаи. Я ведь и сам человек верующий. Постараюсь объяснить. Бросивший начинает искать замену алкоголю. Кто-то находит ее в хобби. Ваш друг нашел отдушину в религии. Хорошо, если он себя не обманывает и верует искренне.

– До фанатизма искренне, – со вздохом произнес Рома.