Чернила и кость Кейн Рейчел

– Прости меня, – сказал он. – Прости. Я просто… устал.

– Ты скорбишь, – сказал Санти. – У каждого из нас есть шрамы. Не показывай их здесь.

Дарио молчал еще мгновение, а потом сказал:

– Ну что ж, если вы закончили пить и начали жалеть себя, то передайте бутылку другим. Это все-таки неплохое французское вино. Не риохское[17], но все же. Жалко выливать.

На удивление, поднялась Глен, она наклонилась, взяла бутылку, а потом налила себе почти полный стакан. Затем она налила Дарио и передала бутылку дальше. Томас тоже себе налил. И Морган тоже, а потом и Джесс.

Санти отвел Вульфа подальше от стола и тихо произнес:

– Я надеюсь, что ты будешь вести себе подобающе. – Затем он обернулся. – Морган, твой браслет до сих пор отслеживает твое местоположение. Если профессор Вульф за тобой не будет следить, буду я. Мы попросили скрывателей обновить и усилить замок. Не пытайся его опять снять.

Она кивнула и прикоснулась к следу на запястье, где браслет натер кожу. Джесс заметил, что она постоянно потирала руку; на запястье у нее появилась бледно-красная линия под золотым жгутом. Джесс задумался, пыталась ли она его снова снять. Вероятно, да.

Солдаты делегации профессора Вульфа – пятеро, что остались в живых, – благоразумно забрали оставшееся вино. Палатка скоро опустела, однако все кандидаты еще сидели на своих местах, когда официанты начали убирать со столов и бросать недовольные взгляды на задержавшихся. Джесс потягивал вино, только оставшееся в его стакане, потому что врач, покидая палатку, остановилась возле него, чтобы напомнить, что его печень в будущем ему еще пригодится.

Морган собралась уходить первой.

– Уже поздно, – сказала она и покачала головой, когда остальные начали уговаривать ее остаться. – Нет, развлекайтесь. Это наш последний вечер вместе.

Халила тоже поднялась.

– Я пойду с тобой, – сказала она.

Дарио кивнул им с преувеличенным почтением. Джесс осушил стакан воды, наблюдая, как Морган уходит. Потом принесли еще бутылку, однако эта была с фруктовым соком. Джесс молча передал ее Глен. Она налила сок себе в кружку.

– Я тоже пойду, – сказал наконец Джесс. – Я еще восстанавливаюсь, мне нужно побольше отдыхать.

– Ты все пропускаешь, – сказал Томас задорно. Его щеки порозовели. – Дарио собирается раздобыть еще бутылку вина.

– Она моя, – сказала Глен.

– Как насчет побороться за нее? – сказал Томас и поставил локоть на стол. Обхватив ладонь Томаса, Глен прижала его руку к столу три раза подряд и выиграла бутылку, которой у них пока даже не было.

Дарио затем предложил ей игру в кости, в которой шанс победить у него был гораздо больше, а Джесс наконец вышел и отправился к себе.

Его перевели из медицинской палатки в другую, поменьше, однако здесь была удобная кровать, а Джесса сейчас волновало лишь это. Он чувствовал себя утомленным, но в то же время ему не сиделось на месте, что странно. Ему было отчего-то не по себе. То, что профессор Вульф потерял сегодня контроль над собой, пусть даже немного, заставило Джесса задуматься о ненадежности их странного нового мира.

Он, не раздеваясь, лег на кровать – и вдруг услышал шуршание бумаги под подушкой, Джесс сунул туда руку.

Там оказалась сложенная пополам записка.

«Я приду в полночь».

Без подписи, однако Джесс тут же узнал почерк, округлые, элегантные завитки букв. Она не отправила сообщение через кодекс. Знала, что там его может прочесть кто угодно – если не профессор Вульф, то кто-нибудь в Железной башне.

Она не написала этого, но Джесс понял, что она придет попрощаться. Это вызывало сладкие и горькие эмоции одновременно. Джесс расправил записку и спрятал ее в личный журнал, затем достал ручку и, позволив мыслям диктовать слова, описал свои переживания. Что испытывал, когда видел ее. От мысли о ее потере. О том, что все заканчивается и его друзья скоро все разойдутся. Что он там говорил Морган, когда они были в поезде? Закончить эту партию. Начать новую игру.

Джесс не был уверен, что сможет начать сначала после всего пережитого.

Он стал писать все это, просто чтобы успокоиться. Он всегда заполнял страницы журнала своими чувствами… страхом и виной в раннем детстве. Затем это были вина, злость и горечь. А его заметки с тех пор, как он прибыл в Александрию, описывали гордость и достижения, скорбь и ужас, потери и любовь.

Последние несколько записей были о Морган. Только о Морган.

Джессу это помогло ослабить, однако не унять боль до конца; он оставил журнал рядом с кроватью и повернулся к своему бланку. Он недавно загрузил в него Inventio Fortunata, каждую строчку, написанную вручную во времена, когда любая выведенная буква была произведением искусства. Истории о приключениях и открытиях человека, который давно мертв.

«Но бланк не то же самое». Джесс помнил, каково это – держать книгу, чувствовать вес знаний в переплете из кожи, которую кто-то красил, придавал ей форму и внешний вид. Страницы, которые кто-то тщательно заполнял от руки и подшивал в книгу. Годы работы, придающие книге ценность. Морган читала эту самую книгу. Настоящую. История старого монаха будто становилась частью тебя самого.

Когда же Джесс читал бланк, перед ним были не более чем слова, и они его не увлекали.

Кто-то дважды тихо ударил костяшками пальцев по рейке за занавесом на выходе из палатки, и Джесс сел так быстро, что бланк выпал у него из рук и упал на пол.

– Входите, – сказал он.

Полночь еще не наступила, и за дверью оказалась не Морган.

При виде Никколо Санти Джесс напрягся. По виду он пришел не с дружеским визитом, а выполняет свою работу.

– Чего вы хотите?

– Я знаю, что Морган собирается уйти. Знаю, что она придет в полночь. Мне отдали приказ схватить ее. – Джесс начал было возражать, но Санти сердито заставил его замолчать одним взмахом руки. – Не трать силы на вранье. Я знаю. Вопрос в том, как узнали другие? Она бы не сказала никому, кроме тебя. Кому ты рассказал?

Джесс нахмурился:

– Никому я ничего не говорил!

– Тогда какого черта об этом знает уже сам руководитель Артифекса?

Джесс раскрыл свой личный журнал и быстро пролистал до середины, где оставил ручку вместо закладки. Сложенная записка выпала. Джесс передал ее капитану Санти.

– Может, кто-то еще ее видел? Я нашел под подушкой.

– Этого недостаточно, – возразил Санти. – Любой, кто прочел бы это, подумал, что она придет на свидание, ничего противозаконного. – Взгляд Санти переместился на книгу в руках Джесса. – Ты писал в своем журнале?

– Я… да. Упоминал об этом.

– Когда ты написал это?

– Около часа назад, когда обнаружил записку. Но журнал все это время был при мне. Никто его не читал.

Санти выхватил его журнал.

– Что вы делаете? – Джесс бросился к Санти, но капитан оказался быстрее и отдернул журнал так, что рука Джесса скользнула мимо. – Вы не можете! – Никому не позволено было читать личные журналы без разрешения, по крайней мере пока владелец журнала был жив. Даже брат Джесса Брендан не нарушал это правило.

– Я не собираюсь его читать. – Санти вытащил нож, и Джесс испуганно попятился, однако капитан не стал угрожать ему. Он вскрыл обложку журнала изнутри и оторвал бумагу. За ней показалась строчка символов, выписанных аккуратным почерком, и клякса, сделанная будто кровью.

Джесс узнал алхимические символы, однако он еще не понял, что это значит.

– Отзеркаливание, – сказал Санти. – Они читали все, что ты писал. Когда ты раздобыл это книгу?

– Я попросил временный журнал, – сказал Джесс, опустив плечи, – в уэльском лагере. – Его мысли тут же понеслись галопом, он попытался припомнить все личные моменты, которые упоминал в этом журнале. Суть журнала заключалась в том, что в нем можно было записывать все свои боли и потери, победы и прегрешения. Предполагалось, что это может быть прочитано только в будущем. – Кто… – Голос подвел Джесса, и он попытался снова. – Кто его читал?

– Либо руководитель Артифекса, либо один из его приближенных, – сказал Санти. – Между тем, как ты написал о записке, и тем, когда прибыл приказ о задержании Морган, прошло мало времени.

Джесс вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха, и потрясение, которое он сначала испытал, постепенно превращалось в ярость. А писал ли он что-то про Фредерика? Про своего брата? Он не мог сразу припомнить. Он выхватил у Санти свой журнал и стал его листать. Джесс успел заполнить не так много страниц, и он стал просматривать каждую, впиваясь взглядом в строки. Каждый личный момент, который он описал, ранил его. Некоторые особенно глубоко. Он и правда писал про Фредерика и про Оксфорд, однако Фредерик должен быть сейчас далеко и в безопасности. По крайней мере Джесс на это очень надеялся.

Слава богу, Джесс ничего не написал про Брендана и не упоминал своего отца. Однако он написал слишком многое про Морган. Нет, хуже. Он написал, что профессор Вульф знал секрет Морган. Написал, что тот ей помогал.

Джесс опустился на кровать, по-прежнему сжимая книгу в руках, с трудом дыша.

– Это я во всем виноват.

– Нет, не виноват, – сказал капитан Санти. – Журналам полагается быть личными. Ты католик, и они все равно что исповедь – и закон расценивает их именно так. Ты не мог знать, что кто-то за тобой следит.

– А что насчет Морган? Если в моем журнале руны отзеркаливания…

– У Морган нет журнала, – сказал Санти. – Полагаю, отец научил ее никому не доверять. Быть может, он и поджигатель, но в этом оказался прав. – Санти тоже выглядел разозлившимся. От него буквально веяло злостью. – Я готов был позволить ей ускользнуть, если не будет никаких доказательств того, что мы к этому причастны, но теперь возможность упущена. Они знают. Жизнь Вульфа под угрозой, если она сбежит. И твоя.

– И что вы собираетесь делать?

– У меня нет выбора. Мне придется ее увести. Я знаю, как ты относишься к Морган, но теперь это слишком опасно. Я не позволю Кристоферу погибнуть ради нее, – сказал Санти и тут же помрачнел, точно пожалел о сказанном. Он тоже выпил лишнего. Скорее всего, в любое другое время он бы не был так откровенен.

– Они не могут убить Вульфа. Он ведь профессор.

Глаза Санти и Джесса встретились, и взгляд капитана внезапно блеснул, сфокусировавшись.

– Они могут сделать все, что пожелают, – сказал Джессу он. – И с кем пожелают.

У Джесса пересохло во рту.

– Они и правда пытались убить нас, не так ли? Они подложили бомбу в экспресс. Дантон был прав. И они обвинили во всем поджигателей.

– Прислушайся к моему совету, – сказал Санти. – Никогда больше не произноси подобного. Ни при мне, ни при своих друзьях, ни при ком вообще. – Он сделал глубокий вдох. – Я мог бы увести Морган до того, как она придет сюда, но не стану так делать. Это подарок, Джесс. Вам двоим.

А потом он ушел, а Джесс остался следить за тем, как медленно стрелки часов ползут к полуночи.

Морган не пришла в полночь. Разочарование смешалось с горьким облегчением в душе Джесса. Он не знал, как может сказать ей, глядя в глаза, что он виноват в том, что она потеряла свой последний шанс на свободу. Если бы она не пришла, если бы сбежала, не попрощавшись… Может, он невольно помог ей, отвлекая внимание капитана Санти на журнал.

Если бы она пришла, Джессу пришлось бы признаться ей, что он приманка в ловушке, созданной для нее. Ему бы пришлось наблюдать, как ее глаза темнеют от отчаяния. Он не был уверен, что вынесет это.

«Она поймет. Она обманула тебя в поезде». И сожалела об этом.

Джесс был не готов, когда она отогнула занавес на входе в палатку и скользнула внутрь.

На Морган была библиотечная униформа, состоящая из толстых черных штанов и черной рубашки с рукавами, слишком длинными для ее рук. Верно, украдена. Сапоги, однако, ее. А на плече маленький рюкзак.

– У меня мало времени, – сказала она. – Я придумала, как снять браслет. Оставлю его в туалете.

Она все еще думала, что сможет сбежать. «Ты должен сказать ей правду, – подумал Джесс. – Она ее сломает, однако будет лучше, если она узнает обо всем от кого-то, кому доверяет».

Или это будет как последний, фатальный удар в спину, и она больше никогда не будет доверять Джессу.

– По крайней мере, туалет тут лучше, чем в уэльском лагере, – выпалил Джесс просто потому, что это было первым, что пришло ему в голову. Она стояла слишком далеко, и Джессу казалось, что она отдаляется, несмотря на то что она стояла на месте. Между ними было так много пустого пространства. – Значит, ты пришла, чтобы попрощаться. – Она кивнула, и Джесс внезапно заметил слезы в уголках ее глаз.

– Да, – сказала она и промокнула глаза рукавом. – Я не скажу тебе, куда собираюсь идти. Не хочу, чтобы тебе пришлось врать.

Однако Джесс уже врал. Он ведь говорил, что из-за нее перестал думать о последствиях. Забавное слово. Последствия. Но это неправда. Он переживал о последствиях намного больше, чем когда-либо думал, что вообще будет.

У них остался только этот момент. Последний.

Джесс пересек палатку – та была не такой уж большой – и поцеловал ее. Морган в первый миг ахнула в его губы от удивления, но потом он почувствовал, как она отзывается, с жаром, которого он жаждал. «Я не думаю о последствиях».

Он отстранился всего на миг, только чтобы прошептать:

– Останься. Еще ненадолго. – И снова он поцеловал ее в губы, легко и нежно поначалу, но потом все настойчивее. – Останься.

– Я не могу.

– Морган.

– Я не могу.

– У тебя не получится убежать.

– Джесс, все будет хорошо. Я справлюсь. Видишь вот это? – Она подняла руку и показала ему свое запястье, на котором красовался золотой шнурок. Она провела ладонью по шнурку, и бледные символы замерцали в воздухе вокруг. Светясь оранжевым и красным и испуская искры, словно языки пламени. Морган сконцентрировалась на них, и плывущие по воздуху символы замерли. – Вот здесь. Если я поменяю один из символов, с золота на железо, я смогу сломать замок на браслете, не подняв тревогу. Я его не сломаю, и эмблема на замке не изменится. Просто изменю его. Сниму с руки, и все будут искать привидение. А когда я окажусь…

Джесс положил свою руку поверх ее, и искрящиеся символы растворились, смешавшись друг с другом.

– Не пытайся этого сделать. И не рассказывай мне больше ничего. Пожалуйста.

– Я должна попытаться, и ты это прекрасно знаешь. Я знаю, что ты больше не хочешь хранить мою тайну, однако я знаю, что ты меня и не предашь. – Ее голос прозвучал мягко. Она верила, что Джесс ее не обидит. Каким-то ужасным образом он заставил ее в это поверить. – Поверь мне, я устала от секретов. Устала играть по правилам, которые придумали для нас другие люди, быть в ловушке и не иметь права выбора. От всего этого. Разве ты не устал?

– Да, – сказал он. Он действительно устал, эти секреты пропитали его. И если он сейчас от них откажется, что от него останется? Кем он будет? Джесс не знал другой жизни, жизни без тайн, какую вели такие люди, как Томас. Каково это – иметь одну, непоколебимую правду, в которую веришь, видеть мир, не погруженным во мрак?

– Все не обязательно должно заканчиваться вот так. Ты мог бы… ты мог бы пойти со мной. – Последние слова Морган выдохнула, будто боялась произносить их, и румянец, проступивший на ее щеках в следующий миг, заставил Джесса почувствовать себя настоящим злодеем. – Тебе не обязательно оставаться здесь. Все будет хорошо. У нас все хорошо. Ты хороший.

– Я не хороший, – сказал он. Запах ее чистых мягких волос вызывал у него желание сжать их в руках, однако Джессу каким-то образом удалось совладать с этим порывом. – Я не хороший. Ты знаешь, кто я.

Она покачала головой. Прядь волос упала ей на лоб и закрыла один глаз, и Джесс нежно поправил ее. Она отвернулась.

– Я знаю. Джесс, я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я не хотела отправляться в Железную башню прежде, но теперь… Я не могу позволить им нацепить мне на шею ошейник, как у раба, и разводить нас, как породистых кобыл…

Он, должно быть, ослышался.

– Что?

– Скрыватели появляются очень редко, – сказала она. – Почему, по-твоему, я им так нужна? Я для них стану свежей кровью, которой можно разбавить вид. Мне не позволят покидать Железную башню. Мои дети никогда не покинут Железную башню. Как только я окажусь внутри, у меня больше не будет никакой свободы. Совсем никакой.

У Джесса внутри вдруг возникла зияющая пустота, а потом к горлу подкатила тошнотворная злость.

– Нет, – сказал он. – Это не может быть правдой. Это противоречит всему, о чем Библиотека говорит.

– Библиотека не человек. У нее нет совести, нет ни сердца, ни души. Она готова на все, чтобы выжить!

– Ты рассуждаешь как поджигатель.

– Может, они и правы. Ты ведь умен, Джесс. Ты никогда не отворачивался от правды, какой бы тяжелой она ни была. Ты прекрасно знаешь, что Библиотека давно не такая, какой была когда-то… Не такая, о какой нам рассказывали. – Она сердито стерла слезы с лица тыльной стороной ладони, и Джесс, схватив ее мокрые пальцы, сжал их в своей ладони. – Пожалуйста, пойдем со мной. Ты знаешь, я не могу остаться.

У Джесса не осталось надежды. «Только этот момент», – подумал он. Он вложил все свои чувства в поцелуи, которые оставлял на ее руках, плечах и шее, пока у них обоих не сбилось дыхание от желания. Он соврал. Он предал ее, хотя не хотел этого делать. Мысль о том, что он может ее потерять, приводила его в отчаяние. Эта мысль делала его лжецом. Вместо того чтобы лгать ей словами, он лгал ей теперь своим телом. Поцелуями и обещаниями. «Просто скажи ей. Скажи ей, что не можешь ее спасти, не сможешь пойти с ней, что у нее нет шансов».

Однако Джесс струсил, он не смог сказать.

Когда Никколо Санти вошел в палатку, Джесса окатила волна гнева и горького отвращения. К Санти. К самому себе. Ко всем мечтам, которые разбились на осколки.

Морган не видела Санти. Она смотрела на Джесса. Он был первоклассным лгуном, умел врать всю свою жизнь, однако не смог скрыть того, что почувствовал в этот самый момент. Один взгляд, и Морган все поняла. Она сделала шаг назад, ее глаза округлились, и она прошептала лишь:

– Нет.

Санти, стоящий за ее спиной, произнес:

– Морган. Пожалуйста, давай не будет делать этот момент еще больнее.

– Нет, – повторила она, на этот раз увереннее и громче. – Джесс, ты знал. – Разочарование, отразившееся на ее лице, в ее глазах, боль от осознания того, что ее предали… Джесса словно пронзили ножами, раздирая на части. – Ты просил меня остаться. – Четыре простых слова, однако они, словно пропасть, разделили их.

Морган кинулась к нему. Джесс зажал ее в своих объятиях так сильно, что она не могла его даже ударить, не могла сопротивляться, пока капитан Санти ее не оттащил.

Санти достал железные наручники и надел на руки Морган. Такие обожала лондонская полиция. Никаких ловушек для скрывателей. Просто замок и ключ. Морган застыла, когда услышала, как они щелкнули на ее запястьях, и ее взгляд… «Боже», – Джесс не сможет забыть ее взгляд до конца своих дней. Ее глаза были обжигающе ледяными, как зимняя река. Она бы вырвала ему горло, если могла бы, и ничто теперь не изменит ее отношения к нему. Ничто.

Если бы только он предупредил ее в тот самый момент, когда она вошла в его палатку, если бы только он сказал ей бежать сразу же, может, все сложилось бы иначе.

Но Джесс попросил ее остаться, и она этого не забудет.

Лицо Санти было непроницаемым и отстраненным, как будто Джесс и Морган были ему незнакомы.

– Знаю, что это ничего не изменит, – сказал он. – Но мне жаль. – Он подвел Морган к выходу из палатки. Мягко, но уверенно.

Морган замешкалась на секунду, чтобы в последний раз оглянуться на Джесса.

– Ты сказал мне, что всегда есть выбор. Когда ты перестал сам в это верить?

«Когда у меня не осталось другого выбора, как полюбить тебя», – хотел сказать он ей. Однако не имел права говорить подобное.

Он был виноват в том, что она оказалась в оковах.

– Ты чертовски молчаливый, – сказал Дарио на следующее утро. Он уселся рядом с Джессом в карете – в этой карете были сиденья, с обивкой, и это было заметное улучшение по сравнению с их предыдущей поездкой. Библиотека, казалось, отправила к ним в качестве сопровождения до дома целую армию, и все равно Джесс чувствовал себя очень и очень одиноким.

– Просто устал, – сказал Джесс. Он закрыл глаза. Не на что было смотреть, и ему совсем не хотелось присоединяться к беседе друзей.

Джесс скорее почувствовал, чем увидел, когда Дарио наклонился к нему и сказал:

– Я слышал, Морган в другой карете. Что случилось? Она что, пришла в себя и решила, что не хочет с тобой общаться?

Джесс открыл глаза и уставился на Дарио в упор снизу вверх. Он не знал, как он выглядит, однако осознавал, что еле сдерживается и готов вцепиться Дарио в глотку.

– Не сегодня, – сказал он. – Не начинай.

Дарио перестал ухмыляться и перевел взгляд. Он внезапно очень заинтересовался историей Томаса про бар в Мюнхене, для которого тот смастерил танцующую машинку в обмен на неоплаченный счет его дяди. Это и правда была хорошая история.

Джессу хотелось бы быть неравнодушным.

Халила одновременно и улыбалась, слушая историю Томаса, и посматривала на Джесса с беспокойством. Ее сочувствующий и вопрошающий взгляд был просто невыносим. Профессор Вульф и капитан Санти никому не рассказали о заключении Морган под стражу, а Джесс… у Джесса не хватало смелости.

Он поднялся и пересел подальше от остальных, на пустой ряд, где вытянул ноги на два сиденья и сделал вид, что спит. Звук смеха друзей был ему противен, тот был словно наждачка, царапающая его душу до крови. Ему хотелось стать кем-нибудь другим. Исчезнуть.

– Подвинься, – раздался голос над ним. Джесс убрал руку с глаз и нахмурился, увидев Глен. Ее рана на голове зажила, однако лоб по диагонали пересекал воспаленный шрам – скорее всего, он на всю жизнь. Она гордилась им. Боевые ранения.

– Вокруг много свободных мест, – сказал Джесс и снова закрыл глаза рукой. Глен схватила его за ноги и столкнула их с соседнего сиденья, и Джессу пришлось сесть, выдавив из себя звук, который прозвучал, да и ощущался как рычание где-то глубоко в груди.

Глен плюхнулась на освободившееся место рядом с ним.

– Утомляет, не правда ли? Притворяться, что все в порядке. Я все знаю насчет Морган.

Что ж, на одного человека меньше, кому придется сообщать новости.

– Расскажи им ты, я не могу.

– Если хочешь. – Она сделала паузу в секунду-другую, а потом продолжила: – Вульф беспокоится, что тебя могут обвинить в том, что ты симпатизируешь поджигателям. И это звучит правдоподобно. Ты исчез с ними, когда поезд взорвался.

Если она намеревалась вывести его из себя, ей это удалось. Джесс медленно выпрямился и уставился на нее.

– Я не исчезал вместе с ними. Меня похитили.

– А потом они тебя просто отпустили, не оставив ни царапины помимо тех, которые ты получил при спасении из поезда. Послушай, я не говорю, что я верю во все это. Я лишь считаю, что тебя в этом и правда легко будет обвинить. Артифекс видит шпионов за каждым углом в Александрии. Тебе следует быть начеку и сделать все, чтобы тебя не назвали шпионом. Твоя репутация уже и так запятнана.

– Не понимаю, о чем ты.

– О твоей семье, ynfytyn[18]. Я не знала об этом до Оксфорда, но теперь мы все знаем. Неужели ты думаешь, руководитель Артифекса не знает? И если даже не знает, думаешь, Дарио не использует эту информацию против тебя, если вы окажетесь претендентами на одну и ту же должность?

– И ты используешь, – сказал Джесс, и Глен в ответ покосилась на него. – Мы никогда не были друзьями. Ты бы столкнула меня с обрыва, если могла бы.

– У нас с тобой разные цели, так что это не имеет значения, – ответила она. – У меня недостаточно навыков, чтобы становиться профессором и заниматься наукой, однако я планирую стать магистром военного дела в будущем. Так что я для тебя не опасна. И ты для меня тоже, полагаю.

– Прямо сейчас я опасен для всех.

– Но больше всего для самого себя, – сказала она и сделала паузу. Ее тон изменился, совсем чуть-чуть, но заметно. – Санти сказал, с ней все в порядке. Злится на всех, но цела и невредима. Она справится. Она сильная.

Джессу стало еще хуже оттого, что даже Глен, самая черствая из всех них, читает его как бланк.

– Я знал, что Санти за ней придет, – признался Джесс. – Она могла бы сбежать. Я сделал все, чтобы не сбежала.

Глен ответила не сразу, а когда наконец заговорила, ее тон стал еще мягче и осторожнее:

– Ей бы не удалось сбежать. Я болтала с тулузскими солдатами, когда мы пили вино. Им был отдан приказ: если бы Морган сбежала, они должны были найти ее и любым способом доставить обратно для транспортировки. Если бы мы им помешали, они бы нас убили.

Джесс повернулся, чтобы взглянуть на Глен. Она это не придумала.

– Чушь собачья! – хотя на самом деле он так не считал.

– Это не чушь. Они бы просто сказали, что во время пожара в поезде никто не выжил. Разослали бы письма нашим родным, выразили соболезнования, и проблемы решены. Вульф для Артифекса – тоже проблема, ты сам знаешь. Слышал ведь, что он говорил вчера за ужином.

– Он был пьян.

– Он был искренен. – Глен посмотрела Джессу прямо в глаза, и на этот раз ее взгляд не был сердитым. Он был почти добрым. – Это не твоя вина. Она это поймет. Рано или поздно.

Она как-то странно и неловко похлопала Джесса по колену, и он решил, что таким образом она выражает свою поддержку. Потом Глен поднялась и вернулась к остальным.

Джесс снова растянулся на сиденьях и закрыл глаза. Нет, это его вина, что бы там Глен ни говорила. И, даже если Морган его простит, некоторые виды вины остаются с нами навсегда.

Конвой отъехал далеко, разбил лагерь, и Джесс снова не увидел Морган. Никто ее больше не увидел. Глен сдержала обещание, она все им тихо рассказала, и к вечеру они уже не упоминали имя Морган при Джессе.

Никто не знал, что сказать, даже Томас, поэтому все просто сделали вид, что ничего не произошло, что возвращение в Александрию для всех облегчение и все станет снова нормально, как только они окажутся в своих постелях в доме Птолемея. За столом все радовались, и только Джесс сидел в углу, молчаливый, как привидение.

На вторую ночь Джессу не удалось сбежать от Томаса, потому что его приятель-великан решил, что Джессу необходима компания во время прогулки по лагерю. Библиотечные солдаты, мужчины и женщины, присланные из Александрии, не собирались рисковать, поэтому поставили вооруженный караул по всему периметру лагеря.

– Мне будет полезно размять ноги, – сказал Томас. – В этих малюсеньких каретах тесно. Ты в порядке?

Его вопрос Джесса удивил, а еще разозлил настолько, что он одарил друга злым взглядом.

– Нет, – сказал Джесс.

– Я так и знал. Все хотят, чтобы у тебя все было в порядке. Это, должно быть, только хуже, когда ты осознаешь, что все полагают, ты можешь просто забыть все и… жить как обычно.

Томас не игнорировал боль Джесса, однако и не указывал на нее. Он просто молча показывал, что понимает. Джесс медленно выдохнул и отвернулся.

– Она в клетке, – сказал Джесс. – И я усадил ее туда.

– Нет, ты не виноват. Я ведь тебя знаю.

Джесс покачал головой и продолжил шагать. Хотелось бы ему дошагать пешком до Александрии. Доползти. Может, тогда боль в мышцах бы заглушила мысли в его голове.

– Что ты там высматриваешь?

– Ничего.

– Джесс. – Голос Томаса прозвучал разочарованно. – Можешь врать остальным. Но, пожалуйста, не мне.

– Я высматриваю ее, – сказал он и понял, что впервые признался в этом даже самому себе. – Глен сказала, что она в одной из карет. Одна. Я хочу узнать где.

– Ты не сможешь вызволить ее оттуда.

– Да знаю я. Мне просто нужно ее увидеть.

Томас покачал головой, однако продолжил шагать рядом, уменьшая свои шаги, чтобы идти в ногу с Джессом.

– Как ты узнаешь? Она не будет сидеть у окна.

– Стража, – ответил Джесс. – Большинство карет пустуют ночью. Вокруг ее кареты будут стоять стражники. Не много. Чтобы все не было слишком очевидно.

– Их предупредили о тебе, понимаешь же? Тебе не удастся подойти близко.

Джесс кивнул. Это не имеет значения. Они шагали дальше, и Джесс разглядывал каждую карету, мимо которой они проходили. Ни одна не подходила под его описание.

– Я тут все думал, – заговорил Томас через какое-то время, – что мне не следует ждать, чтобы показать тебе то, над чем я работал до того, как мы уехали из Александрии. Посмотришь? Может, мы сможем поработать над этим вместе, когда вернемся.

– Я ничего не понимаю в инженерии.

– Тебе нужно отвлечься. Когда руки чем-нибудь заняты, становится легче.

– Тебе можно больше ничего не изобретать. Устройство для игры в шахматы гениальное. Следует подать заявку на библиотечный патент и продать его. Я знаю, что Библиотека забирает большую часть денег, но ты тоже разбогатеешь.

– Меня не интересуют богатства, – сказал Томас.

– Богатства позволят тебе покупать больше мусора. – Джесс совсем не думал над темой их беседы. «Где же ты, Морган?» Даже если бы он нашел нужную карету, даже если бы по какому-то счастливому стечению обстоятельств ему удалось с ней поговорить, что он может ей сказать? Все уже сказано. «Ты попросил меня остаться».

Ему не забрать свои слова обратно.

– Давай я покажу тебе, о чем говорю, – сказал Томас. Он вытащил из кармана потрепанный личный журнал и протянул его Джессу. Все страницы этого журнала были заполнены аккуратными чертежами, схемами и заметками на немецком языке. Томас пролистал несколько страниц и открыл диаграмму, очень подробную и с подписями. Сложную. Джесс понятия не имел, на что он смотрит.

По крайней мере, Джессу не нужно было предупреждать Томаса о том, что не следует раскрывать свои тайны в личном журнале. Устройства и механизмы волновали Томаса куда больше, чем чувства.

Джесс отдал журнал обратно Томасу.

– Это очередная танцующая машинка? Тебе не надоело делать их в Мюнхене, когда ты платил по счетам своего дяди? – Это прозвучало грубо, и Джесс сразу же осознал свою ошибку. – Прости, Томас. Что это?

– Эта идея появилась у меня уже давно, когда я наблюдал, как писец делал копии некоторых документов моего отца. Это заняло очень много времени, хотя человек был профессионалом, – сказал Томас. – Я подумал, а что, если такое можно будет делать просто нажатием на клавишу?

– Это как машина, которая пишет буквы.

– Нет-нет, не автомат для ярмарки. Моя машина может изменить все. Печатный аппарат. Вот смотри, здесь, в матрице, на которую помещаются предварительно вырезанные буквы…

Все внимание Джесса устремилось на одну из карет, стоящую на расстоянии двух других от него. Они только что прошли мимо огромного тента, откуда пахло остатками ужина; звон кастрюль и сковородок говорил о том, что большая часть работников кухни были еще заняты. Солдаты на территории лагеря устраивались для ночлега, но не стоявшие рядом с этой каретой. Ее окружали по меньшей мере дюжина хорошо вооруженных солдат. Все не выглядело так, будто они эту карету охраняют, однако они были наготове. Слишком напряженные.

– Похоже на детскую игру в буквы.

– Нет-нет, это другое. Видишь ли, ты собираешь из букв строки, а строки – с низа до верха. Ставишь буквы задом наперед, потому что они перевернутся. Потом вот здесь есть емкость для…

Томас ткнул в одно место на диаграмме, однако его слова превращались в бессмыслицу в голове Джесса. Он не мог сконцентрироваться на речи друга, хотя и понимал, что Томас хотел сделать как лучше и отвлечь Джесса. Джесс был ужасным другом, однако еще хуже он поступил с Морган, и теперь ему жутко хотелось… чего именно? Исправить все? Но это невозможно.