Полночная страсть Кэмпбелл Анна

Эпилог

Коннемара, Ирландия

Декабрь 1827 года

Монастырская приемная выглядела столь же неприветливо, как и серые гранитные стены этой неприступной обители, единственной уступкой комфорту был скудный огонь в крохотном камине, тепла которого, впрочем, не хватало, чтобы защититься от зимней стужи. Ни цветы, ни подушки не смягчали суровость этой комнаты, украшенной одним лишь скромным деревянным распятием над дверью.

Дрожащая от холода Антония опустилась на один из дубовых стульев, расставленных вдоль стены. Ей оставалось лишь молча наблюдать, как ее муж нервно расхаживает по выложенному плитняком полу, словно разъяренный тигр в клетке.

В напряженной позе Николаса чувствовалась враждебность. Весь день он казался погруженным в себя, замкнутым, отчужденным. Пожалуй, это началось еще раньше, когда Антония уговорила его совершить путешествие в Ирландию. Накануне ночью Николас отдавался страсти почти так же необузданно и неистово, как в летнем домике в Суррее. Антония виновато призналась себе, что исступленный порыв мужа пришелся ей по вкусу.

— Ей не позволят увидеться с нами, — угрюмо проворчал Рейнло, задержавшись возле узкого зарешеченного оконца в дальнем конце комнаты.

День выдался пасмурный, и холодный декабрьский свет придавал суровость и без того хмурому лицу маркиза.

— Это не закрытый орден, Николас. К сестрам пускают посетителей, — уверенно возразила Антония, как уже твердила сотню раз. — Элоиза написала, что будет рада твоему приезду.

Губы Николаса сжались в горькую линию. Сложив руки на могучей груди, он мрачно уставился в окно.

— Так почему же ее все нет?

Антония добродушно усмехнулась, видя нетерпеливое волнение мужа. Она не переставала удивляться, вспоминая свое первое впечатление об этом человеке. Когда-то Николас казался ей холодным, бесчувственным, погруженным в себя, самовлюбленным и легковесным. Но все эти поверхностные суждения оказались до смешного далеки от истины.

За полгода брака Антония успела убедиться, что ее муж отличается скорее обостренной чувствительностью. Он был по-настоящему близок лишь с немногими людьми, однако тем, кто вошел в этот узкий круг, Николас хранил беспримерную верность. Его преданности сопутствовала уязвимость. Антония не подозревала, какими прочными узами связал себя с ней Николас, признавшись в любви.

Ей требовалась недюжинная сила, чтобы не сгореть в пламени его страсти. Теперь она со смехом вспоминала, как когда-то отвергла предложение Николаса, усомнившись в его верности. Муж любил ее так пылко и трепетно, что с ним она чувствовала себя самой желанной, самой счастливой женщиной на земле.

— Мы пришли раньше назначенного времени.

На добрых три четверти часа.

Монастырь возвышался серой громадой в уединенной долине на побережье Коннемара. Ближайший городок, в котором можно было найти приют, располагался в полутора часах езды. Определенно покойный маркиз решил спрятать дочь в глуши, подальше от соблазнов.

Днем, на пути к монастырю, Антония подумала было, что Николас вскочит на козлы, схватит вожжи и сам станет править лошадьми, — такую досаду вызывала у него медлительность кучера. Сказать по правде, возницу не в чем было упрекнуть: грязная разбитая дорога, покрытая ухабами и кочками, петляла по склонам холмов, и лошадям приходилось несладко.

Рейнло обернулся к жене, и улыбка ее увяла. На лице Николаса читалась целая буря чувств: надежда, страх, отвращение к себе, нетерпение и неуверенность, совсем не свойственная этому сильному мужчине.

— Может, мы напрасно приехали?

— Нет, — твердо произнесла Антония.

Бесчестье и изгнание Элоизы глубоко потрясли Николаса, навсегда изменив его жизнь. Теперь для него настало время примириться с прошлым.

Антония и Рейнло, получив специальное разрешение, поженились спустя несколько дней после того, как жених пришел в себя. Отчасти причиной спешки стало желание замять скандал, вызванный пребыванием леди Хиллиард в доме маркиза. Со дня свадьбы ничто не омрачало их безоблачного счастья, но горькая судьба Элоизы по-прежнему заставляла Николаса терзаться чувством вины.

Подумать только: когда-то одна мысль о том, что лорд Рейнло способен испытывать муки совести, вызвала бы у Антонии язвительную усмешку.

Николас вновь принялся мерить шагами комнату. Антония сцепила руки на коленях и отчаянно взмолилась, чтобы встреча брата с сестрой завершилась счастливо.

И как часто бывало в последние дни, мысли ее перенеслись в будущее: Антония подумала о другом счастливом завершении. Ладонь ее сама собой прижалась к животу, безмолвно приветствуя растущее в нем дитя. Дитя, о существовании которого Николас даже не подозревал.

Узнай он о ребенке, отложил бы утомительное зимнее путешествие или оставил жену дома. А Антония не могла отпустить мужа одного, понимая, какое мучительное испытание его ожидает.

Шесть месяцев брака показались ей захватывающим приключением. Полным страсти, разумеется. Ничего иного Антония и не ожидала. Ей ли было не знать, как ненасытен в любви ее дорогой супруг.

В объятиях Николаса Антония чувствовала себя защищенной, и ее нисколько не заботили пересуды досужих сплетников. В его огромном поместье она была бесконечно счастлива. Так счастлива, что, узнай об этом любопытные светские кумушки, они позеленели бы от зависти и злобы.

Генри легко смирился с замужеством сестры. Его чудачества не раз вызывали язвительные насмешки, потому, рано познав людскую враждебность, он редко отзывался о людях дурно. В конце лета новобрачные провели месяц в Блейдон-Парке, и Антония с волнением заметила, как крепнет дружба между мужем и братом.

Возвращение в Нортумберленд вызвало у нее смешанное чувство радости и горечи. Замужество и десятилетнее отсутствие навсегда отдалили ее от родительского дома. Антония с удовольствием обошла все уголки, где любила бывать в детстве, но Блейдон-Парк стал для нее чужим. Ей уже не хотелось вновь поселиться здесь.

Родовое поместье Хиллиардов принадлежало прошлому. А ей следовало думать о будущем — о Николасе и о ребенке, который должен был появиться на свет в конце весны или в начале лета.

Дверь отворилась, и в комнату уверенной походкой вошла высокая женщина. Впившись глазами в лицо Николаса, Антония едва обратила внимание на Элоизу. Она поднялась, готовая броситься на защиту мужа. Впрочем, едва ли Николас нуждался в защите. Антония и сама не знала, как ей пришло такое в голову.

В глазах его мелькнуло сожаление, а в следующий миг он с щемящей нежностью улыбнулся сестре. У Антонии невольно перехватило дыхание. Какого удивительного, чудесного мужчину послала ей судьба в тот миг, когда маркиз Рейнло задумал обесчестить Кассандру Демарест.

Представляя себе встречу брата с сестрой, Антония боялась, что Николас будет держаться холодно и отстраненно, но тот бросился навстречу Элоизе и порывисто сжал ее руки.

— Дорогая, я сам не знаю, почему так долго ждал.

Он ласково поцеловал сестру в щеку.

— Я тоже, — отозвалась Элоиза низким певучим голосом.

Грациозным жестом она высвободилась из рук Николаса и повернулась к Антонии.

Даже не зная имени монахини, Антония тотчас угадала бы, кто стоит перед ней. Элоизе достались от природы те же черные глаза и изящные благородные черты, что и у брата. Ее волосы скрывал платок, а фигуру — бесформенное облачение, но даже монашеская одежда не могла утаить ее красоту. Должно быть, в юности Элоиза Чаллонер была ослепительно хороша. И теперь, приближаясь к сорока годам, она оставалась восхитительно красивой.

Элоиза улыбнулась, и Антония тотчас узнала очаровательную улыбку Николаса.

— Наверное, вы молодая леди Рейнло?

Антония присела в глубоком реверансе.

— Да, сестра Элоиза. Но, пожалуйста, зовите меня Антонией.

— Как мило. А мое имя сестра Мария Тереза. Вот уже долгие годы Николас — единственный, кто зовет меня Элоизой. — Монахиня перевела взгляд на брата. — Спасибо, что познакомил меня с женой.

Она указала на деревянные стулья, стоявшие у стены, и Антония невольно улыбнулась, узнав повелительный жест мужа, еще одну фамильную черту Чаллонеров.

— Расскажите мне обо всем. Твои письма не слишком-то щедры на подробности, брат.

Отчаянный повеса и прославленный ловелас застенчиво потупился. Антония, пряча улыбку, опустилась на стул. Николас, чуть помедлив, уселся рядом.

Вначале разговор зашел о детских воспоминаниях, о братьях и сестрах Чаллонер и их семьях, о переменах в поместье и о том, как изменилась жизнь Николаса после женитьбы. За время беседы Антония узнала об огромном клане Чаллонеров больше, чем за полгода замужней жизни, когда ей приходилось по крохам выуживать сведения у Николаса. А услышав скупой, урезанный рассказ мужа о событиях, приведших к свадьбе, она вновь с трудом сдержала улыбку.

Послушница принесла на подносе чай, день начинал клониться к вечеру. В разговоре все чаще стали возникать неловкие паузы. Наконец Николас взволнованно сжал руки сестры:

— Позволь мне увезти тебя отсюда, Элоиза. Антония будет рада, если ты поселишься с нами. Но если тебе хотелось бы жить отдельно, мы найдем для тебя дом.

Элоиза недоуменно нахмурилась:

— Ты приглашаешь меня погостить у вас?

— Разумеется, нет. Я предлагаю тебе переехать к нам навсегда.

Монахиня изумленно подняла брови:

— Но зачем мне покидать обитель?

— Я знаю, что ты здесь несчастна.

Элоиза тщетно попыталась высвободиться из рук брата. Антония заметила, что прикосновения Николаса смущают ее. Возможно, монастырский устав не допускал подобного обращения. Впервые с лица сестры Марии Терезы слетела маска невозмутимости. В голосе ее послышалось замешательство.

— Вот уже одиннадцать лет я твержу тебе, что совершенно счастлива.

— Я знаю, ты пытаешься успокоить меня, заставить смириться с твоим приговором.

К удивлению Антонии, Элоиза искренне рассмеялась.

— О, Николас, ты все еще романтик. Ты был храбрым пылким мальчиком, готовым встать на защиту тех, кого любил. Я всегда восхищалась тобой и надеялась, что, повзрослев, ты не изменишься.

Антония покосилась на мужа, не зная, как он воспримет слова сестры. Оценка Элоизы во многом совпадала с ее собственной. Разве могла Антония осуждать рыцарскую самоотверженность Николаса? Она знала, что муж готов умереть за нее. Боже милостивый, ведь это едва не случилось.

Рейнло сердито сверкнул глазами.

— Тебе больше нет нужды лгать, Элоиза.

— Я приняла монашеский обет.

— Тебя заставили. Ты покинешь монастырь и станешь свободной. Я уверен, мы добьемся разрешения.

Элоиза ласково улыбнулась.

— Я приняла обет добровольно. Поступок, совершенный мной в восемнадцать лет, решил мою судьбу.

Элоизе удалось наконец вырвать руки и отстраниться. Этот жест показался Антонии символичным, словно монахиня очертила вокруг себя круг, в который Николасу не дозволено было ступить.

— Но отец выслал тебя насильно, — возразил Николас.

Он казался подавленным, сокрушенным.

Антония молча взяла его за руку, желая ободрить. Он порывисто сжал ее пальцы. Разговор стоил ему огромных усилий. Долгие годы Николас жил в уверенности, что Элоиза — пленница, заключенная в стенах монастыря. Обнаружив, что ошибался, он испытал потрясение, ведь больше всего на свете он желал сестре счастья.

— Конечно, поначалу, оказавшись в монастыре, я чувствовала себя несчастной. Меня терзал стыд. Я знала, что согрешила. — Элоиза замолчала, впервые в голосе ее послышались горькие нотки сожаления. — Мое безрассудство привело к смерти моего ребенка. Двадцать лет я вымаливаю у Господа прощение, смиренно каясь в своих прегрешениях.

Наступила тягостная тишина, пламя в камине внезапно взметнулось, словно в неподвижном воздухе промелькнул призрак умершей дочери Элоизы. Побледневшая монахиня застыла в немой скорби. Лицо Николаса исказилось от боли. Антония крепче сжала его руку.

— Тебя соблазнил этот негодяй Демарест, — процедил Рейнло сквозь стиснутые зубы.

Антония бросила на него предупреждающий взгляд, напоминая, где они находятся. За время замужества она не виделась ни с Касси, ни с Годфри. Возможно, в ином, справедливом мире мистера Демареста ожидало бы возмездие за бесчестье Элоизы, но на этой грешной земле он продолжал жить своей жизнью. Быть может, спасение Антонии склонило в его сторону чашу весов Всевышнего?

Антония по-прежнему надеялась, что им с Касси удастся восстановить былую близость. Они постоянно обменивались письмами, но отец запретил Кассандре принимать приглашения Антонии погостить в Кеддон-Холле.

Касси набралась, наконец, храбрости и спросила отца об Элоизе, но тот отказался обсуждать эту тему, велев дочери замолчать. Демарест обвинил Антонию и ее мужа в том, что они забили голову Кассандре нелепыми фантазиями. Антония не слишком удивилась гневу кузена. Она хорошо знала, как ведет себя Годфри Демарест, пойманный на неблаговидном поступке.

Касси опасалась, что ей с отцом никогда не удастся преодолеть возникшую между ними холодность. Возможно, в конце концов, Демареста настигло возмездие. Потеряв искреннюю любовь дочери, Годфри отчасти поплатился за свои прегрешения.

Элоиза вновь набросила на себя покров беззаботности словно густую вуаль:

— Я давно простила Демареста.

— А я нет, — отрывисто бросил Николас. — И никогда не прощу.

Невдалеке прозвонил колокол. Элоиза поднялась с очаровательной грацией, сквозившей в каждом ее движении. В сестре Марии Терезе чувствовалась внутренняя сила и спокойная уверенность, мгновенно убедившие Антонию в том, что эта женщина живет в ладу с собой и не ропщет на судьбу.

Элоиза устремила на брата взгляд, полный любви и непреклонности, в которой Антония тотчас узнала фамильную черту Чаллонеров.

— Мне очень жаль, что ты заблуждался на мой счет, и что наша встреча оказалась такой короткой. Я должна подготовиться к вечерней службе. Если вы не поторопитесь, то темнота застигнет вас в пути, а наши дороги ужасны. Советую вам поспешить.

Николас с женой встали.

— Рада знакомству с вами, — сказала Антония.

Стоявший рядом Николас казался оцепеневшим, ошеломленным.

Быть может, его терзал гнев? Или разочарование?

На губах Элоизы вновь мелькнула улыбка. И снова Антония восхитилась красотой этой женщины.

— Если вы задержитесь в наших краях, я с радостью покажу вам завтра нашу ферму. Мне удалось добиться кое-каких успехов. Думаю, вам будет интересно взглянуть.

Николас шумно вздохнул, и Антония испуганно замерла, ожидая его ответа. Она знала, что никогда не простит себе, если эта встреча закончится отчуждением между братом и сестрой. Николасу необходимо было освободиться от чувства вины за несчастную судьбу Элоизы.

Наконец Николас заговорил. Уверенно, с теплотой.

— Мне очень хотелось бы прийти.

Антония облегченно перевела дыхание. Похоже, все складывалось благополучно.

Элоиза кивнула, словно торжествуя победу.

— Что, если, скажем, завтра в десять? Вы могли бы послушать мессу, а в полдень разделить с нами скромную трапезу.

Когда обветшалая, покрытая пылью карета выехала из монастырских ворот, Николас все еще хранил молчание. Антония не прерывала его размышления. Нелегко встретиться с любимой сестрой после двадцати лет разлуки. Но еще труднее примириться с реальностью, узнав, что долгие годы ты пребывал в заблуждении.

Лишь когда монастырь остался далеко позади, Николас прерывисто вздохнул и повернулся к жене. Притянув Антонию к себе, он сдавил ее в объятиях с отчаянием, от которого сердце ее мучительно сжалось. Она закрыла глаза, обвив руками талию мужа. Любовь и желание исцелить раны Николаса переполняли ее.

Несколько миль супруги проехали в молчании, не размыкая объятий. Понемногу напряжение отпустило Рейнло, сотрясавшая его дрожь унялась. Антония крепче обняла мужа, зная, что в ее беззаветной любви он черпает силы.

Наконец губы Николаса приникли к ее шее. По телу Антонии пробежала жаркая волна дрожи.

— Я хочу тебя.

Тихий хрипловатый шепот мужа заставил ее сердце бешено заколотиться.

Антония неохотно отстранилась, удерживая Николаса в кольце своих рук. В старом экипаже, нанятом в Клифдене, царил полумрак, но Антонии хватило света, чтобы разглядеть неприкрытое вожделение на лице мужа. За последние полгода она научилась узнавать это выражение.

Губы ее изогнулись в лукавой усмешке.

— Когда мы вернемся…

Глаза Николаса жадно блеснули, выдавая страсть.

— Нет. Я хочу прямо сейчас.

В его голосе слышались безжалостность и решимость. Волнующее предвкушение охватило Антонию.

— Но мы в карете.

Николас озорно усмехнулся.

— Я еще ни разу не пытался соблазнить тебя в карете.

Антония смущенно покраснела.

— Вообще-то пытался. В двуколке, в лесах Кеддона. Я едва не свернула шею.

В глазах Николаса сверкнули насмешливые искры, но пламя его желания вспыхнуло еще сильнее.

— Не припоминаю, чтобы ты жаловалась.

Закрыв глаза, Антония рассмеялась и прижалась к мужу.

— Я люблю тебя, — прошептала она, приложив ладонь к сердцу Николаса.

В ее медленных движениях сквозила нежность.

Поцеловав жену в макушку, Рейнло вздохнул и откинулся на подушки. Антония уютно устроилась у него под боком, наслаждаясь безмятежностью и тихой радостью.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Николас.

Подумать только, подумала Антония, меньше года назад она не сомневалась, что проживет в одиночестве остаток дней. Судьба вела ее трудным извилистым путем, полным горестей и невзгод, но в конце ее ожидала любовь. Ради такой награды стоило вытерпеть любые испытания.

Антония знала: вся ее жизнь в Николасе. Так будет всегда.

Покоясь в крепких объятиях мужа, она слушала его ровное дыхание. Николас уткнулся подбородком ей в макушку. Антонию одолевала дремота: сказывалась усталость последних дней, проведенных в дороге.

Ее не мучили утренние недомогания, и все же тело напоминало ей о грядущих переменах. Антония провела без сна не одну ночь, тревожась о том, как пройдет встреча Николаса с сестрой. Нынешний день был необычайно важен для него. Теперь оставалось лишь надеяться, что Николае сумеет примириться с самим собой и обретет наконец душевное спокойствие.

— Когда ты собираешься рассказать мне? — пробормотал Николас так тихо, что Антония едва разобрала его слова в грохоте и скрипе кареты.

— О чем?

Она теснее прижалась к мужу. От него исходило приятное тепло, а с приближением ночи зимний ветер становился все холоднее.

Не размыкая объятий, Николас потянулся к окну и задернул шторы.

— Ты меня слышала, — с легким смешком отозвался он.

Неохотно отстранившись, Антония заглянула мужу в лицо, бледное в тающем вечернем свете.

— Рассказать о чем? — угрюмо спросила она, хорошо зная ответ.

Николас смерил ее пристальным взглядом. Лицо его приняло серьезное выражение. Казалось, волнение Антонии передалось и ему.

— О ребенке, конечно.

Антония оцепенела.

— Так ты знаешь, — произнесла она безжизненным тоном, упершись ладонью мужу в грудь, отчасти чтобы сохранить равновесие, отчасти потому, что хотела прикоснуться к нему в то мгновение, когда тайна зародившейся в ней новой жизни перестанет быть тайной.

Губы Николаса растянулись в усмешке.

— Дорогая, мы вот уже полгода делим спальню. Разумеется, я знаю. Думаю, нам предстоит крестить сына или дочь примерно месяцев через шесть.

Антонию затопило облегчение — Николас вовсе не казался сердитым. Но означало ли это, что он рад? Господи, как бы ей хотелось видеть мужа счастливым.

Сжав руки в кулаки, Антония заговорила срывающимся от волнения голосом.

— Тогда почему ты позволил мне отправиться в это путешествие?

— Ах, вот ты о чем. — В черных глазах Николаса блеснуло понимание. — А ты осталась бы дома, если бы я попросил?

— Я обещала слушаться тебя.

Николас насмешливо фыркнул.

— Не замечал, чтобы ты принимала всерьез свое обещание.

— Но если бы ты настоял, я бы… — Антония осеклась, заметив, как муж недоверчиво вскинул брови. — Ладно, если бы ты настоял, я, возможно, согласилась бы.

— В самом деле?

— Нет, — признала Антония, покаянно опустив голову, чувствуя, как под ее ладонью мощно, размеренно бьется сердце Николаса. — А ты против?

На губах Рейнло мелькнула улыбка.

— Ты насчет ребенка или насчет твоей поездки в Ирландию?

Последовала неловкая пауза.

— Насчет того и другого.

— Я — за. И в том и в другом.

Волна радости захлестнула Антонию. Лицо ее озарилось улыбкой. Она подняла глаза на мужа, но не придвинулась ближе.

— Так ты рад?

— Да, — улыбнулся Николас и, словно желая избавить жену от сомнений, добавил: — Рад и ребенку, и нашей поездке. Безумно рад. Но больше всего я счастлив оттого, что мне хватило здравомыслия жениться на вас, леди Рейнло.

Темные глаза Николаса светились радостью. Той же радостью, что переполняла саму Антонию. С пронзительной нежностью Рейнло прижал к груди голову жены. В его прикосновениях сквозило благоговейное изумление, словно Антония была хрупкой как стекло и сильной как сталь. Словно в ней заключалась его вселенная.

— Я тоже рада. — Голос Антонии предательски сорвался. — А теперь отпусти какую-нибудь остроту, а не то я сейчас разревусь, как отбившийся от стада теленок.

Николас ласково погладил ее по щеке.

— Любимая, рядом с тобой я теряю дар речи. Вся моя насмешливость мигом исчезает.

Антония округлила глаза, притворяясь потрясенной.

— Боже праведный, не верю.

— Поверь.

Он почтительно коснулся губами ее губ, будто целовал божество. Антония почувствовала, как горло свело спазмом, к глазам подступили слезы. Голос Николаса звучал так тихо, что ей пришлось напрячь слух.

— На самом деле я хочу сказать тебе только одно, дорогая Антония.

Сквозь застилавшие взор слезы она посмотрела в сияющие глаза мужа. Любовь и пьянящая радость переполняли ее сердце.

— Что? — выдохнула Антония.

— Я люблю тебя и всегда буду любить.

Он улыбнулся, глядя на жену так, словно сжимал в объятиях самое драгоценное сокровище на земле. Антония неловко улыбнулась в ответ, по щекам ее катились слезы.

— Милый Николас, это чудесно.