Его невеста Кистяева Марина
Какая вероятность повторения когда-то произошедшего уже события? Наташа не знала. Наверное, есть. Люди сейчас высчитывают всё, что можно и нельзя. Проводят эксперименты, опыты. Подводят итоги.
Если бы Наташа сказала, что не ждала возвращения Федора, она соврала бы.
Ждала.
Но на повторную встречу в парной не рассчитывала.
А она случилась.
Ната лежала на спине, прикрыв глаза. Она не слышала шума, скорее, почувствовала приближение хозяина дома. Все инстинкты обострились. Возникла непоколебимая уверенность, что она больше не одна.
Ната приподнялась на локтях, ещё до конца не доверяя своей интуиции. Да та кричала, что ОН вернулся… Но мало ли. Человек, живущий в городе, давно отвык доверять инстинктам.
Дверь в парилку распахнулась одновременно с вставанием Наты. Как дверь не слетела с петель — большой вопрос.
В парилку не вошёл — влетел Федор. Тень от его огромной фигуры мгновенно отразилась на стене и полу. Выглядел мужчина иначе, чем в прошлый раз. И не таким спокойным, уравновешенным, как привыкла воспринимать его Наташа. Он злился, но всегда сдерживался, даже когда выговаривал ей за жертву. Лишь один раз он потерял контроль, в ту ночь, когда заговорил с ней и когда сорвался, а вернувшись, набросился на неё с поцелуем.
А потом прогнал.
Федор был одет. Черные штаныг больше походившие на джоггеры, высокие армейский сапоги и куртка, довольно легкая, едва ли не ветровка, что совсем не соответствовало зимней погоде.
Наташа обрадовалась, что он вернулся. Живой… Да… Вернулся, как и обещал.
Она жадно осматривала его. Её взгляд с тела метнулся к лицу. И то, что она увидела, ей не понравилось.
Первое — глубокая царапина на щеке. Вторая — на подбородке. Губа тоже разбита. Все признаки того, что Федор побывал в переделке. Но разве у оборотней нет сумасшедшей регенерации? Разве на нем не должно всё заживать, как на… собаке? Хорошая присказка, которой в обычной жизни мы давно не придаем значения.
Наташа всматривалась в его раны, не замечая, как тревога подобралась слишком близко к сердцу.
С кем он мог драться? Где?
Ната уже собиралась выпрямиться, когда увидела, как Федор жадно втянул воздух, раздувая ноздри, и начал раздеваться, не церемонясь с одеждой. Сорвал с себя ветровку, из которой тотчас покатилась по полу острая шестиконечная звезда. Наташа видела такие в фильмах, их выкидывали резкими бросками бойцы, нанося смертельные ранения. Девушка даже не успела осознать, что мужчина пришёл к ней с боевым оружием, когда за ветровкой последовала футболка.
Следом — штаны.
Федор раздевался очень быстро. Уверенно и без колебаний.
Боксеры он тоже не оставил.
Она уже видела его обнаженным.
Но тогда всё было иначе.
Она его воспринимала освободившемся зэком, предполагаемым насильником.
А сейчас?..
Ну и что, что он назвал её невестой! От того она не воспылала к нему чувствами!
— Федор… — её предостерегающий тон растворился в пару.
Федор оказался рядом с ней очень быстро. Сверкнул темными глазами, ставшими едва ли не черными. Протянул руку и дотронулся до лодыжки Наты.
— Наташа, — хрипло, с надрывом. — Моя Наташа…
От его тона пробирало. Создалась иллюзия, что она — его единственное спасение, что без неё он сейчас погибнет. Что ему жизненно необходимо прикасаться к ней.
Наташа не повелась на эту иллюзию. Нельзя… Иначе…
Додумать она не успела, её потянули вперед.
— Ай! — она пыталась зацепиться за доски полка. Безрезультатно.
Секунда, вторая — и Наташа оказалась притянута к Федору.
Он умудрился встать между её раскинутых ног, она же упустила момент, когда их можно было ещё свести. Дальнейшее сопротивление оказалось невозможным — Федор накинулся на её губы, что-то бормоча на непонятном языке. Он снова целовал жадно. По-собственнически, точно она дала ему такое право.
Не давала! Нет…
Их оставили без выбора.
Федор брал нахрапом, не давая возможности ни себе, ни ей прийти в себя. Он был повсюду. Тело к телу, дыхание к дыханию. Сразу же проник языком к ней в рот, углубляя поцелуй. Ната попыталась воспротивиться, уперлась руками ему в плечи, но что-то пошло не так.
Она не могла сказать, где упустила момент. Может, мозги поплыли от жара? В прошлый раз ничего подобного не случалось. Поцелуй сразу же увлек её. Пробудил чувственность, о которой Ната не подозревала. Где-то вдали, на отголосках сознания всё сильнее дребезжал предупреждающий колокольчик, звенел неистово, изо всех сил, но его звучание не доносилось до Наты. Она растворилась в ласках Федора. Он был везде. Трогал её позвоночник, властно вдавливая пальцы в кожу. И там, где он её касался, всё воспламенялось, точно на кожу брызгали нечто обжигающее и безумно приятное.
Поцелуй будоражил. Возбуждал. Действия мужчины тоже. Ната глухо застонала, выгибаясь в пояснице. Грудь девушки расплющилась о мужскую грудную клетку. И Нате захотелось ещё ближе. Она позволила себе ответить на поцелуй Федора, ещё до конца не понимая, что этот мужчина не мальчик с факультета, которого в любой момент можно оттолкнуть, даже если давала посылы.
Федор — другой.
Голодный.
Она с опозданием вспомнит, что мужчина три года молчал и, как вариант, не знал женщины. Три года добровольного затворничества не могли пройти даром.
Поцелуй становился более требовательным, прикосновения — откровенными. Федор оторвался от её губ и снова выдохнул:
— Моя.
Ната попыталась сфокусировать на нем взгляд, но выходило плохо. Мужчина склонил голову и впился губами в нежную кожу шеи. Щетина царапнула её, легкая боль, которую и болью можно было назвать с натяжкой, доставила дискомфорт. И сразу же в этом месте поцелуй. И ниже.
К груди.
Когда горячий воздух парной коснулся обнаженной груди Наташи, у девушки что-то щелкнуло в голове. Она не снимала верх купальника! Тогда почему он валяется на полке? А чуть обветренные губы уже целуют её сосок…
Наташа задышала чаще, попыталась свести ноги. Мешали его бедра.
Он был рядом. Очень близко.
Его рука сильнее сжала грудь, и возбуждение снова завихрилось по телу, устремляясь к лону и усиливая давление внизу живота. Почему так остро? Почему так… сладко?
Наташа выгнулась, откинула голову назад, закрыла глаза. Она ещё немного… ещё чуть-чуть…
Она сможет остановить его.
Сможет остановить себя.
Его пальцы поддели кромку трусиков и проникли внутрь. Послышался слабый звук рвущейся ткани, на которую никто не обратил внимания. Ната не заметила, как подалась вперед. Сама. Его пальцы… там, так близко… Теперь жар пылал не снаружи, а внутри.
Она оказалась влажной, Ната чувствовала, с какой легкостью он скользит между интимных складок. Нежно, исследуя. Едва задевая крошечную горошину. Перед глазами всё плыло. Так не бывает… Чтобы весь мир перестал существовать. И были только мужские руки. Дыхание. Страсть.
Наташа заерзала. Её тело жило отдельной жизнью. Хотело. Требовало. Отвечало. Стремилось к большему. К финалу. Наташе не хватало воздуха. Один вихрь эмоций сменялся другим.
Губы Федора вернулись к её губам, снова впились, терзая и лаская одновременно. Одна рука продолжала находиться между её разведенных ног, между их горячих тел. Его член коснулся внутренней стороны бедра. Нату повело вторично.
Что она творит… Что он творит… А главное сил противостоять нет.
Потому что сладко. Потому что там, между ног, между мокрых складок, всё горит.
Федор не проникал внутрь. Трогал клитор, мягко, настойчиво. И трахал её рот, забирая, подчиняя, лишая воли.
Ей нравилось… Черт побери, как же ей нравилось. Сладкая истома, что заполняла её изнутри. Будоражила. Дарила чувство полета.
Ната открыла глаза, чтобы сразу же встретиться с пылающим взглядом Федора. Она хотела что-то сказать. Честно. Даже открыла губы. Но не смогла. Ничего.
Федор накрыл рукой её затылок, умудрившись заграбастать и волосы.
А потом начал медленно входить, не разрывая их зрительного контакта.
Боль опоясала поясницу, пронеслась огненным смерчем по венам, ударила в голову. Ната вскрикнула, подалась назад, пытаясь избежать дальнейшего, как ей казалось, разрыва. Знала, что будет больно, но чтобы так… Внизу живота всё пылало, и уже не от возбуждения.
— Прости… Прости меня, — донесся до неё иступленный шепот. — Надо до конца… Потом хуже будет. Она пыталась оттолкнуть Федора, захлебываясь от боли. На такое она не подписывалась!
— Наташа, не зажимайся. Всё… всё…
Он толкнулся, насаживая её на себя. Наташа заскулила, подалась вперед и вцепилась зубами в плечо Федора, интуитивно пытаясь таким образом минимизировать собственную боль. Он позволил ей это сделать, перестав двигаться и давая возможность привыкнуть к себе.
Большой. Очень.
Она чувствовала его. Там. Внутри. Дышала глубоко, пытаясь привыкнуть. Все девушки через это проходят. И она справится.
Федор гладил её по спине, целовал плечи. Двигаться начал неспешно, аккуратно. Ната жмурилась и мечтала, чтобы поскорее закончилась пытка. Добровольно она на повторный эксперимент не подпишется! Ни за что!
— Посмотри на меня, девочка, — голос Федора убаюкивал.
Наташа послушалась его, приподняла голову, вцепившись руками в литые плечи. Ей необходима поддержка, иначе…
Что-то с ней происходило неправильное. Она смотрела на Федора, а четких очертаний лица не видела, словно перед ней встал туман. Она отметила, как темноволосая голова Федора склонилась к плечу Наты. А дальше последовала новая боль и вязкая темнота.
ГЛАВА 11
Он её изнасиловал.
Двуликий…
Федор, укутав Наташу в фуфайку, вышел из бани. Сам он в одежде не нуждался. Холода никогда не чувствовал. Родился среди льда и непроходимых снежных бурьянов. Отчасти поэтому снег был его стихией.
Наташа совсем ничего не весила. Легкая, как пушинка. Хрупкая.
Теперь — его истинная.
Федор снова посмотрел на её лицо, и внутри сразу же вспыхнули потухшие огни разгоревшегося пламени.
Не надо было её трогать… Нельзя. Особенно насильно. Она не была готова.
Проклятье.
Федор быстро преодолел расстояние от бани до дома. Вошел в дом, прошёл в гостиную, аккуратно положив Наташу на диван. Её бы во что-то одеть надо. Зверь внутри предупреждающе оскалился, зарычав. Сукину сыну оказалось мало! Кто бы сомневался. Раз попробовав, он теперь не остановится, пока не утолит первичный голод. Ведь не зря раньше сторожили молодых, отправляли на неделю в горы, чтобы никто им не мешал, чтобы они были предоставлены только друг другу и вернулись насытившиеся и счастливые.
Голодный зверь — злой зверь.
Федор потянул за край фуфайки и жадно сглотнул, когда обнажились бедра Наташи. Он смыл кровь, привел девушку в порядок. А сейчас его снова крыло, и так, что горло точно наждачкой обдирали, а кожу обливали раскаленным железом.
Он хотел ещё…
Глухо зарычав, Федор быстро «распаковал» Наташу, огляделся по сторонам и не без облегчения увидел плед, забытый на кресле. То, что надо. Старался не смотреть на обнаженную омежку, что одним запахом дезориентировала его.
Лишала воли. Вынуждала думать только о себе.
Сводила с ума, того не подозревая.
Её мать хорошо постаралась. Молодец. Не зря Старейшины её содержали. Она с рождения умудрилась практически полностью ликвидировать первичные признаки омежки, тем самым продлив безопасность девочки.
Старейшины всегда берегли омежек.
Как берегли… Тут тоже двояко. По Закону они не могли наложить прямое вето, чтобы девочек не трогали. Не имели права. Закон писался не ими, не им его и нарушать. Нарушат один Закон — и понесется цепная реакция, которая может привезти к необратимым последствиям.
Поэтому Закон чтили. Всегда. При любых обстоятельствах.
Старейшины нашли выход. Они платили матерям омежек небольшие деньги — большие можно отследить и опять же выйти на омежку, забрать ту силой. К мелким и присматриваться особо не будут. А мамам хватит, чтобы прожить и прокормить дитя.
К деньгам прилагалось и лекарство. Таблетки из настойки, что варили За Гранью. Они маскировали запах, меняли его. Сложно разглядеть сущность девочки.
Если ты, конечно, не Ищейка.
Их тоже в России почти не осталось. Молодые не желали перенимать навыки старшего поколения, а когда осознавали, какими деньгами пахнет — зачастую бывало поздно. Деньги родителей заканчивались. Ищейки, получившие состояние, в большинстве своем распоряжались им неправильно. Машины, дома, яхты. И единицы вкладывались в бизнес.
Повзрослевшие Ищейки даже толком и не знали, как искать омежек. Новых. Неиспорченных. Не тронутых. Они жили в своё удовольствие.
Арсену хватило мозгов прислушиваться к тому, что говорят родители, но не хватило, чтобы изучить навыки.
Но всё же у них получилось. У него и его вертихвостки-сестры, которая, сама того не ведая, нашла не ограненный алмаз.
Ещё какой…
Федор прикрыл глаза и присел на корточки рядом с диваном. Выходя из бани, он надел брюки, торс прикрывать не стал. Всё равно одежда испорчена и пропитана кровью врагов.
— Моя Наташа, — он поднял руку и убрал мокрую прядь с её лица.
Его.
Да.
Окончательно и бесповоротно.
Когда три года назад убили Арину, он сознательно ушел в отшельничество. Боль от потери пары рвала его изнутри. Он дышать не мог. Каждый день вспоминал её, перебирал в памяти минуты, когда они были вместе. Первую встречу, первое узнавание. Между ними не было сомнений, не было преград. Всё естественно и очень правильно. Арина отличалась норовистым характером, была бойкой, острой на язык. Из-за чего последние месяцы они часто ссорились. Но за ссорами каждый раз наступало сладкое перемирие. Несколько дней могли не выходить из спальни, предварительно изрядно попортив мебель.
Она полностью подходила ему. Да, взрывная. Да, упрямая. И всё же идеальная для него.
Её убили, и мир окрасился кровавым цветом.
Раньше Федор просто выполнял то, что должен. У него были обязанности, которыми он никогда не пренебрегал.
Те, кто хотел его подвинуть, всё рассчитали правильно. Арина и нерождённый ребенок надолго выбили его из игры.
Те, кто хотел, чтобы он вернулся, тоже сделали верный расчет. Привели в его дом Наташу.
Ната…
Девочка. Маленькая совсем. Глупышка.
Она даже не поняла, что произошло.
Это его вина. Его ответственность.
Первая реакция пошла, когда он случайно оцарапал щетиной её нежную кожу, а потом лизнул, тем самым запустив необратимый процесс. В её организм попала его слюна. Разошлась по организму, проникла в кровь. Наташа потянулась к нему, став более отзывчивой.
Федор снова дотронулся до щеки девушки, провел по ней пальцами. Румянец ещё не схлынул с её кожи. Ниже лица Федор не смотрел.
Опасно.
В нем всё ещё пылало пламя страсти. Инстинкты рвались наружу, нашептывая: она твоя. Делай с ней, что хочешь. Она уже не будет против. Даст всё, что захочешь.
Разум ехидно, почти лениво вбрасывал ложку дегтя: а потом возненавидит. Будет послушно идти с ним в постель, раздвигать ноги. Даже ластиться станет. А потом… Взгляд отводить.
Федор через это проходил.
Вернее как…
Не он. Отец.
Правда, не с его мамой, иначе они с отцом глотки перегрызли бы ещё в его подростковом возрасте, когда к Федору пришла вторая ипостась. Наверное, даже третья, если первую брать человеческую. Он не потерпел бы такого потребительского отношения отца к матери.
Опять же, кто он такой, чтобы судить и вмешиваться? Отец любил и любит Газзи. Одержимо. Ревниво, глухо. Никакие доводы до него не доходят. «Моя» и всё.
Газзи тоже омежка, и он её повстречал сам. Причем уже тронутой и зашуганной. Отец забрал её к себе, но…
Оборотни сами по себе собственники. Домаровские — не исключение. Если не сказать обратное. Федор не зря же Наташе сообщил, что ревнив, только она навряд ли на это обратила внимание.
Газзи вначале была благодарна отцу. Пыталась услужить. Он её инициировал, признал своей. Всё, она оказалась в безопасности, больше никто, ни один оборотень, а тем более человек, не смел на неё посягнуть. Её тело теперь принадлежало только ей.
И ещё его отцу.
Сначала Газзи улыбалась. Отец на неё надышаться не мог, делал всё, чтобы она была счастлива. Но сложно быть счастливой, будучи уже сломанной. Она пыталась. Честно. И Федор видел, и отец. Но однажды наступил момент, когда она сказала отцу «нет». Первое «нет» Домаровский-старший воспринял адекватно. Женщина может устать, может не хотеть. Мало ли причин. Второе ему не понравилось. Третьим он пренебрег.
Просто напомнил о том, что они связаны, и увел Газзи в спальню. Она смирилась — против природы и инициации не пойдешь.
Подобные случаи начали учащаться, пока не переросли в постоянную основу их отношений. Отец злился, бесился. Он хотел того, что Газзи не могла ему дать. Любви. Ответного чувства.
Они ушли за Грань. Газзи поступила мудро, когда отец дал ей свободу. Да, он всё-таки пожелал освободить ту женщину, которую любил. Газзи собрала вещи, дошла до двери, взялась за ручку. Открыла дверь и снова её закрыла. Села на порог и закрыла лицо руками.
Уйти она не смогла. Не потому, что за порогом дома Домаровского её ожидали бы неприятности или бедная жизнь. Никто бы её больше не тронул, отец открыл на её имя счет в банке. Он заботился о той, без которой дышать не мог.
Любовь бывает странной. У отца она отражалась в плотской потребности быть с Газзи, у неё — в необходимости быть с ним рядом. Так и жили, кое-как придя к взаимному согласию.
Федор видел, как смотрел отец на свою женщину.
Видел он и то, как Газзи смотрела на отца.
Федор ни за что в жизни не хотел оказаться в шкуре отца. Любить одержимо, безумно, как умеют любить оборотни, и знать, что твоя любимая тебя не хочет. Терпит твои прикосновения, ласки. Отвечает на поцелуи не потому, что испытывает голод, жажду прикасаться, а потому что надо.
С Ариной всё было добровольно. У Федора со всеми женщинами было добровольно. Никогда ни одну не принуждал, не настаивал. Всегда последнее слово оказывалось за девушкой. Они изначально слабее. Нежнее. Даже те, что выбирали путь воина.
А с Наташей потерял голову.
Возвращаясь из-за грани, после нелегкого, изнуряющего сражения, заставив вспомнить тело, как это — биться, уходить от опасности, уклоняться от летящего оружия и разящих когтей, он сразу понял, где находится его истинная.
Как при первой встрече… в бане… среди воздушного пара… с легкими капельками на белоснежной искрящей свежестью коже. Она лежала, наслаждалась. Со слегка разведенными ногами и манящими розовыми складками.
Последнее воспоминание оказалось решающим.
Демон управлял им, толкая в сторону бани.
Туда.
К ней.
Он знал, что нельзя. Ещё хотя бы пару дней следовало выждать. Вытерпеть.
Она пыталась от него уйти, и если бы его люди в день приезда не напугали её, выстроившись шеренгой, она бы сорвалась в ночь. Он их тоже чуял. Они выходили из леса и подтягивались. Федор мог отдать приказ убраться к Двуликим прошлого, но был настолько в ярости, что порвал бы всех, кто попался бы ему на пути.
Они осмелились… Пошли против его воли.
Его стая, ждавшая его возвращения из добровольного заточения.
Хуже того. Что случилось бы сегодня, если бы Федор всё же сорвался за ней вдогонку.
Не дал себе и зверю свыкнуться со стремительно меняющейся реальностью. Он метался по заднему двору, обтирался снегом, нырял в него с головой. Всеми доступными способами приводил себя в норму. Лишь бы не сорваться, не натворить дел.
Не сломать омежку, не причинить ей вреда. Не сделать больно, не напугать ещё сильнее. В те минуты он смутно помнил, что она говорила ему в бане. Он видел лишь тело. И запах омежки, раскрывающийся рядом с сильнейшими альфами. Простые оборотни никак не могли воздействовать своим присутствием на других сородичей. Даже альфы этого мира, довольно слабые по сравнению с теми, кто жил за Гранью, обладали силой.
Федор относился к пришлым.
От неприятных гложущих изнутри дум его оторвал слабый стон истинной. Ната медленно приходила в себя. Её черные густые ресницы затрепетали, задрожали.
Федор подался вперед, готовый в любую секунду отреагировать.
Наташа снова застонала, глухо, протяжно, после чего открыла глаза и уставилась прямо, не моргая. Федор находился близко и видел её расширенные зрачки.
Это нормально. Его истинная перерождается. Медленно, необратимо.
Сейчас она растеряна и не понимает, что происходит. Почему свет слишком яркий, а часы, что висят в соседней комнате, тикают слишком громко, оглушающее, и звуки раздаются в голове. Более того… Ветер за окном тоже завывает отчаянно, словно плача. Ната нахмурилась и растерянно заморгала.
У Федора тепло побежало по венам. Она такая милая, очаровательная. Немного потерянная, отчего захотелось сесть рядом, взять её на руки и прижать к себе. Спрятать от всего мира, уберечь. А ещё лучше — запереть дом на всевозможные замки, отдать распоряжение людям, чтобы никто, ни одна чужая душа не смела заходить на его территорию под угрозой смерти. Все инстинкты Федора обострились. Он глушил дыхание, не желая раньше времени привлекать к себе внимание.
Наташа начала медленно подниматься. Одной рукой удерживая плед на груди и не позволяя ему распахнуться. Второй оттолкнулась от дивана.
На Федора не посмотрела. Он же жадно, не моргая, наблюдал за ней. Она осматривалась.
Чуть заметно вздернула подбородок и повела носом, принюхиваясь. Потом встала и прошла к середине комнаты. Остановилась. Снова огляделась. Плед, несмотря на фиксацию, пытался сползти вниз, и Ната постоянно его дергала кверху.
Федор невольно улыбнулся. Пока всё шло хорошо.
Наташа снова прошла вперед. Нахмурилась.
И лишь потом повернулась к мужчине, который терпеливо её ожидал.
Но если он думал, что она начнет его расспрашивать, то сильно ошибся.
— Мне надо в универ. У меня лекции, а я тут… Да, точно, мне надо в универ, — выдала она и снова начала оседать прямо на пол.
Домаровский вскочил и подхватил оседающую Наташу.
— Ну вот… И в какой универ ты, интересно, собралась у меня? — с нежностью поинтересовался он, зная, что ответа не услышит.
Плед всё-таки сполз, обнажив грудь. Федору хватило одного взгляда, чтобы мужчину снова повело. Безумие какое-то. Он не помнил, чтобы его так штормило с Ариной. Тут же… Точно кто-то невидимый и чертовски злой задался целью вытянуть из него все жилы, теребя и распаляя, держа его на грани допустимых эмоций.
Поправив плед и вспоминая всех древних богов, Федор снова вернулся к дивану. Хотел уже положить драгоценную ношу, потом резко передумал. Он тоже устал. Дьявольски. И ему тоже не помешает небольшой отдых.
Изловчившись, кое-как одной рукой Федор разложил диван. Вот теперь можно опускать Наташу на мягкую поверхность. И самому прилечь рядом.
Что он и сделал.
Ему не требовалось покрывало, чтобы уснуть.
Главное она рядом. Укутана и снова находится между этим миром, где всё привычно и доступно для её понимания, и первоначальным, откуда они все пришли.
Пусть ещё немного побродит, посмотрит, осознает. Перерождение пройдет не так болезненно. Федор нахмурился и повернул голову в сторону Наташи. Та лежала на спине и ровно дышала. Даже так… А он поначалу и не заметил.
Интересно…
Он, постоянно отвлекаясь на мысли о сексе, сначала даже не обратил внимания на то, что перерождение происходит у Наташи относительно спокойно, что было наилучшим развитием событий. Федору меньше всего хотелось, чтобы его девочке было больно. Хватит и того, что он с ней сотворил в бане.
Странно.
Какая вероятность того, что её реакция — результат воздействия препаратов, принимаемых на протяжении всей жизни? Такое возможно? Федор никогда не интересовался этими вопросами. Он вообще мельком знал об омежках, и то лишь по той причине, что Газзи была одной из них. У Федора была Арина, и он не смотрел на других женщин.
А теперь?
Его взгляд потемнел. Тело напряглось.
Он усилием воли прикрыл глаза.
Всё потом. Мысли, разговоры, дальнейшие планы. Сейчас он хотел немного выспаться. Рядом с ней.
Чувствуя её.
ГЛАВА 12
Открывать глаза было страшно. Как в детстве, когда Наташа думала, что под кроватью кто-то живет.
И каждый раз она преодолевала свой страх.
Не уступила ему и в этот раз.
Уже знакомая комната. Высокий потолок, блестящая красивая люстра с каплями хрусталя.
А ещё теплое присутствие рядом.
Он тут.
С ней.
Наташа повернула голову и сразу же натолкнулась на взгляд карих глаз.
Мужчина не спал. Лежал и смотрел на неё. Наташа не отвела взгляд. В груди что-то сбилось, отреагировало на Федора. Некий механизм, который был сломан и заработал.
— Привет.
— Привет, — едва размыкая губы, отозвалась она.
Читать бесплатно другие книги:
