Танцующая для дракона. Небо для двоих Эльденберт Марина
Никто ни о чем… пустошь?
– Не… необходимое оборудование?! – Я попыталась сказать это спокойно, но спокойно не получилось, зубы звучно клацнули друг о друга. Вот вторая часть фразы удалась уже лучше: – О чем ты, Дар?
– Медицинское, – пояснил он. – Я потратил какое-то время, чтобы с ним разобраться.
Я почувствовала, что мне нечем дышать.
– Зачем? – спросила, преодолевая сопротивление своей хилой груди, пытающейся доставить в мой организм воздух.
– Понимаешь, Танни, я долго думал над тем, в какой ситуации мы оказались, и пришел к одному не очень приятному выводу. Ты человек, что само по себе проблема, – после смерти Трэй вряд ли мой дракон сможет тебя принять полноценно, а я хочу, чтобы у тебя было все и даже больше. Хочу дать тебе все, чего ты на самом деле заслуживаешь, не только свою любовь, но и свое пламя. Полностью.
– Что? – переспросила я. – Что ты хочешь сделать, Дар?
– Это будет непросто, – пробормотал он. – Но оно того стоит.
Тергран посмотрел на меня и добавил:
– Сегодня ты станешь иртханессой.
Мне показалось, что я ослышалась, но нет. Я точно не ослышалась, потому что взгляд Терграна был полон жесткой решимости и концентрации, а еще в эту минуту я поняла, зачем ему понадобилось медицинское оборудование.
– Дар, нет, – сказала я. – Нет, пожалуйста.
Теперь уже я видела, что мы уходим не в сторону центра. Здания на окраине снова снижались, становились меньше, а за ними виднелась пустыня, при одном виде которой меня замутило.
– Я и не ожидал, что ты поймешь. Сразу.
– Не ожидал, что пойму?! – Я все-таки заорала. – Ты хочешь меня убить!
– Вовсе нет. – Он отреагировал совершенно спокойно, как будто этого ждал. – Шаманы Пустынных земель не обладали даже сотой долей тех знаний, что есть у нас. Как я уже сказал, я ко всему подготовился, больше того – ты знала об этом, Танни? Я смогу забрать лишнее пламя, если что-то пойдет не так.
Он рехнулся. Он рехнулся окончательно, и он меня убьет.
Не только меня. Он убьет его.
Моего ребенка.
Осознание этого накрыло удушающей волной, выбивая сердце в сумасшедший ритм, а меня в состояние, от которого все внутри мелко и противно затряслось. Я понимала, что если позволю продолжать себе в том же духе, то последние минуты своей жизни проведу как безмозглое визжащее нечто, поэтому потянулась за глотком воздуха.
То, что жизненно необходимо в танцевальных разминках и во время выполнения самых сложных упражнений: правильное дыхание. Оно помогает сконцентрироваться, отключиться от нагрузки, которую организм воспринимает как дикий стресс, и сделать то, что без правильного дыхания сделать в принципе невозможно.
Первая попытка провалилась с треском, я судорожно всхлипнула. Тергран бросил на меня обеспокоенный взгляд, но тут же вернулся к управлению, и в эту минуту я поняла, что нужно делать.
Не сейчас, когда сядем.
Мне нужно, чтобы он меня освободил.
– Нас арестуют, – сказала я, вдыхая уже свободнее. – Арестуют за то, что мы сделали. Тебе наденут таэрран, Дар, а меня… что будет со мной?
– Как я уже сказал, никто ни о чем не узнает… Первое время. Сегодня ночью мы станем парой, я буду лично учить тебя справляться с пламенем и контролировать его.
– И как ты себе это представляешь? – Сейчас, когда забрезжила надежда на спасение, я чувствовала в себе нечеловеческую силу и небывалый энтузиазм. – Ты представляешь, как можно скрывать сущность иртхана? Что, если что-то произойдет на съемочной площадке…
– Ты не вернешься на съемки. Неустойку я выплачу.
Пустошь приближалась, сердце колотилось с немыслимой силой. Наверное, мне даже припадок особо изображать не придется, потому что я была к нему очень и очень близка. Единственное, что меня сейчас держало, так это то, что второго шанса у меня не будет, а в припадке сложно мыслить здраво.
Когда огни города почти остались за спиной, Тергран погасил бортовые. Флайс камнем ушел вниз, а потом метнулся параллельно пограничным территориям, все дальше и дальше от города, от смотровых башен. Черная пустыня, озаренная светом двух лун, простиралась бескрайним полотном.
Если бы я была вольна над своими руками, вцепилась бы в сиденье, но сейчас я просто сидела, как фиянский болванчик, и моя голова подергивалась в такт особо резким поворотам. Холодные барханы, разбросанные в непроглядной тьме, казались залитыми серебром. Не представляю, сколько мы летели, углубляясь все дальше в пески, когда Тергран наконец направил флайс вниз. Воздушная подушка чуть подбросила, и сердце налилось тяжестью ледяного камня.
Дверца пошла ввысь, Тергран вышел сам и вытащил меня.
На руках.
Усадил так, чтобы спину поддерживал литой бок флайса, сам направился за оборудованием. Я смотрела за тем, как он вытаскивает портативный дефибриллятор и кучу еще какой-то хрени, стальных трубок, игл, капельниц, антисептических растворов, и мысленно считала до ста.
– Оно работает? – Добавлять в голос дрожи даже не пришлось, казалось, он с радостью отозвался на возможность подрожать.
– Разумеется. – Тергран вроде бы даже искренне оскорбился. – Я бы не пошел сюда с непроверенным оборудованием.
Не пошел бы он… да не пошел бы ты!
– Проверь, – сказала я. – Проверь, я хочу знать, что ты действительно сможешь меня спасти.
– Танни, нам надо спешить. – Тергран метнул на меня раздраженный взгляд. – Это…
– Проверь! – Я повысила голос и тут же добавила в него просящих ноток: – Дар, пожалуйста. Мне страшно. Мне очень-очень страшно.
Спасибо, Ильеррская и актерский опыт, потому что он, выругавшись, все-таки подключил дефибриллятор.
– Здесь аккумулятор на двадцать пять разрядов низкой мощности, – сообщил он. – На десять средней и на пять самой высокой. Но, честно говоря, не думаю, что нам он вообще понадобится. У тебя есть я. Я заберу излишки пламени, если такое случится.
Я смотрела на то, как аппарат набирает мощность. Нужный уровень первый заряд набрал быстро.
– Видишь? – Тергран посмотрел мне в глаза. – Все работает.
Вижу, да.
Пора.
– Мне… плохо, – выдавила я, делая вид, что не могу вдохнуть. – Голова… дышать нечем…
– Брось, Танни. Сейчас все будет в порядке…
Вместо ответа я изобразила еще один судорожный вздох.
– Нет… Дар, помоги! Голова… очень больно! Это, наверное, приказ…
Из глаз весьма натурально брызнули слезы, я закусила губу, словно стараясь удержать стон.
– Пожалуйста, – всхлипнула я сквозь рваный вздох. – Дар, пожалуйста… Сделай что-нибудь…
– Танни, ты должна мне пообещать, что не станешь делать глупостей. – В его голос действительно ворвались взволнованные нотки. – Если я тебя освобожу. Ты же понимаешь, что это нужно нам двоим. Понимаешь, да?
– Понимаю, конечно, понимаю… – сдавленно пробормотала я. – Дар… А-а-а!
Его лицо исказилось.
– Ты свободна.
– Спасибо, – всхлипнула я. Слезы все еще текли по щекам, и честно признаюсь, они сейчас были настоящими. Так страшно, страшно до одури мне не было, даже когда я шла к перилам, чтобы сигануть вниз.
– Ты как? – Тергран вгляделся в мое лицо.
– Уже… уже лучше. Спасибо.
– Хорошо. Не вздумай подниматься, Танни.
– Нет. Конечно, нет.
Он выпрямился и отвернулся, а прыжок, который я совершила, отозвался напряжением во всем теле. Мне казалось, я взлетела стрелой, подхватив штуковину для капельницы, которую Тергран поставил рядом со мной. Он успел обернуться, именно поэтому удар пришелся ему в плечо и в область шеи. Не удержавшись на ногах, он рухнул на песок, а я нырнула во флайс, врубая уснувшую панель.
«Для управления системой, пожалуйста, введите пароль».
– Не-ет! – взвыла я. – Не-ет! Нет! Нет! Нет!
Дрожащими ледяными пальцами выдернула мобильный из кармана, но это было последнее, что я успела сделать. Тергран рывком вытащил меня наружу. В перекошенном от боли и разочарования лице не осталось никаких черт мужчины, которого я знала.
– Пусти! – заорала я. – Пусти меня, ты, псих недоделанный! Пусти! Пусти!
Я царапалась, пиналась, извернувшись, вцепилась зубами ему в руку.
– Хватит! – Пощечина заставила голову мотнуться назад, металлический привкус плеснул на губы и в рот. – Замри!
Я обмякла, сожаление в его глазах снова сменилось напряженной решимостью.
– Мне жаль, Танни, – произнес он, проводя пальцами по моим разбитым губам. – Мне очень жаль, что ты не оценила… но ты и не могла. Со временем все наладится, а то, что случилось сегодня, я постараюсь забыть. Тебе будет проще, я просто отдам приказ, и ты ничего не вспомнишь.
Он уложил меня на песок и снова повернулся спиной. Я могла только наблюдать, как над его ладонями вспыхнуло пламя и как поток силы иртхана – чистого, освобожденного огня прокатился над пустошью.
Сначала ничего не происходило, а потом земля содрогнулась.
Она ожила подо мной, под нами, взметнулись ввысь фонтаны песка, являя миру пустынника: огромную тварь с длинным гибким телом, покрытым сверкающей золотистой чешуей, с усами, короткими лапами и зачатками крыльев.
– Сюда, – приказал Тергран, и дракон змеей заскользил по песку. – Замри.
Как во сне я смотрела на иглу, больше напоминающую миниатюрный образец копья. Эта игла под резким ударом пробила лапу дракона, пустынник взревел, но не двинулся с места: приказ держал крепко.
– Все будет хорошо, Танни, – пообещал Тергран, и когда по жилам капельницы побежала драконья кровь, меня затошнило. Светодиодная лампа, вспыхнувшая прямо надо мной, заставила на миг зажмуриться.
– Нет, – сдавленно всхлипнула я, когда он наклонился ко мне со шприцем и антисептиком. – Дар, не надо, умоляю. Я беременна… Ты его убьешь… Пожалуйста!
На миг он остановился, но потом покачал головой:
– У нас еще будут дети.
Игла вошла в вену так легко, словно он только и делал, что всю жизнь этим занимался.
– Наши дети, – пробормотал он.
Поднялся, повернул вентиль на капельнице.
Не в силах пошевелиться, я смотрела на движение ярко-алой жидкости по трубке, а потом в меня хлынул жидкий огонь.
– Да-ар! – взвыла я.
Натурально взвыла, потому что если до этого думала, что знаю о боли все, сейчас поняла, как сильно я ошибалась. Тело словно окунули в огонь, дыхание оборвалось, сердце ударилось о ребра, и несколько мгновений я провела в звенящей тишине под пристальным взглядом Терграна. А потом…
Потом реальность полыхнула перед глазами, раздваиваясь. Мир потерял четкие очертания, лицо Терграна стало расплываться, как неудавшийся панкейк на сковороде. Я задыхалась, хватая губами воздух, понимая, что сгораю изнутри и никто меня не спасет. И его – тоже.
Тот, кому я даже имя еще не придумала.
– Помоги, – сдавленно прошептала я, вглядываясь в белый туманный панкейк, то есть в лицо Терграна, который неожиданно резко ушел в сторону.
Нарастающий шум в ушах напоминал какой-то запущенный сверхмощный двигатель, сквозь него пробилось множество голосов, но что самое дикое – пошевелиться, чтобы посмотреть, что происходит, под приказом я не могла. Дыхание врывалось в грудь клочками обжигающе-холодного воздуха, в следующий миг я услышала не то рычание, не то крик, голоса доносились издалека, как из подземного убежища.
Потом я, кажется, потеряла сознание, потому что из накатившей темноты на меня уставился Гроу, и лицо у него, в отличие от Терграна, было серое.
– Уйди, глюк, – сказала я и хихикнула.
Тело, превратившееся в факел, затягивало в пески, и когда он приподнял меня на руках, показалось, что я просто сейчас стеку вниз как расплавленный металл.
– Танни, – позвал он. – Танни, посмотри на меня. Ты свободна.
Я посмотрела, насколько мне это удалось.
– Ты почему серый? – спросила я. – Да-а, знатно тебя перекосило.
Знатно перекошенный Гроу прижал меня к себе, и на миг стало чуточку легче. Самую малость, когда я почувствовала, как жар частично схлынул, а следом снова ударил в меня с такой силой, что я заорала, выгибаясь в его руках.
– Бесполезно, – процедил Гроу кому-то, и голос его дрожал. – Наблово пламя не уходит.
Кажется, дрожал не только голос, но и он весь, а мне вдруг стало интересно, куда делся Тергран. Впрочем, ненадолго: очередной приступ накрыл меня с головой, и теперь уже я поняла, что дрожим мы вместе. То ли меня колотит, и Гроу трясется, то ли его колотит, и трясусь я.
– В больницу, – донесся издалека голос Рона. – Ей нужно в больницу.
– Не поможет, – процедил Гроу, укачивая меня на руках.
– Гранхарсен…
– Не поможет! – Он рыкнул так, что я подпрыгнула в его руках и поинтересовалась:
– Чего орешь?
Гроу посмотрел на меня расширившимися глазами, в которых вертикальные зрачки тонули в зеленом пламени.
– Поможет другое, – сказал он. – Переливание. Если найти иртхана с нужной группой крови.
– У нее пустынный огонь, – уточнил Рон.
– Не важно.
Я взмыла ввысь.
– Все будет хорошо, – пообещал Гроу, глядя мне в глаза. – Слышишь, Танни?
– Я тебе не верю.
– Все будет хорошо, – повторил Рон.
Да, это точно был он, рядом со мной.
И я бы поверила, но в эту минуту меня в очередной раз накрыло огнем. Он был повсюду, втекал в меня из каждой капельки палящего воздуха, попытка вдохнуть закончилась тем, что легкие словно сдавила раскаленная рука. Когда Гроу крепче прижал меня к себе, я вцепилась в него, игнорируя тот факт, что он глюк. Глюк неожиданно сдавленно вдохнул, а после поинтересовался:
– Танни, какая у тебя группа крови?
– Вторая, – выдавила я. – Кажется.
– Кажется?!
– У меня вторая! – рявкнул Рон.
– Вы рехнулись!
– Мы не довезем ее до больницы. Она сгорит.
Это сказал Гроу, и сказал так – надломленно и болезненно-страшно, что я вдруг поняла: это не бред. Это не бред, он действительно откуда-то взялся в этой пустоши, а я действительно сгораю в огне, который в меня заливал Тергран.
Пустыня, лица съемочной группы и звездное небо проплывали надо мной, мерно покачиваясь. Я все еще летела, но летела какими-то рывками, подпрыгивая. То, что меня по-прежнему прижимают к груди, даже не сразу поняла. Только когда попыталась приподнять тяжелую голову, напоминающую перевернутую кастрюльку с кипящим супом, у которой вот-вот сорвет крышечку, услышала рычание:
– Не дергайся!
Очень хотелось, можно подумать.
«Кажется, в пустыне нехило так разогрело», – подумалось мне. Потому что запрокинутое лицо горело, как если бы я перележала на пляже в Зингсприде в полдень. Руки Гроу и его каменная грудь тоже казались раскаленными до той минуты, пока темное небо не сменилось невысоким светлым потолком, а жар прохладой. Она обтекала пылающую кожу, под спиной тоже было что-то прохладное, и эта прохлада втекала в меня сквозь поры.
Хорошо-то как…
Вместо Гроу перед глазами возникло лицо другого мужчины. Ненадолго. Потом лицо сменилось лысиной и плечами, судя по белому халату, медика.
– Эсса Ладэ… Эсса Ладэ, вы меня слышите?!
– Гроу, – позвала я, и медика тут же оттеснили в сторону под недовольное:
– Вы мешаете мне работать!
– Я не хочу умирать, – сказала я. – И его убивать я тоже не хотела.
– Я знаю, – процедил он. – Я знаю, Танни. Ты не умрешь.
– Местр Гранхарсен! Вы мне мешаете.
– Вечно ты врешь, – сказала я и улыбнулась. По щекам текли слезы и сразу же испарялись. – Ты обещал, что мы будем вместе его воспитывать.
– Мы будем, – хрипло выдохнул он. – Вместе.
Уже не будем.
Я знала, что не переживу эту ночь, и знала, что должна сказать ему все, что сейчас чувствую, но Гроу уже отодвинули в сторону. Я чувствовала его пальцы, сжимающие мою руку: ту, которая стала проводником огня в мое тело, а вот укола даже не почувствовала. Ледяной воздух обтекал горящую меня, и сейчас было даже все равно, что Сибрилла станет его женой (потому что очень эгоистично просить кого-то любить тебя вечно, если ты умираешь). Эта странная мысль посетила меня в ту минуту, когда в меня хлынуло уже другое пламя, гораздо более мягкое.
Оно текло по венам, смешиваясь с выжигающим огнем, вымывая из меня остатки страха и дрожь. Я цеплялась за руку, за сильные знакомые пальцы, и хотя я не могла его видеть, я не хотела их отпускать. Не хотела, но мои разжались сами.
И я упала в глубокую бесконечную темноту.
Глава 10
Айоридж, Лархарра
Великую вещь в свое время изобрел один выдающийся ученый, тезка нашего Бирека. Бирек Энгерманн, между прочим, из Ферверна (там до чешуи умных мужиков было) придумал восстановительные гибернационные капсулы, в которых происходит полная перезагрузка организма, пережившего даже самый серьезный стресс. Ну или вливание огонька, если можно так выразиться.
О-го-нек.
Эта мысль выбрасывает меня на поверхность из всех прочих, в частности, о Биреке Энгерманне (если бы не он, как бы я вообще потом пришла в себя так быстро), но еще быстрее выбрасывает ощущение пальцев на моей руке. То есть когда я там, в пустоши, проваливалась в никуда, это было нормально, а сейчас…
Широко распахиваю глаза: Гроу спит на моей постели. То есть не на моей постели, он спит в кресле и умудрился сползти небритой физиономией на больничную постель, та сторона лица, которая видна, – сплошной синяк, если можно так выразиться, скула рассечена, и на ней швы. У иртханов по идее не должно оставаться шрамов, особенно если их тоже запихнуть в гибернационную капсулу, это я отмечаю автоматически. Равно как и то, что его ладонь накрывает мою, а потом я подскакиваю вместе с кучей датчиков, которые на меня налепили.
Аппарат ругается звучным писком, Гроу открывает глаза и, наткнувшись на мой взгляд, резко поднимается. Правда, руку мою не выпускает, как будто его приклеили.
– Прости, вырубился…
– Он умер, да? – спрашиваю через силу, потому что у меня сдавливает горло.
Странно, что у меня вообще хватает сил об этом спросить, и рука (та, что свободна) неосознанно тянется к животу. Ответить Гроу не успевает, потому что в палату входит врач.
– Ферн Гранхарсен, могу я попросить вас выйти?
– Набла с два.
– Так я и думал. – Врач смотрит на меня и поправляет очки. – Эсса Ладэ, давайте знакомиться. Эльгерд Вангсторн, ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете?
Паршиво. Я чувствую себя паршиво, потому что, так же как Теарин, не могу почувствовать своего ребенка. Руки холодеют еще сильнее, я выдергиваю вторую из захвата Гроу и обнимаю себя.
– Эсса Ладэ?
– Танни. – Гроу тянется ко мне, но я отшатываюсь.
– Эсса Ладэ, поговорите со мной. – Врач приближается. – Мне нужно понять, как вы себя чувствуете.
– Я жива.
Это единственное, на что меня сейчас хватает.
– Что ж, это определенно радует, не так ли? – Он склоняется надо мной и достает наблов фонарик. Этот наблов фонарик я запомнила в той больнице, у того доктора, который через пять минут скажет мне, что я беременна, а этот… ровно через столько же скажет, что нет.
Пять минут – это слишком долго, мне нужно понять, что его нет, сейчас и учиться с этим справляться. Пусть все внутри вопит о том, что не надо этого делать, что пока у меня есть надежда, а потом не станет даже ее, я смотрю на врача и четко произношу:
– Мой ребенок погиб.
Это даже не вопрос. Утверждение.
– Что? – Он хмурится.
Я была беременна, хочется орать мне. Я была беременна, вы что, даже этого не уловили?! Но прежде чем я действительно начну на него кричать, он говорит:
– С вашим ребенком все в порядке.
– Что? – теперь уже переспрашиваю я.
– С вашим ребенком все в порядке, – произносит он, – а теперь позвольте мне…
Я не хочу ему ничего позволять, потому что меня трясет. Мне хочется вцепиться в постель и орать от радости, и… этого не может быть, правда? Я сплю? Или все еще брежу? Наталкиваюсь взглядом на Гроу: он поднялся из кресла, сложил руки на груди и смотрит на меня. Этот взгляд меня замораживает, как будто я застываю во времени. Сейчас это даже хорошо, потому что пока я вот так, не отрываясь, смотрю на него, врач сверяет показания датчиков на планшете и говорит:
– Все хорошо. Пожалуй, я бы рекомендовал вам…
– Свалите. – Голос Гроу врывается в несостоявшуюся рекомендацию, но он тут же поправляется: – Я хотел сказать, оставьте нас одних ради первых драконов.
Врач поджимает губы и кивает:
– Я сообщу родным о вашем состоянии.
Он выходит прежде, чем я успеваю поинтересоваться, каким родным и что именно он сообщит, а Гроу уже шагает ко мне. Это как будто снимает заморозку, потому что я выставляю руку вперед и говорю хрипло:
– Не подходи.
– Ты серьезно думаешь, что я остановлюсь? – интересуется он и садится рядом со мной на постель. Я бы могла отползти, больничная койка широкая, но тогда я потяну все датчики, и придется опять слушать верещание аппаратов. Да и потом, отползти – это очередной побег, а мне надоело бегать. – Леона здесь. Халлоран тоже. Я выставил их из палаты, чтобы остаться с тобой, чтобы быть с тобой, когда ты проснешься. Думаешь, меня остановит твое «не подходи»?
– А что тебя остановит? – спрашиваю я и складываю руки на груди.
– Ничего. – Он смотрит на меня, наверное, в самое сердце.
Я же пытаюсь на него не смотреть. То есть смотреть, но не видеть: знакомый изгиб губ, резкий подбородок, глаза, в которых и тонула и сгорала.
– Гроу, серьезно. Ты собираешься жениться на Сибрилле. Ты думаешь, что…
– Танни, серьезно, ты веришь в то, что я собираюсь жениться на Сибрилле? – Он по-прежнему смотрит мне прямо в глаза, но я не отвожу взгляд.
В общем-то выдержать мне надо совсем немного: всего-навсего этот разговор. Теперь, когда я знаю, что ребенок жив, я смогу выдержать даже десять таких разговоров. Наверное.
– СМИ были очень убедительны, – хмыкаю я.
– СМИ никогда не говорят правду.
– Прискорбно.
– Танни. – Он пытается снова взять меня за руку, но я сую их под мышки, пусть попробует достать оттуда. – В Мэйстоне, когда Леона рассказала мне про все это дерьмо, когда мы не знали, откуда еще ждать удара, я здорово испугался. Я в жизни ничего не боялся, Танни, но за тебя испугался, когда понял, что не могу тебя защитить. У нас был выбор: посадить тебя в Скай Стрим и закрыть тему съемок или… так. Я решил, что так будет лучше.
– О, – сказала я. – Ты решил. Ну, раз ты решил, значит, так действительно лучше.
Его глаза потемнели еще больше, а я все продолжала в них смотреть. Или смотреться, потому что если у меня получится долго смотреть и не чувствовать, как все внутри дрожит, значит, я больше не гроузависимая.
– Я хотел тебя защитить.
– Защитил? – Сама не ожидала, что это выйдет так язвительно. А то, что мне вдруг до одури захотелось коснуться кровоподтека на его скуле, мягко скользнуть пальцами, чтобы стереть его боль, – так это точно последствия препаратов, не иначе.
– Танни, это нечестно, – говорит он.
– Нечестно? Нечестно было говорить, что я тебе не сдалась, – я сжимаю пальцы под мышками, чтобы запереть вновь проснувшиеся чувства и воспоминания о том кошмаре, – нечестно было объявлять о помолвке с Сибриллой и лапать ее за задницу. А это – так, суровая правда жизни.
Гроу наклоняется ко мне, но я хватаю пульт вызова врача.
– Не-а, – говорю я. – Даже не думай. Ты потерял право меня хватать, когда сказал, что между нами все кончено.
Его брови сходятся, меня обжигает знакомым огнем.
– Я не откажусь от тебя, Танни.
И прежде чем я успеваю ответить, резко подается вперед и целует.
Вот это – совершенно точно нечестно, потому что мое тело помнит прикосновение этих губ и мгновенно отзывается так остро, так яростно, так болезненно-нежно, что мне стоит немалых усилий выдернуть себя из этого поцелуя до ответа.
Я отрываюсь от него резко, на миг словно теряю связь с реальностью. И с собой. Потому что другая я все еще чувствует его губы на своих, позволяя Гроу раскрывать мой рот, снова и снова делать меня своей, но другая я осталась в прошлом.
– Знаешь, – говорю я, – если бы ты мне позвонил через пару дней после того трюка и сказал, что это вообще такое было… если бы тебе хватило смелости сказать мне в лицо, что нам придется переждать опасную ситуацию в разных странах, что, может быть, мы не увидимся полгода… или год, сейчас все было бы по-другому.
Я качаю головой, закусив губу, а руки под мышками, наверное, станут моим жестом на ближайшие пару-тройку дней. Потому что телу не объяснишь, что вот это вот тело напротив трогать нельзя. Что к нему вообще нельзя приближаться, нельзя позволять себе его чувствовать так отчаянно, каждой клеточкой, стремящейся слиться с ним.
– В отличие от тебя, у меня хватает сил и совести сказать тебе в глаза, что все кончено. Все кончено, Гроу, понимаешь? Нас больше нет.
