Тени черного волка Корецкий Данил

– Какие могут быть секреты в антикварном бизнесе? Разве что суммы сделок…

– Наверное, есть основания хранить их в тайне! – столь же многозначительно, сколь и заинтересованно говорит она.

Загадочно пожимаю плечами: мол, тайна есть тайна!

– Так вы едете по делам? – мягко, но дотошно выпытывает Лика.

– Нет, путешествую с подругой, давно обещал, и вот, наконец…

– А где же она?

– Отсыпается, вчера мы допоздна спорили о литературе.

– О литературе? Гм… – тормозит Лика, но зажигание, хоть с опозданием, все же включается. – Так вот почему вы в майке!

– Вижу, вы знаток словесности!

– О да!

Мы смеемся. И хищный оскал вмиг преображает миловидное личико: обычное дело – суть натуры можно замаскировать, но спрятать нельзя…

– Вы москвичка?

– Конечно! У меня пентхауз на старом Арбате!

А это уже голимое вранье! Город Саратов, Дровяной переулок, 22. Печное отопление, горячей воды нет, дощатый туалет во дворе… В столицу приехала семь лет назад, снимает однушку на Шипиловской улице.

– А здесь какими судьбами? – деликатно интересуется Алессандро.

Лика очаровательно улыбается.

– Вообще-то я модель…

Это опять почти правда. «Почти» – потому что она действительно работала три года назад в модельной студии «Ред стар». Однако правда трехлетней давности перестает быть правдой.

– …но сейчас перешла в шоу-бизнес…

Точнее, в эскорт-агентство «Весь мир в кармане»…

– И вот, решила отдохнуть с друзьями перед конкурсом красоты в Ницце: говорят, у меня есть неплохой шанс…

Знаю я и этот несуществующий конкурс, и её друзей, и номер адмиральского сьюта, в котором они втроем проживают. Но слушаю, восхищенно открыв рот, правда, не слишком широко, чтобы не переборщить.

– Искренне желаю успеха! Я думаю, что у вас не просто шанс, а контрамарка прямо в финал!

– Спасибо! – она польщённо улыбнулась. – Жаль, что вы не в жюри конкурса.

– Нет, этого мне мало! Я бы не хотел видеть вас издали в толпе людей, как сейчас. Вот если бы я был председателем и вывел вас на первое место, положение бы изменилось…

Лика приспустила очки и поверх темных стекол многозначительно посмотрела на антиквара Алессандро внимательными зелеными глазами. Если придираться, то глазки маловаты, но это дело поправимое – просто сейчас они не накрашены.

– А как же литературная девушка, спящая в номере?

– А как же ваши друзья?

Она снова сморщила чуть вздёрнутый носик в улыбке и многоопытно пожала плечами:

– Ну, жизнь-то и после круиза продолжится.

– Однозначно! Давайте выпьем за это, – я сделал знак официанту, он моментально оказался рядом с нами. – Что предпочитаете в первой половине дня?

– Минеральную воду без льда, пожалуйста.

– Маленькая бутылка «Перье», – официант кивнул и, сделав пометку в электронном блокнотике, вопросительно взглянул на меня.

– Двойной экспрессо, будьте любезны.

Молодой человек будто растаял в насыщенном йодом воздухе.

– Мне очень комфортно в Италии, – сказала Лика, глядя в сторону далекого берега.

Алессандро кивает, соглашаясь.

– Я думаю, что в мире нет страны, которая была бы более, чем Италия, приспособлена для отдыха и веселья. А шедевры архитектуры, музеи, гастрономические изыски, стильная одежда и обувь, крутые машины и потрясающая мебель – ведь это всё собрано на поистине волшебном сапожке!

Говоря это, я внимательно разглядываю не обезображенное улыбкой хищницы красивое лицо девушки и думаю: подошла она ко мне по профессиональной привычке знакомиться с мужчинами или выполняя задание своего хозяина?

– О чём вы думаете, Алессандро? – спросила она, перехватив мой взгляд.

– Вам, милая Лика, лучше об этом пока не знать, а мне бы лучше об этом пока не думать. Всему своё время!

Подошедший официант начал выставлять с подноса на миниатюрный столик между шезлонгами бутылочку воды с пустым стаканом, кофе, маленький молочник с горячими сливками, крохотную шоколадку и стакан ледяной воды на салфетке. Пока он, наклонившись, наливал воду, Лика бесцеремонно вытащила из нагрудного кармана его рубашки ручку и написала на салфетке номер телефона, он так же бесцеремонно скосил быстрый взгляд на её небольшую, едва прикрытую грудь. Один-один, в расчете!

– Вы, конечно, знаете, что притягиваете к себе молодых невинных девушек? – спросила Лика, придвигая ко мне салфетку с цифрами.

Ну, если считать двадцать восемь лет молодостью, а работу в эскорте невинностью, то знаю…

– Неужели?! – искренне удивился Алессандро. – Ну что ж… Буду рад соответствовать вашему впечатлению!

– Только я прошу сохранить нашу беседу в тайне, – скромно потупилась Лика и снова надвинула очки на глаза. – Мой… э-э-э, продюсер очень ревнив…

– Слово джентльмена! – горячо, как настоящий итальянец, воскликнул Алессандро.

Дама встала, послала мне воздушный поцелуй, и через мгновенье к ярким тропическим рыбкам в джакузи добавилась еще одна. Полагая, что вышла из поля зрения перспективного антиквара, она отбросила манеры выпускницы института благородных девиц и заказала себе виски.

Танцпол дискотеки круизного лайнера «Golden Princess» покрыт подсвеченным матовым стеклом, и дёргающиеся на нем, будто в приближении оргазма, молодые люди, кажутся живчиками-сперматозоидами на предметном стекле микроскопа.

По потолку и стенам, отражённые зеркалами, мечутся разноцветные лучи прожекторов. Пульсация стробоскопа световой саблей рубит на куски всё пространство зала и даже музыку, громкую, на мой взгляд, до такой степени, что она, кажется, должна быть слышна и в Риме, откуда мы вышли, и даже в Венеции, куда сейчас идём. Но нет, уже на палубе громкость падает до уровня, когда слышишь музыку, только если хочешь того. Превосходная звукоизоляция, так же, как и бассейны, джакузи, библиотека, концертный зал, фитнес-центр, бары, рестораны, казино и многое другое, включая двенадцать скоростных лифтов и мощные стабилизаторы качки, призваны обеспечить полноценный, ничем не омрачаемый отдых дорогим гостям всех четырнадцати пассажирских палуб. Вернее, фактически их тринадцать, но, согласно традиции, «чёртову дюжину» моряки не жалуют, поэтому после двенадцатой сразу идёт четырнадцатая.

А приплюснутый цилиндр дискотеки поднят высоко над ней – благодаря панорамному остеклению отсюда открывается прекрасный обзор, совсем рядом летают чайки, многие танцоры, судя по неиссякаемой энергии и обилию поглощаемой минералки, не отказали себе в возможности подкрепиться «экстази» и тоже хотели бы полетать, но, ударяясь о крепкое стекло, возвращаются прыгать на середину зала. За соседним столиком, не особо таясь, двое молодых людей курят «лёд» через стеклянные трубочки, возбуждённо и путано пытаясь что-то объяснить друг другу. Курение веществ без запаха – очень удобная вещь, а в открытом море – тем более: нет бдительных ищеек наркоконтроля, и с судовыми секьюрити договориться легко – бедняки в круизы не ходят. А уж в портах местной полиции и вовсе нет никакого дела до помещений транзитных судов – на берегу своей головной боли хватает.

Впрочем, меня всё это не касается и совершенно не интересует. Я получаю кайф совсем от другого: во-первых, у меня потрясающе очаровательная подруга, а во-вторых, – и это без пафоса, – я очень люблю свою работу. Я бесчисленное количество раз в течение многих лет говорил и готов повторять это снова и снова – я ее обожаю! Если бы в молодости мне предложили выбирать между женщинами, гурманством и моей работой, я бы, не задумываясь, ответил: «К чертям собачьим такой выбор! Или всё, или ничего!» Однако с годами, в силу различных социальных, физиологических и других причин, категоричность сменилась осмысленно-вынужденным: «Работа!» – она будоражит кровь, держит в тонусе, дает полноту ощущения жизни и все остальное… Такая метаморфоза отражена в замечательных строчках немолодого, но не стареющего Игоря Губермана:

Н-да… Итак: подруга и работа. Даже если бы мне обломился только один из этих подарков судьбы, я бы со смиренной благодарностью аскета склонил слегка поседевшую голову перед небесами. Сейчас же так и хочется радостно повторить вопрос мудреца: «Объясните, пожалуйста, за что такое счастье?!»

Но, вопреки поговорке, алгеброй все-таки можно измерить гармонию, поэтому свое счастье я могу разложить на составляющие элементы и проанализировать каждый. Итак, элемент первый – спутница! Рост метр семьдесят шесть, ноги – метр пятнадцать, это точно, сам измерял! Блестящие медные волосы, карие глаза красивые, как незакопченные пистолетные дула, ухоженные руки и ступни, холёное мускулистое тело, нежная кожа, тонкая золотая цепочка на узкой лодыжке, такая же на узком запястье – и в танце, и в постели эта женщина, как гигантская кошка, гуляет сама по себе.

Впрочем, я не уверен, что такое сравнение ей понравится. Во всяком случае, прозвище себе она выбрала далекое от симпатичных пушистых домашних животных. И даже не относящееся к классу теплокровных зверьков. «Кобра» – вот ее оперативный псевдоним! Мне он, мягко говоря, не симпатичен, думаю, не только мне – сами понимаете, какие ассоциации вызывает это словечко…

Но был случай, когда она поступила в соответствии со столь несимпатичным прозвищем. Дело было во Франкфурте-на-Майне – она, поставив в парке метку о заложенном мной тайнике, шла на стоянку такси, когда на нее напали трое. Не сотрудники разведки Главного противника или германской контрразведки, не посланцы конкуренток по конкурсу красоты, участие в котором было ее «легендой», и даже не члены городской ассоциации дворников, возмущенные тем, что она своей помадой запачкала фонарный столб.

Это были обычные мигранты из дружественных нам африканских стран, которые не ценили интернациональную дружбу, руководствовались низменными инстинктами и хотели отобрать у одинокой красивой женщины самое дорогое, что у нее есть, а попутно и всякую мелочь – деньги, кредитные карточки, телефон, золотые украшения, возможно, и фирменную, со вкусом подобранную одежду. Если бы бездумно выбранная жертва была тем, кем казалась – грациозной пушистой кошечкой, им бы это наверняка удалось, и вся немецкая, а может, и мировая пресса расписала бы циничное и дерзкое злодеяние, сгустив краски и скомпрометировав всех темнокожих гостей, прибывающих в цивилизованный мир за лучшей долей.

К счастью для массы порядочных и законопослушных иммигрантов и к несчастью для трех конкретных злодеев, они напали на Кобру, схватили ее за руки и за ноги и потащили на окруженную кустарником цветочную клумбу. Каждому ясно, что случилось дальше: Кобра освободилась, раздула капюшон и контратаковала негодяев. Двое так и остались на месте преступления, отказавшись от уже не нужного им социального пособия и прочих преференций, ради которых они и прибыли в Европу. Это вполне понятно, объяснимо и вопросов не вызывает. Но третий нападающий, обладающий, очевидно, большей дальновидностью или просто развитым от природы инстинктом самосохранения, сразу же отказался от преступного замысла и бросился наутек, перестав представлять для несостоявшейся жертвы какую-нибудь хоть малую опасность. Но Кобра догнала его и отправила вслед за соучастниками. Причину этого я понять не мог и, чтобы успокоить растревоженное чувство справедливости, придумал, что она действовала исключительно в интересах немецких налогоплательщиков… Но подспудно несколько изменил мнение о своей коллеге и подруге, хотя оставил его глубоко внутри, где оно закуклилось, как гусеница на пути превращения в бабочку…

Правда, ей плевать на чужие мнения! Главное, а Кобра это знает наверняка, – что она сама нравится мне и еще нескольким десяткам самцов, которые с ней знакомы! Но какое нам до них дело? Ведь идеальная пара – это чертовски красивая женщина и дьявольски умный мужчина, поэтому у меня нет соперников, я единственный подходящий в ее окружении. И именно мне, единственному, нравится, как она ходит, говорит, танцует, как пьет взрывной охлаждённый шотдринк из абсента, джина и виски с пошлым названием «Ласковое крепкое объятие». Это, впрочем, вовсе не лишает коктейль строгого шарма, который и мне пришёлся по душе, а её мягкие искусные губы и прохладный язычок после каждого глотка моментально гасят крепость напитка. И сразу хочется сделать ещё глоток и загасить, а потом ещё, ещё, ещё… Вся эта обстановка, поцелуи, коктейли, танцы напоминают какую-то древнеримскую оргию, перенесённую в наши дни.

В каюте происходило примерно то же, и я, словно патриций первого века нашей эры, время от времени отпускал свою покорную вакханку и, обмотавшись простынёй, выходил на балкон подышать насыщенным ионами натрия, калия, магния, йода и совсем не содержащим пыли воздухом. Кому же придёт в голову, что всё это только маскировка, что азартно и с удовольствием отрывающиеся по полной программе дорогого морского отдыха солидный импозантный мужчина с восхитительной и стильной спутницей на самом деле тяжело, изнурительно, и рисково работают, на что бы это ни было похоже со стороны.

Итак, пункт второй – тут я не могу особо откровенничать, но и из первого пункта ясно: разве можно не любить мою работу?!

Но сейчас мы на людях и ведем себя достаточно скромно. Сидим, пьем ромовые коктейли кубинской линии и без особого интереса разглядываем бушующее вокруг веселье. Только иногда обмениваемся живительной энергией: будто случайно прикасаемся друг к другу, на миг невзначай беремся за руки, изощренная Эльвира, сняв под столом туфельку, запустила нежную ступню, которой она ломает дюймовую доску, мне в штанину и нежно поглаживает ногу. В бушующем вокруг грохоте упорядоченного беспорядка и узаконенной порочности, словно в модели еще не наказанных Содома и Гоморры, на эти невинные вольности никто не обращает внимания.

Помните поговорку: «Нельзя быть одновременно веселым, трезвым и умным»? Она наглядно подтверждается в особом мире, поднятом над основными палубами на два этажа. Тут царит циничная вседозволенность: сохраняя анонимность, проще вести себя самым скотским образом. А здесь никому ни до кого нет дела, никто никого не знает. Хотя из этого правила, как и из любого, есть исключения…

Через столик от нас красиво, по его меркам, прожигает жизнь наш объект – фигурант розыскного дела «Утечка» по прозвищу Иуда. К Иудее он никакого отношения не имеет, это уроженец маленького, но славного города Ижевска, с характерной фамилией Кулебякин. Рыхлое, оплывшее, цвета сырого теста лицо напоминало жирный пирог с мясом и полностью оправдывало фамилию. А может, подтверждало поговорку: «После тридцати пяти человек сам ответственен за свое лицо»… Важные выразительные штрихи в портрет вносили маленькие круглые глазки, в которых непонятным образом умещалось выражение большой наглости и бескрайнего высокомерия, добавьте к этому барские манеры, и станет ясно, почему в школе еще не ставшего Иудой толстячка обзывали Барчуком. Отец его был правильным партийцем и занимал солидную должность в городской власти, это он заставил пухленького Колю заняться вольной борьбой, в которой сам выполнил когда-то мастерский норматив, и даже лично отвел отпрыска к своему тренеру Потапычу – уже немолодому тяжеловесу с суровым морщинистым лицом и прозрачными голубыми глазами.

– Здесь и научишься за себя постоять, и жизнь поймешь! – напутствовал Петр Иванович. – Главное, слушай тренера!

А Потапыч тяжело похлопал новичка по плечу и, коверкая латинские слова, добавил свою, как потом выяснилось, любимую присказку – vis vim vi pellit[7], которую тут же перевел: сильнее силы только сила!

В борьбе Коля не преуспел, но проявил злость, напористость и манеру выталкивать соперника с ковра, за что был награждён прозвищем Бульдозер. Поначалу присказку тренера будущий Иуда понимал буквально, но довольно быстро до него дошло, что единственная сила, которую не подавишь никакой другой, – это монета, на аверсе которой выбит денежный номинал, а на реверсе – изображен огромный кулак. Деньги и власть, власть и деньги, – именно они правят миром! Такой вывод сделал для себя идеологически выдержанный комсомолец, который без особого труда, и в отсутствие конкуренции стал комсоргом класса, а потом, к радости отца, так и пошел по комсомольской линии.

Через несколько лет деятельный инструктор райкома комсомола собирал средства с городских предприятий для создания библиотек на комсомольских стройках. В то время книги были дефицитом, в свободную продажу не поступали, зато спекулянты сбывали их втридорога. Но на культурно-массовую работу дефицита не жалели, и двери книжных баз широко распахнулись, выпуская для общественной пользы грузовики с «Тремя мушкетерами», «Королевами Марго» и «Проклятыми королями»…

Никаких данных о созданных Николаем Кулебякиным библиотеках в истории комсомола не осталось, однако, его материальное положение заметно улучшилось, а домашний книжный фонд значительно увеличился. Книг Бульдозер не любил, хотя иногда и почитывал, но в то время сам факт их наличия являлся признаком хорошего тона и элементом престижа, и он умело этим пользовался: ведь глупо было бы, сидя на распределении книжного потока, не сделать отводного канала в свою маленькую гавань!

А ведь книги в то время, как и любой дефицит, являлись валютой общения! Какой «деловик», «цеховик», «фарцовщик» или торгаш не хотел иметь дома «Библиотеку всемирной литературы» или «Библиотеку приключений», альбомы по искусству или семитомник Мориса Дрюона? И Бульдозер помогал денежным тузам приобщиться к мировой литературе и почувствовать себя умнее и образованнее. Так начинал формироваться список нужных и полезных «друзей».

А потом грянула перестройка, и в период становления капитализма на Руси все это показалось невинной детской игрой в разбойников. На смену пришла торговля дармовым местным лесом, контрабандными сигаретами, «левой» водкой, оружием, продажа станков за границу по цене ржавого металлолома… Результаты этой деятельности приносили такие деньги, о которых в советские времена нельзя было и подумать!

Кулебякин дорос до начальника областного управления торговли, перебрался в столицу, где пустил глубокие корни: одно время держал казино и несколько универсамов, а потом резко сменил род деятельности, нырнув в бурный, пестрый и опасный водоворот политики, из которого иногда доносились выстрелы и выбрасывались трупы… Но ему повезло – непредсказуемые волны шального успеха приподняли и ласково опустили Бульдозера в кресло народного избранника. Это было куда более престижно, чем когда-то обладание дефицитной библиотекой, тем более что среди «новых русских» книги уже утратили свою ценность, да и круг знакомств расширился и поднялся на новый уровень, к тому же депутатская неприкосновенность, она и в Африке гарантия неприкасаемости! Ну, и быт постепенно обустроился: пятикомнатная квартира в начале Олимпийского проспекта, чёрная служебная «Ауди» с мигалкой, дача на Рижском направлении и полное ощущение того, что жизнь удалась…

Отец, правда, его новые занятия не принимал уже давно. Петр Иванович приезжал в Москву проведать сына, но остаться там и влиться в окружающую его атмосферу не захотел: не понравилось то, что он там увидел. Конечно, в жизни Кулебякина-младшего приходилось «кидать» сотоварищей, пресмыкаться перед высшими и топтать низших, «переобуваться» в воздухе, без смущения говоря то одно, то другое, отворачиваться от тех, кому еще вчера кланялся в пояс, но это было делом обычным, в его кругах распространенным, и предательством не считалось.

Поэтому он еще не был Иудой. Во всяком случае, в официальных документах.

В девяностых, когда традиционные ценности в одночасье рухнули, а такие категории, как честь, совесть и порядочность, развеялись, как дым печного отопления, которое, кстати, никуда не исчезло и продолжало исправно коптить небо и загрязнять атмосферу, среди новоявленной «элиты» появилась мода на дворянские титулы, и те, чьи отцы и деды всю жизнь выдавали себя за потомственных пролетариев, вдруг оказались носителями «голубой крови» – графами, баронами и даже князьями. Молниеносно, как грибы после дождя, полезли из-под разбитого асфальта в новую жизнь всякие «дворянские общества», в которых одни аферисты за вполне настоящие деньги выдавали липовые дипломы и сертификаты другим аферистам, страдающим от комплекса неполноценности и по наивности, а скорей, глупости, считающим, что фальшивая бумажка с подписью никому не известного Бибикова избавит их от ощущения собственной никчемности и высоко поднимет в глазах окружающих…

Эта мода не прошла мимо бывшего комсомольского работника: оказалось, что он тоже потомок древнего рода, причем не российского, а немецкого, рыцарского, что до поры скрывалось, дабы не погубить карьеру отца, да и его самого… Ему даже выдали диплом, правда, не Тевтонского рыцарского ордена, а все того же несъедобного гриба из московской подворотни.

По мере развития демократии и перерождения ее в полную анархию популярность глупых «дворянских» сертификатов сменилась повальным увлечением вполне себе настоящими паспортами не очень развитых стран, которые, естественно, стоили дороже.

Информация о том, что господин Кулебякин успешно совмещает российское гражданство с пуэрториканским, не особенно меня удивило, только добавило неприязни к нему. В своё время заместителем секретаря Совета безопасности России был назначен российско-израильский гражданин, и это, вроде бы, никого не смущало – как будто ничего экстраординарного не произошло. Вот тогда я ещё подумал: «Бред какой-то!» А потом примеры второго гражданства чиновников размножились в геометрической прогрессии… Вполне возможно, что у Иуды уже есть и американский паспорт. Ну, или вот-вот появится. Когда мы с Эльвирой заговорили об этом, она пожала плечами:

– Ну, сейчас считается, что это не запрещено законом…

– Кем считается?! – нарушив свою обычную деликатность, взревел я и даже допустил несколько выражений, не принятых в приличном обществе. – Так можно договориться до того, что если он агент ЦРУ, то это тоже не запрещено законом!

Она засмеялась.

– Ты вечно доводишь все до абсурда!

– Я?!

Внешне Кулебякин ничего общего с одним из двенадцати апостолов, учеников Христа, не имеет и никак не оправдывает присвоенного псевдонима: ни тёмных кругов под глазами, ни впалых щёк, ни изнурённости тяжёлыми раздумьями, ни угрызений совести. Наоборот: килограммов двадцать избыточного веса, пальцы-сардельки с пятикаратником на левом мизинце, обтягивающий рыхлое туловище серый льняной костюм с тёмными пятнами пота на спине и под мышками. Хорошо известная российским телезрителям блестящая самодовольная физиономия с неестественно приподнятой левой бровью. Жирный подбородок, как медицинский шейный бандаж, без какой-либо многоступенчатости закрывая шею, переходит в безволосую грудь, создавая проблемы для соблюдения галстучного дресс-кода.

Жителям европейских цивилизаций, естественно, Кулебякин не известен, и, очевидно, комплексуя от этого безобразия, он парится в пиджаке, оставив на лацкане депутатский значок, который напрочь перечеркивает легенду Лики о том, что он ее продюсер. Хотя… Продюсирование при желании можно подтянуть к творческой деятельности, а заниматься ею закон не запрещает никому – ни депутатам, ни судьям, ни министрам! Досадно, конечно, что красивый флажок никому здесь не говорит о его избранности, исключительности и неприкосновенности. Но как по-другому показать свою элитарность? Обжираться икрой и лепить горчицей официантам на лоб стоевровые купюры? Старо и банально… К тому же и горчицы на столах нет… А главное, избалованные официанты, в отличие от лакеев эпохи царизма, такого не потерпят – зарядят кулаком в лоб, и иммунитет не поможет…

Впрочем, Иуда нашел выход и окружил себя отечественными избирателями, которые уважают его, считают хозяином, восторженно заглядывают в глаза и постоянно заходятся смехом от сальных шуток и анекдотов. Избирателей, точнее избирательниц, двое – длинноногие, высокие и тонкие модели, в его кругу называемые «вешалками». Имена, точнее прозвища, у них не такие мудрёные, как было принято в восьмидесятые-девяностые – Виолетта, Анжелика, Каролина, а простые, короткие, как выстрел, и легко выговариваемые: Мика и Лика. Имена, конечно, мало кого из клиентов интересуют, но, с другой стороны, надо же как-то отличать их друг от друга! С Ликой я днем беседовал на палубе для загара, она мне даже дала – пока только номер своего телефона, но просила сохранить наше общение в тайне, что я и делаю, отмечая, однако, про себя: Иуда умеет экономить – девушки не только атрибут шикарного времяпрепровождения, но и привычное уважительное окружение. Две функции за одни деньги!

Блондинка Мика-Мила, на самом деле Людмила Ивановна Крольченко, – соседка Лики-Вики по Дровяному переулку в Саратове. Обе в коктейльных платьях от Армани: тончайший узорчатый шелк, стразы, голые плечи, спины, ноги до середины бедер… Только Мика в черном, а Лика в голубом. Искусно наложенный макияж, тщательно уложенные волосы, лабутены, – кинозвезды, да и только! Когда неземные красотки под восхищенными взглядами мужчин танцуют в середине зала, извиваясь гибкими телами, как змеи, то никому не приходит в голову, что они большую часть жизни справляли нужду в дворовых сортирах, а зимой, да и по ночам, – в стоящее в сенях ведро…

И хорошо, что не приходит – в противном случае очарование растворится без следа, от красоты ничего не останется, потому что она, красота, вовсе не в глазах, а в мозгах – в умах и представлениях… И как только «кинозвезды» превратятся в провинциальных девушек из бедных семей, привыкших писать в помойное ведро, то не спасут ни платья за тысячи евро, ни туфли с красными подошвами, ни косметика Мейбеллин – королевы бала станут случайно попавшими во дворец золушками… Не вытравляемые из памяти картины происходящего в холодных сенях навсегда убьют модельно-эскортные карьеры подружек и резко собьют стоимость их тел, которые уже не будут казаться неземными и неимоверно притягательными…

Эх, девчонки, девчонки! Если бы не социально-политические катаклизмы, были бы вы добросовестными труженицами – продавщицами или официантками в своем Саратове, и хотя не ездили бы в круизы, за стоимость которых можно капитально отремонтировать ваши саманные хатенки и оборудовать их теплыми туалетами, но сохранили бы непорочность и девичью честь. И хотя ведро в сенях никуда бы не делось, но для всех местных кавалеров оно привычно и возлюбленную никоим образом не компрометирует…

Впрочем, пьяному Иуде все равно что жрать, что пить и кого трахать, хотя это «все равно» он заворачивает в понты, как дешевую конфету маскируют красивым фантиком. Обняв одной рукой за талию, он целует взасос сидящую справа Мику, а другой рукой в то же время пытается нащупать грудь Лики. Но… тщетно: то ли рука не изгибается так сильно, то ли размер маловат… Странно, конечно, в век победившего силикона. Зато острый длинный язычок, которым она виртуозно щекочет жирное красное ухо, вероятно, компенсирует отсутствие приличных «айрбэгов».

Гремит музыка, крутится на матовом стекле вихрь разгоряченных танцоров, а Иуда щупает девушек, нимало не стесняясь окружающих, обыденно и деловито, как рачительная хозяйка щупает куриц, определяя – собираются ли они нестись в ближайшее время… Уверен, он знает все впадины и выпуклости на поджарых телах, все эрогенные зоны и самые чувствительные точки… Хотя нет, не все. Он не знает, где находятся их точки послушания. А я их знаю, хотя даже пальцем не дотронулся до Мики, а Лике только пожал руку. Правда, все еще впереди…

Кулебякин расставил ноги, посадил Лику на одно колено, Мику – на другое, откинулся на спинку дивана, выпил очередную порцию виски и вытер губы тыльной стороной ладони. Честно признаюсь – омерзительное зрелище, хотя он, несомненно, ощущает себя арабским шейхом. Вообще-то, на фотографиях в жёлтой прессе Иуда всегда окружён целым гаремом модных дорогих гурий от ведущих сводников страны, так что сегодня он демонстрирует завидную умеренность, почти что аскетизм. Промежутки между танцами и обжиманиями он заполняет двадцатипятилетним «Чивас Ригал», запивая им солёный миндаль, а эскорт угощает золотой текилой «Дон Хулио» под корицу и апельсин.

Конечно, щекастая, потная, блестящая жиром рожа портит общее впечатление, и сейчас неплохо было бы замаскировать этот эффект, так дурной запах маскируют дорогим дезодорантом: словно на привычной для него тусовке, посадить рядом какого-нибудь скандально известного олигарха или аристократического вида высокопоставленного иностранца. Неслабо смотрелся бы за этим столиком красавчик Алан Чандлер, или, как его называет Кулебякин, – Алик, с которым они вместе любили зажигать в самых дорогих московских клубах. Но, увы, бывший третий секретарь посольства США, получивший красноречивый псевдоним «Поводырь», уже давно хандрил в чопорном, с кулебякинской точки зрения, Вашингтоне. Так что некому лоском и изысканностью манер компенсировать свинообразный вид и хамоватые повадки Иуды.

Венеция вот-вот появится на горизонте, и пора бы нам сблизиться с объектом, а еще лучше – стать закадычными друзьями. Но каким образом? Хотя, как обычно говорится в таких случаях – «голь на выдумки хитра»! «Голью» выступил, естественно, я, а Эльвира в нашем тандеме представляла собой мою «выдумку» умопомрачительного экстерьера, феноменальной изворотливости и высочайшего артистизма. План предельно прост, и всем разведкам мира, да что там разведкам – просто всему миру, он известен под названием «медовая ловушка». А моя уж такая сладкая, уж такая ладная и пахучая!

Я наклонился к ушку Эльвиры и прошептал:

– Пора! Только смотри, не увлекайся!

Она, сверля меня прищуренными глазами, резко отодвинула стул, словно я шепнул нечто неприличное, отвесила мне хлёсткую пощёчину, хотя этого в моём сценарии не было, как, впрочем, не было и последней фразы. Резко развернулась и, изобразив взволнованность, пошла в сторону бара, не забывая про подиумную походку – ступни на одной линии, словно идешь по канату, и про легкое, но отчетливое покачивание бедрами.

Музыка как раз смолкла и взгляды присутствующих предсказуемо метнулись к нашему столику – какой осел посмел обидеть такую женщину? Я вскочил, держась за щёку, и, не оборачиваясь, быстро вышел из бара. Надо сказать, что врезала она мне прилично, выражая недовольство двусмысленным поручением, которое чаще всего в реальности имеет только один смысл.

Эльвира ещё не добралась до барной стойки, когда Иуда, его спутницы и другие сидящие неподалеку отдыхающие опять повернули головы в ее сторону. Её фигура, как источник эстетического удовольствия, сексуального влечения, фертильности и репродукции, этот совокупный продукт женской скелетной структуры, количества и распределения мышц и жира на теле, по форме классифицировалась где-то между «классической гитарой» и «песочными часами». В цифрах 90–60–90. Короче говоря, смотрелась она просто божественно!

– Ничтожество! – театральным шёпотом произнесла она, подойдя к барной стойке. Поймав удивлённый взгляд бармена, вполне натурально отмахнулась и раздраженно бросила:

– Это не вам. Двойной «Чивас» без льда!

Пауза закончилась, снова грянула музыка. Но пауза сыграла свою роль! Кулебякин не отрывал покрасневших глаз от огненной красотки. Мысленно Бульдозер, а сейчас он был похож именно на тяжёлую гусеничную машину с ковшом в виде выдвинутой вперёд нижней челюсти, уже сорвал одежду с рыжеволосой обладательницы шикарной фигуры и готов был приступить к совокуплению прямо сейчас. Но на расстоянии этого сделать нельзя, и он, не глядя, слегка ткнул локтем в бок Мику и, кивнув в сторону Эльвиры, процедил:

– Давай, зови её сюда. Она, вроде, русская, своих бросать нельзя, я её жалеть буду…

Ну что ж, сработал первый вариант, до смешного верный и простой: несколько дней и ночей в компании одних и тех же девушек заставляют всеядного Бульдозера пристальней смотреть по сторонам. Может быть, Эльвира для кого-то и не лучше, чем пресловутые модели, но новизна – проверенный афродизиак! Если бы он сразу не клюнул, тогда Эльвира включила бы второй вариант – сама постаралась бы сойтись с такими родными, на злой чужбине, соотечественниками.

Мика сделала было недовольное лицо, но, видимо вспомнив, что послушание входит в прайс-лист и хорошо оплачено, встала, при этом ее ноги будто разложились, как старинные подзорные трубы – пришлось расправить поднявшееся до лоскутка трусиков платье. И эти самые трусики, которые хорошо прорисовывались под обтягивающим изящное тело полупрозрачным шелком, оказались на уровне головы развалившегося на диванчике Кулебякина. Немало способствовали этому и высоченные каблуки её туфель.

Отработанным на многих тренировках шагом она подошла к Эльвире, слегка согнув ноги, присела, показала рукой на свой столик и что-то сказала. Эльвира благодарно кивнула, но, судя по всему, отказалась, потому что длинноногое создание развернулось и, не скрывая улыбки, вернулось на место.

Иуда, на первый взгляд, удивительно спокойно отнёсся к отказу, однако, сделав добрый глоток «Чивас Ригал», тут же пинком локтя послал в бой Лику. Внешне она ничем не отличалась от товарки, но с мозгами ей повезло чуть больше: на пути к барной стойке она прикинула, что рыжая незнакомка им не конкурент: деньги получены предоплатой – клиент ещё в Москве закрыл счета за всё, что прописано в договоре на обслуживание.

– Добрый вечер! Ради бога, простите! Меня зовут Лика, моя подруга уже подходила к вам, и я пойму, если вы вновь откажете. Пожалуйста, просто помогите чисто из женской солидарности, если это можно так назвать. Наш бойфренд уже достаточно принял на грудь и возомнил себя Санта-Клаусом. Говорит, что не уснёт сегодня, если не поднимет вам настроение…

Лика, в отличие от товарки, не приседала, а грациозно наклонилась к Эльвире, чем взбудоражила мужчин, находящихся у нее за спиной. Но это дело привычное, и она не придавала ему значения.

– Очень-очень прошу, присядьте, пожалуйста, за наш столик хоть ненадолго, иначе он устроит жуткую головную боль мне и подруге. Это вас, конечно, не должно волновать, но я прошу, как землячку, просто помочь. Без всяких обязательств: посидим, выпьем, поболтаем, а потом мы уже без вас спокойно уложим его в постельку.

Эльвира слегка дрогнувшими губами изобразила подобие улыбки:

– Ну, хорошо. Надеюсь, я не пожалею об этом.

Алан Питер Чандлер был установленным американским разведчиком, и должность в посольстве, которую он занимал, служила официальным прикрытием для руководителя резидентуры ЦРУ. Особого секрета из этого никто не делал: в отличие от других, резиденты ЦРУ много лишнего туману вокруг себя не напускают – если появится потенциальный доброволец-кандидат на вербовку, на профессиональном сленге «инициативник», чтобы знал, к кому обращаться.

Чандлер родился в 1971 году в Сан-Франциско. Окончил Колледж права Хейстингса. Служил в Корпусе морской пехоты, в 1996 поступил в ЦРУ. Его направляли в различные уголки планеты и, наконец, в 2005 году он прибыл в Россию. А Москва 2005 года – это не аскетичная и расхристанная столица девяностых – город покрылся жирком, залоснился, где-то даже засверкал. При достаточном финансировании, – а ЦРУ во все времена финансировалось достаточно, – и официальной дипломатической должности Алан Питер от жизни и работы в Москве получал не меньшее удовольствие, чем я, находясь на борту «Золотой принцессы» в связке с Эльвирой.

Таких, как Кулебякин, в памяти Поводыря было записано немало, но никто из них громко не гордился, и уж тем более старался не делать достоянием посторонних ушей и глаз знакомство с американским дипломатом. Другое дело наш объект. Как ни странно, Кулебякин не особенно скрывал дружбу с мистером Чандлером, даже бравировал этим, демонстрируя широту своих взглядов, прогрессивность и бесстрашие. Последнее основывалось на природной наглости и пресловутой депутатской неприкосновенности.

Осенью прошлого года нашей Службе стало известно, что информация о совершенно секретном плане «Зет» просочилась в ЦРУ, а Кулебякин, являясь заместителем председателя Комитета по обороне и имея доступ к государственным секретам высшего уровня, входит в число осведомлённых лиц. По факту было заведено оперативно-розыскное дело «Утечка», в котором Кулебякин представлялся наиболее перспективным фигурантом. Тогда-то он и стал Иудой, во всяком случае, ему официально было присвоено это прозвище.

Но ничего более доказательного, чем очевидные догадки, собрать не удалось, а поскольку и Иуда, и Поводырь пользовались депутатско-дипломатическим иммунитетом, то подобраться к ним поближе в тот раз не представилось возможным.

В начале декабря сотрудники ФСБ задержали Поводыря во время невинной банной пирушки с директором одного из секретных КБ. Уже через сутки представителю посольства США в РФ вручили ноту протеста МИД РФ в связи с проведением «шпионской акции, наносящей ущерб безопасности России». Алан Питер Чандлер был объявлен «персоной нон грата» и в двадцать четыре часа покинул Москву, даже не успев попрощаться со своим жирным дружком.

На деле же высылка Чандлера была ответом Москвы на выдворение из Вашингтона второго секретаря посольства России, без всяких оснований обвинённого в сборе информации с подслушивающего устройства, установленного в Госдепартаменте США.

И Чандлера, и Кулебякина оставили в поле зрения агентуры.

В январе стало известно, что Иуда купил тур и 10 августа отправляется из Рима в морской круиз на пятизвездочной «Золотой принцессе». А в феврале из Вашингтона пришла информация: Поводырь 8 августа отходит из Лондона на не менее пятизвездочном «Карнавале свободы». Наши аналитики напряглись, сопоставили маршруты и вдруг обнаружили, что «Принцесса» и «Карнавал» 14 августа встречаются в Венеции.

Таким образом, мы с Эльвирой нежданно-негаданно оказались в этом чудесном путешествии благодаря отвратительной паре персонажей: изменнику Кулебякину и профессиональному шпиону Чандлеру. «Такие дела», – как говорил мой любимый и самый полезный в работе писатель Курт Воннегут.

Воннегута я полюбил давно, когда только начинал работу в Службе и почти год адаптировался в Париже, одновременно создавая чужую биографию, которой через десять-пятнадцать лет будет пользоваться какой-нибудь мой коллега, сейчас еще школьник, не подозревающий о своем будущем.

«Бойня номер пять» на французском, была шифровальной книгой, а поскольку свободного времени у меня было много, то кроме использования текста по основному назначению, я читал ее и как пособие по языку, и как литературное произведение, и как философский трактат, и как учебное пособие по психиатрии. В бредовом потоке сознания Билли Пилигрима перемешались знаменитая бомбардировка Дрездена, его перемещения во времени, полеты на Луну и даже общение с жителями далекой планеты Тральфамадор… Но, пересказывая неописуемые ужасы, коим он являлся свидетелем (или был уверен, что являлся), Билли своей знаменитой завершающей фразой придавал им такую банальную законченность, что они из сферы противоестественного адского кошмара переводились в ранг скучной будничной заурядности, серой обыденщины, плавно перетекающей во вполне естественную обычность.

Ну, например: «Хорошо бы защитникам ядерного разоружения прочесть эту книгу и подумать о судьбе Дрездена, где при воздушном налете с дозволенным оружием погибло сто тридцать пять тысяч человек. В ночь на 9 марта 1945 года при налете на Токио тяжелых американских бомбардировщиков, сбросивших зажигательные и фугасные бомбы, погибло восемьдесят три тысячи семьсот девяносто три человека. Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила семьдесят одну тысячу триста семьдесят девять человек. Такие дела»…

Я собрал экземпляры «Бойни» на всех языках мира! Ну, положим, как честный человек уточню: не на всех, а только на тех, которыми владел, то есть почти на всех. И на «Золотой принцессе» у меня, конечно, был с собой ее итальянский вариант. Я привык к этой книге, она успокаивала мне нервы, ибо описанные в ней ситуации были гораздо хуже тех, в которые я попадал: «Звали его Говард У. Кэмбл-младший. Впоследствии он повесился в тюремной камере, ожидая суда как военный преступник. Такие дела».

Ну, согласитесь, для человека, не сидящего в тюрьме как военный преступник и не собирающегося вешаться, – это вполне оптимистическая концовка! Я уж не говорю о более апокалиптических описаниях: «… небо было сплошь закрыто черным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну – одни минералы. Камни раскалились. Вокруг была смерть. Такие дела».

Я уже около двух часов валялся в ожидании Эльвиры на широкой кровати нашей каюты, размышляя о чём-то своём под лёгкий джаз из судовой радиоточки. Влетающий время от времени, будто волнами, через открытую дверь балкона прохладный и свежий морской воздух шевелил полы висящего на спинке стула пиджака. Брать предусмотренную конторской сметой внутреннюю, расположенную по хребту корпуса каюту без окон совсем не хотелось, а каюты с окнами, на начало января, были уже все забронированы немцами. Обстоятельная нация – всё расписано на месяцы вперёд.

Но я тоже человек основательный и предусмотрительный, а потому написал рапорт, в котором обосновал что, во-первых, внутренняя каюта снизит уровень представительства, а во-вторых, балкон – это вовсе не балкон, а второй выход, отсутствие которого ставит под угрозу выполнение задания. Это серьезная угроза, и шеф наложил разрешающую резолюцию, не задаваясь вопросом: куда и от кого бежать в открытом море? Почти как с подводной лодки… Как бы то ни было, я добился, чтобы рабочее место было максимально комфортным. Ведь восстанавливать дыхание свежим морским воздухом гораздо лучше, глядя не в потолок каюты без окна, а в крупнозвёздное южное небо – хочется жить и работать! И делать всё это хорошо!

Около часа вернулась Эльвира с каким-то листком бумаги в руках.

– Смотри, что нам подсунули под дверь!

Это была судовая газета на русском языке. На первой странице небольшого листка сообщалось, что завтра в восемь утра мы прибываем в Венецию. Не новость, конечно, но…

– Ладно, давай по делу!

Она сбросила туфельки и скользнула прямо в платье ко мне в кровать.

– Товарищ полковник, ваше задание выполнено, – горячо промурлыкала прямо в ухо, – враг не прошёл мимо. Ему так хотелось прилипнуть к моей груди, что даже напрягаться не пришлось. Когда мы вышли на слезливый медлячок, он просто слился со мной чуть ли не воедино – я чуть из бюстгальтера не выскочила…

– Ну, тут я его вполне понимаю, – встрял старший по званию. – Ты же видела его сопровождение – донская чехонь и то фигуристей…

– Не пошличай! Обычные несчастные девчонки, жить-то надо…

– Обычных и несчастных в эскорт не берут… Кстати, экспромт с пощёчиной произвёл на всех впечатление, даже на меня! – деликатно высказал я некоторое неудовольствие.

Эльвира гладеньким наманикюренным пальчиком провела по пострадавшей щеке – это можно было расценить как извинение.

– Всё, молчу, продолжай.

– Так вот, он просто прилип ко мне, – повторила она. – Я запросто могла у него на спине делать вышивку мулине, он бы ничего не заметил. А уж вставить под воротник пиджака маячок…

Она сладко зевнула, обдав меня лёгким выхлопом джина.

– Лишь бы он завтра без костюма не вышел, – озаботился я.

– А куда он, по-твоему, депутатский значок повесит? На штаны, что ли?

– Тоже верно…

– Подожди, не перебивай! Значит, так, завтра днём у жирдяя встреча с деловым партнёром, а вечером мне обещан шикарный ужин в лучшем ресторане Венеции!

– Молодец, капитан, с заданием справилась! Но, между прочим, у нас последняя ночь на «Принцессе»…

Эта фраза выбрасывает нас из постели, как катапульта из падающего в море истребителя. Грубые стратосферные комбинезоны, шлемы, тяжелые летные ботинки летят во все стороны! Наткнулись на какое-то препятствие – то ли крупная чайка, то ли пуфик, – неважно: отбросили, перевернули… Потом! Утром! Все утром! Голые пилоты ныряют в морскую пучину, точнее, в прохладные простыни! Море бушует, волны высотой с двухэтажный дом подбрасывают мягкие беззащитные тела – чтобы не утонуть и не потеряться, надо крепко держаться друг за друга и плыть, плыть, разгребая воду изо всех сил! Эльвира обхватила меня руками и ногами, она превратилась в боевую пружину взведенного пистолета, я тоже вцепился в ее плечи, и кажется, никакая сила не сможет оторвать нас друг от друга в дружеской учебно-тренировочной схватке, которая мало отличается от настоящего боя! Какая-то навязчивая метафора бьется в подсознании, как попавшая между стекол муха… Вот она нашла щелочку и с жужжанием вырвалась на простор сознания, ага, вот что лежит в основе этой аналогии: богатырские двигатели, неустанно работающие, чтобы гнать огромную и тяжелую «Принцессу» вперед, к далекой цели! Чух-чух, чух-чух, – неутомимо ходят взад-вперед исполинские поршни, перегоняющие один вид энергии в другой и передающие ее к гребному винту… Между комфортабельной каютой с балконом и машинным отделением в трюме целых десять палуб, но между нами есть что-то общее… Впрочем, никчемушные мысли быстро улетают из не привыкшей отдыхать головы…

Ночь опять без сна! Что поделаешь – такова специфика нашей работы! Хотя, пожалуй, правильней отнести эту нечеловеческую нагрузку к побочным эффектам, за которые не доплачивают, не присваивают наград и не повышают в должности – это, скорей, бонусы. Вместе с тем, объективный и непредвзятый, а особенно имеющий разведывательный опыт человек согласится с тем, что и основную работу, не прибегая к «побочным эффектам», выполнить не удастся!

Вход в Венецию отличается от процедуры захода в тысячи других портов мира. Это зрелищный аттракцион, столь же интересный для зрителей, сколь и чрезвычайно сложный для исполнителей. Огромный лайнер, выключив ход, следует по Гранд-каналу с носовой частью, привязанной тросом к крохотному в сравнении с ним буксиру, еще шесть тросов расходятся от бортов к таким же буксирам, которые призваны удержать громаду «Золотой Принцессы» на курсе и не дать ей по инерции развернуться и стать поперек канала или выскочить на застроенный историческими памятниками, отелями, церквами и обычными домами берег. Оба варианта неминуемо повлекут непредсказуемые, но, несомненно, ужасные последствия.

Мы с Эльвирой стоим на своем балконе и наслаждаемся ювелирной работой лоцманов и капитанов буксиров, которые, на первый взгляд, не способны протащить через достаточно узкий канал такую громадину, но, тем не менее, это успешно делают. А у меня в голове, как всегда, роятся мысли, не имеющие отношения к происходящему. Ну, например: Венеция – свободная республика пиратов, рыбаков, беглых каторжников. Почему эта своеобразная публика не создала монархию или империю, а именно республику, – судить не берусь. Но то, что они построили прекрасный город практически ни на чем – факт красноречиво характеризующий венецианцев!

Ведь вопреки устоявшемуся мнению, морская республика построена не на естественных островах. Точнее, естественные тоже имелись, но основной фундамент надо было тоже вначале построить. В дно лагуны вбивали деревянные сваи, задерживающие наносимый ил, так образовывались искусственные клочки почвы. Их укрепляли, расширяли, соединяли между собой мостами, а потом уже застраивали. Причем не саманными времянками, не черными избами, не землянками, а белокаменными дворцами, храмами, палаццо и прокурациями. При том, что вечностью в этом месте и не пахло – наоборот: регулярные приливы и наводнения обещали недолгий век новой стране… Ан нет, до сих пор стоит одна из удивительных жемчужин планеты, подтверждает правильность решения древних строителей и радует глаз миллионов туристов… Собор Святого Марка, например, на мой взгляд, один из красивейших в Европе. Каждый сантиметр его площади, будь это стены, потолок, колонны или пол – выложены рисунками или мозаикой. Огромный золотой иконостас метр на два очень впечатляет…

Венецианцы везли для своего собора самое лучшее со всего света: золотых коней и мраморные колонны из Константинополя, прах святого Марка-Евангелиста из Александрии… Статуи львов свозили отовсюду, где встречали, переделывали их в символ города – грифонов, и украшали площади и дворцы. Как удавалось завладевать всеми этими сокровищами? Только ли с помощью купеческого золота и силы убеждения? Ой, вряд ли… Попробуй, выкупи у египтян мощи христианского святого или сторгуй у турок опорные колонны их дворцов! Думаю, свою роль сыграли в сём деликатном процессе пиратские навыки абордажей, налетов с моря и венецианские мечи – длинные и широкие, с выведенными жалом остриями и затейливыми, как у палашей, гардами…

Но этнографические размышления постепенно развеиваются, и сквозь них проступают другие: не столь красивые и философские, но куда более важные: каникулы закончились, мы прибыли к месту действия, и никто не знает, чем закончится тот спектакль, который предстоит нам разыграть или по крайней мере сыграть в нем не последние роли…

Наконец, «Золотая принцесса» пришвартовалась к причалу. Только высадка нескольких тысяч пассажиров не происходит в режиме «встали и вышли», несмотря на несколько выходных трапов. Это долгая и довольно утомительная процедура. Оказавшись на берегу, не все бросаются к выходу в город – кто-то ждёт знакомых, кто-то ищет свою группу – обычная вокзально-портовая сутолока, поэтому отыскать в этой толпе Иуду не было никакой возможности. Было бы очень тяжко, если бы не знания, добытые Эльвирой, и надежда на радиомаячок под воротником его пиджака. Мы же профессионалы!

А через пару часов к соседнему пирсу причалил «Карнавал свободы». «Такие дела», – как говорил вы уже знаете кто.

В районе полудня следующего дня мы с Эльвирой медленно брели по площади Святого Марка, рассматривая бурлящий конгломерат из тысяч людей и голубей, умиротворенно щурясь на солнышко и расслабленно улыбаясь. Точнее, я, конечно, делал вид, что медленно бреду, умиротворенно щурюсь и расслабленно улыбаюсь. Так я маскируюсь, мимикрируя под толпу туристов, которые делают все то же самое, но действительно от души…

Моё притворство совершенно не мешает мне заниматься и просветительской работой. Эльвира знает много чего, но знания эти в массе своей делятся на чисто профессиональные и чисто женские. История, особенно конкретных городов, не является сильной стороной этой восхитительной дамы. Прижавшись к моей руке и подставив ушко поближе, чтобы слышать лучше, она впитывает каждое сказанное мной слово, будто прилежная студентка на лекции любимого профессора. Яркая шевелюра Эльвиры скрыта под нежнейшим шёлком «гермесовского» платка, который я утром купил ей в подарок в холле нашей совсем не бюджетной гостиницы. Лёгкий ветерок время от времени бросает волнистую прядь её рыжих волос, выбившуюся из-под платка, мне на лицо. Ну, я вам скажу… Работа работой, но меня, несмотря на срок службы и неплохую, отмечу без лишней скромности, профессиональную подготовку, всё ещё будоражат такие моменты.

Умение делать несколько дел сразу, выработанное долгими годами работы и личностными качествами, позволяет мне маскироваться, восторгаться своей спутницей и спокойно рассказывать ей о достопримечательностях и истории города на воде.

– Обрати внимание на эти мощные колонны, – Эльвира, приложив ко лбу ладошку «домиком», задрала голову. – Правую венчает статуя Святого Теодора, убивающего дракона. Когда-то Теодор был патроном Венеции, пока его место не занял апостол Марк, чьи мощи были перевезены сюда. Вторую венчает крылатый бронзовый лев, который был символом Святого Марка, а впоследствии стал и символом Венеции…

– И главным призом здешнего кинофестиваля! – быстро взглянув на меня, проговорила Эльвира, как студентка на экзамене, будто боясь, что, если я скажу это первым, зачёта ей не видать.

– Умница! Но должен предупредить, что проходить между колоннами плохая примета: когда-то там стоял эшафот и проводились публичные казни!

– Какой ужас! – она довольно правдоподобно захлопала глазами, как будто ей не приходилось слышать об еще более ужасных событиях, проходящих в наши дни, и даже присутствовать при некоторых…

– Там собор Святого Марка, Дворец дожей, базилика Сан-Марко и так далее, – я «закруглил» экскурсию панорамным движением руки. – Об остальном расскажу на следующем занятии, тут довольно много чего есть интересного, а нам с тобой ещё и поработать не мешало бы.

Она чмокнула меня в щёку, прижавшись на мгновение грудью к моей руке. Никогда не устану повторять:

– Как же я люблю свою работу!

Хотя сейчас в этой фразе было бы куда больше озабоченности, чем обычно…

Экскурсии, даже как прикрытие, все равно приятны и полезны, однако для того, чтобы отработать Иуду, надо держать его на коротком поводке: знать его планы, намерения, отслеживать контакты. Один поводок уже наброшен – радиомаяк, который Эльвира вставила ему под воротник пиджака. Поводок, правда, не так уж и короток. С помощью моего смартфона я мог определять местоположение Иуды с точностью до пятидесяти метров. И это несколько облегчало дело. Мы могли не только отслеживать Иуду, но и держаться от него на почтительном расстоянии, не попадаясь на вражьи глаза. Правда, меня он и не знал, а Эльвира со скрытой под платком копной рыжих волос и в больших солнцезащитных очках вряд ли могла быть узнана нашим объектом издалека, но, как говорится, бережёного… а то вылетит – не поймаешь…

Отель, в котором остановится Кулебякин – «Бауэр Палаццо», естественно, был известен нам заранее, поэтому поселились мы в «Венецианском Дворе», по соседству, и, начиная с десяти утра, завтракали и долго пили кофе через дорогу от сухопутного выхода из обиталища Иуды, который своим гадким присутствием осквернял прекрасную и не заслуживающую такого постояльца гостиницу. Столик наш стоял в глубине уличного кафе под солнцезащитным зонтиком, на Эльвире уже был платок и очки, хотя, на мой взгляд, появление фигуранта в утреннем общепите было исключено.

Номер «люкс», завтрак в постель, обязательный утренний лёгкий секс – нормальное традиционное начало дня «нового русского» на отдыхе. А пока он облизанный и умиротворённый окончательно просыпается и приходит в себя, Мика с Ликой должны пробежаться по магазинам с его банковской карточкой, специально для этого предназначенной. А до вечера девушкам хорошо бы ещё отдохнуть и поспать: ночь может оказаться бессонной. Такая вот у бедняжек специфика работы, хотя не исключено, что и они свою профессию очень даже любят!

Иуда вышел из гостиницы в начале двенадцатого и медленно направился в сторону площади. Я облегчённо вздохнул – он был в том же костюме и, права была Эльвира, естественно, при депутатском значке. Его довольная физиономия подтверждала, что он удовлетворен началом отдыха. Мы с Эльвирой не спеша побрели следом на почтительном расстоянии. Маячок работал стабильно и давал возможность не потерять Иуду из виду.

Кулебякин и Чандлер встретились в кафе «Флориан» на площади Святого Марка ровно в полдень. Американца я заметил ещё раньше – он сидел на лавочке рядом с кафе. Дождавшись, пока появившийся Иуда займёт круглый столик, Чандлер подошёл к нему и, спросив позволения, присел напротив. Старые знакомые демонстрировали полное отсутствие интереса друг к другу, но внимательно сканировали всё вокруг – всё-таки Поводырь научил кое-чему своего агента. Они сидели на открытом воздухе за крохотным столиком. На площади тысячи людей и голубей, оркестр тихо играет увертюру из «Кармен», проворные официанты носят белую форму с золотыми галунами и похожи на матросов… Нет, пожалуй, на капитанов. У них строгие серьезные лица. Сквозь раскрытые окна и двери видно, что кафе шикарное: стены и потолок расписаны, как во дворце дожей, огромные зеркала в золоченых рамах, потемневшие картины… И, соответственно, вполне московские, то есть зашкаливающие за пределы здравого смысла цены.

Шпион и его агент сидели лицом друг к другу, грамотно разделив сектора контроля. Но основы контрнаблюдения мне тоже немного известны, поэтому я не заходил к ним за спины и вообще держался в стороне.

Маячок помогал нам в осуществлении визуального наблюдения, а вот отсутствие устройства подслушивания оставило бы нас «глухими», если бы не умение моей спутницы читать по губам. Мы с Эльвирой разделились таким образом: я сидел на скамейке метрах в сорока от цели, сбоку от Поводыря и Иуды, а она расположилась ещё дальше от меня с маленьким, но сильным электронным биноклем в руках. Человек с биноклем – явление нередкое в любом туристическом месте, а общались мы через обычные мобильные телефоны, гарнитура которых представляла из себя комбинацию беспроводных наушника и микрофона, вставленных в ухо.

Над площадью стоял парной запах тысяч голубей, вокруг нас толклись тысячи туристов – ещё неизвестно, кого здесь больше. Не знаю, как голуби туристам, но туристы голубям не сильно мешали. Говорят, местные власти подмешивают голубям в корм средство, угнетающее репродуктивную функцию. Насчёт аналогичных действий в отношении туристов я не слышал, но, может быть, мои объекты были более осведомлены: несмотря на то, что они сидели в кафе, ни к заказанным пирожным, ни к уже, скорее всего, остывшему кофе оба так и не притронулись, демонстрируя полную индифферентность по отношению друг к другу и показную отстранённость от всего, происходящего вокруг.

Несмотря на это Чандлер и Кулебякин обменялись какой-то информацией самым незатейливым способом: оказавшийся в кафе первым, Иуда бросил на столик небольшой буклет с туристической картой Венеции, первым же он и ушёл через несколько минут, а Поводырь, естественным образом проявив к буклетику интерес, отметил пальцем какую-то точку на карте и неспешно отправился в противоположную от своего агента сторону. Уставшие туристы после короткого отдыха продолжают ознакомление с Венецией. Всё было проведено грамотно с конспиративной точки зрения и по-артистически убедительно. Особенно в данных предложенных обстоятельствах. Я бы поверил!

«Держать» обоих я никак не мог, а задействовать для этого Эльвиру не представлялось возможным без риска «засветить» её, да и вообще, нужна была квалифицированная и неотложная помощь, которую я в Венеции мог получить только по одному адресу, не входящему в путеводители, но представляющему немалый интерес для нашей Службы в общем и для меня, в данный момент, в частности.