Обет молчания Ильин Андрей

Самолет — правильная идея. Засесть где-нибудь с зенитным ракетным комплексом, а лучше тремя… Или захватить боевой истребитель и на встречных курсах, ракетным залпом…

Нет! Ну, нет! Как говорил герой одного литературного произведения — бить-то нельзя! Нельзя убивать — попугать надо!

А как можно «попугать» из зенитного комплекса — только сбивать можно. А если пугать, мол, сейчас стрельну — никто не испугается, а навешают по полной. Нет, не то, всё не то! Ну как можно еще угробить своего родного президента? А что, если… Нет. А так… Не подходит. Может, отравить по-тихому? Ну да, даст он себя отравить! До него эти блюда кто только не пробует.

Нет, всё-таки самолет. Что-то в нем есть, в самолете… Как бы его так сбить, чтобы не сбивать, но чтобы все поняли, что — запросто. Стопроцентно!

Вот!.. Здесь нужно подумать! Заложить бомбу и сообщить на взлете, что у вас там под брюхом часики тикают. Если вы часики не остановите, то через пятнадцать минут…

Это нормально. В такую угрозу все поверят безоговорочно, особенно те, кто в воздухе. Кинуться, найдут бомбочку и уверуют в серьезность намерений звонившего. Да еще про уши в стаканчиках вспомнят! Но только бомбу на первый борт не заложить. Пупок развяжется. Борт сто раз осматривают, ощупывают, собачками и детекторами проверяют. Он же — первый! И летает на нем «Первый». Не подобраться к такому самолетику без боя. Опять не то… Не проходит бомба. В самолет не проходит.

Вот если бы всерьез, да бросить на это все усилия, купить всех подряд, смертников завербовать, под видом обслуги в самолет засунуть… Но это если всерьез, а если попугать, то слишком громоздко. И долго…

Может, автомобиль? Нет, всё-таки… самолет! А почему бомба? Почему именно бомба? Стереотип… Ну да — бомба — взрыв — падение. Как в кино.

А если не бомба, а какая-то неисправность техническая? Ну там вышел из строя маленький датчик, который не ту информацию на прибор дал, прибор соврал, пилот ошибся… Ну, и какой тут испуг — тут крушение. Нет, даже не крушение. Маленький сбой — это только сбой. Все системы в самолете продублированы, а уж первого борта тем более.

Черт подери! И все же самолет, самолет! Ну, хорошо, а если не датчик, если двигатель накрылся? Заглох, как мотор у «жигулей»? А второй, третий? Президентский борт на одном долетит. От одного испуга пилотов! А если все три? А чего бы им, всем трем, ломаться, когда они новые, только что проверены на стендах и еще тремя разными авиамеханиками три раза перещупаны? Кто выпустит на взлетку не проверенный первый борт? Нет таких.

А если механика подменить? Ага! Ну, допустим. Одного подменили, и что-то такое, несмотря на надзор, он в нем расковырял, тот двигатель еще раз осмотрели, и бортмеханик тоже и ничего не заметил. И двигатель тот накрылся. Один. А другие? Н-да…

Ну, хорошо, а если перекрыть тем двигателям горючку? Без горючки моторы не работают. Интересно… А сколько баков у самолета? Это надо разобраться. И подобраться… Вряд ли один бак все движки питает, а скорее всего… Погоди, погоди! А если изучить топливную схему и где-то там, в недрах самолета… А зачем смотреть топливную схему? Зачем вообще заморачиваться этими трубками-насосами?.. Когда… Стоп!

А если не на земле, не на аэродроме? Если самолет высоту набрал, эшелон свой? И уже летит! Там — над облаками! Если не здесь, а там? Там, в небе, всё по-другому! Всё не как на земле.

Вот оно, решение. Ну, может, не решение, но приближение к нему. Если не здесь — а там. Именно самолет!

Пошли круги по воде, пошли! Директор ФСО вызвал Главного Телохранителя.

— Вот тут у вас перерасход средств, — показал он. — Дисциплинка хромает. Опять же, разве это отчет за прошлый месяц? А показатели по росту боеспособности личного состава? Непорядок! Прошу вас обратить самое пристальное внимание и доложить мне не позднее завтрашнего дня. ХОЗу наехало. Где акты списания тушенки за апрель месяц? Мы же выдавали десять ящиков, а вы отчитались по семи!

Ни черта себе! И эти туда же! Раньше машинами списывали без всяких бумажек, а теперь к ящикам цепляются. Прокуратура чего-то там нарыла. Жалобу какую-то от прохожего-зеваки, которого охрана неловко в сторону, мордой об асфальт, отодвинула. Тот обиделся, что ему не дали на президента вблизи взглянуть, и жалобу накатал. А той жалобе кто-то ход дал. И вот пишет прокуратура: чего это вы себе позволяете с нашим российским народонаселением? Отчего преступаете законность, которую должны неукоснительно блюсти, несмотря на… А если тот гражданин увечье бы получил? Во дают!..

А как трупы, которые куда не следует сунулись, актировать и дела по ним закрывать — это ничего? Как будто не знает прокуратура о чрезвычайных полномочиях ближней охраны. При угрозе покушения на «Хозяина» можно палить изо всех стволов во всё, что шевелится, хоть это даже будет делегация девушек-ткачих из Иванова. Палить, если при следовании кортежа морда в окне подозрительная мелькнет. И переезжать кого угодно, не останавливаясь, если кто поперек дороги встанет. И случалось, переезжали. И эти дела благополучно заминали. А тут какой-то прохожий, которого уронили! Ох, неспроста все это! И еще удар. Под дых.

— Квартирки ваши мы пока притормозим. Дом сдан, но там комиссия чего-то нарыла… Так что передай своим очередникам, что жилплощади в этом квартале не будет. И в следующем тоже.

Закружились стервятники над падалью, приноравливаясь, как тело падшее сподручнее рвать. Вряд ли это без ведома «Хозяина». Без его ведома здесь ни одна сволочь не пискнет. Демонстрирует «Первый» характер. Сигнал дает. Сунулся Главный Хранитель к знакомцам из аппарата, которые всегда в курсе, поинтересовался, почему на него свору спустили?

— Нет, никто не спускал. Просто проверка — обычное дело. Время такое, кругом гайки подтягивают, ты не переживай, не бери в голову.

А как не брать, когда в коридорах от тебя глаза отводят? Закачался Главный Хранитель, и все, на всякий случай, от него отшатнулись. Словно чумой заболел и всяк, чтобы не заразиться, от него шарахается. Такие нравы. Такой двор!

Вызвал Главный своего Зама.

— Чуешь?

— Вижу!

— А если видишь, чего не реагируешь? Чего челюстью щелкаешь?

— А что делать-то?..

Подтяни состав, усиль, удвой, нарасти. Возьми на себя повышенные… Покажи, что не жалея живота! Крутись перед «Хозяином» ужом, демонстрируй ему свою преданность и готовность! И списки жертв готовь, которых в двадцать четыре часа, обвешав выговорами и характеристиками!.. Без жертв не выкрутиться. Кто-то должен ответить. Не важно кто, пусть невиновный, но ответить обязательно! Не суть — за что! Кровь нужна, кровь! Гильотина! Чтобы все, но в первую очередь «Хозяин», убедились, что работа по чистке идет, что виновники по всей строгости, бескомпромиссно, невзирая на… Что ряды очищены. Лучше других, чем тебя. Давай, Зам, действуй! И хвостиком, хвостиком махать не забывай. Личный состав — рви, а хвостиком — виляй. Изображай любовь и преданность. Может, тогда — усидим. И стали рвать. И вилять. И демонстрировать. А как иначе? Иначе никак — иначе не удержаться. Такие нравы на одной шестой суши! Впрочем — и везде. Сторожевая собачка преданной должна быть до самозабвения. Но и ласковой к хозяину до беспредельности. Тогда ее при будке и кормушке оставят. А если огрызаться станет или команд не исполнять, то сделают из нее мыло, и этим мылом хозяин ручки мыть станет. Такие правила… Дают — бери. А бьют — руку лижи.

— И вот что еще, сориентируй бойцов на гостей. Появится они, нутром чувствую. Не оставят нас в покое.

— Опять уши резать будут?

— Может, и уши. Может, еще чего. Но только нам не уши теперь беречь надо, а головы. Так всем и передай! Готовь встречу. Готовь!.. И еще — не под протокол. Объявятся наши знакомцы — не церемонься с ними. Хватит! Если что, если чуешь, что ситуация выходит из-под контроля, — стреляй на поражение.

— Но приказ…

— Наделать тебе на приказ. Даже если он мой будет. Даже если оттуда. Вали их! Нам лучше трупы, чем невидимки. Трупы нам простят, а вот если мы их опять упустим — нет! Хватит клювами щелкать. И так всё, что возможно, — прощелкали!

Инженер был в халатике, в очках и стоптанных туфлях еще фабрики «Скороход». Смотреть на него жалко. Впрочем, теперь на всех инженеров смотреть жалко. Даже если человеческих душ.

Инженер смущался, мял в руках желтые резиновые перчатки, переминался с ноги на ногу и вообще места себе не мог найти. В собственном институте.

— Я никак не могу уяснить поставленную передо мной задачу, — бормотал он.

— Ну ты ученый?

— Допустим.

— Ты, ё-моё, химик?

— Ну да, моей основной специальностью является молекулярный синтез…

Ну вот опять завел…

— Слушай, кончай бухтеть. Ты химик или погулять вышел?

— Да, я химик. Доктор. Я руководил кафедрой органических соединений…

— Слушай, химик, я из органических только про одно знаю. Про то, которое ни хрена не тонет. Но пахнет. А то, что ты доктор — это мне по барабану. У меня здоровье как у лошади. Ты кто, ухо-горло-в нос?

— Я доктор химических наук.

— Ну вот, я же говорю — химик. Давай, химик, химичь мне по-быстрому.

— Но я никак не могу уяснить…

Вконец достал.

— Значит, так, слушай сюда ушами. Я бизнесмен, у меня бабки. Я хочу тебе их дать. Тебе нужны бабки?

— Допустим.

— Ну вот! Тебе нужны бабки, а мне нужен ты. А ты мне тут про какую-то органику втюхиваешь. Имел я в виду твою органику. Я с Севера. С крайнего, где олени пешком ходят. Понял?

— Нет.

— Север есть, а дорог ни хрена! Нет на Севере дорог, одни «зимники». А «зимники» — это что? Это полный трендец! Пятьсот километров и хоть бы хрен вокруг! Высоцкого знаешь?

— Да.

— Вот он об этом пел — про пятьсот туда-сюда. Вот он понимал, а ты ни бельмеса! Пятьсот верст — и хоть бы одна заправка. Понял?

— Нет. При чем здесь я?

— Ну ты тормоз! Пятьсот верст и ни одной заправки. А если ее там поставить, в тундре, ну там баки, шланги, то да сё, сортир теплый, да еще «Макдоналдс». Представляешь? Не, ну ты прикинь — полярная ночь, хоть глаз выколи, сугробы, а тут заправка, блин! Натуральная! Огни, витрины, музон! А дальше вообще ничего кроме северного сияния! Ну и чё, не остановишься ты горючки залить, кофейку попить, в клозет с подогревом сходить? Ну, там еще чего. Остановишься! Ну вот. И все остановятся. А денег на Севере знаешь сколько? До мамы твоей! Я тебе точно говорю. И никто их там считать не будет. Зальют полные баки, бургер похавают и айда. Понимаешь? Одна заправка на пятьсот километров. И моя! Один я там буду. Монополист, блин! Да я за одну зиму все вложения отобью. И даже гамбургеры эти поганые. Въехал?

— Понял. Но всё равно не понимаю, при чем здесь я?

— Не догоняешь, нет? Ну ты… Я как на ту заправку горючку подбрасывать буду? Ну, ты сам-то прикинь. Цистерной? Так она половину бочки сожрет, пока сама доедет. И чего я тогда дальнобоям буду лить? На хрена такая арифметика? А теперь представь, что я ту горючку на оленях, блин, да напрямки! Чуешь?

— Как же на оленях? В бочках?

— Вот! Теперь ты рубишь! Какие, маму твою, бочки? Куда потом эти бочки? Я ведь что кумекаю: а если не бочки, а горючку ту заморозить. В лед! Заморозить и резать на куски. А? Нарезал, на нары бросил и — айда! Чё там лишнее железо возить? А тут какой кусок хочешь — такой и режешь. Как, блин, строганину! Нарезал — кинул, привез — отогрел. И всё!

— Хм, интересно, — задумался химик.

— Опять же хранение. Где мне столько горючки хранить, когда у меня баки с гулькин хрен? А если заморозкой — то милое дело. Я ямы в мерзлоте нарыл, сверху закрыл и брикеты эти туда! Там же мерзлота, вечная, там летом минус. Лежит себе горючка и не парится. Хоть век. А когда надо, я ее — цоп и на прогрев. Это же сколько я могу ее запасти — немерено! Чего там, яма и всех делов! Долго мне этих ям наковырять? Да хоть тыщу! Въехал? Или, допустим, аэродром. Самолеты знаешь сколько керосина жрут? Что ты!.. Им теперь горючку по морю возят и по зимникам. А если с навигацией чего не того или пурга, то всё — амбец, встали самолетики. А летом так и вовсе. Летом дорог в тундре нет, одни болота. И горючки нет! А тут я — есть у меня запасец, вам сколько надо? Чуешь? И режу им пластами сколько надо! Отрезал — на весы и — в кассу! Я же монополию там сделаю. Я же им цену уроню, а потом вскину. Я же всю зиму запасаться могу. Я там всю тундру перекопаю.

— Как же вы будете керосин замораживать, когда там добавки?

— А ты на что? Ты мне против тех добавок другую добавку сделай, чтобы когда морозить — налил и — в лед. А когда разморозить — брызнул и растаяло! Чтобы та присадка другую присадку нейтрализовала. Чё, не сможешь?

— Задача, конечно, интересная. Но так сразу…

— А ты не сразу, ты за неделю.

— За неделю? Да вы что, смеетесь?

— А чё? Ну за две! Я тебя не гоню. Если в помощь кто нужен — ты подтягивай, не стесняйся. У меня же сезон, мне тянуть песца за хвост нельзя. Я уже и сантехнику в сортир заказал. Знаешь, какие там унитазы будут? В жизнь не угадаешь! Черные-на! Потому что кругом всё бело. А тут — черные! Сел на такой — и душа радуется. Короче, давай, химик, химичь. Чего надо покупай, кого надо привлекай. Да не жмись, мне сроки важнее денег! Сезон! Сколько тебе для начала?

— Но я еще не согласился.

— Как «не согласился»? Ты это брось. Я уже бабки принес. Налом. Некогда мне с банками возиться.

Заказчик открыл чемодан. Химик сглотнул слюну.

— Давай-давай! Отсчитывай сколько надо! И начинай. Прямо теперь! Горит у меня, понимаешь? Заправки у меня! Аэродромы! Монополия! Сделаешь? Ну, давай, не ломайся. Я через неделю заскочу, посмотрю. Ну, там денег, если что, подброшу, то да сё… Трудись, химия! Успеешь к сроку — бабки удвою. Раньше справишься — утрою! Сроки у меня… Осилишь? Сможешь?

— Попробую…

Этот сможет, так как один из лучших в этой области. И потому что налом и без лимитов. И привлекать может кого захочет. Когда это такое счастье на химиков сваливалось, чтобы ни в чем себе не отказывать? Чтобы ни лимитов, ни ограничений? Только если при генералиссимусе. Давай, химия, давай трудись! И трудись не один. В других НИИ, в других регионах и сопредельных странах, химики имеются, которые тоже не лаптем щи… Они тоже заказ получили. Может, не все, не разом, но кто-то справится, сделает. И кто-то раньше других.

Трудись, химия, изобретай, потому как заправка… Керосин… Монополия…

Не клеилось у «Хозяина». Не сходилось. Не вытанцовывалось! Всё у него было, но трещало по швам. Большое хозяйство, слишком большое, чтобы одному с ним управляться. В одном месте успеешь, в другом упустишь. Здесь нос вытянешь, там хвост увязнет. По самую шею! И помощи ждать не от кого. И совета спросить… Никому верить нельзя. Всяк пытается обмануть да урвать побольше. Для того и идут во власть, чтобы рвать! Да и черт бы с ними — пусть рвут, но пусть и дело разумеют. У Петра Первого тоже воровали, да еще как — Алексашка Меншиков, рука правая, всё подряд тянул, но ведь и на стены крепостные со шпажкой лазил, шкурой рисковал. А эти — нет, не полезут! Воровать будут, а так чтобы живота не щадить — не дождешься. Любой закон, любой приказ извратят, по кабинетам затаскают и на нет сведут. А кто державу поднимать будет? Некому…

И всяк мечтает уже не деньгами ее взять, а кусок страны под себя оттяпать, чтобы не по мелочи тащить, а всё и разом — заводы, пароходы, карьеры, шахты, гидроэлектростанции… Отрезать от карты кусочек и умыкнуть оптом, чтобы после в розницу распродавать.

Велика Россия, а положиться не на кого!

Как же раньше, до него, генсеки обходились? Как с такой махиной управлялись? Ведь кроме России еще четырнадцать братских республик было, и каждая со своим укладом, со своими родоплеменными отношениями, гонором, религией, самомнением, претензиями. Одни в Средневековье увязли, другие себя Европой просвещенной возомнили, хотя при царе-батюшке за людей не считались. Третьи со старшим братом мериться начали, чтобы выяснить, кто круче. Ну как они их всех усмиряли? Как можно управиться с пятнадцатью братскими народами, которые себе на уме? Как усмирить их вождей?

Тут с одной Чечней не знали, как справиться, пока снарядами ее не перепахали. А при Советской власти не пахали. Вернее, пахали, но тракторами, те самые полевые командиры, которых на войне «трактористами» называли. Урожай собирали. Учили. Партсобрания проводили отчетно-выборные. В пионеры принимали. И никто никого не резал и в зинданы не сажал. И ковровыми бомбометаниями не усмирял. Как-то так, без кровопролития умудрялись. Как? Не понять!

Ладно при Сталине, при нем с отступниками не церемонились — подгоняли вагоны и айда в степи казахстанские или на Колыму. Тогда было чего бояться. Но после, при Хрущеве, при незабвенном Леониде Ильиче? Не было уже теплушек. К тому времени даже тех, кого увезли, обратно вернули. Чего им было бояться? Ведь могли еще уйти попытаться, чтобы свободы свои получить и богатства распилить, как потом пилили. Почему не ушли? Почему как приклеенные сидели? Как немощный Брежнев мог всех в узде держать? Или это не он держал? А кто тогда? Страшный КГБ?

А такой ли он страшный был? Кто его боялся? Народ? Точнее — народы? А чего бояться — массовых расстрелов в подвалах Лубянки? Так не было уже расстрелов. Репрессий? А кто бы на них решился? Колымы? Так Колыма в те времена была благодатным краем, куда все тянулись за длинным рублем, потому как — подъемные, надбавки северные, льготы, выслуги. Туда уезжали нищими, а возвращались богачами. И сразу в Сочи, денежки свои проматывать!

Не осталось у бывшей ЧК, НКВД тогда их страшных клыков — спилили по самые десны. Кто их боялся, ну, может, еще Москва или Питер… А кого тогда? Армию? Армия была интернациональная. Такую национальные окраины усмирять не погонишь. Не стали бы узбеки свои кишлаки жечь, а латыши демонстрации в Риге штыками разгонять. Нет, армия в тех разборках не участвовала бы. Себе дороже! Что там еще? Милиция?

Не смешите! Та милиция автоматов в глаза не видела, кроме как в кино, а участковые пистолетов в руках не держали. Зачем им пистолеты, в кого стрелять — в мелких хулиганов и тунеядцев? Так в них не стреляли, среди них вели разъяснительную работу и трудоустраивали в здоровые рабочие коллективы.

Ну и что там в остатке? Народный контроль и народные же дружины? Эти — да, эти были массовой силой. Их миллионы! Эти сами были народом. Так на чем же держалась власть Советов? Как не пала еще тогда, в шестидесятых? Загадка! Тогда об этом не задумывались. А теперь, когда страна сыплется — приходится. Был какой-то у тех немощных старцев из ЦК инструмент, которым усмиряли они центробежные силы, иначе не удержались бы они у власти.

Должен был быть! Какой? Не спросишь их, не узнаешь… А жаль. Ох как жаль!

Теперь по всей цепочке… Опираясь на логику… На каком топливе президентский борт летает? На том, на чем все, — на авиакеросине. Откуда керосин на аэродром идет? С нефтебазы. Наверняка с приставкой «спец», у них там всё с приставкой. Допустим. А на спецбазу как попадает? Спецавтоцистернами, со спецохраной, которая со спецномерами. Ладно. А откуда те спеццистерны, со спецохраной, спецкеросин везут? С нефтеперегонного завода. Отлично! И это какой-то отдельный спецзавод?

Нет, завод обычный, который полрегиона горюче-смазочными материалами снабжает. И это правильно, потому что если спецкеросин на спецпроизводстве делать, читай — на коленке, то такое можно сделать, что лучше бы не делать! Нет, тут дело серьезное, и потому производство требуется натуральное, а не какая-нибудь артель нефтеперегонщиков. Значит, спецкеросин делают на обычном производстве. Возможно — в спеццехе. Ну или как минимум под спецконтролем.

Пока всё логично. Ладно. Сделали керосин, привезли. Что дальше? Дальше — химконтроль. Берут пробу, тащат в лабораторию, проверяют соответствие нормам и ГОСТам. Так? Наверное. Проверили — слили в танки. А потом, когда надо лететь, что происходит? Сливают керосин в заправщик, опять проверяют — наверняка проверяют. Присадки добавляют — антистатические, антиокислительные, против кристаллизации и всякие разные другие. И заливают керосин в баки самолета. Всё… Ну и где в этой цепочке найти слабое звено?

На каком этапе можно «зарядить» керосин? На заводе? Так керосин после него несколько раз в лабораторию таскают. Не вариант. А если не керосин, а присадки? А откуда везут присадки? И проверяют ли их? И можно ли эти присадки подменить другими? Остается последняя проба. Когда она берётся? Уже на полосе, перед самой заливкой. И как с этим быть?

Еще раз: нефтеперегонный завод — автоцистерны — спецбаза — танки — заправщики — присадки — самолет. На всех этапах контроль, на всех этапах можно попасться. Может, в танки залиться? Правда, такие объемы!.. И всё равно контроль! А если в баки самолета? Нет, всё те же проблемы. В цистерну заправщика? Как? Перехватить его на трассе, оглушить водителя, открыть люк, сыпануть горсть реактива внутрь. Или сесть за руль самому, изображая водилу? Чушь! Детский сад!

А если не на трассе, а заранее? Это более вероятно. Правда, заправщики стоят на спецстоянке под охраной. Да еще внешний периметр аэродрома… Но вряд ли их охраняют, как первый борт. Наверняка дежурит какой-нибудь ЧОП. Нейтрализовать его проблем не составит — прийти, положить рядочком… Но их могут случайно хватиться, поднимется тревога, и всё насмарку!

Нет, силой туда не сунешься. Только если аккуратненько, по-пластунски, как через линию фронта. Может, так — надеть камуфляж, прикинуться случайной ветошью и ползком, ползком… А если там собаки? Пусть даже дворняги. Собак стрелять? Нет. Отпадает. Зачем это каскадёрство, зачем ползанье на брюхе и отстрел собак и охранников? Оставим это для боевиков. Незаметно то, что не прячется, а в глаза лезет. Так их учили. Не надо героических подвигов. Нужно какое-то элегантное решение. Какое? А черт знает. Нужно думать, предполагать, фантазировать. Например, что будет, если заправщики вдруг сломаются? Ну, могут же они сломаться?

Кстати, чьи они? Наверняка не наши, наверняка импортные, наше они брать не станут — не модно. Не ездят наши чиновники на своем — на чужом ездят. А раз так, то гарантия на заправщики тоже импортная. И если заправщик, к примеру, сломался, то ремонтировать его должны не наши слесари, а их, потому, что за всё уплачено. Так, так ближе…

Но ремонт сразу всех заправщиков? Как его обеспечить? Они что, все разом должны накрыться? А такое бывает? Нет, не то. Хотя что-то во всем этом есть! А ну, еще раз. При каких еще обстоятельствах наступает страховой случай? Наверное, если обнаружился какой-то заводской брак. Вот! Любят их производители отзывать свои машинки из-за какой-нибудь ерунды. Наши приоры отзывать не станут, даже если у них моторы выпрыгивать начнут. Подумаешь мотор — как-нибудь сами на место воткнут — не маленькие. А те нет, те — трепетные. Они ремонтников с инженерами пошлют… Кого пошлют? Ремонтников, инженеров, экспертов. Ну, да, чтобы посмотрели… Так? Ну, конечно!

И они должны будут ту машинку излазить. Ведь так? Ну, и что еще надо? Вот вам и решение!

Директору спецавтобазы позвонили домой, да еще в субботу. Да еще вечером. Перед футболом.

— Я слышать Иван Степанович?

— Ну, допустим.

— Я бы хотеть говорить с вами о ваших топливозаправщиках.

— Если о заправщиках, то это на работе с девяти до шестнадцати. Кто вам вообще дал мой телефон?

— Мне не хотелось бы офис. Это дело немного конфиденциальное. Где, как говорят русские, третий слишком.

— А вы кто, собственно?

— Я, собственно, представитель фирмы «Аэркомпаникорпорейшн». Мы занимаемся обслуживанием аэродромной техники. Я бы имел цель встретиться с вами тет-а-тет. Я буду вам сильно благодарить.

— Благодарен?

— Да, йес, благодарить.

Запахло деньгами.

— Ну, ладно. Давайте встретимся.

Встреча проходила в теплой дружеской обстановке в ресторане «Взлетная полоса».

Встречу открыл Иван Степанович:

— Ну ладно, что там у тебя, давай выкладывай.

— Я приехал, потому что мы иметь некоторые проблемы с топливозаправщиками известной вам фирмы. Ничего страшного. Просто проверка машин. Мы получить немного рекламация, что в цистернах получается отложение активных веществ.

— Это не мы иметь проблемы, это вы «иметь». Это же ваша техника.

— Да, мы понимать, это есть наша проблема. Мы должны смотреть цистерны, чтобы брать проба.

— Ну так в чем дело? Напишите официальное письмо…

— Но! Мы не хотеть писать официальное письмо! Это есть скандал. Мы не хотеть скандал. Мы не хотеть отзывать машины завод, чтобы устранять рекламация. Это очень дорого. Мы хотеть посмотреть машины неофициальный путь, взять экспертизу и решить этот проблем тихо.

— Тогда двадцать.

— Что двадцать?

— Двадцать штук ваших президентов.

— За что?

— За «неофициально». И считай, вы дешево отделались! У вас сколько заправщиков? Вообще?

— Много. Очень много.

— Ну вот, ты прикинь, если буча поднимется, если вам их скопом обратно сдавать начнут? Зачем вам такая головная боль? А так мы по-быстрому, без шума и пыли…

— Там нет пыли. Там есть чуть-чуть осадок.

— Это выражение такое. Короче, проверим всё, пробы снимем и разойдемся по-тихому. Андестенд?

— Но побойтесь бога!

— Бога нужно бояться вам, потому что это не компот, а авиационный керосин для самолетов. На них люди летают. Живые. Вы представляете, что будет, если они об этом узнают?

— Но это никак не угрожает пассажир.

— А вот это вы им расскажите. Хотите мы прямо сейчас поедем в аэропорт и скажем, что в заправщиках, которыми заправляют самолеты, чего-то там оседает на стенках? А потом попадает в баки двигателей, а? Как вам такая перспективка? А они другим расскажут.

— Ну, хорошо. Наверное, я буду согласен.

— Тогда еще десять процентов.

— За что?

— За риск! А вдруг действительно это опасно? Какой-нибудь борт шлепнется, а я за это отвечай.

— Но это невозможно! Тогда бы все самолеты давно упали.

— За все — не скажу. А вдруг этот упадет? Десять процентов и по рукам!

— Ну, хорошо.

На следующий день представитель фирмы «Аэркомпаникорпорейшн» лазил по топливозаправщикам, стоящим на спецстоянке. Был он весь как с рекламного буклета — свеженький, в синем комбинезоне, ботинках с металлическими мысками, в каске, респираторе, защитных очках и перчатках. Просто любо-дорого… За плечами у него был рюкзачок с фирменным лейблом, в руках чемоданчик с какими-то приборами.

Наши ходили за ним в засаленных синих робах и стоптанных кроссовках. Без касок, без очков. С похмельными, помятыми лицами.

— Парамонов, маму твою оглоблей, ты лесенку-то, лесенку пододвинь, помоги гражданину.

— А кто он такой, вообще?

— А это не твоего ума дело, твое дело — лесенку таскать. Ну что смотришь, помоги ему, не видишь, человек раскорячился.

Представитель забирался на заправщики, чего-то там замерял лазерной рулеткой, чего-то записывал в планшете.

— Всё в порядке?

— О, да! О’кей!

Ну, о’кей так о’кей.

— Мне надо открыть люк. Мне надо мерить внутрь цистерна.

— Парамонов!

— Ну чё?

— Ни чё! Открой товарищу. Да сам-то не лазь, свалишься еще.

Парамонов крутил барашки, откидывал люк.

— Вы хотеть посмотреть цистерна? — вежливо интересовался представитель.

— Чего я там не видел? — отнекивался директор. — Сейчас, буду я лазить по бочкам… — Парамонов! Жертва ты папы с мамой, дай ручку гражданину, а то он грохнется, а мы его вытаскивай.

Представитель спускался в люк, включал налобный фонарик, раскрывал чемоданчик и начинал там чего-то химичить. Парамонов торчал снаружи.

— Эй, товарищ! — звал его снизу представитель. — Вы плохо стоять, вы задерживать свет.

— Я вообще могу уйти. И люк закрыть, — возмущался Парамонов, но отходил в сторону.

Представитель снимал рюкзачок, рылся в нем, доставал какой-то плоский мешочек и прилеплял его с помощью клейких полос к цистерне изнутри, подальше от люка.

— Па-ра-монов!

— Чё?

— Помогите мне.

Представитель выбирался из чрева цистерны, протирал башмаки специальной тряпочкой, которую убирал в отдельный мешочек. Во дает, жлобина!

— Ну, что там? — интересовался директор.

— Всё есть хорошо. Теперь мне надо смотреть другой машина. Вон тот.

— Парамонов, сукин ты кот! Хватай лесенку и рысью! Что мне здесь, до вечера отсвечивать?

— Да иду я, иду. Чего орать-то!

Цистерна… Люк… Чемоданчик… Пластиковый мешок на клейкой ленте…

— Ну что?

— Теперь вон та машина.

— Ты что, во всё будешь лазить?

— Да, я должен брать проба каждая машина. Так положено.

Во дает америкос, делать ему не хрен! Ну ладно, лазь, коль нужда есть.

— Парамонов!

— Чё?

— Останешься с ним, а мне в контору надо. Некогда мне тут с вами… цистерны околачивать!

— Ладно.

Цистерна… Люк… Чемоданчик… Пластиковый мешок… Всё? Пожалуй, всё.

— Спасибо, Па-ра-монов!

— Да пошел ты!

В конторе директор пил чай. От нечего делать — пятую кружку.

— А-а, представитель. Ну что там у тебя?

— У меня всё хорошо. Я внимательно смотреть, здесь нет никакой осадок.

— Это не у тебя, это у меня всё хорошо. У меня всегда — хорошо! — И теперь — хорошо. Осадка нет, а денежки есть! Очень удачно всё сложилось. — Чай будешь?

— Спасибо, нет.

Вот и всё… И не надо живот об асфальт обдирать и собак с охраной отстреливать. Ничего такого не надо, когда можно цивилизованно, и тебе сами всё откроют. Главное — найти решение…

— Борт готов?

— Готов.

— Экипаж?

— На месте.

— Питание?

— На борту.

— Акты проверок?

— В наличии.

Актов была целая кипа. Это не просто борт, а первый! И если ты его обслуживаешь, хоть даже салон веником метешь, должен за свою работу отчитаться. И тот, кто за тобой приглядывал, — должен отчитаться. И тот, кто вас в самолет запустил… Такой порядок.

— Что оцепление?

— Занимает исходные.

— «Хозяин»?

— Отдыхает.

— Передай всем пятичасовую готовность.

На полосу выкатился топливозаправщик. Красивый такой, блестящий, импортный, побежал по бетонке. Развернулся. Замер подле самолета. Что дальше?

К топливозаправщику подъехала машина «каблучок». Из нее вышла дама в белом халате, подошла к цистерне, что-то там покрутила, слила в мензурку, запечатала, расписалась, села в машину и уехала.