Темная половина Кинг Стивен

12. СЕСТРЕНКА

Она знала, что здесь что-то не в порядке — когда она вставила ключ в большой замок Крейга в двери своей квартиры, ей не пришлось его проворачивать, а вместо привычных пощелкиваний он просто нажал из дверь и открыл ее. Не было повода подумать, как глупо с ее стороны уходить на работу и оставлять дверь незакрытой. Почему бы тебе, Мириам, тогда не оставлять на двери записку типа «ХЭЛЛОУ, ГРАБИТЕЛИ, Я ХРАНЮ НАЛИЧНЫЕ В БАНКЕ НА ВЕРХНЕЙ КУХОННОЙ ПОЛКЕ!» Не было повода подумать так, потому что если ты уже живешь в Нью-Йорке шесть месяцев или даже четыре, ты не забыла бы это сделать. Может быть, ты бы только захлопнула наружную дверь, когда собралась бы поехать на каникулы домой и оставляла здесь какую-нибудь жалкую конуру; либо ты могла бы забыть о замке, уходя на работу, если ты прибыла сюда из какого-нибудь городишка типа Фарго, штат Северная Дакота или Эймс, штат Айова. Но после того, как вы прожили некоторое время в этом червивом Большом Яблоке, вы будете закрывать дверь на ключ, даже если относите чашку чая с сахаром соседке напротив своей квартиры. Забывчивость здесь будет напоминать забывчивость человека, сделавшего выдох, но никак не вспоминающего о необходимости сделать следующий вдох. Город полон музеев и галерей, но он также полон наркоманов и психопатов, и вам не стоит испытывать судьбу. Если только вы не родились идиоткой, а Мириам не таковой появилась на свет. Может быть, немного простовата, но не тупица.

Поэтому она уже знала, что-то здесь неладно, и хотя Мириам была уверена, что воры, очистившие ее квартиру, вероятно, убрались отсюда три-четыре часа тому назад, забрав с собой все, что можно было бы спустить потом хотя бы за полцены (не говоря уж о тех восьмидесяти или девяноста долларах в банке, а может быть, и саму эту банку, почему она о ней вспомнила, как будто это самое главное?), но все же они еще могли оставаться там. Это было наподобие тех мыслей, какие стараются внушить мальчикам, получившим первые настоящие ружья, когда доказывают идею, что с ними надо очень осторожно обращаться, словно эти ружья всегда заряжены, даже когда вы вынимаете их из фабричной коробки в первый раз.

Она начала отступать от двери. Она это сделала почти мгновенно, даже еще до того, как дверь остановили свой поворот внутрь прихожей, но все равно было уже слишком поздно. Из темноты с быстротой пули выскочила рука. Она схватила руку Мириам. Ключи упали на паркет прихожей.

Мириам Коули открыла рот, чтобы закричать. Большой светловолосый мужчина стоял как раз за дверью, терпеливо поджидая ее четыре часа, не прикасаясь к кофе и не куря сигарет. Ему хотелось курить и он, конечно, закурит, как только дело будет сделано, но до этого он был чрезвычайно осторожен, поскольку запах мог вспугнуть ее. Нью-йоркцы очень похожи на мелких зверьков, кишащих в подлеске, чувства которых обострены ожиданием опасности, даже когда они, казалось бы, беззаботно веселятся.

Еще до того, как она что-то сообразила, он уже схватил ее запястье своей правой рукой. Сейчас же он схватил левой рукой дверь и швырнул изо всех сил женщину прямо на нее. Дверь выглядела как деревянная, но на самом деле она, конечно, была из металла, как и во всех мало-мальски приличных квартирах в червивом и старом Большом Яблоке. Два ее зуба вылетели изо рта, порезав его. Губы были разбиты и безжизненно раздвинуты, кровь сильно сочилась, и капли ее усеяли всю дверь. На щеке горел рубец, как от сильного удара хлыстом.

Она осела, почти потеряв сознание. Блондин уже не держал ее. Она рухнула на паркет холла. Это произошло очень стремительно. В соответствии с фольклором Нью-Йорка, можно было бы сказать, что никто из живущих в червивом Большом Яблоке не поинтересовался бы спущенным дерьмом до тех пор, пока оно не вылилось на него самого. Тот же легендарный фольклор утверждает, что любой псих мог бы ударить ножом двадцать или сорок раз какую-нибудь женщину около 20-местной парикмахерской при ясной луне на Седьмой Авеню, и никто из клиенток не проронил бы ни слова, исключая, может быть, фразу типа «Не могли бы вы укоротить здесь чуть-чуть повыше ушей» или «Я думаю, этот одеколон подойдет, Джо». Светловолосый мужчина знал, что этот фольклор — сплошной вздор. Для мелких и вечно обеспокоенных зверьков любопытство является одним из условий выживания. Названием этой игры, конечно, было «защищай свою шкурку», здесь не надо и спорить, но нелюбопытное существо быстрее покидает этот мир. Поэтому скорость всегда главнее всего. Он схватил Мириам за волосы и втащил ее внутрь квартиры, но дверь оставил чуть приоткрытой. Через короткий промежуток времени он услышал скрежет засова в другой стороне холла, после чего раздался треск открываемой двери квартиры напротив. Он даже не посмотрел на лицо, которое высунулось из двери другой квартиры, маленькое безволосое кроличье лицо, а нос почти всегда подергивается.

— Ты не разбила его, Мириам? — спросил светловолосый громким голосом. Затем он перешел на высокий регистр, почти совсем фальцет, сложив ладони чашечкой в каких-то двух дюймах от своего рта, чтобы имитировать голос женщины.

— Я так не думаю. Ты не поможешь мне поднять его? — Теперь руки убраны, а голос — обычный мужской.

— Конечно. Секунду.

Он прикрыл дверь и посмотрел через глазок. Это был глазок типа рыбьего глаза, дававший сильно искаженную перспективу холла, и он увидел именно то, что и ожидал: белое лицо, смотрящее в сторону квартиры Мириам, выглядевшее точь-в-точь, как мордочка кролика, высунувшегося из своей норки.

Затем лицо исчезло.

Дверь захлопнулась.

Это не шум от падения тела, это просто что-то хлопнулось на пол. Глупышка Мириам что-то опять уронила. Мужчина с ней — может быть, ее любовник, а может быть, и ее бывший муж — помогает ей что-то поднять. Нечего беспокоиться. Все в порядке, братцы-кролики, где бы вы ни были.

Мириам застонала, приходя в себя.

Светловолосый залез в карман, достал складную бритву и открыл ее. Лезвие сверкнуло в полумраке, поскольку он оставил свет лишь на столе, включив настольную лампу.

Ее глаза открылись. Она увидела, как он наклонился над ней. Ее рот был ярко-красным, словно она наелась спелых вишен.

Он показал ей бритву. Ее глаза, которые были почти ослеплены и затуманены, стали проясняться и раскрылись шире. Ее рот приоткрылся.

— Только пикни, и я прирежу тебя, сестренка, — проговорил он, и рот Мириам закрылся.

Он снова схватил ее за волосы и втащил в гостиную. Ее юбка шуршала по полу. За голову зацепился шарфик, который волочился за ней. Она застонала от боли.

— Не делай этого, — сказал он, — я тебя уже предупреждал.

Они были в гостиной. Это была маленькая, но прелестная комната. Уютная. Гравюры французских импрессионистов висели на стенах. Окантованный плакат, рекламировавший мюзикл «Кошки». ТЕПЕРЬ и НАВСЕГДА, говорил он. Засушенные цветы. Небольшая секционная софа, застеленная какой-то грубоватой, пшеничного цвета материей. Книжный шкаф. В нем он мог увидеть обе книги Бомонта на одной полке и все четыре книги Старка — на другой. Книги Бомонта стояли на полке повыше. Это было, конечно, неправильно, но он решил, что эта сучка просто плохо разбирается в литературе.

Он отпустил ее волосы.

— Садись на кушетку, сестренка. На тот конец. — Он указал на тот край кушетки, с которым соседствовал угловой столик, где были водружены телефон и автоответчик с памятью для записей.

— Пожалуйста, — прошептала она, не пытаясь встать. Ее рот и щека начали сильно распухать, и слово получилось невнятно-шипящим: «Пожашуй». — Берите все. Все. Деньги в банке: «Денни вааннке».

— Сядь на кушетку. На тот конец. — На этот раз он одной рукой указал ей место, другой рукой помахав бритвой перед лицом Мириам.

Она залезла на кушетку и сжалась в подушках, насколько это было возможно, ее темные глаза были широко открыты. Она обтерла рот рукой и, словно не веря, смотрела на кровь, появившуюся после этого у нее на тыльной стороне ладони, а затем взглянула снова на светловолосого.

— Что вам нужно? «Што ваа нуж?» — Это звучало, словно кто-то говорил со ртом, набитым пищей.

— Я хочу, чтобы ты позвонила по телефону, сестрица. Это все. — Он взял со стола телефон и, используя протянутую бритву, нажал кнопку на панели управления телефона. Затем он передал аппарат ей. Это было старомодное устройство с трубкой, напоминающей гантели. Намного тяжелее, чем аппарат «Принцесс». Он знал это и увидел по ее внезапно напрягшемуся телу, когда она заполучила телефон, что она тоже думает об этом. Легкая усмешка тронула губы мужчины. Она, правда, более нигде не проявилась, только на губах. Эта улыбка никак не была светлой.

— Ты думаешь, не размозжить ли мне голову этой штуковиной, сестрица? — спросил он Мириам. — Я тебе скажу прямо, это не очень удачная мысль. А ты ведь знаешь, что делают с людьми, которые теряют удачные мысли, ведь правда? — Она ничего не ответила, и он продолжал: — Они исчезают с небосклона. Это точно. Я как-то увидел это на карикатуре. Поэтому крепче держи этот телефон на коленях и постарайся сконцентрироваться, чтобы к тебе вернулись удачные и счастливые мысли.

Она смотрела на него во все глаза. Кровь медленно стекала вниз по ее подбородку. Капля упала на кайму ее платья.

— Ее никогда не смоешь, сестренка, — подумал светловолосый. — Говорят, что это легко сделать, если только быстро замыть пятно холодной водой, но это не так. У них ведь есть приборы. Спектроскопы. Газовые хроматографы. Ультрафиолетовое облучение. Леди Макбет была права.

— Если тебя опять посетят эти плохие мысли, я ведь увижу по твоим глазам, сестренка. Они у тебя такие большие и темные. Ты же не хочешь, чтобы один из них вдруг скатился по твоей щеке, ведь так?

Она покачала головой так быстро и сильно, что волосы буквально создали маленькую бурю вокруг лица. И в то же время она не спускала с него молящих о пощаде глаз, черных и прекрасных. Сэр, я готова сделать все, что вам будет угодно.

На этот раз улыбка коснулась не только его рта, но и глаз, и он подумал, что она пресмыкается, как самая настоящая дешевка.

— Я хочу, чтобы ты набрала номер Тада Бомонта.

Она только смотрела на него, ее глаза блестели с оттенком ужаса.

— Бомонт, — терпеливо повторил он. — Писатель. Сделай это, сестрица. Время течет только вперед и с быстротой крылатых ног Меркурия.

— Моя книжка, — сказала она. Ее рот сейчас слишком распух, чтобы можно было сразу понять, что она произносит. «Оя ниж» — вот как это звучало.

— «Оя ниж»? — спросил он. — Что ты бормочешь? Я ничего не понимаю. Объясни, сестренка.

Тщательно преодолевая боль и по буквам — «Моя книжка. Книжка. Моя адресная книжка. Я не помню номер».

Прямое лезвие прошелестело по воздуху в ее направлении. Оно произвело звук, похожий на человеческий шепот. Это было, возможно, только воображение, но, однако, этот шепот услышали они оба. Она еще дальше забилась в подушки, разбитые губы искривились в гримасе. Он повернул бритву так, чтобы лезвие поймало слабый и мягкий отсвет настольной лампы. Он легко наклонил бритву, позволив свету пробежать по лезвию, как стекающей вниз воде, и посмотрел на нее взглядом, словно говорящим, что они были бы просто сумасшедшими или кретинами, если не восхитились столь прекрасной вещью.

— Не нагадь мне, сестрица. — Теперь в его голосе слышался мягкий южный акцент. — Это то самое, что тебе не надо бы делать, когда ты работаешь на парня вроде меня. А теперь набери его… номер.

Она могла даже не записать номер Бомонта в телефонную память, поскольку имела с ним совсем не много дел, но ей следовало бы это сделать для Старка. В книжном бизнесе Старк был козырной картой для нее, а ведь номер телефона обоих этих писателей один и тот же.

Слезы полились у нее из глаз.

— Я не помню, — простонала она. «Я нее ооммю».

Светловолосый готов был прирезать ее не из-за того, что он рассердился, но потому, что когда вы позволяете леди типа этой пользоваться одной ложью, это всегда приводит к другой — но затем передумал. Вполне возможно, что она действительно могла на время позабыть даже телефонные номера столь важных клиентов как фирма Бомонт/Старк. Она ведь в шоке. Если он попросит набрать номер телефона ее же собственного агентства, она тоже может не вспомнить его.

Но поскольку речь идет о Таде Бомонте, а не о Рике Коули, он решил помочь.

— О'кей, — сказал светловолосый. — Ты расстроена. Я понимаю. Я не знаю, поверишь ли ты, но я даже сочувствую. Тебе везет, поскольку я, как ни странно, знаю этот номер сам. Помню его, словно это мой собственный, можно сказать. И знаешь что? Я даже не собираюсь заставлять тебя набирать его, частично потому, что не хочу сидеть здесь до холодов, ожидая пока ты наконец наберешь его правильно, но также потому, что я действительно тебе сочувствую. Я собираюсь сам наклониться и набрать номер. Ты знаешь, что это означает?

Мириам Коули покачала головой. Ее темные глаза, казалось, собирались занять вскоре все ее лицо.

— Это значит, что я собираюсь поверить тебе. Но только до этих пор; только в этом и не дальше, милая. Ты меня слушаешь? Ты все усекла?

Мириам усердно закивала, ее волосы снова рассыпались. Видит Бог, ему нравились женщины с длинными волосами.

— Хорошо. Это хорошо. Пока я набираю номер, сестричка, тебе очень хочется посмотреть на это лезвие. Это очень помогает хранить твои счастливые мысли в полном порядке.

Он наклонился и начал набирать номер на старинном вращающемся диске циферблата. Усиленные записывающим устройством звуки вызова абонента послышались после набора номера. Они раздавались как при вращении карнавального колеса фортуны. Мириам Коули сидела с аппаратом на коленях, посматривая то на бритву, то на бесстрастные и грубые черты лица ужасного незнакомца.

— Говори с ним, — приказал светловолосый. — Если ответит его жена, скажи ей, что звонит Мириам из Нью-Йорка, и что ты хочешь переговорить с ним. Я знаю, что рот у тебя распух, но сделай так, чтобы ответивший узнал тебя. Сделай это ради меня, сестрица. Если ты не хочешь, чтобы тебе располосовали лицо, как на портрете Пикассо, ты это отлично сделаешь для меня. — Последние два слова прозвучали невнятно, почти как у нее.

— Что… Что я должна сказать?

Светловолосый ухмыльнулся. Она обработана, все идет как надо. Все эти нежности. Все эти волосы. Он почувствовал некое оживление в зоне пониже ременной пряжки. Там что-то ожило.

Телефон звонил. Они оба хорошо это слышали через усилительное устройство.

— Ты будешь говорить нужные вещи, сестрица.

Послышался звук снимаемой на другом конце провода телефонной трубки. Светловолосый дождался «Хэллоу», сказанного голосом Бомонта, а затем со скоростью жалящей змеи наклонился вперед и полоснул лезвием бритвы левую щеку Мириам Коули, содрав с нее полоску кожи. Кровь хлынула из раны. Мириам пронзительно завизжала.

— Хэллоу! — крикнул Бомонт. — Хэллоу, кто там? Черт побери, кто вы?

«Да, это я, все в порядке, ты, сукин сын, — подумал светловолосый. — Это я, и ты знаешь, что это я, ведь так?»

— Скажи ему, кто ты и что происходит, — прорычал он Мириам. — Сделай это! Не заставляй меня повторять дважды!

— Кто это? — кричал Бомонт. — Что происходит? Что там?

Мириам снова вскрикнула. Кровь забрызгала подушки кушетки. Это уже не были отдельные капли; ее платье было насквозь пропитано кровью.

— Делай, что я говорю, или я перережу тебе глотку этой штукой!

— Тад, здесь мужчина! — простонала она в телефон. Боль и ужас позволили ей говорить четко и ясно. — Здесь преступник! Тад, Здесь ГОЛОВОРЕЗ…

— НАЗОВИ СЕБЯ! — рявкнул светловолосый и блеснул лезвием в каком-то дюйме перед ее глазами. Она отшатнулась с воплем.

— Кто это? Кто…

— МИРИАМ! — прокричала она. — О, ТАД, НЕ ДАЙ ЕМУ СНОВА ПОЛОСНУТЬ МЕНЯ НЕ ДАЙ ЭТОМУ ГОЛОВОРЕЗУ СНОВА ПОЛОСНУТЬ МЕНЯ НЕ ДАЙ…

Джордж Старк перерезал телефонный шнур. Усилительное устройство издало один негодующий хлопок и замерло в молчании.

Все было хорошо. Могло быть и еще лучше; он хотел заделать ее, действительно хотел трахнуть ее. Уже давно он не хотел проделать это с женщиной, но эта вызвала у него желание, но он не собирался удовлетворять его. Будет слишком много крика. Кролики снова повылезают из своих нор, принюхиваясь к воздуху, чтобы не проворонить большого хищника, кружащего где-то поблизости в джунглях, за пределами зоны в их лагере, освещенной жалкими небольшими фонарями.

Она по-прежнему кричала.

Было ясно, что она уже потеряла все счастливые мысли.

Поэтому Старк снова схватил ее за волосы, закинул голову назад, чтобы она полюбовалась потолком и перерезал ей глотку.

В комнате воцарилась тишина.

— Вот и все, сестренка, — сказал он нежно. Он сложил бритву, аккуратно убрал ее в футляр и переправил его обратно себе в карман. Затем он протянул свою окровавленную левую руку и закрыл ей глаза. Манжета его рубашки тут же пропиталась теплой кровью, которая все еще хлестала из ее глотки, но нужную вещь всегда необходимо сделать. Если это женщина, ты должен закрыть ей глаза. Неважно, насколько она была дрянью, даже если бы она была наркоманкой, продавшей собственных детей ради очередной дозы, ты должен закрыть ей глаза.

А она вообще была лишь пешкой. Рик Коули был совсем другое дело.

И человек, написавший в журнале тот материал.

И та сука, которая делала фотографии, особенно ту, у могильной плиты. Сука, да, настоящая сука, но он и ей обязательно закроет глаза.

А когда он о них всех позаботится, настанет время поговорить и с самим Тадом. Без посредников, как мужчина с мужчиной. Пора бы Таду понять причину. После того, как он закончит со всеми, он ожидает, что Тад будет готов понять эту причину. Если же нет, есть много способов заставить Тада сделать это.

Он ведь, кроме всего прочего, женатый человек — с очень красивой женой, настоящей королевой.

И он имеет детей.

Он окунул палец в кровь Мириам и быстро начал писать на стене. Ему пришлось дважды обмакивать палец, и наконец короткое послание красовалось там, где нужно, над запрокинутой головой мертвой женщины. Она бы сама смогла прочитать его, не будь ее глаза закрыты.

И, конечно, если бы она была жива.

Он наклонился и поцеловал Мириам в щеку.

— Доброй ночи, сестричка, — сказал он и вышел из квартиры.

Мужчина из квартиры напротив снова выглянул из своей двери.

Когда он заметил высокого, перепачканного кровью светловолосого человека, появившегося из квартиры Мириам, он захлопнул дверь и наглухо закрыл ее на все засовы.

«Мудро, — подумал Джордж Старк, спускаясь из холла к лифту. — Чертовски мудро».

Между тем ему надо поторапливаться. У него еще есть дела.

Есть еще кое-кто, о ком надо позаботиться этим вечером.

13. ПОЛНАЯ ПАНИКА

Несколько секунд — он не представлял, сколько это длилось — Тад был объят паникой, столь сильной и полной, что был буквально неспособен как-то функционировать. Он искренне удивился, что оказался способен хотя бы дышать в это время. Позднее он подумал, что лишь однажды в жизни ему уже пришлось испытывать нечто очень похожее, когда ему было десять лет, и он с парой друзей решил пойти поплавать в середине мая. Это было по меньшей мере на три недели раньше того срока, когда любой из мальчишек начинал плавать, но все равно казалось прекрасной идеей. Дни стояли ясные и очень жаркие для мая в Нью-Джерси, температура достигала восьмидесяти с лишним градусов[5]. Все трое спустились к озеру Дэвиса, как они издевательски именовали небольшой пруд в миле от дома Бомонтов в Бергенфилде. Он первым разделся и надел плавки, и поэтому первым полез в воду. Он просто нырнул туда с берега, и Тад до сих пор удивлялся, что не отдал тогда концы — насколько он был близок к смерти, ему никогда впоследствии не хотелось точно определять. Воздух в тот день действительно был раскален, как в середине лета, но вода была точь-в-точь такой же, как ранней зимой, незадолго до появления льда на поверхности пруда. Его нервная система мгновенно дала короткое замыкание. Дыхание прекратилось, сердце остановилось, и когда он вынырнул на поверхность, он напоминал автомобиль с севшим аккумулятором, автомобиль, который срочно нужно завести, но неизвестно, что же нужно для этого сделать. Он помнил, каким ярким было солнце, отражавшееся десятью тысячами золотых пятнышек на сине-черной поверхности воды, он помнил Гарри Блэка и Рэнди Уистера, стоявших на берегу. Гарри, снимающего свои знаменитые спортивные брюки, и Рэнди, уже нагишом, с плавками в руке и вопрошающего «Как вода, Тад?». Все, что был способен сознавать Тад, когда всплыл, было: «Я умираю, прямо здесь под солнцем, перед двумя лучшими друзьями, и это происходит после школьных занятий, и нам не задавали домашнего задания, и мистер „Давайте построим свой собственный дом мечты“ должен сегодня идти в раннем ночном шоу по телевизору, и ма сказала, что мне будет разрешено поужинать, сидя прямо перед телевизором, но я никогда не увижу эту передачу, потому что собираюсь умереть». То, что было всегда так легко — дышать — теперь почти не удавалось. Словно какой-то гигантский комок застрял в горле, что-то, что нельзя было никак вытолкнуть или всосать внутрь. Сердце в груди напоминало маленький холодный камень. Затем что-то лопнуло, Тад сделал жадный вдох, его тело покрылось миллиардом гусиных пупырышков, и он ответил Рэнди тем бездумным ликующим голосом, который является привилегией только маленьких ребят: Вода отличная! Не очень холодная! Только через несколько лет до него дошло, что он мог запросто убить кого-нибудь из тех двоих или даже обоих, точно так же, как только что он чуть было не отправил себя самого на тот свет.

То, что происходило сейчас, очень походило на тогдашнее состояние — Тад был полностью отключен от мира. В армии подобное состояние называли «групповое трахание». Да. Хороший термин. Вообще, когда дело касается терминологии, армия всегда и по-настоящему на высоте. Он здесь сидел в самом центре огромного и великого группового трахания. Он сидел на кресле, не в кресле, а именно на нем, подавшись вперед с телефоном в руке, уставившись мертвыми глазами на телевизор. Он был уверен, что Лиз вошла в дверной проем, она спрашивает, кто это, и что случилось. И все это напоминало тот день на озере Дэвиса, в точности, как тогда, грязный носок из хлопка в его глотке, тот самый, который не идет ни туда ни сюда, все линии связи между мозгом и сердцем внезапно заблокированы, «мы просим извинения за эту непредвиденную помеху, рабочий режим будет восстановлен как можно скорее, а может быть, он вообще никогда не будет восстановлен, но в любом случае радуйтесь своему пребыванию в прекрасном нижнем городе Эндсвилл, месте, где оканчиваются все железнодорожные пути».

Затем это сразу лопнуло, точно так же, как и тогда, и он сделал глубокий вдох. Сердце тут же откликнулось двумя быстрыми галопирующими ударами в его груди, а затем восстановило регулярный ритм… хотя темп был еще убыстрен, слишком убыстрен.

Этот крик. Боже милостивый, этот крик.

Лиз сейчас бежала через комнату, и он осознал, что она выхватила телефонный аппарат из его руки, только когда услышал ее возгласы «Хэллоу?» и «Кто это?», повторяющиеся раз за разом. Затем она услышала гудки прерванной связи и поставила телефон на место.

— Мириам, — наконец удалось вымолвить Таду, когда Лиз повернулась к нему. — Это была Мириам, и она кричала.

За исключением своих книг, я нигде и никого не убивал.

Воробьи летают снова.

Мы называем это дурацкой начинкой.

Мы называем это Эндсвилл.

Хочу смыться назад на север, босс. Вы сочините мне алиби, потому что я хочу смыться на север. Отрежьте-ка мне кусок мяса.

— Мириам? Кричала? Мириам Коули? Тад, что происходит?

— Это он, — ответил Тад. — Я знаю, это он. Я думаю, что знал об этом почти с самого начала, а затем сегодня… днем… я ощутил еще одно…

— Еще что? — Пальцы Лиз уперлись в ее шею, тяжело надавливая. — Еще одно затемнение сознания? Еще один транс?

— И то, и другое, — сказал Тад. — Воробьи летают снова. Я написал много сумасшедшего бреда на листе бумаги, когда я был выключен. Я выбросил это, но ее имя было на листе, Лиз. Имя Мириам было частью того, что я написал в то время, когда я был отключен… и…

Он остановился. Его глаза открывались все шире и шире.

— Тад? Тад, что с тобой? — Она схватила его за руку, потрясла ее. — Что это такое?

— В ее гостиной был плакат, — сказал он. Он слышал свой голос, словно это был голос совершенно постороннего человека, голос, пришедший издалека. Внеземной, быть может. — Плакат бродвейского мюзикла. «Кошки». Я видел его, когда в последний раз был у нее в квартире. «Кошки». ТЕПЕРЬ и НАВСЕГДА. Я это тоже написал. Я написал это потому, что он был там, и поэтому я тоже был там, часть меня, часть меня самого смотрела его глазами…

Он взглянул на нее. Он смотрел на Лиз широко открытыми глазами.

— Это не опухоль, Лиз. По крайней мере, не та, что внутри моего тела.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — почти прокричала Лиз.

— Я должен позвонить Рику, — пробормотал Тад. — Часть его мозга, казалось, оторвалась от общего массива и двинулась куда-то, блестя и разговаривая сама с собой при помощи изображений и грубых ярких символов. Это было подобно состоянию, когда он писал, но он в первый раз столкнулся с этим явлением в реальной жизни, по крайней мере, он ранее ничего похожего на это не мог вспомнить. — В реальной жизни — а не писал ли он реальную жизнь? — задал вдруг он себе вопрос. Он так не думает. Более вероятно другое.

— Тад, пожалуйста!

— Я должен предупредить Рика. Он может быть в опасности.

— Тад, ты ничего не объясняешь!

Нет, конечно, нет. И если он начнет объяснять, он вряд ли внесет какую-то ясность, скорее наоборот… и пока он будет терять время, унимая слезы жены, ничем почти и не вызванные, Джордж Старк может пересечь те девять жилых блоков в Манхэттене, отделяющих квартиры Рика и его бывшей жены друг от друга. Сидя на заднем сиденье в такси или за рулем черного «Торнадо» из сна Тада — а почему бы и нет, если уж вы пошли по дороге безумия, то почему бы не пройти по этой дороге до самого конца? Сидя там, куря сигареты и готовый прикончить Рика, так же просто, как было с Мириам…

Убил ли он ее?

Может быть, он только припугнул Мириам, оставив ее рыдать в шоке. Или он только поранил ее — только лишь; при этой, второй мысли это кажется вероятным. Что она сказала? «Не дай ему снова полоснуть меня, не дай этому головорезу снова полоснуть меня». И на бумаге было сказано «порезы». И не написал ли он также «оканчивается»?

Да. Да, это было. Но это же относится ко сну. Что делать с Эндсвиллом, местом, где оканчиваются все железнодорожные пути? Что это значит? Может, она еще жива?

Он молился, чтобы это было так.

Он должен помочь ей, по крайней мере, попытаться это сделать, и он должен предупредить Рика. Но если он просто позвонит Рику и выведет его из беззаботного состояния, сказав, что надо быть настороже, Рик захочет выяснить, почему.

Что с тобою, Тад? Что случилось?

А если он только упомянет имя Мириам, Рик вскочит и пулей понесется к ней на квартиру, потому что он по-прежнему заботится о ней. Он чертовски много заботится. И он окажется первым, кто обнаружит Мириам… может быть, разрезанную на куски (часть мозга Тада попыталась уйти от этого предположения, этого образа, но большая часть мозга заставила его представить тело красивой Мириам, разделанное наподобие туши у мясника на продажу.

И, может быть, это как раз то, на что и рассчитывает Старк. Тупой Тад, посылающий Рика в пасть убийцы. Тупой Тад, делающий за Старка всю работу.

Но не делал ли я его работу все это время? Не является ли он тем, что было выдумано под его литературным именем, во имя всех святых?

Он мог в любой момент почувствовать, что его сознание опять затуманивается, плавно отключаясь и завязываясь в узел, в групповое трахание, а он не мог допустить этого, именно сейчас он не мог допустить этого всего.

— Тад… пожалуйста! Скажи, что происходит?

Он глубоко вздохнул и схватил ее похолодевшие руки своими ничуть не менее холодными руками.

— Это был тот же человек, который убил Хомера Гамаша и Клоусона. Он был с Мириам. Он… угрожал ей. Я надеюсь, это все, что он сделал. Я не знаю. Она кричала. Линия отключилась.

— О, Тад. Иисус Христос!

— У нас нет времени для истерик, — сказал он и подумал: «Бог знает, как часть меня хочет этого». — Иди наверх. Возьми твою адресную книгу. Я не помню ни телефона, ни адреса Мириам. Я думаю, ты их найдешь.

— Что ты подразумевал, говоря что «знал об этом почти с самого начала»?

— Сейчас нет на это времени, Лиз. Принеси адресную книгу. Принеси побыстрее. О'кей?

Лиз все еще колебалась.

— Она может быть ранена. Иди!

Она повернулась и выбежала из комнаты. Он услыхал ее быстрые детские шаги по лестнице вверх и попытался заставить свои размышления двигаться дальше.

Не звони Рику. Если это ловушка, звонок Рику будет очень плохой услугой.

О'кей, мы это учтем. Это не много, но это лишь начало. Что дальше?

Полицейское управление Нью-Йорка? Нет, они засыпят тебя кучей вопросов, на это уйдет много времени, да и как объяснить, что парень из Мэна сообщает о преступлении в Нью-Йорке. Полиция — тоже неудачная идея.

Пэнборн.

Его сознание остановилось на этой мысли. Он сперва позвонит Пэнборну. Он будет осторожен в разговоре, по крайней мере, сейчас. То, что он скажет позднее, а, может быть, и не захочет сказать — о затемнениях сознания, о писке воробьев, о Старке — пусть пока его не волнует. Сейчас Мириам была важнее всего. Если она ранена, но еще жива, не нужно ничего говорить лишнего, что могло бы только замедлить действия Пэнборна. Он был тем единственным человеком, кто должен позвонить в Нью-Йорк, полицейским коллегам. Они будут действовать быстрее и задавать куда меньше вопросов. Они услышат сигнал тревоги от своего, хотя бы и очень удаленного от них собрата из штата Мэн.

Прежде всего Мириам. Дай Бог, чтобы она ответила на его звонок.

Лиз влетела обратно с адресной книгой. Ее лицо было столь же бледно, как в то время, когда она произвела на свет Уильяма и Уэнди.

— Вот она, — сказала Лиз. Она дышала быстро, почти задыхаясь.

«Все идет нормально», — подумал он и хотел сказать это Лиз, но затем придержал язык. Он не хотел произносить того, что так легко могло оказаться ложью… и звуки воплей Мириам заставляли предполагать, что дела шли хорошо в прошлом и, видимо, миновали эту благоприятную стадию. И что касается Мириам, возможно, они уже никогда не вернутся к тем благоприятным временам.

Здесь находится преступник, здесь головорез.

Тад подумал о Джордже Старке и содрогнулся. Он был очень опасным преступником, это верно. Тад знал истинность этого мнения куда лучше, чем кто-либо еще в мире. Это он, Тад, создал Джорджа Старка, поднял его из земли… не так ли?

— Все о'кей, — сказал он Лиз, и это, в основном, было правдой. — Пока что, — его сознание настаивало на этом дополнении требовательным шепотом. — Возьми себя в руки и держись, малышка. Долгая болтовня и падение в обморок никак не помогут сейчас Мириам.

Она села, неестественно прямо, и ее зубы непроизвольно закусили нижнюю губу. Она не сводила глаз с Тада. Тот начал набирать номер Мириам. Пальцы Тада слегка дрожали и соскальзывали дважды с одной из кнопок. Ты великолепен, когда говоришь окружающим, чтобы они держали себя в руках. Он сделал длинный и глубокий вдох, потом подождал немного. И нажал кнопку разъединения на аппарате. После этого он снова, но уже тщательно, набрал на кнопочном циферблате все нужные цифры, стараясь действовать как можно четче и медленнее. Тад услышал прерывистые гудки, говорящие, что ему не удастся соединиться с абонентом.

Пусть у нее все будет в порядке, Господи, и если даже у нее не все в полном порядке, если ты можешь, позволь ей хотя бы ответить на мой телефонный звонок.

Но телефон не мог зазвонить. Вместо этого шел лишь назойливый сигнал «да-да-да», говоривший о том, что номер занят. Может быть, он действительно был занят, она могла звонить Рику или в больницу. А может быть, телефон был просто выключен из сети.

Еще одна возможность пришла ему в голову, когда он снова начал набирать номер. Может быть, Старк выдернул телефонный шнур из стены. Или, может быть,

(не позволь этому головорезу полоснуть меня еще раз)

он перерезал этот шнур. Как он перерезал глотку Мириам.

— «Бритва», — подумал Тад, и ужас прокатился волной по его спине. Это было еще одно слово, которое он в забытьи написал сегодня днем. Бритва.

Следующие полчаса или что-то около этого были возвращением Тада в тот сюрреалистический мир, в котором он уже побывал и хорошо его ощутил, когда шериф Пэнборн и два патрульных полисмена поднялись по лестнице, чтобы арестовать Тада за убийство, о котором он даже и не подозревал. Он не ощущал личной угрозы себе, непосредственной угрозы, по крайней мере, — но то же самое чувство возникает, когда вы идете по заброшенной темной комнате, затянутой свисающей вниз паутиной, которая касается вашего лица тонкими волокнами, сперва только щекоча, а затем почти сводя вас с ума. Нити, которые не прилипают к вам, а исчезают в воздухе еще до того, как вам удается схватить их.

Он снова и снова вызывал номер Мириам. Наконец он нажал кнопку разъединения, поколебался какой-то момент, выбирая, звонить ли сразу шерифу или сперва оператору нью-йоркской телефонной станции, чтобы проверить телефон Мириам. Ведь должны же у них быть какие-то устройства, чтобы определить, занят ли номер Мириам Коули, потому что идет разговор, отключен ли телефон, или он бездействует после того, как телефонный шнур оказался перерезанным? Он был уверен, что они это смогут сделать, но самым главным было то, что разговор Мириам с ним был прерван внезапно, и до нее потом нельзя уже было дозвониться. Да и они сами могли бы выяснить в чем дело — Лиз могла это сделать — если бы у них в доме было два номера вместо одного. Почему они не завели две телефонные линии. Это было просто глупо не иметь две линии.

Хотя эти мысли занимали в его сознании, может быть, не более двух секунд, ему показалось, что он излишне долго думает не о том, что действительно важно, и Тад выбранил себя за разыгрывание роли Гамлета в то время, когда Мириам Коули может истекать кровью в своей квартире. Персонажи в его книгах — по крайней мере, в книгах Старка — никогда не делали такого рода паузы, никогда не мучили себя пустыми раздумьями, почему у них нет второй телефонной линии, столь полезной для тех случаев, когда в другом штате некая женщина, возможно, отправляется на тот свет. Эти персонажи из романов никогда не останавливаются в своих действиях, и их кишки потому на месте, что они никогда и ни перед чем не останавливаются.

Мир стал бы намного более эффективной машиной, если бы все персонажи популярных романов вдруг ожили, подумал Тад. Эти герои всегда управляют своими чувствами и мыслями, плавно переходя из одной главы книги в другую.

Он вызвал справочную штата Мэн и, когда оператор сказал «Назовите город, пожалуйста?», Тад на миг заколебался, что ответить, поскольку Кастл Рок был скорее местечком, чем городом, небольшим поселком, известным лишь в своем графстве, но затем он подумал: «Это паника, Тад. Просто паника. Ты должен взять себя в руки. Ты не должен позволить Мириам умереть только потому что ты запаниковал». И он даже имел время, как ему показалось, чтобы удивиться, почему он не должен допустить этого, и ответить на вопрос: он сам ведь и был единственным действительным персонажем, над которым Тад мог осуществлять какой-то контроль, а паника просто никак не гармонировала с образом этого персонажа. По крайней мере, так он видел этот образ.

Там мы называем это бычьим дерьмом, Тад. Мы зовем это дурацкой…

— Сэр? — оператор был настойчив. — Ваш город, пожалуйста?

О'кей. Пусть проверяет.

Он глубоко вздохнул, успокоился и ответил:

— Кастл-сити. — Боже милостивый. Закрыл глаза. А затем со все еще закрытыми глазами медленно поправился: — Я прошу прощения, оператор, Кастл Рок. Мне нужен номер офиса шерифа.

Последовала пауза, а затем автомат начал диктовать номер. Тад сообразил, что не взял ручки или карандаша. Автомат повторил номер еще раз. Тад мысленно повторил вслед за автоматом комбинацию цифр, и этот номер прошел сквозь его мозг в какую-то темную пустоту, даже не оставив в нем и следа.

— Если вам нужна дальнейшая помощь, — продолжал автомат, — пожалуйста, оставайтесь на связи, и оператор…

— Лиз? — попросил он испуганно. — Ручку. Что-нибудь, чем можно записать…

К адресной книжке была прикреплена ручка «Бик», и Лиз быстро протянула ее Таду. Оператор — уже человек, а не автомат — снова появилась на связи. Тад сказал ей, что ему не удалось записать продиктованный только что номер. Оператор вернула запись назад, и автомат все тем же бездушным металлическим голосом повторил этот номер. Тад записал его прямо на обложке адресной книги, почти не задумываясь, но затем решил проверить самого себя при запрограммированном повторном ответе автомата. Этот повтор показал, что Тад перепутал местами две цифры. Ох, он уже на пике своей паники, это же ясно как божий день.

Он нажал кнопку отбоя на телефоне. Легкая дрожь била все его тело.

— Успокойся, Тад.

— Ты не слышала ее, — мрачно ответил он и набрал номер шерифа.

Телефон прозвонил четыре раза, прежде чем разбуженный недовольный голос ответил:

— Офис шерифа в графстве Кастл. Помощник шерифа Риджуик у телефона. Чем могу служить?

— Это Тад Бомонт. Я звоню из Ладлоу.

— Да? — Нет и признаков, что тебя узнали. Ни малейших. Что означает дальнейшие объяснения. Больше паутины. Имя «Риджуик» звучит, как громкий колокол. Ну конечно же — это тот полисмен, который допрашивал миссис Арсено и нашел изуродованное тело Гамаша. Иисус Христос, как же он мог найти старика, в убийстве которого подозревали Тада, и не знать, кто такой Тад Бомонт?

— Шериф Пэнборн приходил ко мне… обсудить дело об убийстве Хомера Гамаша, Риджуик. У меня есть срочная и важная информация, и я должен немедленно связаться с ним.

— Но шерифа здесь нет, — ответил Риджуик, и в его голосе звучали монументальные ноты, ничуть не изменившиеся под влиянием настойчивости Тада.

— Ладно, но где же он?

— Мм… дома.

— Дайте его номер, пожалуйста…

А в ответ весьма недоверчиво.

— О, я не уверен, что должен это делать, мистер Боуман. Шериф — Алан, то есть — почти не отдыхал в последнее время, да и жена его заболела. У нее головные боли.

— Я должен говорить с ним!