Темная половина Кинг Стивен

Они ушли, а Тад, наконец, открыл папку с четко выведенной строчкой «ЗАЯВКИ ОТЛИЧН». Своим внутренним зрением он продолжал видеть Роули Делессепса, быстро подмигивающего ему. А также слышать голос, напоминавший, что он перешел крайнюю черту и попал на темную сторону. Ту сторону, где водились монстры.

Телефон стоял перед ним и не звонил.

«Ну же, — думал Тад, укладывая личные дела студентов на столе за своим, поставленным ему университетом, компьютером „IBM“. — Ну же, я здесь, стою у телефона без всяких там подслушивающих штучек, давай, Джордж, позвони мне, выдай мне все, что хочешь».

Но телефон по-прежнему не звонил.

Тад вдруг сообразил, что его картотечный ящик с именами желающих поступить к нему на дополнительный курс, абсолютно пуст. Он вынул еще в конце учебного года все эти справочные именные материалы по разным курсам, причем не только по своему предмету, но даже по трансформационной грамматике, которой владел только Бог погасшей трубки — Роули Делессепс.

Тад пошел к двери и открыл ее. Он выглянул и увидел Харрисона и Манчестера, стоящих в дверях зала и пьющих кофе. В их здоровенных боксерских кулаках чашечки с кофе выглядели весьма миниатюрными. Тад поднял руку. Харрисон махнул в ответ своей и спросил, долго ли еще хочет побыть Бомонт в одиночестве.

— Пять минут, — ответил Тад, и оба охранника согласно кивнули.

Он вернулся к столу, отделил заявки на свой курс от всех прочих и начал их перебирать, стараясь делать это как можно медленнее, чтобы оставить телефону побольше времени, если тот все же захочет позвонить. Но телефон по-прежнему молча стоял перед ним. Тад услышал один звонок далеко внизу в коридоре, звук был приглушен закрытой дверью, но все равно это казалось чем-то очень нереальным в летней тишине и пустоте здания. «Может быть, Джордж набрал не тот номер», — подумал Тад и издал смешок. Но было ясно, что Джордж не собирается звонить. Дело было в том, что он, Тад, ошибся: у Джорджа в рукаве было припрятано немало трюков. Почему же он так удивлен? Ведь всякие трюки для Джорджа Старка являются главной его специальностью. И все же Тад был так уверен, так чертовски уверен…

— Тадеуш?

Он подпрыгнул, почти высыпав содержимое последних папок с заявками и делами студентов на пол. Только убедившись, что он схватил их намертво, Тад обернулся. Роули Делессепс стоял у самой двери. Его большая трубка торчала, как горизонтально повернутый перископ.

— Извини, — сказал Тад. — Ты меня заставил даже прыгать, Роули. Мои мысли были за десять тысяч миль отсюда.

— Кто-то звонил тебе по моему телефону, — сказал Роули добродушным голосом. — Наверное, перепутал номер или не туда попал. Хорошо, что я там оказался.

Тад ощутил, как его сердце начало биться медленно и тяжело, словно в его груди вращался барабан, который кто-то изо всех сил старался остановить.

— Да, — ответил Тад. — Это было очень удачно.

Роули взглянул на Тада оценивающим взглядом. Голубые глаза под его нависшими лохматыми бровями смотрели столь живо и пристально, что странно контрастировали со всей его очаровательной и неуклюжей манерой поведения рассеянного — профессора.

— Все ли в полном порядке, Тадеуш?

Нет, Роули. В эти дни здесь появился сумасшедший убийца, который частично является мною. Этот парень, могущий залезать в мое тело и заставляющий меня втыкать карандаш в свою собственную руку, принуждает меня считать каждый день, который я прожил, еще не сойдя с ума, большой моей победой и удачей. Реальность не поддается никакому пониманию, старый друг мой.

— Все ли в порядке? А почему не может быть все в порядке?

— Мне кажется, я безошибочно чувствую тонкий запах иронии, Тад.

— Ты ошибаешься.

— Да? А почему ты выглядишь как олень, ослепленный парой фар?

— Роули…

— И человек, с которым я сейчас говорю, напоминает мне того продавца, у которого вы покупаете что-то по телефону только для того, чтобы убедиться, что он никогда не посетит ваш дом лично.

— Это ничего, Роули.

— Очень хорошо. — Роули не выглядел убежденным в этом.

Тад вышел из комнаты и пошел к Роули, сопровождаемый им.

— Куда вы идете? — спросил Харрисон.

— К Роули кто-то позвонил и попросил меня к телефону, — объяснил Тад. — Номера здесь идут подряд один за другим, и парень мог просто их перепутать

— И получилось так, что он наткнулся на единственного другого преподавателя факультета, который сегодня находится здесь? — скептически уточнил Харрисон.

Тад пожал плечами и продолжил свой маршрут.

Комната Роули Делессепса была в полном беспорядке, приятна и все еще хранила аромат его трубки — двухгодичное воздержание не смогло пока перевесить тридцатилетний срок окуривания этого помещения. В комнате доминировала мишень для игры в дартс с фотографией Рональда Рейгана, повешенной поверх нее. Книга Франклина Бэрринджера «Фольклор Америки», напоминающая по формату том энциклопедии, лежала открытой на столе Роули. Телефон был снят с подставки и стоял на стопке инвентарных книг. Глядя на аппарат, Тад ощутил, как его начинает снова обволакивать какая-то пелена. Словно его завернули в одеяло, которое давно надо было выстирать. Тад повернул назад голову, почти уверенный, что сейчас увидят всех их троих: Роули, Харрисона и Манчестера, выстроившихся в ряд в дверном проеме, как воробьи на телефонной линии. Но все было пусто, и откуда-то из холла раздавался мягких голос Роули. Он чем-то задержал сторожевых псов Тада. И Тад очень сомневался, что вышло это ненамеренно.

Он взял трубку и произнес:

— Хэллоу, Джордж.

— У тебя прошла твоя неделя, — сказал голос на другом конце провода. Это был голос Старка, но Тад очень бы удивился, если бы их нынешние голосовые отпечатки снова так удивительно точно совпали. Голос Старка не был тем же, что раньше. Он звучал глуше и более хрипло, словно у человека, который слишком долго и громко подбадривал свою команду на каком-то спортивном соревновании. — У тебя кончилась твоя неделя, и ты не сделал даже попытки.

— Ты прав, — сказал Тад. Он почувствовал сильный холод. Тад пытался удержаться от дрожи. Этот пронизывающий холод, казалось, исходил из самого телефона, вливаясь в ухо, словно льдинки. Но Тад также почувствовал сильную злость. — Я не собираюсь этим заниматься, Джордж. Неделя, месяц, десять лет — мне все равно. Почему бы это не понять? Ты мертв и останешься таковым.

— Ты ошибаешься, старина. Если ты собираешься стать мертвым, ты как раз прямо к этому и движешься.

— Ты знаешь, как звучит твой голос, Джордж? — спросил Тад. — Он звучит, словно ты разваливаешься на части. Вот почему ты хочешь, чтобы я начал писать снова, так ведь? «Теряем связь», — вот что та написал. Ты же биодеградируешь, верно? Это не продлится долго, и ты развалишься на кусочки, как фаэтон с одной осью.

— Ничто из этого тебя не касается, Тад, — возразил хриплый голос. Он перешел с низкого гудения в шелестящему звуку, напоминающему высыпание гравия из опрокинутого кузова грузовика. Это создавало впечатление, что голосовые возможности Старка ограничены всего одной-двумя первыми фразами, после которых он возвращается к обычному глухому полушепоту. — Все, что происходит со мной, тебя не касается. Это ведь только отвлекает тебя, дружок. Ты просто захотел прогуляться в сумерках или ты хочешь оказаться очень несчастливо родившимся на свет божий сукиным сыном. И ты будешь не один, кто об этом пожалеет.

— Я не…

Щелчок! Старк исчез. Тад задумчиво посмотрел на телефон, всего какой-то миг, а затем водрузил его на подставку. Когда он оглянулся, Харрисон и Манчестер уже стояли перед ним.

— Кто это был? — спросил Манчестер.

— Студент, — ответил Тад. В этот момент он сам не знал, почему лжет. Единственное, в чем он был твердо уверен, так это была ужасная боль в кишках. — Просто студент. Как я и предполагал.

— Как он узнал, что вы здесь? — спросил Харрисон. — И как он попал на телефон этого джентльмена?

— Я сдаюсь, — грустно сказал Тад. — Я глубоко законспирированный русский агент. А это был мой связной. Я буду вести себя тихо.

Харрисон не рассердился — или, по крайней мере, он не показал этого. Но взгляд слегка утомленного этими выходками человека был куда эффективнее, чем злоба на Тада.

— Мистер Бомонт, мы пытаемся помочь вам и вашей жене. Я знаю, что хвост из двух полисменов, следующий за вами повсюду, куда бы вы не направились, может вызвать боль в вашей заднице через какое-то время, но мы действительно пытаемся оказать вам помощь.

Тад почувствовал себя пристыженным… но не настолько, чтобы рассказать правду. Его не покидало неприятное ощущение, что дела идут неправильно, что, может быть, они уже сделаны неправильно. А также и еще кое-что. Ощущение легкого порхания вдоль его кожи. Ощущение какого-то червя внутри его, под кожей Тада. Давящая тяжесть на виски. Это не были воробьи; по крайней мере Тад считал так. И тем не менее, какой-то его мозговой барометр сейчас быстро падал. Это было не впервые, когда у Тада появлялось аналогичное чувство, хотя и не столь сильное, восемь дней тому назад, когда Тад отправлялся в магазин Дэйва. И он его ощутил в своей рабочей комнате, когда перебирал заявки. Угнетающее и нервное.

Это Старк. Он как-то оказывается с тобой, в тебе. Он наблюдает. Если ты говоришь что-то неверное, он это узнает. И тогда кто-то страдает.

— Я прошу простить меня, — сказал Тад. Он был уверен, что Роули Делессепс сейчас находится позади двух охранников, следя за Тадом спокойными, изучающими глазами. Ему следует начать лгать сейчас, и эта ложь должна быть столь естественна и правдоподобна, чтобы любым способом увести их сознание подальше от Джорджа Старка. Тад не был полностью уверен, что ему удастся далеко увести и Роули, но уже было немного поздно беспокоиться по этому поводу. — Я на пределе — вот и все.

— Понятно, — сказал Харрисон. — Я только хочу, чтобы вы уяснили, что мы не враги, мистер Бомонт.

Тад начал объяснять:

— Парень, звонивший сюда, знал, что я здесь, потому что выходил из книжного магазина, когда я проезжал мимо. Он хотел узнать, я ли веду летний курс стилистики. Справочник телефонов факультета разделен по отделениям, а фамилии даются в алфавитной последовательность. Печать очень мелкая, любой, кто пользовался справочником, подтвердит это.

— Она очень бесполезная книга в этом смысле, — согласился Роули. Оба полисмена обернулись на его голос. Роули одарил их величавым, и несколько смахивающим на совиный, кивком своей ученой головы.

— А Роули следует за мной в этом списке фамилий, — продолжал Тад. — У нас в этом году нет ни одного преподавателя, чья фамилия начиналась бы с буквы «С». — Тад не секунду взглянул на Роули, но тот был занят глубокомысленным изучением несуществующей начинки своей трубки. — В итоге, — закончил Тад, — я часто получаю звонки к нему, а он — ко мне. Я растолковал тому щенку, что ему не повезло, я не веду занятий до осени.

Ну, вот и все. У Тада было ощущение, что он слишком подробно все объяснил, но главным вопросом был тот, когда именно появились Харрисон с Манчестером в дверях комнаты Роули и что они успели услышать из разговора Тада. Никто не стал бы объяснять студенту, желающему посещать летние курсы стилистики, что тот биодеградирует и потому вскоре просто рассыплется на куски.

— Я бы тоже хотел получить отпуск до осени, — вздохнул Манчестер. — Вы закончили дела, мистер Бомонт?

Тад сделал внутренний вздох облегчения и ответил:

— Я только поставлю на место те дела, которые мне больше не понадобятся.

(и записку, ты должен написать записку секретарю)

— И, конечно, мне надо написать записку миссис Фэнтон, — услышал Тад свой голос. Он не знал как и почему он сказал это, но только знал, что он должен был это сказать. — Она секретарь нашего факультета английского.

— У нас еще есть время для другой чашечки кофе? — спросил Манчестер.

— Конечно. Может быть, даже и на пару пирожных, если эти орды варваров что-нибудь оставили, — ответил Тад. То чувство, что вещи как-то разъединились, что дела идут неправильно и все хуже и хуже, снова вернулось к Таду и стало даже еще более сильным и явным. Оставить записку миссис Фэнтон? Иисус Христос, вот это был бы смех. Роули, наверное, чуть не подавился бы своей трубкой.

Когда Тад выходил из комнаты Роули, ее хозяин спросил:

— Можно поговорить с тобой минутку, Тадеуш?

— Разумеется, — ответил Тад. Он хотел попросить охранников оставить их с Роули вдвоем, он быстро покончит с этой беседой, но вовремя осознал — хотя и неохотно — что эта просьба — именно та вещь, когда вы очень хотите с ее помощью навлечь на себя подозрение. А Харрисон, по крайней мере, держал свою антенну включенной. Может быть, и не всегда, но почти всегда.

Молчание, однако, сработало намного лучше всяких просьб. Когда он повернулся к Роули, Харрисон и Манчестер медленно удалились в холл. Харрисон что-то коротко сказал партнеру и затем остановился в дверях профессорской, пока Манчестер охотился за пирожными. Харрисон не выпускал Тада с Роули из поля зрения, но Тад решил, что их невозможно услышать на таком расстоянии.

— Это была чудная сказка про факультетский справочник, — заметил Роули, вставляя обглоданный черенок трубки на привычное место себе в рот. — Я думаю, у тебя масса совпадений, с той маленькой девочкой из сказки «Открытое окно». Тадеуш, твоей специальностью, должны быть романы.

— Роули, это не то, что ты думаешь обо всем происходящем.

— Я не имею никакого представления, что это такое, — сказал Роули с необычным жаром, — и хотя я допускаю наличие в себе некоторой доли любопытства, я совсем не уверен, что действительно хочу это знать.

Тад чуть улыбнулся.

— И я действительно ясно ощутил, что ты позабыл нашего Гонзо Тома Кэрролла в связи со своим чарующим объяснением. Он, конечно, ушел в отставку, но в последний раз, когда я заглядывал в справочник, он по-прежнему стоял между нами в факультетском списке преподавателей.

— Роули, лучше я пойду.

— В самом деле, — согласился Роули. — Ты же должен написать записку миссис Фэнтон.

Тад почувствовал, как щеки его слегка покраснели. Алтея Фэнтон, секретарь факультета с 1961 года, умерла от рака гортани еще в апреле этого года.

— Единственной причиной, по которой я тебя задержал, — продолжал Роули, — было то, что я, возможно, нашел то, чем ты интересовался. Насчет воробьев.

Тад почувствовал, как сердце его подпрыгнуло.

— Что ты подразумеваешь?

Роули ввел Тада обратно внутрь комнаты и поднял книгу Бэрринджера «Фольклор Америки».

— Воробьи, полярные гагары и особенно козодои жалобные являются психопомпами, — сказал он, не без триумфальных ноток в голосе. — Я же знал, что тут должно было говориться что-то про козодоев.

— Психопомпы? — с сомнением переспросил Тад.

— Из греческого, — объяснил Роули, — что означает тех, кто служит проводником. В этом случае, тех, кто проводит человеческие души назад и вперед между страной живущих и страной мертвых. В соответствии с Бэрринджером гагары и козодои провожают живых; они, как тут говорится, собираются около того места, где должна произойти смерть. Они — не птицы, служащие дурной приметой. Их задача — вести души только что умерших к их надлежащему месту в загробном мире.

Он посмотрел на Тада внимательно.

— Сборища воробьев куда более зловещи, по крайней мере, так утверждает Бэрринджер. Воробьи являются проводниками покойников.

— Что означает…

— Что означает то, что их задача — привести погибшие души назад в землю живых. Они, другими словами, предвестники живущих мертвецов.

Роули вынул трубку изо рта и взглянул на Тада с печалью.

— Я не знаю, что у тебя за ситуация Тадеуш, но я предполагаю беспокойство. Чрезвычайное беспокойство и напряжение. Ты выглядишь, как человек, у которого масса неприятностей. Если я могу чем-то помочь, скажи мне, пожалуйста.

— Я очень благодарен тебе, Роули. Ты сделаешь мне самое огромное одолжение или услугу, если просто сохранишь обо всем этом молчание.

— Вот в этом, по крайней мере, ты очень сходишься с моими студентами. — Но веселые глаза, смотревшие на Тада, снова стали озабоченными: — Ты будешь осторожен?

— Да, несомненно.

— И если эти люди, сопровождающие тебя повсюду, Тадеуш, хотят помочь тебе, может быть, будет разумным довериться им.

Было бы просто чудесно, если бы он мог последовать этому совету, но здесь решающее значение имела даже не степень доверия Тада к охранникам. Если он действительно начал бы им рассказывать всю правду, они наверняка испытали бы к Таду немного доверия. Но даже если бы Тад действительно настолько доверял Харрисону и Манчестеру, чтобы делиться с ними всеми своими переживаниями, он бы все равно не осмелился пойти на это, пока у него не прекратится это страшное ощущение шевелящегося червя под кожей. Потому что Джордж Старк наблюдал за ним. И Тад пересек крайнюю черту.

— Спасибо, Роули.

Роули кивнул, снова повторил просьбу быть повнимательнее к самому себе и затем уселся за стол.

Тад отправился в свою рабочую комнату.

И конечно, я должен написать записку миссис Фзнтон.

Тад закончил подбирать последние заявки и взглянул на свою «IBM Селектрик». Еще совсем недавно он почти не задумываясь пользовался всеми пишущими приспособлениями, большими и маленькими. Но в последнее время, уже не раз за последнюю неделю, он все чаще опасался, не окажется ли внутри безобидного карандаша или ручки еще одна разновидность Тада Бомонта, подобно злому духу, томящемуся внутри запечатанной старой бутылки.

Я должен написать записку миссис Фзнтон.

Но в эти дни для достижения контакта с нею намного более подходящ стол спиритистов, чем электрическая пишущая машинка. Ушедшая в загробный мир великая миссис Фэнтон как никто умела заваривать столь крепкий кофе, что он мог почти самостоятельно ходить и беседовать с пьющими его. Но почему Тад сказал это, в конце концов? Ведь миссис Фэнтон никак до этого даже не мелькала в его сознании.

Тад закрыл ящик стола и посмотрел на свою левую руку. Под повязкой участок ладони между большим и указательным пальцами внезапно начал зудеть и чесаться. Тад потер руку о ногу, но это, казалось вызвало еще больший и нестерпимый зуд. А кроме того, это место начало сильно пульсировать. Ощущение внутреннего обжигающего нагрева все возрастало.

Он выглянул из окна своей комнаты.

На другой стороне бульвара Беннета телефонные провода были усеяны воробьями. Другие воробьи разместились на крыше больницы, и, пока он наблюдал, новый их обряд приземлился на теннисных кортах.

Казалось, что все они глядят на Тада.

Психопомпы. Провожатые живых мертвецов.

Сейчас еще одна стая воробьев, подобно вихрю осенних листьев, осыпалась на крышу студенческого общежития.

— Нет, — прошептал Тад дрожащим голосом. Его спина покрылась гусиной кожей. Его рука чесалась и почти пылала.

Пишущая машинка.

Он мог избавиться от этих воробьев и от этого жжения вместе с зудом, мучивших его руку, только за счет машинки.

Инстинкт подсказал Таду, что его место за машинкой. Чувство необходимости этого поступка было невозможно заглушить или отвергнуть. А выполнить этот внутренний приказ казалось столь же естественным, как сунуть руку под холодную воду после того, как ты обжег ее.

Я должен написать записку миссис Фзнтон.

Ты просто собираешься прогуляться по темной стороне или ты хочешь стать печальным сукиным сыном. И ты будешь таким далеко не только сам.

Зудящее ощущение чего-то движущегося под кожей стало еще сильнее. Это чувство прямо-таки излучалось через рану в руке. Его глаза, казалось, пульсировали абсолютно синхронно с волнами этого излучения. А глазом внутри себя Тад видел все более отчетливо воробьев. Это был район Риджуэй в Бергенфилде, Риджуэй под бело-голубым весенним небом 1960 года, весь мир, казалось, вымер, кроме этих столь ужасных и столь обычных птиц, этих психопомпов, и, пока Тад наблюдал за ними, все воробьи взмыли вверх. Небо почернело от огромной движущейся массы. Воробьи летали снова.

Снаружи комнаты Тада все воробьи также взлетели с проводов и с крыш больницы и общежития. Несколько студентов остановились, чтобы полюбоваться полетом воробьев через все небо и плавным исчезновением на западе.

Тад этого не видел. Он видел только как окрестности, знакомые ему с детства, вдруг превратились в ужасную мертвую страну снов. Он сидел перед машинкой, все глубже уходя в сумеречный мир своего транса. Но одна мысль никуда не уходила. Лис Джордж мог заставить Тада сесть за машинку и касаться клавиш «IВМ», да, но Тад не будет писать книгу, неважно какую… и если Тад выдержит все это, старый лис Джордж либо распадется на части, либо просто испарится из этого мира, как пламя догоревшей свечи. Тад знал это. Он это чувствовал.

Его рука, казалось, стремилась расти внутрь и наружу, и он чувствовал, что если бы ему удалось рассмотреть ее как следует, то она, скорее всего, выглядела бы как лапа одного из персонажей мультфильма — как по ней прошлись кузнечным молотом. Это была не боль; чувство напоминало, скорее, то ощущение «Я-скоро-сойду-с-ума-ото-всего-этого», когда у вас невыносимо чешется спина, а до нужного места никак не дотянуться рукой. Чесалась не поверхность тела, а глубоко упрятанный нерв, который может заставить вас стиснуть зубы.

Но даже это казалось отдаленным и не самым важным.

Он сидел у машинки.

В тот момент когда Тад коснулся машинки, зуд куда-то исчез… как и видение воробьев из его сознания.

Но транс сохранялся и центром его было какое-то очень сильное побуждение; нечто, что необходимо было записать, и Тад ощущал всем телом, что он должен взяться, сделать и передать требуемое. В своем роде это чувство было похуже, чем просто воробьиное наваждение или зуд в руке. Этот зуд сейчас, казалось, исходил откуда-то из самого сознания Тада.

Он заложил лист бумаги в машинку, потом просто посидел немного перед ней, чувствуя отчуждение и потерянность. Затем положил пальцы на исходную позицию, хотя Тад давно уже отказался от машинописи для своих романов.

Поколебавшись немного, Тад убрал с клавиши все пальцы, кроме указательных, точно так же, как поступал и Джордж, печатая свой опус — отыскивая и долбя нужную клавишу. Джорджу это было простительно — машинка никогда не была его любимым инструментом. У Тада причина была другая — боль в руке.

Когда Тад кончил печатать, кончик его указательного пальца на левой руке все же слегка побаливал, но на этом физические страдания приходилось медленно, но и само послание было невелико. Скорее, оно было весьма лаконичным.

Получившаяся фраза из шести слов, напечатанных прописными буквами, выглядела так:

«ДОГАДЫВАЕШЬСЯ, ОТКУДА Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ, ТАД?»

Весь мир вдруг сжался в острый фокус. Тад еще никогда не чувствовал такой растерянности и такого ужаса в своей жизни. Боже милостивый, конечно — это было столь понятно, столь ясно.

Сукин сын звонил из моего дома. Он добрался до Лиз и близнецов!

Тад начал подниматься, не имея представления, куда он собирается направиться. Он даже не отдавал себе отчета, что он делает в данный момент до тех пор, пока его руку не пронзила боль. Это было подобно тлеющему факелу, который ярко разгорается после резкого взмаха на открытом воздухе. Губы Тада слегка раскрылись, и он издал мучительный стон. Он упал обратно в кресло перед «IВМ», еще не поняв, что происходит. Руки Тада снова опустились на клавиши и начали отстукивать новый текст, из пяти слов — на этот раз: «РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ — И ОНИ УМРУТ».

Тад бессмысленно смотрел на слова. Когда он печатал последнюю букву, все вдруг словно отрезали — это было так, словно он был лампой, а кто-то взял и вывинтил пробки. Никакой боли в руке. Никакого зуда. Нет и ползущего червя, нет и чувства слежки за собой.

Птицы улетели. То тяжелое, подавляющее волю Тада чувство куда-то ушло. И Старк тоже ушел.

А может он и не приходил вовсе? Нет. Старк оказался в доме, когда Тад ушел. Они оставили двух охранников, но дело не в них. Он бы дураком, непроходимым идиотом, решив, что два копа могут что-то сделать. Даже отряд зеленых беретов специального назначения тут ничем бы не смог помочь. Джордж Старк не был человеком, он был чем-то типа фашистского танка «Тигр», который вдруг приобрел человеческий облик.

— Как идут дела? — поинтересовался появившийся Харрисон.

Тад подскочил, словно кто-то сзади воткнул ему кнопку в шею… и это заставило его вспомнить о Фредерике Клоусоне, Клоусоне, который влез не в свое дело… и приговорил себя к смерти, рассказав все, что знал.

«РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ — И ОНИ УМРУТ», — бросилось ему в глаза с листа бумаги в машинке.

Тад поднялся, вынул лист из-под валика и скомкал его. Он это сделал не глядя вокруг, чтобы не встревожить Харрисона своей тревогой — это было бы слишком тяжелой ошибкой. Он пытался выглядеть беззаботным. Но он не ощущал ничего, кроме умопомешательства. Тад ждал, что Харрисон поинтересуется, что он напечатал и почему так поспешил вынуть это из машинки. Но раз Харрисон не спросил об этом, Тад сам объяснил.

— Я думаю, что закончил. Черт с ней, этой запиской. Я возвращу эти заявки еще до того, как миссис Фэнтон узнает, что их забрали, в любом случае. — Это было во многом — по крайней мере, здесь — чистой правдой… если только Алтея не следила за делами факультета с небес… Тад поднялся, надеясь, что ноги не предадут его, но затем снова опустился в кресло. Ему удалось увидеть, что Харрисон стоит в дверях, вовсе и не глядя на него. Секунду назад Тад был уверен, что этот человек дышит ему в шею, но Харрисон ел пирожное и взирал поверх головы Тада в окно на нескольких студентов, слонявшихся по площади.

— Мальчик, это место просто мертвое, — сказал коп.

Моя семья, может быть, тоже, еще до того, как я вернусь.

— Почему мы не идем? — спросил Тад Харрисона.

— Звучит для меня приятно.

Тад рванулся к двери. Харрисон взгляну на него, сильно удивленный.

— Елки-палки, — сказал он. — Может быть, оставим эту тьму чудаку-профессору.

Тад вытаращился на Харрисона, затем взглянул вниз и заметил, что все еще держит скомканную бумажку в одной руке. Он швырнул ее в корзинку для мусора, но дрожащие руки подвели его. Бумага ударилась о край корзинки и свалилась на пол. Еще до того, как Тад наклонился, чтобы подобрать ее, Харрисон сделал это сам. Он теперь беспечно перекатывал комочек бумаги из руки в руку.

— Вы уходите, не забирая заявок, из-за которых вы приехали сюда? — спросил полисмен. Он указал на отобранные Тадом папки, которые были перевязаны красной прорезиненной лентой. Затем Харрисон продолжил свою игру в перекатывание бумажного шарика с двумя последними сообщениями Старка из одной руки в другую, с левой на правую, с правой на левую, взад и вперед. Тад мог увидеть кусочек текста снаружи шарика: «КОМУ-НИБУДЬ И ОНИ УМ».

— Ох. Эти. Спасибо.

Тад поднял папки, затем почти бросил их. Сейчас Харрисон может развернуть бумажку в своих руках. Он это сделает, и хотя Старк, может, и не следил за ними в данный момент — Тад в этом был почти уверен, почему-то — Старк это быстро проверит и узнает. А когда он узнает, то сделает что-то невообразимое с Лиз и с детьми.

— Не обращайте на это внимания, — Харрисон подкинул шарик в сторону корзинки. Тот подпрыгнул у краешка корзинки, срикошетил и свалился внутрь. — Два очка, — заявил удовлетворенный охранник и пошел вперед, чтобы Тад мог закрыть дверь на ключ.

Он спускался по лестнице в сопровождении эскорта копов. Роули Делессепс выплыл из своей кельи и пожелал хорошего летнего отдыха, словно не видал Тада ранее. Тад пожелал того же голосом, который, как ни странно, звучал достаточно обычным. Тад ощущал себя как бы переведенным в режим автопилота. Это ощущение оставалось до того момента, когда он добрался до машины. Укладывая папки с заявками в «Субурбан», он вдруг заметил платный телефон-автомат по другую сторону автостоянки.

— Я хочу позвонить жене, — сказал Тад Харрисону. — Узнать, не нужно ли чего ей в магазине.

— Вам бы это надо было сделать наверху, — сообщил Манчестер. — Сэкономили бы четверть доллара.

— Я забыл, — согласился Тад. — Может быть, это передалось мне от того чудака-профессора.

Оба охранника обменялись веселым взглядом и забрались в «Плимут», где они могли насладиться кондиционером и наблюдать за Тадом через ветровое стекло.

Тад чувствовал себя так, как будто его набили толченым стеклом. Он вытащил четвертак из кармана и опустил его в монетоприемник. Рука дрожала, и он ошибся, набирая вторую цифру. Он дал отбой, дождался возврата монеты и снова набрал номер, думая все время об одном и том же: «Иисус Христос, это же все в точности, как при убийстве Мириам. Все точь-в-точь, как в ту ночь».

Какая-то внутренняя сила сделала почти все помимо его воли и сознания.

Ему со второй попытки удалось попасть к себе в дом, и теперь он стоял, столь плотно прижав трубку к уху, что оно заболело. Он пытался как мог скрыть свое напряжение. Тад не мог позволить Харрисону и Манчестеру понять, что что-то неладно — любой ценой он этого не должен допустить. Но ему никак не удавалось расслабить свои сжавшиеся от напряжения и страха мышцы.

Старк снял трубку с первого же звонка.

— Тад?

— Что ты сделал с ними? — голос был подобен выплевыванию уже сухих шариков жвачки. Но в конце вопроса Тад смог услышать голоса своих близнецов. Их плач был странно успокаивающим. Это не были те вопли ужаса, которыми огласила Уэнди свое падение с лестницы, — это были плачущие, может быть, капризные крики, но никак не крики от боли.

— Хотя, Лиз — где Лиз?

— Ничего страшного, — ответил Старк, — ты же сам можешь слышать. Я не коснулся даже волоска на их прелестных головках. Пока.

— Лиз, — сказал Тад. Он вдруг преодолел чувство ужаса. Это напоминало выплывание из набежавшей гигантской прибойной волны.

— Что насчет нее? — тон был поддразнивающий, утрированно — неопределенный.

— Дай ее мне! — рявкнул Тад. — Если ты надеешься, что я напишу хотя бы еще одно слово под твоим именем, ты дашь ее мне! — А часть его сознания, видимо, не поддавшаяся даже этому чувству дикого ужаса и изумления, предупреждала: «Следи за свои лицом, Тад. Ты только на три четверти отвернулся от копов. Человек не вопит в трубку, когда хочет выяснить у жены, достаточно ли дома яиц».

— Тад! Тад, старина! — голос Старка звучал обиженно, но Тад знал с ужасающей и сводящей с ума определенностью, что этот сукин сын сейчас ухмыляется. — У тебя почему-то предвзятое и очень плохое обо мне мнение, дружище. Будь помягче, сынок! Охлади свои двигатели, вот и она.

— Тад? Тад, это ты? — она говорила взволнованно и испуганно, но без паники. Просто неспокойно.

— Да. У тебя все о'кей, милая? Как дети?

— Да, все о'кей. Мы… — Последнее слово затерлось каким-то шумом. Тад мог услышать, как это ублюдок что-то говорил ей, но не разобрал, что именно. Лиз сказала «да, о'кей» и вернулась к телефону. Теперь она говорила, почти плача. — Тад, уже знаешь, что ему надо.

— Да, я знаю.

— Но он хочет, чтобы я передал тебе, что ты не сможешь делать это здесь. Полиция скоро вернется с тобой. Он… Тад, он говорит, что убил тех двух, охранявших дом.

Тад закрыл глаза.

— Я не знаю, как он это сделал, но он говорит, что сделал… и я… Я верю ему. — Сейчас она плакала. Пыталась сдержаться, зная, что этим сильно опечалит Тада и понимая, что в таком состоянии он может сделать что-то опасное. Он сжал трубку и попытался принять беззаботный вид.

Старк что-то снова бормотал, как из подземелья. И Тад уловил одно из слов. Сотрудничество. Невероятно. Просто чертовски невероятно.

— Он собирается забрать нас, — сказала она. — Он говорит, что ты узнаешь, куда мы поедем. Помнишь, тетю Марту? Он говорит, что тебе надо отделиться от людей, охраняющих тебя. Он говорит, что знает, ты сможешь сделать это, потому что он сможет. Он хочет, чтоб ты присоединился к нам поздним вечером. Он говорит… — Она издала испуганный крик. Еще один застрял у нее в горле, поскольку ей удалось справиться с собой. — Он говорит, что ты будешь сотрудничать с ним и вы вдвоем напишете свою лучшую книгу. Он…

Шорох и шепот.

Ох, как хотел бы Тад вцепиться в шею Джорджа Старка и проткнуть своими пальцами глотку этого ублюдка!

— Он говорит, что Алексис Мэшин вернулся из мира мертвых и стал еще больше, чем когда-либо. — Затем с отчаянием: — Пожалуйста, сделай то, что он требует, Тад! У него револьвер! И у него есть паяльная лампа! Небольшая! Он говорит, что если ты попытаешься выкинуть какой-нибудь номер…

— Лиз…

— Пожалуйста, Тад, делай, как он говорит!

Ее слова исчезли из трубки, поскольку Старк забрал телефон себе.

— Скажи мне, Тад, — обратился Старк уже без насмешливых ноток в голосе. Это был мертвенно-серьезный тон. — Скажи мне вот что, Дружище, и будь честным и правдивым, иначе они заплатят за это. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Уверен? Потому что она сказала правду про паяльную лампу.

— Да. Да, черт тебя побери!

— Что она подразумевала, говоря, чтобы ты вспомнил тетю Марту? Какого… ее сюда приплели? Что это за шифр, Тад? Она хотела что-то передать тебе, скрыв от меня?

Тад вдруг увидел, как жизнь его жены и детей подвешивается на одну — единственную такую ниточку. Это не было метафорой, это было то, что он мог видеть. Нитка была цвета голубого льда, паутинообразная и едва различимая в середине той вечности, где она была подвешена. Все сейчас зависело от двух вещей: что скажет Тад и во что поверит Джордж Старк.

— Записывающее устройство отключено?

— Конечно, да! — сказал Старк. — Что ты желаешь мне объяснить, Тад?

— А Лиз знала об этом, когда ты ее привел к телефону?

Последовала пауза, затем Старк сказал:

— Все, что ей требовалось, было посмотреть вокруг. Провода лежат на треклятом полу.

— Но сделала ли она это? Она посмотрела?

— Перестань толочь воду в ступе, Тад.

— Она пыталась объяснить мне, куда вы направляетесь, не называя это словами, — сказал Тад. Он перешел на терпеливый тон лектора — терпеливый, но немного снисходительный. Он не мог сказать, удалось ли ему попасть в цель, но Тад предполагал, что Старк сам даст ему это понять, так или иначе. — Она имела в виду летний дом. В Кастл Рок. Марта Тэллфорд — тетка Лиз. Мы ее не любим. Когда бы она ни позвонила, собираясь к нам в гости, мы начинаем мечтать о нашем срочном отъезде в Кастл Рок, где можно спрятаться от нее до самой ее смерти. Теперь я сказал это, и если им удалось подключить беспроволочное записывающее оборудование к телефону, Джордж, это целиком на твоей совести.

Он подождал, гадая, воспримет ли все это Старк… или тонкая нить, которая была единственным мостиком между жизнью и смертью его любимых, будет разорвана.

— Они не смогли, — сказал Старк, наконец, и его голос снова звучал безмятежно. Тад почувствовал необходимость прислониться к стенке телефонной будки и закрыть глаза в полузабытьи. «Если я тебя еще увижу, Лиз, — подумал он, — я дам тебе по шее за такой безумный поступок». Хотя, он предположил тут же, что на самом деле он тогда осыпал бы ее поцелуями и почти задушил в объятиях.

— Не трогай их, — сказал Тад. — Пожалуйста, не трогай их. Я сделаю все, что ты пожелаешь.

— О, я это знаю. Я знаю, что ты сделаешь, Тад. И мы будем работать вместе. Хотя бы начнем. Тебе пора двигаться. Стряхни своих охранных псов и поспеши в Кастл Рок. Добирайся сюда как можно скорее, но не привлекай к себе внимания слишком лихой ездой. Это будет ошибкой. Ты можешь придумать обмен автомобилями, но я в эти детали не буду вдаваться — ты и сам парень с воображением. Доберись сюда до темноты, если ты хочешь увидеть их живыми. Не вздумай нагадить мне. Ты усек? Не нагадь и не пытайся выкинуть какой-нибудь фокус!

— Я не буду.

— Вот это правильно. Ты не будешь. То, чем ты занимался раньше, было игрой. Но теперь, если ты ее продолжишь, ты найдешь здесь только трупы и магнитозапись проклятой твоей жены по твоему адресу перед тем, как она умрет.

Затем раздался сигнал отбоя. Связь была разорвана.

Когда Тад возвращался к «Субурбану», Манчестер опустил боковое стекло «Плимута» и спросил, все ли в порядке дома. Тад мог видеть по глазам охранников, что это не праздное любопытство. Манчестер что-то заметил на лице Тада после всего случившегося только что. Но это было не столь уж важно, Тад подумал, что он справится. Он действительно был человеком с воображением, и сейчас его мозг работал со скоростью мчащегося вперед японского экспресса на монорельсе. Вновь встал вопрос: лгать или сказать правду? И, как прежде, на самом деле никакого выбора в ответе не было.