Без Отечества… Панфилов Василий
— Оба!
На смех подтянулись гости, и мы, перебивая друг друга, рассказали, как я собирал досье на каждого из участников Большой Игры, и как Анна предложила оставить всё как есть, посчитав такое оформление интересным. Выступление наше срежессировано и отрепетировано несколько раз, а мелкие шероховатости лишь добавляют рассказу достоверности.
— А Морис Палеолог[52]? — интересуется один из гостей, — Разве эта… хм, экспозиция, не посвящена России?
— Палеолог? — не наигранно удивляется Валери, — Он ведь один из основных участников Большой Игры в Российской Империи!
— Да? — задумывается тот, — А ведь и верно!
— Очень недооценённый политик и дипломат! — убеждённо говорит Валери, сделав глоток шампанского, — Сложно переоценить его роль в вовлечении России в Великую Войну!
— Да, да… — киваю я, и, замечая внимание остальных гостей, начинаю говорить громче, — Николай, это Царственная Жопа…
Пережидаю смешки и несколько острот разной степени пошлости.
— Николай как личность…
— Едва ли его можно назвать личностью! — перебивает меня Анна заранее придуманным экспромтом.
Смеюсь…
— Да, ты права, дорогая… — целую её в висок и ловлю любопытствующие взгляды некоторых гостей, осознавших внезапно, что у меня ДВЕ девушки. Не то чтобы парижан можно удивить чем-то подобным… но щепотку пряной пикантности, пожалуй, добавляет, — Ничтожество на троне, коронованная задница! Но как бы то ни было, хорошо известно, что в войну вступать он не хотел, и если бы не настойчивость Палеолога…
Всё! Двойную подоплёку гости если и понимают, то не видят в этом ничего дурного.
Одни — искренне считая, что Россия ОБЯЗАНА была воевать, памятуя о союзнических интересах и договорах. Навязанных, невыгодных… но об этом потом.
Другие, более здравые, полагают резонно, что каждая страна отстаивает прежде всего свои интересы, и если Франция оказалась в этой ситуации «сверху» то гражданам Франции нужно этим гордиться, а не смущаться! В общем-то, логично…
Разговор сам по себе сворачивает на политику и роль Франции в политике России. Да! Да! Да!
Франкофония, наверное, в крови каждого, считающего себя французом, так что ведущая роль Франции в Европейском Концерте полагается ими единственно правильной. А я не оспариваю и киваю, киваю…
Подливаю шампанского, слушаю о ведущей роли Франции в минувшей Великой Войне. О французских политиках, диктовавших Петербургу волю Великой Страны и эт сетера[53]…
Чёрт! Да о большей части того, что сейчас рассказывают, я был ни сном, ни духом! Передо мной разворачивается эпическое полотно, на котором широкими мазками показано настоящее влияние Франции в России. Культурное, экономичекое, социальное… Колоссальное!
И ведь для большинства присутствующих это, чёрт подери, не тайна! Они не знают какие-то детали, спорят о роли конкретных граждан Франции в каких-то делах, и несмотря на всю подоплёку, наждаком скрежещущую по моей душе, это, чёрт дери, необыкновенно интересно!
Разумеется, это не секрет Полишинеля, а скажем так… Люди, собравшиеся здесь, далеко не от сохи. Это те самые два процента, которые и составляют сливки общества — те, кто имеет реальное влияние, даже если не занимает никаких официальных постов.
«Только бы не налажать…» — бьётся в голове единственная мысль.
Анна блестяще выполняет роль хозяйки вечера, встречая гостей и вводя их в курс разговоров. Я по ситуации — то рядом, то в глубине гостиной, повествуя о личном опыте участия в политическом процессе.
— Очень рад вас видеть, месье Рибо! — радостно устремляюсь к появившемуся академику.
«Чёрт! Рано говорить, но кажется, вечер определённо удался!»
— … совсем ещё мальчик, — слышу краем уха, пока, подцепив академика под локоток, вместе с Анной ввожу его в гостиную, объясняя идею сегодняшнего вечера.
— Нет-нет-нет! — Валери, необыкновенно очаровательная, с бокалом шампанского в тонкой руке, активно участвует в беседе на стороне профессора Паскаля, — Пуанкаре-война[54] — не тот человек, который нужен Франции! Сейчас время мира, и нам нужно думать о восстановлении экономике и дипломатии, а не готовится к грядущей войне!
Разговор естественным образом перескакивает на грядущие выборы, и снова — имена, факты…
… и Бог мой, какие это факты! Вперемешку — политика, сексуальные пристрастия уважаемых и (казалось бы!) незыблемых столпов общества, непотизм, коррупционные схемы. В газетах такое если и всплывает, то как домыслы, становясь иной раз причиной нешуточного скандала, а здесь…
— … Алекс, а как вы считаете? — и вот я уже с бокалом шампанского в руке, обсуждаю голубые пристрастия одного из Великих Князей и то, как это может сказаться на политике России, если…
Всё очень поверхностно, легкомысленно… но это только кажется. Затронув какую-то тему, её могут тут же забросить, перескочить на нечто совершенно иное, не имеющее к предыдущему разговору никакого отношения.
Разговоры пенятся и пузырятся шампанским. А я говорю, говорю…
… демонстрируя эрудицию в области классической литературы и поэзии, политики, и неожиданно — схемы антикварного бизнеса с опорой на ресурсы русских иммигрантов. Последнее — вполне всерьёз, и кажется…
Нет, я уверен, что через несколько дней, недель или месяцев этот разговор оформится в нечто более серьёзное. Не знаю, какова будет моя доля, но что-то мне подсказывает, что да-алеко не решающая. С другой стороны, охват… иной раз выгоднее иметь малую долю в большом деле, чем большую — в малом!
А сейчас меня оценивают… Умение реагировать на стремительно меняющуюся ситуацию быстро, правильно и остроумно у серьёзных людей очень ценится. А здесь, чёрт побери, собрались именно такие!
«Свой-чужой», — мелькает и пропадает мысль, когда я ловлю взгляды, в которых за весельем скрыт тщательный, почти бухгалтерский расчёт. Впрочем, расчет ничуть не мешает приятно проводить время.
— … да, за спиной России, — буднично, как о чём-то, давно всем известном, рассказывает журналист влиятельнейшего «Ревю де Дё Монд» о предложении Палеолога провести англо-французские переговоры с Османской Империей за спиной империи Российской, — Не стоит удивляться, Алекс! Возможно, я покажусь вам старым циником, но это и есть реальная политика! Золото, кровь и грязь, вот что такое дипломатия!
… и почему я не удивлён?
Так же буднично, с конкретными примерами, журналист рассказывает о ничуть не менее циничном поведении Российского МИДа…
… и я снова не удивлён.
— … Бриан[55]? — вздёргиваю бровь, — Да, мне его взгляды близки…
— Простите, месье, — Паскаль, раскрасневшийся от вина, подхватил меня под руку, — Алекс нужен мне как консультант в области букинистики… Ещё раз простите!
— … бокс? — слышу я, проходя мимо Даниэля, — А как же! Алекс! Алекс, как тебе показался тот поединок у Шарлеманя?
— Да ничего особенно, — дёргаю плечом, — техника, как по мне, достаточно слабая…
— … как бы не относиться к поведению взбунтовавшихся солдат в лагере Ла-Куртин, — мягко, но непреклонно обозначаю свою позицию спустя несколько минут, — нельзя отрицать, что расследование и суд французской стороны, равно как и действия российских властей, вызывают закономерные вопросы.
— Я бы сказал, прежде всего — действия российских властей, — так же мягко, но неуступчиво, обозначает свою позицию репортёр «Ревю де Дё Монд».
— Соглашусь, — склоняю голову, — Я помню, что Франция предлагала отправить назад ненадёжные части. Желание российских властей «привести их в чувство» вызывает искренне удивление, и прежде всего — встаёт вопрос о компетенции командования Корпуса, не сумевшего удержать дисциплину и давшего Коренскому неверные сведения, что и привело к трагедии.
Одобрительные кивки…
— В результате, бунтовщики, от которых фактически отказались Российские власти, оказались как бы вне закона.
— Это… — пожимаю плечами и криво усмехаюсь, — нисколько не удивляет меня. В конце концов, несколько столетий азиатской диктатуры не могли сказаться бесследно. Даже демократические преобразования, чёрт подери, у нас с душком азиатчины!
— Но… Франция, господа? — вздыхаю, удивлённо качая головой.
Эта позиция французам близка…
… а тем более — французам, которые терпеть не могут Пуанкаре и отчаянно хотят ткнуть правительство носом в совершённые им ошибки!
— Думаю, — подытоживаю разговор, — Аристид Бриан на посту президента будет смотреться много более достойно. А Пуакаре, Клемансо и прочим воинствующим старикам место на пенсии!
— … потому что, чёрт подери, я решительно не понимаю, — распинаюсь несколькими минутами позднее перед молодёжью, — почему ошибки совершают старики, а расплачиваться за них приходиться нам!
— Войны начинаю старики, а умирают на них молодые, — с горечью поддержала меня Валери.
— Нам, молодёжи, — подхватываю я, — нужно не бояться говорить, а если это необходимо, то и кричать! Не боятся отстаивать своё мнение, и если это потребуется, то и радикальными методами!
Взгляды оценивающие… студенчество знает, что мне восемнадцать, но я, чёрт подери, уже имею право так говорить! И ах, как их душит честолюбие…
… ведь можно! Можно же! Вот он я, живой пример того, что студенчество может участвовать в политике как самостоятельная сила, здесь и сейчас! Да, пришлось уйти в изгнание…
… но чёрт подери, могу поклясться, что минимум половина собравшихся уже примерила на себя мою биографию и она им показалась вполне притягательной!
Глава 10
Велосипед на дыбки, пуля в грудь и о ля-ля!
Окрестности Страсбурга превратились в огромный военный лагерь, где всё, кажется, пропиталось запахами мужского пота, оружейной смазки, табака, пороха, армейских столовых и отхожих мест. Вся эта причудливая смесь ароматов преет под лучами летнего солнца, как одно из тех деревенских блюд из потрохов, копыт и всего того, что изначально употребляется по бедности, а после, с течением времени, становится национальной кухней.
Стоит только подуть малейшему ветерку, и будто приоткрывается булькающий на плите котёл, накрывая Страсбург облаком своеобразных ароматов. Сейчас, как назло, роза ветров принесла неведомо откуда тонкие, но явственно ощутимые запахи перепревших нужников, отчего главную площадь столицы Эльзаса обволокло удушливыми газами, проникающими даже через прижатый к носу воротник сорочки.
Сегодня я, как нельзя больше, пожалел об отсутствии привычки носить бутоньерку…
Горожане и гости города, морщась и ускоряя шаг, пересекают площадь Клебера как можно быстрее, вполголоса ругаясь на армейское руководство всех стран разом, бошей, и на собственное руководство города, не сумевшее отстоять у армейцев и парижских политиков свою позицию в этом вопросе.
Впрочем, что они там могли отстоять… Недавно ещё Страсбург принадлежал Германской Империи, и несмотря на всю франкофильскую позицию большинства жителей, выборная администрация города с началом войны, названной современниками Великой, оказалась оттеснена на обочину политической жизни.
Верх в Эльзасе взяли навязанные Берлином ставленники и наиболее прогерманские эльзасские немцы. На долю довоенной администрации, то бишь тех из них, кого вовсе не удалили из политики, остались только решения сугубо технического характера.
После захвата Эльзаса войсками Франции и Союзников, франкофилы начали возвращаться в органы местного самоуправления. Пока же в новообретённых провинциях командует военная администрация и парижские политиканы…
… и они себя не стесняют!
Армейцам важнее показать силу оружия, лишний раз поиграть мускулатурой и крикливо напомнить о своих заслугах, как действительных, так и мнимых. Такое тоже наличествует… наказание невиновных и награждение непричастных интернационально, хотя конечно, здесь нет такого размаха, как в спасаемом Богом Отечестве.
Не потому, разумеется, что у европейцев иная генетика… но вот менталитет заметно отличается. Прежде всего — привычка к правам и гражданским свободам, отягощённая всеобщим образованием на протяжение поколений, что, собственно, и формирует пресловутый менталитет.
Народишко здесь, сволочь такой, имеет привычку совать носы в вопросы государственного управления, и что характерно — не стеснятся задавать вопросы! А ещё — не молчать, если им что-то не нравится…
… но вот именно сейчас, увы, это работает с изрядной пробуксовкой. Тот самый случай, когда права и свободы вроде как и есть, но по политическим соображениям и ради всеобщего блага совершенно конкретных личностей отодвинуты в сторону.
Несмотря на то, что Страсбург считается полностью французским городом, право голоса у жителей, бывших ещё недавно гражданами Германской Империи, урезано, и местами — официально. В Париже лучше знают…
Собственно, планы уже озвучены и не являются хоть сколько-нибудь секретными. Прежде всего, это повторное[56] навязывание французского языка как единственного государственного, административная гиперцентрализация, догматическое следование законам Французской Республики без оглядки на местные[57]… Ну и далее, в том же духе.
Но сначала — триумфальный въезд в Страсбург войск Франции и союзников! Вроде как в ознаменовании… чего-то там.
Разбираться в этом досконально не тянет совершенно, здесь очень много психологии, ссылок на додревние законодательные акты, постановления времён Хлодвига и прочее, базирующееся скорее на вере, нежели на фактах. На черта это мне, решительно не могу понять, и потому не забиваю голову лишней информацией. Она у меня сейчас и без того забита…
Я не военный, и тем паче не военный историк, но знаю, что незначительно отличаясь в деталях, триумфальный вход войск в город, может быть предметом гордости для его жителей, а может — уничижением. Есть, как говорится, нюансы…
Единственное, что я уяснил точно, так это то, что триумфальный проход войск по городу планируется с некоторым душком.
Парижские политиканы, десятилетиями бьющие во все европейские колокола о том, что Эльзас и Лотарингия это исконные, неотъемлемые земли Франции, и о родственных чувствах, которые испытывает каждый француз к любимым родственникам, волею злого Рока оказавшимися гражданами другого государства, как только пали границы, сразу поменяли своё мнение. Эльзасцы всё такие же родственники, но (внезапно!) нуждающиеся в особой опеке в силу психической и культурной ущербности.
В итоге, даже триумфальный вход войск в город будет носить привкус парада в захваченном городе. Не освобождённом, а именно захваченном! Не полностью так, далеко не полностью… но тем не менее.
Не знаю, в чём тут суть и почему принято такое решение. Если навскидку, то можно считать это давлением на эльзасцев, чтобы проще было навязать всё ту же централизацию власти и полное «офранцуживание» присоединённых регионов.
Попытка просчитать, что это может значить для конкретных политиков, партий, общественных объединений и прочего, заставляет меня жалеть о том, что я в принципе не интересовался политологией в прежней жизни. Кажется, это весьма интересная штука…
Кубок Эльзаса, как легко можно понять, часть этого всеобъемлющего давления на местных, призванный одновременно потрафить их гордости и прижать автономность, показав, что развиваться они могут только в рамках, указанных Парижем.
Здесь, и не только, на фоне грандиозных празднеств, развернётся борьба за голоса будущих избирателей.
С одной стороны — Пуанкаре-Война и Клемансо-Тигр, продвигающие милитаризм и величие. Да — под их руководством Франция победила в Великой Войне…
… но какой ценой?! Потери, будь то человеческие или экономические — чудовищны. А Величие… ну, так жрите его! Тем паче, у жителей Эльзаса и Лотарингии вкус Победы на губах с явственным оттенком хинина.
С другой стороны — Бриан и все те представители умеренно-либеральных кругов, которые делают ставку не на административное давление, централизацию всего и вся, и продолжение милитаризации. В программе — восстановление экономики, отмена некоторых «военных», законов, некоторая либерализация экономики в частности и общества в целом.
С каждой из сторон — не сотни, а тысячи сторонников, активно вовлечённых в подготовку к политической гонке. Я, как не трудно догадаться, в команде Бриана.
Выбор не идеальный… ох, какой не идеальный! Но в том-то и соль, что у меня выбора нет.
В детали, в виду иного гражданства и нехватки времени, меня не посвящают, хотя если что-то спрашиваю — отвечают. Насколько искренне и точно, это уже другой вопрос… но тем не менее.
В Страсбурге я уже несколько дней, за которые произошло столько событий, что голова идёт кругом, а реальность кажется каким-то Зазеркальем. В один час может произойти столько всякого, что право слово, это какой-то калейдоскоп из людей, событий и всяческой чертовщины, с трудом укладывающейся в рамки нормальности.
Время моё занято тренировками, встречами с самыми разными людьми, бесконечными интервью любому желающему, которого представит мне Анна или Валери, и консультациями. Я, чёрт возьми, считаюсь специалистом по «русскому вопросу…»
Не знаю, какой из меня специалист на деле, но судя по всему, всяко не хуже офицеров Российского Генштаба с их политической девственность и полным непониманием политических реалий в распавшейся Российской Империи. Хотя казалось бы…
Ну или скажем — российской интеллигенции из тех, кто неплохо знает точку зрения каждого, представляющего его весьма узкий круг знакомств, и думающего притом, что может говорить о «всей России».
Я, по крайней мере, всегда делаю оговорки вроде «судя по моим данным» и «могу судить, опираясь на имеющуюся у меня информацию», объясняя притом, какой у меня круг общения, и почему, собственно, я пришёл к тем или иным выводам.
— Простите, месье… разрешите… — народу на улицах много, так что иногда приходится слезать с велосипеда и вести его, удерживая за руль. Благо, ветер переменился, и обычные запахи города, где ещё само понятие «экология» не введено в обиход, после такого Авгиева испытания кажутся невообразимо прекрасными.
Очень, просто невообразимо много военных, в том числе и американцев, британцев и черт те кого, включая такую экзотику как сипаи, гурки и какие-то чернокожие молодцы из колониальных войск. Горожане, да и приезжие французы, косятся на них без особой приязни, не испытывая к союзникам ни малейшей (а казалось бы!) благодарности, и в общем-то, к слову, их резоны вполне понятны.
Одних только чернокожих американцев в Европе порядка двухсот тысяч, и их, на минуточку, в несколько раз меньше, чем американцев белых! При этом непосредственно в сражениях приняла дай Бог пятая часть американцев, а остальные в значительной степени прибыли уже к финалу, а то после.
Есть американские соединения, которые помогли отстоять Париж от немецкого наступления, и говорят, дрались вполне крепко и умело… когда научились воевать. Не сразу, сильно не сразу!
Но большая часть американцев не сделала ровным счётом ни-че-го, не побывав даже на линии фронта… Они — инструмент Большой Политики в продолжающейся делёжке мира, и находятся во Франции исключительно как инструмент политического давления на союзников. Очень, к слову, грамотный подход… как бы к нему не относиться.
— … в предместьях, — горячится идущий впереди однорукий мужчина, припадающий на левую ногу, — засрали всё…
Обгоняю его, получая в спину «чёртовы иностранцы» и немного жалею, что не дослушал подробности истории о засранцах. Впрочем, суть ясна!
Войск разного рода вокруг Страсбурга тысяч под триста, и если какой-то полк или дивизия, да вместе с мулами, встал на постой в месте, никак не предназначенного для подобных испытаний, то и получается… что получается. А судя по тому, что я успел увидеть, бардак и неразбериха царят знатные!
Да и может ли быть иначе, если к финалу войны в анти-германской коалиции состояло ровным счётом тридцать стран! Да, добрая четверть состояла в оной формально, и не все участники воевали собственно в Европе, но даже Гаити, чёрт его подери, прислало в Европу батальон (ротного состава) каких подозрительных оборванцев со ржавыми винтовками!
Остальные… по-всякому. Но своё присутствие в Европе так или иначе обозначили почти все члены коалиции. А это — генералы, военные наблюдатели и переводчики, шпионы и дипломаты, представители торговых и политических кругов, и всё, что характерно, представляют свои страны!
Не у всех есть дипломатические паспорта и хотя бы толика власти, но почти все, за редчайшим исключением, пытаются произвести впечатление, наладить контакты и как-то поучаствовать в таком грандиозном событии. В Страсбурге сейчас происходят мероприятия достаточно значительными для того, чтобы все эти без сомнения достойные (и очень, очень активные!) люди считали присутствие здесь своим долгом.
Довеском — несколько сот тысяч человек, пьяных от того, что теперь они точно останутся живы! Порядка трёхсот тысяч молодых мужчин с синдромом отпускников и оружием, являющиеся представителями разных культур, это очень…
… сложно.
Дороги близ Страсбурга пока далеки от знаменитых автобанов будущего. Стоило только немного отъехать от города и свернуть с шоссе, как асфальт под колёсами сменился совершенно заурядной грунтовкой, к тому же весьма разбитой ввиду избыточного движения. Нет, я не жалуюсь… в оставленной мной Российской Империи всё больше направления, а не дороги.
Да и здесь… зверски чихнув из-за поднятой проезжающим грузовичком пыли, я невольно вильнул в сторону и влетел в совершенно прозаическую колею, навернувшись с велосипеда. Слава Богу, не расшибся и не угробил велосипед, а то было бы весело!
Пока я отряхивался, чертыхался и тревожно осматривал одолженную технику на предмет повреждений, на дорогу выехала американская военная часть, растянувшись во всю ширь. Решив было вклиниться в этот поток, я некоторое время стоял на обочине, выбирая момент.
Одну сторону целиком заняли гружёные всякой амуницией грузовички, водители которых, очевидно, о правилах дорожного движения только слышали. Во всяком случае, интервал движения они соблюдают, как Бог на душу положит, отчаянно виляя по сторонам, выезжая на обочины и беспрестанно сигналя по всякому поводу.
Благо, скорость передвижения невелика, никак не больше двадцати километров, а скорее десять-пятнадцать, и это отчасти нивелирует бесшабашно-опасную манеру вождения.
На другой стороне столпотворение запряжённых мулами телег и растянувшихся по обочине солдат, по какой-то, неведомой для меня причине — вперемешку.
Солдаты идут с развальцой, переговариваясь и смеясь, и если бы не военная форма со знаками различия, и не оружие, опознать военнослужащих в этих расхлябанных парнях было бы непросто. Скорее — туристы, парни из рабочих районов, выбравшиеся в выходной на пикник в ближайший парк и предвкушающие все удовольствия выходного дня.
До стандартов НАТО, да и до любых европейских, Армии США ещё очень далеко!
Всего несколько лет назад Армия США представляла собой разрозненные полки и бригады, воюющие разве что с индейцами и мексиканскими повстанцами. Да изредка, под прикрытием корабельной артиллерии, помогающие американской дипломатии налаживать дружественные связи с туземцами.
А сейчас… во сколько раз увеличилась Армия США с началом Великой Войны? Дай Бог памяти… но кажется, в десятки раз[58]!
Проблем… много, пальцев не хватит загибать. Но при всём притом, логистика у янки налажена на зависть европейским державам, а это, как по, мне в военном деле будет как бы не поважнее всего остального.
— Да чёрт бы вас… — в чувствах ругнулся я, приглядевшись к колонне, хвост которой терялся где-то в паре километров позади, — я так долго стоять могу!
— Эй, парень! — окликаю забуксовавшего в колее водителя грузовичка, молодого парня с чумазым от пыли лицом и тонкой самокруткой в углу губастого рта, — Тут что, вся Армия США в колонну выстроилась?!
— А? — растерянно обернулся он, — Эт ты мне?
— Да, парень!
— А… заморгал он, пытаясь поймать ускользающую мысль, — нет, только наша дивизия.
Поблагодарив, прикусываю губу, и не долго думая, сажусь на велосипед, по обочине догоняя голову колонны. Ехать тряско, приходится то и дело заезжать на поле с каким-то турнепсом или брюквой, спешиваться и перетаскивать велосипед через канавы, отчего мои полуботинки быстро превратились в комки глины.
Но чёрт… лучше так, чем ждать пару часов, когда проедет дивизия! Немногим лучше ехать назад, проезжая через чёрт те какое облако пыли.
Пару раз, правда, я сильно пожалел о своём решении, ибо молодые парни, набранные в основном из реднеков и городских трущоб, считают очень остроумным вильнуть в сторону, попытавшись задеть меня бампером или бортом грузовика. Про многочисленные гудки автомобильных клаксонов и попытки напугать, прицелившись из винтовки, скорчив при этом гримасу, которую они считают грозной, даже говорить не хочется…
Вырвавшись наконец вперёд, обогнал колонну и свернул на нужную мне дорогу, изрядно вымотавшись к этому времени. Настроение тоже… вымотавшееся. Время ещё раннее, на часах нет и девяти утра, а ощущение, что день катится к закату.
— Ч-чёрт… — выдыхаю я обессилено и слезаю с велосипеда, уводя его на обочину, под растущее метрах в тридцати от дороги дерево с раскидистой кроной, — вот это кардио-тренировка… Говорили мне… но я же, чёрт подери, лучше знаю!
Прислонив велосипед к дереву, пару минут отдыхаю, а потом, чтобы не тратить время зря, начинаю избивать воздух, переходя постепенно от простого к сложному. Злюсь сам на себя…
Не в первый раз сталкиваюсь с ситуацией, когда реальность не совпадает с картинкой из будущего, подкинутой услужливой памятью. А главное — подсознание, чёрт бы его подрал…
Просчитывать каждый шаг, анализируя всё и вся, невозможно! А точнее — можно… но это прямой шаг к нервному срыву, а то и к постоянной прописке в палате с мягкими стенами.
А если не просчитывать… то вот, подсознание, мать его ети, подкидывает дровишек. Ладно сегодня, всего-то кардио неудачное… но и оно перед боями может ой как сказаться!
Вот засела у меня где-то в глубине подсознания красивая картинка окрестностей Страсбурга из двадцать первого века, и всё! А такие вещи, чёрт бы их подрал, работают незаметно, исподволь.
Всего-то педали покрутить решил, а подсознание, не подсовывая напрямую красивые картинки с велосипедными дорожками и прочей, отсутствующей в этом времени инфраструктурой, транслировало уверенность, что всё будет хорошо. Ведь раньше я здесь бывал…
… а что это было в другом времени и теле — не существенно!
Двигаюсь неторопливо, с ленцой, время от времени взрываясь, выбрасывая в воздух кулаки, уворачиваясь и уклоняясь, работая с дистанцией и тактикой. Насколько это вообще возможно при такой работе, разумеется.
Метрах в ста пятидесяти, дальше по дороге, виднеется кирпичная ферма, выглядящая необыкновенно живописно. Обрамлённая высокими деревьями, с прудиком чуть поодаль, стадом тучных коров, смотрится она так, что не хватает, наверное, только рамки…
Наконец, утомившись как следует, я сверился ещё раз с картой, оседлал велосипед и покатил в Страсбург кружными путями, надеясь не пересечься больше с армейскими колоннами. Проезжая мимо фермы, я невольно замедлил движение, стараясь разглядеть всё получше, и может быть (чем чёрт не шутит, пока Бог спит?!) набросать по возвращению в гостиницу пару эскизов по памяти.
Оказалось, что вблизи ферма выглядит не столь живописно, а скажем так… более приземлёно. Побелка заметно облупилась, кирпичи местами вывалились, некоторые окна составлены из осколков стекла. Полощущиеся на ветру дырявые подштанники и неистребимый запах хлева добавили красок в это полотно…
… и это странным образом примирило меня с действительностью.
«Россия, конечно, отстаёт от Европы, — мелькнуло у меня, — но чёрт подери, не на века! Догоним… есть ведь шанс, чёрт подери! Есть…»
В городе пришлось слезть с велосипеда и идти пешком, ведя железного коня под уздцы и слышать то и дело нелестные комментарии в свой адрес. Не огрызаюсь, ибо… да сам дурак, чего уж!
Народу стало ещё больше, и тут я с велосипедом. В итоге, пока дошёл до гостиницы, морально устал так, будто совместно с бухгалтерией закрывал налоговый год.
В голове… всякое, но всё больше желание помыться, поесть, да завалиться спать!
Некстати вспомнилось, что у меня на сегодня запланировано несколько встреч, вечерняя тренировка и две консультации — одна сугубо политическая, а другая — по организации букинистического и антикварного бизнеса. И право слово… не знаю, какая из них важнее!
— … Алексей Юрьевич? — услышал я, — Именем…
… и дуло «Нагана», ставшее внезапно огромным. Успеваю поднять на дыбки велосипед…
… выстрел…
… и будто кнутом по рёбрам, да с оттяжкой!
— С-сука… — выдыхаю с ненавистью, и, раз уж всё равно не жить, бросаю велосипед в ненавистную харю с тонкими щегольскими усиками, вкладывая все силы в последнее перед смертью движение!
Грязное колесо с силой врезалось в массивный подбородок с ямочкой, кровавя его и запрокидывая назад. А велосипед, отскочив от офицерской физиономии, стукнулся задним колесом о брусчатку, о мою голень…
… и снова влетел в моего убийцу, опрокидывая его навзничь и запутывая ноги. В сторону полетела фуражка, покатившись по асфальту, отлетел на несколько метров наган, и набриолиненая голова стукнулась о брусчатку.
Выдернув нож из ременных ножен, делаю шаг вперёд…
… мешает велосипед, который держит убийца, выставив перед собой как щит. Подшаг влево… бью по локтю жёстким носком полуботинка…
… и сзади меня хватают какие-то люди в военной форме!
Рычу, выворачиваясь изо всех сил, бью ступней назад, попадая, куда и целил — в пах! Отшатывается с проклятьем… а я, вывернув руку второму военному и уже собираясь ударить его в висок…
… как замечаю британскую военную форму.
А потом осознаю, что я — жив, и умирать, чёрт дери, не собираюсь! Бок болит так, будто к нему приложили раскалённый прут, но почти не кровит, и кажется, я ещё поживу!
Ну а британцы…
— Прошу прощения, сержант, — скачущим голосом говорю я, отпуская его руку, — сгоряча принял вас за сообщников этого ублюдка.
Плюю всем накопившимся в окровавленное лицо с усиками и замечаю, с невольно вылезшей на лицо кривой усмешкой, что кажется, ямочка на подбородке у моего несостоявшегося убийцы стала заметно больше!
— Ефрейтор… — останавливаюсь у болезненно кривящегося немолодого мужчины в британской военной форме, стоящего в неловкой раскоряке, — приношу свои извинения. Вот…
Сую ему в руки серебряный портсигар.
— … возьмите на память о сегодняшнем дне и не держите зла!
— Благодарю… сэр, — после короткой паузы ответил тот, забирая портсигар, и бросив взгляд на золотую отделку, шутит осторожно:
— Теперь точно не буду!
Толпа тем временем, будто по отмашке невидимого режиссёра, отмерла, разом загомонив, заволновавшись, и вытолкнула из своих глубин помятого жандарма, непонимающе крутящего головой.
— Месье, я… — начал было жандарм, обращаясь ко мне.
— Вы должны арестовать убийцу и допросить свидетелей, — устало перебиваю его, — а я тем временем поднимусь к себе в номер и вызову врача. Понадоблюсь, спросите обо мне у портье!
Не дожидаясь ответа, иду к дверям отеля, и народ не то что расступается — шарахается от меня! А, нож… Прячу его в ножны и на ходу снимаю пиджак, непроизвольно морщась при неловких движениях.
— Я уже вызвал врача, месье! — кланяется из-за стойки бледный портье. Повернувшись, киваю благодарно и успеваю заметить, как возле моего несостоявшегося убийцу окружают жандармы.
Портье не лукавил, врач прибыл всего через несколько минут, я всего-то и успел, что сходить в уборную по-маленькому, да кое-как умыться, изрядно забрызгавшись сам и забрызгав выложенный плиткой пол.
В дверь постучали, когда я, выдернув зубами пробку, наливал себе бренди, позвякивая горлышком бутылки о стакан.
— Входите, — крикнул я, не прерывая своего занятия, но готовый, если вдруг что, с силой швырнуть бутылку в голову сообщнику убийцы, и схватив пистолет, лежащий на буфете, дорого продать свою жизнь.
Но нет, врач оказался совершенно обыкновенным немолодым мужчиной — с пузиком, мешками под глазами, закрашенной по моде этого времени сединой в волосах и уверенными, властными движениями хорошего профессионала, знающего себе цену. С ним — такая же немолодая, основательная и я бы даже сказал — монументальная дама, статями и физиономией напомнившая мне незабвенную фрекен Бок.
— Здравствуйте, месье, — коротко поздоровался он, ставя саквояж на стул и сходу оценивая моё состояния. Фрекен Бок, изобразив книксен, промолчала, стоя чуть позади шефа.
Видя, что вот прямо сейчас я умирать не собираюсь, медик немного расслабился и зашарил глазами по номеру.
— Вот та дверь ведёт в ванную комнату, — подсказал я.
— Благодарю, месье…
— Пыжов.
— Благодарю, месье Пыжов, — на удивление чисто произнёс мою фамилию медик.
Пару минут спустя я сидел перед ними с голым торсом, и знаете…
… всё оказалось не так уж и страшно! Пуля прочертила борозду по рёбрам справа, ближе к соску, зацепив заодно бицепс правой руки.
Борозды эта кровят и уже опухли, выглядя довольно противненько… или брутально, это уж кому как. Но мышцы, собственно, не задеты, что уже радует…
— … повернитесь… — командует врач, и я послушно поворачиваюсь, — Так-с… запишите…
Торопливый топот женских каблучков по коридору…
— Алекс… — Валери бросилась передо мной на колени.
— … ты жив? Жив, слава Богу! — вторит ей Анна, целуя меня, — Живой, живой… живой… Слава Богу!
— … обещай, что никогда… — сквозь слёзы требует Валери, а я…
… да чёрт! Я никогда с таким не сталкивался! Весь мой жизненный опыт спасовал перед двумя эмоциональными француженками…
Девушки обнимали, целовали меня, что-то требовали от меня и от месье Кольбера разом, взирающего на это с видом Будды, привычного решительно ко всему. Физиономия фрекен Бок сделалась кислой, но впрочем, ненадолго, и вскоре она вернула на щекастое лицо профессионально-любезную гримасу.
С некоторым трудом я убедил девушек, что не просто жив, но и в общем-то здоров, и ничто…
— Сфотографировать! — перебила меня Анна, вскакивая на ноги и снова обуваясь, — Непременно! Алекс, ты привёз с собой фотоаппарат?
— Да… — заторможено киваю я, и Валери, зная мои привычки, уже залезла в саквояж.
— … чуть повернись и замри… — послушно замираю на фоне окна, устало поглядывая на переполненную народом площадь внизу. Я далёк от мысли, что все они собрались из-за меня… так, разве что лепту малую внёс.
Страсбург, как и любой большой город, изобилует всякими… ситуациями. С поправкой на только что закончившуюся войну и стоящие вокруг войска двунадесяти стран, происшествий такого рода должно быть много. Нет… очень много!
— … болезненно, но ничего в общем-то страшного, — поясняет месье Кольбер Валери, пока фрекен Бок мазюкает вздувшиеся рубцы ваткой с какой-то на диво вонючей мазью.
Читать бесплатно другие книги:
