Случайный билет в детство Стрелков Владислав
– Мать… – выругался Расулов, выплевывая суп.
– Тьфу, – вторит Савин, – пересолено!
Я попробовал малость варева, действительно – есть невозможно.
– Глянь, – вытер рот Олег, – а остальные рубают, как ни в чем не бывало.
В отсветах от костров было видно, что ребята сидят и спокойно ужинают. Никто не возмущается соленостью супа.
– А нас что, – сплевывает Переходников, – типа, прикололи, что ль?
– Пойдем разбираться, – поднимается Расулов.
Неся миски перед собой, гуськом идем обратно к котлам. Возле них, спиной к костру, по-прежнему сидят Раевская со Смольняковой. Едят один хлеб, шушукаются и чему-то смеются.
– Ещё и ржут, – бурчит Ильяс, – я им сейчас этот жутко вкусный суп на голову вылью. Нашли, над кем приколоться!
Подходим к девчонкам.
– Уже съели? – удивилась Верка.
– Вкусно? – спрашивает Лариса. – Добавки хотите?
А у обоих глазки такие невинные, что именно в злую шутку больше верится.
– Добавки?! – почти рычит Ильяс. – Сейчас будет вам добавка!
И собирается выполнить недавнюю угрозу. Девчонки с визгом отскакивают, хватают крышки от котлов и закрываются ими.
– Вы чего! – пятясь за костер, кричат они. – Чего не нравится?
– Издеваетесь, что ли? – в ответ орет Олег.
– Сами хоть пробовали? – говорит Переходников и ставит свою миску у котла. – Пересолено, будто пачку соли в суп насыпали.
– Конечно… – мямлят обе, – пробовали.
– Что тут происходит? – спрашивает Щупко, появляясь из темноты вместе с Григорьевым. – Что за ор?
– Суп нам пересолили! – отвечаю я. – Только одним нам.
– Как это, только вам? – не поняла она.
– А так, – говорит Расулов, – есть невозможно! Сами попробуйте.
Елена Михайловна берет ложку, наклоняется и черпает немного супа из миски Расулова. Сморщивается.
– Действительно пересолено.
– У нас так же, – показываю я на другие миски.
– Девочки? – оглядывается Щупко на Смольнякову и Раевскую.
– Мы ничего не солили! – возмущаются они. – Чего солить-то, если в пакетах все уже есть!
– И тут, – говорит Григорьев, попробовав варево из котла. – Жуть как солено!
И тут я понял – приправа!
– Кто пакеты в котел высыпал? – спрашиваю у девчонок.
– Я, – говорит Лариса, – только я соли не сыпала.
– Я знаю, что не сыпала, – усмехаюсь, – а на сами пакеты ты смотрела?
– Нет.
– А надо бы. Я же предупредил про приправу!
– Зачем ты вообще её взял? – спросил меня Витя.
Зачем? Похоже, это привет из прошлой жизни. Былая привычка. Бывая на рыбалке, я заметил, что ночью чай или кофе быстро надоедают, а немного бульончика взболтаешь, попьешь – согретый и сытый.
– Чтобы бульон сделать, – отвечаю я. – Так согреться быстрей можно.
– Разумно, – чуть помолчав, кивнул Григорьев. – Девочки, а как так вышло, что остался целый котел супа?
– Не все любят такой суп, – пояснила Раевская. – Некоторые девочки сказали, что свои продукты есть, а этот суп не будут.
– Хм… – Витя развел руками, – дети.
– А вас теперь чем кормить?
– Ничего, Елена Михайловна, у нас консервы есть – и тушенка, и «братская могила»…
– Сергей! – вскрикнула Щупко. – Что ещё за могила?
– Лена, – взял классную за локоть Витя, – это так кильку в томатном соусе называют.
– Дурацкое название!
– Дурацкое, – согласился тот, – пойдем, парни уже взрослые, сами разберутся.
Они удалились, а Раевская и Смольнякова опустили головы.
– Мы песни послушать хотели, – сказала Верка, – вот и торопились.
– Сереж, Жень, Олег, Ильясик, – надула губы Лариса, – простите, мы нечаянно.
– За нечаянно… – продолжать, что там дальше делают, Расулов не стал. – Посуду помоете.
– Хорошо, – согласились они, – так прощаете?
– Прощаем, – отвечаю сразу за всех.
– Ой, – обрадовались девчонки, – а мы вам чаю можем заварить.
– Только без соли, – на всякий случай уточнил Ильяс.
Мы идем обратно.
– Теперь обопьемся, – ворчит Савин, – после соленого-то. И чай не поможет.
– А коньяк? – шепчет Женька, оглядываясь.
– Не, с него ещё больший сушняк бывает.
– Откуда знаешь? – изумляется Женька.
– Батя, – невозмутимо говорит Олег, – когда перепьет, а похмелиться нечем, так дует воду литрами.
Я в разговор не вмешивался, слушал и вспоминал. Наша компашка не раз грешила с алкоголем. Мы и пиво пили, и вино, один раз водку где-то надыбали, но все было чинно и разумно, а главное незаметно для родителей. Баловство, да и только. В первый раз мы напились на выпускном. Именно напились. На торжественном школьном собрании всем выпускникам вручили аттестаты, затем последовал не менее торжественный ужин, ну а потом была дискотека, на которую, кстати, была приглашена группа «Палитра» (обалдеть, только сейчас вспомнил). Вот перед дискотекой мы, уединившись в одном из пустых классов, и употребили.
– Свобода! – счастье из нас плескалось как вино в полных стаканах. Причем вина было закуплено много. Кто-то из ребят целую операцию по добыче провернул. Вино не крепкое, пили без закуски, а зачем, ведь только что ели?!
И мы нализались!
Кто-то вырубился, кому-то плохо стало… В школьном туалете долго в себя приходили. Потом пришлось скрываться от надзирающих за порядком взрослых в толчее танцующих, и попробуй, определи – от вина ты качаешься или под музыку колбасишься? А вообще, как потом выяснилось, тогда почти все ребята тайком выпили. Даже девчонки пригубили.
Но когда это ещё будет, и вообще, будет ли? А пока мы влезаем в палатку, чтобы поужинать и принять коньячку под настроение.
– Так, – суетится Савин, – по банке тушенки на брата хватит?
– Хватит, – киваю, – а там посмотрим.
– Может, сразу все выпьем?
– Всё сразу выпьем, – передразниваю я Женьку, – нет, пьем опять по чуть-чуть, а то окосеем и втюхаемся. Вам хорошо, а мне, может, ещё петь и играть придется. – Я чуть подумал и решил, что закуски надо больше. – Олег, доставай ещё кильку.
Подсвечивая себе фонариком, вскрываем консервные банки. Пока нарезаем хлеб, Переходников греет тушенку на костре. Приготовили кружки. Как только вернулся Женька, сразу наливаем коньяк. Немного, только-только на дне.
– Вздрогнули! – сдвигаем кружки.
Коньяк, в отличие от прошлого раза, проходит легко. Даже вкус ощутил. Сунул в рот кусок хлеба с наложенной сверху килькой. Сижу и жую. Хорошо!
– Мальчики, – слышим голос Раевской, – мы вам чаю принесли.
Женька, как раз только что выпивший свою порцию, поперхнулся и закашлялся. Савин выпить не успел и теперь прятал кружку за рюкзаки.
– А чего вы тут делаете? – заглянула внутрь палатки Верка.
– Едим мы тут.
– Ой, – в палатку лезет Раевская, – а что вы тут пьёте?
– Ничего, – бурчит Расулов и начинает ковыряться ложкой в банке.
– Сереж, а ты ещё играть будешь?
– Буду. – Навязчивость этой парочки начинает злить. – И петь буду, и играть буду, и с бубном вокруг костра скакать.
– Девочки, – Ильяс облизнул ложку и выразительно ею покачал, – дайте поесть спокойно.
Раевская и Смольнякова тут же исчезают.
– Вот редиски, – прошептал успокоившийся наконец Женька, – приперлись не вовремя.
– Ладно, давайте есть. Там вон уже пляски начались.
На поляне играл магнитофон. Ярко горел костер, а вокруг него танцевальная толкотня. Нам того и надо.
Нет, нас, наверное, кто-то сглазил, иного объяснения не находится. Или после того, как попробовали суперпересоленый суп, все наперекосяк идет.
Сначала коньяк нам боком вышел, хоть и выпили чуть-чуть. Несмотря на хорошую закуску, конкретно захмелели. Вылезли, качаясь, из палатки, будто моряки на корабле во время шторма. Сразу пришлось со взрослыми в прятки играть. Ну, именно мы им понадобились! То бревна разрубить, как будто топоры только у нас имеются, то какой иной вопрос, который без меня не решить…
Какое-то время в толпе танцующих у костра прятались, или в темень леса утекали. Но дискотека на природе завершилась быстро – батарейки в магнитофоне сели. Пришлось мне макнуться в реку, чтобы немного в себя прийти. А куда деться, если народ опять возжелал живого исполнения? И вновь вместе с Григорьевым исполняем песни. Только приходится их тщательно отбирать, чтобы опять непоняток не вышло. Пели все, что на дискотеке играли. Мне пришлось повторить спетые мной новые песни, «Скучаю» и «Зурбаган». Витя больше на нашу эстраду налегал, а я зарубежную играл, что была уже известна. Под конец посиделок исполнил «Фантом», зная, что Чиж только перепел её. Приняли на ура. Витя сказал, что слышал другую трактовку песни.
Сидели допоздна. Потихоньку ребята разбрелись. Взрослые сидели дольше, но наконец и они решили разойтись по палаткам. Елена Михайловна потянула Витю прочь, говоря, что спать ложиться пора.
– Завтра поговорим, – сказал мне Григорьев на прощание.
– Опять, наверное, будет в группу сватать, – улыбнулся Савин, когда они отошли. – Ты соглашайся, Серег.
– Ага, – поддакнул Женька, – у тебя хорошо выходит.
– Молчите уж, советнички. Сам как-нибудь решу.
Идти спать я не торопился, холодная вода в реке взбодрила не на шутку. Сидел, смотря на огонь, а в голове крутилась мелодия. Медленный мотив, похожий на множество песен, но и одновременно от них отличающийся. Интересно, откуда он? Я начал проигрывать его на гитаре. Друзья сразу оживились.
– Новая песня?
Я пожал плечами.
– Просто мелодия.
– Красивая, – проронил Ильяс, – и печальная.
– Да, – соглашаюсь и тут же понимаю, что это музыка на стихи к «Неизвестному солдату».
Вот так, неожиданно, я песню сочинил. Никогда не получалось, а тут на тебе. Может, были нужны подобные, как сейчас, условия? Костер, друзья вокруг, луна светит…
- Гранита красного плита…
- Лежат цветы со всех сторон.
- А в центре яркая звезда,
- Простая надпись без имен.
Вот же, черт возьми, пою, так… словами не выразить.
- И каждый вечно будет свят.
- Ты помни, родина, меня.
- Я – неизвестный ваш солдат.
- Я – пламя вечного огня.
– Серег, ну ты даешь, даже на слезу прошибло, – вздыхает Олег.
– Тебе точно надо петь, – кивает Переходников, немного отвернувшись, – и песни писать.
– Это случайно вышло.
– Случайности не случайны, – выдает Ильяс.
Я посмотрел на Расулова. Вот человек Востока, какие выражения выдает! Но разговор решил свернуть.
– Так, все, – поднялся я, – спать пошли.
– Пошли, – зевнул Олег.
Плетемся к палаткам. У крайней обнаружили наши рюкзаки, выставленные наружу. Интересно почему? Я осмотрел свой рюкзак, раздвинул мешки ребят, но искомого не обнаружил. Заглянул за угол – тут только чьи-то кеды стоят. Не понял, а спальник-то где?
– М-да, – хмыкает Ильяс, заглядывая внутрь палатки.
Подсвечивая фонарем, смотрим внутрь. Слышалось сопение и причмокивание. Пацаны лежали, укрывшись одеялами, вплотную. Свободного места не было.
– Бит-ком, – по слогам произнес Ильяс.
– Пошли тогда во вторую.
И в следующей места не нашлось.
– Вот черти, – выругался Савин, – как шпроты в банке.
Переходников сунулся в следующую, и отскочил.
– Тут девчонки спят. Но места навалом.
– Значит, в других тоже девчонки, – говорю я и тут же обнаруживаю свой спальник, но не пустой, в нем уже кто-то спит. Открываю клапан, но из-за кучи волос и темноты ничего не понимаю. Ясно, что кто-то из девчонок, да только почему в моём спальнике? И почему его так раздуло?
– Олег, – прошу Савина, – посвети сюда.
Тускловатый лучик высвечивает два лица. Раевская и Смольнякова.
– Ух, ты! – изумляется Олег. – Как они влезли-то?
– Мне тоже интересно. Им что, места в палатке не хватило?
– Давай вытряхнем их, – предложил Ильяс, – да в воду…
– Пусть спят. – Махнул я рукой. – Утром с них спрошу.
– А мы что будем делать? – интересуется Женька. – Где будем спать?
– В этой палатке, – говорю я и показываю на ту, где девчонки спят.
– Нет, с девчонками я спать не буду, – говорит Переходников, отодвигаясь, как будто мы его сейчас внутрь силой закинем.
Мне стало смешно. Ну и ситуация! Пацаны трусят спать с девчонками в одной палатке! Хотя… я сам бы не стал.
– Почему? – выражает общий вопрос Женька. – Почему так вышло, что нам мест не хватило?
– Это понятно почему.
– И почему? – спрашивает Олег.
– А потому, – отвечаю, – считай – сколько пацанов, и сколько девчонок, а они тесноту не любят, за некоторым исключением, – и я покосился на свой спальник. – Вот парням пришлось, как килькам, набиться в две палатки.
– Мне эта математика не нравится, – бурчит Женька, – мы-то где спать будем?
– У костра. Нас, похоже, невольно в часовые определили.
Идем к костру. Бревна уже полностью прогорели. Огня почти нет, но жар идет от углей приличный. Спать охота, спасу нет. Начинаю клевать носом. М-да, это взрослым я ночи легко переносил. Мог сутками работать или всю ночь на рыбалке с удочкой просидеть, а потом ещё на службу идти. Но это осталось в прошлом или в будущем, не важно. Важно, как эту ночь перенесу. В очередной раз клюнув головой, разозлился – с этим надо что-то делать. Второй час ночи, так долго мы не выдержим. На валунах сидеть неудобно. Кто-нибудь спросонья в угли свалится. Сходил к реке, умылся, вернулся к костру, растолкал друзей.
– Олег, Ильяс, Жека, вставайте.
– Что? – заморгал Переходников.
– Серег, и чего тебе не спится? – бурчит Савин.
– Потому что неудобно, – говорю, – вот и не спится. Поднимайтесь, пошли лап нарежем.
Расулов тряхнул головой и потер ладонями лицо.
– Чего нарежем? – спросил он.
– Каких лап? – удивленно моргает Женька. – У кого.
– У медведя! Елочных, конечно!
– А зачем, в костер их, что ли? Так дрова на это есть.
Ну, городские! Хотя чего их винить? Откуда им такой опыт, как у меня, взять?
– На голой земле лежать – простуду словим в момент, и это минимум, – объяснил я, – а лапы, то есть ветки елей, можно по себя положить и спать спокойно. Только дров в костер набросать.
– Дров… – Ильяс сладко зевнул, – дров счас принесу.
Он повернулся, вгляделся за валуны и воскликнул:
– Дров нет.
– Как нет?
– А вот так – нет!
Я подошел к месту, где все дрова лежали. М-да, точно ничего нет. Остались мелкие веточки, но толку от них.
– Пипец! Приехали.
Нет, нас все-таки сглазили. Как могли так быстро сгореть те четыре бревна, что мы с горы притащили? Надо что-то решать.
– Ладно, разберемся. Олег, фонарик ещё свет дает?
Савин достал фонарь и нажал на кнопку.
– Еле-еле.
Ладно, хоть от луны свет какой-никакой. Показываю на склон Лысого Горшка.
– Сначала нарезаем елового лапника на подстилку, а затем лезем за дровами.
Пацаны смотрят на освещенный луной лес. Им явно неохота лезть в темноту, даже заметно, что побаиваются.
– Если спать хотите, – говорю я, – то делаем как сказал. Иначе придется на камнях задницы отсиживать.
– Раз надо, – опять зевает Ильяс, – так надо. Пошли, чего медлить.
Встав на откосе чуть выше ели, мы нарезали лапника и снесли все к кострищу, а потом полезли вверх.
Подниматься по крутому склону в темноте, то ещё развлечение. Фонарик светит тускло, батареи уже мяты не раз, скоро окончательно сдохнут, лунный свет только-только пробивается сквозь еловые ветви, но даже такого света хватает, чтобы не сбиться с тропы, да и мудрено тут заблудиться – лезь прямо в гору, и все.
Полпути прошли, когда я решил передохнуть. Все-таки целый день на ногах, гудят, что твой трансформатор. Остановился аккурат у той ветки поперек тропки. Повернулся, глядя на поднимающихся следом друзей. Они вяло перебирали конечностями, будто спали на ходу. Понимаю, сам устал. Но без дров, которые мы оставили наверху, замерзнем к утру, а заболеть в начале лета не хочется.
Наконец они добрались до ветки. Вцепились и почти повисли на ней, тяжело дыша.
– Сейчас ноги отвалятся, – жалуется Женька, – Это не Лысый горшок, а Эверест какой-то.
– Нет, это Джомолунгма, – выдыхает Расулов.
– Это одно и то же, – хмыкаю я, – полезли дальше.
Все смотрят вперед и…
– Мама!
– Кто это?
И все трое шарахнулись вниз.
Я медленно обернулся и вздрогнул – на меня смотрели огромные светящиеся глаза. Но в следующий момент этот кто-то повернул голову, и я понял, что за зверь может из темноты так пялиться. Верней не зверь, а птица. Чуть выше по склону, на ели сидела обыкновенная сова, а лунный свет отражался от её глаз. Однако эта зараза напугала не по-детски. Чуть вслед за друзьями не сиганул.
– Пшла вон! – крикнул я. – Дура пернатая.
Сова моргнула и, видно, обидевшись на оскорбление, бесшумно спорхнула с ветки, моментально исчезнув в лесной темноте.
– Серег, – услышал я голос Савина, – что это было?
Не понял, где это они? Я прищурился, стараясь разглядеть друзей. Вроде от ниже стоящей ели звучало.
– Что за зверюга? – подал голос Переходников.
И только сейчас я их разглядел. Они опасливо выглядывали из-под кудрявой еловой лапы.
– Страж это был, – говорю я, – ночной.
– Чего?
– Ничего, – откуда им знать про известную в будущем книгу про сов? – Это сова была, обыкновенная сова. А здорово вы саданули. Даже ветки не шелохнулись.
– Точно сова? – переспросил Переходников, вылезая следом за Олегом и Ильясом.
– Точней не бывает.
– Сволочь она, – бурчит Савин, – напугала до дрожи в коленках.
– Точно, – кивает Расулов, – напугаться не успел, а ноги сами вниз понесли.
Вновь карабкаемся вверх по склону. И прошедшее событие комментируем.
– Я давно так не пугался, – говорит Олег, – с тех пор как фильм «Всадник без головы» посмотрел, долго потом темноты боялся.
– Ага, – поддакивает Женька, – а я как «Собаку Баскервилей» посмотрел, так от каждого лая шарахался поначалу.
– Эта сова всех напугала.
– Не всех, – немного раздраженно сказал Расулов. Досадно ему, что он напугался, в отличие от меня. Откуда Ильясу знать, что творилось у меня на душе в тот момент? Если бы не держался за ветку, то там же под еловой лапой за компанию и сидел бы.
Наконец добрались до места, где мы оставили остатки срубленной ели. Темнота тут страшная. Луну лес загораживает. Свет фонаря стал ещё тусклее, только-только высветил сложенные в кучу ветки и пятиметровый остаток ствола. Я переложил топор в левую руку, затем взял и отодвинул ствол в сторону от сложенных веток.
– И как мы их потащим?
– Бери, сколько в охапку влезет. А на бревне ветки оставшиеся срезать, затем его пополам разрубить. Олег, дай-ка фонарик.
Я взял фонарь, передав ему взамен топор. Ребята начали набирать в охапку ветки.
А я решил их немного взбодрить. Направив тусклый луч фонаря себе на лицо и подсветив его снизу, громко гаркнул:
– Бу!
Ребята одновременно повернулись, затем подпрыгнули.